Григорий Володин
Питомцы апокалипсиса
Глава 29
Чтобы потом не пожалеть, я попросил Овако приставить двух унголов к Дарсису. Ассасину сказали: на случай новой внезапной поломки экзоскелета. Дарсис принял это без эмоций, лишь бросил взгляд на Ману. Бразильянка сразу отвернулась и убежала. Все утро она избегала ассасина.
В то время Гарнизон взял филиал в осаду. Разведчики доложили, как ананси рыли новые траншеи возле брошенных унгольских, окружали их лигами проволоки. Лес срубали, место многовековых деревьев занимали собранные из их стволов и камней дзоты, сотни гаубиц и гравиметов. К свежим огневым точкам вез солдат нескончаемый поток грузовиков. Вся сила Гарнизона сосредотачивалась вокруг отобранного у Анансии анклава.
К полудню по радиосвязи Гарнизон потребовал от ярлов переговоров. Овако почесал светлые космы, мол, прежде за красными такого не водилось.
«Это из-за нее, – Дарсис кивнул на Юлю. – Если случайный снаряд убьет Юлирель, генералов Гарнизона казнят».
Переговорщики от Гарнизона даже согласились сами явиться в филиал. Довольный Овако чесал руки. Буйный ярл точно не отпустит врагов живыми, что бы им ни наобещал.
Собрались в зале для совещаний в главном корпусе. Юля не отходила от меня ни на шаг, маяча за спиной как тень. Я уловил ее запах и потряс головой. Глаза никак не могли забыть нежную как персик кожу. Блин, вот нужен мне такой стресс перед решающим сражением!
Два высоких унгола грохотали доспехами следом за Дарсисом. Мана держалась от ассасина в другом конце зала. От эмпатов пришел Динь-Динь, от ярлов – конечно, Овако. Все, кроме Юли, надели аксамитовую броню без шлемов. Даже Динь-Динь нарядили. На мой вопрос француз зарделся и промолчал. Неужели завел интрижку с кем-то из унголов?
Завидев меня в красном аксамите, Овако рассмеялся.
«М-м-м… Волшебник, облачился в сок своей женщины? Молодчина!»
Мне захотелось спрятать под шлемом горевшие щеки.
Двери зала распахнулись. Четыре стражника ввели внутрь троих: двух молодых ананси в черных обтягивающих, как у ниндзя, костюмах, и самого Гертена. Старый архонт убрал руку с винного аксамитового пояса и вперил в меня взгляд древнего как смерть существа.
– Станислав.
У меня челюсть отвисла.
– Ого, – сказал Динь-Динь. – Главный босс. Уже последний уровень?
– Не каркай, – выдавил я. – А то никогда не дождемхя “гейм овер”.
Юля сжала мою ладонь и вышла вперед.
– Архонт.
Дарсис отодвинул плечом своих сторожей.
– Архонт.
Гертен кивнул.
– Юлирель, Дарсис. Рад, что хоть вы не забыли манеры в гостях у варваров.
Один из «ниндзя» шагнул к Дарсису и прошипел ему в лицо.
– Сблизился с белыми, еще и натянул их безделушку, – «ниндзя» сплюнул на обруч экзоскелета, – Как низко ты пал, бывший капитан.
Дарсис поднял правую бровь.
– Архонт, меня разжаловали, пока я отсутствовал?
Гертен расправил складки на красном, со «змеиной» фактурой платье.
– Нет, Дарсис, ты все еще капитан штурмотряда.
Едва слова прозвучали, Дарсис схватил «ниндзя» и с размаху врезал лбом в лицо. Лиловая кровь закапала на плиты пола. Голова «ниндзя» мотнулась назад.
– Соблюдай субординацию, солдат, – проронил ассасин и отпустил «ниндзя». Дергающийся переговорщик отшатнулся, держась за разбитый нос. – Иначе накажу прямо здесь.
Сейчас я увидел, что у «ниндзя» на груди приколоты значки в форме красных мишеней – несколько кругов друг в друге и точка посередине. Эти двое ананси – «меченые», тренированные убийцы унголов. И Дарсис, лучший из убийц, их капитан.
Стало тихо. Ни звука, только кровь капала из носа «меченого». Никто не садился, хоть посреди зала торчал большой овальный стол цвета ольхи, с креслами.
Овако звонко хлопнул себя по нагруднику.
«Секира Хрора вас раздери, о чем этот старый коршун базарит? Пусть выкладывает, зачем явился, и быстрее прикончим его».
