Франц Гюгович Герман
Седьмое евангелие от «ЭМ»
Франц медленно прошёл метра три и обернулся. Мужик отлепился от тротуара и шёл сзади, сверля Франца взглядом. В первый момент Франц подумал: «сейчас что-то спросит». Но мужик ничего не спросил, а просто медленно шёл за Францем на расстоянии двух метров. Франц сбавил ход до минимума. «Пусть обгонит…». Но мужик тоже сбавил ход. На протяжении всего квартала не встретился ни один прохожий. Франц не понимал, что происходит, но ужас пронизывал каждую клетку тела. Самое страшное было в том, что ужас был необъясним. Ужас как волной накрыл Франца и завладел мозгом. Впереди была арка, куда надо было заходить Францу. За аркой был маленький глухой дворик и одинокое крыльцо инженерного общества. Ключ от подъезда у Франца был, и он начал тихонько нащупывать его в кармане своей куртки. Перед самой подворотней был какой-то магазин, и Франц остановился, делая вид, что что-то рассматривает в окне витрины. На самом деле Франц в отражении посмотрел на преследователя. Мужик тоже смотрел на Франца из витринного отражения. Когда их взгляды встретились, мужик отвернулся, сделав пол оборота. Улучив это мгновение, Франц юркнул в арку и быстро пронёсся через внутренний двор. Уже запирая за собой входную дверь на ключ, Франц заметил через матовое стекло двери, что через двор страшными прыжками приближается монстр в ждинсовом костюме, махая руками.
Франц взлетел на второй этаж и вторым ключом открыл дверь инженерного общества. Здесь он бросил сумку, звякнув бутылками, и уселся на ближайший стол. Ужас потихоньку оставил его. «Что это было», – недоумевал Франц, – «никогда трусом не был, а здесь одинокого мужика испугался…». Да и в чём был этот страх? Просто мужик, просто шёл сзади… Нет не просто. Он стоял на перекрёстке и явно был не в себе. Как будто его поставили на этот перекрёсток и он в недоумении озирался пока к нему не подошёл Франц. Потом – этот взгляд… И второй взгляд из витрины. А прыжки через двор. Ведь он явно преследовал Франца и потерял его, когда тот юркнул в подворотню и сразу не сообразил, куда он делся. Нет, – это был не случайный мужик. Тут Францу в голову ударило: «сейчас ведь женщины должны прийти». Франц порылся в своей сумке и достал нож-финку с фиксатором (он всегда носил этот нож с собой, наученный старым российским опытом). В углу стоял чей-то зонтик и Франц вооружился им как пикой. «Сейчас выскочу во двор и сразу нанесу удар зонтом ему в грудь, а потом, если надо, и нож задействую», – мелькнули в голове мысли, как молния, и Франц бросился в подъезд. Но во дворе никого не было. Франц выскочил на улицу. Но и там никого не было. Непонятно было, куда этот мужик мог деться. Как будто просто дематериализовался. Франц добежал до угла, но и там никого не нашёл. Здесь он сообразил, что держит в руке серьёзный нож и сунул руку с ножом под куртку.
– Привет, встречаешь кого? – сбоку подошла Валентина с сумками.
– Тебя встречаю, – улыбнулся Франц.
Во время застолья Франц поведал эту историю Марку, одному из членов инженерного общества, с которым Франц как-то сразу подружился.
– Да он просто хотел время у тебя узнать, – беспечно сказал Марк.
«Какие-то навождения происходят», – думал Франц, – «то мужик с оптикой в лесу во время проливного дождя и на мерседесе, куда на машинах въезд запрещён; то этот в Дрездене средь бела дня, зимой и налегке – здоровый такой… Сначала непонятным образом материализовался, потом так же непонятным образом дематериализовался…, нет, чтобы баба явилась, как Берегиня в «Аптекаре», а то всё мужики…»
Глава 17
Формула леса
Математическое общение с корифеями науки как-то сошло на нет и осталась только переписка с академиком (теперь профессором департамента математики штата Пенсильвании) Б. А. Розенфельдом. Он продолжал работать над переводом всего Аполлония на русский язык. Франц, как мог, помогал ему. Дело в том, что в библиотеке Дрезденского университета были четыре книги Аполлония, которые Розенфельд достать в Америке не мог. Франц сканировал нужные главы и посылал их Розенфельду. Небольшую книжку о творчестве Аполлония Розенфельду удалось издать в России и он прислал её Францу с дарственной надписью.
