Франц Гюгович Герман
Седьмое евангелие от «ЭМ»
В этот осенний вечер погода была ясная тихая и немного морозная. Темнело уже рано. Жорик, Семён и ещё несколько человек из двора просто стояли, беседуя ни о чём.
– Смотри – знамение, – Жорик вдруг показал рукой на небо. Над крышей краевой библиотеки, метрах в пятидесяти или ста над землёй, в полной тишине двигался огромный, геометрически идеальный бублик. Математики такую фигуру называют тор. По внешнему виду чувствовалось, что бублик не плоский, не кольцо, а именно – тор. На фоне звёздного, безоблачного чёрного неба его было хорошо видно. Он был металлического голубовато-серого цвета. Если спроектировать его размеры на крышу, над которой он двигался, то диаметр тора занимал бы примерно четверть длины крыши библиотечного здания. С учётом высоты, на которой он летел, можно было предположить, что он огромных размеров. Тор двигался с постоянной скоростью, не ускоряясь и не замедляясь – он плыл по небу. Дойдя до края крыши, он стал вдруг исчезать. Ощущение было такое, что он заходит за невидимую в небе вертикальную преграду. Как будто уходил за угол дома или, если бы он был плоский, можно было бы сказать, что он просачивается в какую-то невидимую щель. Исчезновение тора было не менее впечатляюще, чем само его появление. Позже, описывая это событие друзьям в институте, Семён говорил, что тор ушёл в подпространство. Все, кто был во дворе, стояли задрав головы и разинув рты. После исчезновения прошло ещё несколько секунд, когда все не сговариваясь бросились на проспект «Мира». Такое было ощущение, что с новой точки обзора тор ещё можно будет увидеть. На «Мира» всё замерло. Сотни людей таращились в небо, но на нём кроме звёзд ничего уже не было видно.
Распросив маленьких ребятишек во дворе, выяснилось, что они заметили этот объект примерно полчаса назад. Они грелись в подъезде и сидели на подоконнике четвёртого этажа, когда вдруг кто-то заметил, что со стороны Енисея медленно движется по небу непонятный объект не похожий ни на самолёт, ни на вертолёт и уж тем более на воздушный шар. Бублик, бублик серо-голубого (металлического) цвета. Это событие, как вбитый гвоздь, засело в памяти Семёна на всю жизнь. Дома он впервые задумался о математическом описании этой фигуры и отыскал её уравнение в своих учебниках по высшей геометрии.
* * *
Летом Семён записался в стройотряд под названием «Протон». Задача стройотряда была: «заносить хвосты», то есть устранять недоделки и переделывать всё, что было сделано не по проекту раньше. Раньше здесь работали заключённые. Это было строительство ТЭЦ-3, в которой в первую очередь очень нуждался «алюминиевый» завод. Вся стройка была по периметру обнесена высоким забором с колючей проволокой, а по углам возвышались смотровые вышки.
Через три дня, как начал свою работу стройотряд «Протон», в городе началось первенство стройотрядов среди вузов по футболу. Семёна пригласили в сборную политеха. Первенство продлилось две недели. Политех вышел в финал, а в финале проиграл институту цветных металлов (здесь Семён и встретился с молочным братом, он стоял в воротах «цветмета»).
На следующий день надо было выходить на работу в стройотряд. Семён решил, что ночевать в стройотряд не поедет, а явится утром на стройку прямо из дома.
На следующий день на стройку приехал один Семён. Весь стройотряд почему-то не явился. Примчался перепуганный прораб и сказал, что «это – катастрофа».
– Площадку под угольный склад надо бетонировать, – объяснял он одинокому Семёну, – сейчас бетон привезут, а кто его будет укладывать? Если он застынет, потом что? Только взрывать?
