Франц Гюгович Герман
Седьмое евангелие от «ЭМ»
На днях в этом самом магазине он обратил внимание на книгу Бертрана Рассела и сразу же её приобрёл. Это не была книга по математике, но имя знаменитого логика было очень хорошо Семёну знакомо. Дома, прочитав уже несколько первых страниц, Семён понял, что эта книга послана ему провидением. Книга была посвящена вопросам, которые на протяжении всей сознательной жизни, наверное, с самого детства, ещё со смерти бабушки, начали волновать Семёна.
Вопросы жизни и смерти, вопрос существования бога и бессмертия всё время возникали и в творчестве его любимого Достоевского, но прямых ответов на них не было. И вдруг у Рассела он прочитал, что религия является главным препятствием на пути цивилизации, и, только убрав это препятствие, человечество сможет быть счастливым. Семён сразу поверил Расселу, потому что тот был великим учёным и не просто учёным, а математиком. А несуществование бога требовало доказательства, иначе это положение само скатывалось на уровень религии. Кроме того раньше Семёну казалось, что вопрос бессмертия связан обязательно с богом, но почитав Рассела он понял, что если и есть бессмертие, то бог здесь не при чём. И Семён раз и навсегда вычеркнул из своей жизни религию и бога. Возможно существует другой, не человеческий разум, но это не бог, на которого надо уповать и молиться о спасении. При этом он вспоминал, как лет пятнадцать назад, над их головами величаво плыло вселенское чудо в виде математически правильного тора и это не была галюцинация. Множество людей было тому свиделями и это было, скорее всего, не творение природы, а творение какого-то разума.
«Бог в религии определяется, как творец нашего мира, – рассуждал про себя Семён, – а разум, даже если он и не человеческий – это не творец, это тоже часть нашего мира. Разум необходимо изучать».
Буквально через пару недель вернулся в Красноярск Генерал – он был свободен от старых брачных уз и по-новому счастлив. Очень скоро они поженились с Викторией и стали жить в её квартире, неподалёку от Семёна. Работу Генерал нашёл тоже недалеко. Прямо за их родной школой, на месте старого заброшенного кладбища не так давно построили современный небольшой завод по производству фотобумаги. Назывался он «Завод КВАНТ». Вот на «КВАНТе» Генерал и начал работать слесарем-ремонтником.
Однажды Генерал сразу после работы зашёл к Семёну домой.
– Ты должен пойти со мной, – безапеляционно заявил он Семёну, переступив порог его квартиры и отказываясь пройти в комнату.
– Зачем? – спросил Семён
– Пойдём, там увидишь. Это очень нужно.
– Куда надо идти? – допытывался Семён. Он заметил, что Генерал уже где-то выпил, но ещё твёрдо стоял на ногах.
– По дороге расскажу, – настаивал Владимир.
Они отправились в сторону родной школы.
– Пошли, зайдём ко мне на завод, – сказал Генерал.
– Через забор полезем? – подозрительно предположил Семён.
– Нет, прямо через проходную. Да ты увидишь… Во вторую смену запросто пройдём и меня в лицо знают, ничего сложного.
– А почему такая срочность?
– На днях познакомился с отличным мужичком, – заговорил Генерал, не отвечая на вопрос Семёна, – уже пенсионер, а раньше на заводе у нас работал. Сегодня заходил по старой памяти, а после смены к себе пригласил. Какая у него фотолаборатория дома…
– Уж не фотоделом ли ты собрался заняться? – иронично спросил Семён.
– Нет, это к слову. Ну погоди, сейчас придём, на месте всё расскажу. – Генерал был буквально возбуждён.
До завода было недалеко – пятнадцать минут ходьбы. На проходной, действительно, никто их не остановил. На проходной вообще никого не было.
– Ты старайся от меня не отставать, а то в темноте можно за что-нибудь с непривычки зацепиться, – сказал Генерал. Сразу же за поворотом они попали в цех, где царила почти полная темнота. Только кое-где горели маленькие красные лампочки. «Как в фотолаборатории», – подумал Семён. После цеха поднялись по лестнице на второй этаж и, пройдя немного по коридору, оказались в небольшой комнате.
– Заходи, – пригласил Генерал, – это наша раздевалка. Здесь во вторую смену никого нет. Смотри, это моя кабинка, – показал Генерал. Семён огляделся, прошёл по комнате, отметил про себя, что окон нет.
