Григорий Володин
Питомцы апокалипсиса
И я уже не понимал, ее это вопрос или мой собственный.
Солнце осталось за лесом. Деревья тонули в густом полумраке, я брел сквозь него, спотыкаясь на каждом шагу. Моей щеки вдруг коснулись.
– Стас.
Ее тонкие руки почти не ощущались, словно туман. Я схватил Юлю и прижался к ней. Она тоже обняла меня, теперь ее ладони были мягкими и теплыми. Настоящими. Ее длинные волосы рассыпались по моим плечам и лицу.
– Хказал же: хиди дома, – выдохнул я. – Я хам бы пришел за тобой, когда победил бы Гарнихон.
– Что с твоим горлом?
– Так, прохтуда.
– Врешь.
Юля всхлипнула.
– Твоя рыбка…прости. Я кормила ее постоянно, но она все равно умерла, – я молчал – Ты злишься? Я, правда, не знаю, почему…
– Ихдеваешься? – не выдержал я. – Плевать на чертову рыбку. Тут каждый день мрут как мухи унголы с ананхи. Зачем ты примчалахь?
Юля ударила меня ладонью по лицу. Щеку обожгло.
– Ай! За что?
– От тебя пахнет женщинами.
– Что за бред!
– Что на тебе надето? – спросила Юля. – Такое гладкое, скользкое. Это ведь аксамит? – она принялась ощупывать руками мое тело. – Везде, он везде! Это аксамит, это секреты не одной женщины.
Она хлюпнула носом, я сказал:
– Это для защиты…
Мою щеку снова обожгла пощечина. Голова дернулась вбок. И вдруг я ощутил горячие губы на лице.
– Как же сильно ты вырос без меня.
Юля нашла мои губы и поцеловала их. Ух!
Спотыкаясь, мы побрели сквозь темноту. Мои руки обхватывали ее плечи. Перед нами открылась поляна, залитая лунами. Уже наступила ночь.
Тело Юли обтягивал плотный серый комбинезон, который в лунном свете выглядел как обнаженная бледная кожа. Тонкие губы опухли от поцелуя. Тень от ресниц чернела на щеках.
Я повернул Юлю к себе и поцеловал. Мы одновременно упали на колени и обнялись.
Ее шея, ее руки были такими мягкими и ослабшими.
– Раньше я хотел, чтобы ты умерла, – признался я. Юля не удивилась, только кивнула и спросила:
– Потому что ненавидел заботиться обо мне?
Мои губы горели от соли Юлиных слез.
– Наоборот, потому что обожал заботитьхя о тебе. Всю тебя обожал. Эта завихимость убивала меня.
Юля глянула на мой аксамитовый доспех.
– Все изменилось?
– Да, – я рывком поднялся на ноги. – Больше я тебя не обожаю. Прохто люблю.
Юля вложила руку в мою протянутую ладонь.
Глава 28
Вслед за Адалой, я, Мана, Юля, спускались в подвалы филиала. Покрытые серым ребристым кафелем ступени стучали под ногами. Двое громадных унголов Овако сопровождали нас на почтительном расстоянии. Наверху остались чистые белые коридоры корпуса для содержания эмпатов.
– Почему сюда поместили только Динь-Динь? – спросила Мана. Сенсорные светильники на потолке включались за шаг до того, как мы ступали под них. Словно стена тьмы пятилась перед нами.
Когда унголы освободили из камер тридцать шесть эмпатов, мы не нашли среди них француза. Тогда зеленоглазая немка Адала вызвалась отвести нас в особые камеры внизу.
– Там на Рауле тестировали препараты, – Адала вскинула подбородок, дернулись короткие каштановые волосы. – От них он верукт геворден, лишался рассудка. После этого Рауля куда-то увозили на несколько дней. Возвращался он снова здоровым, в разуме. Но все повторялось сначала. Его сводили с ума, где-то излечивали, снова сводили с ума. Бесконечный кошмар.
Юля повернулась, и ее золотые глаза сказали: «Поэтому я не мешала тебе уйти к унголам». Просто жизнь в сказке никого не делает сказочным принцем. Как только Юля улетела бы на орбиту, меня закрыли бы в Западном филиале вместе с другими эмпатами.
