Наталья Игнатова
Врагов выбирай сам
Галеш
Итак, чему же учат нас предания далекой старины? Существует две основные версии легенды о Братьях. Одна гласит, что святой Артур избран был Пречистой Девой как защитник и спаситель смертных, и дала ему Богородица великую власть побеждать демонов, и получил он от Нее имя Миротворец.
Народные предания по духу сильно отличаются от церковных текстов, им не чуждо ничто человеческое, так что святой Артур, покровитель всех, кто ценит хорошее вино и красивых женщин, в сказках этих влюблен в Приснодеву, а на щите его кровью начертано «Богородице Дево Радуйся». Это неправда. У Артура нет щита, а тот, что прилагается к парадным доспехам, украшен лишь алым крестом, без всяких надписей.
Вторая версия, такая же апокрифическая, как и первая, и точно так же отрицаемая и епископской церковью, и орденом Храма, гласит, что был Артур Северный избранником дьявола, погубителем и растлителем невинных душ, И получил он от Сатаны имя Миротворец, поскольку обязался сотворить для своего покровителя новый, страшный мир, где не нашлось бы места Богу.
Разумеется, в этих преданиях, не менее красивых, чем легенды о святости, Артур влюблен в Приснодеву, и эта любовь, любовь плоти и сердца, это греховное чувство воспевается в легендах с прекрасной и пугающей силой. Должен признаться, что меня когда-то заинтересовал именно дьявольский вариант, меня привлекла страсть смертного к Богородице, очаровала, заставила искать все сказки, легенды и песни, какие только были сложены о Миротворце.
И о брате его, Альберте.
Во время этих поисков я понял, что и Бог, и дьявол, и Пречистая Дева – все приложили руку к появлению в Единой Земле – нет, не Артура Северного – Братьев. Артур и Альберт могут служить Злу, могут творить Добро, могут любить или ненавидеть, грешить или быть праведниками, но всегда и во всем они вместе. Они немыслимы друг без друга.
«Сказки, – сказал я себе, – песни, легенды. Люди так любят преувеличивать».
И Господь в неизреченной милости своей дал мне возможность самому, своими глазами увидеть легендарных героев. Позволил мне быть с ними, сопровождать их в странствиях, смотреть, как совершают они свои подвиги, наблюдать их мирную жизнь, слушать, о чем говорят они, и видеть, как они сами слушают мои песни. И теперь я могу сказать: люди любят преувеличивать, и в сказках своих, в своих легендах они окружили Братьев волшебным ореолом, они связали их мистическими путами, сковали золотой цепью ангела с небес и рыцаря-монаха. Или стянули огненной петлей адского демона и, опять-таки, монашествующего рыцаря. На деле же все просто: Артур и Альберт любят друг друга так, как только могут и должны любить рано осиротевшие братья, старший из которых оберегает младшего от невзгод. А младший, чуточку более умный, куда более хитрый, вовсю этим пользуется… и мечтает походить на старшего, на настоящего героя, и боится потерять его любовь, и верит в него, как в Бога, потому что больше ему верить не в кого.
Мне нравится, как называет их Варг: Дети Неба. С языка джаргов это переводится просто: сироты. Но все легенды о Братьях пропитаны мистикой, а я, увы, падок на многослойные красивости, где смысл скрывается под смыслом и можно утонуть, пытаясь доискаться до истины. Поэтому в словах «Дети Неба» предпочитаю я видеть нечто большее И я готов верить Альберту, утверждающему, что они с Артуром настоящие, родные братья, почему-то оставленные матерью. И я готов верить Артуру, полагающему, что сам Господь доверил ему спасение Альберта, чья душа до сих пор блуждает в потемках.
От этой веры Артура многое зависит. А мне повезло, повезло, как летописцу, биографу, спутнику героев: я могу наблюдать пошатнувшееся основание веры. Я вижу, как Артур Северный начал сомневаться в себе и в своем Боге. Я пожалел бы его, пожалел бы обоих мальчиков, потому что это очень тяжело и больно, когда основа всей жизни ломается, как пересохшая ветвь, но, признаюсь честно: у меня не получается жалеть их. Легендарные герои оказались и в самом деле героями. Вряд ли о них, о таких, какие они на самом деле, кто-то сложит песни – не получится песен, – но и жалости, что бы ни случилось, не получится тоже.