– Я мог бы говорить на унгольском, – хмыкнул Гертен. – Но нет смысла вести диалоги с варварами. Тем более что сегодня победит Гарнизон. Семьдесят семь процентов вероятности, что унголы падут во время штурма.
– Ну а переговоры тогда зачем? – я было поднял руки к глазам: типа решил поизучать ногти. Только, блин, забыл, что надел аксамитовые рукавицы. – Идите обратно и побеждайте на здоровье.
– Нам нежелательны некоторые смерти, – процедил архонт сквозь зубы, – в том числе твоя, Станислав. Если ты и Юлирель сдадитесь, Анансия готова идти на уступки. Мы пощадим унголов и людей-эмпатов.
– Всего-то? Слишком мелко моти, врете, – сказал Динь-Динь. – Раньше вы обещали нас вернуть на Землю. Теперь только сохраняете жизни? Теряете хватку. Хочу как минимум виллу в Ницце или Сен-Тропе.
Гертен поднял руки.
– Мы не врали, Рауль. Пробыв в Адастре семь лет, люди отправляются на Землю в родные края. Все, кроме эмпатов.
– Это называется «не врали»? – француз скрестил руки на груди.
Гертен вздохнул.
– Станислав, Мануэла, вы ведь видели Зерель? Видели, в каком она состоянии?
– Что ты сделал с Зерель, рептилоид? – Динь-Динь бросился на архонта, но Мана перехватила француза за плечи.
– Не надо, Рауль, – впервые за долгое время бразильянка назвала Динь-Динь по имени. Он напрягся, голубые глаза чуть не вылезали из орбит.
– Что с ней?
– Зерель сильно похудела и работает до истощения, – опустила глаза Мана. – Она словно обезумела.
– Анорексия, синдром хронической усталости, апатия и психоз – лишь симптомы. У Зерель распадаются мыслительные процессы и эмоциональные реакции, – сказал Гертен. – И это не моя вина, а твоя, Рауль Авен.
Динь-Динь снова рванулся. Мана удержала его захватом локтевым сгибом за шею.
– Тише, тише, – шептала бразильянка в белокурый загривок Динь-Динь. – Будь мужественным.
Динь-Динь сжал зубы и опустил лицо ей на плечо.
– Почему это его вина, архонт? – спросила Мана, разжимая хватку.
– Мы привлекаем людей, чтобы ананси могли пережить пубертатный период. На Земле это называют пет-терапией – когда менее разумные существа благотворно влияют на организмы более развитых, – шафрановые глаза архонта уставились на меня. – Но среди людей иногда попадаются эмпаты. Тогда все усложняется. При терапевтическом контакте с партнером по гешвистеру, эмпаты осознанно и неосознанно создают нестандартные колебания мозговых волн. От такого лечения положительный результат в десятки раз был бы лучше. Если бы не побочный эффект: организм ананси привыкает к мозговым импульсам эмпата-партнера по гешвистеру. Даже после завершения половой зрелости в семнадцать лет психика ананси сразу распадается, как только ее прекращает подпитывать партнер.
Уголки губ архонта поднялись вверх. Эту гримасу сложно было назвать улыбкой.
– Данное состояние люди называют любовью? Когда одно существо психически зависит от другого настолько сильно, что умирает без него. По медицинским справочникам ананси, это просто психическая форма паразитизма. Подобную матрицу поведения мы заложили в формуле «сыворотки», которую дают людям в Центре. Ее эффект вы тоже называете любовью?
Я вздрогнул. Пальцы Юли на моей руке ослабли, веки полузакрылись.
Ясно. Дело во власти. Над чужой жизнью, над чужим наслаждением, над чужими мыслями. Получишь такую власть над кем-то – и получишь его любовь, всего его целиком получишь. «Сыворотка» и ее последствия дали Юле власть надо мной. Сила эмпата и ежедневные сеансы «пет-терапии» дали мне власть над Юлей.
Мы с Юлей взаимозависимые паразиты? Нам нужно питаться друг другом? Для нас нет другой жизни?
– В корне неверно, – вдруг сказал я. – Когда любишь, ты не просто жрешь нервы любимого, чтобы прожить подольше, как блоха. Если нужно, ты сам готов умереть, лишь бы любимые люди жили, – я стиснул пальцы Юли. – Добавьте это в свои медицинские справочники, архонт.
Юля обернулась и коснулась плечом моего плеча. Гертен сощурился.
