Наталья Игнатова
Врагов выбирай сам
– Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю… – услышал Зако сквозь грохот и рычание.
Он рубил, колол, кромсал шпорами, вертелся вьюном вместе со своим перепуганным мерином. Смотрел он на тех, танцующих: они, единственные, не подходили ближе. Просто плясали. И смеялись. И не поворачивались лицом. И Зако уже хотелось, чтобы они наконец обернулись.
Лязгали чьи-то зубы, сверкали глаза, мельтешила пестрая накипь чешуи, меха, голой щетинистой кожи.
– На аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона… – ровно говорил Артур, заставляя Серко двигаться вперед, раздвигая тварей, как воду.
Он говорил, а Зако видел, что чудовища расступаются, отползают, скуля и шипя, бессильные навредить.
– И если ты, скотина, не уверуешь сию же секунду, – все так же спокойно звучал голос Артура, – нас схарчат вместе с лошадками, мявкнуть не успеем.
– Да верю я, верю!
Твари расползались, жались к бортам железных повозок, самые робкие забивались под днища, и черным брызгало из-под железных колес.
Теперь они боялись.
– Верю, – повторил Зако, – как тут не поверить?
Они проехали через Чистилище, ненадолго задерживаясь возле повозок с самыми ценными грузами. Они оставили за собой хорошую торную дорогу. Широкую. И безопасную. На нее не скоро осмелятся ступить твари. А нечисть, та годами будет обходить стороной.
– Ну… ну ты… – сказал Артур, когда выбрались обратно в Развалины, и лошади бодренькой рысью зацокали между почти безопасными стенами домов.
– Что? – угрюмо уточнил Зако.
Давешний рыцарь в золотом сиянии, одним лишь словом разгоняющий с пути порождения кошмарных снов, остался в Чистилище. Сейчас рядом ехал обычный парень. И меньше всего Зако был расположен выслушивать от такого поучения или, тем паче, ругань.
Артур, надо думать, и сам это понял. Так что всю дорогу до назначенного командором места встречи оба молчали.
День Гнева
… Очень быстро стали коситься друг на друга представители церкви.
Все беды всегда от культуры. Иляс Фортуна перед тем, как с головой уйти в исследование здешней энергетики, попрощался с Мастифом именно такими словами:
– Все беды от культуры, командир. Желаю тебе быть как можно более меднолобым.
Но какое-то время события развивались вполне благостно. А дел хватало. Ох, сколько было дел. И даже когда запылали первые костры с еретиками, Мастиф еще думал, что ситуацию получится решить обычными методами. И лишь голова отца Кристиана, преподнесенная ему в кожаном мешке с яркими желтыми тесемками – так и не смог забыть полковник мягкую темно-коричневую кожу и эту режущую взгляд тесьму цвета цыплячьего пуха, – заставила оглядеться и понять, что происходит. Как будто со смертью священника порвались последние путы заклинаний и молитв. Мастиф вспомнил о том, к какой Семье он принадлежит. И все рассказы любимого своего дедушки на тему: «Как построить идеальное общество».
Нет, Мастиф не рассчитывал, что в этих землях будут стоять у колодцев золотые чаши, а девственница с мешком золота безбоязненно проедет через не созданную еще страну из конца в конец. Но кое-что он сделать мог.
И он начал делать. Невилл Гюнхельд, довольно быстро ставший Невиллом Наставником, а после смерти превратившийся в святого Невилла, истолковавшего для людей законы Господа. Пролитой крови хватило бы его деду, чтоб напиться на века вперед. Стихии встряхнулись так, что отчим мог бы позавидовать этому размаху. А младший брат, так чудесно умевший убеждать в своей правоте все живое и неживое, наверное, гордился бы старшим. Если бы был жив.
– Ты что там устроил?! – набросился на Артура сэр Герман, едва лишь тот спешился. – Мальчишка! Жить надоело? На кой ляд ты полез на станцию?
– Там ведьмы пляшут, – только и сказал юноша.
Сэр Герман еле сдержался, чтобы не употребить более крепких выражений. Затем поверх головы Артура оглядел мрачного Зако.
– Через страх к Господу идешь, – сказал недовольно. – Вот что, хайдук, ты на Сортировочной часто бывал?
– Там никто часто не бывает.