Работа над собственной книгой у Франца всё время тормозилась тем, что он отвлекался на математические исследования, которые, казалось, вдруг возникали сами по себе.
Кроме четырёх частей книги пришлось ещё и написать несколько приложений. Они не вписывались в канву самой книги, но возникали по мере работы над книгой и были логическим продолжением некоторых вопросов, о которых Франц писал в основной части книги. Так, Франц решил рассказать об интеллектуальной игре с числами и словами, которую он изобрёл, когда занимался изучением числовых кодов имён выдающихся учёных. Суть игры заключалась в том, что выбиралось слово, вычислялся его числовой код, а потом искались числовые закономерности, которые можно было бы объединить в числовые формулы или уравнения, которые бы снова, но не тривиально-тождественно, давали значение числового кода от первоначально взятого слова. Игра так захватывала, что Франц мог часами сидеть за столом в поисках формул и уравнений различных слов и словосочетаний. Удивительно красивой была, например, формула «леса». Эта формула так понравилась Францу, что он выписал её на отдельные листочки и приколол зубочистками к коре некоторых деревьев в «своём лесу». Лес, который непосредственно примыкал к их городку, Франц давно стал называть «мой лес». Это был лесной массив площадью примерно пять квадратных километров, который Франц знал, как свои пять пальцев. Поначалу он пользовался картой, но потом так его исходил, что карта не требовалась, но он носил её с собой по инерции. В лесу было несколько малых прудов. В одном из них росли красивые водяные лилии, и в пору цветения зеркало пруда практически полностью покрывалось белыми и розовыми цветами. На огромных листьях этих цветов, порой, можно было увидеть зелёных лягушек. С одной стороны пруда над водой нависала большая скала с плоской, как стол, поверхностью и, если хорошенько присмотреться, то можно было на этой стене увидеть число «59». Число было почти в рост человека и, чтобы написать его на стене, надо было спускаться сверху на верёвке. Написано было удивительно ровно, как по трафарету. Видемо, какие-то скалолазы в незапамятные времена написали зачем-то это число, которое к настоящему времени уже почти исчезло с лица скалы.
А однажды Франц наткнулся на небольшой прудик, которого не было на карте. Иногда на него прилетала пара уток. Франц дал ему название «Своё озеро». Впервые на этом озерце как-то по весне Франц обнаружил интересную кладку каких-то шарообразных скоплений. Шарики были довольно крупные, примерно сентиметр в диаметре. Они были прозрачные, а в центре каждого было какое-то тёмное образование. Шары были как-то слеплены друг с другом и находились в плавучем состоянии у самого берега. Как потом выяснилось – это была кладка икринок лягушки, из которых потом вырастали головастики. В это же озерцо Франц со своим любимым учеником Славой выпускали аксолотлей. Но проследить их дальнейшую судьбу не удалось. Когда-то давно у Стругацких в «Улитке» Францу встретилась фраза: «…в чистой прозрачной воде среди разноцветных водорослей мерно шевелил ветвистыми жабрами жирный чёрный аксолотль». Франц не знал, что такое аксолотль и полез в словарь иностранных слов. Там об аксолотле говорилось, как о какой-то лечинке, способной к размножению. В общем было непонятно, и Франц об аксолотле забыл. Слава уже на третьем курсе университета начал работать на дисертацией. В Германии многие студенты практически с дипломом получают и докторские степени. Это во многом облегчает дальнейшую жизнь человека, который хочет посвятить себя науке. В России всё наоборот. Порой человек столько тратит сил на эту диссертацию и получение степени, что потом заниматься наукой пропадает всякий интерес. Слава занимался генетикой, а именно – вопросами регенерации организма. Главным объектом исследования были аксолотли.