Бетон, действительно начали везти с половины девятого. Прораб вооружил Семёна совковой лопатой и сказал «чорт с ней, с укладкой, главное кучу раскидать, чтобы бетон не схватился. Надо чтобы бетон в куче оставался не больше двадцати сантиметров толщиной. Выравнивать потом будем. Надевай резиновые сапоги и вперёд». И сам куда-то исчез. Машины – самосвал ЗИЛ-130 – шли одна за другой. Каждый нёс «два и два» кубометра бетона. К часу дня Семён принял двенадцать машин с бетоном и все их разбросал в одиночку. В это время приехал стройотряд. Оказывается у них сломался автобус и они не могли выехать. Семён бросил лопату, стащил резиновые сапоги и побрёл куда глаза глядят. Дойдя до заросшего бурьяном забора, на котором всё ещё была не снята колючая проволока, он рухнул ничком в траву. В голове мелькала только одна мысль: «наверное, так и умирают». И отключился. Очнулся он когда одежда, насквозь мокрая от пота, на нём уже высохла.
– Гори всё синим огнём, – прошептал Семён и больше на работу в стройотряд не вышел.
В конце августа Семёну домой позвонил командир стройотряда.
– Ты чего деньги не получаешь? – сказал он удивлёному Семёну.
– Какие деньги? Я всего один день работал, – недоумевал Семён.
– Прораб закрыл тебе этот день, как за два месяца. Ты же площадку угольного склада спас.
На следующий день Семён получил четыре сотни рублей. Что делать с такой кучей денег сразу даже не придумаешь. Виталик подбил его дней десять провести в Москве. Учёба в институте ещё не началась и друзья отправились посмотреть на столицу.
Однажды, спускаясь в подземный переход на Щёлковской, Семён заметил, как мужик раскладывает небольшой столик. Над мужиком на стене перехода был прикреплён небольшой рукописный плакат: «КНИГИ». Семён остановился рядом с мужиком, который присел на корточки и что-то перебирал в огромной вещевой сумке. Увидев, что кто-то остановился, мужик посмотрел на Семёна и положил толстую книгу на стол.
– Бери – это интересно, не пожалеешь, – мужик загадочно подмигнул. Семён, как загипнотезированный купил книгу. Это был Мартин Гарднер «Математические досуги». Тогда Семён даже подумать не мог, что ровно через двадцать лет он будет обсуждать с Мартином Гарднером свою первую книгу по математике.
После возвращения из Москвы у Семёна начал болеть левый бок. Мать настояла на обследовании. Оказалось, что Семён, благодаря своим «подвигам» в стройотряде, надорвался – левая почка опустилась на одиннадцать сантиметров. Семёну был прописан корсет. Корсет по медицинской терминологии назывался бандаж и представлял собой пояс с многими застёжками, крючками и вставками. Надевать его надо было только в лежачем положении, когда почка находилась на своём месте, а снимать перед сном.
– И долго мне его носить? – спросил Семён врача уролога, который его обследовал.
– А вот станешь постарше, жирком обрастёшь, почка и не будет болтаться. Можно, конечно, подшить, но это серьёзная операция. Сейчас почка функционирует нормально, поэтому лучше без хирургических вмешательств.
* * *
В расписании на третий курс стояли какие-то непонятные предметы: термодинамика, гидравлика, теплотехника, парогенераторы, турбины, сопромат какой-то и ещё чёрт знает что. Математики не было и Семён почувствовал себя обманутым. Первым желанием было тут же бросить институт, но дома мама слёзно просила его этого не делать.
– Уж дотерпи эти три года, получи диплом и я буду спокойна. Время быстро пролетит и оглянуться не успеешь. Потом делай что хочешь. И Семён, скрепя сердце, согласился не бросать институт.
Книга Гарднера потрясла Семёна. Математика заискрилась множеством новых граней. В книге были не только математические чудеса, но и рассказы о выдающихся математиках всего мира. Семён практически перестал бывать в институте. Почти всё своё время он стал проводить в краевой библиотеке. Он приходил к открытию библиотеки и занимал место в читальном зале у окна. Окно выходило в заветный двор и видно было подъезд и окна Тамары. А порой Семён представлял, как над крышей библиотеки летит удивительный большой тор.
