Григорий Володин
Питомцы апокалипсиса
Глава 26
– Ехли хтрухите, никто из вах не ихбежит моего гнева! – закричал я на русском, усаживаясь на трон Овако.
Белый шитый золотом плащ смялся под моей бундой, через штаны между булок колом воткнулась толстая шерстяная складка. Я крепче стиснул пальцами каменные подлокотники.
Секрет самого властного узурпатора, сказал Овако, в том, чтобы ни в коем случае не чесать зад на людях.
– Никто!
Уже через два дня, благодаря спрею Мимира, мое горло исторгало членораздельные звуки. Волдыри на обожжённом мясе полопались и прошли. Тело тоже постепенно зарастало розоватой как у младенца кожей.
Как ствол пистолета, я наставил дрожащий указательный палец на вытянувшиеся лица ярлов. Племенные предводители унголов прибыли в Олсо, чтобы увидеть грозного Волшебника, победителя Овако Веселого, и явно не ожидали встретить напуганного обожженного коротышку.
С моих заживающих рук сорвались страхпули. Прозрачно-серые виноградины осыпали соломенные головы ярлов. Могучие воины обмякли и, словно снесенные рукой великана, враз попадали на пол.
Второе правило непоколебимого узурпатора, по версии Овако: быть выше всех.
Ярлы хрипели и стонали. Сами каменные своды грохотали от ужаса. Сама утроба земли дрожала от оскала на моем лице.
Я встал с трона и прошелся среди ползающих как муравьи вождей. Каблуки моих блестящих хромовых сапог звонко стучали по камню. Великоватый плащ шуршал полами.
– Я шехть лет не ел малиновые йогурты! – вопил я на русском. – Не читал комикхы! Шехть лет без Человека-Паука, предтхтавляете!
Ярлы затряслись от моего разгневанного взгляда. Овако, сказал: настоящие тираны всегда чем-то недовольны. Кричи, иномирянин, каждое слово веско, растягивая, смакуя. Неважно, что конкретно. Неважно даже, на каком языке будешь орать. Главное, грозно сведи брови и требуй невозможного, Волшебник.
– Похтер Халка! Хочу похтер Халка.
Распластанные ярлы тянули ко мне руки. В желтых глазах сияли слезы и боль. Аксамитовые поножи скреблись по полу при попытках встать на колени.
«Веди нас! Веди, Великий!»
Как просто стать мессией у народа, который признает только закон силы.
И забурлили подземные туннели под Седыми равнинами. Великие ярлы спешно перебрасывали в Олсо войска вассалов со свитами. Тысячи унголов топтались в очередях у складов оружия. Набитые винтовками вагоны катились под навесами из земли и камня от северных берегов. В костры мрачных унгольских богов лилась кровь из сжатых в кулак порезанных ладоней. В тех же кострах хирурги-кумо калили ножи и скальпели.
Ночью ярлы совещались об атаке на Западный филиал Центра. Бледный Дарсис сидел в стороне и информировал о слабых местах в защите крепости или количестве артиллерийских орудий филиала. А я в нарядном плаще сидел во главе стола и учился спать с открытыми глазами.
«Теперь решим насчет заслона», – поднял тяжеловесную руку Овако.
«Заслон позже» – сказал Дарсис.
– Что за захлон? – спросил я, зевая.
«Тара для боеприпасов, – Дарсис не отрываясь смотрел в канареечно-желтые глаза Овако. – Позже».
Овако помедлил секунду и кивнул.
На рассвете второго дня в карстовой пещере веселый ярл учил меня с Маной стрелять из унгольской винтовки, рубить унгольским топором. Свита из советников и жен ярла наблюдала в стороне. Из винтовки я стрелял по сталактитам неплохо, а вот топор каждый раз вылетал из рук от крепкого удара ярла.
Гигант вскидывал светлые брови.
«Веселый Овако точно проиграл тебе?»
Хотелось запустить в него страхпулей, но дядя Бен не одобрил бы. С великой силой приходит великая ответственность и всё такое.
Зато Мана уловила суть рубки на острых железках сразу. Как бешеная шельма кружила по пещере, увлекая огромного ярла за собой в узкие проходы между валунами. Топор перекочевывал у нее из правой руки в левую и обратно, удары ее оставляли неглубокие зарубки на белоснежном доспехе ярла. Сам гигант ни разу не достал ее кожаную куртку в стальных заклепках. Юркая бразильянка отскакивала от широких взмахов его топора за высокие поросшие мхом камни. На незакрытом шлемом мокром лбу Овако вспух рыжий канат-вена.