На Козлодуй выезжали какими-то совсем уж древними, давным-давно нехоженными тропами, и чем ближе становился мертвый город, тем чаще переглядывались Альберт с Артуром, молча, без слов, без улыбок даже. Они ехали впереди Зако, бок о бок, по растрескавшемуся асфальту и, наверное, вспоминали, что было здесь сто лет назад. Вспоминали чудовищ, не людей и не зверье – что-то ужасным образом измененное силой бившего здесь тогда Источника, нечисть всех мастей; орды демонов, и мертвых – великое множество мертвых, неупокоенных, голодных, жадных до крови.
Тогда здесь росли леса, странные и страшные, отравленные, как и люди. Яд разливался в воздухе, яд был в земле, в воде, в растениях. Сейчас куда ни взгляни – выжженная, лишь кое-где поросшая сухой травой земля. Говорят, это сделал Альберт. То есть говорят, что ангел, сопровождавший Миротворца в странствиях, увидев Козлодуй, разгневался и сделал так, чтоб ничего не росло на отравленных землях. Не росло и не жило. Вот и думай, под силу ли мажонку, хлипкому франту, которого прихлопнуть можно шлепком ладони, под силу ли такому уничтожить все живое в округе на два дня пути? Если нет, то кто же тогда это сделал?
Развалины самого Источника они увидели с одного из окружавших его холмов. В маленькой ложбинке громоздились глыбы оплавленного камня, а земля была стеклянная. Как в Шопроне, там, где нынче конные ряды. Черная, звонкая, скользкая земля, отполированная вечными ветрами и мелкой пылью.
Артур остановил коня. Они с Альбертом вновь переглянулись, и рыцарь спешился. Помог брату спрыгнуть с седла. Все так же молча оба направились к тому, что было Источником. Зако подумал-подумал, и пошел следом.
Вот здесь, если верить песням, Братья приняли свой последний, самый страшный бой. Не с чудовищами, не с демонами – с человеком, продавшим душу Триглаву. Они уничтожили его, уничтожили Источник, уничтожили все, живое и неживое, и сполохи Небесного огня видны были в небе над двумя соседними княжествами. И Лунный Туман, обитатель Триглава, так напуган был силой, обрушившейся на его раба, что сбежал, спрятался в Преисподней, поклявшись никогда больше не появляться в мире людей. А вон на том холме, там, где стоит сейчас сложенная из черного камня часовенка, Артур и Альберт побратались.
И Зако слышал – не в песнях, конечно же, и не в сказках, – слышал он это от Галеша, что обряд смешения крови проведен был отнюдь не по велению души, а только лишь для того, чтобы стать сильнее, слив воедино магию и веру. Иначе, полагал Галеш, даже Братья не справились бы с Козлодуйским Лихом. И уж тем более – с Лунным Туманом.
– … Что? – Зако взглянул на Артура.
– Чья это часовня? – терпеливо повторил тот.
– Пойди да посмотри, – отрезал хайдук.
То, что Миротворец снизошел до вопроса, разозлило еще больше, чем его обычное молчание.
Любой человек в Единой Земле знает, что за часовня выстроена на холме близ развалин Козлодуйского Источника. Но, конечно, не Артур Северный. Этот прямиком с Небес на землю спустился, ему дела нет до того, что тут люди творили, пока его не было.
– Сходим? – предложил Альберт. Артур взглянул на брата сверху вниз, удивленно приподняв брови.
– Там свет горит, – объяснил маг, – значит, живет кто-то. Интересно же. Вдруг колдун какой-нибудь или интуиты.
Артур пожал плечами и направился вверх по склону, напрямик, пренебрегая вырубленными в твердом стекле ступеньками. Альберт поспешил за ним. Мэджик-бук, лежащий в большом кармане на спине его мешковатого жилета, раскачивался, и Зако, который предпочел лестницу, казалось, что книга вот-вот перетянет и маленький маг покатится с холма вниз, на камни.
Однако Альберт, поскользнувшись на середине склона, вцепился в локоть старшего, и Артур без усилий вытащил его наверх. К часовне.