– И что здесь особенного? – спросил Семён.
– Онуфрич рассказывал, что когда-то это была большая комната, – Генерал достал сигарету и закурил.
– Онуфрич – это тот мужик, у которого ты сегодня был?
– Да, – кивнул головой Генерал, – сейчас там комнатка бухгалтерии, – Генерал показал пальцем в сторону кабинок со сменной одеждой, – прямо здесь, – он подошёл к своей кабинке и похлопал по стене, – деньги лежат.
– Что, стену ломать будем?
– Будем, но не сегодня.
– А когда? – спросил Семён, тараща на Генерала глаза.
– Когда зарплату привезут. Её привозят свечера, а выдают утром на следующий день.
– А сейф?
– Да в том-то и дело, что нет сейфа. Деньги в шкафу, как раз за моей кабинкой. Стена хлипкая – в один кирпич.
– На тебя же первого подозрение упадёт и выносить как?
– Пошли, покажу отход.
Они снова вышли в коридор, спустились по лестнице, но в цех входить не стали, а свернули под лестницу. Пройдя какими-то переходами, они вдруг вышли на задний двор завода. Незаметко перебежав двор, перелезли через забор и оказались в тёмном проулке уже вне завода.
– А деньги где-нибудь закопаем, главное не наследить, но это надо хорошенько продумать.
– Тебе что, это всё твой Онуфрич рассказал?
– На прямую нет, но когда рассказал, как комнату перегораживали стеной в один кирпич и где деньги хранят, у меня сразу идея эта возникла. Теперь надо придумать, где деньги будем прятать. Тут вся надежда на тебя, у тебя же голова в любом направлении, как надо работает.
Семёну идея не понравилась, но, видя Вовкину одержимость, спорить он не стал. Несколько раз он один проникал на завод через забор в вечернее время и с секундомером просчитал, сколько времени уходит на движение по заводскому двору и перелезание через забор. Куда прятать мифические деньги он даже и не думал. Что-то подсказывало ему, что это – гнилая затея.
А Генерал вдруг начал частенько прикладываться и заходил к Семёну после смены уже навеселе. Прошёл месяц.
– Что зарплату задерживают? – спросил как-то Семён Генерала.
– Почему задерживают? Нет не задерживают, – удивился Генерал, – может по чуть-чуть, – он показал пальцами, намекая, что не мешало бы выпить, – ты придумал куда деньги прятать?
– Не сегодня, математика и алкоголь не совместимы, – объяснил Семён, – а деньги под Пушкина закопаем, сам чёрт не сыщет, – бухнул он, наугад придумав Пушкина.
– Под какого Пушкина?
– Пушкин в парке стоит на боковой аллее, я всё подготовил.
– Тогда в следующую зарплату.
Но в следующую зарплату Генерал не явился и вообще куда-то пропал.
– Ты знаешь этого геолога? – спросила Виктория как-то Семёна.
– Какого геолога? – не понял Семён.
– Друг теперь у Вовки, геолог какой-то. Собрался с ним в экспедицию.
– А завод?
– Всё, уволили его с завода за пьянку. Теперь ему экспедицию подавай. Дома вообще не показывается, поселился у этого геолога. И откуда он только взялся на мою голову?
* * *
Бережной вернулся в Красноярск по срочному вызову Вострикова и тут же отправился к нему домой. Комнату Ивана он не узнал. Во-первых на одной стене висел карабин и огромный полевой бинокль, а на другой – чёро-белая физическая карта незнакомой местности. Появился шкаф, на полках которого через стеклянные двери можно было разглядеть какие-то камни. В углу рядом с ризиновыми сапогами валялись какие-то не то молотки, не то альпинистские ледорубы с удлиннёными рукоятками. И самое большое, что поразило взгляд Бережного, – это обилие пустых бутылок из под спиртного и разбросанных по всей комнате пустых консервных банок. Некоторые из них были заполнены папиросными окурками и стояли на столе, но Бережной точно знал, что Востриков никогда не курил.
– Что происходит, Иван? – Бережной многозначительно обвёл комнату рукой.
– Ты, знаешь, я разгадал первое решение уравнений твоей корреляции, – как-то не очень уверенно сказал Иван.
– Ты имеешь в виду завод «КВАНТ»?
