Григорий Володин
Питомцы апокалипсиса
Глава 23
Лето как будто отступало с нашего пути. С каждым шагом все больше каменела почва, травы расступались и бледнели, замолкали насекомые. Впереди в южном небе все выше вздымались белые пики Серых гор. Перед ними за крутыми и извилистыми гребнями расстилались пока невидимые Седые равнины. Мы молча неслись к цели.
В ложбинах между склонами часто вырастали странные вертикальные «саркофаги» из лиловой кости или камня с человеческий рост. Одной стороны у «саркофагов» не было. Внутри коробки были полыми, их полностью заполняла густая прозрачно-зеленая жижа. В некоторых «саркофагах» в жиже плавали трупы мелких степных зверей и птиц – либо целые, либо разлагающиеся, либо белоснежные скелетики – конечный продукт, видимо.
На привале Дарсис назвал «саркофаги» сохранившимся видом древних плотоядных растений, которые росли сотни лет назад, еще до Света. Жижа внутри коробок – это одновременно и манящая зверье сладким запахом приманка, и в то же время слабый окислитель, который в течение недели расщепляет тела животных. Попав в ловушку, степной кролмыш какой-нибудь обречен, так как вязкая жижа, подобно болотной трясине, не дает движущимся объектам вынырнуть обратно.
Весь этот ботанский научпоп я слушал вполуха, так как просто решил держаться от жутких «саркофагов» подальше. И тут небо на востоке затянула клубящаяся тьма.
Миру словно убавили яркость. Подняв глаза на тьму, Дарсис побледнел. Несколько аксамитовых нитей потекли из его щек на шею. Я не сразу понял к чему это. А затем увидел серые вектора над черной шевелюрой, и дошло: боится. Убийца боится!
И тогда мои поджилки затряслись, как никогда в жизни. Дело фуфло полное, раз сам дьявол напуган.
Тьма нагоняла нас со скоростью японского поезда-пули. А наш великий командир стоял столбняком и пялился в небо. Красная лоснящаяся капля упала с кончика голубого носа в траву.
– Дарсис, – позвала Мана, растерянно переступая с ноги на ногу.
Убийца даже не шелохнулся. И тогда я врезал ему. Дал пощечину по голубому лицу в красных потеках. Дарсис качнулся, резко развернулся и пошел на меня.
– Нарываешься?
– С возвращением! – воскликнул я, но убийца тут же заглушил мою радость от встречи, врезав в живот. Я согнулся пополам и прохрипел. – Мм…похоже, Мана была права.
Ассасин сощурил взгляд.
– В чем?
– В том, что я тебе нравлюсь.
Дарсис хмыкнул и бросил быстрый взгляд в сторону Серых гор.
– До укрытий в горах нам не добраться прежде туч. Если сейчас же не придумаете, где спрятаться в ближней округе, превратитесь в отбитый фарш.
– Дождик собирается не мелкий?
– Это искусственные тучи. Гарнизон ими бомбардирует унгольские поселения.
– Что за снаряды?
– Утяжеленные в тысячу раз атмосферные осадки.
– Значит, все-таки дождик?
– Сказал же, утяжеленный в тысячу раз. Одна капля такого «дождика» размозжит твой череп на осколки.
– Ядерные бомбы не проще?
– Ты что хочешь, перед смертью порассуждать над спецификой стратегического оружия ананси?
– Мальчики…
– Успокойся, убийца, вдохни и выдохни, поприседай, смотайся до той сопки и обратно. И твоя паническая атака пройдет.
– Рапазис, мальчики…
– У меня нет никакой панической атаки, умник!
– Ой, кого ты пытаешься обмануть? Могучего чародея?
– Дикари ввели тебя в заблуждение. Никакой ты не чародей, ты – ошибка природы.
– Понимаю, тебя сильно пугают эти тучки, но настоящий враг не косматится на небе. Настоящий враг всегда сидит в твоем сердце.
– Прекрати строить из себя мудрого учителя-мастера, недоносок! Иначе я всажу в твою пустую голову поток бозонов.
– Ха, прежде получишь в свою худую задницу парочку страхпулей, одну гневпулю и десяток «как ты меня достал»-пуль.
Грянул пронзительный вопль:
– Заткнулись оба!
У меня аж заложило правое ухо. К оврагам и склонам под черно-агатовым покровом покатилось эхо. Вздрогнув, мы с Дарсисом уставились на Ману. Через две щелочки под смольными бровями сияли все грозовые небеса.