Их везде строили из этого стекла, черного, блестящего, очень твердого. Поговаривали, что часовни эти – дело рук магов или даже храмовников: ну кому еще под силу обрабатывать спекшийся камень, который не берут ни кирки, ни молоты? А часовня в Козлодуе – самая первая – была сложена и вовсе из небольших аккуратных кирпичиков. Не без мажьей помощи сплавленных друг с другом так, что не брали эти стены ни огонь, ни сталь. А взрывать никто не пробовал, справедливо опасаясь лишний раз тревожить плохое место.
Черные полупрозрачные стены мягко светились, словно внутри и в самом деле кто-то зажег лампу, несмотря на то что светлый день стоял на дворе. Зако-то знал, в чем тут дело, и внезапно пожалел о том, что предложил Артуру зайти в часовню. Незачем. Нечего ему делать тут, в святом месте, этому… «Скверна» – всплыло откуда-то из памяти поповское слово. Да, скверна. Грязь. Оскорбление памяти Миротворца, надругательство над всем, что дорого. Было дорого когда-то и оставалось дорогим сейчас. Пока еще оставалось.
Узкие двухстворчатые двери были украшены резьбой. На одной створке воин, держащий высокий щит, над непокрытой головой колечко нимба. Ангел с поднятым мечом и расправленными крыльями – на другой. Нимб отсутствует, зато под мышкой толстенная книга.
Артур остановился, разглядывая фигуры.
– Зеленое дерево, – отметил Альберт, – не пожалели денег. Ну ты чего встал?
Не дожидаясь ответа, он проскользнул мимо брата, толкнул двери:
– Ух ты! Артур… оно светится.
«… И кровь, просачиваясь сквозь сомкнутые ладони, – услышал Зако далекий, тихий голос Галеша, – капала на горячую землю. А там, куда упали капли, вспыхивал неугасимый огонь…»
Наверное, так оно и было сто лет назад, в третий день апреля, года сто тридцать третьего от Дня Гнева, когда Братья на вершине этого холма, после боя с чудовищами, готовые к бою с человеком, смешали кровь по языческому обряду. А сейчас в центре часовни, в земляном круге, не закрытом гладкими плитами пола, горели словно бы маленькие лампадки. Они уже сто лет горели. Когда-то Зако приезжал сюда с благоговением и гордостью, зная, что в его жилах течет та же кровь, что неугасимым светом пылала в часовне. Сейчас он не верил. И не хотел верить. И рад был бы выпустить вообще всю кровь из своего тела, занятого сейчас демоницей Тори, лишь бы ничего не связывало его с Братьями.
– Плохо-то как, – прошептал Артур.
Он смотрел в глаза вырезанного на стене святого, сурового и строгого, с худым лицом и яростно пылающими глазами. Резчики, судя по всему чуждые суеверий, не пожалели золота на волосы, дивной чистоты и величины сапфиры вставили в глазницы, щедро украсили серебром и латы, и щит, и угрожающе поднятый огромный топор.
– А это, значит, я, – с приятным изумлением заметил Альберт, разглядывая вторую фигуру. – Братец, ты погляди, настоящий жемчуг! Черный! Столько даже у нас с тобой никогда не было. И крылья серебряные… Артур?
– Сожги это!
– Что? Зачем?
– Ты можешь?
– Конечно, но…
– Братик… пожалуйста.
– Да я не против. – Альберт пожал плечами. – Я только хочу сказать, мне твоя помощь понадобится.
Сюда приходили со всех концов Единой Земли, приходили и приезжали: поклониться святыне, попросить защиты от чудовищ и от демонов. Попы намозолили языки, объясняя, что нельзя молиться несуществующему святому, грозили анафемой любому, кто заглянет в Козлодуй. А уж сколько раз пытались сжечь часовню, сломать, сровнять с землей. Но что с ней сделаешь? Стоит себе маленькая, черная, и сияние золотое от нее исходит.
Народ исхитрился: в Козлодуй ехать нельзя, так они по всем княжествам кумирен понаставили. И все равно находятся такие, кого ничем не напугать. Едут и сюда, в плохое место – в святое место? – особенно жители окраин. Там ежегодно в каждой деревне отряжают паломников. Говорят, помогает.