– Как бы то ни было, если Рауль умрет, следом от истощения умрет и Зерель. Если умрет Станислав, следом умрет и Юлирель, – синие руки архонта обвели зал. – Поэтому мы построили Западный филиал – найти лекарство от побочных эффектов эмпатии.
– Вы ставили на нас опыты, как на кроликах! – выкрикнул Динь-Динь.
– Людей больше шести миллиардов. Разве несколько сотен эмпатов – хоть сколько-то значительная потеря? – Гертен закатил глаза. – Позволь продемонстрировать примеры настоящих жертв, Рауль Авен. Ананси сократили численность собственной расы с тридцати миллионов до четырёхсот тысяч особей. Мы перестроили наш мир, и тем самым уничтожили десятки видов ареопов. Это сотни миллионов жизней. Тысячи видов животных и растений исчезли, когда мы зажгли Свет. Наше общество изменилось и подчинилось целиком одной цели – спасти Вселенную. Все нерациональные отношения, как дружественные связи, семейные ценности, традиции и обычаи, мы отрезали и выбросили. С младенчества мы расходуем все силы на то, чтобы опровергнуть истину, которую открыли сотни лет назад, – Вселенная сжимается.
Овако зевнул.
«Волшебник, чего этот старик все еще бормочет? Можно наконец его прихлопнуть?»
– Обожди, – велел я и повернулся к Гертену.
– Переживаете о Вхеленной, значит? Круто, очень круто. Только не понимаю, как галактические бредни могут затмить заботу о дочери. Как можно оправдывать хловом «Вхеленная» миллионы убийхтв? Уничтожить родной мир, родной дом? Мне понятно одно, архонт. Плевать мне на Вхеленную, ехли я больше не увижу хехтру.
– Станислав, – сказал Гертен, – но у тебя ведь нет сестры.
Я застыл. Все уставились на меня, только не понимающий ни слова Овако плюхнулся в кресло и подпер ладонью подбородок.
– Что… что вы такое говорите? Она не умерла, нет, нет, нет.
– Не умерла, – кивнул архонт. – Ее никогда и не было. Ты сирота, Станислав. Беспризорный, без сестер и братьев. Родителей ты никогда не видел и не знаешь, кто они.
– Зачем врать? Моя мама… умерла в больнице, я видел ее до того, как вы забрали…
– Тебя забрали из приюта, где ты жил почти с рождения.
– Врете! Я же помню…
Архонт молчал. Я рухнул на колени и схватился за голову.
– Стас! – крикнула Мана. Овако привстал с кресла.
В голове мелькали картинки. Тенистый парк, вафельные стаканчики с клубничным мороженым. Лена со мной смеется на «американских горках». И меня почему-то не тошнит.
Почему? Меня же всегда тошнит на аттракционах…
Я вдруг засмеялся как псих.
– Вхе дети без ума от аттракционов с мороженым, да, архонт?
Настоящие кролики любят капусту, а Багз Банни обожает морковку.
– Вы подменили мою память, подделали мое детство, – я не мог остановить смех. –Подделали Лену. И маму тоже. Всего меня подделали.
Все мое прошлое – не мое. А Стаса Банни.
– Архонт, а где же хот-доги? Дети их тоже любят.
Юля взяла меня за плечи. «Стас?»
Я смеялся в ее чистые золотые глаза. «Он все подделал, понимаешь? Лены никогда не было. Я чуть не бросил тебя, чуть не убил ради ничего. Ради пустоты».
– Но я ведь ее ощущал! – закричал я. – Как она мерзла, как ее били, как хвязывали…
– Твои воспоминания не вымышленные, – сказал Гертен. – Они принадлежат другому человеку. Он вернулся на Землю три года назад.
Я поднялся и почти вплотную подошел к Гертену так, что он поднял голову.
– Тогда хехтра… та девочка Лена…
– Существует на самом деле, – сказал архонт, – но даже не знает тебя. Все это время ты проникал в сознание чужого человека.
Мана и Динь-Динь обступили нас с двух сторон.
– Наши родные тоже?.. – сказал Динь-Динь.
– Нам не родные? – Мана погладила доспехи на руках в тех местах, где раньше старую кожу рассекали белесые шрамы.
– Нет, – ответил Гертен. – Воспоминания подменили только Станиславу.
– Зачем? – прохрипел я.
Гертен обошел меня и сел в кресло. Костлявые синие руки легли на подлокотники.