– Еще несколько минут – и предгорье накроет. Вы двое можете не стесняться и дальше ворковать друг с другом, – Мана оперлась плечом на лиловый «саркофаг». – А я попытаюсь спастись в этой штуке.
Сегодня движение – не жизнь. Нет, только шанс на нее, что, конечно, неплохо. Я и Мана схватили камни с земли и бросились колотить ими по трем хитиновым «саркофагам». Дарсис испробовал гравипушку – коробки не смялись. Тест на прочность плотоядные гробы выдержали. Но вытянуть жижу из потенциального бомбоубежища не вышло. Как только гравиволны рвали густой раствор, он тут же разбухал обратно. Чудо регенерации какое-то.
– Ныряем в кислоту, – решил Дарсис. – Если вылезем до вечера, не успеем сгореть.
– Если… – повторил я. – Тучи точно разразятся?
Ассасин молча указал вверх. Тьма на небе скручивалась в бешено крутящиеся воронки.
– Где-то в предгорьях остановился разведотряд унголов. Спутники или дроны Гарнизона его засекли. Накроет все в пределах десяти лиг.
Дарсис велел всем замотаться в тряпки, спрятать голые участки кожи. Пока я расседлывал геккондов и отпускал обреченных животных на волю – спасайтесь, спасайтесь! – Мана достала из сумки индейцев тростниковую циновку и вырезала ножом из нее три соломинки. Дарсис гравиволнами наклонил «саркофаги» жижей к земле, чтобы бушующие дождевые капли не залетели внутрь коробок.
Первой в кислотную ванну полезла Мана. Ее лицо, волосы, уши, шею полностью закрыли повязки, вырезанные из спальника. Зажатая в зубах соломинка торчала над слоями тряпок, как косая пальма над дюнами. Покрасневшие глаза бразильянки смотрели попеременно то на меня, то на Дарсиса.
– Не открывай глаза, чтобы ни случилось, – велел убийца. – Иначе кислота выжжет их.
Мана кивнула, крепко зажмурилась, стиснула замотанными пальцами гравипушку – указательный палец лежал на спуске, дуло глядело вперед. Дарсис натянул тряпку поверх глаз бразильянки, и она, полуприсев, шагнула спиной вперед в «саркофаг». Жижа обтянула всю ее – крепкие бедра, тонкую талию, высокую грудь, замотанную голову, кончики торчащих из-под тряпок кудряшек. Снаружи остался качаться лишь неровный конец соломинки. Узкий путепровод для воздуха.
Плечи Дарсиса резко опустились. Всегда стройный, как кипарис, ананси сгорбился.
Перед ним висела Мана в наклоненной пасти-желудке допотопного растения. Валькирия словно спала внутри стеклянной криогенной капсулы.
– Длины трубки должно хватить до вечера, – прошептал Дарсис. – Если не двигаться.
«Если…» – повторил я про себя. Сколько же сегодня этих «если»! В зубах моих скрипела вторая соломинка. Тряпки на лице частично заслоняли черноту в небе.
Моя очередь нырять. Я сам натянул повязку на глаза. Осталось только шагнуть назад. Залезть в пасть дракону.
– Прости, умник, – вдруг сказал убийца. – Прости за Юлирель.
Я помедлил и кивнул.
«Ты не виноват, Красный убийца. В сотнях других смертей – да, но не в этой».
Моя правая нога будто сама дернулась назад. За подружкой последовала и левая.
«В этой смерти виноват только я».
Теплая ванна накрыла с головой. Тряпки на лице вмиг промокли. Веки защипало, засвербело под ногтями. Кожа вокруг затычек в ноздрях и ушах распухла. Непреодолимая сила потянула вглубь «саркофага». Я не двигался. Ни в коем случае. Сразу засосет как в трясине. Сейчас движение – это смерть.
Я вдохнул ртом. Тонкая струйка воздуха потекла в легкие по тростниковой дудке мимо кислотной прослойки. Мимо теплых мокрых тряпок. Мимо обожжённых губ. Пот выступил на моем лбу и сразу сгорел.
Снаружи загремело. Дождь забарабанил по толстому хитиновому панцирю «саркофага». Лиловую коробку затрясло. Вибрация через жижу докатилась до меня. Зубы застучали. Черт, успокойся, парень, иначе перегрызешь трубку.
