Григорий Володин
Питомцы апокалипсиса
Глава 12
Ширма густого леса спрятала нас от фар проносящихся по трассе карс. Мы мчались вдоль обочины, задыхаясь и брызгая слюной, как бешеные псы. Зеленые кроны колыхались над головами. Справа меж толстых стволов с корявыми сучьями темнел асфальт дороги, иногда блестели зеркала и облицовка капотов.
Далеко позади, за бетонным забором, лежал связанный моими простынями солдат. Пока он не очнулся, пока красные панцири не хватились его, нам нужно сбегать к Зерель и вернуться. Иначе – свидание со стариной карцером.
Конечно, с первым же шагом Никсия отстала. Мана толкала ее перед собой, рыча и ругаясь. У меня самого временами кололо в боку, точно аксамитовыми шипами Дарсиса. Неудивительно, что перепуганная датчанка скоро выдохлась. Несколько сот метров мы шли быстрым шагом. Переплетенные ветви качались над головами. Хрустели сучья, когда я отпинывал их с пути босоногих Маны и Никсии, идущих следом. Вдали безмятежно пели птицы.
Мана поравнялась со мной.
– Не знала, что ты можешь повалить здорового солдата на колени, не касаясь и пальцем.
– Не знал, что ты можешь кого-то ударить ребром ладони по шее.
– Это простой прием.
– Я не о приеме.
Мана пожала плечами.
– Раз я хочу стать щитом Дарсиса, нельзя думать о чьем-то ушибленном чайнике.
– Значит, мне точно не грозит быть щитом Дарсиса. Я думаю даже о занозе, покалывающей мизинец в твоей левой ноге.
Мана наклонилась и выдернула между пальцами ноги щепку тоньше волоска. Почти черные глаза округлились.
– Ты такую мелочь ощущ…
Вдруг Никсия споткнулась об спрятанный под листьями валежник и чуть не рухнула в кусты. Мана схватила датчанку за плечо, удержав на ногах.
Веснушка вся сжалась, ожидая рыка-упрека или хлесткой оплеухи. Но Мана, быстро глянув на меня, только бросила:
– Осторожнее.
В ответ благодарный и восхищенный взгляд Никсии.
– Спасибо! Ты такая быстрая, Мануэла!
Подлесок поредел, ушел в сторону. Высокие бетонные коробки Адастры пронзили освещенное Светом небо. Гладкие тротуары заскользили под моими разбитыми об твердые корни туфлями. Мы двинулись по пустым чистым улицам, быстро перебегая открытые пространства между указательными столбами и темными подворотнями. В ушах звенело от давящей тишины.
Адастра, столица Анансии, разрослась ненамного больше какого-нибудь Климовска в Подмосковье. Пара десятков высоток с расстеленной у их подножий змеей-магистралью – весь город. Для страны с четырьмястами тысячами жителей – всем народом ананси – целый мегаполис.
Мана повела нас вглубь улиц.
– Дарсис сказал – пятый дом от Центра.
В подъезде пятого бетонного муравейника на стене висел дисплей со списком жителей. Имя Зерель мигало на двадцать пятом этаже. Как удобно!
Скоростной лифт за секунду вознес нас ближе к облакам и разгадке ребуса Динь-Динь. Шеренга одинаковых белых дверей выстроилась перед нами. Мана постучала в десятую.
Дверь распахнулась, из темноты квартиры выглянуло растрепанное синее нечто. Никаких эмоций в пустых усталых глазах, никаких векторов и цветов вокруг грязных жирных волос. Только прозрачная безысходность на изможденном лице. Завоняло бомжами, которые не моются месяцами и спят в обнимку с дворовыми собаками, которые никогда не моются.
– Ах, Боже! – прохрипела Никсия. – Зерелька, милая, что с тобой? Ты болеешь? Как давно ты ела? – ее вздернутый носик наморщился. – Как давно ты мылась?