– Потому что ты самый сильный эмпат, Станислав. И ты нам нужен.
– Рассказывайте уже все, – буркнул Динь-Динь.
– Все так все, – Гертен откинулся в кресле. – В далеком прошлом наши ученые выяснили, что неизвестная сила пытается сжать Вселенную обратно в сингулярную точку, из которой произошел Большой взрыв. Это значило: всей материи грозит исчезновение.
– Э-э…Может, все же не надо погружаться в такую древность? – пробормотал Динь-Динь.
Гертен пожал плечами.
– Пусть рассказывает, – вдруг сказал Дарсис. – Прошу продолжайте, архонт.
Гертен повернулся в кресле.
– Правители Анансии разработали план, как предотвратить смерть материи. Ученые выяснили, что управлять сужением и расширением Вселенной возможно только из нулуса – нуль-измерения, изнанки нашей реальности. Чтобы войти в нулус, ананси прошлого стянули в узел часть гравитационного вихря, испускаемого черной дырой Гироло. Так появился Свет, наш пульт от гравитации. После этого пространственно-временная ткань Люмена непоправимо изменилась. Свет же позволил ананси изменять массу тел и перемещаться через световые годы.
– Скоро уже часть про Стаса? – не выдержал Динь-Динь. Мана тут же на него шикнула.
– Главное, с помощью Света мы могли теперь входить в нулус, – продолжал Гертен, – но вот вернуться на Люмен никто до сих пор не смог. Когда мы нашли на Земле Станислава с его огромным потенциалом эмпата, я задумал экспедицию Юлирель в нулус.
– Вы задумали убить дочь, – сказал я. Юля опустила голову.
– Миссия Юлирель вовсе не исчезнуть в нулусе, – возразил Гертен.– Юлирель, как ты нашла Станислава после того, когда угнала флаер?
Юля закрыла глаза.
– Мы ощущаем друг друга, архонт. А еще мы разговариваем без слов, – она вдруг распахнула глаза и посмотрела на Ману. – А еще мы провели сегодняшнюю ночь вместе.
– Это-то тут причем? – закричал я.
– Вот так, значит, ты готовился к решающей битве? – прорычала Мана.
– Да не слушай ее, – замахал я руками.
– То есть, это неправда? – хмыкнула Мана.
– Ага, ночью я хпал. Юля пришла под утро.
– Да что это меняет? – взъярилась бразильянка.
– То, что я выхпался. Ты же об этом переживаешь?
– Вовсе не об этом!
– Замолкните оба, – бросил Дарсис.
– В нулусе нет величин измерений, нет координат, – сказал Гертен. – Это точка без характеристик. Поэтому ушедшие в нулус ананси не возвращались. Они просто-напросто потерялись и растворились в нулусе. Но Юлирель не нужно знать координаты – ей достаточно только постоянно ощущать Станислава. Тогда она сможет вернуться к нему.
– Но зачем подменять мою память? – сказал я.
– Чтобы миссия Юлирель успешно завершилась, связанный с ней эмпат должен соответствовать двум условиям. Первое, ты должен был привязаться к Юлирель, чтобы постоянно направлять к ней, как сигнал маяка, свои мозговые импульсы.
– Для этого вы вкалывали мне «хыворотку». А память при чем?
– Второе, твои способности должны максимально развиться. Для этого мы внушили, что у тебя есть сестра. Это был единственный выход, ведь ты сирота, и у тебя никого не осталось на Земле. С новыми воспоминаниями ты тянулся мыслями на Землю и искал ее, тем самым тренируя силу эмпата. Только мы не учли, что твои переживания о ненастоящей сестре встанут между тобой и Юлирель. Чувство вины перед сестрой едва не разрушило ваш союз. Вплоть до сегодняшнего дня я переживал, что вы так и не вступите в половую связь.
– Как же не вступят, – сказала Мана в сторону. Юля посмотрела на бразильянку.
– Мы обязательно повторим.
Черные молнии полетели из глаз Маны.
– Хватит об этом, – сказал я. – Архонт, помните, вы говорили мне: «Свет угасает»?
– На жаргоне ученых-ананси это значит то, что я только что описал: гибель Вселенной.
Я хмыкнул.
– Все равно, это бред хобачий. Юля не уйдет ни в какой нулух-хулух…
Гертен посмотрел на Юлю.