Мир за дрожащими стенами «бункера» страдал. Трещали камни, шипели воды. Казалось, рушатся те самые Серые горы, великаны с белыми шапками.
Векторы серого страха и бледно-фиолетового сожаления кружили над двумя другими «саркофагами». Мана с Дарсисом летали в своих мыслях.
Я нырнул в свои.
Лила сказала, что я ненавижу Юлю. Ненавижу самого себя.
Если так, то, когда в степи я спасал тех мизгоров с плененной Лилой от бозонного распыления, когда я с голыми руками, даже без палки выбежал навстречу трем десяткам вооруженным до бровей индейцам, на самом деле я не хотел их спасти.
Когда в Центре я просил Ману сломать мне руку, на самом деле я хотел истечь кровью.
По версии Лилы, я больной на голову самоубийца.
Если так, я не хороший парень. Я не верный друг. Я не любящий брат. Я не добрая душа.
Я – самозваная бактерия общества.
Потому что из-за меня ушел отец. Из-за меня страдает Лена. Все из-за меня страдают. Мама умерла тоже из-за меня.
Но себя угробить ни фига не просто. Тем более скрытно от своего сознательного «я». Поэтому, по словам Лилы, я перенес свои желания на другую. На ту, которую я любил больше всех. Больше всех на свете. На Юлю. Затем пожелал ей смерти. От души.
Когда любимый человек умирает, ты тоже умираешь, часть тебя. Этого я хотел. Самоустраниться.
Откуда только развратная тринадцатилетняя дикарка все это взяла? В индейском стойбище даже радио нет. Тем более талмудов по психологии.
Задумавшись, я чуть не поджал губы и не выпустил соломинку. Вовремя спохватился.
Складно звучит, да не совсем. Не хватало чего-то, что загадило бы мою любовь к Юле. Измазало бы светлое чувство в навозной куче. Иначе как добрый наивный дурачок – моя обожаемая роль, как выяснили – бросил бы возлюбленную в пасть смерти? Мне нужно было оправдаться перед самим собой. И на роль камуфляжа для моих настоящих чувств лучше всего годилась – та-да-да-дам – дурацкая «сыворотка»! «Струю любви» в студию!
Этого Лила, конечно, не сказала. Но она указала направляющие точки. Дальше самому вектор провести не сложно.
Благодаря инъекциям я мог считать ложью все, что угодно. «Сыворотка» развязала руки моему коварному подсознанию. Я мог нуждаться в Юле – нуждаться больше, чем в глотке воды в засуху, черт! – и плеваться при звуках ее имени. Как виляющий хвостом пес, я носил тапки хозяйке и в тоже время считал себя обманутым. Обиженным узником.
Да и в целом так проще было слинять. Легко убивать дорогих людей, когда у тебя есть поводок для своих чувств. Власть над условностями.
Из-за того, что через соломинку проходило мало воздуха, у меня на шее взбухли вены. Мое лицо налилось жаром. Кислота сжигала брови и ресницы, пощипывая под ними кожу.
Я не стал задумываться, взаправду архонт Гертен тот еще говнюк, или здесь тоже мое воображение разыгралось.
Снаружи все изменилось. Больше не грохотало. Чужих векторов стало меньше почти в два раза. Килограммовые капли дождя вырубили Дарсиса. Или убили.
При этой мысли в горячей кислоте стало зябко. Я чуть не попытался обхватить плечи руками и тем самым не ушел в глубину «трясины». Часть меня все еще настойчиво пыталась устранить бактерию общества.
Тишина. Дождь явно закончился. Явно никто не спасался.
У Маны гравипушка, у Дарсиса бозпушка. Только они могут вылезти из «саркофага» и освободить меня. Но один без сознания; кислота, возможно, сейчас затекает ему в рот, сжигает слизистую, подбирается к гортани. Другая почему-то не спускает курок и бьется в панике. Серые вихри страха вертятся над поверхностью «саркофага». Похоже, ее пушка сломалась.
Не успел я составить завещание, как вдали, за несколько километров от ложбины с «саркофагами», замаячили почти бесцветные векторы. Унголы выжили. А мы медленно умираем и, если попытаемся позвать на помощь, умрем прямо сейчас. Десять сантиметров вязкой как свежий цемент кислоты между нашими лицами и свежим воздухом. Руки не поднять, колено не разогнуть. Только пальцы с трудом сгибаются, да губы двигаются. Губы и зубы.