– В последний раз, когда был, видел, как ведьмы плясали?
– Какие ведьмы? – спросил Зако. – Ведьмы туда в одиночку не ходят.
– Настоящие ведьмы. Не маги. В белое одеты. Пляшут они, как куклы на веревочках.
– А, эти… – С виду вполне безобидные, белые фигуры напугали больше, чем все чудиша вместе – Не видел я их раньше. И никто не видел. Что это за дрянь?
– С Триглава, – коротко объяснил сэр Герман. Зако присвистнул.
– Я их запер, – подал голос Артур.
– Понятно. – Командор оглядел его, вновь смерил взглядом Зако. – Вот что, дети мои, давайте-ка не будем рассиживаться, а прямо сейчас поедем в Цитадель. Там безопасно.
– Если только Флейтист уже сам не пляшет, – сказал Артур тихо-тихо, чуть слышно.
– Тогда – хана, – хмыкнул сэр Герман. – Все, по коням.
Лошади притомились, но, когда добрался отряд до оплывшего холмика, того самого, что раньше был идеально подходящей для обстрела Цитадели высоткой, они, позабыв об усталости, попытались взбунтоваться.
Все разом. Даже дружелюбные и спокойные обозные тяжеловозы. Пришлось, чтобы не мучить животину, объехать холм по широкой дуге.
– Однако! – повертел головой командор. – Это демон твой постарался?
– Не мой, – отрезал Артур.
– Давненько такого не было, а?
– Да.
– След надолго останется, но знаешь, Арчи, – сэр Герман задумчиво понюхал ветер, – не чую я демона.
– Может, она и не демон, – мрачно сказал Артур, – но равно она мертвая была.
– Да разве ж я спорю? – согласился сэр Герман. – Мертвое должно быть мертво. Истинно так.
Флейтист, приплясывая от нетерпения, ожидал их на двери. Завидев рыцарей, он замахал руками и сиганул вниз, в последний момент распахнув над плечами широкие прозрачные крылья.
– Изволили явиться, – сказал недовольно, спланировав прямо на подводу, – я вас сколько ждать должен?
– И это вместо «Добро пожаловать!», – проворчал командор. – Что-то случилось?
– А вам-то не все ли равно? – огрызнулся Флейтист, поднося к губам флейту. Один короткий сигнал – и лошади рысью влетели в тут же захлопнувшиеся за ними ворота.
Он был непохож на себя, хозяин Цитадели Павших. Спокойный, насмешливый, язвительный, любопытный – он бывал каким угодно, но не таким, как сегодня. Испуганным. И злым.
И еще, раньше он никогда не выходил встречать гостей. Званых или незваных – все равно.
– В подвалах, – бросил Флейтист сэру Герману и оглянулся на запертые ворота, – что найдете, забирайте.
– Чего ты боишься? – спросил командор, игнорируя резкий тон хозяина. – Чего ты испугался?
В ответ лишь негромкий вздох флейты. Сэр Герман прошелся по двору, по уложенным на место, отполированным плитам, склонился над разрубленным телом Тори. И поднял взгляд на Артура, который, не доверяя послушникам, сам расседлывал Серко. Странным был взгляд сэра Германа. Не смотрел так командор на своего рыцаря, даже когда тот чувырл рубил или убивал детишек, одержимых житником.
Артур обернулся.
Все так же глядя на него, командор выпрямился, держа отрубленную голову с длинными, пыльными волосами.
– Говоришь, она была мертва?
– Да.
– Разве мертвые способны пользоваться магией?
– Она была не-мертвой, – уточнил Артур, – лишенной души.
Сэр Герман посмотрел в полузакрытые глаза Тори, кивнул задумчиво своим каким-то мыслям:
– И душа ее сейчас в теле Золотого Витязя. Ну что ж, бывает. Она не демон, брат Артур, – командор уложил голову рядом с телом, – так что ничего у нас не выйдет с экзорсизмом.
Юноша молча пожал плечами и вновь занялся своим конем.
По Шопрону ходили странные слухи. Святые отцы из ордена Пастырей, всегда добрые и терпимые, начали вдруг проповедовать о Зле. Мол, явилось оно и живет среди людей, таится, выжидает. Пастырям верили многие, да что там многие, в столице так почти все. Это если с окраин какой народ приезжал, те сомневались поначалу.