С трудом в измученном, иссушенном скелете узнавалась та прекрасная девушка, которую Динь-Динь окутывал бурным потоком любви. Будто злая ведьма навела порчу.
Зерель долго смотрела на нас, не узнавая. Затем одна-единственная тусклая искра мелькнула в полумертвых желтых глазах.
– Гешвистерам нельзя быть здесь.
– Мы тоже рады тебя видеть, – хмыкнула Мана.
Зерель отступила в темноту. Мы вошли в небольшую квартиру, полностью заставленную маркерными досками и мониторами. Всюду – цифры и математические формулы.
– А где кровать? – спросила Никсия, оглядываясь. – Где кухня, туалетный столик, зеркало? Черт, где ты хранишь то суперсексуальное белье, которым задаривал тебя Динь-Динь?
Ничего не сказав, Зерель повернулась к исписанной доске и стала переписывать маркером на чистый краешек данные с монитора рядом. Мы исчезли для нее. Растворились в полумраке комнаты.
– Где рыбка Динь-Динь? – сказал я.
Маркер выпал из тонких пальцев Зерель и покатился по голому бетонному полу.
– Ее больше нет, – прошептала худая девушка. – Я забыла ее покормить.
Светло-лиловые векторы сожаления окружили ее свалявшиеся волосы. Наконец-то признак живого существа.
Я поднял маркер с пола и подошел к окну. Распахнул шторы. Столб Света наполовину спрятался за оконной рамой, наполовину засиял на всю высоту окна.
На Зерель осветило серый мешковатый костюм, давно нестиранный, засаленный до жирного блеска. Она так извелась, что даже не хватало сил выделять аксамит?
Черный маркер заскрипел по стеклу. Я нарисовал на окне ребус Динь-Динь.
Человечек с крылышками. N. Лампочка.
– Оправдываться будешь перед Динь-Динь, а не перед нами, – сказал я. – Когда поможешь найти его.
– Динь-Динь? – прошептала Зерель. – Рауль?
– Да, твоя пара. Твой названный брат.
– Твой любимый! – добавила Никсия.
– Рауль на Земле.
– Нет, скорее всего, нет, – я стиснул маркер в кулаке. – Около недели назад в палате инкубатория я нашел на стене эти рисунки. Очень похоже на послание Динь-Динь, не согласна?
– Что ты несешь? – вскрикнула Никсия и повернулась к Мане. – Мануэла, что он несет?
– Слушай, ступидо, глупая, – пробурчала бразильянка.
Зерель бросилась к окну, синие худые пальцы коснулись человечка с крыльями.
– Рауль.
– Тоже думаем, человечек с крылышками – сам Динь-Динь, – отозвался я. – «N» – Центр или Адастра. Но что такое лампочка?
Резко ладонь Зерель размазала человечка по стеклу.
– Не знаю, – сказала ананси, стирая черные крылышки. – Ничего. Вам нужно вернуться в Центр.
Я, Мана и Никсия застыли и смотрели, как возлюбленная Динь-Динь превращает его послание в грязные разводы чернил.
Динь-Динь всегда восхищался не только красотой Зерель, но и ее умом.
Однажды француз гордо заявил: Моя Зерель – настоящий ученый, гений не только красоты, но и интеллекта.
Ага, ответил я, покруче Тони Старка.
Не раз и не два Динь-Динь тыкал нам в носы сорванным душистым шаром из цветков тягуры или невесомым волановым камушком и твердил: Моя Зерель создала часть чудес Люмена, не правда ли, она кудесница?
Дамблдор с Гендальфом отдыхают, покорно соглашались мы.
Сотню раз точно Динь-Динь брякал: А из всех девочек-ананси моя Зерель – самая прекрасна…
И тут парни-люди – каждый из которых мнил свою пару самой прекрасной, самой клевой и самой богиней сексуальности – кидались на француза и скручивали его. Джордж, богатый мальчик из Голливуда, вопил: Бедняки! Того, кто вырвет длинный язык лягушатника, на Земле ждет новый кадиллак.
