Как просто все выходит: не убьешь, и даст бог, чужая сила не вытеснит твою душу.
Как хорошо для всех: чужак, пришедший уничтожить Единую Землю, не сможет попасть сюда.
Какое облегчение для тебя, брат Артур, – остаться собой.
Да только Пречистая сказала: «Спаси его!».
А сила, чужая, мерзкая до тошноты уже сейчас бежит по жилам. И сила эта не от Черного меча – это гнилое дыхание бывшего митрополита. Владыка разлагается заживо, а Артур словно притянут к нему незримыми и прочными путами. Лицом к лицу. Хочешь не хочешь – дыши гнилью, сэр рыцарь. Дыши, другого воздуха тебе не будет.
Или убей.
Убьешь, и душу твою сожрет Черный меч.
Не убьешь – сгниешь заживо.
Мы идем вдоль уюта и страха, что скрыты
В пропорциях кровель и стен
Геометрия слова ломает симметрию
Плоскости рук и колен.
А сомненья и смерть – это ладан над дымным костром
Все будет после,
Все будет после, а пока мы идем.
Пряный запах полудня, как дым сигарет.
Тех, кто может отбрасывать тень,
Можно знать, но не думать об этом.
Пока не закончится длящийся день,
А суды и кресты, и расклады – все будет потом,
Все будет после,
Все будет после, а пока мы идем.
Альберт в безопасности. С ним не случится больше ничего плохого. И за это нужно без устали благодарить Господа. Альберт жив. Это самое главное, что он жив, и будет жить, и… очень хочется верить, что он тоже не жалеет. Не тоскует. Не оглядывается мысленно, как раньше, ожидая увидеть за спиной… Нет, это младший был за спиной. Артур – впереди. Значит, Альберту и оглядываться не нужно, он и так видит: нет никого впереди. Он хороший маг. Очень сильный. И умелый. И умный, хоть совсем еще маленький. Альберт не наделает никаких опасных глупостей, а даже если захочет – Флейтист не позволит ему.
… И каяться не в чем. Самый страшный грех – убийство – простила Пречистая Дева, прочее же… Никто не скажет, в чем виновен ты, рыцарь для особых поручений, а что помимо твоей воли случилось и с тобой и с Альбертом. Никто. И спросить не у кого.
Приняв решение ехать на Триглав, Артур заглянул в свою душу и увидел то, чего следовало ожидать: увидел, что хочет умереть. Честно и чисто. Когда Пречистая встретит его на Небесах, она, наверное, скажет укоризненно:
– Ты все-таки отступил, мой рыцарь.
И возразить будет нечего. Однако что еще он может сейчас сделать?
Уйти. Уйти совсем. Отрешиться от земных дел. И спастись. Спасение в том, чтобы поступать как должно и принимать все, что будет. Должно молиться в уединении, молиться об Альберте, о владыке Адаме, о его сестре, о бедной, запутавшейся в собственных желаниях Ветке – обо всех людях в Долине. Но что будет, если ты уйдешь, Артур?
Люди молятся Миротворцу, как молились владыке Адаму, и расползается по Единой Земле гнилой запах из сожженных кумирен, люди верят в человека, полагая, что веруют в Господа. А дикие маги уже начали свою войну.
Они хотели выдать волю владыки Адама за волю Творца… Взяли грех на душу, что ж, бывает, но вот платить за это придется не только интуитам. Кто придумал вызвать элементалей? Уж не Ирма ли? И в академии далеко не сразу поняли, что часовни Миротворца уничтожены духами. Духами, а не ангелами. А когда поняли, вспомнили, что в Единой Земле лишь оборотни водят дружбу со стихиями…
Письмо Старому ушло с герцогским курьером. Злое письмо. Старый мудр, но даже он вынужден порой подчиняться не разуму, а традициям. Старый не простит.
Герцог не дождется ответа – орден Храма успел перехватить гонца. Но будет новый гонец, и еще один, и еще – столько, сколько понадобится. А братья-рыцари – что станут думать они, когда поймут, что по приказу командора снова и снова действуют против воли правителя?
Вот и выходит, что надо остановить все это. Надо хотя бы попробовать. Вынудить того, на Триглаве, отпустить душу владыки Адама, убедить митрополита покаяться… Да его и убеждать не придется. Он сам начнет каяться, когда увидит, что натворил, куда хотел увести свою паству. Погасить смуту, остановить возможную войну, сделать все, что можно сделать.