Каждый его приход в библиотеку сопровождался одним воспоминанием, от которого Семён никогда не мог избавиться. С одной стороны воспоминание всегда смешило его, с другой стороны – он с ужасом думал, как бы всё могло тогда обернуться. Ведь могли лишить его посещения библиотеки на веки-вечные. А дело было так.
Однажды зимним днём (Семён учился тогда на первом курсе) возвращался он домой и путь лежал мимо краевой библиотеки. Вдруг Семён вспомнил, что ему необходимо зайти в библиотеку и выписать задачи по физике, которые задавали для домашнего решения. А надо сказать, что перед отъездом из студенческого городка они с другом Николаем нагрузились изрядным количеством портвейна «№ 15», который почему-то всегда продавался в студенческом городке. Билет в библиотеку всегда был при Семёне. Пройдя все регистрации и взяв нужную книгу, он устроился в читальном зале. Он уже переписал несколько нужных задач, когда ему стало плохо. «Сейчас вырвет», – подумал Семён, а где находится туалет он не знал. На улице было морозно, а в тёплом читальном зале его развезло. Тошнота волнами подступала из желудка. Поняв, что больше он не может сопротивляться этому состоянию, Семён выскочил из-за стола и кинулся вниз на улицу. Пробегая мимо вахтёрши у выхода, он попытался объяснить, что забыл ручку, а живёт рядом. Выскочив на широкий с колонами портал библиотеки его вырвало прямо на лестницу. Артистично промокнув рот платком, Семён вдруг подумал: «хорошо, что никто в это время не направлялся в библиотеку». Ему представилась такая картина. Поднимается по ступенькам библиотеки интеллигентный человек, может быть даже в очках и с изящным тонким портфелем или даже с папкой. Человек решил почитать свой любимый журнал «Пчеловодство и бухгалтерский учёт» и тут из двери вываливается пьяный подросток и устраивает фантанирующую встречу в полный рот. А если бы в библиотеку шла девушка…
Семён постоял ещё немного на морозе и вернулся в библиотеку, демонстрируя вахтёрше принесённую ручку. Через несколько минут, видимо отогревшись в читальном зале, ему снова стало нехорошо. Причём так, что он понял – до выхода не добежать. Собрав последние силы, он выскочил из зала, рванул первую попавшуюся дверь в коридоре и неогарский водопад портвейна неудержимым фонтаном вырвался наружу. Переведя дух и снова изящно приложив к губам платок, Семён огляделся вокруг. В комнате никого не было. Выйдя за дверь Семён бросил взгляд на табличку и закоченел: «ДИРЕКТОР». Он живо представил себе такую картину. Сидит за столом директор. Благообразная женщина в очках и пишет доклад «Новаторство в библиотечном деле». Вдруг без стука открывается дверь, вваливается какой-то субъект и без лишних слов начинает извергать из себя потоки портвейновой блевотины. Потом артистическим движением выхватывает платок, прикладывает его к влажным губам и говорит: «пардон, мадам».
Прервав потоки фантазии и не дожидаясь дальнейших искушений судьбы, Семён собрал свои монатки и быстро покинул библиотеку. Вероятно, вернувшийся позже директор был очень удивлён, зайдя в собственный кабинет после небольшой отлучки. Но вернёмся на третий курс.
Для Семёна этот год был годом начала его математического творчества. Он завёл специальную общую тетрадь из девяносто шести листов. С внутренней стороны обложки, как эпиграф были написаны слова выдающегося немецкого математика Давида Гильберта: «В огромном саду геометрии каждый может подобрать себе букет по вкусу». Семён стал записывать в тетрадь теоремы и задачи, которые ему были интересны. Это был год открытия для Семёна теории относительности. Он был потрясён, что теорий относительности две: специальная и общая. И автор обеих теорий один и тот же человек – Альберт Эйнштейн, а разница во времени между открытиями этих теорий была десять лет. За математикой открывалась физика, а физика вновь тянула за собой математику, о которой Семён ничего не слышал в политехническом институте. И он решил серьёзно заняться математическим самообразованием. Автором книги, которую усиленно конспектировал Семён в последнее время в библиотеке, был известный советский математик. Ему и написал письмо Семён. Написал просто «на деревню дедушке»: Москва, МГУ, профессору П. К. Рашевскому и был очень удивлён, когда в почтовом ящике вдруг увидел письмо от Рашевского.
