Григорий Володин
Питомцы апокалипсиса
Я шарахнул очередью страхпуль по слюнявой морде ярла. В ответ мне в лицо полетели оглушительный рев и брызги пены.
– Забудь про свою силу, – кричал Дарсис. – Он не ощущает больше страха: ни своего, ни чужого. Хватай топор.
Швырнув еще страхпулями в ярла, я нагнулся к топору на полу. Ярл взревел, аксамитовые наросты в форме острых белых лепестков вмиг выросли на его позвонках, кулаках, локтях, коленях. Мои пальцы не успели схватить топор. Ярл ударил длинной шипастой рукой. Я отклонился назад, но ноги в повязках поскользнулись на брызгах слюней ярла. Каменный пол ударил меня наотмашь по губам. Пыль обожгла десны.
Огромная тень нависла, схватила меня за горло и пояс. Несгибаемые тиски сжали глотку. Плотный мир стал водой. Я задыхался и беззрачковые глаза безумного ярла провожали меня пустым взглядом. Меня словили ладонями точно муху и сейчас прихлопнут.
– Стас! – даже Мана прощалась со мной. Зал заполнили черно-красные вихри – боль вытекала из ее ладони вместе с кровью. Другой рукой Мана держала мой топор, погружая лезвие глубже и глубже в свою обожженную плоть. – Вытри сопли и дерись, принцесса!
Метались повсюду тени. Бинты сковывали конечности, ледяной пол обжигал кожу между сбившимися повязками на спине и затылке. Черные-красные пули заполняли невидимую обойму. Я зажмурился и выстрелил.
Ярл рухнул и схватился за голову двумя руками. Хватая ртом воздух, я перекатился на ноги. Овако ползал, пытаясь подняться. Боль лишь слегка его оглушила. Для безумца боль почти такое же ничто, как страх.
– Рррхр! – закричал я Мане. Бразильянка бросила топор мне в руки. Яркая струйка ее крови стекала по режущей кромке лезвия. Я размахнулся и врезал железным обухом по голове ярла. Великан обмяк, лохматые волосы на его затылке окрасились в лиловый цвет.
Тронный зал мгновенно затих. Унголы толпились у дальней стены, маленькие, как кучка игрушечных солдатиков.
Я отбросил топор в сторону и схватился за почти раздавленное горло. Мана побежала ко мне, стражники вскинули на нее ружья. Я поморщился и волной страхпуль повалил их на пол. Крича и плача, стражники с безумными глазами поползли к дверям.
Мана приблизилась ко мне. Я содрал повязку с лица и обмотал рану на ее ладони.
– Ай, – вскрикнула Мана. – повязку промочил пот. Колит.
– Кдхх, – пожал плечами я.
– Какая уж дезинфекция, – хмыкнула Мана. – Кроме соли, в твоем поте полно вредных бактерий. Таких же вредных как ты сам.
– Идут.
Дарсис сидел на троне ярла, вытянув раненую ногу. Подобранное ружье стражника целилось с его колен в толпу унголов. Я развел ладони в сторону.
– Сррххт?
– Ногу свело, – ответил Дарсис. – Одолжил у ярла табуретку.
Унголы окружили трон. Орпо из Монтехро тряс топором в первых рядах. Мы с Маной встали у подлокотников трона, будто телохранители Дарсиса.
Вдруг раскинутый на полу ярл поднял руку.
«Волшебник. Этот иномирянин – Волшебник».
В канареечных глазах гиганта снова плавали узкие зрачки, пена больше не брызгала на бороду. Кряхтя, ярл поднялся – прямо желтый стегозавр с костяными пластинами на хребте и на концах суставов.
Шатаясь, Овако Веселый шагнул на пьедестал и опустил взгляд.
«Награда в поединке твоя жизнь, Красный, а не мой трон».
Дарсис оскалился и встал, опираясь на ружье как на костыль.
«Не бойся, Весёлый. Я просто грел кресло для тебя, пока ты ползал по холодному полу».
Услышав, ближайшие унголы стиснули рукоятки топоров до деревянного скрипа. В последнее время Дарсис много шутил. И шутил ассасин именно со смертью. А Мана почему-то сейчас глядела с обвинением в темно-карих глазах именно на меня. Будто это я учу убийцу плохому.