«Женюсь, – выдохнул ярл после учебного поединка, вытирая полотенцем лицо. – Сразу после похода закатим свадьбу».
Тут же крупная широкобедрая унголка пихнула ярла кулаком в живот.
«Лучше бы о уже имеющихся тридцати женах вспомнил, старый развратник»
Потом наедине ярл пожаловался мне, что вот так женщины обрубают на корню наши мечты.
«Береги свою юность от коварных женщин», – изрек многоопытный женатик. Я спросил, сколько ему лет.
«Двадцать шестой год пошел», – ответил ярл, расчесывая растопыренной пятерней лохматую бороду с седой прядью.
– Ого, – не выдержал я.
«Слушайся моих советов, Волшебник, и ты умрешь седовласым старейшиной, наплодившим ораву детей и внуков, в возрасте тридцати пяти лет»
Я пообещал подумать над предложением.
Ранним утром четвертого дня запели призывные трубы, взревели заведенные двигатели карс. Сырой подземный воздух разорвали тысячи звуков. Объединенная армия унголов выехала на войну.
Колоннады машин мчались по черным неосвещенным туннелям. Свет фар выхватывал каменные гребни на потолках и стальные балки-подхваты вдоль стен. Десятиместная карса-внедорожник ярла Овако неслась в голове длинной колонны. В кабине, кроме ярла, Дарсиса, Маны и меня на жестких, закрепленных вдоль стенок кузова креслах тряслись четыре воина в полном аксамитовом доспехе. Один из них Орпо. Его бледно-желтые глаза в прорезях глухого шлема пытались прожечь в Дарсисе дыру.
Легкая кроваво-красная броня защищала ассасина от случайной гравитационной волны. Свежая алая каска отбрасывала тень на тонкий воротник из аксамита. Прочные красные пластины Дарсис навешал по всей черной кожаной одежде, от голенищ сапог до плеч. Больную ногу обвивали хромированные обручи экзоскелета – разработки лобов.
В Олсо ярл настоял, чтобы меня и Ману тоже облачили в аксамитовые доспехи.
Не успел я согласиться, как стройная златовласая унголка взяла меня за руку и увела в темную комнату. Мягкие ладони сунулись мне под мышки.
«Давай. Сними плащ, Волшебник»
Я обернулся к двери, но три белокурых головы заслонили падавший из коридора луч света. Девушки улыбнулись – ослепительные зубы вспыхнули в черноте.
«Мы преодолеем это вместе, Волшебник».
Унголка, с которой я пришел, забралась сзади под плащ, под кофту и там заелозила по мне, по голому мне. Мамочки! Другие девушки обхватили меня с трех сторон. Мои глаза привыкли к темноте и увидели изящные линии гибких тел. Мои руки затряслись в ласковых тисках, как дизельный мотор на холостом ходу.
Девушки сами расстегнули застежку моего помпезного плаща. Стянули кофту. Потом штаны. Потом белье. В шесть рук унголки подняли меня над полом, раздвинули колени. C ног исчезли сапоги вместе с носками. Бедер коснулись кончики ледяных пальцев. Я зажмурился. Под кожу набились миллионы ужасно-приятных игл. Разум понесся в лазурные дали. Глубокое чистое небо проглотило меня.
Очнулся я один на полу – закованный в твердый белый аксамит. Литая броня целиком спрятала меня от окружающего мира. Конусный глухой шлем с прочным воротником скрипел при повороте головы. Округлые снежные щитки защищали соединения на суставах рук и ног. Цельноаксамитовая юбка закрыла тело от поясницы до колен.
Несмотря на толстый слой брони, панцирь был не тяжелее зимней телячьей дохи из подмосковного детства. Двигался я в нем свободно. Когда организм ареопов выделял вместе с аксамитом цемент-клей, волокнистые клетки затвердевали и саморазрушались только спустя месяцы. Я испугался, что мой доспех по-другому и не снять. Как назло, мочевой пузырь тут же попросил облегчиться.
Ища застежки на броне, я вылез в коридор и с грохотом врезался в Ману. Бразильянку заковали в точно такие же алебастровые доспехи. Шлем Мана как-то сняла, конусная кастрюля с поднятым забралом лежала в изгибе ее локтя. Мана вспыхнула и тыкнула закованным указательным пальцем мне в нагрудник.