И вот святой защитник, донельзя похожий сейчас на безжалостного воина, вырезанного на дверях и на стене часовни, молится, закрыв глаза, склонив золотоволосую голову. А ангел его сидит рядышком прямо на земле, раскрыв магическую книгу, стучит пальцами по кнопкам. И черный камень, который не брали ни сталь, ни огонь, ни молитвы, течет и плавится, как смола. Оседает часовня сахарным домиком. Жалко-то как, господи! Сказки жалко. Души своей грешной, некрещеной, которая только здесь утешение находила. Злой Бог в небесах равнодушно смотрел на землю, а сюда можно было приехать, преклонить колени перед прадедом, увидеть улыбку на строго сжатых губах и поверить, что какой ни есть Золотой Витязь, а Миротворец гордится им, правнуком, потомком. Поверить, что достоин этой гордости.
Мальчишки вломились в чужую мечту со своим мерилом. Вломились так, словно имеют на это право. Взялись перекраивать сказки по своим меркам. И не поспоришь с ними. Поздно уже спорить. Теперь, чтобы снова сделать сказку правдой, придется убивать. Но это легко… Зако смотрел на стекающую с холма черную, горячую лужу… это будет легко. И даже радостно.
– В шопронских храмах молятся не Богу, – сказал Артур, когда черная оплавленная глыба – бывшая часовня Миротворца – осталась далеко позади.
И замолчал.
Альберт также молча ждал продолжения.
– И здесь молились не Богу.
Пауза. Только копыта стучат да позвякивают колечки на сбруе Стерлядки.
– В Шопроне молятся митрополиту. – Артур сжал губы. – А в этой часовне молились нам с тобой. Вместо Бога и дьявола, понимаешь, братик?
– Глупости, – сказал Альберт.
– Да?
– Ты… мы не дьявол.
– Отец Адам тоже не Господь. Но пастыри – праведники, чего не скажешь о нас. Может быть…
– А вот это уже ересь.
– Да, – согласился Артур с видимым облегчением, – все ересь. Я еретик, но и он тоже. Ты ничего не почувствовал здесь?
– Не-а. – Альберт демонстративно зевнул, всеми силами стараясь показать, как мало затрагивает его поднятая тема.
– А я почувствовал, – признался Артур, – мне было хорошо. Радостно.
– Здесь был Источник. – напомнил Альберт. Теперь он даже под пытками не признался бы, что в уничтоженной часовне охватило его удивительное чувство, сродни тому, что испытываешь во время левитации. Легкость во всем Теле, дух захватывает, и хочется смеяться без всякой причины. – Oчень сильный Источник. Самое место для храма. Ты же это чуешь, сколько раз тебя сэр Герман просил места для новых церквей искать.
– Ну да, – поразмыслив, кивнул Артур, – наверное, в этом все дело.
День за днем. Ночь за ночью. Далека дорога, нелегка. Нет больше травы – голая земля вокруг, сухая, пыльная. Главный добротицкий тракт вдоль древнего русла идет, но Артур тракт презрел: если так и так воевать, значит, можно снова путь срезать. Чуть-чуть, капельку, а быстрее получится.
Получалось не на капельку. Серьезно быстрее получалось. Вместо трех недель – две да еще полтора дня.
Деревня под названием Стополье. Большая. Церковь на горушке. А перед околицей двое храмовников скучают в форме полевой, и при них сержантов четверо. Артур увидел, засиял ярче солнышка, даром что морда пыльная. Ну и рыцари, ясное дело… ворон с вороном, как известно, братья навек.
Спешились.
Навытяжку:
– День добрый, братья.
– День добрый и вам, брат. Можно ли узнать ваше имя?
– Артур Северный.
– Сам Миротворец? Большая честь для нас. Я зовусь Тудор, а это брат Дину…
Завидки берут. В какую даль от Сегеда забрались, а уж от столицы и того дальше, а поди ж ты, и здесь Артур своих отыскал. И ведь видят друг друга в первый раз, а рады, как будто братьев…
Братьев. Вот именно.