Милрад Брюхотряс в своем трактире приезжих видел больше, чем горожан, и грешно сказать, но речи их, порой крамольные, слушал с удовольствием. Не нравились Брюхотрясу новые проповеди. Хотя ходил он на них исправно. Всякий раз, как на площади Становления Веры появлялся одетый в черное пастырь, Милрад оставлял «Звездень» на старшего полового и уходил послушать, что еще скажут святые отцы. Интересно они говорили. Завлекательно. И убедительно – страсть! Если б не понимал Брюхотряс, куда пастыри клонят, он, может, и сам бы в грядущее Зло поверил.
– Что доброго может прийти от мертвых? – вопрошали проповедники. – Прах к праху уходит, и участь мертвеца – гнить в земле. Страшно, когда мертвые ходят среди живых. Еще страшнее, когда мертвые кажутся живыми.
Все они с ног на голову переворачивали. Знамения в дальних храмах, о которых народ на все лады толковал, объявили предупреждением о затаившемся Зле. А какое же это предупреждение, если… нет, Милрад сам не видел, но ему многие рассказывали: гостей с той поры в столице ой сколько перебывало. Со всех краев Обуды. Так вот, какое же это предупреждение, если у Пречистой Девы с пальцев миро текло и, говорят, слова слышны были: «Рыцарь Мой с вами, и Я с ним».
Это ведь не только в Обуде, Обуда просто свое княжество, родное. Ну а потом пошли слухи и совсем уж из дальних городов да крепостей. Все одно и то же рассказывали. Привирали, конечно, как не приврать? Но плохой был бы из Милрада трактирщик, если б он вранье от правды отличать не умел. Такие трактирщики, знаете ли, мигом в трубу вылетают, где уж там достойно родовое дело продолжать.
Милрад поначалу посмеивался. В знамения он, конечно, верил – а как же в них не верить, если столько народу рассказывает, – но вот в то, что Рыцарь Богородицы, то есть Миротворец, и впрямь на землю вернулся, в это верилось с трудом. Понасмотрелся Брюхотряс за долгие годы на всяких самозванцев. Да взять хотя бы недавнюю парочку. Храмовника синеглазого и братца его чернявого. Те ведь и назваться не постеснялись: Артур, мол, Северный и Альберт тоже, ясное дело, Северный. Ну, хочется парням героями побыть, так что ж теперь? Чужого ума им не добавишь, старше станут, даст бог, своего наберутся.
Посмеивался Брюхотряс, хотя постояльцем своим, тем самым синеглазым Артуром, вполне доволен был. И платил тот щедро, и девок не обижал, и народ к нему ходил разный всякий, по делам то ли орденским, то ли еще каким. А люди, они ж такие: если кто в трактир пришел, так хоть кружечку пива да пропустит. В других кабаках да трактирах храмовников пугаются, а в «Звездне» их и раньше хватало – казармы-то рядом совсем. Привык народ. Рыцарем больше, рыцарем меньше, кому какое дело? Ну и Галеш-музыкант, конечно. То, что этакий бездельник при ком-то надолго задержался – это чего-нибудь да стоит. А Галеш за гитару снова взялся, теперь всегда при нем компания. Все пьют-eдят, и, опять же, девки. Сколько выгоды трактиру от одного храмовника.
Смеялся Брюхотряс, смеялся и досмеялся. Напала на него икотка. Вот ведь паскудное дело: ни вздохнуть толком, ни пивка выпить, ни на поварят прикрикнуть. С ночи еще началось – поди пойми от чего, то ли зевнул, рта не перекрестив, то ли помолился вечером без души. Ну а где ж время взять, чтобы с душой молиться, если за день набегаешься до того, что с ног валишься, а утром вставать ранешенько? Господь-то, он же не злой. Понимать должен. Милрад ведь ему по воскресным дням свечку с кулак толщиной ставит. Считай, за всю неделю.
И вот, пожалуйста, икается и икается. Не выспался толком. Жена с утра злющая – сам не спал и ей, ясное дело, спать мешал. Под утро совсем плохо стало – икаешь, и аж прямо брюхо все булькает. Милрад все перепробовал: и воду пил, и не дышал, и согнувшись стоял, пока вся кровь в голову не стекла, – не помогает. За врачом посылали, да толку с того врача, что он в икотке понимает? Думали уже у магов дозволенных помощи просить, да попался Милрад Артуру на глаза. И тот, уж на что обычно словом не удостаивает, спросил: что такое с добрым хозяином делается?