Ведь уехать все равно некуда. Не пустит на Север стеклянная стена.
Все суета, тлен, и дела людей все равно что копошение муравьев в жидкой грязи, и важнее всего спасти свою душу. Сколько ее осталось, той души?
А сэр Герман, командор, лишь развел руками:
– Так вышло, Арчи: ты теряешь душу, и ты угроза для всего, что есть живого и в Единой Земле, и в Большом мире, куда мы вот-вот вернемся. Я знаю, ты ждешь от меня совета, но не представляю, что сказать тебе. На твоем месте я нашел бы способ умереть.
Нет уж! Можно предавать. И убивать можно. И грешить так, чтобы нечисть в аду зеленела от зависти. Но вот умирать нельзя. Нельзя, пока Господь не скажет: пора, Артур.
А Он не говорит. И значит, есть надежда.
Я не знаю любви, но я видел зрачок.
Где вода превращается в кровь
Только путнику может ударить в лицо
Пряный ветер с восточных холмов,
А распахнутый свод или куст с поседевшим листком
Все будет после,
Все будет после, а пока мы идем,
А пока мы идем..
Варг действительно был нужен в столице для того хотя бы, чтоб встретиться с ним. Старшей женой будущего герцога – раз Сватоплук сказал, что отец прочит Варга в правители Единой Земли, значит, так оно и есть, – должна стать Ирма, а не маленькая Симила.
Он сам хочет венчать их, но говорить ему об этом совсем некстати – может выйти так, что таинство венчания, совершенное владыкой Адамом, не сочтут законным. Ирма и сама остереглась бы сейчас доверять брату не то что венчание, а даже и обыденную требу. Он изменился. Сильно изменился.
За ужином она помалкивала, бросая на Сватоплука короткие взгляды. Тот жевал черствый хлеб, запивая его разбавленным вином. Вода в Развалинах была плохая, вонючая, сама Ирма ни за что не стала бы ее пить, а вот братик пил и в вино доливал. Той водой, что приносили элементали, он брезговал.
Разницу между духами и демонами Сватоплук прекрасно понимал: ему ли, столько лет повелевавшему сотнями самых разных нечистых созданий, не знать, что они ничего общего не имеют с природными стихиями? Но понимать, почему элементали радостно и без принуждения выполняют просьбы Ирмы, он отказывался. Ирма поначалу пыталась объяснить тонкости взаимоотношений духов и оборотней и то, каким образом Варг убедил своих друзей выполнять ее разные мелкие поручения, потом поняла, что для Сватоплука и Варг, в сущности, такая же нечисть, как демоны или элементали. И махнула рукой. Даже самые хорошие и умные люди склонны к суевериям.
А вот то, что духи сделали с часовнями, братику понравилось. Ирме и самой нравилось: молнии и огонь с небес получились самые настоящие, без всякого следа магии или колдовства. Знать бы еще, как на Соборе отнеслись к столь откровенному знамению! Сватоплук, наверное, знает. Великий Магистр ордена Пастырей живет сейчас в монастыре Чудесного Избавления, решает вместе с епископами сложный вопрос: «Как жить датьше?» и, наверное, исправно передает посыльному демону самые разнообразные сведения. Иначе зачем бы этому демону по два раза в день являться к Сватоплуку, производя изрядный переполох среди обитающей в Развалинах нечисти?
Ирма взяла ломтик яблока и вновь взглянула на брата.
Тот сосредоточенно жевал кусок черного хлеба.
Хлеб крошился. Он даже на вид был неаппетитно-кислым, с противной сухой коркой. Все-таки стоило наделать сухарей. Но разве братика убедишь? Сухари вкусные, а настоящая аскеза не терпит ни малейшего потакания плотским удовольствиям. Артур бы с этим поспорил. Артур хоть и постится четыре дня в неделю…
«Ты что это, милочка?.. – холодно, но с изумлением спросила себя Ирма. – Ты о чем это?»
Об Артуре.