Чёрт знает истинную цель того, что я только что задумал. Очередная подстава подсознания – этого черного ящика со своим кино? Как бы то ни было, я выплюнул соломинку.
И глотнул кислоту.
Сладкий пласт провалился по пищеводу. Во мне словно взорвался килограмм тротила. Желудочный сок древнего растения сцепился в схватке с моим собственным.
Я заклацал челюстями. Рвал и глотал плотную отраву, давясь до смерти. Мне нужен воздух. Я хочу дышать. Но вместо этого жую сок допотопного сорняка, который жует меня изнутри и снаружи. Пищевая цепь замкнулась.
Мои губы, язык, десна онемели. Может, сгорели. Драная жижа вцепилась крепко, за всю ротовую полость, потянула внутрь «саркофага», как трясина.
Моя реакция? Быстрее заработал челюстями.
Сейчас движение – не просто жизнь или смерть, а что-то намного значительнее. Может, надежда.
Почему не бывает старых и немощных гепардов? Потому что они никогда не останавливаются.
И я не остановлюсь. Черный ящик в голове, слышишь? Придется придумать что-нибудь покруче, чтобы угробить нас.
Мои негнущиеся деревянные губы коснулись открытого пространства. Воздух! Я глотнул воздуха. Закашлялся. И, пока дыра в жиже не затянулась, заорал на ананси: На помощь!
Только мой сожжённый рот прохрипел лишь:
– На-па-ах-гх!
Барбара самопроизвольно включилась и, приняв мой хрип за унгольскую ругань, перевела:
«Пельмень в штанах!»
Жижа снова облепила губы, потянулась к кровоточащим деснам. Я закричал от боли:
– А-а-а-хх-рр-ха.
Барбара пропела в ухо:
«Лижи подмышку»
Я видел сквозь закрытые веки свечение все еще далеких векторов. Кислотная пленка натянулась на рот. Воздух кончался. Унголы не спешили на помощь. Обиделись на «пельмень»?
«Саркофаг» потянул меня в свои глубины мягко, ненастойчиво. Словно говоря: ну-ну, поиграли и хватит!
Нет, я все еще не сдаюсь, не останавливаюсь. Мои клетки кожи, волос, слизистых оболочек, стенок желудка сильно заняты. Они так быстро расщепляются, что через три-четыре дня от меня останется лишь голый скелет. Вот тогда я наконец и остановлюсь.
Самоустранюсь.
В следующий миг чьи-то руки замкнулись вокруг моей головы. Мощным рывком меня вытащили наружу. Я схватился за горло, затрясся. Замок из огромных ладоней надавил мне под грудную клетку. В закрытые глаза мне выдохнули:
– Тр-мрх! Трр-мрх, рекр Хрор мр!
«Дыши! – ласкала Барбара мое обожжённое ухо – Дыши, секира Хрора тебя рассеки!
Кислота вылетела из моего нутра вместе с рвотой, вместе с похлебкой Лилы. Басистый смех сотряс темноту вокруг.
«Нормально! А за пельмень и подмышку потом ответишь».
Мою голову размотали, вытерли лицо чем-то влажным. Я открыл глаза. Желтолицые здоровяки-блондины снимали с меня мокрые разлохмаченные тряпки, поливали водой из бутылок мою красную кожу в темных волдырях. Темнобровый унгол в зеленом плаще доставал из сумок бинты: кислота раскрыла на голове и левом плече почти полностью зажившие раны. Я лежал в лужице крови. Кровь стекала с меня.
Унгол с косичками в бороде сунул мне в рот бутылку воды, велел прополоскать и выплюнуть. Я выплюнул горлышко бутылки.
«Не бутылку, – покачал головой унгол. – Плюй воду»
Уворачиваясь от бутылки, я захрипел и вытянул в сторону других «саркофагов» пальцы – все в желтых волдырях.
Только тогда унголы заметили Ману и Дарсиса.
Когда их вытащили, я наконец обтянул сожженными губами горлышко бутылки. Бомбежка разворотила холмы и овраги вокруг, огромный черный кратер тянулся до стремительно темнеющего горизонта. «Саркофаг» Дарсиса опрокинуло, сам ассасин потерял сознание, в бедре зияла кровоточащая рана. Пока унгол с косичками в бороде откачивал его, рядом разматывали Ману. Бедная Мана! Я не смог смотреть на ее ошпаренное розово-рыхлое лицо и отвернулся. Главное, она дышала. Главное, живая.