– Аксолотлей сегодня практически нет в природе, – рассказывал Слава, – единственным местом является какое-то горное озеро в Мексике. Оттуда их к нам и привозят. У нас в лаборатории стоят аквариумы с аксолотлями. В зависимости от объёма аквариума они могут вырастать до двадцати пяти сантиметров. Если у аксолотля слабо выраженная способность к регенерации, то их уничтожают. Я некоторых из тех, что предназначены к уничтожению потихоньку забираю домой.
– Чем кормишь? – поинтересовался Франц.
– Покупаю корм для рыб, а вообще они очень неприхотливы. Можно обыкновенным мясным фаршем кормить…, хоть колбасой.
– А регенерацию чего изучаете?
– Хоть чего. Лапы, хвост, жабры. Даже внутренние органы.
Франц тоже завёл себе пару аксолотлей от Славы.
Однажды Франц выловил в «Своём озере» несколько только что вылупившихся головастиков и решил поселить их в один аквариум с двумя аксолотлями. Они носились по аквариуму межде малоподвижными аксолотлями с такой скоростью, что их невозможно было сосчитать. Франц знал, что принёс одиннадцать головастиков, но при пересчёте оказалось всего девять. Все они были просто зеркально одинаковы и двигались, как броуновские частицы – быстро и хаотично. Франц опустил в аквариум небольшое стекло и тем самым пространство аквариума разделилось на две части. Теперь головастиков сосчитать было легче. Их оказалось восемь. «Мистика какая-то» – подумал Франц. И тут он заметил, как один из аксолотлей сделал мгновенное, едва заметное движение головой и головастиков осталось семь. Через несколько минут осталось только два головастика – аксолотли были невероятно прожорливыми и неуловимо быстрыми.
А однажды Франц увидел, что у одного из аксолотлей исчезла левая передняя лапа. После этого аксолотли были рассажены в разные аквариумы. А ещё через какое-то время лапа снова выросла. Вот это и есть способность к регенерации.
Слава приносил так много аксолотлей, что решено было несколько штук выпустить на волю в «Своё озеро». Так и сделали. Но выжили ли они в дальнейшем – было неизвестно.
В лесу было несколько дорог, но въезд в лес был запрещён. И разрешалось туда въезжать только по спец разрешениям, когда чистили лес и убирали старые и больные деревья или привозили корм, чтобы подкормить крупных лесных обитателей: косуль и кабанов.
В лесу также водились лисы, зайцы и барсуки. Много было белок и куниц. А на земле ночью раздолье было для ежей и кротов. Около озёр обитали гигантские, по меркам Франца, ужи. Встречались гадюки и медянки.
Иногда случались грибные года и тогда семья Франца всем составом выходила на сбор грибов. Однажды удалось засолить более тридцати литров и потом несколько лет ели грибы домашнего посола. Франц сам засаливал. Грибы в основном были точно тами же, как и в Сибири, но с одним отличием – груздей не было. Вернее, они были. Внешне очень похожие, но не съедобные, как деревянные, и невозможно было их ни вымачивать, ни отваривать. Один раз Франц наткнулся на громадный, чуть ли не в пол метра диаметром, древесный гриб. Он вырос на стволе дерева на высоте примерно двух метров. На следующий день гриб исчез, но Франц успел его сфотографировать.
Иногда Франца сопровождал в походах по лесу пятилетний внук. Ему очень нравились эти походы и, порой, он начинал вдруг петь во весь голос. Однажды громко выводя любимую песню: «Отчего так берёзы в России шумят, отчего…», вдруг издалека донёсся протяжный гудок паровоза. Это где-то ехал туристический поезд в город Морицбург по старой узкоколейке. Внук об этом не знал.
– Дед, что это? – оборвал внук свою песню.