– Помнишь давешнего коня? – Ирма встретила недовольный взгляд брата. Ну как же, трапезовать надобно в молчании! – Извини, – пробормотала она, – я подумала, тебе будет интересно. На коне, скорее всего, приехал малыш… То есть Альберт, брат Миротворца. Да ты знаешь…
– Благодарю Тебя, Господь мой, что насытил ты нас земными Твоими благами, не лиши нас и Небесного Твоего Царства, – торопливо, но истово пробормотал Сватоплук. Перекрестился и встал. – Он здесь? Ты видела его? Где?
– Во Дворце, – Ирма тоже перестала есть, – это недалеко. Самого Альберта я не видела, но Город и Пустоши устроил там настоящую гекатомбу. Совсем как в тот раз, помнишь, я рассказывала?
– Отправь туда духов, – приказал Сватоплук, – я должен знать точно.
– Духи не пойдут. Там много крови, братик, там приносили жертву, они не любят такие места.
– Тогда отправляйся сама! – рявкнул он. – Я должен знать.
– Может быть, ты не будешь на меня кричать? – как можно мягче попросила Ирма.
– Да, прости, прости сестренка! – Сватоплук глядел в окно, на стену соседнего дома. – Конечно. Видишь ли, это очень важно. Если он нашел меня, если он здесь из-за меня, значит, мне нужно уходить. И демоны не помогут, здесь никто не поможет… Хотя постой-ка…
Ирма, постукивая ногтями по столу, смотрела на Сватоплука и досадливо хмурила брови: все-таки он не в себе.
– Ты кое-что знаешь об этом отродье. – Сватоплук передвинул свой стул и сел поближе к сестре. – Миротворец наверняка рассказывал тебе.
Рассказывал? Ирма не стала напоминать, что, по замыслу Артура, рассказывать должна была она. Так обычно и выходило.
– Это ты Альберта – отродьем? – Она сочувственно улыбнулась. – Напрасно, братик. Он хороший мальчик, просто чуточку балованный. Знаешь что, давай так: я постараюсь ответить на твои вопросы, но сначала объясни, что ты не поделил с малышом?
– Знаешь что, София, – тон в тон, идеально повторив ее успокаивающие интонации, произнес Сватоплук, – давай-ка ты не будешь ставить мне условий. Я и так почти не вижу от тебя помощи, все твои маги пока не пошевелили и пальцем, Миротворец сосет из меня последние силы, а ты как будто задалась целью всячески ему в этом способствовать.
– Хорошо, – сказала Ирма, поражаясь собственному терпению. Уж не у Артура ли выучилась? Как он говаривал… «смирение и милосердие», и гвардейцу какому-нибудь, лапы распустившему, по морде – хрясь. – Хорошо, братик. Спрашивай. Я постараюсь помочь.
– Ты сказала, он приносил жертву?
Ирма лишь вздохнула. Определенно Сватоплук не в себе. Не может думать ни о чем, кроме как поймать Братьев – хотя бы одного из них – на колдовстве или, того хуже, на некромантии.
– Я сказала, – терпеливо повторила она. – что жертву приносили ему. Приносил здешний Хозяин по имени Город и Пустоши. Это Варг его так называет. Джарги любят давать странные имена.
– Ему? – Сватоплук сцепил ладони. – Но ведь это некромантия, верно? Альберт Северный – некромант. А орден Храма прибегал к его силе.
– Угомонись, – сказала Ирма, позабыв о намерении быть терпеливой. – Любому, кто хоть сколько-нибудь знает о магии, известно, что некротическая сила смертельно ядовита. Ее можно запереть в артефакт, но… Никто не станет тратить время и силы на такую погань, когда можно подкопить денег и купить мэджик-диск. А малышу, знаешь, и денег копить не нужно.
– Денег у него сейчас нет, – обронил Сватоплук, думая о своем, – и книги магической нет, нет вообще ничего. Мне очень интересно, София, как же все-таки храмовники проведали о том, где искать Миротворца. Нет, это вопрос не к тебе. Это мысли вслух, и мысли весьма интересные. Некромантия, демонология, связь с дьяволом. Я не смог ничего доказать, но, возможно, лишь потому, что не с той стороны искал доказательства.
– Демонам приказываешь ты, – напомнила Ирма, не очень поняв, какое отношение демонология имеет к некромантии и при чем здесь маленький Альберт.
– Я приказываю демонам властью, полученной от Господа, – сурово ответил брат, – еще Христос говорил, что последователи Его будут Его именем изгонять бесов. А изгнание – это и есть приказ.