– Хоть раз вспомнишь об этом – и ты труп.
– О чем?
Пунцовые почти зажившие щеки Маны совсем накалились. Даже сырой подземный воздух вокруг нас будто высох.
– О том, как нас запихнули в это! О чем еще!
Мои глаза невольно уставились на юбку Маны.
– Тебя там тоже трогали?
Мана сморгнула слезы.
– Ты – чудовищный извращенец, ты сотни раз это делал. А у меня все не так должно быть. Еррадо, не так!
Я вспотел под доспехом. Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не пропустил самый важный момент в пубертатном возрасте. Второй раз не пропустил.
– Что не так? – сглотнул я.
Мана дернула руками, показывая на всю себя.
– Ходить голой на людях! Что еще? Голой! Полностью! Без трусиков!
Она двинулась прочь, а я вытягивал вслед ей шею – пытался углядеть блеск новой розовой кожи между белыми пластинами сочленений. Жалко, юбку слепили длинной, почти до колен.
Туннель раздался в стороны и оборвался, как треснутый раструб валторны. Лес окружил нас разнообразием цветов. Под землей все серое с белым. Не хотелось отрывать взгляд от ясного голубого неба.
Карсы рванули по свежим грунтовым дорогам – их в лесу прорубали дорожные команды все три ночи. Трясло на пропущенной поросли и ухабах. Скалистые отроги Серых гор таяли в утренней дымке за нашими спинами.
Разбитая на сотни рукавов, унгольская армия выныривала из-под земли с южной стороны Серых гор. На поверхности белые ареопы поворачивали на запад. Ревели моторы, стонали резиновые покрышки, стучали корпуса зенитных ракетных установок о сталь кузовов. Грохот армии заглушил лесные звуки.
Наша колонна взбиралась по склону огромного холма. Темно-зеленые кроны внизу уходили к далеким красно-черным вспышкам. Царство боли.
– Ярл!
Овако молча смотрел вперед.
Сняв шлем, я приник лицом к смотровой щели над креслом. В восточном небе, почти у самого солнца, сверкали маленькие сиреневые крылья. Воздушные звенья ананси.
– Ярл! На другие отряды напали.
Далекие флаеры выпустили тысячи ракет. Навстречу им гаркнули унгольские мортиры. Небо разорвало взрывами встретившихся снарядов. Почти сразу взрывы, как дождевые капли на окне, стекли в лес, к унгольским колоннам.
Я заорал:
– Кретин, ты оглох? Твои унголы умирают!».
Не поворачиваясь, Овако кивнул.
«Да, это заслон».
Тысячи жизней затухали как свечи. Рвались бозонные снаряды, тряслась земля. По всей равнине пушистые кроны испарялись во взрывных вихрях. Все живое распадалось на атомы. Разрасталось черное пятно пустыря. Блестели на солнце лужи – прах леса, жидкие трупы.
– Что? – не понял я.
«Заслон, – повторил ярл. – Наша тактика. Отдельные части примут на себя атаку с воздуха, чтобы остальные прошли дальше».
Черное облако в красных всполохах повисло над исчезающими, словно призраки, деревьями. Это кричали ауры умирающих. Кричали как им больно. Видел облако только я. Но знали о нем минимум еще двое. Ярл и…
– Тара для хнарядов? – повернулся я к убийце.
Ассасин пожал плечами.
– Скорее наоборот – мишени для них.
– Ты ховрал мне!
– А для чего еще ты потащил массового убийцу с собой? Чтобы принимать неподъёмные для тебя решения. Так я принимаю.
Кроваво-черное облако тянуло кровавые щупальца в узкие окна нашей карсы. Все тише и тише грохотали мортиры обреченных. Мы уносились прочь от бойни.
– Это необходимая жертва, – сказала Мана, глядя в колени.
– Это убийство, – сказал я и повторил на унгольском.
Овако приподнялся с кресла.
«Век унгола короткий, Волшебник. Смерть в бою ведет нас к бессмертию. Битве с врагом мы жизнь от колыбели посвящаем. В рубке голов отрада наша. Так и ты улыбнись за братьев наших».
Толстые пальцы ярла сжали уголки моих губ и натянули их вверх. Я ударил кулаком по гигантским ладоням. Аксамитовые рукавицы с грохотом отскочили друг от друга.