Овако снова развалился на троне – грязный, избитый дикарь-правитель. Лиловая кровь стекала с волос по шее, но ярла, похоже, не заботили такие мелочи. Овако взглянул мне прямо в глаза и провозгласил:
«Добро пожаловать в гости!»
Глава 25
Ярл предупредил, что, когда унголы об этом говорят, обычно пропускают часть, где их предки, как напуганные мелкие грызуны, прятались во все щели от стальной пяты Гарнизона. Обычно. Но если не обращать внимания на камушек в ботинке, он продырявит носок.
Четыреста лет назад ананси сжигали унголов везде и всюду. Мощные потоки бозонов утапливали леса, степи, пустыни в светло-бурых лужах с приторным запахом жженого сахара. Тень страха, которую отбрасывал на планету Свет, загнала белых ареопов на край мира в голые северные пустоши. Пересиживая гонения в вырубленных в мерзлом грунте землянках, унголы каждое утро находили в люльках младенцев с инеем на ресницах.
Как персиковое дерево из косточки, макромасшабный геноцид унголов вымахал из вызова, который желтокожие дети Хрора опрометчиво бросили высокоразвитым ананси. Земные державы вроде Соединенных Штатов Америки даже не почесались бы, если им объявило бы войну мелкое африканское племя с копьями и каменными топорами на вооружении. Но секретариат Совета архонтов фиксировал каждую заявку. Ананси устраняли любого, кто угрожал их миссии по спасению Вселенной. Все, кто не хотел спасаться, отправлялись пачками на тот свет.
Тогда-то в самый разгар веселья из плена синекожих «нацистов» сбежал Грхрр Кррмш, Белоглазый Волшебник. От жалящего холода и голодной смерти иномирянина спасли унголы, и в благодарность он возглавил их безнадежное сопротивление. Волшебник изменил весь расклад. Взгляд его зачарованных снежных глаз опрокидывал отряды ананси прежде, чем синекожие успевали спустить курки бозонных гаубиц и дальнобойных гравиметов. Взрывая мозги врагов иглами боли, иномирянин остановил военную экспансию. В панике целые легионы посыпались задами на юг. Теперь унголы гнали синекожих, по ночам выныривая из маскировавших их сугробов и пуская горячую лиловую кровь врагов на мерзлую землю.
Остановились белые ареопы только в Седых равнинах – неприступной природной крепости благодаря окружению Вихревого леса и Серых гор. Здесь унголы размножились и воздвигли десятки горных крепостей и подгорных городов. Ярлы заключили союзы с ареопскими народами на других континентах – лобами, кумо, арахнами – против самозваных спасителей Вселенной. Началась новая война – ее прозвали Войной Мести. Унголы так же мерли толпами, не одного ярла пленили на поле боя и сжарили до смерти электрошокером, всунутым в зубы во время пыток. Все равно в Седых равнинах никто не агитировал против войны. Унголы вовсе не хорохорились. Для них главное, что поражением не пахло: роддомы подземных городов исправно поставляли новых солдат. Ананси же была всего горстка. Горстка эта когда-нибудь кончится.
Проиграв в поединке, Ярл Овако увидел во мне нового Кррмш, Волшебника, способного изменить ход затянувшейся войны. Я не спорил. Тем более что меня, Ману и Дарсиса тут же взялись лечить. Дарсис потерял много крови, и уже явно бредил. Ассасин положил руку ярлу на мощное плечо и попросил починить фабрикоида в его комнате.
– Шарниры на клешне заело, – сказал Дарсис. – Швабру роняет.
Унголы унесли его на носилках в реанимацию. Меня и Ману положили в одну палату. Нами занялся чернокожий кумо Мимир – согласно военному союзу против ананси его вместе с соплеменниками командировали в Седые равнины лечить унголов. Ловкими антрацитовыми руками Мимир очистил наши ожоги от остатков сожжённой кожи и прилипших кусков ткани. Очередь дошла до волос. Рассматривая сбритые сальвадорские кудряшки на белоснежной простыне, Мана гладила лысую розовую голову и едва сдерживала слезы.