Зерель – умная. Она поняла смысл послания Динь-Динь. И не захотела делиться с нами его тайной.
Не захотела спасти своего любимого?
Я оглядел светящиеся мониторы, десятки мониторов. Занавес из экранов с таблицами цифр и цепочками формул длиннее Транссибирской магистрали.
Зерель изучала гравитацию.
Юля пилотировала.
Дарсис служил в Гарнизоне.
Разные обязанности, но один исход в конце – иссушенный вонючий полумертвый скелет?
Никсия схватила маркерную доску на колесах и со всей силы опрокинула ее. Металлический лист звонко запрыгал по бетону.
– Не верю, не верю! – закричала Веснушка. – Зерель, почему ты такая? Динь-Динь оставил послание, а ты его стерла. Ты что его больше не любишь? Неужели твоя подростковая болезнь не прошла в семнадцать лет? – она сморгнула слезы с глаз. – Неужели Велора без меня станет такой же?
– И Дарсис без меня? – прошептала Мана.
Зерель молча стирала руками «N» на окне.
– Вряд ли, – сказал я. – Архонт Гертен не стал. Не стали также красные панцири и другие ученые в Центре. А ведь все ананси проходят программу «гешвистер».
– Но что с Зерель? – спросила Мана.
– Возможно, Динь-Динь – эмпат, как и я. Возможно, именно поэтому у Зерель не прошла депрессия. Если так, у Велоры и Дарсиса в семнадцать лет депрессия пройдет, – у меня встал ком в горле. – Если так, не излечится только Юля.
Никсия уставилась на меня. Мана подошла ближе, смуглая рука крепко сжала мое плечо.
– Мне жаль.
– Это только возможно.
Пальцы Зерель уже стирали округлую лампочку. В окне вдоль рамы сияла палка Света, подсвечивая стекло между чернильными линиями. Зажигая нарисованную мной лампочку.
Я схватился за голову.
Дурачина.
Я закричал:
– Я знаю, где Динь-Динь!
Зерель бросила стирать рисунок. В глазах Маны и Никсии читался немой вопрос.
– На западе! – сказал я. – Лампочка – никакое не озарение или прочая чепуха. Лампочка – это Свет на востоке. N – Центр или Адастра, неважно. А фея с крылышками – сам Динь-Динь – в противоположной стороне от Света. На западе! В Западном филиале!
Худая синяя девушка побрела вглубь комнаты между рядами мониторов.
– И правда, – Мана стиснула руками плечи. – Но тогда Динь-Динь – пленник архонта?
Я стиснул зубы.
– Тогда мы все – пленники архонта. И всем нам врут.
Сестренка, прости. Прости за то, что твой брат-дурак верил, что его вернут к тебе через год.
– Я покидаю Центр. Прямо сейчас.
Никсия хмыкнула:
– Ага, конечно. Давно не дарил Юлирель диких роз?
Мана дернулась как ужаленная. Ее рука сдавила мое плечо, ее лицо задышало жаром в сантиметре от моего. Слишком близко.
– Санта Мария, да что опять придумала твоя чокнутая башка?
Сквозь смуглую кожу щек прорезались острые голубые скулы. Почти черные глаза сверкнули убийственно-жгучим золотом.
– Куда же ты уйдешь? Куда же?
Никсия заметила:
– А мне больше интересно, как же?
Я отшатнулся, но Мана держала крепко. Мана с лицом Юли. С апатичным взглядом ее желтых глаз. И правда, как же? Голова закружилась. Твердый бетон растаял под ногами, словно тонкий лед. Я едва не потерял сознание. Покинуть Центр? Покинуть Юлю? Безумие.
Тогда пора обезуметь.