– Итак, согласно декретам Совета, эмпат Станислав Волвин должен был сидеть пожизненно в камере Западного филиала, – архонт повернул голову к Дарсису. – Через год человек Мануэла Габриэла Орейро Алмейда должна была вернуться на Землю. Больше капитан Дарсис никогда не увидел бы ее.
Я не выдержал.
– К чему это…
– Но для капитана Дарсиса и Юлирель Совет Правления Анансией готов сделать исключение, – Гертен говорил поверх моих слов. – За заслуги капитана Совет разрешает Мануэле оставаться на Люмене столько времени, сколько пожелает капитан, вплоть до бессрочно.
«Чего старик все не уймется?» – зевнул Овако.
– Рептилоид хочет их купить, – сказал Динь-Динь.
– Из-за сверхважности миссии Юлирель нам необходима ее лояльность, – продолжал Гертен. – Поэтому я лично обещаю отправить Станислава на Землю сразу после того, как Юлирель войдет в нулус.
– Иди к черту, гад! – заорал я. – Я не отдам тебе Юлю…
– Единственное требование: Юлирель отправится в нулус, ее же партнер по гешвистеру пребудет до этого времени в Адастре в состоянии искусственного сна. Приемлемо это для вас?
Зал накрыла тишина. Юля, Мана и Дарсис уставились в пол.
– Ребята, – прошептал я, – это же бред какой-то.
Никто не ответил, только Динь-Динь поддержал: Конечно, бред, ами.
Дарсис наконец разомкнул губы.
– Мануэла, взять умника.
Ассасин молниеносно выхватил бозпушку из кобуры и выстрелил в двух унголов рядом. Несколько ударов сердца – и могучие воины опали на плиты пола потоками грязной воды. Приторно-сладкий запах жжёного сахара ударил в ноздри. Мои роговицы обжег взгляд холодных медово-желтых глаз Дарсиса.
«…Я – лучший убийца».
Отбросив прочь кресло, Овако взревел:
«Красный!»
Резкой гравиволной великана отбросило на середину стола. Проломив толстое дерево, Овако застыл опрокинутой белой горой.
– Что ты творишь? – услышал я возглас Динь-Динь и обернулся. Мана нацелила гравипушку в лицо француза. Затем отвела ее в сторону и резко тыкнула аксамитовой рукавицей в его сонную артерию. Закатив глаза, Динь-Динь рухнул на пол.
«…Воля Дарсиса – закон для меня…»
Безоружные «меченые» набросились на четырех оставшихся стражников. Унголы махали топорами, но «меченые», как акробаты, ускользали от ударов и вились вокруг, задерживая и не позволяя побежать за подмогой. В то время бозонные пули Дарсиса и гравиволны Маны настигали стражников.
Безумие! Мы все обезумели!
Я сбросил расстегнутую рукавицу и схватился за мизинец другой рукой. Неожиданно голубые руки взяли мои аксамитовые пальцы и разжали их.
Кровь отхлынула от моего лица. «Только не ты».
– Нет, Юля, прошу. Нет.
Она приблизилась. Запахло солнечными зайчиками в уютной детской. Раньше она пахла только мылом, но теперь это ее запах. «Посмотри на меня».
Я выдернул руку, но она тут же схватила ее снова. Смогу вырваться только, если ударю ее.
– Юля, пожалуйста.
«Посмотри».
Я поднял голову. Ее губы дрожали.
– Раньше я просто любила тебя, – всхлипнула она. – Теперь обожаю.
– Не надо…
Меня резко ударили сзади. В ушах зазвенело, я повалился грудью на плиты пола. Попытался подняться – голова закружилась, не вышло. Проклятый звон в ушах.
Видел только пол и краем глаза Гертена. Архонт только сейчас поднялся с кресла и вынул откуда-то из «змеиной» одежды маленькую рацию.
– Забирайте нас, – сказал гад в рацию. – Координаты: Р54Б63400ИНВЕНТ1258.
Нависла Мана, связывая мне руки за спиной.
– А ведь предупреждала, – проронила бразильянка. – Что ты слишком добрый.
Все вокруг предатели. Все паразиты.
Я раз моргнул и перестал понимать, где нахожусь. Плиты пола подо мной покрылись сплошным слоем серой стали. Широкий зал сузился. Воздух задышал свежестью, как после дождя.
Надо мной возникло круглое окно. В нем сияли звезды. Ни земли, ни облаков, только звезды и чернота.
Только открытый космос.