– Хотя бы я больше не черная, – усмехнулась она. Я промолчал.
– Обещай мне, – сказала бразильянка. – Обещай, когда все закончится, мы навестим тенетников.
Я пообещал, что мы снова увидим вождя Гудэхи. Нашего приемного отца.
И тогда я начал понимать. Раз у нас с Маной, Лилой, Дарсисом общий отец, значит, Лила и Мана – мои сводные сестры. А дьявол Дарсис – мой сводный брат. Я открыл на Люмене окошко семьи.
Я попросил у врача карандаш и тетрадку.
«Все будет окей, сестренка», – накарябал я записку и передал Мане. Она глянула на меня уничтожающим взглядом, слезы вмиг испарились в рассерженных глазах.
– Однажды маленькая я играла на детской площадке, и один пузатый обдолбыш назвал меня точно так же.
– Он хыф? – испугался я за ребенка.
– Жив-жив – если девять лет назад ему удалось содрать с головы ведерко для песочницы.
Мимир измазал нас с ног до головы лечебной регенеративной мазью с запахом бриолина. Вручил мне спрей, велел брызгать горло каждые два часа. Три дня постельного режима, сказал угольно-черный ареоп, и все заживет. Верилось с трудом.
Мое горло постоянно чесалось. Видимая область вокруг пупырчатого языка покрылась тонкой пленкой. Во рту вечно сохло. Сколько бы ни пил жидкости.
Лекарствами, оружием, транспортом, пищей – всем, в общем, унголов снабжали их союзники. Это называется разделением труда. Миллионы белых ареопов пускались в расход. Остальные народы их поддерживали в карьере пушечного мяса. Краснокожие лобы с соседнего материка поставляли в Седые равнины почти всю военную технику – морем, а затем по подземным туннелям от северного побережья. Островитяне-кумо делились лекарствами и врачами. Жители пустыни арахны снабжали белых ареопов тушеным мясом гигантских песчаных червей.
Похоже, вся планета жаждала прикончить Анансию. Народ, которого и полмиллиона не наберется.
– Похххму? – спросил я на совете, который собрал ярл. Меня никто не понял. Я посмотрел на Ману. Дарсиса еще не выписали из врачебных палат после операции на ноге. Бразильянка закатила глаза и перевела:
«Почему ананси?»
Ярл потряс пальцами соломенные космы бороды.
«Потому что мы хотим есть, – советники Овако согласно закивали. – Когда наши предки четыреста лет назад развязали войну с Гарнизоном, они не горели жаждой крови. Их руки не чесались убивать чьих-то сынов, братьев, отцов, сестер, матерей или отбирать жен у мужей. Единственная причина войны: ананси разбудили Зло. Наши пращуры были земледельцами, но Свет уничтожил их поля и пашни. Он тогда только-только зажегся – этот проклятый Свет. Весь рогатый скот просто взмыл в небо и пропал среди звезд. Злаки рассыпались в пыль, зернобобовые окаменели. Широкие полосы капустных овощей превратились в груды острых листов из смятого металла. Многие расы ареопов погубил Свет. Остальные стали голодать и голодают до сих пор. Меня уже тошнит от мяса песчаных червей! Попробуй, Волшебник. Вкус как у блевотины! Сами же ананси наслаждаются яствами, которые воруют с помощью Света у иномирян.
Проклятые архонты губят нашу планету, чтобы горел их Свет. Справедливо это, Волшебник?»
Я написал записку: «Через три дня – Западный филиал, через пять – Адастра. Готовьтесь». Бумажку пододвинул Мане и попросил ее перевести. Мана прочитала на унгольском.
Ярл обрадовался.
«Значит, ты с нами! И так скоро готов брать дьяволка за рога? Благослови нас Хрор! Но почему не сразу в Адастру? Западный филиал на кой гвоздь тебе повис?»
Я написал и пододвинул записку Мане. Бразильянка прочитала унголам:
«Там заточены десятки Волшебников. Пополнение».
Ярл посмотрел вдаль сквозь каменные стены, сквозь толщу скал и земли. На лице его появилось мечтательное выражение. Наверняка представлял, как команда Волшебников-супергероев пускают из рук мощные лазерные лучи в гигантский столб Света, и он рассыпается бесследно подобно башне Саурона.
