Григорий Володин
Питомцы апокалипсиса
Принцу Форнеху незачем родниться с богатым племенем через брак с Лилой. Кровь тенетников и мизгоров уже смешалась на этой истоптанной земле.
Острая сталь сверкнула справа. Я отбил ладонями копье, коснулся горла нападавшего. Тот закатил глаза и рухнул. Еще одному индейцу я проломил кулаком ребра. Другому сломал руку – в трех местах. Третьему – ключицу. Четвертый долго не ляжет в постель с женой. Пятый никогда больше не будет ходить без костылей. Шестой всю жизнь будет шепелявить – в траве валялась половина откусанного им же самим языка при ударе в челюсть.
Ни страха, ни гнева – если бы я испытал хоть что-то, то перестал бы калечить. Валил бы индейцев на расстоянии. Ни единой страх – или гневпули. Выжатая губка. Выжатый я.
Когда я прорвался в широкую ложбину, пологие склоны приглушили рев битвы. Внизу ползло облако пыли, внутри него скакала Лила. За девочкой гнались три мизгора и пучок розовых векторов.
Лила заметила меня и повернула навстречу. Мизгоры настигали ее. Я испугался за Лилу. Прикусил губу до крови.
Моя сила вернулась.
Через покрывала земли и травы я метнул серые сферы страха. Мизгоры рухнули под копыта геккондов. Один поднялся и в странном розовом облаке побежал за Лилой. Он дрожал, шатался, но не останавливался. Костяные доспехи белели на его груди и шее. Кто-то знатный. Принц Форнех?
Лила достигла моего склона. Спрыгнув с седла, девочка протянула мне лук и стрелу.
«Любовь моя, накажи мерзавца, да».
Я отвернулся и метнул еще одну страхпулю в мизгора в доспехе. Вопя, принц осел в траву. Розовые вектора вспыхнули ярче, мизгор упер руки в землю и пополз на коленях. Взгляд его не отрывался от Лилы.
Девочка сунула острый наконечник стрелы мне под нос.
«Он хотел забрать меня у тебя!»
Я попятился.
– Если я откажусь брать эту штуку, ты что, воткнешь ее мне в ноздри?
Лила округлила желтые, как два цыпленка, глаза.
«О чем глаголет мой жених? Это мужчины втыкают свои штуки в своих женщин, да».
Мой правый глаз задергался.
– Да как ты опять умудрилась свести все к пошлостям?
Лила натянула тетиву, быстро накинула на нее стрелу. Движения были отточенные, четкие.
«Тогда позволь самой прибить гада. Потом украсим его скальпом стену нашего викиюпа, любимый».
Я схватил ее руку. Лила подняла голову.
«Любимый?»
Из-за левого склона вылетел седой всадник. Он метнулся к ползающему индейцу. Гортанный крик. Следом плавный, бархатный голос Барбары в ухе:
«Принц, нас разгромили. Отступаем!»
Всадник спрыгнул на землю, схватил принца поперек туловища. Тот слабо боролся, но всадник, не замечая, словно отец непослушного спиногрыза, перекинул принца через круп зверя. Вскочил в седло, понесся в золото-бирюзовую даль.
Розовые вектора сверкали длинным шлейфом за ними.
Ладонь Лилы напряглась под моей.
«Я пока еще достану его. Позволь».
У меня перед глазами на борту ванны сидела голая Юля. На голубой коже кровоточили лиловые ожоги. Мокрое обваренное лицо – лицо мертвеца, у которого отобрали будущее. А вокруг этой страшной маски сверкают розовые вектора. Вся ванная наполняется розовым блеском.
Цвет, который я раньше не мог видеть. Потому что только вчера отказался от самообмана. Потому что наконец признался себе: я убил свою любимую.
– Этот принц тебя любит, – сказал я. – Лила, сколько погибло сегодня… пощади хотя бы любовь.
Лила нехотя опустила лук, надула губы.
«Жена должна подчиняться мужу, – она глянула на далекие фигуры. – А того седого можно пристрелить? Он же меня не любит?»
– Э-э…нет вроде, но лучше поспешим к твоему отцу.
Лила вела гекконда, я сидел позади, держась за нее. Талия девочки почти полностью скрылась в моих ладонях. Вдобавок Лила то и дело привставала в стременах, подвигая ягодицы плотнее ко мне.