– Динь-Динь увохили лечить в инкубаторий в Адахтре, – сказал я. – В одну их таких «командировок» он и нацарапал ребух в палате.
Бросил взгляд на Юлю. «Я больше никуда не уйду».
Ее губы дрогнули. «Как же Лена?»
«Мы отправимся к ней вместе, согласна?»
«Ты хочешь?..».
«Хочу».
Теперь мы с Юлей могли говорить без слов, это происходило все чаще. Я уже не замечал, что произносил вслух, а что нет. Нас соединил свой собственный непостижимо огромный мир. В нем ничего нельзя было скрыть.
За стеклянной дверью пахло лекарствами и хлоркой. На койке лежал Динь-Динь. Холодный свет люминесцентных ламп выставлял напоказ все морщины на его страдающем лице. Исхудалый, обмотанный проводами француз посмотрел на меня с Маной и не узнал. На экране над его головой линия сердцебиения резко ныряла и вздымалась острыми пиками.
Кошмары раздирали Динь-Динь. Его страх наполнял палату серым туманом. Я схватился за корень этого гадства в голове друга и потянул наружу. Пока порожденный галлюцинациями ужас вылезал из Динь-Динь, я и тонул, и задыхался, и горел, и падал с огромной высоты. Пучина мнимых переживаний хлынула сквозь мое тело, как через узкую воронку, во внешний мир и растаяла в воздухе. Я пошатнулся, Мана и Юля подхватили меня за плечи с двух сторон и опустили на табуретку возле койки. Лицо Динь-Динь вдруг дернулось
– Стас…скажи, – прошептал француз.– Ты все еще стесняешься любви больше, чем голого зада?
Я положил дрожащую руку на его тонкое плечо.
– Вовхе нет.
Мана хмыкнула.
– Ага, теперь он совсем не стесняется ходить без штанов.
Я вспомнил, как шел к Мане от инкубатория в больничной рубашке, открытой сзади. И тут же послал ответочку.
– А Мана оказалахь хладкоежкой, предхтавляешь?
– Да ну? – удивился Динь-Динь, – Почему тогда тебя всегда заставляла есть пресную кашу?
– Хотел бы хнать, – сказал я. Новая розоватая кожа на щеках Маны покраснела.
Динь-Динь вдруг уставился в белый потолок.
– Стас, Мана, вы позаботитесь о Зерель?
– Конечно, вызволим ее вместе…
– Ты обещал, – Динь-Динь закрыл глаза. – Теперь я могу поспать.
Я и Мана переглянулись. Адала в ужасе закрыла рот руками.
– Не хмей умирать, – заорал я.
– Так устал…– пробормотал Динь-Динь. – Наконец покой.
– Не хмей!
– Зерель…ты пообещал…
– Он соврал, – Мана схватила Динь-Динь за воротник белой больничной рубашки и затрясла его. – К дьяволу твою Зерель! Тебе надо – ты и заботься! Слышишь? Твоя полудохлая мусе никому не нужна, кроме тебя!
– Поздно, Шахерезада, – улыбнулся одними губами Динь-Динь. Улыбка застыла на его измученном остром лице.
Мана уткнулась лицом в грудь Динь-Динь. Адала заплакала в голос, я отвернулся к стене. За открытой дверью унголы молча ожидали приказов.
В тишине Юля прошла к изголовью койки и вгляделась в экран кардиомонитора.
– Частота сердечных сокращений замедлилась, – сказала Юля.
– Что? Не ихчезла? – вскочил я.
– Замедлилась, – повторила Юля, – как у спящего человека.
– Ах ты, лягушатник! – Мана схватила Динь-Динь обеими руками за горло. Француз распахнул глаза и забился, как куропатка в когтях ястреба.
– Отпусти, бешеная! Я же сказал, что хочу поспать.
– Вот я тебя сейчас и усыплю пире симпч, навсегда.
Я вытер слезу умиления и улыбнулся растерянной Адале.
– Хорошо, что мы не ухпели его похоронить.