– Мы наверное разбудили дикого лесного быка, – выдвинул версию Франц на полном серьёзе, – я слышал, он где-то здесь живёт, ты пой тихонько, и он нас не услышит.
Внук на некоторое время прекращал своё пение, но через несколько минут забывал о диком быке и снова громко затягивал любимую песню.
Основным интересом Франца в лесу были муравьи. У него было несколько муравейников, которые он регулярно посещал, и мечтал построить для муравьёв собственный муравейник. Франц собирал хвою и мелкие обломки веточек в конусообразные кучки, подкладывал рядом еду для муравьёв. Еду муравьи брали с удовольствием и уносили в свой муравейник и никак не хотели селиться в искусственных кучах, построенных человеком.
Самые интересные дела, которые можно было наблюдать в муравьиных сообществах, случались весной. Муравьи – насекомые многолетние. В среднем рабочий муравей живёт лет пять, а матка-царица и вовсе – лет двадцать. Однажды весной Франц застал один из муравейников за непонятным занятием. Муравьи что-то выносили из муравейника и складывали у тропы. Присмотревшиль, Франц понял, что то, что они выносили – были мёртвые муравьи. Видимо, за зиму в муравейнике умерает часть муравьёв и весной муравьи освобождают муравейник от мёртвых тел. Это была гипотеза Франца. В литературе он об этом не читал.
А однажды весной Франц обнаружил, что весь конус одного из муравейников полностью накрыт толпой муравьёв с крыльями. Крылатые муравьи-самки то ли покидают в это время свои муравейники, то ли их изгоняют рабочие муравьи. Самка в муравейнике всегда одна и только в тех случаях, если муравейник очень большой, то муравьиных самок может быть две. Муравьи с крыльями уходят из муравейников, чтобы где-то создать новое гнездо и основать новый муравейник. На новом месте тоже возводится новое муравьиное здание – конус из хвои и веточек. Франц вспомнил, что в его конусы муравьи никак не хотели селиться. Он собрал в банку несколько десятков крылатых муравьёв и отнёс на конусы своих строений. Об этой операции как-то забылось и Франц несколько недель не посещал эти места. Какого же было его удивление, когда он, придя в лес к своим муравейникам, вдруг обнаружил, что они обитаемы и там полным ходом кипит обычная муравьиная жизнь. Видимо муравьям с крыльями пришлись по душе дома, построенные когда-то Францем и которые несколько лет простояли необитаемые.
Но один феномен из жизни муравьёв остался для Франца так и не разгаданным. Как-то весной, подходя к муравейнику, Франц ещё издалека заметил на конусе муравьиного дома большое тёмное пятно. Подойдя ближе, он понял, что тёмное пятно – это муравьи, сидящие очень плотно друг к другу. Они ничего не делали, едва шевелились, тесно прижимались друг к другу, как будто просто грелись на солнышке. В этот день Франц посетил ещё несколько муравейников и везде обнаружил такую картину. Часть муравьёв занималась своим обычным делом – бегали туда-сюда, что-то приносили, что-то выносили, а часть муравьёв, сбившись в плотные кучки, просто сидела на верхушке муравейника. Франц решил разобраться в этом явлении и на следующий день вновь посетил эти муравейники, но ничего подобного не обнаружил – муравейники жили своей обычной жизнью. Больше этого явления Францу никогда в жизни не доводилось наблюдать. И в литературе о муравьях тоже об этом ничего сказано не было. Похоже, муравьи, сидя плотной кучкой, действитеьно, аккумулировали солнечную энергию, но зачем?
Однажды Франц обнаружил большого рыжего муравья у себя дома на рабочем столе. Франц не мешал ему, и муравей несколько часов обследовал местность. Потом куда-то исчез и больше не появлялся. Франц, конечно о нём забыл. Но, примено через год, какой-то одинокий муравей, точно такой же по внешнему облику, как и первый, вновь появился на рабочем столе Франца. Он также одиноко послонялся и ушёл. А через год муравей снова появился. Больше в квартире нигде и никогда муравьи не были замечены. Приходил ли муравей снова – было неизвестно. Франц поминал об одиноком муравье и ждал его, но он не приходил. Или приходил, когда Франца не было за столом. Франц очень сожалел, что не выследил весь путь муравья-путешественника.