И наконец-то, в первый раз за долгие дни, было спокойно. Хорошо было. Церковь в Стополье епископская, зато кладбище и часовня при нем принадлежали ордену Храма. И молодой капеллан, отец Лазарь, хоть и поглядывал на Артура со смесью недоверия и благоговения, обязанности свои выполнял как должно. Выслушал короткую исповедь, отпустил грехи, укоризненно хмурясь, посоветовал не держать зла на Зако и по возможности скорее помириться с Золотым Витязем. А если на это недостает душевных сил, так хотя бы испросить у него прощения за вольные или невольные обиды и за гордыню.
Что Артур и исполнил в точности, чем немало бедного Зако удивил. Кажется, даже напугал слегка.
Зато с души свалился изрядный камень.
Стопольский командор рыцарей[6] , брат Евстафий, распорядился, чтобы никто братьев и спутника их не тревожил, и добавил для пущей ясности: «А ежели сами они предпринять что-то замыслят, в предприятии этом всячески препятствовать». И за это распоряжение Артур лейтенанта сердечно поблагодарил. Видит бог, парой дней раньше он нашел бы в себе силы рассердиться на излишнюю заботливость, но сейчас уже никаких сил не осталось. Вышли все. Ни одной спокойной ночи за две недели – не железные же они с Альбертом, что бы там Зако себе ни думал.
А он ведь, наверное, злился, когда говорил, легко, мол, все вам далось. Обидеть, может, и не хотел, но уж совершенно точно не рассчитывал, что слова его лестными покажутся. Значит, вот как оно выглядит: один молится, второй огнем жихает, и все само выходит.
Спасибо Золотому Витязю, порадовал.
Потому что драться с нечистью «как хайдуки или обычные храмовники, с кровью да через смертный страх» – это никуда не годно. Если уж выпала судьба такая – тварей убивать, надо легко это делать. Легко и красиво. И чтоб не знал никто, как эта легкость душу жжет и тело ломает.
В последний раз Артур подходил к Чаше еще в Сегеде. А сколько всего случилось потом… Молись не молись – копится усталость. Еще несколько дней без святого причастия, и остался бы от сэра рыцаря источенный ржой огрызочек. Стальной, конечно, да толку с той стали?
Альберт говорил: «выгораем, братец». А Артуру казалось, что не горят они, а ржавеют. Вот и спасались каждый по-своему.
Счищай ржавчину молитвой и постом, полируй сталь до блеска зеркального, огонь гаси, чтоб тлел едва-едва, – все едино. Стачивается металл, тлеет фитилек.
И дома сидеть не получается. Все равно горишь, все равно душа ржавчиной покрывается, так еще и чувствуешь, что зря. Пламя чистое дымом становится, будто травы сухой в огонь подбросили. Уж лучше – разом, огненной бурей, молниями белыми, и чтоб ни один обиженный…
Ржавеем?
Выгораем?
Да от горения нашего пожары полыхнут! Небо с землей сплавится! Сто лет назад встряхнули мир, с головы на ноги поставили и повторим, если понадобится. А не понадобится – все равно повторим. Чтоб не зря сгореть. Не впустую прахом рассыпаться.
Эх, Артур Северный, постыдился бы перед причастием-то! Смирение и милосердие, помнишь – милосердие и смирение. Вот твой путь, ясный путь, чистый, что ж ты с него все время сбиваешься?
А ночью, конечно, кто-то пожаловал, и бой, судя по шуму, завязался нешуточный. Однако когда Артур, без раздумий позабыв о запрете брата Евстафия, подхватил топор и вымелся на темную улицу, его встретил изрядно струхнувший оруженосец и очень просил вернуться в дом. Чего уж он больше боялся – гнева ли командора рыцарей или остаться в темноте один-одинешенек, кто знает? Артур просьбе внял. Вернулся. И лишь падая обратно на койку, сообразил: вмешайся он сейчас в бой – и плакало завтрашнее причастие. Кто ж его, с кровью на руках, к Чаше подпустит9
А за околицей все стихло довольно быстро. Справились братья и без помощи Миротворца. Топора, а не рыцаря!
Быстрая связь работала и здесь. С вечера отчитавшись перед братом Евстафием – субординация этого не требовала, зато требовала ситуация, – уже с утра Артур получил от командора ответ:
«Флейтист говорит: Триглав ни при чем. Думай, сын мой, кроме тебя некому».