– Именно так. Мне кажется, что нашего подопечного хотели затянуть в какую-то авантюру с этим заводом.
– Откуда такие соображения?
– Появился школьный друг Молнара. Когда-то они были очень хорошими школьными друзьями. Ты мне его как-то и показал. Вовка-Генерал.
– Который был у него на свадьбе?
– Да, тот самый и устроился он на работу на завод «КВАНТ».
– Почему сразу меня не вызвал?
– Извини, хотелось самому сначала наверняка убедиться. А когда убедился такая карусель началась, что не до вызова было, но ситуация была под контролем. Началось с того, что я однажды, выслеживая этого Генерала, вдруг оказался в квартире Погребняка, но вовремя сообразил и дал дёру. Но здесь-то круг и замкнулся. Погребняк – фотолаборатория – КВАНТ – Генерал – Погребняк. Сто процентов. Погребняк плотно сел на Генерала. Пришлось легенду состряпать. Потому и антураж такой, – Иван объвёл комнату рукой.
– Не понял, – вопросительно посмотрел на него Бережной.
– Я не знал, что они затеяли с Погребняком, но ясно было, что что-то затевают. И, чтобы сбить Генерала с этой идеи, надавил на уязвимые точки его, так сказать, характера: романтика, подкреплённая алкоголем.
– Да ты – психолог.
– Пришлось прикинуться геологом в отпуске. В общем так в роль вошёл, что отправили Генерала восвояси.
– Кто отправил?
– Ну выгнали его с завода за пьянку, жена скандал устроила, потом Семён морду набил и в поезд до Киева посадил.
– А не слишком круто?
– Да, случайно он здесь оказался. Подозреваю, что если в корень смотреть, то приезд его в Красноярск – это тоже дело рук Погребняка.
– А что Погребняк? – спросил Антон
– Тут я про Погребняка и вспомнил. Сразу тебя вызвал.
– Спасибо, вроде всё в порядке. Теперь Погребняком я сам займусь. Ты что, так теперь и будешь геологом на доверии?
– Всё. Легенда умерла, – покачал головой Иван, – здесь я тебе ещё нужен?
– Задержись на несколько дней, а потом решим, что делать. Ведь цели-то, которые они ставили так и остались не выяснеными.
* * *
Погребняк с утра снова отправился в Больницу. В инфекционном отделении он зашёл к дежурному врачу.
– Приветствую вас, – протянул он руку пожилому человеку в белом халате, – как там наш?
– Приветствую, – мужчины обменялись рукопожатиями, – инфекционное отравление исключили, сегодня переводим Грелкина в общую терапию. Это бытовое отравление.
– А как он?
– Да, практически здоров. Сделаем ещё пару контрольных анализов и домой.
– Тогда я загляну к нему, спасибо, доктор, – они снова пожали друг другу руки.
– Будьте здоровы.
В палате было четыре койки. На дальней койке у окна сидел Грелкин и что-то читал.
– Всем привет, – громко сказал Погребняк, ни к кому конкретно не обращаясь, но взглядом оценивая Грелкина, – как сегодня? – подошёл он к кровати у окна.
– Здравствуйте, Босс, – Грелкин отложил книгу, – врач говорит, что сегодня переведут в новое отделение. Что-то ещё будут делать, а так – ничего.
– Как говорил один наш знакомый, клизьму тебе в ж…, вот что тебе надо сделать, – Погребняк перевернул книгу, которую не успел сунуть под одеяло Грелкин, – «Металловедение», а что с химией покончил… это надо ж додуматься – яды на себе проверять…, а если бы вообще дуба дал…
– Чёрт соразмерно попутал, Босс.
– Ладно, наматывай на ус. Идею с отравлением можешь продолжать, а вообще – есть для тебя одно дельце, но это когда выйдешь отсюда. Зачем тебе металловедение понадобилось? Можно же в Центре проконсультироваться.
– Можно, конечно, но хочется самому всё соразмерно разработать…
– Что разрабатываешь?
– Так это … вместе с химией.
Погребняк подозрительно на него покосился.
– Операция с «КВАНТОм» кажется провалилась, не начавшись. Слабоват оказался твой протеже, – продолжил Погребняк, внимательно всматриваясь в Грелкина.
– Что случилось?
– Вроде загорелся поначалу, а потом вдруг запил, да так покатился, что вообще укатил к себе на Украину.