«Секира Хрора! Это же Он! Красный убийца сотен!»
Мой лоб под бинтами вспотел.
«Этот тощий ананси? Разве капитан «меченых» не крупнее раза в три?»
«Вырви мне печень, если он не Дарсис! Я ни с кем его не перепутаю, этот змееныш угробил моего троюродного кузена. Сжег его целиком своей пукалкой. Только ступни в сапогах остались. Их на погребальный костер и поставили».
«Хм-м… Корок, принеси из кузова две веревки и цепь. Свяжем этих спасенных».
«Эти доходяги и так ласты склеят, если сильно подышать на них. Для кого цепь?»
«Для Красного убийцы, для кого еще».
«А может это… прикончим его по-тихому? Кузена все-таки моего убил! Ну и иномирных доходяг заодно, раз якшаются с «меченым»».
– Не-х! Поххетенох, – захрипел я. – Поххетенох похоф!
А должно было выйти: Нет! Поединок. Поединок богов!
Унголы уставились на меня, потом друг на друга.
«Зачем этот пришелец только что кричал нам жрать шторы?»
«Он издевается! Сначала пельмени с подмышками, теперь шторы! Прикончим их!»
Из последних сил я поднялся на локте и ухватил сожженными пальцами темнобрового унгола за полу зеленого плаща. Тот наклонился ко мне, я указал на него, на себя и сжал пальцы в кулак.
Темнобровый усмехнулся.
«Иномирянин знает наши законы».
«С чего ты взял?»
«Только что он вызвал меня на поединок. Видимо, от имени Красного убийцы».
Я кивнул и рухнул на развороченную тяжелым дождем черную землю.
«И что ты решил, Брох?»
Темнобровый зарыл пальцы в густую белую бороду.
Со стороны «саркофагов» разадались тихие слова на унгольском. Барбара перевела:
«Не с ним».
Я закатил глаза. Мана, ну конечно.
«Не с ним, – бразильянка закашлялась и выдавила. – От имени Красного убийцы сотен драться буду я, его щит. Мануэла Габр…кхе-кхе-кхе…иэла…кхе-кхе…Орей… кхе…ро Алмейда.
Золотистые глаза темнобрового сверкнули в алых лучах заката.
«Корок, неси три цепи. Устроим поединок всем троим».
«Что? Так можно?».
«Сейчас можно. Драться они будут с дорогой в Олсо. Если эти полумертвые смельчаки переживут ее, ярл проведет суд».
И я понял, что мы спасены. По крайней мере, до первой кочки.
Глава 24
Проведя темными извилистыми лабиринтами, унголы-стражники вытолкнули нас в огромный зал. После черной сырой темницы тусклый свет газовых ламп чуть не ослепил меня. Со всех сторон заорали воины в белоснежных панцирях.
Под толщей скалы, которую пробуравил подземный город Олсо, тяжелый застойный воздух звенит как церковные колокола. Сотни топоров со свистом рассекают этот воздух. Сотни наточенных лезвий смотрят Дарсису в забинтованное лицо. Туда, где между повязками сияют медово-желтые глаза.
Сотни глоток исторгают вызов на поединок. Хр ммш! Сотни сердец жаждут смерти Красного убийцы сотен. Жаждут мести за друзей, за жен, за детей. Звучат сотни ужасных откровений. Убийца! Отравитель! Твой яд навсегда усыпил моего сына! Моего сыночка. Он спал, просто спал, только легкие волосики его встопорщились.… Боролся до последнего во сне. Рркри хр хоро! Твой скальп за волосики моего ребенка! Сотни дрожащих рук в белых аксамитовых перчатках стискивают рукояти и вот-вот метнут топоры нам в глотки.
Стража повела нас сквозь толпу к каменному трону в конце зала. Смазанные антисептиком повязки сковывали движения. Мы шагали как ожившие окостенелые мумии по древней гробнице. Босые, не считая бинтов на ногах. В рваных зеленых плащах поверх обмотанных плеч. До дверей тронного зала я и Мана дотащили Дарсиса. Сейчас он шагал сам. Оттягивал зрелище своей слабости. Левая нога его все равно хромала.
Сорняк сжег наши волосы.
Капля тяжелого дождя насквозь пробила бедренную мышцу Дарсиса. Не защищенное кожей тело каждого из нас испаряет воду слишком быстро. Каждую секунду мы хотим пить. Дарсис не чувствует дыру в ноге, все мы не чувствуем ожогов – как пылесос, я высасываю всю боль – скопище черно-красных змей – и расщепляю ее на безобидные гранулы. Иначе болевой шок убил бы нас еще в предгорьях.