– Тебе виднее. Но, кстати, братик, если уж спрашивать, так как раз у них. Демоны ведь знают все и обо всем.
– Демоны бывают разные, – вздохнул Сватоплук, – впрочем, здравое зерно в твоей мысли есть. Варг еще не ответил?
– Нет.
– Поторопи его. Или он передумал жениться? Предпочел тебе наследницу герцогства?
– Знаешь, – сказала Ирма задумчиво, – Артур хоть и еретик, а все-таки намного добрее, чем ты.
Солнце красит нежным светом стены, башни и поля
Просыпается с рассветом отдохнувшая земля.
Хорошо бродить по свету, но, куда ни погляди,
От убитых менестрелей ни проехать, ни пройти.
Галеш не собирался надолго оставаться в столице. Он сделал то, о чем просил Лунный Туман, выслушал наставления командора Единой Земли о том, что и кому можно рассказывать. Выходило так, что никому и ничего. Сэр Герман не вдавался в объяснения того, зачем нужна такая завеса секретности, но Галеш, хоть и менестрель, многое понимал сам.
Что подумают люди, если узнают о демоне с Триглава, поспособствовавшем освобождению одного из рыцарей Храма? Да не какого-нибудь обычного рыцаря, а самого Миротворца – фигуры в высшей степени противоречивой, несмотря на недавнюю официальную канонизацию. Канонизировали в конце концов не нынешнего Артура Северного, вполне живого и настоящего, а, собственно, того, кто остался в памяти людей под именем Миротворца. То есть человека, никогда не существовавшего.
– Это для епископской церкви дело обычное, – буркнул сэр командор, крайне недовольный происходящим, – сначала придумают что-нибудь, потом поверят, потом и паству убедят.
Итак, чтобы орден, едва отделавшийся от обвинения в сотрудничестве с колдунами, не обвинили в пособничестве демонам, Галеш должен был накрепко забыть о своем визите на Триглав. И вообще, сэр Герман после отъезда Артура начал поглядывать на менестреля с какой-то подозрительной задумчивостью. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: командор Единой Земли вспомнил старую истину о том, что молчаливый менестрель – это мертвый менестрель. Галеш, разумеется, ни за что не заподозрил бы сэра Германа в кровожадных намерениях, но вот запереть его в какую-нибудь высокую башню с крепкими решетками на окнах и хорошо охраняемой дверью командор был вполне способен. А менестрели – птицы вольные, взаперти не живут.
Галеш хотел было уехать сразу вслед за Артуром, благо вызнать, куда направился Миротворец, не составило труда, но понял, что догонять рыцаря для особых поручений – дело неблагодарное. Да и… незачем это. Артур пошел на верную смерть, а на такой дороге лучше чувствуешь себя в одиночестве. Легенда о Братьях стремилась к ожидаемому финалу, и сейчас менестрель радовался тому, что не смог когда-то отыскать в себе жалости к этим двоим. Он уже видел, знал, что будет дальше. Артур погибнет в неравном бою с Лунным Туманом, но успеет навсегда изгнать демона обратно в ад. Альберт ошибется в какой-нибудь незначительной мелочи, совершенно не связанной с магией, ошибется так же, как ошибся в Ветке, и сгорит на костре во имя Кодекса Разумной Полезности. Владыка Адам, освобожденный от обязательств перед демоном с Триглава, прозреет и ужаснется собственных преступлений.
Все будет хорошо.
Но ведь Лунный Туман не покупал души митрополита. Лунный Туман сейчас сам нуждается в помощи. И смерть Артура или изгнание демона ничем не помогут владыке Адаму.
– Он выбрал сам, – отрезал командор, когда менестрель заикнулся об этом.
Нет. Артур не выбирал. Мысль о том, чтобы поехать на Триглав, подал ему сэр Герман, а юный рыцарь с радостью за нее ухватился. Конечно, трудно было придумать лучший выход, и, конечно, для самого Артура, как и для всех людей в герцогстве, смерть Миротворца стала бы благом. Но как же можно? Как можно любить человека и все-таки убивать его?
– А ты осмелел, музыкант, – заметил командор, выслушав пламенную речь Галеша.
И все. Ничего больше. Ни ответа, ни объяснений. Ничего.