Немка почему-то зарделась и переступила с ноги на ноги.
– Данке, спасибо тебе, что спас всех нас.
Я до боли прикусил нижнюю губу.
– Еще нет. Еще не хпах.
Луны освещали захваченный анклав Анансии. Ветер усилился и раздул унгольские знамена до звезд. Выше всех реял рыжий дьяволк Овако на главной башне филиала. Поблекший зверь скалился на восток – туда, откуда завтра придут основные силы Анансии.
Унголы спешно чинили стены. Дарсис учил артиллеристов палить из гравиметов и бозонных гаубиц ананси. Часть сил ярлов отступила в лесные дебри далеко за стенами – чтоб ударить в тыл врагу, когда начнется осада.
На мои плечи легла подготовка основной огневой мощи. Я собрал эмпатов на подстриженной лужайке в самом сердце паутины асфальтовых тропинок. Мана ушла проведать ассасина. В сторонке на траве сидела Юля, прямая как молодая сосенка на планете, на которой она никогда не была, и глядела на нас.
Эмпаты были разных возрастов: от семнадцати до сорока лет. Кого-то продержали взаперти десятки лет после того, как якобы отправили домой из Центра в Адастре. Один мужчина с залысинами поначалу срывался и плакал: Это кончилось, Господи, это, правда, кончилось? Динь-Динь похлопывал его по плечу. Ами, дружище, все позади, скоро мы вернем тебя к твоей голубокожей старушке.
Почти все они владели силами намного лучше меня. И немудрено: ежедневно ананси тестировали их способности, проводили опыты, словно над мышами. Но сами способности эмпатов и по дистанции воздействия, и по его радиусу, и по поражающей силе уступали моим.
Испробовав мои страхпули, Адала упала на колени и всплакнула.
– Ты стак, сильный.
Пробные выстрелы унголов рассекали туманными трассами звездное небо. Я помог немке встать.
– Это потому что я большой трух.
До середины ночи я учил их смещать суставы пальцев, чтобы самостоятельно лепить больпули. У многих долго не получалось. Боялись. После того, как у Динь-Динь наконец вышло, француз согнулся пополам и прижался лицом к коленям.
– А-а-а-а! Дьябло, дьявол, как ты это делаешь? Это же адски больно.
– Привыкнешь, – пожал я плечами, и хотел еще раз вывихнуть себе палец, чтобы показать, как вправлять. Хотя уже у самого слезы висели на ресницах, так все это доконало.
Юля поднялась с земли. «Подожди».
Она пересекла лужайку тремя шагами. Затем резко ударила себя по руке и, даже не моргнув, показала мне вывернутый палец. «Вот. Я могу делать это за тебя».
Все вокруг застыли, глядя на нас.
Я отодвинул руку Юли. «Не можешь. Для оружия походит только человеческая боль».
– Почему они смотрят на другу друга и молчат? – тихо спросила Адала.
– Они не молчат, – улыбнулся мужик с залысинами.
– Кто-нибудь вправит мне долбаный палец? – орал Динь-Динь.
Уголки губ Юли опустились, она отошла и села на прежнее место. На ее левой руке так и торчал мизинец в сторону, пока я не подошел и не вправил его.
– Эй, а мне? – вопил Динь-Динь. – Я жду дольше.
– А ты хам. Кому я только что показывал?
– Думаешь, мне щас до мастер-классов? Я же помру от болевого шока.
– Хейчас выверну тебе второй палец и еще раз покажу на нем.
– Ладно-ладно, сам так сам, – попятился Динь-Динь.
Я погладил пострадавший мизинец Юли, согнул и разогнул его. Все вроде в порядке.
«Спасибо, что показала вместо меня».
Юля отвернулась. Я смотрел на ее черные с алым проблеском локоны, наслаждаясь словом-посланием: «Счастлива».
Сзади раздался вопль на километры. Динь-Динь удалось вправить себе палец.
Когда я взобрался по лестнице в дот возле восточных ворот, Дарсис опирался плечом на станину гравимета и смотрел в широкую амбразуру.