Франц знал из литературы, что между муравьиными сообществами случаются войны и победители могут своих противников захватывать в плен. Когда войны происходят и как начинаются Францу никогда увидеть не доводилось, но однажды на лесной тропе он нашёл нечно необычное. Сначала ему показалось, что на тропе кто-то просыпал какие-то чёрные зёрна, как мелкие горошинки чёрного перца или гречихи, но присмотревшись, стало понятно, что на тропе лежат сотни останков больших чёрных муравьёв. Наверное ночью сдесь была «Куликовская» битва. Муравьи были все расчленены. Такое довелось увидеть только один раз. Это было ещё в Сибири.
* * *
Выйдя из-за поворота, Францу в глаза бросилось чёрное пятно. Метрах в тридцати от тропы за стволами молодых сосёнок что-то ярко чернело. Ощущение было такое, что за деревьями открывается чёрное ночное беззвёздное небо. Ощущение было неприятным, потому, что такого быть не должно. Голубое безоблачное небо было над головой, а здесь, за деревьями чёрная дыра. Франц стал пробираться между сосёнками и скоро понял, что перед ним большой вход в пещеру. Гора была вся покрыта лесом, а вход в пещеру начинался у самого подножья горы. Франц нашёл это место на карте. Там пунктиром была нанесена двойная черта. Наверное это и было обозначение лесной пещеры. Вход был не ровный и такой большой, что казалось, что в него может въехать автомобиль. Вглубь пещеры уходила едва заметная тропа и Франц решил по ней идти. После первых же шагов вспомнился рассказ про спелеологов одного сибтрского фантаста. Там рассказывалось, что иногда в пещере можно было наткнуться на огромные камни, которые отрывались со свода пещеры. Чем больше был грешен спелеолог, тем крупнее камни падали на него. Видно было, что до Франца по этой пещерной тропе ходило много больших грешников. Сначала попадались на пути камни величиной с большой арбуз, а дальше пошли камни величиной со стиральную машину и даже ещё больше. «Ещё метров пять, – подумал Франц, обходя очередной камень – и поверну обратно». Свет, который проникал через вход в пещеру, превратился уже в маленькое пятнышко и скоро должен был исчезнуть совсем, но Франц освещал себе дорогу ручным фонариком, который всегда носил с собой. Осветив свод, Франц заметил, что в высоте нависают страшные камни. Непонятно было – пещера эта рукотворная или её сотворила природа. При входе в пещеру Франц не заметил никакой каменной породы. Если пещеру и прокладывал человек, то куда девался вынутый из неё грунт? Велико было желание повернуть назад – свет позади превратился уже в копеечную монету. Но здесь Франц вдруг увидел впереди точно такое же светлое пятнышко Неужели выход. Он сделал ещё несколько шагов. Впереди, действительно, замаячил выход. Это была не пещера, а тоннель в горе. Не хотелось, чтобы впереди, за выходом оказался обрыв. В этом случае надо было бы возвращаться, а Франц очень этого не хотел. Предстояло бы снова пробираться между гигантскими камнями, которые когда-то оторвались от потолка тоннеля. Через несколько минут Франц вышел на противоположное подножье горы. Дальше простирался лес и никакого обрыва не было. Оставалось загадкой, кто и когда пробил этот тоннель. Он был идеально горизонтальный без спусков и подъёмов. Просто не верилось, что это могло быть природным образованием.