Очень много их погибло под рукою королей,
В тронных сумеречных залах, на паркетах галерей,
Исключительно за правду прямо деспоту в глаза,
Ибо резать правду-матку узурпатору нельзя.
Оседланный мерин ждал на конюшне. Галеш собрал немногочисленные свои пожитки, принес перед иконой Богородицы молитву отправляющегося в путь, в последний раз окинул взглядом келью: не забыл ли чего?
Забывать было особо нечего.
От арки ворот он успел уехать шагов на двадцать. Хлопнули над головой невидимые крылья, крепко обхватили вместе с конем невидимые лапы. Дохнуло серой. Галеш закашлялся, вытирая заслезившиеся глаза, даже испугаться не успел – весь страх перебила жуткая вонь. А когда проморгался, когда справился с беснующимся от страха мерином, когда наконец спешился и огляделся, обнаружил себя во дворе, мощенном истертыми плитами. С невысокого крыльца, сложив на груди руки, спокойный и дружелюбный смотрел на него молодой человек в пыльной рясе.
– Благословите, святой отец, – машинально брякнул Галеш.
– Благословляю, сыне, – строго ответил священник, – пройдем в дом, нам есть о чем побеседовать.
… О том, кто перед ним, Галеш, к своему стыду, догадался, лишь когда прошел вслед за батюшкой в скупо обставленную гостиную. Даже неожиданный полет и неизбежная вследствие этого встряска в мозгах – второй раз в жизни летал, и второй раз слегка от этого очумел – не оправдывали такой непроходимой тупости. Ведь мог бы догадаться, что из-под самого носа у храмовников его утащил демон. А кто в Единой Земле умеет приказывать демонам? И Лунный Туман ведь говорил…
Галеш, уже усевшийся на один из двух имеющихся в гостиной стульев, вскочил и наладился было сигануть в ближайшее окно, когда владыка Адам хмуро бросил:
– Не двигайся.
Аж мурашки по спине пробежали. И так-то страшно, а тут еще и пошевелиться нет сил.
– Мне стало известно, сын мой, что это ты рассказан командору Единой Земли о том, где содержатся Братья, – без предисловия начал митрополит, – изволь рассказать, откуда ты узнал про подземелья Михайловского собора.
«Сейчас! – смело подумал Галеш. – Разбежался рассказывать!»
Владыка Адам как будто прочел его мысли, вздохнул грустно:
– У меня мало времени, сын мой. Я постараюсь быть как можно более убедительным.
А еще их убивают, если бой идет лихой.
Если лезут прямо с лютней в пекло битвы огневой.
Меж двумя копнами сена то ли лютня, то ли меч.
Музыкантами покрыты сплошь поля кровавых сеч.
Лунный Туман называл Галеша смелым, и в какой-то степени демон был прав: Галеш мало кого боялся, свято уверенный в том, что с любым разумным существом, понимающим человеческую речь, всегда можно договориться полюбовно. Но в голосе владыки Адама, в черных глазах его сквозь напускную грусть проглянула такая жестокая радость, что все иллюзии насчет полюбовных договоренностей вылетели из головы. Здесь и речи не шло о разуме. Митрополит хотел, чтоб менестрель начал запираться. Он хотел стать как можно более убедительным. А Галеш видел, что сделали с Альбертом, и видел, каков был Артур, когда вынесли его из подвалов собора. Поэтому он начал говорить, стараясь лишь как можно равномернее перемешивать правду и ложь, произносить как можно больше слов, и если не запутать митрополита, так хотя бы протянуть время.
Зачем?
Затем, что, когда будет написана последняя строчка на листе с признаниями и волшебная бумага получит подтверждение в том, что все сказанное записано со слов допрашиваемого верно, владыка Адам, скорее всего, просто скормит Галеша своим демонам. Он может. Он не будет убивать сам, не возьмет грех на душу, но его ли вина, если менестрель просто-напросто не доберется до людей? И где эти люди?
– Где мы? – спросил Галеш, прервав свои излияния, обильно перемежаемые образами, гиперболами и обрывками стихов и песен.
– В Развалинах, – рассеянно ответил владыка Адам. – Итак, сын мой, правильно ли я понял, что орден Храма действовал в интересах Лунного Тумана, демона, живущего на горе Триглав?