Ох, я тучка, тучка, тучка, я вовсе не легко возбудимый подросток.
Лагерь тенетников пустовал. Мы обогнули десятки пленных мизгоров, привязанных к вбитым в землю железным стержням. Хор проклятий летел вслед.
«Гребаный белоглазый дьявол!»
«Чертов колдун!»
Толпа тенетников текла в лагерь. Грязно-черные макушки Дарсиса и Мана маячили среди рыжих голов. Двое индейцев несли носилки, сделанные из копий и тряпок. На них лежал бледный отец Лилы. Из его подмышки сразу за кромкой костяного доспеха торчало древко стрелы.
Спрыгнув в траву, Лила бросилась к отцу и заплакала, прижавшись к его ногам. Вождь погладил дочь по пыльным рыжим кудрям.
«Будет тебе».
Рядом плакала Мана.
«Это была меу, моя стрела! Моя! Почему он закрыл меня?»
Вождь блекло улыбнулся.
«Дочка, ведь ты спасла кровь от крови моей. Отныне все вы трое моя семья, да».
Мана дернулась, закричала:
«У меня нет семьи! Нет!»
Тенетники вокруг схватились за копья, но вождь протянул ладонь к лицу Маны.
«Ну-ну, – зеленые пальцы вытерли мокрые щеки бразильянки. – Конечно, есть. Ты – моя дочка, – вождь подмигнул мне, – Хоть я и не знаю, что за неведомые зверушки вы двое».
Мы двинулись к лагерю. Мана и Лила не отходили от вождя. Дарсис посмотрел на меня.
– О, так ты не истек кровью.
– О, так ты не убил всех «дикарей», – хмыкнул я. – Силенок не хватило или просто ребят пожалел?
Голова резко закружилась. Я коснулся рукой лба. Сухая корка запекшейся крови кольнула пальцы. Куда делась аксамитовая тряпка? Уже растворилась?
– В следующий раз дам тебе повязку посвежее.
– Только не ту, что носишь вместо трусов, – сказал я и сел в траву. Замотал головой, пытаясь прогнать рябь в глазах. Не хочу опять в темноту, к красным звездам. Не хочу опять к ней.
– Умник, давай руки. Сейчас перекину тебя через седло.
Я упал, колючая трава защекотала нос. В глазах все же потемнело.
Наверное, поздновато спрашивать, но почему я так часто падаю в обмороки? Как будто мы в третьесортном подростковом романе, и автор-дилетант не знает, как еще по-быстрому закончить главу.
Глава 22
Я очнулся в просторном шатре из тростниковых циновок. Абсолютно голый, не считая повязок на голове. Густой мех черной шкуры под телом щекотал кожу. Одеяла не было. Лила сидела у дымящегося очага, расчесывая свои морковно-рыжие волосы. Глаза-цыплята глянули на меня. Я свел колени вместе, закрыл руками, что можно было закрыть от этих желтых зондов.
«Любимый, готов порепетировать брачную ночь?»
– Отвернись! И дай мне чем-нибудь прикрыться!
«М-м-м…Ты так «нет» говоришь?»
– Скорее – «ни за что»!
Лила принесла мне суконное покрывало, а когда я в него весь завернулся по плечи, заметила, что всё уже видела. Игривый взгляд. «Всё уже трогала, да». Я подскочил на месте чуть ли не до дымового отверстия в тростниковом потолке:
– Прямо всё-всё?
«Прямо всё-всё. И даже больше, да».
– Что? Больше, чем всё-всё?
«Да, намного больше, чем всё-всё».
– Но зачем ты трогала мое всё-всё и даже намного больше, чем всё-всё?
Девочка пожала тонкими русалочьими плечиками.
«Чтобы смыть пыль и пот, да»
– А!
Коварная улыбка расцвела на ангельском личике.
«Но мой скромный жених никогда не сможет проверить, только ли за этим, да».
Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не лузер, который валялся в отрубе, пока его лишали девственности.
Голова все еще кружилась. Только пытался выпрямиться – обратно плюхался на черные шкуры. Приходилось отлеживаться. Иногда в теле поднимался жар. Лила ухаживала за мной, поила водой, подогревала на очаге вкусную похлебку.