– Чушь полная! Я видел лицо Мишабы перед смертью. Ни черта она не радовалась.
Ярл рухнул обратно в кресло.
«Мишаба… кто это?»
«Моя невеста», – сказал Орпо, не отрывая взгляда от Дарсиса. Солнечные лучи играли золотом в соломенных волосах унгола.
На лице ассасина мускул не дрогнул, ресница не колыхнулась. Не услышал? Ярл поскреб пальцами аксамитовый нагрудник.
«А, ту, что Красный убил? Симпатичная была?»
Орпо словно застали врасплох. Воин завертел головой.
«Если бы я помнил… Ее лицо растаяло в моей голове как масло в печи. Почему? Мы ведь хотели пожениться в день летнего солнцестояния, еще до того как пригретая на груди красная змея уничтожила наш город».
Мана сжала в ладони руку убийцы. От Орпо не скрылось, воин впился взглядом в их соединённые руки.
«Ее лицо как пятно… Странно. Когда она погибла, я неделями не вылезал из Вихревого леса. Надеялся увидеть свою Мишабу еще раз. Увидеть мою девочку живой. Она не вышла ко мне. А ты, Красный? – Орпо вдруг подался к середине кабины. – Ты же часто пересекаешь Вихревой лес, чтобы исподтишка убивать нас? Видишь ее?»
Ассасин молчал. Орпо откинулся к стене кузова.
«В новом году ты сразишься со мной, Красный. Запомни».
Лиловые губы ассасина разомкнулись.
«Нет. Ты опоздал. Меня зарезервировали на два года».
Те двое мальчишек возле палаты Дарсиса. Его страшные телохранители.
Перед самым нашим отъездом они подошли к убийце. Я видел, как старший мальчик поклонился ассасину и попросил его продержаться до зимнего солнцестояния – дня, когда боги раздумывают, не усыпить ли навечно грязный, подлый мир. В этот день, если миру дозволяется дальше мараться, можно просить богов пересмотреть и другие решения помельче. Кровную месть, к примеру.
«Прошу, доживи год, Красный, – сказал мальчик. – Не хочу, чтоб моя мама умерла не отомщенной».
Второй мальчишка кивал в сторонке.
«Красный, а если вдруг братика убьешь в новом году, – сказал он. – То и до следующего года, – мальчик показал два маленьких пухлых пальца. – Два года, выходит. Два года проживи, Красный. А дальше как хочешь. У нас с братиком все равно нет больше никого. Ладно? Два?»
Тогда Дарсис сказал двум сиротам: «Ладно». Мальчишки сразу заулыбались.
Сейчас в сотрясаемой кочками карсе убийца унголов вдруг оскалился в хищной улыбке птеродактиля:
«Орпо из Монтехро, в своем желании ты не одинок. Но я не буду против, если ты поменяешься местами в очереди с парой сирот».
Рассветало, редел лес. Разбитые колеи оборвались у пустынного Западного шоссе, древней дороги ананси. Черное гладкое полотно потянулось перед нами. В карсу заглядывали зеленые холмы и красивые стройные деревья.
Вдруг небо взвыло. Кругом загрохотало, снаряды засыпали деревья и лесные поляны. Дорогу словно накрыло крышей из стальных жердей. Бозонные ракеты вонзались в крыши карс, взрывались. В пробитых кабинах и кузовах воздух дрожал, шел волнами, отряды унголов внутри мигом распадались на шипящие струи воды. Высокие воины таяли, как туман. Вскинутые руки исчезали вместе с белыми рукавицами, в бурые лужи падали топоры, каменные щиты, винтовки. Оставшиеся без водителей и пассажиров машины врезались в деревья, скатывались в канавы и замирали – пустые, почти целые, только крыши дырявые или лобовые стекла разбитые.
Колонна не останавливалась. Мы неслись по разрываемому огнем шоссе. В грузовик справа от нас воткнулся клюв ракеты, вихрь взрыва испарил отряд внутри. Машина резко вильнула, перевернулась прямо перед нами. Повреждённый мотор взорвался, волна пламени разбила лобовое стекло нашей карсы. Жар опалил мое лицо под шлемом. Я закрыл рукой глаза, другой стиснул плечо Маны. Она словно не заметила. Спина бразильянки развернулась к огню, закрывая Дарсиса. Ну конечно.