Почему-то вспомнился Железногорск. Франц помнил рассказы о тайной «Девятке» ещё с самого детства. Рассказывали, что там внутри горы есть секретный завод. И, если плыть по Енисею мимо «Девятки», то видно, как из горы выходят заводские трубы. Потом на «Девятку» уехал работать друг детства Саня и один из одноклассников. Потом стало известно, что под Енисеем есть двухуровневый тоннель для автомобилей и железной дороги. Говорят, что раньше радиоактивную воду с завода в горе сбрасывали прямо в Енисей. Многие родственники первого мужа сестры Франца, да и сам он (муж), заболели раковыми заболеваниями и умерли, похоже, именно из-за этой воды… Вся эта родня жила там многие годы немного ниже тайного завода по течению Егисея. Страшный завод в центре большой горы работал и сегодня.
За тоннелем была еле заметная тропа, не обозначенная на карте. Может быть это была звериная тропа, но что делать зверям в пещере. На тропу, проложенную сточными водами это тоже не походило. Выходило, что человек ходил по этой тропе, но уж больно редко.
Примерно через час с небольшим ходьбы тропа стала расширяться и стала прямой, как стрела. Ещё через некоторое время слева от дороги послышался какой-то монотонный звук. Пройдя ещё немного, стало понятно, что где-то рядом работает трансформатор. Этого не могло быть. Франц снова развернул карту. Никаких линий электропередач обозначено не было, но трансформатор работал. Метров через двадцать звук трансформатора начал удаляться. «Значить, я прошёл трансформатор мимо, – подумал Франц, – надо вернуться, трансформатор где-то в лесу». Походив туда-сюда, Франц определил точку на тропе, в которой максимально был слышен звук раболтающего трансформатора. Звук действительно шёл из леса. Медленно ступая по траве, Франц двинулся на звук. Звук усиливался и постепенно превратился в рёв – трансформатор работал на полную мощность. В своей жизни энергетика по первому образованию Францу не раз приходилось слышать, как напряжённо гудит действующий трансформатор на подстанции.
Он до боли в глазах всматривался в окружающий лес, не двигаясь с места. Никаких инженерно-технических сооружений и в помине не наблюдалось. И тут он увидел ЭТО. Оно было буквально в пятидесяти сантиметрах от носа Франца. Двухметровый обломок старого толстого дерева был сплошь покрыт шевелящейся массой огромных шершней. Ужас до спазма содрогнул тело Франца. Он чуть не закричал от неожиданности. Слава богу шершни не обращали на Франца никакого внимания. Страшный рой слегка колыхался и издавал трансформаторный звук. Всё тело Франца мгновенно стало мокрым и по спине под рубашкой потекли ручейки пота. Казалось – ноги приросли к земле, и он не мог двинуться. Ещё через несколько мгновений Францу удалось сделать очень медленный шаг назад. Потом ещё один, потом ещё… Выйдя на тропу, нервы Франца не выдержали, и он бросился бежать. Он нёсся не замечая веток, которые больно хлестали его по лицу и телу и остановился только тогда, когда в лёгких уже бушевал пожар. Немного отдышавшись, он прислушался. Кроме шелеста листьев и щебетания птиц ничего не было слышно. Франц не о чём больше не думал. Только одна мысль захватила всё его внимание: скорее бы выбраться из леса.
* * *
– Я, когда сюда прихожу, – говорил Франц, – всегда представляю себя сталкером или Кандидом, как у Стругацких, а лес – это зона.
Они шли уже полчаса. Погода была не жаркая и поход обещал быть интересным.
– Здесь так опасно?
– Да нет, Слава, – улыбнулся Франц, – здесь как-то необычно. Всё время что-то происходит, чему сразу нет объяснения. На днях, например, наткнулся на бетонированную площадку. Квадратную. Метров тридцать на тридцать. От неё дорога проложена тоже бетонная. Пошёл по ней. Минут через тридцать, сорок – опять площадка точно такая же. В первый момент даже обалдел. Думал, что каким-то образом назад вернулся. А потом присмотрелся – другая, но очень похожа.
– Здесь ведь когда-то советская армия стояла, может быть это они тут что-то делали.
– Конечно они, но для чего? Змеям хорошо греться на таких площадках. Прошлый раз чуть на гадюку не наступил. Спала на солнышке. А однажды колючую проволу нашёл.