Спасибо сэру Герману за лестные слова, умеет… чтоб ему здоровым быть! Все спокойствие как рукой сняло. Неужели снова то же самое: все ниточки к Триглаву идут, а на деле человечишко какой-нибудь паутину заплел? И сидит, дурашка, мух ловит. Не понимает, что паук-то не он, паук с Триглава на него любуется, гладит дурака по голове: молодец, говорит. А мух сам высасывает…
В Лыни надо быстро обернуться, и сразу в Серый лес, к королю эльфийскому. А славно будет, если ошибка прямо здесь, в Стополье обнаружится И время не уйдет, и в Лынь ехать не придется. Но это помечтать хорошо, а на деле понятно, что в записях приходских никакой ошибки нет. Была бы – нашли давно.
Книги Артур для верности все-таки просмотрел. Нашел там запись о рождении Зако Чопичева. И о крещении, ясен день. Здесь, в Стополье, крестился Золотой Витязь. Поп тогдашний семь лет как помер. А жаль. Вот бы с кем побеседовать. Поленился орден тогда, двадцать лет назад, не проявил должного рвения. Как будто каждый день к ним некрещеных детишек привозят. Ну да что ж теперь? С самого начала ясно было, что поездки в Лынь не миновать.
– Мать-то твоя жива еще? – спросил Артур у как всегда недовольного Зако.
– Жива, – неохотно обронил Золотой Витязь, – вроде.
– Как так «вроде»?
– Что я, к ней каждый год езжу? Была жива. Сейчас – не знаю. Дом наш спросишь, покажут тебе. Чопичев дом. Его все там знают.
– А ты не едешь разве?
– Зачем? – Зако сверкнул глазами. – Сам езди. Мне в таком виде лучше мамке на глаза не показываться. Скаженная она у меня, ясно? После этих ваших «крещен – не крещен» умом тронулась. Вся деревня пальцами показывает. А ты сто лет назад не поленился, кобелина, доскочил до Лыни, вот и сейчас не поленись. Съезди, повидай убогую.
– Ну, знаешь! – Артур слегка растерялся. – Матери твоей я знать не знаю.
– Деда моего ты тоже не знал, – отрезал Зако.
– А дед-то при чем?.. М-да.
Артур понял неуместность вопроса. Если Золотой Витязь в своих подозрениях прав, дед его очень даже при чем. Хотя, конечно, не в такой степени, как прабабка…
– Значит, оба останетесь, – рассудил он, не желая спорить.
– Что, и я? – не понял младший.
Подумал, не обидеться ли, но обижаться было не на что. Кто-то ведь должен с Зако остаться, на случай, если Тори объявится.
– Веди себя хорошо, слушайся сэра Евстафия, я скоро вернусь. – Артур поймал брошенный в него младшим ковш из рога. Тяжелый. Попал бы, мало не показалось. Улыбнулся широко и беззлобно: – Спасибо, братик, что напомнил: ты ведь сегодня еще не стрелял. Бери-ка арбалет да ступай к мишеням. Хоть полчаса позанимайся.
А лучше подольше.
Это Альберт, даром что старший обзывается лентяем, понимал. Безопасно в Стополье, не сказать чтобы тихо, вспоминая прошлую ночь, но никакие твари здесь не страшны. Орден Храма – это не пастыри, и можно не бояться, что убитые вчера чудовища вернутся сегодня, чтобы завершить начатое.
Не бояться. И спать спокойно. А когда спокойно, когда не мешает никто, сны плохие снятся. Страшные.
Почему всегда выходит так, что они с Артуром выкладываются до донышка?
… А ты не думай, братик. Знаешь, почему герои не думают? Не потому, что дураки, – просто они спятить боятся. До донышка – это ведь не досуха. Другие не выкладываются, так других и едят. А нас с тобой ни разу еще не сожрали.
Мы сами себя…
Сами.
Арбалет в руках звонко цвангает тетивой. Болты в мишень, один за другим. Цванг – бум. Цванг – бум.