Водитель выровнял движение, мы обогнули останки машины. Вскоре увидели, что нас задело всего лишь отголосками битвы впереди.
Прямо из карсы я смотрел на сотни разбитых грузовиков, развороченных танков, траншеи, следы взрывов.
Другие ярлы прибыли раньше и уперлись в крепость Гарнизона за дорогой. Их мортиры и зенитные ракетные установки без толку изрыгали ливень огня по лабиринту траншей. Дальше к лесу полчища воинов в белых панцирях прыгали на бетонные стены. Напрасная смелость! Очереди из гравиметов ананси расшвыривали их, словно сухие листья. Густая россыпь переломанных тел оставалась на черном асфальте и зеленой траве.
Чтобы не подпустить унголов к Западному филиалу, ананси воздвигли на высоком холме бетонные стены, выкопали траншеи, опутали их колючей проволокой. Стальные колпаки башен-турелей вертели толстыми стволами, изрыгая град бозонных бомб сверху на конусные шлемы воинов.
Кругом все горело, ревело, ломалось, гудело. Воины Овако выпрыгнули из карс. Мы вместе с ними. Небо перепоясывали туманные линии гравиволн. Сбоку взорвался танк. Кусок горящей брони отлетел и придавил троих воинов. Предсмертные крики чуть не разорвали мои барабанные перепонки.
Впереди, у дороги, унголы выгрызли ямы. Мы залегли туда. Коричневые гребни взрытой земли закрыли нас от черных, в горелой саже, колпаков турелей.
Я выглянул из ямы. На колючей проволоке у траншеи висели грязно-белые клочья доспехов. Или, может, костей – они тоже белые. В лиловом вереске чернели разломанные винтовки.
Поодаль пехота унголов, словно армия белых призраков, рванула на штурм. Турели открыли по ним навесной огонь. Бозонные ракеты накрыли холм. Минуты три грохотали сапогами по склону сотни воинов, еще через две минуты – несколько десятков, прошла еще минута – только пустая голая земля зияла черной воронкой. Ни тел, ни частей тел. Ни упавшего аксамитового шлема, ни оброненной рукавицы. Ни травинки. Только винтовки и топоры валялись в сырой мертвой земле.
«На штурм!» – взревел Овако своим вассалам.
– Нет! – заорал я. – Хтойте на мехте.
Никто меня не слушал. Белые полки поднялись из укрытий. Я взмахнул ладонями. Сотни страхпулей обрушились на вассалов ярла. Унголы рухнули обратно в ямы. Из закрытых шлемов раздались глухие рыдания.
– На мехто, олухи, – повторил я. И прицелился к турелям. Ауры солдат Гарнизона едва светились. Слишком далеко. Я обернулся к Мане и Дарсису:
– Охтавайтехь тут.
Затем выпрыгнул из ямы. Большое мертвое поле тянулось передо мной. Мои сапоги захлюпали по лужам. Брызги растаявших унголов летели мне в глаза сквозь прорези шлема.
Турели с вздернутыми толстыми стволами нависли как гигантские черепа со свистелками в зубах. Я обрушил лавину страхпуль на толстую сталь башен и бетонные ограды по бокам.
Сзади бабахнуло. Меня ударили, я упал и покатился по склону. Забрало полностью залепило брызгами грязи. Темно. Встав на колени, я стянул шлем.
Все вокруг окутали тучи дыма. Распластанная Мана тяжело дышала рядом.
– Раскомандовался он, – выдохнула бразильянка. – Вот догнала и врезала, в следующий раз будешь знать.
В ушах звенело. Выше, где я только что стоял, землю изгрызли глубокие воронки от снарядов мортиры. Дрожь пробрала меня.
– Бей меня, пожалуйста, почаще, – попросил я, икнув.
– Мазохист, – хмыкнула Мана.
Мы поползли обратно в ямы. Над нашими головами свистели снаряды. Унголы продолжали бомбить по турелям, даже не подозревая, что только что чуть не укокошили своего мессию.
Уже у подножия холма мимо нас прогрохотали воины Овако. Дарсис махал бозпушкой унголам в сторону крепости.
– Куда Овако? – спросил я.
Ассасин косо глянул на меня.
– Турели затихли, я сказал ему наступать.