– Нет, Ваше Высокопреосвященство, вовсе нет. Орден Храма, напротив, существует для того, чтобы бороться с нечистой силой во всех ее проявлениях, в том числе и с демо…
– Командор Единой Земли выслушал сообщение, которое ты получил от Лунного Тумана и воспользовался этими сведениями. Так?
– Да, но это говорит лишь о том, что демон случайно сыграл на руку…
– Пожалуйста, избавь меня от своих трактовок…
– Сватоплук! – раздался от дверей грозный и звонкий голос. – Что здесь происходит?!
– Ирма! – Галеш всхлипнул и дернулся со стула. Встать он, разумеется, не смог, но Ирма, увидев его беспомощное положение, пришла в ярость.
– Что ты здесь устроил?! – накинулась она на владыку Адама. – Сколько это будет продолжаться?! Ты перепугал всех моих духов, ты превратил дом в демонятник, а теперь еще и издеваешься над Галешем! Он-то что тебе сделал? Отпусти его. Сейчас же, слышишь!
– Отпущу, как только он подпишет признание, – невозмутимо ответил митрополит. – Если хочешь знать, сестренка, именно от него храмовники узнали, где Миротворец.
– Сестренка?! – обалдел менестрель. – Ирма?
– А ведь разболтает, – так же спокойно заметил владыка Адам, – какому-нибудь храмовнику. Так же, как мне разболтал об их секретах.
– Нет! – Если бы мог, Галеш замотал бы головой, а так лишь постарался вложить в короткое слово как можно больше убедительности. – Нет! Ирма, я никому. Я ни за что. Я бы и здесь – ни слова, но я не хочу, чтоб меня, как Артура. Как Альберта. Я боюсь. Как же я… куда я калекой?
Похоже, он снова брякнул что-то не то. Ирма переменилась в лице, как-то сразу перестав сердиться, и повторила, не глядя на митрополита:
– Отпусти его, Сватоплук.
– Подписывай! – Тот подсунул Галешу бумаги.
Почувствовав, что правая рука свободна, менестрель коротко черкнул волшебным стилом под «с моих слов записано верно» и наконец-то смог отлепиться от стула. До мерина он добежал в единый миг. Взлетел в седло и сиганул прямо через низенькую изгородь, молясь всем святым, а Миротворцу наособицу, чтоб никакая зверюга не заела его на улицах заброшенного города.
Их тела в тюрьме на нарах, их тела на мостовой.
Из окошек будуаров они валятся толпой.
В диком вереске они же останавливают взгляд,
И печальные глазищи прямо в душу вам глядят…
Менестрели даже смерть умеют воспеть так, что она становится красивой или смешной. Но смерть не бывает ни смешной, ни красивой, когда умирают не в песнях, а по-настоящему. Впрочем, сам Галеш не успел ничего почувствовать, только испугался, когда чудовище с когтями и крыльями выросло на дороге, а мерин, взвизгнув от страха, рванулся в сторону, не слушая поводьев.
Менестрель не удержался в седле, и очень некстати подвернулся камень на дороге. Кусок скалы с острыми, пыльными гранями.
Демон разочарованно обнюхал мертвое тело, лизнул кровь, заворчал и исчез.
– Пойдем, Галеш, – сказана Она, протягивая руку, – пойдем домой.
Менестрель посмотрел на Нее, на мягкую зеленую траву под ногами, на сад за прозрачной, выкованной из солнечных лучей оградой и виновато сказал:
– Я подожду Артура.
В Ее черных глазах не было грусти, когда Она сказала:
– Артур не придет сюда.
– Придет, – возразил Галеш, – уже скоро.
– Артур не придет сюда, – повторила Она, – его место там, внизу.
– На земле? – с надеждой спросил менестрель. Но Она покачала головой:
– Нет, Галеш. Не на земле. Внизу.
– Так что там с Альбертом? – спросила Ирма, злая настолько, что не могла уже даже сердиться. – Что ты сделал с мальчиком, Сватоплук? Чего боялся Галеш?
– А почему тебя это интересует? – с неискренним удивлением осведомился брат, сворачивая в трубочку допросные листы. – Сейчас ведь все в порядке. Твой драгоценный Альберт жив и здоров.
– Что ты сделал с Артуром? – прошипела Ирма. – Ты, чудовище, хуже своих демонов. Это же дети! Не птицы, не кошки с собаками.