– Для «КВАНТа» нового кандидата искать или…?
– Оставим эту идею, – Погребняк присел на прикроватный стул, – у тебя как с языком?
– А что с языком? – Грелкин вывалил свой язык и скосил на него глаза.
– С иностранным, балда.
– А, с иностранным, – покраснел Грелкин, – с европейскими, как в школе. В смысле: английский, немецкий, французский, – пояснил он, – а что, за границей будем работать или чего перевести?
– Нет, это я так, общие соображения. Ну, поправляйся, завтра не приду, – Погребняк встал со стула, – всем здравствовать!
* * *
Семён переписывал в свою творческую тетрадь что-то с черновика, когда к нему за стол подсел Борис Валентинович.
– Что новенького в математике? – спрсил он Семёна.
– Любопытная получается штуковина, – Семён отодвинул тетрадь, – если клеточное поле взять замкнутым, то возможна стопроцнтная упаковка. Я закончил исследование по упаковкам чисел в клеточное поле. Одна клетка поля – одна цифра. Все числа имеют один поразрядный размер-порядок. Например чисел пятого порядка в двоичной системе счисления может быть тридцать два. Если поле замкнуто, то все тридцать два числа укладываются в это поле без пробелов. Естественно, числа идут не попорядку, а расположены по определённому алгоритму.
– Любопытно, – Борис Валентинович придвинул к себе тетрадь. Несколько минут он перелистывал страницы. Семён старался ему не мешать, – любопытно. А ведь получается, что если взять замкнутый регистр, то все числа от нуля до тридцати одного: два в пятой, все в одном регистре стопроцентно упакованы. Ты не думал, что можно построить новую ахитектуру для ЭВМ с замкнутым регистром?
– Нет, как-то до этого не дошло.
– Надо только разработать правила арифметики для таких замкнутых регистров. Представляешь, ни одного неиспользованного бита памяти.
Они просидели так целый час, а может быть и больше, не заметив, что обед давно кончился.
Очередная творческая тетрадь быстро заканчивалась. Сам Семён отмечал в этой тетради большую цельную работу по представлению геометрических преобразований в виде векторных функций. Во всех учебниках, где речь шла о геометрических преобразованиях, тема давалась всегда в виде описания, подкреплённого наглядными чертежами, а с открытием теории Семёна всего этого не требовалось. Конечно, без наглядных примеров геометрию преподавать просто не интересно, но возможность композиций геометрических преобразований получала свой математический аппарат. Теперь геометрические преобразования можно было просто складывать или вычитать, как векторные функции. Алгебраические правила Семёном тоже были разработаны. Это вообще был абсолютно новый взгляд на геометрические преобразования.
Между большими теориями в тетради была любопытная теорема, которую Семён назвал «Теоремой о постоянстве объёма». Благодаря этой теореме формулы для вычисления объёма и поверхности шара приобретали особый смысл при дифференцировании. Но это надо было капитально обдумать. Семён чувствовал, что должна существовать и теорема о постоянстве площади и теорема о постоянстве длины.
Глава 10.
«Необходимо исследовать число … »
Сухой закон, введённый Горбачёвым, особо не мешал жизни Семёна. Вычислительный центр, заместителем начальника которого, теперь был Семён получал ежемесячно двадцать два литра спирта на нужды ЭВМ. Спирт назывался технический, но все его употребляли с незапямятных времён и до сухого закона. Женщины делали на этом спирту наливки и настойки, а мужики пили просто так, разбавляя водой. Семён делал «Блэк-Джек». Когда-то баба Лида, мама Семёна (теперь её чаще называли именно так) работала в биохимической лаборатории. Они тоже получали спирт на какие-то свои нужды и ежемесячно спирт тоже оставался нереализованным. Спирт, конечно, был медицинский. И женщины в лаборатории придумали напиток, который назвали почему-то «Чёрный-Джек».
– И что это за чудо напиток? – спросил Сергей, возвращаясь вместе с Семёном с завода домой.
– Рецепт простой, – рассказывал Семён, – варится чёрный кофе, потом добавляется в него сахар, потом всё капитально процеживается через два слоя марли и остужается. После того, как кофе остыл, берётся тристо грамм этого кофе и добавляется к нему двести граммов медицинского спирта. Всё – «Блэк-Джек» готов к употреблению. Пьётся отлично и крепость приличная.
– А из нашего спирта пробовал?