Лила рассказала, что этот викиюп в самом центре становища племени выделил ее вождь-отец Гудэхи. Бабушка Зоча ждет не дождется, когда я поправлюсь и смогу с ней встретиться. Ага, отзывался я, глотая сытную густую похлебку. Тоже не дождусь.
Вскоре навестила Мана. Лила оставила нас вдвоем.
– Вскружил девочке голову! – сразу накинулась бразильянка, пропустив вступление в виде обнимашек, града поцелуев и «Как я рада, что ты виво, живой!». Ну и ладно, не очень-то и хотелось. – Когда ты уже признаешься, что и не думал на ней жениться?
– Когда пойму, что ее вождь-отец не нашпигует меня стрелами за честность.
Смуглая рука коснулась повязки на моей голове.
– Давно ты перестал доверять людям?
И это говорит замкнутая подружка массового убийцы! Надо взять у отца Лилы пару уроков искусства очарования.
– Еще с тех времен, когда ты выхватывала у меня изо рта кусок пиццы, а сама уминала в своей комнате бидон мороженого.
Легкий щелбан по повязке. Ай-й-й-й!
– Я хотела, чтобы ты стал сильным, – Мана положила руку на мое голое плечо. Сухая жесткая кожа ее черной ладони обжигала. – Прости за то, что там, на руинах, сказала Дарсису, будто ты слабее меня.
– Забей, тогда было не до обид по пустякам.
– Мне все равно, обиделся ты или нет, – взбрыкнула Мана, – я извиняюсь за то, что соврала! Ты не слабее меня! Поняла, принцесса?
Я схватил ее руку на моем плече.
– Почему даже когда ты хвалишь меня, орешь так, будто твои чумазые ладони чешутся намылить мою шею?
– Чумазые? Ты гребаный расист!
Мана попыталась отшатнуться, но я дернул ее к себе. В темных глазах сверкнули грозные молнии. Странные розовые молнии. Боже! Нет, нет, только не ты. В лучшем мире, в какой-нибудь Нарнии или Хогвартсе, возможно. Но не на чертовом Люмене, где я подвел всех близких людей.
Прежде чем я понял, что творю, сгреб Ману за плечи и обнял ее. Бразильянка опустила подбородок на мое плечо, а я уткнулся лицом в ее распущенные волосы, тяжело дыша. От нее пахло нагретой солнцем землей. Меня прорвало тем, что давно грызло душу:
– Я больше их не чувствую. Ни одну. Они обе мертвы?
Бразильянка помедлила секунду:
– Возможно.
Такая она, Мана.
– Что ж, – я пришел в себя, разжал руки. Но теперь Мана сама прижималась к моей шее. – Убийца может зайти.
– Вряд ли, – она покачала головой, не отпуская. Ее нос поскребся об мою кожу. – Думаю, Дарсиса раздражает.
– Что я плетусь за вами?
– Скорее, что ты начинаешь нравиться ему.
– Ух, – я вдохнул запах знойной степи с ее волос. – Так тебя все же заводит идея, как мы резвимся втроем?
Она опрокинула меня на шкуры. Темный румянец окрасил ее щеки.
– Долбаный извращенец, прекрати уже!
Я засмеялся.
– Я всего лишь подросток!
– Не обольщайся. Ты – грязный-грязный извращенец, – она прижала мои руки к полу и низко наклонила свое лицо к моему: глаза к глазам, губы к губам. – Поцелуй меня.
Ее полные губы дышали жаром амазонских тропиков. Розовые вектора танцевали румбу на наших лицах. Я отвернулся к очагу. Только не ты, Мана.
– А ночью ты опять ляжешь в спальник к Дарсису?
Безмолвный воздух взревел. Я не отрывал взгляд от дров в очаге. Она отпустила меня. Быстро побежала к выходу из викиюпа. Тростниковая занавеска хлопала по воздуху вслед ей.
Прости, Мана, прости за игру в ревность. На самом деле я просто хочу спасти себя от новых утрат.
Еще до вечерних сумерек я выполз из прохладного викиюпа. Минуты не прошло, как Зоча, Великий Мастер-ткачиха, водила меня между рядами деревянных ткацких станков. Милая румяная старушка крепко держала меня за руку – «Тут легко потеряться, я сама все время забываю, с какой стороны растет мох на станках: с южной или восточной» – и весело щебетала о разных способах плетения тканей. Купольный потолок огромного кожаного викиюпа шелестел над головами. Снаружи выл ветер, от буйных порывов дрожали тряпочные стены вместе с вывешенными на них яркими гобеленами.