Не поворачиваясь, ассасин сказал:
– Стены починены, дозорные на своих местах. С трудом, но унголы приспособились к оружию Гарнизона.
Я вздрогнул.
– Хпиной что ли видишь?
– Если б не видел, не разговаривал сейчас с тобой.
– Где Мана? – я оглядел узкую пыльную комнату.
– Ищет тебя, – Дарсис одернул куртку с красными пластинами.
– Не хказала, зачем?
– Она и не говорила.
– Тогда почему ты решил?
– С чего ты взял, что в том флаере была Юлирель?
– Ну… я же чудик-эмпат, забыл?
– Все мы иногда эмпаты, умник.
Я посмотрел в амбразуру. Завтра через эту прямоугольную дыру с грохотом польется огонь и смерть. Сейчас в нее заглядывали тихие мирные звезды. Вдалеке чернела кромка леса.
– Не помню, чтобы в Адахтре Ману хоть рах хапирали в карцере.
Дарсис резко сдернул чехол со ствола гравимета:
– Не запирали, ведь ее партнер по гешвистеру – лучший убийца.
Я отшатнулся от прицельной панорамы железного монстра.
– Ты убивал унголов ради нее? Если бы Монтехро не пал, что бы с ней хделали?
Ладонь Дарсиса погладила гладкое железное «подбрюшье» чудовищного оружия.
– Страшное, – ассасин замер. – Знаешь, когда Юлирель позвала меня на танцы, я решил попробовать.... Попробовать жить без Мануэлы.
Вдруг Дарсис отдёрнул руку от гравимета и потянулся к кобуре подмышкой.
– Прости, что разочарую тебя, умник.
Дарсис опустил глаза, рука застыла над распахнутой кобурой. Серая рукоятка бозпушки словно просилась в ладонь к убийце.
– Переживаешь из-за тех маленьких мальчуганов в Олхо? – спросил я. – Ни за что не поверю, что у тебя рука на них подниметхя. Наверняка ты уже придумал какую-нибудь уловку, как охвободить их от дурацкого кровного долга?
– Что б ты понимал! – заорал вдруг Дарсис. Резким движением ассасин захлопнул кобуру и зашагал к лестнице. Обручи экзоскелета на его правой ноге скрипнули, застыв, и Дарсис рухнул на пыльный пол. Я кинулся к ассасину, подхватил за плечо, помог встать.
Дарсис оттолкнул меня на гравимет. Мои руки ошпарил холодом железный толстый ствол.
– Не прикасайся ко мне, человек!
Дарсис отвернулся к лестнице, снова пошел. И снова рухнул. Заевший экзоскелет скрипел при каждой попытке ассасина поняться.
Я снова помог ассасину встать и дойти до лестницы. Больше он не сопротивлялся, только молча сверлил меня взглядом.
Когда мы спускались, держась за перила, он сказал в сторону:
– Передай меня унголам на стене. Они донесут быстрее и вызовут техника.
– Может, у парней-ананхи тоже бывают эти хамые дни, ну как у земных девчонок? – выдохнул я, держа ассасина за плечи и спину.
– Мы не гермафродиты, – буркнул Дарсис.
– Точно?
– Заткнись и тащи, иначе только к утру выберемся.
Я брел по серым тропинкам, словно в тумане. Тяжелый день, тяжелый год, тяжелая жизнь. Динь-Динь и другие эмпаты наверняка уже спали. Юля, судя по ее спокойным мыслям тоже.
На некоторое время я потерял с ней связь из-за того, что ее погрузили в долгий медикаментозный сон. Еще одна дурацкая пытка-испытание перед нулусом. Затем, когда она проснулась и узнала о войне с унголами, тут же угнала флаер с орбитальной станции.
Возможно, я больше не ощущал Лену по той же причине. Кома или искусственный сон – это чертовски плохо, но немного лучше, чем смерть.
Быстрая рука схватила и втянула меня в темную подворотню между подсобными пристройками.
– Мана, чего творишь? Инфаркта моего хочешь?
Ее остриженная голова высунулась из подворотни и оглядела пустую тропу и газон.
– Ты еще не ходил к Дарсису?
– Ходил.