Летом у Семёна и Николая появился одинаковый «хвост» – оба не сдавали экзамен по сопромату. До экзамена их просто не допустили. Не было соответствующего зачёта. Друзья решили вообще не сдавать экзамен по сопромату. Кому первому пришла в голову эта идея сейчас уже и не вспомнить. «Сожжём кафедру сопромата и скажем, что экзамен сдавали. Документы-то сгорят, разбирайся потом среди шестидесяти человек». И друзья приступили к подготовке задуманного мероприятия. Были обследованы все входы на первом этаже в том корпусе, где была кафедра сопромата. Это был главный корпус института. Про центральный вход не было и речи – там сидел сторож. Глухой старый дед, но он был. Именно в его дежурство решено было осуществить операцию. Были подобраны ключи от двух входов. Третья дверь запиралась не висячим, а врезным замком и ключ к нему подобрать не удалось. В операцию был посвящён только Жорик. Он и помогал подбирать ключи к замкам. Ключа от самой кафедры не было, но дверь была хлипкая и сигнализация отсутствовала. Для самого поджога решили использовать таблетки сухого спирта. Продумали – какой должен быть взят на операцию инструмент и как надо быть одетым самим. Маски на лица делать не стали, решили, что чёрных пиратских платков будет достаточно. День выбрали в начале июля, когда сессия была уже закончена, но пересдачи экзаменов для двоечников ещё не начались.
С вечера сидели на кухне у Семёна и пили чай. Сестра Семёна была удивлена, увидев друзей в чёрных костюмах и чёрных водолазках.
– Вы куда это собрались? – недоверчиво спросила она.
– У нас ночные занятия по тактике на военке, – не моргнув соврал Семён. Сестра знала, что военная кафедра в политехе готовит танкистов и какие там у них ночные занятия понятия не имела, но вроде поверила.
В студенческий городок Семён и Николай уехали с последним троллейбусом № 5. В портфеле Семёна лежали необходимые инструменты, чёрные платки, горючее и спички. Первой ошибкой операции было то, что они не учли специфику студенческого городка – студенты по ночам не очень-то и спят и во многих окнах девятиэтажки общежития, которая ближе всего была расположена к главному корпусу, горели огни. На головы были надеты чёрные спортивные шапочки, а на лица были повязаны чёрные пиратские платки. До угла, где располагалась нужная им дверь, через которую надо было проникнуть в здание, пробирались по газонам короткими перебежками. От последнего газона, где залегли поджигатели, до заветной двери оставалось каких-то метров двадцать, когда именно в этот угол какой-то студент затащил какую-то девицу, может быть, свою же сокурсницу. Надо было лежать в кустах, наблюдая возню в углу. Но неожиданно пошёл дождь и через несколько минут парочка покинула угол. Немного промокшие противники сопромата, наконец, добрались до нужного угла. Здесь Семён совершил вторую ошибку операции. Отомкнув висячий замок и проникнув в здание, он оставил замок висеть снаружи на одной из дужек скобы. В здании друзья надели поверх своих кед заранее заготовленные шерстяные носки и двинулись на второй этаж. В здании была мёртвая тишина. Они знали, что сторож должен совершать ночью обходы, но выяснить закономерность этих обходов при подготовке операции не удалось. На втором этаже их ждал неприятный сюрприз. Паркет коридора вдруг начал ужасно громко, как показалось преступникам, скрипеть и потрескивать. Дверь кафедры по-тихому не поддалась, но была открыта соседняя учебная аудитория. Друзья перевели дух, но засиживаться не стали. Начав с разных концов они разложили по столам спиртовые таблетки и начали их поджигать также с разных углов класса. Когда поджигали последние таблетки, класс уже начал мерцать адским голубым спиртовым светом. Закончив с поджогом, они спустились тем же путём вниз, сняли шерстяные носки и вышли из здания. Потом снова закрыли дверь на замок и стали уходить с места преступления. Уходить из студенческого городка решили пешком, через Николаевку. Пересекая родное футбольное поле, Николай вдруг остановился.