Брюхотряс в ответ икнул так, что аж подпрыгнул.
Храмовник улыбнулся, руку Милраду на лоб положил и как рявкнул:
– А ну изыди, мразь!
Милрад чуть сам не убежал.
Икотку же как рукой сняло. Вернее, рукой ее как раз и сняло. Сбежал бес. Рыцаря испугался. И понятно, что невелик был тот бес, большой-то чего похуже икотки устроил бы, но разве в размерах дело?
С того дня Милрад смеяться перестал. И начал приглядываться. А теперь, слушая проповеди пастырей, хмурился недовольно, видя, что монахам верят. Им верят, значит, случись, не дай бог, что страшное, сэру Артуру веры не будет. Миротворец или потомок Миротворца, а изведут его добрые пастыри.
Жаль. Не хотелось бы такого хорошего постояльца лишиться.
Флейтист скрылся в башне, и Артур довольно долго бродил по этажам, прежде чем нашел хозяина в маленькой круглой комнате под самой крышей.
– Смотри, – сказал Флейтист, не оборачиваясь. Он стоял возле узкого окна – худой, высокий силуэт рядом с лепестком цвета ночного неба.
Артур подошел к бойнице, выглянул.
И увидел.
Белый, зыбкий в свете звезд паяц. Далеко на равнине. Пляшет, подергиваясь, судорожно взмахивая руками.
Зловещее хихиканье доносилось даже сюда, в башню.
– Как вы уехали, так это и началось. – В голосе Флейтиста уже не было страха и злости. – Пляшут.
– Их много?
– Шестеро. Дежурят посменно, днем и ночью. Днем и со стены видно. Я вас ждал. – Хозяин Цитадели наконец-то соизволил взглянуть на Артура. – Ты же знаешь, какие мороки они наводят, когда захотят. Мне, признаться, совсем не хотелось, чтоб тебя заели плясуны.
– Они не заедают.
– Назови это иначе, – Флейтист раздраженно отмах-нулся, – дело ведь не в названии. Два дня назад я решил прогнать их и отправился туда лично. Думал, подыграю, чтобы плясали веселее.
– Ты дурак.
– Я умный, Артур, и очень сильный. Мне казалось, что сильнее меня здесь никого нет. Разве что твой Бог. Отчасти, может быть, я решил прогнать плясунов для того, чтобы доказать твоему Богу… – Флейтист вздохнул. – Но себе я все равно говорил, что делаю это для вашей безопасности. Я шел, шел и шел, но все никак не мог дойти до нужного холма. Если бы я был человеком, то решил бы, что заблудился, а так, – Флейтист развел руками, – от большого ума все беды. Я знал, что не могу заплутать, и продолжал идти. Решил, что ошибся, неверно оценил расстояние. У меня мало опыта в хождении по земле.
Артур отвел глаза от пляшущей ведьмы – смотреть на них долго было так же опасно, как и слушать их смех.
– Именно на звук я и ориентировался, – кивнул Флейтист, по обыкновению угадывая чужие мысли, – потом, когда понял, что зашел очень уж далеко, я взлетел… – Он дунул в флейту, та вскрикнула испуганно и дико. – Я взлетел, – повторил Флейтист, – и увидел Цитадель совсем рядом. Как будто я все время шел по кругу, вдоль стены. Я сильно разозлился, меня вообще легко разозлить, ты знаешь. А эти еще и смеялись. Я разозлился и подумал, что если так – пусть им будет хуже. Решил, что поднимусь на стену и оттуда сыграю так, чтобы на день пути вокруг вся дрянь передохла. Я уже почти влетел во двор… – Он вздохнул, судорожно, со всхлипом. И замолчал.
Удивляясь сам себе, Артур положил руку на худое, костистое плечо. Чуть сжал пальцы. Жалеть Флейтиста было глупо, но людям свойственно делать глупости.
Прозрачные крылья приподнялись и опали, шелково зашелестев.