– Ты еще ягнят вспомни, – миролюбиво улыбнулся Сватоплук и вдруг взорвался: – Ты всю жизнь готова попрекать меня этим жалким зверьем! Ты их жалела, а о том, что мне это было нужно – нужно, понимаешь?! – об этом ты подумала? Птички, собачки… Я же пытался не убивать их. Ты помнишь, как мне было плохо? А вы с отцом затевали скандал из-за каждого поганого котенка! Тебе всякая нечисть, оборотни, полуволки дороже, чем родной брат. Попрекаешь меня, а сама путаешься с монахом. Хочешь знать, что я сделал с твоим Миротворцем? Хочешь посмотреть на него? Смотри!
Когда показалась внизу крыша дома профессора, дракон сделал круг и пошел на посадку. Лапы с алмазными когтями взрыли землю, крылья громко захлопали, разворачиваясь навстречу ветру, помогая тяжеленному чешуйчатому телу сбросить скорость.
– Вот это я понимаю… – пробормотал Альберт, слезая с переливающейся драконьей шеи и усаживаясь на травку прямо возле ужасных когтей. – Вот это дракон! Охренеть можно.
– Не выражайся, – попросило чудовище, поворачивая к юному магу тяжелую башку с желтыми, как яичные желтки, глазами, – у тебя все равно не получается.
– Вот еще!
– Дальше тебе придется самому, – дракон подогнул лапы и улегся, как кошка, аккуратно обернув хвост вокруг тела, – мне нельзя вмешиваться в сражения и споры, если только они не в Цитадели Павших.
– Да понял я, понял, – отмахнулся Альберт, – я справлюсь. Ты и так мне очень помог. Спасибо.
– Пф-ф, – снисходительно выдохнул дракон, выпуская из ноздрей огненные струйки, – это было нетрудно. Если Светлый рыцарь зайдет в Цитадель, что мне ему передать?
– Чтобы убирался к черту.
– М-да. Знаешь, я, пожалуй, подожду здесь. Когда ты закончишь, сделай отмашку.
– Что сделать?
– Дай знать, что все в порядке. А если почувствуешь неладное…
– Ты какой-то странный сегодня. – Альберт встал, отряхнул штаны. – Если что-то знаешь, почему не сказать прямо?
– Не могу. Я злой гений, и мои советы – путь к смерти. Причем не самый легкий путь.
– Вот так новости! – Альберт заглянул в блестящий глаз. – Что ж ты раньше не говорил?
– А я никогда не давал вам советов. Лишь недавно сказал Артуру, чтобы он съездил в Серый лес. И вас чуть не убили сначала эльфы, а потом и люди.
– Люди нас за другое.
– Все связано, Альберт, – вздохнул дракон, – все связано. Иди. И будь готов увидеть не то, что ожидаешь.
Альберт давно уже решил, что нужно делать и как себя вести при встрече с учителем. Будь рядом старший, он, может, и заикнулся бы насчет «убить старого пердуна», но потому лишь, что Артур конечно же немедля бы отверг это предложение. До смерти Зако Альберт был уверен, что убийство человека немногим отличается от убийства какого-нибудь разумного чудовища. Да, в конце концов, вспомнить тех же друидов, которых они с Артуром изничтожали без долгих раздумий, или Козлодуйского отшельника.
Оказалось – нет. Оказалось, что даже того, кто хочет твоей смерти, убивать ох как нелегко. Потом – нелегко. Когда стоишь на коленях в окровавленной грязи и кричишь в ласковое небо:
«За что караешь, Ты, Всеблагой?!»
Даже Ветку, даже владыку Адама – нельзя. Прав Артур, тысячу раз прав: нельзя убивать людей.
Альберт собирался просто войти в дом, забрать мэджик-бук Тори и уйти. Может быть, профессор испугается, может быть, он захочет помешать: он так убивался за эту книгу, что, если ее отнять, способен на самые неожиданные поступки, однако сил у него не хватит помешать своему лучшему ученику.
А потом можно будет вернуться в Развалины и дождаться сроков, указанных Илвиром Высоким. Первое августа уже завтра. Эльф сказал, что в этот день людей не станет, но сейчас-то Альберт уже знал, что первого августа Единая Земля просто-напросто вернется в Большой мир, в ту его часть, откуда выпала в День Гнева.