– Значит, дуракам везет.
– Чего? Почему?
– Потому что ты еще жив.
Мана вернулась и схватила мои плечи. Под напором ее ладоней, казалось, аксамитовые надплечники даже затрещали.
– Что будет делать принцесса-инопланетянка?
– В хмыхле?
– Она не вернется в Адастру?
– Хачем? Чтобы умереть? Нет, конечно.
Щека Маны дернулась.
– Во время штурма филиала в погребе прятался один из местных ученых. Дарсис успел допросить этого ананси, прежде чем ярлы и его сожгли.
Под моими доспехами стало мокро.
– Почему Дархих не хказал мне? Я бы охтановил ярлов.
– Не про это речь, – отмахнулась Мана от чужой жизни, как от какой-то мухи. – Ученый сказал, что в филиал никогда не отправляли людей-неэмпатов.
– И?
– Я – не эмпат.
– Не может быть, – хмыкнул я.
– Совсем тупой? Ничего не понимаешь? – Мана прижала меня к стене. – Возомнил себя непобедимым из-за своей дурацкой силы?
– При чем тут она?
– Попробуй ее на мне! – Локоть Маны уперся мне в горло. – Давай же.
В темных глазах Маны сверкнули отражения звезд. Страшно сверкнули.
– Ты хегодня не ела грибов из мешочка Овако? – выдавил я. – Пены изо рта только не хватает.
Я не смог не то что защититься, даже заметить удара по руке. Завизжав, я бы упал на землю, если Мана не вдавливала бы меня в стену.
– Хдурела-а-а?
Мой мизинец торчал перпендикулярно ладони. Подножкой Мана свалила меня дальше в подворотню, мой аксамитовый панцирь звякнул об асфальт, как тарелки ударного барабана. Бразильянка запрыгнула мне на нагрудник, сдавив бедрами с двух сторон.
Ее розовое лицо нависло близко к моему. Из-за кровавого тумана в глазах я почти не видел ее зажившие полные губы.
– Я больше не прет, черная, так что смотри, сколько влезет, – сказала она. – Покажите все, на что вы способны, великий Волшебник!
И она сдавила мой опухший палец в кулаке.
Наверное, я еще никогда так не вопил. Чтобы прекратить муку, я ударил больпулями по Мане. Она дернулась, но удержалась на мне. Лицо ее сморщилось в гримасу, глаза намокли.
– Ух…и это все? – спросила она, сжимая кулак, сжимая в кулаке мой мизинец. – Не такой уж вы и великий.
Я орал и бил по ней волной за волной. Бестолку. В один миг Мана резко дернула мою руку и сползла с меня. Мое тело без сил распласталось на асфальте.
– Пошевели пальцем, – сказала Ману. Я послушался. Мизинец шевелился, опухоль спадала.
Бразильянка прислонилась спиной к стене, опустила руки между колен и выдохнула.
– Ты валишь толпы ананси просто потому что они никогда не испытывали сильных человеческих переживаний. Но что собрался делать, если архонты выпустят против тебя людей, что на Земле прошли через все страхи и боли? – она взяла свой мизинец и с хрустом дернула его. – Если ты столкнешься с такой, как я?
Я подтянулся к ней на локте и глянул снизу вверх. Черно-красные векторы нашей боли заполнили подворотню.
– Тогда ты поможешь, рахве нет?
Мана отвернулась.
– Если Красный убийца сотен прикажет.
Я осторожно взял ее руку в ладони и вставил сустав мизинца в пазл. Мана вздрогнула, не поворачиваясь.
– Кончено, прикажет! Он изменилхя.
– Разве настолько? Его мучают кошмары во сне и наяву, но он все так же спускает курок. Поговори с Юлирель, Стас, пока ты не стал его мишенью.
Я аж выронил ее руку.
– Боже! Да как такое может быть?
– Дарсис ввязался в эту войну, только потому что думал: я в опасности. Но я не эмпат, я не нужна архонтам. Теперь это ясно. А Юлирель им точно нужна. Поговори с ней…
– Я не отдам ее Гертену! – я схватил Ману за плечи. – Я тоже прошел все хтрахи и боли – хдехь, на Люмене, вмехте х тобой. Забыла? Если Дархих вдруг почему-то хбрендит, ты поможешь мне ухмирить его, яхно? Никто из нах ни за что не умрет!