– Я успел развернуться, – продолжил Флейтист, – там, во дворе, не было трупа. У меня – был, я так и не удосужился прибраться до конца, а там, в той Цитадели… плясуны зачаровали меня. Меня! И я… я их испугался.
– Их нужно бояться, – негромко сказал Артур, – ничего плохого в этом нет. Все правильно. А раз ты смог уйти, значит, ты и в самом деле сильнее всех в Долине. Просто… ну, их ведь больше.
– Я не ушел, – Флейтист смотрел в мозаичный пол, – я улетел. Такой вот я могучий и бесстрашный. Я полетел вверх, все время боялся, что уткнусь в купол раньше, чем выйду из-под действия чар, но ничего, не уткнулся. А когда огляделся, уже оттуда, сверху, знаешь, где я себя обнаружил?
– Над Триглавом.
– Да.
– Плясуны, – произнес Артур, вспоминая, – иначе говоря, пляшущие ведьмы, не причиняют физического вреда, но накладывают чары, искажающие восприятие пространства.
– А потом гонят людей, как овец, – кивнул Флейтист, по-прежнему глядя в пол, – тела и души к столу господина. Что ему нужно, Светлый рыцарь? Раньше он не смел покуситься на меня.
– Я не знаю. – Артур вновь глянул в окно. – Я думал, мы прогнали его еще тогда.
– Я тоже так думал, – согласился Флейтист, – а сейчас полагаю, что вы лишь напугали его, но не уничтожили и даже не развоплотили. А еще я снова слышал твоего Бога. Он заговорил со мной сразу, едва я взлетел над Триглавом, и сказал то же самое: «Будь со Мной». Артур, прости, если мои слова оскорбляют твою веру, но мне не нравятся подобные совпадения.
– Не знаешь ты Его, – серьезно возразил рыцарь. – Испытания посылаются свыше, дабы заставить нас задуматься.
– Да? Ты хочешь сказать, что со мной Он провел еще и разъяснительную беседу?
– Не Он Сам, вестник какой-нибудь. Ты попробуй молиться, попроси Его указать путь… А лучше, знаешь, лучше не Ему, лучше Ей молись. Она добрая…
– Я воздержусь пока, – задумчиво возразил Флейтист. – Что ты чувствуешь сейчас, Светлый рыцарь?
– Мне жаль тебя.
– Да. Это правда. Это на поверхности, и хотя у вас принято обижаться на чужую жалость, я благодарен тебе. – Флейтист поднес к губам флейту, дунул в нее легко-легко, звук пролился почти неслышно… – Что ты чувствуешь?
– Безопасность. – Артур оглядел серые стены, ровные, камень к камню, неяркий светильник под потолком, стол у одной стены, а у другой – низкое деревянное ложе, застеленное шкурами. – Как будто там, – он, не оборачиваясь, кивнул за окно, – метель. Ветер и снег. А здесь тепло.
– Что ты чувствуешь? – повторил Флейтист, вновь касаясь губами флейты. Зыбкий и болезненно-ясный звук наполнил комнату.
– Безопасность, – Артур поморщился, – а там метель. Ветер и снег. Там люди… караван. Они заблудились. – Он хмыкнул, пожал плечами и легко закончил: – Их нужно встретить и проводить в крепость.
– Только и всего? – спросил Флейтист.
– Только и всего, – кивнул Артур.
– Герман сказал, что музыканта придется убить?
– Сэр Герман. Нет. Он сказал, что Тори – не демон.
– И что теперь?
– Не знаю, – признался Артур, – убивать людей нельзя.
– Если она нападет сама, как вам обещали, ты можешь убить ее, защищая своего брата.
– Не могу, – грустно возразил Артур, – нельзя. Она – человек.
– И что же ты сделаешь?
– Да убью, конечно.
– А если она не нападет?
– Может быть, у них с Галешем получится договориться. Зако же смог. Мэджик-бук мы у нее отберем, без книги она колдовать не сможет, значит, будет не опасна.
– Артур, ты действительно полагаешь, что эта сумасшедшая успокоится?
– Я ее не знаю.
– От вас с Альбертом зависит сейчас судьба Единой Земли… – Флейтист поперхнулся словами, крутнул в пальцах флейту. – Что это я, – пробормотал смущенно, – это ты и без меня знаешь. Но, – он поднял палец, – как бы там ни было, ты слышал флейту и ты сам сказал о караване, заблудившемся в зимней ночи. Людей нужно спасать. Им угрожает опасность. Можешь ли ты знать наверняка, что опасность эта исходит не от Тори?