Стада лохматых овисов ценились выше сокровищ из-за их малой плодовитости. Зоча рассказывала, что сукно для одеял и ковров обязательно нужно валять. Тогда на ткани всплывает пушистый ворс, повышая защитные свойства полотна. При каждом шаге на тощей шее старушки качались красные деревянные бусы, тихо постукивая друг о друга. Было очень интересно. Я всего четыре раза зевнул тайком в ладошку.
Среди полотен с яркими узорами мне в глаза бросилось одно. Яркая серебряная ткань с редкими золотыми нитями сверкала в тени высоких стен. Словно одна из трех лун упала с неба точнехонько в дымоходное отверстие викиюпа. Глаз не отвести.
Старушка тоже глядела на серебряное чудо. В глубине мутных глаз прятались черно-красные вихри боли. Великая Мастер-ткачиха сказала что-то без прежней веселости.
«Мех слейпнира, – перевел всегда эротичный голос Барбары. Уверен, в ее озвучке даже инструкция по установке гипсокартона разгонит кровь в низу живота. – Все, что осталось от Наследия Севера».
Старушка замолчала, но и дальше не шла. Я понял, что сейчас очередь моей реплики.
– Севера? – достаточно ли любопытства прозвучало в голосе?
Зоча коснулась крючковатыми пальцами плетеного края серебряного полотна.
«До того, как Синие уши воздвигли на востоке Огненный столп, мы славились на весь свет как богатый, великий северный народ, – старушка мечтательно закатила глаза. – К нашим девушкам сватались чужеземные вожди, ярлы, короли. Все благодаря восьмикопытным слейпнирам, Гонцам небес. За одно мгновение наши величественные предки пересекали бескрайние снежные просторы. Ледяные скалы, голые пустоши, высокие белые пики – весь суровый Север был для предков всего лишь прогулочным садом. Холодное солнце отражалось в смеющихся глазах наших отцов, их звучный хохот достигал южных морей и лесов, где обитают твои голые белоглазые родичи, обезьяны».
– Хм-м…и почему вы ушли с севера?
«Синие уши зажгли Огненный столп, и мир изменился. Неподъемные камни вспарили в небо как птицы, высокие прозрачные травы поникли и проломили плоть земли до самой ее кости. Аксамит, наша вторая кожа, отныне проживал всего день, затем таял как лед на весеннем солнце. Самое страшное: боги нового мира отказали в даре жизни нашим сокровищам, нашим ногам, нашим любимцам. По преданиям, сереброгривые слейпниры валились на месте и больше не вставали. Их кости растекались под мягкой шерстью как масло на горячей сковородке, зубы и копыта рассыпались в пыль, яблоки глаз вываливались из глазниц в растаявших черепах. Огромные табуны вмиг вымерли, выпавший снег накрыл остатки шкур и грив. Без Гонцов небес мой народ больше не мог властвовать над Севером, и нам пришлось уйти в знойные степи».
Я вылупил глаза на серебристые нити полотна. В их мягком лунном сиянии крылись обреченность и ужас, точно как в выброшенной на свалку новогодней елке. Словно мертвый блеск фольги и позолоты, когда-то бывший центром праздника и жизни.
– Зачем же, зачем Синие уши создали Свет? Этот Огненный столп?
«Тут и думать нечего. Ясно же: Огненный столп – алтарь злобного бога, которому Синие уши жертвуют собственных младенцев».
Как нелепо это звучало. В ушах прошелестел голос ассасина: «… Юлирель уйдет в Свет. Ее ждет нулус».
И как точно.
– Спасибо, что поделились историей вашего племени.
«Я не просто рассказала. Лила поведала мне, что ты великий чародей. Пленные мизгоры зовут тебя Белоглазым дьяволом. И мне кажется, однажды ты будешь выбирать: уничтожить Огненный столп или примкнуть к злобному богу. Может быть, жених Лилы уже выбирает».
– Я не дьявол, нет, – я поморщился. – Роль дьявола у нас исполняет Дарсис. И вообще Лиле не рано замуж?
«Ей почти четырнадцать».
– И я о том же.