«Тогда чего же мы ждем? – воскликнул ярл. – Живо пакуемся. Через три дня выезжаем!»
После совета Мана взяла меня за плечо перевязанной рукой.
– Почему так скоро? Дарсис еще не залечил рану.
Я показал раскрытые ладони. Десять пальцев. Десять дней до того дня, когда Юля уйдет в Свет. По словам ассасина.
– Но ты говорил, что больше не чувствуешь, жива ли Юлирель.
Я пожал плечами. Я слишком легко поверил, что Юля мертва. И Мана почему-то тоже. Нам обоим стало легче, когда мы так решили.
– Жаль, что мы больше не втроем, – вдруг сказала Мана, потянулась к фантомам кудряшек и одернула руку. – Жаль, что все закончилось.
Я черканул карандашом на листке и отдал его Мане. Перевязанный кулак бразильянки смял записку. Мана развернулась и двинулась по тусклым холодным коридорам, не оглядываясь.
Ей не нужно было читать бумажку. Она и так знала, что в ней. Очередная бестолковая шутка. Только в этот раз все было по-иному:
«Нет, жаль, что мы это начали».
Пытаясь выручить Лену, я забрался от нее как можно дальше. Ни у унголов, ни у кого другого на Люмене, кроме ананси, не хранился в загашнике телепорт с гиперкоридором на Землю. А я как последний кретин удрал от единственного высокотехнологичного центра на планете в дикие земли, где раз десять едва не погиб и вдобавок породнился через приемного отца с развратной дикаркой, массовым убийцей и бразильянкой, готовой в любой миг умереть ради этого убийцы. Вместо того чтобы спасать семью, я завел новую.
Говорила же Мана: учи матчасть.
Чтобы исправить свой косяк, я поведу машинизированную армию инопланетных викингов на штурм Адастры и орбитальной станции над ней. Гарнизон падет – ради этого я собирался уговорить Динь-Динь и других пленных эмпатов-людей тоже броситься в мясорубку. Времени на все про все почти не оставалось. И я не тратил его, рассуждая, ради чего превращаюсь в чудовище: спасти сестру с Юлей или угробиться самому. Черный ящик в голове пока подзабылся.
Дверь в палату Дарсиса не заперли. В узкую щель между массивной редвудовой доской в красных прожилках и каменной стеной заглядывали из коридора двое желтощеких мальчишек. Я испугался, что дети караулят, пока Дарсис уснет, чтобы отомстить за убитых ассасином родственников. При виде меня мальчишки посторонились. Тонкие ручонки каждого покрывали гроздья белесых аксамитовых шипов.
Я распахнул дверь, полутёмная комната встретила меня тремя огнями – газовой лампы и глаз ассасина. Дарсис мертвой хваткой сжимал поверх одеяла бозпушку, обожженные костяшки его побелели, вроде даже потрескивали косточками. Ясно, что ананси было не по себе в центре жизни своих кровных врагов.
Стульев не было. Я сделал знак подвинуться, ассасин неохотно перевернулся на бок. Взгляд его не отрывался от двух маленьких голов в щели дверного проема. Усевшись на край кровати, я разгладил на коленях большеватую рясу, в которую меня нарядил Мимир.
Дарсис вдруг поднял бозпушку.
– Раньше меня нисколько не коробило убивать детей.
Черное треугольное дуло нацелилось в две головы в проеме. Мальчишки не двинулись. Их круглые бледно-желтые глаза бесстрашно смотрели в дуло смерти.
Я оцепенел, все поплыло перед глазами.
– Гхрххх! – я поднял руку. Моя ладонь накрыла ледяной ствол пушки. Горелое лилово-желтое лицо ассасина не дрогнуло ни одним мускулом.
– Ведь я сам был таким же ребенком, – сказал Дарсис. Пальцы его резко ослабли, бозпушка выпала из рук на одеяло, покатилась с кровати. Серый ствол завертелся в воздухе, целясь то в меня, то в детей, то в Дарсиса. Пока оружие не грохнулось на каменную плиту пола.