Сорняк сжег наши лица.
Сорняк сжег мои губы.
Уже почти сутки я не смыкал глаз. Иначе Дарсис и Мана больше не проснулись бы.
На троне под треугольным стягом с дьяволком раскинулся полуголый желтокожий великан – каждый воин из толпы даже в полном доспехе уступал ему в размахе плеч. Великан опустил бородатый подбородок на клин топора, стоявшего между его колен.
«Я – ярл Овако Веселый», – громыхнул он. Дарсис кивнул.
«Я – Дарсис, Красный убийца унголов».
Кто-то из толпы слева от меня плюнул ассасину под ноги.
Ярл почесал ладонью светлые заросли на широкой груди.
«Ну законы наши ты знаешь, наверное. За убийства моих сородичей я приговариваю тебя к казни. Вместе с твоими спутниками тебя заживо сожгут в срубе».
Дарсис пожал плечами.
«Я невиновен. И ваши боги это знают».
Толпа взревела. Стража окружила нас кольцом, выставив дула ружей на орущих унголов.
«Ты называешься убийцей унголов и в то же время мнишь себя невиновным?»
«Мы воевали, – сказал Дарсис. – Я защищался»
Овако хмыкнул.
«В Монтехро женщины пили из отравленных тобой колодцев, кормили грудных младенцев своим молоком, а наутро никто из них не просыпался. Чем с тобой воевали младенцы? Погремушками?»
Медовые глаза ассасина сощурились. Дарсис повторил.
«Я защищался. Ваши боги это знают».
Под моими бинтами выступил липкий пот. Я захотел выпустить обратно жгуты боли Дарсиса. Убить убийцу детей. Я глубоко вздохнул.
Ярл ухмыльнулся в бороду.
«Тогда пусть боги и решают».
На стражу из толпы выпрыгнул унгол. Ладонями в аксамитовых рукавицах он вцепился в стволы ружей, продавил кольцо стражников, его лицо почти вплотную нависло над лицом Дарсиса, и заорал:
«Ярл, молю! Мне! Позволь мне, Орпо из Монтехро, сразиться с ананси Дарсисом, капитаном отряда «меченых», врагом всех унголов по прозвищам Красный убийца сотен, Проклятый Отравитель, Разоритель Монтехро, Коварный стрелок».
Дарсис вытер слюни унгола с повязок на лице.
«И, зная все это, ты хочешь биться со мной? Смело».
Я и Мана переглянулись. Замотанная голова бразильянки кивнула. Этот унгол спас меня в овраге у Центра. Это он замотал бинтами мои раны, не дал истечь кровью.
Ярл поднялся с трона. Вскинул топор над головой, словно королевский скипетр. Толпа разом затихла. Орпо отпустил ружья стражников, его оттолкнули обратно в толпу.
Канареечно-желтые глаза Овако обвели зал. Черные тени и оранжевые блики скакали по высоким стенам. Внутри ламп шипел газ. Казалось, свод потрескивал от веса скалы. Сам ярл высился на пьедестале трона как каменная статуя в склепе древнего властителя.
«С Красной сволочью сразится тот, кто точно отправит его в могилу, – провозгласил ярл. – То есть я».
Унголы взревели, поддерживая правителя.
Дарсис кивнул мне. Я ослабил режим турбовсасывания. Часть боли осталась с убийцей. Ананси тут же повалился на пол. Мана подхватила его за плечо.
«Драться будешь не со мной, ярл, – сказал Дарсис. – Тяжелый дождь ранил меня. От моего имени выступит другой боец».
Овако взмахнул топором, чуть не снеся каменную спинку трона. Один громовой вздох, одно слово.
«Кто?»
Дарсис молчал. Взгляд широко раскрытых канареечных глаз прошелся по Мане и остановился на моем лице. На повязках на его месте.
«Кто?»
Сорняк сжег мои голосовые связки.
Когда в предгорьях дозорные Брохо приковали нас цепями в кузове карсы, они думали, что привезут в Олсо три трупа. Унгол с косичками в бороде и добротой в сердце Корок зашил разорванное бедро Дарсиса и мои раскрывшиеся раны. Нам дали бинты и противовоспалительные растворы. Только Корок видел это лечение скорее как прощальную церемонию. Что-то вроде последнего просмотра мультиков для смертельно больных детей. Еще бы. Ни миллиметра целой кожи. У меня вдобавок сгорело все изнутри. Если не помрем от болевого шока, крыша съедет от того, что влага в теле испарялась в разы интенсивнее, чем обычно.