– Не могу, – признался Артур, – но лучше пощадить виновного…
– Чем покарать невинного, – вздохнул Флейтист. – И где вас этому учат? Артур, а если в том караване окажутся не только люди? Если в опасности не только те, кто может быть крещен?
– Мне защищать тебя! – Артур улыбнулся. – Да это все равно что молиться за праведников. Но если я смогу тебе помочь, – добавил он уже без улыбки, – я это сделаю.
– Спасибо! – Флейтист кивнул. – Мы еще поговорим завтра, хорошо? Днем многие вещи видятся иначе. Жаль, что ты не взял с собой брата, вы вдвоем – не просто два человека. Обещай передать ему наш разговор.
– Ладно.
– Переночуешь здесь, – хозяин указал на лежанку, – тут хорошо думается. А я приду завтра. Не хочется лишний раз пугать ваших мальчиков.
– Эти мальчики сами кого хочешь напугают, – фыркнул Артур. – Ладно, здесь так здесь.
– Спокойной ночи.
– Взаимно.
Пожелание Флейтиста не сбылось. Уснуть получилось не сразу – мешали мысли о пляшущей на холмах ведьме, мнилось, что, танцуя, она не отводит взгляда от окна под самой крышей башни – от узкой, длинной бойницы, в которой тлеет неяркий огонек светильника. Флейта звучала чуть слышно, словно после ухода Флейтиста осталось в комнате эхо музыки. И даже молитва не принесла привычного покоя, наоборот, стало еще тревожнее. Странная такая тревога, как будто сидишь в тепле и безопасности, но знаешь, что придется уходить. Не потому, что кто-то этого требует, не потому, что этого ждут, – нет, как раз наоборот, не ждут и не верят, но идти все равно нужно.
Артур спал и видел во сне Долину. Видел так, как будто летел над ожившей картой. Русла пересохших рек, темные разливы лесов, белесая хмарь над болотами. С юга на север, через Добротицу и Аграм, над Дакией и Обудой, мимо Сегеда, через Пустоши к Северным горам.
Сверху Долина почему-то казалась двухцветной, разнообразные оттенки серого и черного, без проблеска зелени или синевы, даже Златая роща не сверкнула листвой. Артур привычно запоминал картинку, отмечая расположение черных и серых пятен. Он не находил в них смысла, но сейчас и не нужно было понимать, достаточно запомнить. Думать можно и после. Самые темные места – гора Витоша в Средеце, Триглав и болота, самые светлые – деревни и города. Области, не населенные людьми, были менее насыщенных оттенков, как фон, на который падали капли густой краски.
А потом появились огоньки. Множество огоньков. Тускло-алые, пульсирующие, они двигались. Совершенно беспорядочно и медленно, во всяком случае, с высоты казалось, что медленно, а уж найти какую-то систему в перемещении такого количества точек вот так, навскидку, и вовсе не представлялось возможным. Впрочем, кое-что Артур разглядел сразу: больше всего огней было вокруг черных пятен. Алые точки роились по границам болот; кружили по берегам Сребырны, у самых стен Доростола; мигали под темными кронами Козлодуева леса и у провалов пещер. Щедрой рукой рассыпали их между Идрией и Дуга-Ресой – светящаяся дуга огней огибала Крас.
Но ни в Пустошах, ни в Сером лесу не увидел Артур алых проблесков. Княжество Обуда – все ровного серого цвета – казалось пропущенным фрагментом в книжке-раскраске, только Шопрон светился дрожащим алым огнем. Не точки переползали по нему, не отдельные капельки света – город пылал весь, от стены до стены, и далеко вокруг растекалось розоватое марево.
– Зашибись! – ошеломленно прокомментировал Артур.
Проснулся. Выглянул в окно. Увидел далеко вдали плясуна. И, как-то вдруг успокоившись, заснул до утра без сновидений.
– Так всегда бывает, – со знанием дела сказала Любава. – Когда брат, так это еще хуже, чем свекор со свекровкой. Ты его от дома отвадь, а то мигнуть не успеешь, как с чернявеньким своим вусмерть разлаешься. А лучше, – шлюха сладко улыбнулась, – лучше бросай младшего да попробуй старшего окрутить. Ей-богу, не пожалеешь.