Мана натянуто улыбнулась.
– Какой же ты беби, ребенок!
– Вот видишь…. Подожди, что?
Она прижалась к моей груди и уткнулась мокрой пыльной щекой мне в щеку. Минута за минутой я слушал ее плач, и упорно отгонял мысль, что это прощальная панихида по мне.
Солнце заглянуло сквозь тканевые жалюзи и разбудило меня. Легкие покрывала прекрасно держали тепло, с которым не хотелось расставаться.
Просторная комната наполнялась светом. Ночью мне снились кошмары: дым, пожарища, человек без лица. Может, потому что я занял спальню бывшего директора филиала – вместе с другими ананси вчера его сожгли.
А меньше месяца назад мои руки были чистыми, не замаранными лиловой кровью. Мирное время – всего-навсего прибрежный гребень, за которым кипит море войны и отчаяния.
Вдруг кто-то выдохнул мне в лицо. Я не один?
Закинув ногу поверх покрывал, Юля сопела мне в щеку. Ее волосы рассыпались по подушке. В моей груди словно вспыхнули угли. Как она пробралась? Так вчера упарился, что забыл запереть дверь комнаты?
Я опустил глаза и чуть не ослеп. Жар ударил в лицо. Сразу зажмурился. Черт, Юля лежала полностью нагой!
От ее кожи пахло теплыми солнечными зайчиками, скачущими в уютной детской комнате. Как она близко!
«Сыворотки» давно нет, а внутри меня все так же горячо от одного взгляда на ее кожу. Так, нужно успокоиться и погрузиться в сад безмятежных одуванчиков. Или стать безмозглой тучкой… Бред! Когда эта медитативная чушь помогала?
Я тихонько выполз из-под покрывал. На тумбе рядом с резиновым комбинезоном Юли блестели красные аксамитовые доспехи. На конусном шлеме прямо над забралом выступала выпуклая голова осьминога с шестью маленькими щупальцами вокруг нее.
– Это тебе, – услышал я сзади. – Хватит носить запахи других женщин.
Изнутри доспехи местами сверкали белым: у Юли не хватило времени или аксамита на полный доспех. Поэтому она только покрыла унгольскую броню с двух сторон толстым слоем своих клеток.
Зевнув, Юля села и натянула простыню к подбородку. Я не поверил глазам. «Почему ты сейчас это сделала?»
– Что это? – она сонно посмотрела на меня.
– Это? – указал я на простыню.
Юля пожала плечами, которые слегка высунулись из-под простыни. «Ты всегда стеснялся моего тела».
«Когда тебя волновало?».
«Сейчас волнует, – тонкая морщинка выступила на ее лбу. – Я скучала без Стаса, и кое-что поняла».
– Что же? – вслух прохрипел я.
Придерживая простыню на груди, она подалась к тумбе и взяла расческу, которую я сначала не заметил. Юля замерла, в ее глазах застыло ожидание. Вот оно что. Конечно же, по чему еще ей было скучать? Только по услугам раба. Я потянулся к расческе.
Вдруг Юля перехватила мою руку за локоть и усадила меня на кровать. Скользнув мне за спину, она сама начала расчесывать мою почти лысую розоватую голову. Неуклюже, но осторожно, почти не касаясь новой кожи.
Ее пальцы скользнули мне под подбородок и развернули мое лицо вбок. У меня перехватило дыхание. Полностью голая, Юля нависла надо мной. Сброшенная простыня подминала ее острые колени.
Я попытался отшатнуться, но ее тонкие пальцы крепче стиснули мой подбородок.
«Хватит убегать. Мы больше не гешвистер»
Обнаженная талия согнулась, бывшая хозяйка рухнула на меня. Тукнулась носом мне в щеку. Ее сухие губы зашарили по моему лицу, словно ища глоток воды. «Мы больше не брат и сестра».
Наши рты впились друг в друга.