– Давай посмотрим, – сказал он Семёну.
– Нет, – жёстко ответил Семён и они кинулись с горы по кривым улочкам Николаевки.
Уже впереди угадывался городской вокзал и надо было перейти железнодорожные пути по виадуку, когда на мосту с другой стороны показался одинокий ночной прохожий.
– Дай отвёртку, – проговорил Николай тяжёлым шёпотом, – я его замочу.
– Подожди. Может обойдётся.
Видно было, что приближающийся мужик, в лихо заломленной на одну бровь кепке, был навеселе. В одной руке он держал металлический чайник.
– Мужики, спичек не найдётся, полночи не курил, – взмолился мужик с чайником.
– Этого добра у нас хватает, – Семён достал из кармана коробок, – оставь на память.
– Спасибо, мужики, – он был искренне счастлив, – держи, хорошая бражка, – протянул он чайник Николаю, – почти полный, я уже оппился.
Друзья вышли на привокзальную площадь и через полчаса уже сидели на кухне у Семёна. Бражка действительно оказалась неплохой. Опустошив чайник, Николай оставил Семёна и отправился домой спать. Семён переоделся и с первым автобусом уехал на дачу.
Через несколько дней на дачу к Семёну приехал Жорик.
– Ты слышал, какое несчастье приключилось в городе? – почти торжественно начал Жорик, останавливаясь у крыльца дачи, – институт твой погорел.
– Не может быть, – Семён изобразил на лице удивление, – и что там?
– Я не ездил, но весь город только об этом и говорит. Сказывают, что студенты, которые первыми увидели огонь в окнах, не торопились вызывать пожарных, мол, «пусть сначала хорошенько займётся». Вызвали только тогда, когда уже всё крыло полыхало.
Через несколько дней Семён сам съездил в институт и посмотрел на плоды своей деятельности. Снаружи всё выглядело так, как будто институт расстреливали в упор из танка или пушки. Весь угол здания был разворочен, как взрывом. Окон не было, стены были закопчённые, а местами, и обугленные. Изнутри крыло было закрыто на всех пяти этажах. Видно было, что в коридорах исчез паркет. Пострадала кафедра сопромата и кафедра черчения, что была этажом выше. Крыши над зданием этого крыла тоже не было. Поговаривали, что причиной стало замыкание электропроводки, где-то на втором этаже.
Этим летом на даче Семён сделал для себя ножиданное открытие. Если ночью спуститься на верхний пляж и лечь на траву таким образом, чтобы в поле зрения ничего не попадало кроме звёздного неба и лежать совершенно неподвижно, то через некоторое время ощущение под тобой земли исчезает. Появляется ощущение, что звёздное небо начинает тебя втягивать и, глядя на звёзды, вдруг чувствуешь, что несёшься к звёздам со страшной скоростью. Само чувство тела исчезает и ты сливаешься с пространством. Ты становишься самим Космосом. Твой взгляд охватывает всю Вселенную, ты сам становишься её дыханием, её пульсом. Ты чувствуешь жизнь звёзд и они не кажутся уже тебе бесконечно далёкими.
* * *
Конец лета и начало осени Семён провёл подрабатывая в мастерской Энергосбыта. Это было рядом с домом и за это платили неплохую зарплату. Он быстро освоил работу на токарном станке. Заданий было немного: вытачивать различные патрубки, нарезать на них резьбу, растачивать фланцы, в общем – точить разную мелочь. Этот случай Семёну не только запомнился на всю жизнь, но и в результате этого случая мгновенно выработался непроизвольный рефлекс, от которого Семён не мог уже больше никогда избавиться.