Рядом брат-сержант наставляет во владении арбалетом пятерых оруженосцев. И не видно, но и так понятно, ставит мальчишкам в пример брата Альберта Северного. Стреляет Альберт и впрямь иному рыцарю на зависть. Но это-то просто: вот ты, вот мишень, целься да курок спускай. Видели бы детишки, что, по мнению Артура, в обязательную программу занятий входит…
А ведь идет наука впрок. Когда голодные псы приходили, ты, брат Альберт, стрелял с кувырка навскидку и не промахнулся ни разу.
Промахнулся бы – болт золотой вполне мог старшему достаться.
Может, в этом все дело, а вовсе не в тренировках?
Цванг – бум.
Мысли плетутся в косицы, скользят в пальцах, свои ли мысли, Артура ли? Мы одной крови. Мы действуем, как один человек, думаем, как один человек, чувствуем, как один человек. И мнится порой, что нечисть, нежить, чудища – все твари, что в Единой Земле жируют, видят не двоих разных: монаха и колдуна – одного кого-то они видят. И какой он, этот «кто-то», можно лишь догадываться. Наверное, такой, как в сказках…
Страшный.
Альберт один в Стополье, а все равно Артур рядом. Как всегда впереди, чтоб принять первый удар, и все другие, сколько их будет, если вдруг замешкается «умный братик».
А старший подъезжает уже, наверное, к Лыни, но знает: оглянись – и увидишь за правым плечом готового к бою мага.
А между ними – золотая, сверкающая сеть, гибкая решетка от земли до небес, неразрушимая канва, по которой вышиваются узоры заклинаний.
Нелепое и невозможное единство веры и колдовства. Уже не скажешь наверняка, пришла ли сила из обряда побратимства, или она была всегда, дремала просто, пока невиданное кощунство и над Богом, и над наукой не встряхнуло, заставляя проснуться. И тем более не поймешь, обряд сделал их с Артуром братьями или им, братьям, чтобы увериться в родстве окончательно, не хватало только обряда.
А Зако, глупый, не поверит ведь, что сила есть во всех, только не все ее взять умеют. Это как с мэджик-дисками, рассыпающимися в пыль, когда срабатывает заклинание. Сколько стоят такие, представить страшно. Ну, то есть, не страшно, конечно, если денег много, но большинство магов такой роскоши себе не позволяют. Обходятся книгами, насколько ума хватает. А заглянуть в себя поглубже, увидеть: да вот же оно, в тебе все – нет, не хотят.
И правильно делают.
Диски-то рассыпаются.
Но стоит начать из себя черпать – и уже не остановишься. Ни мэджик-бук, ни диски – побрякушки блестящие – со своей, настоящей, силой и сравнивать нельзя. Маги используют магию. Используют, а нужно творить. И тогда получается все. Пылающие цветные узоры, не заклинания – всемогущество. Танец разума на сколах природных законов. Сумей только понять, удержать в руках горящие вожжи, пронестись над краем – слева бездна безумия, справа – стена бессилия, и страшно, и радостно, и отдаешь себя, чтобы брать так же щедро.
Черпаешь.
Пока не вычерпаешь.
А потом спать страшно.
Может быть, на Артура так же «находит», когда «другой» появляется?
Да нет. Вряд ли. «Другой» приходит, когда придется, а сны снятся, только если выложишься, как в эту поездку, или как вот месяц назад, в Цитадели Павших. И не снится старшему ничего, с ним все наяву происходит. А самое главное, Арчи ведь и вправду пророчествует, он видит или знает то, что будет. А сны нашептывают то, что могло бы быть. Что могло бы… если б не послушался приказа особенно сильный дух, не сплелось правильно колючее полотно ловчей сети, не выдержали защитные поля, не…
Нет!
Зато Альберт не ошибался.
Никогда.
Наученный снами, он знал цену ошибкам.
А сегодня лучше весь день провести здесь, на пыльном тренировочном дворике, стреляя по безгласным мишеням. Чтоб устать к вечеру до посинения. Нормальной, человеческой усталостью. Чтоб от этой усталости валясь, на ходу засыпая, загнать себя под горячий душ… – хорошо живут храмовники! – …и спать потом, как бревно. Бревнам сны не снятся. Даже тем бревнам, которые людей заедают. Убивать и таких доводилось.