Глава 30
За окном сиял столп рукотворного Света, белые лучи заливали маленькую комнату инкубатория. Слепящие блики плясали в поднятой стеклянной крышке криокапсулы и били прямо в глаза.
Я очнулся от холодного сна. Кипящие ледяные пары сжиженного азота стекали с бортов криокапсулы и обжигали мою новую бледную, как лист офисной бумаги, кожу.
– Сколько дней я спал? – исцеленное горло больше не хрипело. Голос звенел, словно лился из лиры.
Усталый Динь-Динь в щетине, с грязными серыми кудрями протянул руку.
– Почти три недели.
В голове еще витали неясные рваные образы из снов: человек без лица, поцарапанное обручальное кольцо на вытянутой ладони мамы. Ладно, не мамы – какой-то женщины.
Шатаясь, я прошлепал по бетонному полу к окну. Тело знобило. Орпо снял со сверкающих наплечников зеленый плащ и укутал меня.
– Хоть этот верни.
Теперь я понимал его и без Барбары в ухе. Всего несколько дней среди унголов, но столько всего нас объединило. Враги. Потери. Предательство.
– Ты вспомнил меня?
– Еще при первой встрече. Но ты пришел вместе с Красным. И я предпочел забыть, как спас его друга.
Я повернулся к окну. Мы с убийцей не друзья.
Только названые братья.
Доспехи часовых унголов белели в каждом переулке Центра, у каждого крыльца. Вдалеке синеву неба прорезал черный дым, снизу весь в багровых отблесках. Адастра полыхала.
У меня внутри похолодело еще больше.
– Где Овако? Если хоть один гешвистер пострадал, ему не жить.
– Я так и сказал ярлу. Гешвистеры в порядке, успокойся, – сказал Динь-Динь, – После того, как мы выбрались из котла в Западном филиале, великан зауважал меня. Гешвистеров заперли в столовой с кучей еды, – его потухшие голубые глаза поднялись к дыму. – Но жителей Адастры я не смог спасти. После ада на Западе унголы жаждали проливать кровь сильнее, чем есть и пить.
– Зерель в Адастре…
– Уже нет. Теперь со мной. Хоть я и не любимчик Гертена, но в пределах десяти километров любимую почувствую, – с гримасой боли Динь-Динь сжал и разжал кулак.
– Пригодился мой урок? – заметил я.
– Пальцы вертятся как на шарнирах. Сбился со счета, сколько раз я выворачивал суставы в филиале.
– Волшебник Рауль и другие Волшебники спасли войско ярлов, – сказал Орпо. – Благодаря им мы вырвались на Западе из тисков Гарнизона. И, прежде чем красные развернули резервы, мы пробились к их сердцу. К Адастре.
– При подсчете семидесяти пяти процентов старый рептилоид явно не учел месяцы испытаний наших способностей в казематах филиала, – хмыкнул Динь-Динь и помолчал. – Ну, что с Юлирель? Еще не поздно?
Я прислушался к звездам внутри себя. Тихо. Пусто. Одиноко. Как в глубоководной бездне.
Стоило вообще надеяться? В мире, где каждый день гибнут тысячи, нельзя спасти главного агнца на заклание.
Все вокруг не сказка. Не Дисней. Не страшилка Нила Геймана со счастливым концом. Мы на страницах жизни.
Здесь Потерянные Мальчики не возвращаются домой. Вместо этого их запирают в лабораториях. Впереди их ждут только годы бесчеловечных опытов.
В настоящем мире Шахерезада не перевоспитывает кровожадного султана. Наоборот, заражается его свирепостью и осваивает ремесло убийцы. Морали в помине нет, зато нуарно.
Зачем в реальной жизни Золушке злая мачеха? Ее отец устроит козни намного эпичнее. Сбросит дочь за изнанку мира и делу конец.
– Мне нужен Овако, – сказал я. – И, наверное, одеться.
Из хранилища инкубатория унголы принесли мои красные доспехи. Подарок Юли до ее предательства. До ее смерти.
Так же, как Динь-Динь, я одел всю броню, кроме шлема и рукавиц.
Ярл ждал нас в главном корпусе в кабинете Гертена. Битва с Гарнизоном забрала у великана правый глаз и левую руку.
– Слава Хрору, что не наоборот, – хохотнул ярл. – Без правой мне только дрова колоть.
Он уселся в кресло архонта и закинул грязные сапоги на сверкающий белоснежный стол.
– Адастра наша, Волшебник. Что теперь? Полетим в небо?