– Да я же его люблю! – возмутилась Ветка.
– Вот я и говорю, не того любишь. Ой, зла любовь. – Любава прищурилась. – Ты его опоила чем, или он сам?
– Сам, – отрезала Ветка.
– Ну, если сам, если любовь у вас, тогда делай, как я сказала. Пусть рассорятся, да так, чтобы милый твой слышать о братце не хотел. Это легко, мужики они на рыжих падкие.
Флейтист, называя себя умным, не преувеличивал. Во всяком случае, у него хватило ума не соваться к своему гостю с утра. Он позвал Артура в башню, когда уже давно рассвело, а храмовники грузили подводы. Галеш суетился рядом, приговаривая, что вот он бы, если б увидел так бездарно упакованный груз, сразу заподозрил бы неладное. Галеша беззлобно шугали, он ненадолго умолкал, а потом вновь брался за свое.
Разумеется, легендарные богатства ордена Храма зиждились отнюдь не на редких находках. Разбогатеть на поиске кладов могли разве что хайдуки, тем много не надо – хватило бы на жизнь, да чтобы детям оставить. Ордену золота требовалось куда больше. И добывать его храмовники умели, не полагаясь на случайное везение.
Но в многочисленных сказках, от добрых до откровенно завистливых, тамплиеры представали именно кладоискателями. Поговаривали, что в орден берут лишь тех, кто умеет чуять золото издалека, а рыцарями становятся только люди, способные притягивать его к себе. Если бы те, кто придумывал сказки, заглянули этим утром во двор Цитадели Павших, они уверились бы в своих выдумках. Того золота, которое молча и деловито грузили на подводу сержанты и рыцари под руководством самого сэра Германа, хватило бы не одной команде хайдуков на безбедную жизнь и обеспеченную старость.
За сто лет действительно «накопилось».
Конечно, в подвалах у Флейтиста нашли не только драгоценности. Хватало там и оружия, в том числе подобного тому, что хранилось на маршальских складах до особых случаев; и магических артефактов; и разного рода архаики вроде двуручных мечей; стальных, как у гвардейцев, доспехов, разукрашенных гравировками и травлением; в прозрачных плоских коробочках россыпью лежали диски для мэджик-буков. Маги хранили на таких очень мощные, но одноразовые заклинания. После использования диск превращался в труху, но лучше уж диск, чем книга, или, скажем, мозги ее владельца.
Сэру Герману почему-то особое удовольствие доставили золотые слитки, уложенные пирамидками вдоль стен подвала. Командор лишь головой крутил да хмыкал, разглядывая ровненькие брусочки с выдавленными на них числами, не то три девятки, не то три шестерки. Последнее, правда, маловероятно – не стал бы сэр Герман столь зловещим знакам радоваться. А что уж ему понравилось, Артур не понял. Мало ли где и как льют золото.
Еще были в кладе разноцветные бумажки, которые командор распорядился вывезти и сжечь. И было множество металлических ящичков с самоцветами в золоте и серебре. Украшения – Артур не раз видел такие в Большом мире. Кто и зачем укладывал их в подобные непрезентабельные шкатулки, тоже осталось загадкой. И, как всегда, стало жаль красивые безделушки. Сами по себе они не представляли для ордена ценности. Важны были металл и камни, из которых маги наделают полезных артефактов.
– Так, эстет, – приказал командор, когда последний ящичек с украшениями вынесли из страшных подвалов на солнечный двор, – вернемся, я приставлю к тебе писаря, будешь делать опись. Самые красивые побрякушки oтложи, их переплавлять не будем, попробуем сверху магию привязать. У нас тут свадеб сразу шесть намечается. – Это сэр Герман проворчал уже не приказным тоном, – Аграмский наследничек жениться надумал, Брэшиди-Загорянцы подросли, и когда только успели? Лихогорье опять же… Да, кстати, я обещал добротицким воеводам усилить наши тамошние гарнизоны. Весь юг, считай, в беженцы подался, куда это годится? Отберешь людей и к осени сделай мне из них командиров.
– Если осень наступит, – бросил Артур.