– Унголы, – выдавили мои онемевшие губы. – Пойду к ним. Может, узнаю, как спасти Динь-Динь. Может, узнаю, как вернуться на Землю.
Никсия покачала головой.
– У унголов ты только узнаешь, как выглядят твои внутренности.
Пальцы Маны на моей руке напряглись. Золотые глаза Юли на ее лице смотрели на меня, как на предателя.
– Я с тобой.
– Чего? – взвизгнула Никсия.
– Но сначала мы вернемся в Центр за припасами, одеждой, – бразильянка шаркнула босой пяткой по полу. – И обувью.
Моих сил хватило лишь кивнуть. Прости, Юля. Прости за то что так быстро сдался.
Мана выпустила мою руку. На белой как мел коже остались красные отметины.
Дверь заслонила тощая фигура Зерель. В тонких пальцах блестел гладкий серый ствол пистолета. Квадратное дуло смотрело прямо мне в лоб.
– Не получится, – прошептала ананси, качая тяжелой пушкой. – Гешвистерам нельзя покидать Центр
– Боже! – Никсия вскинула руки к лицу, – Зерелька, ты чего?
– Вам нельзя покидать Центр, – повторила изможденная девушка. – Раз Динь-Динь все еще на Люмене, я должна быть послушной.
Не отводя от нас черное дуло грави- или бозпушки, Зерель подошла к ближайшему монитору.
– Нужно сообщить архонту, – пробормотала ананси. – Я послушная, я не виновата, что вы сбежали из Центра.
Комнату заполнили серые хлопья страха, источаемые в основном аурой Никсии. Сдерживая оголодавшую губку, я медленно вытянул руку.
– Почему ты должна быть послушной? Скажи, Зерель.
Зерель переложила пушку в одну руку.
– Нельзя.
Короткие серые стержни страха сплошь усеяли мою поднятую ладонь. Я не позволил им всосаться под кожу и ужалить меня девчачьим ужасом Никсии.
– Если ты не послушаешься приказов, что тогда, Зерель? – не отставал я. – Тебе или Динь-Динь причинят боль?
На жидких ресницах Зерель вдруг заблестели слезы.
– Его посадят в карцер. Или убьют.
Почти одновременно я, Мана и Никсия вздрогнули.
«Хорошо, сделаю. Только выпустите Стаса из карцера».
– Но если ты нас выдашь, Динь-Динь останется в плену архонта.
Свободной рукой Зерель развернула к себе монитор.
– Все мы пленники, даже архонт.
Худые синие пальцы забегали по сенсорному экрану.
Я велел стержням ужалить Зерель. Словно рой серых пчел воплощенный страх сорвался с моей ладони и всосался в исхудалое тело возлюбленной Динь-Динь. В ее усталое лицо.
Зерель закричала. Из желтых глаз хлынули реки слез, пушка выпала из кулака, колени–палочки подкосились. Мана тут же набросилась на девушку, свалила подножкой на пол.
– Найдите веревки или какие-нибудь тряпки, – велела Мана, заломив локти Зерель за спину. На полу в углу за мониторами нашелся только ворох мятых лифчиков и трусиков. Суперсексуальное белье, подарок Динь-Динь.
Вскоре Зерель, связанная шелковыми трусиками, лежала на животе и плакала. Я вытянул обратно из худой девушки векторы страха. Маленький частокол серых зубочисток покрыл мои плечи.
– Что теперь? – спросила Мана.
– Оставим ее связанной, – сказал я. – Вернемся в Центр, переоденемся, возьмем припасы и убежим. Утром, когда на утренней инъекции нас не найдут, Никсия признается во всем.
– Меня бросят в карцер, – всхлипнула Веснушка.
– Не бросят. Признаешься, что мы угрожали избить тебя и силой потащили к Зерель, – я наклонился к связанной ананси. – Зерель, утром тебя найдут и развяжут.
Ужас вспыхнул в желтых глазах.