Наверху белые ареопы прорвались сквозь колючие проволоки. Тысячи воинов хлынули за стены. Солдаты Гарнизона ползали в траншеях без сил. Мой страх поверг немногочисленных врагов. Сейчас унгольские винтовки методично расстреливали беспомощных, распростертых на земле ананси. Черно-красное облако боли развевалось над полем боя.
Без слов я отошел к дороге и забрался в нашу карсу с разбитыми стеклами. Закрыл глаза. Зажал ладонями уши.
Далекие выстрелы все равно гремели в тишине.
Глава 27
К вечеру армии ярлов продвинулись к Западному филиалу. Лес исчез, и посреди равнины выросла огромная крепость. В фундаменте бетонных стен торчали пупки из монолита – доты. Из их узких амбразур орудийные стволы сметали все живое шквальной гравиволной. Навесной огонь артиллерии лился на все подступы. Головы не поднять.
Прибывшие до нас унголы не только головы подняли. Белые воины с воплями, с именами богов на устах выскочили на поле перед стеной, презирая смерть. Из-под белоснежных сапог взмыла птица, дергая раздавленным крылом. Россыпь снарядов запачкала голубые небеса, и тень птицы растаяла в красных разрывах. Сквозь клубы дыма и песка штурмовики неслись на врага. Мир сжался до прицела винтовки, сузился до лезвия топора.
Бежали недолго: гравиволны скосили плотные полки, как сено. То тут, то там вырастали грязно-белые курганы из тел, меж которых черными ужами ползали санитары-кумо в поисках раненых. Визжали над трупами бомбы.
Мы остановились за укреплениями и траншеями других ярлов. Унголы высыпали из грузовиков и копали землю. В вырытые ямы стаскивали ящики со снарядами. В нескольких метрах от покрышек нашей карсы гудел в облаках пыли поток машин с повозками. Об их борта стучали громадные стволы перевозимых мортир. Позади тянулся полк черноспинных танков.
В самой дальней от крепости траншее собрали совет ярлов. Дарсис сказал, что до завтра нужно захватить филиал. Иначе утром нас возьмут в тиски с двух сторон и раздавят. Подмога Гарнизона из Адастры уже должна быть где-то у Вихревого леса.
Ярлы заспорили друг с другом, кто поведет пехоту, и кто возглавит артиллерийский обстрел. День догорал, прохладная тень накрыла окопы, а ярлы вскипали только еще больше. Разумные доводы уступили место грязной брани, засверкали лезвия топоров.
Я выпустил страхпули, предводители попадали на колени.
– Похтер Халка! – закричал я. Дикари в ужасе прижались к стенам траншеи.
Негромким голосом Дарсис посоветовал под прикрытием артиллерии отправить танки в атаку. К воротам филиала.
«Гравиметы сотрут их за полчаса», – проворчал Овако, вставая на ноги.
«За двадцать минут, – кивнул Дарсис. – Хватит, чтобы пять карс с умником подобрались вплотную к северной стене».
И танки поползли на неприступные стены. Снова загрохотало. Как только позади очередного гусеничного зверя оставалась невидимая граница, его поднимало и отбрасывало назад. Глыба черного металла катилась по полю, сминаясь, словно картон, втыкались в землю оторванные хоботы-пушки. Пока танк летел, открывался люк, наружу выпрыгивали унголы – их тут же раздавливали чудовищные гравиволны.
Из карсы я смотрел на самоубийственную атаку. Под защитой деревьев мы объезжали по кругу крепость. Меж стволами иногда белели неподвижные тела на покрытом воронками поле. Унголы гибли и гибли.
Как только угол крепостных стен остался позади, пятерка быстроходных карс рванула через травяное поле. Наш вездеход прикрывали спереди две машины, по бокам – еще две. Оборонительная стена ананси вырастала над полем. Серыми холмами поднимались доты. Длинные стволы гравиметов уставились прямо в лобовые стекла карс.
Трясясь на ухабах, Овако сжал огромной ладонью сигнальную ракетницу.
«Волшебник?»
Я уставился в черные амбразуры дотов и попытался нащупать врагов.
– Еще ближе.
Бетонные колпаки дотов нависли как горы. Мы почти вплотную подобрались к заборам из колючей проволоки. Водитель нервно оглянулся на меня. Мана, Дарсис, Овако, воины ярла схватились за кресла.
Я ощутил солдат Гарнизона, очередь страхпуль тут же выстрелила из моих рук.