– Обыкновенную колючую проволоку?
– Обыкновенную, только ржавую настолько, что она ломается, как сухая ветка и торчит прямо из ствола дерева. Толстая довольно сосна. Представляешь, сколько лет этой проволоке? Дерево вокруг неё со всех сторон обросло. Может быть с войны здесь осталась…
– Со второй или с первой?
– Нет, помоложе первой, судя по толщине самого дерева. Но это всё в принципе объяснимо, а вот на днях иду к своему муравейнику и вижу зверёк дорогу перебегает. Маленький такой зверёк.
– Бурундук?
– Да нет, на крота похож.
– Кроты же ночные животные.
– В том-то и дело. Часов шесть утра было. Я остановился, и он не двигается. Стоит посреди тропы, как неживой. Подождал, чуть подошёл, а он не реагирует. Ещё подошёл, осторожно так, чтобы не спугуть. А он не реагирует. Крикнул – никакой реакции. Подошёл, наклонился к нему, а он точно мёртвый. Глазам не поверил. Он что на бегу умер? Ну ладно, умер на бегу, но ведь не завалился на бок. Как бежал, так и заколдобился, окостенел в одно мгновение. Разве так бывает? Это точно крот. Ночью бежал и вдруг помер, да так странно. Взял я его, как живой, только, как чучело. Отнёс я его в свой муравейник. Муравьи тут же за него принялись. Так разделали, что через день и следа не осталось. А ещё через несколько дней ещё одного такого нашёл. Уже на другой тропе. Тоже стоит и тоже мёртвый. И, судя по лапкам, бежал и на бегу и окочурился, но не упал, а замер, как вкопанный. Просто мистика какая-то.
– Да, странно. Никогда ничего подобного не слышал. Мы сейчас к кургану направляемся?
– Сначала кабель откопаем. Тоже, видимо, от армии остался. Торчит из земли.
– Что за кабель?
– Телефонный, многожильный. Мне такая проволочка нужна. Я из неё человечиков плету. Та, что из России привёз, уже почти кончилась. А тут иду, что-то торчит из земли. Причём рядом вообще ничего нет, лес один. Иногда находятся какие-то разрушенные строения. Камни, обломки деревянных то ли рам, то ли ещё чего. В одном месте прицеп стоит. Весь травой порос. Вот там точно, как зона у Стругацких. Большой прицеп, трёхосный. Колёса накачены. Мы как-нибудь туда сходим, если хочешь.
– Да, любопытно было бы на прицеп взглянуть, а что за марка автомобиля?
– Да шут его знает, колёса венгерского производства. На шинах есть надпись. Смотри.
Франц остановился и куда-то показал рукой.
– Вон камень из земли торчит.
– Вижу и что?
– Если присмотреться, то на нём число выбито. Потоже «106».
Они подошли к камню и Слава присел, разглядывая
– Да, «106» или «105».
– Когда-то, во времена Римской империи каменные и деревянные столбы вдоль дорог ставили. А на столбе крепили каменную голову Бога Гермеса. Это кажется бог путешественников. Такой столб Герма назывался. Помнишь, я рассказывал, что переписывался с профессором из Франции. А однажды моё письмо во Францию один мужик передал по фамилии Герман. Hermann в латинской транскрипции. Мы потом с ним стали переписываться. Так вот он мне рассказал легенду, что его фамилия берёт начало ещё от Римских времён. Мол, людей, кто ставили такие столбы и поддерживали их в нормальном состоянии называли Герман.
– Ну, это вряд ли Герма, – Слава показал пальцем на камень, что торчал из земли.
– Конечно нет, но вообще-то мы, практически, по библейской земле ходим. Лес стоит на скальной возвышенности. Наслоений мало. Ты же помнишь поваленные деревья ураганом. Корневища практически плоские. Здесь в семидесятых годах нашли прямо на поверхности бронзовую железяку, возраст которой на тыщу лет больше возраста времён Христа. Так что, кто его знает, когда эти камни устанавливали. А их много в этом лесу. Я больше двадцати знаю.