Однажды, зажав в патроне цилиндрическую заготовку, Семён решил посмотреть, как она отцентрована. Он нагнулся вперёд и вправо, чтобы посмотреть на заготовку с торца, вдоль осевой линии, а левую руку с ключом из патрона не снял. Правой же рукой он нажал рычаг включения станка. Его спасло то, что левая рука просто лежала на ключе. Если бы ключ был зажат в кулаке, Семёна точно бы убило. Скорость была почти максимальная. Инерцией вращения руку с ключом отбросило от патрона и ключ, пролетев слева от головы Семёна, ударил в спину начальника мастерской, который что-то делал у верстака. С этого времени, как только Семён вспоминал этот случай, голова непроизвольно дёргалась вправо.
Девушки в жизни Семёна время от времени случались. Как правило, их приводили в компанию подружки друзей, когда собирались общей компанией, так сказать, «чтобы не нарушать чётности». Такие девушки надолго не задерживались – сердце его было занято. А та, кто жила в сердце Семёна, воспринимала его просто, как старого надёжного товарища. От отсутствия поклонников Тамара не страдала – ей было из кого выбирать.
Случилось то, что когда-нибудь всё равно должно было случиться – Тамара в январе семдесят пятого года вышла замуж. Для Семёна это было ударом. Разумом он понимал, что это было неизбежно, но сердцем верить в это не хотелось. А этим же летом ему понравилась девчонка, жившая на соседней даче. Как-то раньше Семён её просто не замечал. Семён завязал знакомство и, так как сердце его было теперь свободно (он так думал), стал приглашать на свидания новую знакомую. Звали её Ирина. Она была на четыре года моложе Семёна и готовилась поступать в медицинский институт. Семён о случившемся событии решил рассказать лучшему другу Жорику.
– Ну что ж, знакомь, – с видом знатока серьёзно воспринял это известие верный друг.
Буквально этим же вечером втроём (увязался ещё один из пацанов дачной компании Сергей Т.) они посетили дачу Ирины и состоялось общее знакомство.
– Ты, знаешь, – буквально через пару дней говорил Жорик Семёну, – хоть ты и первый познакомился с Ириной – это ещё не значит, что она – твоя девушка. Симпатичная девчонка. Я тоже на неё глаз положил.
– Мне кажется, – прищурился Семён, – что и не ты один.
– То есть…?
– И Серёга на неё глаз положил.
Так они втроём и приглашали её на свидания. Ирина поступала в институт, а неразлучная троица повсюду её сопровождала. Но вот наступила разлука – Ирина поступила в институт и, как абитуриентка, отбыла в колхоз.
Однажды осенним вечером Жорик навестил Семёна.
– Ты знаешь, дружище, – начал глубокомысленно Жорик, – кому Ирка отдаст предпочтение из нас, мы решим потом, а сейчас, мне кажется, надо снять с хвоста третьего. – Под третьим он имел в виду Сергея.
С этой задачей они и отправились к их общему другу Игорю. Игорь учился в медицинском институте и, как и многие известные писатели-врачи, имел склонность к литературе. Кроме того, он обладал очень тонким и острым чувством юмора. В чём, кстати, и Жорику, и Семёну тоже отказать было нельзя. Друзья собрались у Игоря и решили, что они напишут от имени Сергея Т–ва любовное письмо в колхоз Ирине. Письмо должно быть таким, чтобы по приезду Ирине не только думать, но и вспоминать бы не захотелось Сергея. И они написали.