Сэр Евстафий продолжал являть чудеса понимания. Узнав, что Артуру придется ехать в Лынь, он деликатно сообщил, что сразу после обедни туда же направляется патруль. Сменить дежурных братьев. Так что если сэр Артур не спешит…
Артур не спешил. Настолько не спешил, что хоть небо на землю падай, он без провожатого даже к околице Стополья не подошел бы. Не говоря о том, чтобы за эту околицу выехать. Так что в Лынь отправились большой компанией: двое братьев-рыцарей, четверо оруженосцев, четверо сержантов и брат Артур Северный. Да, еще Миротворец – предмет завистливых взглядов оруженосцев. По сказкам, топор Артура благословлен был Пречистой Девой – истинная правда, одним своим видом пугал нежить – и еще как пугал, убивал бесплотных духов – н-ну… с поправкой можно принять и это, а если хозяина ранили, продолжал драться сам по себе, летал по небу и бил врага в темечко – без комментариев.
Сам Артур, может, и позволил бы паренькам полюбоваться Миротворцем поближе, но топор терпеть не мог, когда его без нужды трогали чужие руки. А оруженосцы, за неимением лучшего и с дозволения командира, взялись расспрашивать заезжего гостя о всякой ерунде. С их точки зрения, впрочем, вполне значительной. Совсем другие мальчишки, чем Мартин с Сергием, и воспитывают их иначе, а вопросы одни и те же.
Кстати, о воспитании. Отец Лучан, даже когда позволял Артуру заговорить, многословие наказывал обетом молчания на сутки и больше. А здешние детишки трещат как сороки, даром что на марше. Хотя, конечно, нельзя мерить всю Долину мерками монастыря Приснодевы. Оруженосцы же, все четверо, южане. Из разных медье, однако юг он и есть юг, и по сравнению с земляками-мирянами парни, считай, молчат.
Вообще стоит порадоваться, что Лынь в Тырновской земле, а не в каком-нибудь Приболотье. Лучше уж сумасшедшая матушка Чопич, чем вполне здравомыслящая южанка, получившая возможность поговорить. С такой и самому недолго рехнуться.
Лынь… вот занесла же нелегкая. Нет, не сегодня. Тогда, сто лет назад. Как там Зако сказал: кобелина. И правда. А ведь приезжал-то по делам, как вот сейчас… тьфу! Не дай бог. Нет уж, в Лыни – никогда больше.
Уставом ордена рыцарям, выполняющим небоевое задание, предписывалось носить парадную форму. Исключая серебряные доспехи, что мирно покоились сейчас на маршальском складе в ожидании очередного торжества. И на том спасибо. Артур и так-то не питал нежной любви к парадным одеяниям, а уж дурацкие латы ненавидел до скрежета зубовного. Черти в аду, если, не дай бог, доведется туда попасть, не на сковородку грешную рыцарскую душу потащат, а облачат в серебро и заставят по преисподней туда-сюда верхом разъезжать. Эти знают, чем пронять можно.
Однако пока что доспехи на складе. А на Артуре поверх белой, форменной, с узкими рукавами, туники сияет белизной гербовая котта. Белая эсклавина на плечах. На шкуре Серко – белый чепрак. Весь в белом – самое время куда-нибудь вляпаться. И, судя по взглядам, которыми провожают кавалькаду крестьяне, парадное облачение выглядит куда как внушительнее, чем примелькавшаяся здесь полевая форма. В общем, для того и задумывалось. Наверное.
Если книжкам верить, до Дня Гнева храмовники носили такую одежду не для пышности, а потому что другой не было.
Бедняги. Трудно им тогда жилось.
«Угу, – хмыкнул Артур, представив себя и Серко со стороны, – трудно. Будто тебе сейчас легче».
– Брат Артур, брат Евстафий распорядился, чтобы братья-рыцари дождались вас, если вы управитесь с делами сегодня. Если нет, он рекомендовал вам вместе с нами дождаться завтрашней смены. Мы проводим вас в Стополье.
– Понял, спасибо.
Лынь притулилась в низинке, между пологими холмами. Дорога взбежала на взгорок, и Артур привстал на стременах, разглядывая деревню.