Стволы гравиметов вдруг шевельнулись. Прозрачные как туман линии изукрасили синеву неба. Ярл заорал:
«Волшебник!»
Страхпули соскользнули с аур солдат, бессильные, как брызги дождя. Меня прошиб пот.
– Не хработало! – я почему-то заорал на Дарсиса, вцепившись в аксамитовые пластины на его куртке. В медово-желтых глаза ассасина не отразилось никаких эмоций.
Туманные линии ударили по карсам впереди. Машины взорвались. Два ярких костра вспыхнули перед нами. Водитель дернул руль в сторону. Меня швырнуло на пол, затем на ярла и на Ману.
На полном ходу Дарсис резко дернул ручку двери.
– Выпрыгивайте все!
Свистящий ветер ворвался в салон. Пока все бросались наружу, я бил бесполезными страхупулями по дотам. Вокруг туманные трассы гравиволн взрывали землю, вырывали с корнем траву, чахлые деревья. Водитель вцепился в руль, пытаясь совладать с машиной. Внутри остались только он, Дарсис и я.
– Я погубил нах, – вырвалось из моего рта.
– Прыгай, дурак, – ассасин пнул меня ботинком в грудь. Я кубарем вылетел из машины.
Завыло небо. Гребень огромной, словно вулканической, воронки ударил меня по зубам. Призрачно-туманный занавес накрыл травы над головой. Взрывные вихри обрушились на поле. Комья земли полетели в лицо. Мои глаза сами собой зажмурились.
Разум унесся прочь от бойни. В кромешной темноте что-то заблестело. Будто в ночи замигали фары дальнего света. Чистые белые звезды подхватили меня и тут же окрасились в красный цвет. Из их кровавых лучей соткался крик:
«Где ты?»
Ветер бил по ушам, гремел воздух. Она неслась среди звезд, словно была одной из них.
«Где ты?»
Золотые глаза вонзили взгляд в самую душу. Она требовала, она вопрошала. А я молчал. Здесь опасно. Здесь смерть. Не лети сюда.
«Это решать не глупому питомцу!»
Да иди ты! Сама сказала, у тебя давно больше нет питомца.
«Какой же ты равнодушный человек!»
Сказала амебная пришелка!
«Хватит! Я знаю об атаке унголов. Где ты?»
Сама догадайся. А лучше сиди дома.
Огромное расстояние между нами поглотила горячая пена страстей и слов.
«Эгоист».
Овца на заклание!
«Мерзавец».
Стерва!
Резкий гул ворвался в усыпанную звездами темноту. Я открыл глаза. Кругом вились клубы пыли и песка. Вдали грохотали взрываемые танки. Возле меня лежал без сознания Овако. Беспомощного ярла охраняли два воина во главе с Орпо. Мана и Дарсис сидели тут же, в глубокой воронке. От пушек крепости нас черным горбом заслонял перевернутый взорвавшийся вездеход. Скрюченное тело водителя торчало из разбитого окна.
В который раз, не вставая, я выстрелил страхпулями, и они стекли с аур невидимых ананси, как слезы по щеке.
– Моя хила не работает. Но почему?
– Психостимуляторы, видимо, – Дарсис снял каску и вытер ладонью взмокшие волосы. – Солдаты Гарнизона принимают их, чтобы повысить выносливость. И притупить чувства.
«Атакуем стены!» – Орпо вдруг вскочил, вскинув винтовку. Дарсис бросил каску в унгола.
«Не высовывайся, дурак».
Глухо стукнуло, каска попала по шлему. Орпо развернулся, дуло винтовки уставилось в лицо ассасина.
«Красный, тебе конец!»
Резко унгола отбросило назад и долбануло шлемом о смятый кузов карсы. Мана опустила гравипушку и взглянула на других унголов.
«Тащите его в укрытие».
Воины переглянулись и поползли за упавшим в траву Орпо. На другой стороне поля все тише гремели танки – наш отвлекающий маневр. Я снял шлем, затем стянул рукавицы с ладоней.
– Что-то задумал? – спросила Мана.
– Есть шанс, что, чем ближе я ударю, тем сильнее подействует.
Мана нацелила гравипушку мне в лицо.
– Никуда не пущу. Или тебя снова ударить?
Я ухмыльнулся и протянул ей левую руку.
– Конечно. Как скажешь. В любом случае, сначала вывихни мне палец.