– Утром? Нет! Я должна работать всю ночь. Ради Рауля.
– Придется отдохнуть. Извини.
– Прошу! Раньше, когда я не успевала закончить работу, Рауля всегда запирали в карцер. Если я снова не успею, его могут обидеть.
– Значит, Динь-Динь подождет в карцере, пока мы его не спасем.
Я выпрямился. Передо мной – снова лицо Маны, снова смуглая кожа, снова бразильские глаза цвета чистого антрацита.
– Поторопимся, – сказала Мана. Мы помчались обратно в Центр.
Глава 13
Дождь забарабанил по листьям. Среди холмов Центра пока еще не раздавались короткие армейские команды, не грохотали по мокрому асфальту аксамитовыми сапогами поисковые отряды Гарнизона. Только ледяные струи влажно стучали по рощам и лужайкам. Наш солдат не двигался в зарослях, куда мы его оттащили. Первые капли стекали по его закрытым глазам и плотно сжатым губам. Слава богу, мы успели.
Оставив позади стену, мы поспешили в общежитие. Под навесом крыльца я и Мана помахали Никсии на прощание. Раскинув руки, Веснушка бросилась к бразильянке и плотно прижалась к ее груди, всхлипнув: Береги себя, Мануэла!
Удивленная Мана легонько похлопала датчанку по хрупкой спине.
Утирая слезы, Никсия повернулась ко мне.
– Обязательно попрощайся с Юлирель. Сегодня на танцах «принцесса» вспоминала о тебе.
Кровь загорелась в моих жилах.
– Правда?
– Да, я спросила ее и Дарсиса, почему они не танцуют. Юлирель сказала, что танцует только со Стасом.
Мое сердце подпрыгнуло и крутанулось вокруг своей оси.
– Правда?
– Да, потому что на самом деле Юлирель ни с кем не танцует, а Стас – ничто, пустое место. Поэтому танцевать со Стасом то же самое, что танцевать одной. Так она сказала.
Тут я пожалел, что Зерель не пристрелила меня.
– Черт, ты издеваешься?
– Подожди! Я тоже удивилась и спросила Юлирель: Как же так, ведь Стас твой первый! А Юлирель бросила взгляд на Дарсиса и сказала: Да, мое первое пустое место.
Еще хоть слово от рыжей, я сам брошусь на солдат Гарнизона, и тогда на этой планете на одного эмпата станет меньше.
– Никсия, очень полезная информация. Но нам надо идти.
– Да подожди же! Это не все.
Мана закатила глаза и, махнув мне, скрылась в дверях общежития. А датчанка все загораживала передо мной дорогу.
– Короче, я возмутилась, типа, неужели ты для нее вообще не важен? А Юлирель в ответ: Пустота важна, звезды рождаются в пустоте.
Смех, горький колючий смех разодрал мне глотку. Я бросаю Юлю одну. Ей будет плохо, болезнь грозит убить ее. И тут я слышу такое.
– Почему, Никсия, почему?
Рыжая девочка надула губы и сверкнула глазами.
– Чтобы ты, подлец, хотя бы попрощался с ней.
Сначала я забежал в столовую. С полок на кухне покидал в пустой мешок из-под картошки консервы, пачки печенья, бутылки с водой. Сквозь стеклянные стены коридоров Свет освещал дорогу назад до двери нашей с Юлей квартиры. Войдя внутрь, я не включил свет, и тихо прокрался в свою комнату.
Под кроватью пылился пустой рюкзак. Вскоре в нем уместились все продукты из мешка, а также изолента, нож, зажигалка, фонарик, тюбик антисептика, бинты и зеленый плащ унгола. Я переоделся в плотный спортивный костюм, втиснул ноги в походные ботинки.
Сзади скрипнула дверь комнаты. Юля зашла, дергая ткань вечернего платья на плече.
– Стас, как его снять?
Я застыл с рюкзаком в руках. Юля увидела его и сказала:
– То есть, Стас сбегает.