Карса неслась по разбомбленной равнине. Тяжелый дождь унголы просидели вместе с грузовиком в подземном туннеле, о котором Гарнизон, видно, не знал. Вместо унголов ананси чуть не убили своего солдата и двух сбежавших питомцев. Пронесло. Нас просто изуродовали.
Мы трое лежали на дне кузова, как большие испорченные куклы. Я высасывал из наших аур черно-красные жгуты боли и сбрасывал их в развороченные овраги под колесами карсы. От тряски окровавленные бинты и полотенца сползали с наших голых тел. Вокруг стояла пятидесятиградусная жара.
В тот момент я осознал, что до сих пор не знал, что такое ад.
Мы натирали друг друга с ног до головы обеззараживающим раствором. Сепсис в пустыне – это конец. Нигде среди камней не светится вывеска хирургической больницы, где почистили бы и удалили зараженную омертвевшую кожу.
Когда мимо проносились развалины каменных домов, один из дозорных схватил Дарсиса за волосы и заставил смотреть на руины.
«Помнишь, тварь, этот город? – белый аксамитовый шип вырос на костяшке унгола и уткнулся в глотку ассасина. – Помнишь?»
«Монтехро» – выдавил Дарсис. Унгол швырнул его на пол и сел на скамейку, прикреплённую у стенки кузова.
Карса выехала к Седым равнинам – огромному каменному полотну, рассечённому вдоль и поперек ущельями и расщелинами. Как только грузовик спустился к стекающимся в огромную расщелину ущельям, нам завязали глаза. Небо сжалось до узкой щели и исчезло.
Воздух застывал и становился суше – мы спускались под землю. В Олсо нас освободили от цепей и бросили в темницу. Тогда Дарсис, лежа на холодном полу, сказал:
– Я не смогу драться.
Повязки вокруг его ноги пропитались кровью. Мана взяла голову ассасина и положила себе на колени.
– И не нужно. У тебя есть щит. У тебя есть я.
Я ударил кулаком по каменной стене и указал на себя.
– Хр-р-р-р-р-р, – сказал я. А значило это: Балда! Ты сейчас не валишься замертво только из-за моей силы. Стоит мне ослабить концентрацию, нам всем конец.
Повязки на месте лица Маны развернулись ко мне. Между бинтами блестела розовая кожа.
– Сделай это, – вдруг сказала бразильянка. – И увидишь: ничего не изменится.
– Хр-р-р…
Бразильянка вдруг взяла и обеими руками стянула бинты на лице вниз. Обнажилась обожженная, покрытая волдырями кожа.
– «Саркофаг» изувечил и изуродовал меня, – сказала она, щуря черные в темноте глаза. – Вы оба теперь отворачиваетесь от моего взгляда. И пусть! Мне хватает того, что я щит Дарсиса. Этого никому не забрать.
У меня нижняя челюсть отвисла. Когда это я отворачивался от ее взгляда? Конечно, Мана теперь далеко не сальвадорская Мери Джейн, ну и что? Я никогда не испугаюсь ее. Чёрт, да я сам та еще страхолюдина.
Дарсис лежал и смотрел на решетку камеры.
– Я пошел к унголам только по одной причине. Не дать архонтам запереть Мануэлу в камерах Западного филиала как Рауля Авена.
Ассасин повернул голову к Мане, их взгляды встретились.
– Что ты молчишь?
Слезы побежали по щекам Маны.
– Я верю.
Вся темница окрасилась в розовый цвет. Я едва сдержался и чуть не высосал из двух голубчиков вместе с черно-красными жгутами боли векторы «восемнадцать плюс». Чуть не забрал их взаимные чувства.
Сорняк не смог сжечь мою гордость.
Я отвернулся и сел лицом в угол. Закрыл уши руками, упер локти в бедра. На всякий случай. Не знаю, решатся ли они на что-то серьезное. Но никто точно не скажет про меня: ни себе ни ананси с раненой ногой.
Овако Веселый, глядя себе между коленей, прошел от трона в центр зала. Толпа растекалась перед ним. Я последовал за великаном, тоже опустив голову между ног. Так унголы выступали на судебный поединок. Дарсис заранее подготовил меня, велев следовать этому обычаю, чтобы не разозлить унголов еще больше.