«Еще полгода в девках, и ее прозовут перезрелым персиком, – Великий Мастер-ткачиха крепче стиснула мою руку, которую еще ни разу не отпускала от самого порога викиюпа. – Но если тебе нравятся женщины старше и опытней, я могу тебе помочь, да».
Мой мозг завис, не в силах переварить последние слова. Зоча глядела странным взглядом. По-моему, старушка переборщила с пудрой. Щеки выглядели слишком румяными.
Наконец до меня дошло, в кого характером удалась Лила.
– Н-н-нет, мэм, спасибо большое. Ну, я пошел.
Через час дымил калуметом, курительной трубкой в компании вождя Гудэхи, его побратимов и красного ассасина. Типа, мальчишник устроили.
Трубка шла по кругу. С непривычки я кашлял после каждой затяжки, как паровой котел. Убийца же курил много и непринужденно, сурово щуря взгляд на тростниковую занавеску напротив, как брутальный ковбой на пачке сигарет.
Из-за незажившей раны и проглоченного едкого дыма у меня в голове словно фарфор хрустел. Смеясь, вождь похлопал мое раненое плечо так крепко, что я засипел сквозь сжатые зубы. Ни с того ни с сего отец Лилы стал расхваливать меня, мол, я и могучий чародей – палец к небу вскину, враги замертво валятся, – и воин доблестный вдобавок – голыми руками завалил десяток мизгоров точно. Побратимы вождя согласно улюлюкали. Только старый тенетник опустил седую, ни одного рыжего волоса, голову и всхлипнул: Жалко, что обезьян.
Резко вождь посуровел и стиснул кулак.
«Но деток, деток-то? Сможете с дочкой деток родить?»
Точеные лазурные губы Дарсиса выпустили струю плотного дыма.
«Смогут».
Вождь расслабился и заулыбался. Ассасин постучал пальцем по чаше трубки, собирая тлеющие табачные листья в кучу.
«А их дети – нет».
Тенетники уставились на Дарсиса глазами полными ужаса. Не замечая, ассасин сравнил нашего с Лилой гипотетического ребенка с земным мулом, гибрида осла и кобылы, который из-за неделимости хромосом обделен потомством. Казалось, суровый вождь воинственных индейцев сейчас разревется.
Момент был походящий. Отгоняя дым от глаз, я подался к очагу в центре викиюпа.
– Вождь, честно говоря, у меня миссия. Уже завтра нам нужно двигаться дальше к цели.
«У-у-ух! – Гудэхи облегченно выдохнул и затряс рыже-седой бородой. – Истинно-истинно. Припасы, геккондов – все дам, сын мой, не волнуйся. А пока развлекайся с дочкой. Ночь сегодня звездная, красивая, грех спать в такую».
Точно так же как с ткачихой Зочей, я завис, пытаясь осознать слова вождя. Похоже, так рано сексуально активировали Лилу не только гены. Индейцы воспитывали детей охочими с пеленок.
Может и верно воспитывали. Дурацкая жизнь-то одна.
До нашего с Лилой викиюпа я добрался за полночь. Сквозь тонкий тростник циновок просвечивал бледный оранжевый овал – пламя очага. Овал пересек гибкий, тонкий силуэт. Лила еще не спала.
Она встретила меня, сидя на коленях на шкуре. Словно от холода, ее руки обвивали бока, хотя огонь полыхал в полуметре от ее глаз – в рыжих отблесках пламени золотых, как у Юли. Опустив голову, Лила спросила:
«Скоро уходишь?»
Я сел напротив и кивнул.
– Завтра.
Дрожь пробежала по лицу Лилы, словно по мембране барабана. Вдруг прямо с колен, не вставая, девочка прыгнула на меня. Кулачки ее замолотили по моей груди и шее.
«Зачем ты спас меня, если не хотел сделать своей? – прошипела девочка. – Зачем? Зачем?»
Я уперся руками в пол, чтобы не упасть, и молча терпел ее удары. Плотный черно-алый занавес накрыл циновки, шкуры, горящий очаг, и боль эта была не моя.