– Что?
– Постарайся хорошо.
– Постараться вывихнуть тебе палец? Ты снова спятил?
– Ладно, сам справлюсь.
Я резко дернул мизинец. И тут же, заорал, согнувшись пополам и прижав левую руку к груди. Слезы накатили на глаза.
– А-а-а…найдите… а-а.. ракетницу, – закричал я и бросился из воронки. Нельзя попусту терять драгоценную боль.
Впереди выросли неприступные холмы дотов. Перед ними щетинились зубьями ряды колючей проволоки. Землю вокруг словно всковыряли гигантскими вилами. А наверху солнце катилось к краю безмятежно-безоблачного неба. На бегу я вывихнул еще и безымянный палец, едва не потеряв сознание. Больпули наполняли невидимый магазин.
Сзади хлопнуло. Толчок в спину подбросил меня в воздух. Я рухнул за первым рядом колючей проволоки, почти у самой крепостной стены. Левая рука кровоточила. Распухшие, вывернутые в сторону пальцы скрылись под красным потоком.
Я отполз в рытвину, вжался в землю. Вверху стихло. Голова раскалывалась, что добавило патронов в заготавливаемую ударную волну. И я ударил.
Ауры ананси прогнулись под моим нажимом. Поток боли вонзился в солдат на стене, парализуя на время.
– Хигна-а-а-ал! – заорал я. Какая-то сила вздернула меня на ноги, побежал вдоль колючей проволоки. Красно-черный град извергался из меня по амбразурам крепости. Длинные стволы гравиметов молчали. Темнеющее небо пронзил зеленый огонек, с шипением оставляя след из дыма.
Тут же над моей головой заревели бомбы. Мортиры унголов обрушили море огня на доты.
Хлестали мины в паре сотен шагов. Неся смерть, снаряды кувыркались в воздухе, а я застыл под ними. В голове опустело. Словно контузило.
Очнулся в какой-то яме. Дарсис держал меня за плечи, а Мана мертвой хваткой вцепилась мне в опухшие пальцы, резко дернула их. Мой вопль разнесся над равниной.
Убийца отпустил меня. Я осторожно пошевелил пальцами, затем согнул, разогнул их и выдохнул:
– Удачно вправила.
– Сиди, – приказала Мана, и я неподвижно ждал, пока она обматывала рану на руке.
Совсем близко визжали покрышками карсы наступающей армии. Над разбитыми стенами крепости реяли разноцветные знамена ярлов. Похоже, осада закончилась.
Мы попали в филиал через трещину, пробитую бомбами в стене. Внутри унголы уже захватили все здания. Отряды воинов в белых доспехах расхаживали по мощеным плиткой дворам, оглядывали с низких крыш окрестности, занимали позиции за гравиметами в дотах.
Очнувшийся Овако сидел посреди большого двора на кожаном кресле, вынесенном из какого-то кабинета. Я спросил ярла:
– Куда вы дели пленных солдат?
Канареечные глаза у громилы стали на пол-лица.
«Какие пленные?»
– Унголы не берут пленных, – сказал ассасин и указал на черный дым в небе за постройками. – Захваченных врагов они сжигают заживо.
Я уставился на черные клубы, ничего не понимая. Зачем столько смертей?
Резко дымную завесу разорвали сиреневые крылья. Закатные лучи сверкнули алым на металле.
«Где ты?»
Юля все же нашла меня.
Дарсис тоже увидел флаер.
«В укрытие! Бомбардировщик».
«Невозможно, – Овако уставился в небо, – мы устроили их звеньям десятки заслонов. Тысячи унголов умерло…»
«Все же один здесь, – бросил Дарсис, – быстро командуй ракетным командам…»
– Это не Гарнизон, – прервал я ассасина, – ярл, прикажи не стрелять.
Овако послушался и разослал гонцов по артиллерийским полкам. Флаер навис над двором огромной птицей.
Бахнуло. Одинокий снаряд прочертил огненную полосу от северной стены до сиреневого крыла. Мое сердце замерло.
«Кретины, – закричал Овако на гонцов. – Кто своевольничал?»
Флаер загорелся и понесся по наклонной вниз, к лесу. Я бросился к открытым воротам. Позади что-то кричали Мана и Дарсис, но в моей голове вновь и вновь, и вновь гремел только один вопрос:
«Где ты?»
«Где ты?»
«Где ты?»