Я написал на бумаге:
«Ты никогда не был ребенком».
Архонты лишили Дарсиса детства. Всю жизнь он функционировал только как машина для убийства. Не только Дарсис. Неизвестно ради чего ананси искалечили всех своих детей. Пожертвовали их жизни Свету.
– Без тени нет света, – сказал Дарсис. – Кто-то должен страдать, чтобы космос жил. Совет архонтов решил, что пострадает вся планета.
Все эти эфемерные причины – для меня туфта полная. Я так и написал на листке бумаги: «Туфта».
Дарсис пожал плечами. Обожженная голова его откинулась на подушку. Мальчишки все еще совались носами в комнату.
– Монтехро… Моя великая победа, моя гордость, – пробормотал ассасин. – Ни тяжелый дождь, ни обстрелы воздушных звеньев не смогли разрушить его коммуникации и заводы. Только я, один я. Изнутри. Я явился к воротам города в открытую, как беженец. Знаешь, как сойти за унгола, умник? Во-первых, научись свободно говорить на их языке. Как абориген Седых равнин. Без акцента – иначе, только раскроешь рот, тебя стреножат цепями. Во-вторых, обесцветь кислотой кожу, покрась ее в желтый цвет. В-третьих, волосы. Либо тоже обесцветь, либо сбрей – это проще. Да и еще: не забывай прятать роговые выделения. Но в твоем организме и так нет аксамитовых луковиц. Повезло.
Мальчишки за дверью слушали очень внимательно, хотя ничего не понимали.
– Хмпффф, – сказал я.
– Сочини легенду, как твое поселение уничтожил диверсионный отряд Гарнизона, – учил Дарсис. – И одна из семей в городе примет тебя с распростертыми объятиями. Семьи у унголов большие, детей много. Мальчишки будут играть с тобой. Старшая дочь привяжется к тебе, как к младшему брату, младшая дочь же влюбится в тебя. Уж не знаю, как в твою обожжённую морду можно влюбиться, умник, но эта тихая скромная унголка не станет отодвигаться, когда ваши колени соприкоснутся под столом во время семейных трапез.
Ассасин закрыл ладонями уши, будто внутри них звенело.
– Старшая дочь так близко воспримет к сердцу твой рассказ, твои утраты и твое горе, что соберет отряд стражников и бросится в погоню за несуществующими диверсантами. А младшая… – убийца сглотнул. – Ты должен понимать, умник, что для младшей весь мир невинен, потому что сама она невинная девушка. Ее разуму чуждо, что нищий, пригретый ее семьей мальчик собирается убить всех, кого она любит. Даже когда младшая увидит, как ты подкрашиваешь в чулане потемневшую кожу, она согласится хранить твой секрет. И вы долго будете целоваться в тот день, умник. Долго будете прижимать друг друга к старым полусгнившим полкам, а когда проломите их и повалитесь друг на друга, долго будете смеяться. Следующей ночью, умник, ты долго будешь ссыпать яд в главный городской водопровод.
Дарсис замолчал. Капли пота заблестели на его рыхлом лиловом лбу.
Я написал на бумаге: «Все в порядке?» и помахал листком перед носом ассасина. Дарсис только закрыл глаза и продолжил:
– Десять ночей тебе понадобится, чтобы отравить всю инфраструктуру водоснабжения в крупном городе наподобие Монтехро. Не все службы и домохозяйства пьют из главного водопровода. У надвратной стражи свой собственный колодец, у городничего свой. Отдельная система трубопроводов у городских кузней. Все их нужно отравить достаточным количеством яда. И яд нужен не моментального действия, иначе после первых же отравлений начнут искать диверсанта в городе. Поэтому разбавляй в воде тот же безопасный порошок со слабыми связями сложных молекул, что и я. Когда все трубопроводы и колодцы будут отравлены, ты подождешь около суток и включишь бозонный уменьшитель в кармане. С включенным прибором ты пойдешь по домам. Куда-то ты проникнешь через незапертое окно, где-то отмычкой взломаешь дверь, куда-то ворвешься напролом. Все, кто попадется тебе, тут же уснут и рухнут на месте. Сложные молекулы порошка в их крови ослабнут и рассыплются, на их месте изолированные атомы образуют простой по структуре яд. Цианистый калий. Радиус действия у устройства небольшой. Поэтому тебе придется увидеть лицо каждой жертвы. Увидишь, как на ее лице расцветает яркий лиловый румянец, как ее глазные яблоки выпучиваются под закрытыми веками. Ты долго будешь вспоминать каждое лицо, умник.