Мои руки слегка задрожали.
– Потайная молния сбоку под швом, – выдавил я и надел на спину рюкзак. – Помочь?
– Нет, спасибо, – Юля снова завозилась с платьем, ища молнию. – Когда Стас принесет утром букет диких роз, пусть найдет где-нибудь новую вазу.
Я молчал. Юля дергала шов платья.
– Старую я разбила вместе с аквариумом.
Я отвернулся и сказал:
– Корми рыбку каждый день. Только не пиццей. Корм, который она ест, в тумбочке у кровати.
Поверх черных прядей волос Юли засияли бледно-лиловые векторы. Цвет сожаления. Человеческое чувство, неизвестное ананси. Или нет?
– Рядом со мной ты всегда был несчастным, чувствовал себя никем.
– Пустым местом, – прошептал я.
– В пустоте рождаются звёзды, – Юля бросила шов платья и выпрямилась. Любая супермодель позавидовала бы ее осанке. – Многие ананси стремились к пустоте, ушли в нее, пытаясь нас спасти.
– Разве те ананси ушли не в Свет? – краем уха я слышал эти слухи очень давно, но не предавал им значения. Как и всему на Люмене.
– Свет – портал. Мой народ создал Свет, чтобы управлять незримым полем – силой, не дающей Вселенной сжаться. По эту сторону Света нельзя по-настоящему контролировать незримое поле. Поэтому избранные ананси ушли в нулус, безмерное пространство внутри Света. Сотни лет незримое поле ослабевает. Избранные должны были выяснить причину. Но никто из них не вернулся.
– Скорее всего, я тоже не вернусь, – я схватил Юлю за руку. – Пойдем со мной.
Юля высвободилась.
– Не могу. Нужно ведь каждый день кормить рыбку.
– Издеваешься? – закричал я. – Сначала помрешь ты, потом рыбка.
– Мне будут давать больше психомоторных стимуляторов.
– Я видел Зерель! Никакие таблетки ее не спасут. И тебя тоже.
Юля молчала. Глаза ее потеплели и превратились из холодных золотых монет в две горсти горячего речного песка. Это было так здорово! Но Юля молчала.
Никуда она не пойдет, осознал я. И чуть не взвыл от обиды.
– Мне пора, – сказал я.
– Подожди, – Юля вдруг выскочила за дверь и через миг вернулась с маленьким серым мешочком. Вышитый головастый осьминог тянул вверх тонкие щупальца.
– Тако, – Юля отдала мне талисман, – поможет Стасу вернуться домой к сестре.
Мешочек был туго завязан длинной красной ниткой. Намертво завязан.
– Аксамит?
– Пока узел сам не исчезнет, – сказала Юля, – не открывай омамори.
Я сжал талисман в кулак. Длинные растрепанные концы нитки свисали из моей ладони. Как и шесть лет назад на орбитальной станции.
– Когда мы впервые увиделись, ты дала мне аксамитовую нить. Помнишь? Ты еще говорила что-то, – лицо Юли, ее платье, комната вокруг стали расплываться в моих глазах. – Что? Что ты говорила?
Я попытался сосредоточить взгляд на глазах Юли, но ее лицо окончательно размылось. Словно она упорхнула обратно в свое инопланетное измерение.
Кожи под моими глазами коснулось холодное и мягкое. Такими холодными и мягкими были пальцы Юли шесть лет назад. Ничего не изменилось.
– Не плачь, – сказала Юля, вытирая мои щеки. – Я говорила: Не плачь
Я сморгнул последние слезы и повернулся к двери.
– Мне пора.
Сзади раздалось:
– Хватит тяги!
Я обернулся.
Юля упала на колени, ее нижняя челюсть тряслась, зубы страшно стучали. Я кинулся к ней, но девушка оттолкнула мои руки.
– Я сама, – крикнула она. – Убирайся!