Больше, чем убийство их детей? – хотел спросить я, но вышло уже стандартное: Хррмр.
Три стражника с каменными щитами встали позади ярла, три с деревянными щитами позади меня. По правилам мне тоже полагались каменные щиты, но советники ярла, видно, решили, что мне их не поднять. На самом деле деревянные тоже зря притащили.
Ярл размял покатые плечи, взял каменный щит в левую руку. Аксамит обтянул браслетами его запястья и только. Мне протянули топор, я отмахнулся ладонью.
«С голыми руками против меня? – Овако наклонил на бок лохматую блондинистую голову. – Но топор я не отброшу, прости. Ненавижу мараться».
Задумка не сработала. Я все же взял топор с первым щитом. В рукопашке у меня был бы шанс даже без суперсилы. Но ярла нелегко спровоцировать. Вытянутые страхпули усеяли мои плечи и руки, готовые в любой миг сорваться и заклевать опасного унгола. Одновременно я избавился от последних черно-красных векторов в наших с Маной и Дарсисом телах.
Ярл ринулся вперед. Лезвие его топора вонзилось в мой щит, пробив дерево насквозь. Мои кости затрещали. Овако дернул топор назад. Щит у меня в руках хрустнул и развалился на две половины. Я бросил в великана деревянные обломки.
Ярл раскинул руки в стороны и захохотал: разломанный щит отлетел от его накачанного пресса, словно бумажный самолетик. Но Овако открылся, и я создал видимость удара. Взмахнул топором, почти не целясь. Тяжелый щит тут же закрыл бок ярла. Звякнула сталь о камень.
Страхпули выстрелили в лицо ярлу. Канареечные глаза округлись, мощная грудь пошла волнами. Судорожно хватая ртом воздух, Овако рухнул на четвереньки. С грохотом отброшенный щит покатился по изогнутому полу. Толпа зароптала. Никто не заметил удара.
Ярл перекатился через голову прочь, оставив топор у моих забинтованных ног. Большие желтые ладони щупали живот, ища раны. Но ран не было.
Перехватив обеими руками топор обухом вперед, я шагнул к ярлу. Овако тут же перекатился в сторону, присел. Грубое лицо и покрытые буграми мускул плечи измазались в каменной пыли на полу. Глядя на меня как затравленный зверь, ярл одним движением сорвал с пояса крохотный мешочек и вытряхнул его себе в рот. Белесые шляпки грибов захрустели в крепких желтоватых зубах.
Дарсис закричал:
– Убей его! Сейчас же убей!
Вдруг жующее горло ярла утробно зарычало. Великан встал на одно колено. Узкие зрачки закатились вверх, в одном глазу сосудик лопнул, лиловое пятно разлилось по белку. Из сжатых губ наружу вырвалась густая белая пена.
– Болван, прикончи его, пока можешь! – орал Дарсис. Унголы вокруг разворачивались и отбегали к дальней стене зала. Зал гудел от топота сотен аксамитовых сапог. Рядом остались стоять только Мана, Дарсис и стражники, которые бросили запасные щиты для поединка и заслонили собой уносящую ноги толпу. С подбородка ярла пена стекала на пол. Великан резко дернул ногой по блестящему от его слюней полу.
– Ррр кхр? – сказал я. Дарсис зашатался, Мана крепче сжала плечо ассасина.
– Никого ты не одолел, идиот! – взревел Дарсис. – Овако съел наркотические грибы. Он в трансе! Твой страх больше не навредит ему.
– Гртрх хххм?
– Не можешь убить, так раскрои ему череп. Пусти кровь. Иначе мы трупы, – Дарсис повернулся к стражникам: «И вы тоже. Он убьет всех». Ассасину в щеку ткнулось дуло ружья.
«Не смей шевелиться, Красный убийца. Поединок еще не закончен».
Звериный вопль иглами впился в мои уши. Прямо с пола ярл прыгнул на меня. Я увернулся от кулака размером с пушечное ядро. Взмахом другой руки ярл выбил из моих рук топор, чуть не схватил за горло. Резко согнув колени, я пнул забинтованной ступней из нижней стойки. Ярл немыслимо изогнулся, моя нога пролетела мимо гигантской головы, лишь борода и волосы безумца колыхнулись волной. Овако заскользил вокруг меня, быстрый как кошка и огромный как медведь.