– Ты это к чему? – удивился сэр Герман.
– Что «это»?
Тут Артура позвал из башни Флейтист.
Сегодня он больше походил на себя прежнего. При свете дня все и вправду видится иначе, наверное, поэтому хозяин Цитадели был весел и язвителен и держался с уверенностью опытного педагога перед умным, но нерадивым воспитанником.
– Ну что, как спалось? – поинтересовался он, едва Артур переступил порог комнатушки.
– Хреново, – отрезал рыцарь.
– Вот и прекрасно, – разулыбался Флейтист, – я ведь предупредил тебя вчера, что здесь хорошо думается. И, между прочим, именно в этой комнатке пришла мне в голову благая идея сыграть для плясунов. Ты сказал, мысль эта была от твоего Бога, и я вполне резонно предположил, что ты здесь тоже найдешь о чем поразмыслить. Ну как? Снизошло на тебя просветление?
– Да иди ты! – буркнул Артур. – Спал я.
– Сны видел?
– Дурацкие.
– И что же тебе снилось, Светлый рыцарь?
– Долина. – Артур прошел через комнату к окну, выглянул, увидел плясуна и негромко выругался.
– Долина, – выжидающе повторил Флейтист.
– Вся черно-серая. Есть у тебя карта?
– Этих мест?
– Ну а каких?
– И действительно, – пробормотал Флейтист с нескрываемой издевкой.
Он исчез. Появился. Расстелил прямо в воздухе карту пяти княжеств. Похоже, она хранилась свернутой в рулон, потому что края так и норовили завернуться. Секунду поразмыслив, Флейтист прижал уголки четырьмя золотыми слитками – точь-в-точь такими же, что грузились на подводу во дворе.
Артур лишь хмыкнул. Он привык к выходкам младшего, но вид карты, парящей в пустоте с золотыми кирпичиками на каждом уголке, – это было совсем уж никуда.
– Пижон, – согласился Флейтист. – Но что делать, такие вот мы, могущественные духи.
– Грифель дай, – буркнул Артур.
– Сей момент.
Потом он тихонько висел в воздухе, выглядывая из-за плеча высоченного рыцаря, и молча следил за тем, как грифель заштриховывает города и деревни. Серое, светлосерое, темно-серое, черное.
Слюдяные крылья разбрасывали по угрюмым стенам разноцветные лучики.
– Вот так, – подытожил Артур, – и еще огни. Вот здесь, здесь и здесь целыми горстями. Тут поменьше. Тут вообще нету. Алые такие огоньки. Мигают и ползают. А Шопрон – весь как один большой огонь. Если это – просветление, то спасибо, не надо такого.
– Что, обычно твой Бог выражается более ясно?
– Яснее некуда. – Артур припомнил читанный в доме профессора Ветхий Завет.
– Довольно странно для Бога, – пробормотал Флейтист. – Ну да ладно, значит, неравномерно распределенные по окраинам огоньки, – он чуть развернулся, радужные брызги с крыльев метнулись на карту и остались на бумаге пульсирующими точками, – так?
– Алые, – со вздохом повторил Артур, – не красные и не карминовые, тем более не бордовые. Алые.
– Ты полагаешь, это имеет значение?
– Откуда я знаю? Пока мы не нашли систему, важно все.
– Хорошо-хорошо, будь по-твоему. Расположил я их правильно?
– Да.
– Шопрон. – Флейтист прищурился – и город засветился.
Артур даже вздрогнул от неожиданности – сейчас карта выглядела в точности так же, как Долина в его сне. Только масштаб другой.
– Это чудовища, – уверенно произнес Флейтист, – взгляни, больше всего огоньков там, где нет людей, а, следовательно, нет охраны.
– И жратвы, – скептически добавил Артур. – А в Шопроне у нас не иначе Антихрист засел, зато на Триглаве тишь да гладь. Ты, Флейтист, когда умный, а когда…
– Как рыцарь, – огрызнулся хозяин. – Сделай одолжение, помолчи и дай мне подумать. Действительно, получается что-то непонятное. Между прочим, здесь можно курить. Или ты во время поста пренебрегаешь?
– Я постом пренебрегаю.
– А разве это допустимо?
– Нет, конечно. Ты думать собирался.
– И начну, как только ты прекратишь меня отвлекать.