На первых страницах шло жаркое объяснение в любви, которое сопровождалось пылкими и дурацкими стихами и рисунками. Потом шёл текст песни для любимой. После текста был дан мотивчик этой страстной песни, состоящий из слов: «тра – ля – ля; тэц – тэц; эй – й,…, мо – гу…» Примерно на целую страницу. Потом был текст о страстном ожидании встречи после возвращения из колхоза. В стихах конечно. Письмо было запечатано в объёмный конверт, на котором были изображены пронзённые стрелами сердца, пархающие голубки и ромашки, с которых осыпаются лепестки: «любит-не любит». Кроме того, поперёк конверта шла жирная красная надпись: «Лети письмо, извивайся. Никому в руки не давайся. А отдайся тому, кто мил сердцу моему».
Семён встречал Ирину один. Сразу без приветствий она бросила, сцепив зубы: «Т–ов, что – запил или рассудком поехал?».
Оказалось, что посмотреть, кто придёт за этим письмом, на почте колхоза собралась почти всё деревня. При внимательном рассмотрении можно было заметить, что на почте не удержались и тихонько вскрыли пылающий страстью конверт и, уж конечно, ознакомились с его содержимым.
Третий конкурент был снят с «хвоста» бесповоротно.
Часть II
Творчество жизни
«… писать должно либо о том, что знаешь очень
хорошо, либо о том, чего не знает никто.»
А. и Б. Стругацкие
(«Хромая судьба»)
Глава 6.
Заводская проходная
А как же математика? Спросите вы. Семён продолжал записывать в тетрадь собственные доказательства интересных ему теорем. Начинала тетрадь теорема Паппа (не теорема проективной геометрии, а теорема планиметрии – почти забытая). Потом появилась теорема Птолемея. Несколько собственных доказательств теоремы Пифагора. Были открыты пространственные преобразования ортогональных координат и Семён три дня ходил просто счастливый. Потом узнал, что это открытие сделал до него Эйлер. Правда Эйлер вводил дополнительную ось, а Семён обошёлся данными осями. «Куда не плюнь – всюду Эйлер, – расстроенно говорил сам себе Семён, – везде успел». Он продолжал заниматься самообразованием по программе, которую ему прислал Рашевский. Семён уже знал, что такое кватернион и пытался упростить знаменитые уравнения Максвелла. Семёну почему-то казалось, что кватернионовый вид этих уравнений будет проще и интересней – в операторе «набла» появлялся таинственный градиент, которого в векторном выражении уравнений не было.
Диплом был почти готов. Расчёты все сделаны и чертежи начерчены. Темой дипломной работы была реконструкция третьего котла Красноярской ТЭЦ-1. Перед самой защитой вдруг в голове Семёна открылась мысль: «получишь диплом – не видать тебе математики». Бросить институт – означало нарушить слово данное матери, и Семён решил перевестись на заочное отделение. Армия ему не грозила из-за проблемы с почкой, ну какая может быть армия, если нужно носить бандаж. В институте взял справку о неполном высшем образовании и стал искать работу.
Работу хотелось найти поближе к дому, чтобы ходить туда пешком. Сразу за парком находился радиозавод, почтовый ящик номер один. В отделе кадров ему сказали, что надо подождать примерно месяц. Мол, завод закрытый, пока всё проверят… Следом за радиозаводом находился огромный комбайновый завод, который занимал в том месте почти весь берег Енисея, и Семён решил зайти и туда. Инструктор отдела кадров куда-то позвонил и сказал, что Семён принят и выписал пропуск.
– Пройдёшь проходную и прямо, – показал рукой инструктор, – метров двадцать.
Семёна взяли в наладочный участок отдела главного энергетика. «Водяных» (так называли наладчиков по тепло-водоснабжению) в штате катастрофически не хватало.
С самых ранних лет Семён очень любил домашние застолья, когда приходили тётя Катя с дядей Мишей и друзья родителей. Они с сестрой всегда принимали участие в общем застолье. Семёну очень нравились песни, которые все хором пели. Это были песни из популярных тогда кинофильмов. Став постарше, Семён и сам выучил эти песни и пел в общем семейном хоре. «…ту заводскую проходную, что в люди вывела меня». Теперь у Семёна была своя заводская проходная и это как-то смягчало переживания матери, что получение диплома откладывается на будущее.