Ее стошнило. Я сдавил ладонями виски Юли. Она ударила меня кулаком по губам.
– Убирайся! Бросаешь – так бросай! Выжму сама.
Я не слушал. Черно-красные плети градом посыпались из ауры Юли и обожгли губку в голове. А вместе с губкой – всего меня, от пальцев ног до волос на макушке. Снова она, чудесная старая подруга по имени Боль.
– Жмись, гребаный акселератор! – выкрикнула Юля и с размаху разбила мне нос. – Выжимайся полностью.
Она колотила меня. Лягалась, молотила кулаками, кусалась. Пару раз я вырубался, но она тут же приводила в сознание, пнув между ног. Этот кошмар тянулся как дополнительный урок математики в земной школе в восемь утра в субботу – вечность. И ни на секунду я не прекращал вытягивать из Юли черно-красную змею адской боли. Будто индийский дудочник. В конце концов, из меня, полуживого, истекающего кровью, вырвалось: у…употел что-то. И глаза мои закрылись.
Дальше все было в красном тумане. Помню: прекрасные голубые ладони Юли хлестали меня по щекам, изящный рот ее раскрывался в крике. Вставай, лентяй! Ты хотел сбежать? Так вставай!
Но я слышал лишь печаль в ее дыхании.
Она попыталась поднять меня. Но пол ускользнул из-под моих ног, как ледовый каток. Не люблю кататься на коньках. Потому что не умею.
Тогда Юля почти взвалила меня на себя и куда-то потащила. Рюкзак колотил по моей спине.
От свежего ночного воздуха после дождя захватило дух, когда Юля почти выкинула меня на крыльцо. По ступенькам мы скатились как резиновые мячики. Мои ноги выбивали пьяную чечетку по тропинке, а Юля скрипя зубами тянула мое избитое тело в сторону противоположную Свету. Мои скулы раскалывались, из разбитого носа кровь стекала по губам и подбородку на мокрый асфальт. Я увидел покрасневшие воспаленные глаза Юли и попытался сказать: Я не оставлю тебя. Но язык не слушался.
Давай же, язык, скажи: Не-е оста-авлю-ю.
Пф-ф-ф-ф-ф – уперся упрямец.
Два высоких силуэта выросли перед нами: Мана и… Дарсис. По его спокойным надменным глазам и походному зеленому костюму я понял: гад все знал. И про ребусы Динь-Динь. И зачем мы ходили к Зерель. И что собрались сбежать из Центра.
Я попытался посмотреть на Ману с такой обидой, от которой более пробиваемая девушка разревелась бы и убежала в кусты.
– Меу Деус, Боже мой! – вскричала бразильянка. – Какой зверь на него напал?
– Я, – ответила Юля. Мана устремила на нее яростный взгляд. Не обращая внимания, Юля опустила меня на траву. – Так вы берете его с собой или нет?
Дарсис наклонился и быстро прощупал пальцами мои ребра и суставы.
– Переломов нет, – синие жесткие пальцы оттянули вверх мое правое веко. – Сотрясение мозга точно.
– Дарсис, пожалуйста! – сказала Мана. – Мы же полетим на бронекрылах. А завтра Стас придет в норму.
Пф-ф-ф-ф! – попытался проорать я все, что думал о походе вместе с Дарсисом.
Дарсис пожал плечами: ладно.
Юля молча отвернулась и пошла обратно по тропинке.
В панике я попытался пустить в ход свои телепатические способности и передать ей мысль: – Идем со мной. Пожалуйста, идем со мной! Но на этой планете я был вовсе не Профессором Икс. Так, чудиком-эмпатом.
Юля больше не повернулась. Дарсис почти без труда взвалил меня на плечо и потащил в сторону блестящего от дождевых капель купола «Диснейленда». А я смотрел на место, где только что стояла Юля, и просил прощения у Лены.
Прости, сестра. Прости своего брата-убийцу.