Девочка истерично зарыдала, костяшки ее посинели. Отведя одной рукой кулаки Лилы, другой я обнял ее за хрупкие плечи. Она рвалась прочь, царапалась, кусалась, пришлось прижать ее к шкурам на земле. Жесткий ворс прошелся по ее лицу, оставляя розовые отметины. Ее длинные ноги дрыгались и пинали по моим бедрам. У меня онемело все ниже пояса. От напряжения узкие мышцы ног и рук Лилы набухли. Я навалился на хрупкую девочку всем телом, прижал ладонь к ее прохладному лбу, вечно голодная губка послушно принялась всасывать из нее поток черно-алых векторов. Знакомая лечебная процедура началась.
Потом, когда чернота с алыми всполохами вокруг растворилась, мы лежали рядом. Близко-близко, но не как любовники, не как Дарсис с Маной в спальном мешке. Скорее как брат и сестра, только не из гешвистера, а настоящие родные. Лила плакала и плакала, а я утирал ей слезы и перебирал пальцами длинные рыжие волосы.
«Какая я была дура, да! – вдруг сказала она и засмеялась сквозь слезы. – Я думала: ты – мой, только потому что сражался за меня с полчищами грязных мизгоров. Ссорился с Синими ушами и Маной, когда хотел спасти меня из тяжелого облака, да. Но нет, ты всегда играешь со смертью ради других. Ради кого угодно, да! Всегда, да! Кроме себя самого, да! Какая дура, да!».
Она уткнулось мокрым носом мне в плечо. Ее слова почему-то напугали меня.
– Неправда, никакой я не супергерой. Я подвел многих. Бросил в беде…
«Скажи мне. Если бы я была твоей возлюбленной, ты бы оставил меня в тяжелом облаке, да? Если бы ты влюбился в меня, то не пошевелил бы тогда и пальцем?»
Ладони у меня вспотели, губы онемели.
– Что?
«Твоей любимой может быть только та единственная, которую ты бросишь в пропасть не задумываясь, – Лила усмехнулась. – У этой счастливицы самая несчастная судьба, да».
Ледяные иглы вонзились мне в виски. Юля Юля Юля ля ля ля я я я… сгинула в нулусе. Какой паршивый Супермен забьет болт на свою Лоис Лейн? Я?
– Замолчи, – закричал я и отдернулся от нее. – Она мне никто, поняла? Никто! Я бросил ее, чтобы спасти семью.
Лила нащупала мою ладонь и сжала ее.
«Я ей завидую, да. Она настолько дорога тебе, что ты посчитал ее неважной».
– Что за бред ты несешь?
«Она настолько дорога тебе, что ты посчитал ее неотрывной частью самого себя»
– Что? Да как это вообще увязывается друг с другом?
«Просто, ведь самое неважное – нет, самое вредоносное – существо в мире – ты сам. Так ты думаешь, да».
– Все перестань! – прошипел я. – Хватит, слышишь!
«И ты так сильно полюбил эту несчастную счастливицу, и в то же время так сильно ненавидел себя самого, что и ее тоже возненавидел, да. Возненавидел самую дорогую частичку своего сердца».
Мои глаза вдруг прекратили видеть – ослепли от слез что ли?
– Все уже кончено! Я ее больше не чувствую, все кончено. Поэтому прошу прекр…
«И ты бросил ее …»
– Я только хотел спасти сестру!
«…В опасности…»
– Мою маленькую сестренку! Пойми…
«…И сказал себе: Прости…
Меня сотрясли рыдания.
– Прости, Юля. В общем прости. Так я себе сказал.
Дальше я помнил только, как Лила обнимала меня за затылок и легонько целовала в лоб и щеки. Помнил, как сидел с ней рядом и плакал, плакал, плакал. Помнил, как мы молчали, а раскаленные угли шептались в очаге. Из отверстия в потолке на нас смотрело звездное небо. Где-то там в космической дали все еще затухала алая Т Игрил Вериате. Звездам вообще везет: у них даже предсмертные судороги длятся вечность.
Когда наконец настало время уезжать, тенетники столпились под холодным утренним солнцем на окраине стойбища и смотрели, как Мана, Дарсис и я взбирались на геккондов. Неспокойный северный ветер стучал в китовые шлемы на наших головах. Белые отполированные костяные доспехи слепили глаза как мех слейпнира. Качались полные провизии сумки на крупах животных.
И когда стойбище растворилось среди трав, разноцветные векторы – сожаления, облегчения, волнения – прекратили долетать до меня оттуда. Только векторы розового цвета долго еще преследовали нас.