Институтский друг Семёна Николай успешно защитил диплом и уехал на работу в Монголию по какому-то хитрому распределению.
Обязанности Семёна на работе в первые дни трудовых будней были очень простыми. За смену надо было обойти все сорок цехов завода, найти отопительный коллектор, померить температуру «прямой» и «обратной» воды и, если температура воды не соответствовала режиму того дня, то немного закрыть или немного открыть задвижки на входе в коллектор, чтобы не было перерасхода воды и тепла.
Уже в первый же рабочий день случилось необычное. Исполнительных схем у Семёна не было, их просто не было вообще. Войдя в цех, необходимо было найти первую попавшуюся отопительную батарею и по её трубе найти входной коллектор. Одним из первых цехов, куда пришёл Семён, был кузнечно-прессовый цех номер два. Найдя коллектор, он вставил термометр в патрубок – специальное приспособление на верхнем цилиндре коллектора – и стал ждать две-три минуты, чтобы температура на градуснике установилась. Коллектор представляет собой два цилиндра диаметром примерно сантиметров двадцать пять-тридцать. Из вехнего цилиндра выходят отопительные трубы. В нижний цилиндр вода по трубам возвращается. На каких-то коллекторах цилиндры были изолированы от внешней среды, а в некоторых цехах, как в кузнечно-прессовом номер два, были без всякой изоляции. Эстэт (такое прозвище было у началника Семёна) мог приложить ладонь к цилиндру коллектора и без взякого термометра сказать, какая температура прямой и обратной воды.
Вдруг Семён почувствовал на себе чей-то взгляд. Он быстро обернулся, но никого рядом не было. Семён уже собирался вставить термометр в отверстие нижнего цилиндра, когда понял, что смотрят на него именно оттуда. На нижнем цилиндре коллектора сидела невероятных размеров крыса и смотрела прямо в глаза Семёна осмысленным человеческим взглядом. Величиной она была побольше обыкновенной домашней кошки, тёмно-бурого цвета с рыжими подпалинами и горбом на спине. Толстый, длинный, гладкий, почти лысый хвост плавно свешивался к полу. Какой-то спазм холода и страха сжал все внутренности в теле Семёна. Так и слышались телепатические слова: «топал бы ты, парень, отсюда». Во взгляде крысы вдруг почувствовались иронические искорки, всплывшего из памяти далёкого детства взгляда грибника в детском саду. Семёну даже вдруг почудилось, что на голове рысы лихо заломлена серая кепчонка. Семён забыл про температуру и, тихо пятясь задом, покинул таинственный и страшный кузнечный цех номер два.
* * *
Бережной просчитал, по крайней мере так ему казалось, последние три операции «ДНА». Просчитать-то он их просчитал, но предугадать не смог и пришлось устранять последствия задним числом. Операция «Поджог» (в наименовании Погребняка эта операция была тоже «Поджог») осложнялась тем, что здесь расследование КГБ намеревалось взять в свои руки и квалифицировать по статье 281 УК РФ «Диверсия». Здесь попахивало от двадцати до вышака. Бережному пришлось приложить немало усилий, чтобы пожар в институте квалифицировался случайным возгоранием.
Избежать тяжёлых последствий в операции «Токарный станок» (по наименованию Погребняка – «Ключ») удалось в последнюю минуту, когда в голову Семёну вдруг пришла мысль проверить центровку заготовки.
Операцию «Ирина» (по версии Погребняка – «Подружка») пришлось повернуть так, что искушение на себя принял лучший друг Жорик. Из трёх кавалеров именно на нём остановила Ирина свой выбор.
Операцию «Печать» семидесятого года и операцию «Почка» семьдесят третьего года (по отчётам Погребняка) Бережной вообще не заметил, а, между тем, сам Погребняк эти операции считал успешными и перспективными на многие годы.