Они двинулись дальше.
– Франц, вы над книгой продолжаете работать, – Слава вдруг сменил лесную тему.
– Практически закончил. Пару приложений осталось написать. Во вселенной чисел увяз. Просто невозможно оторваться. Интереснее, чем в нашем лесу. Представляешь, построил диаграмму первых производных. Выглядит, ну прямо взрыв…
– В «экселе» строили?
– В «экселе». Каждое число просто жёлтеньким кружком обозначал. Для первых тридцати тысяч чисел. Так в этом «взрыве» отчётливо видны чёрные прямые линии на жёлтом фоне. Числа так кучно сидят, что кружки выглядят, как сплошная чёрная прямая. Из нулевой точки выходит и в бесконечность. Причём, без всяких просветов. Картинка просто завораживает. Никто ведь ещё толком не изучал натуральный ряд. Мол, что там изучать… А там очень много разных тайн. Цепочки, напрмер, суперчисел все с винтом. Не просто в бесконечность идут, а время от времени немного возвращаюся, делают петлю и снова к бесконечности.
– В какое издательство будете отсылать?
– Думаю, сначала Тихоплаву показать, хотя… – Франц задумался.
– Вам нравится его «Физика веры»? – прервал паузу Слава.
– Если честно, то не очень. Как-то многое притянуто за уши. Я ведь человек доверчивый. А потом начинаешь разбираться и понимаешь, что врёт автор… На таких доверчивых, как я и рассчитана.
– Мне кажется, – сказал Слава, – простого читателя, не математика, должен заинтересовать ваш закон «Дней рождения». Мне кажется – это правильный закон.
– Это ещё гипотеза. И если она и верна, то это – статистический закон. Если он и окажется правильным, то это должна решить статистика. В ней конкретные факты.
Франц открыл этот закон для себя ещё до того, как взялся писать книгу. Потом закон «пересёкся» с числами натурального ряда. Потом вспомнилась странная история с кубиком-календарём, и Франц решил рассказать об этой гипотезе в книге.
А история с кубиком-календарём случилась несколькими годами раньше.
Купил однажды Франц в привокзальном книжном магазине забавный кубик-календарь. Кубик состоял из восьми маленьких кубиков, которые были соединены между собой определённым образом. Из низ можно было сложить большой кубик двумя способами. Один способ давал календарь первого полугодия, другой – второго полугодия. Дома, играя с кубиком Франц заметил, что в календаре отсутствует его день рождения. Двадцатое июля было в календаре два раза подряд, а двадцать первого не было вовсе.
На следующий день Франц специально заехал в тот магазин у вокзала, но кубиков в продаже не было. Францу даже припомнилось, что кубиков вообще не было, а был только один кубик, который Франц и купил. Всё это выглядело, просто как какое-то знамение. Но вот хорошее это было знамение или плохое Франц понять не мог.
* * *
Уже войдя в офис и, мельком бросив взгляд по сторонам, Погребняк подумал: «Что-то не так…». На одном из столов стояла пустая бутылка водки и рядом валялась кепка Грелкина. Постояв несколько секунд, он отправился по коридору к комнате Грелкина. Комната была приоткрыта, и Погребняк вошёл без стука. На кровати лежал одетый Грелкин и мерно посапывал.
– Подъём! – громко сказал Погребняк и слегка шлёпнул Грелкина папкой, с которой он вошёл в офис.
Тот перевернулся на спину и открыл непонимающие глаза.
– Ты, что всю ночь так спал? – спросил Погребняк, осматривая комнату.
Везде были разбросаны пустые бутылки из-под водки, а на столе была недоеденная закуска.
– Здравсь-тивуйте, Босс, – заикаясь невразумительно вымолвил Себастьян и сел на кровати.
– Мы же договаривались, – сурово начал Погребняк, не отвечая на приветствие – никого в офис не водить. Это правило номер один. Кто тут был?