В небо зачем? Спасать Юлю? Три недели я пролежал в криогенном сне. Уже поздно кого-то спасать.
Нет у меня родной сестры. Нет у меня своих воспоминаний о детстве.
Больше нет у меня возлюбленной.
У меня ничего не осталось.
Даже мои любимые комиксы я никогда не читал.
Я раздвинул рукой жалюзи на окне.
– Приведите на парковку гешвистер Герсен и Рудо.
К бледному куполу тянулись клубы сожженной Адастры. Звездного города без звезд.
– И захватите телескоп Рудо.
Бурый тридцатиместный аэроомнис вздымался над пустой парковкой, как Скала гордости из «Короля-Льва» над саванной. Внутри Орпо и его двадцать шесть унголов с грохотом рассаживались, ломая подлокотники кресел и полки. Снаружи двое воинов втаскивали в багажный отсек сумки со взрывчаткой.
У дверей звездолета я и Динь-Динь то и дело поднимали глаза к кудрявящейся тьме на западе.
– Ты чувствуешь? – спросил француз, теребя расшатанные пальцы. – Как им больно?
– Поздно для этого, – я погладил ладонью лезвие топора, который взял у унголов, – В Адастре все мертвы.
– И правда, – Динь-Динь с хрустом два раза дернул палец, ни единый мускул не дрогнул на узком лице. – Когда заканчивается жизнь, заканчивается и боль.
От столовой Рудо и Герсен шли под конвоем, держась за руки, словно маленькие принц и принцесса со свитой рыцарей. Позади темнокожей девочки несли телескоп здоровее базуки. Складки лилового платьица Рудо трепыхались на ветру, как стебли цветущего вереска.
– Стас! Динь-Динь! И вас тоже куда-то тащат? – закричала девочка.
– Мы все летим на экскурсию на орбиту, – сказал я. – Скоро вы с Герсеном посмотрите на звезды.
Рудо застыла. Потом опустила взгляд на наши с Динь-Динь доспехи.
– Рудо, они с унголами, – сказал Герсен. Рудо тут же закрыла его плечом от меня. Пальцы девочки крепче стиснули руку ананси, смуглые костяшки побелели. Ну прямо как Мана с Дарсисом.
– Герсен поведет аэроомнис на орбитальную станцию, – сказал я. – Когда подлетим к ней, по рации он доложит, что сбежал вместе с частью гешвистеров из захваченного Центра. И что в салоне никого нет, кроме вас. Затем попросит убежища.
– Ничего не будет, – сказала Рудо. – Ты плохой.
– Откажется, – продолжал я. – И Рудо испытает боль.
Я забрал остаток ощущений Динь-Динь от вывихнутого пальца и ошпарил им ближайшего унгола. Взвыв, воин рухнул на асфальт и заколотил себя кулаками по нагруднику. Остальные трое конвоиров схватились за топоры. Взмахом ладони я ошпарил больпулями их всех.
Рудо вскрикнула. Вокруг нее высокие воины валились и теряли сознание. Грохотали доспехи по асфальту. Один упавший конвоир крича сжал телескоп в руках. Из раздавленной трубы посыпались винты и разбитые линзы.
Побледнев, Рудо и Герсен прижались друг к другу. Губы и колени девочки дрожали. В окнах аэроомниса застыли вытянутые лица унголов Орпо.
– Вот такую, – сказал я. – Прошу на борт.
Когда аэроомнис воспарил к черному смогу, конвоиров уже унесли на носилках. Только разломанный телескоп по-прежнему валялся на парковке.
Космическая бездна высоко над голубой планетой выглядела как обугленная скорлупа моей жизни, черная и пустая.
Я уселся сразу за креслами пилотов. Сразу за Герсеном и Рудо. Позади гоготал и орал диверсионный отряд Орпо.
– Ты как архонты, – сказал Динь-Динь справа. – Использовал чувства ананси к любимому человеку, чтобы добиться своего.
– Способ, и правда, действенный.
– И говорить стал по-канцелярски, как они.
– Гертен многому меня научил. Прямо как отец, которого у меня никогда не было ни в одной из жизней.
– Звучит жутко.
– То, что Гертен мне отец? А мне нравится. Знаешь почему?
– Ну и?
– Дети обычно переживают своих отцов.
Обычно, но не в случае Юли.
Тысячи маленьких огоньков мигали в окне поверх моего отражения, прежде чем остаться позади и раствориться в прошлом.