Ох и суматоха поднимется!
Он для разминки встряхнул руками, развесив вокруг себя защитное поле. Не то чтобы в этом была нужда, но береженого Бог бережет, даже если Бога и нет. Открыл дверь без стука, весело сообщил, глядя прямо в изумленные глаза Иляса Фортуны:
– Здрасьте. Я за книжкой.
… И провалился обратно в подвалы Михайловского собора, прямо в цепкие лапы жадного до крови Митрополита.
Слюдяное перо было под рукой. Не то чтобы Артур собирался наведываться к Флейтисту, и уж, конечно, он в мыслях не имел разыскать когда-нибудь младшего, но… но тоненькую, прочную пластинку радужной слюды держал в нагрудном кармане. Мало ли что может случиться?
Поэтому, когда он услышал крик младшего, на то, чтобы достать перо Флейтиста и щелкнуть зажигалкой, времени ушло меньше, чем на вздох. Портал распахнулся мгновенно, едва занялась слюда прозрачным огоньком, и Артур бросил Чубарую вперед, безжалостно всадив в лошадиное брюхо шпоры.
На вскочившего с травы Флейтиста рыцарь не обратил ни малейшего внимания. Когда Чубарая оказалась рядом с высоченным забором, окружавшим профессорский дом, Артур уже стоял в седле и прыгнул через острия частокола прямо с конской спины.
Он перекатился по траве, в кувырке вышибив прочную дверь святым знаком. И взревел что-то матерно-восторженное, когда золотое Копье Георгия расцветилось ярким узором заклинаний. Украшенное цветами, как какой-нибудь обрядовый друидский посох, копье пронизало все защиты, проломило стену рядом с головой Иляса Фортуны, прошло дом насквозь и уже снаружи рассыпалось праздничным фейерверком.
– Скотина, – всхлипнул Альберт, оседая на пол, – где ж ты раньше был?
Артур походя сломал старенькому профессору челюсть. В трех или четырех местах сразу. Убедился, что дед теперь не то что колдовать, а и дышать может с трудом, наподдал ботинком и опустился на колени рядом с младшим:
– Ты как?
– Дурак.
– Извини.
– Нет.
… Когда Флейтист, набравшись смелости, заглянул в выбитую дверь, он увидел легендарного Миротворца сидящим на полу с видом побитой собаки и не менее легендарного Альберта Северного, который расхаживал вокруг брата, загибая пальцы:
– И пирожных, сколько захочу. И спать – до упора. И никакой зарядки. И пострелять из автомата. И…
Судя по лицу Артура, тот соглашался сразу и на все.
… – Бедный маленький девственник, – пробормотала Ирма, когда погасла картинка воспоминаний.
Руки дрожали, и ведьма сунула их в карманы, не к месту вспомнив, как Артур, когда она делала так, недовольно ворчал: «Что за мужицкие замашки?»
– Бедный! Ты ведь ничего, ничегошеньки не знаешь ни о любви, ни о жалости. Ты хотел, чтобы я пожалела Артура? Мне тебя жалко, Сватоплук. А жалеть Артура – неблагодарное занятие. Он победил. Что ты собираешься делать с этими бумагами?
– Шлюха! – брезгливо бросил владыка Адам.
И вышел из комнаты.
Жемчужина Золотого змея, дивной красоты трофей, удобно легла в стиснутые пальцы. «Шлюха?»
… Владыка стоял и смотрел, как вскипает и стекленеет перед ним песок, в который ушла чудовищная молния. Демон-перевозчик опасливо пятился. Резко запахло озоном. И звенящий от напряжения голос произнес за спиной:
– Отдай-ка мне эти бумажки, братец!
Он развернулся к крыльцу:
– Сестренка, занятия магией переутомили тебя. Пойми, мне сейчас не надо мешать. Я спешу. Иди приляг и отдохни.
– Ты уже никуда не спешишь, младший. – София Элиато, плоть от плоти пятнадцати поколений рода Элиато, небрежным жестом отправила демона-перевозчика в небытие. – Ты остаешься, а я даю тебе урок хороших манер. Бумаги! – Она требовательно протянула вперед правую руку. Левая взметнулась вверх – в ней спелым яблоком дрожал огненный сгусток.