Я уронил руку с запиской. Дарсис тихо говорил:
– Не все умрут. Кто-то победит яд. Их спустя годы ты увидишь в тронном зале Овако Весёлого. Дом приютившей тебя семьи будет одним из последних, куда ты войдешь. Но войдешь. У тебя приказ не пропустить никого. Когда почти догорит закат, калитка скрипнет под твоей ладонью. Мальчишки, с которыми ты играл, заснут посреди двора, рухнут лицами в грязь. Отец и мать уснут в постели. Старики будут спать в креслах и уже не проснутся. Готовясь ко сну, младшая дочь будет расчесывать волосы. Когда ты откроешь дверь в ее комнату, она в замешательстве склонит набок маленькую голову, длинные соломенные волосы стекутся в ложбинке на плече и ниже на грудь. А затем девочка упадет со стула, зацепив руками зеркало. Россыпь сверкающих осколков усеет пол, ее на полу. Девочка так и не узнает, что ты ее убил. Так и останется невинной.
Дарсис резко открыл глаза. Мальчишки за дверью отпрянули. Я написал на листке бумаги:
«Старшая дочь?».
– Когда ее отряд не найдет диверсантов Гарнизона, старшая вернется в Монтехро. Войдет в город-склеп. В родном доме старшая дочь найдет тела всей семьи. Всей, кроме названого брата. Тогда старшая все поймет. Глядя, как на каменные дома надвигаются черные тучи с тяжелым дождем, созданные завершить то, что начал ты, – старшая поклянется отомстить тебе. У нее ничего не выйдет: через несколько месяцев ты убьешь ее в Вихревом лесе.
Не думая, я написал карандашом: «Мишаба». Дарсис скривил губы и прошептал:
– Как же ты устанешь от кошмаров спустя годы. Как же ты захочешь уйти. Пожалуйста, умник, помоги мне уйти.
Слезы потекли из глаз ассасина. У него начинался припадок, свойственный детям ананси. Я написал на бумаге:
«Уходи. Не волнуйся. Я позабочусь о Мане»
Глаза убийцы вспыхнули.
– Ах ты гребаный обезьян!
Ассасин схватил меня за шею. Я дернулся, и мы свалились с кровати. Простыни и одеяла разметались. Безволосые, сожженные ноги и руки Дарсиса сдавили меня поперек туловища, как лапы паука муху. Я умудрился выскользнуть ассасину за спину и применить удушающий за горло.
Меня заколотили по спине.
– Ай-й-й, – закричал я. Двое мальчишек вовсю колошматили мой хребет шипастыми кулачками.
«Не трожь Красного» – кричали они. – Красный выиграл поединок, Красного нельзя бить».
Я зря боялся. Эти мальчишки не были мстителями. Дети почему-то охраняли Дарсиса.
Я молниеносно ретировался и уполз в дальний угол комнаты. Мальчишки широко расставили ноги, подобно греческим титанам, и грозно подняли вверх колючие аксамитовые клешни.
Тяжело дыша, Дарсис уперся спиной в кровать. Похоже, припадок его я предотвратил.
– Никто не заберет ее у меня, – прохрипел ассасин сквозь сопли и слюни. – В твой Западный филиал пойдем все вместе.
Я кивнул. Меня это устраивало. При любом другом повороте событий Мана не оставила бы ассасина, а значит и ему незачем было бы сопровождать меня. Но остерегаясь, что я заберу ее, Дарсис сам вызвался в кровавый турпоход.
Чудовище или еще нет, я знал точно: в Западном филиале нас ждет адская бойня. Значит, рядом мне нужен тот, кого взращивали сеять ад среди жизни. Мне нужен дьявол. Даже если его будут таскать на носилках между разрывающихся бозонных бомб.