– Там нас ждет пекло, – сказал Динь-Динь. – Ты хоть ее чувствуешь?
– Нет, но мы все равно летим.
Юля, Юля, пускай уже поздно, но черта с два я сдамся.
Примерно через полчаса на дисплее перед Герсеном всплыл конструктор из сотен модулей и блоков – станция. Загорелась лампочка радиоприемника. Герсен отпустил штурвал и нажал кнопку рации.
– Назовитесь, – сказал динамик.
– Герсен из гешвистера Герсен-Рудо, – сказал ананси. – Мы и еще четыре гешвистера бежим от захватчиков Научно-испытательного центра в Адастре.
– Ваша цель?
Я встал и положил руку на спинку кресла Рудо. Прямо над завитками ее шоколадных волос.
– Поиск убежища, – сказал Герсен в микрофон.
Минутная пауза.
– Доступ открыт в транспортный модуль «номер шестнадцать».
Лампочка потухла. На дисплее станция медленно увеличивалась, заполняя черный фон нагромождениями модулей.
– Кстати, там могут быть хмурый ассасин и Шахерезада с кудряшками, – сказал Динь-Динь. – За две недели мы не встретились.
– Отлично, очень по ним соскучился.
Шлюзовая шахта в шестнадцатом модуле распахнулась, словно огромная трещина, и поглотила аэроомнис. Герсен посадил машину в конце посадочной площадки.
– Открой двери, – сказал я и вывихнул мизинец.
Снаружи ждало около сорока солдат. Ошпаренные моими больпулями, все они вмиг потеряли сознание.
Я спустился по трапу и встал посреди распластанных тел в красных доспехах.
Просторный ангар был набит флаерами. Спустивший следом Орпо осмотрел оружие вырубленных ананси. Все пушки имели треугольные стволы.
– Только бозпушки, – сказал Орпо.
– Гравипушки могут повредить обшивку и разгерметизировать модуль, – сказал Динь-Динь.
– «Стартрека» насмотрелся? – спросил я, вправляя сустав пальца. – Но все же… Орпо, оставьте ружья, взамен хватайте бозпушки. Пули тоже дырявят стены.
Рудо глядела на нас из салона аэроомниса через открытую дверь.
– Стас, зачем вы это делаете?
– Чтобы спасти Юлю, – сказал я. – Ну или понять, что это невозможно.
– Юлю?
– Рудо, если выживу, все-все расскажу. Обещаю. А если нет – прости меня. И ты, Герсен тоже прости. Это так далеко зашло, я не хотел, простите…
Вдруг Рудо спустилась из салона и хлопнула меня по руке, сжимающей топор.
– Прекрати просить прощения – ты же пока не погиб, – сказала девочка. – Когда все закончится, я буду ждать тебя живого с объяснениями. Понятно?
– Ну, раз будешь ждать, – улыбнулся я.
Орпо оставил в аэроомнисе вместе с Герсеном и Рудо четверых воинов. Остальные полезли между флаерами к выходу из ангара. Двое унголов несли за спинами сумки с взрывчаткой.
Цилиндрические коридоры тянулись и тянулись. Кондиционеры на потолках дышали жужжа, как огромные пчелы. Сквозь иллюминаторы на отполированную сталь внутренней обшивки глядели обреченный космос, сжимающаяся Вселенная, умирающая материя. Великие зрители обыденной драмы. Отец решает за дочь. Парень дочери идет набить лицо ее отцу. В сухом остатке все так мелко, понятно, просто. Незначительно.
Если жизнь одного существа незначительна, почему нечто, по сути состоящее из множества множеств множеств незначительных жизней, является значимым? Где граница «значимости»? Сколько миллионов жизней можно угробить прежде чем сказать: парни, закругляемся, дальше будет значимо?
Я остановился на развилке двух коридоров.
– Направо через три поворота ждет засада.
– Сворачиваем налево? – сказал Динь-Динь.
– Только я. Постарайтесь отвлечь на себя как можно больше солдат. Шумите погромче. Орите. Удачи!
– Что? – закричал француз. – Бросаешь меня?
– Тебе ли бояться? – я прочистил пальцем заложенное ухо. – Пару раз дернешь палец и положишь сотню солдат.
– Я не солдат боюсь, – буркнул Динь-Динь. – А сам знаешь кого.
– А! – сказал я. – Так они идут сюда как раз по левому коридору.
– Шахерезада? – выкрикнул Динь-Динь. – Она же тебя плевком расшибет.