– Пробовал, тоже хорошо получается. Ты помнишь, как Англичанин пил перед тем как в райком идти? Или ты тогда не присутствовал?
– Не помню.
– Он поджигал лавровый лист и медленно его гасил, опуская в стакан с разбавленным спиртом. При этом утверждал, что запах алкоголя исчезает.
– И что, исчезал?
– Запах алкоголя может и исчезал, но какой-то горелый запах всё равно оставался, весь комитет комсомола так делал, когда надо было к начальству идти, а стаканы уже наполнили. Не помню, кто это придумал, но Англичанину этот метод передал его предшественник.
– Помнишь случай, когда слесарь из инструментального цеха с похмелья себе язык откусил?
– Совсем?
– Кончик языка откусил. Представляешь, как бедолагу колотило. Говорят он на четвереньки упал и во время падения кусанул себя за язык.
– Это когда было?
– Вроде в семьдесят шестом году.
– Я тогда чуть до белки не допился.
– Ты не рассказывал.
– Да ничего интересного не было. Баба Лида заподозрила неладное и уговорила меня показаться наркологу-психиатру. Причём, пригласила её домой – я наотрез отказывался идти в клинику. Пришла бабушка, очень милая. Поговорили мы с ней о погоде, о поэзии… Я всё ждал: сейчас спросит – сколько пьёшь, как часто…, а ничего этого не было. Просто сказала, мол, если веришь в себя и сила воли есть, то не пей ни капли алкоголя пол года.
– И всё? – удивился Сергей.
– Всё. Не пил пол года.
– Может повторим? Как раз до Нового Года полгода остаётся. Вот возьмём и завяжем.
– Легко. Меня и без этого математика в ежёвых рукавицах держит. Представляешь, что-то в башке перклинивает. Хоть маленькую рюмку если выпью, то математикой не могу заниматься. Башка перестаёт тут же работать, а стихи писать могу. Но от математики отказаться не в моих силах. Что, до Нового Года ни капли?
– По рукам.
* * *
Друзья сдержали своё слово. До Нового Года был сухой закон. Наверно, Михал Сергеич этому был бы рад, хотя самого иногда показывали по телеку с бокалом шампанского на международных приёмах.
– Первую рюмку выпью, когда пробьют куранты, – объявил Семён супруге, накрывая праздничный стол.
– Что и Старый Год провожать не будешь? – подначивала Тамара.
– Нет. Только сок, – твёрдо сказал Семён. Он открыл новую большую бутылку с гранатовым соком. Взял с телевизора декоративный металлический кувшин, сделанный в восточном стиле, и перелил в него сок.
Гости сели за стол ровно за час до Нового Года, чтобы проводить Старый Год и вспомнить, что было в этом году интересного. Через полчаса Семёну стало плохо. Сначала разболелась голова, потом появилась тошнота, потом началась рвота и поднялась температура. Все сошлись на мысли, что это отравление. За эти полчаса Семён ничего не съел, только выпил пару стаканов гранатового сока. Кстати, сок он пил один, всем было не соков. Когда-то очень давно, он видел, как один из его гостей на его же дне рождения отравился алкоголем. Его врач приводил в чувство тем, что заставлял в больших количествах пить тёплую кипячоную воду и тут же толкать в рот два пальца. Выпив таким образом литра два воды и проблевавшись, отравленный быстро пришёл в себя и снова уселся за празднияный стол.
Сейчас Семён решил поступить точно также. Он пил кипячёную воду и ходил в туалет. К первому праздничному тосту он был уже за столом и попросил, чтобы ему налили водки. К гранатовому соку всем было запрещено притрагиваться.
Семёну очень нравились фильмы Марка Захарова, а в этом году вышел новый фильм «Убить дракона». Второй раз они ходили смотреть этот фильм вместе с Жориком.
– Заключительная сцена сильная. Обратил внимание? – говорил Жорик, когда они вышли из кинотеатра. – Всё начинается с детей. Кто завоюет внимание нового поколения, тот и победит в конечном итоге.
Семён с этим был полностью согласен. Тем более, что именно эта идея, о завоевании нового поколения напрямую касалась именно его самого, ведь в его «Пифагоре» как раз и было то будущее поколение, которое надо было не просто завоевать, но и наставить на путь истинный. И ещё одна мысль при этом не давала покоя. Бертран Рассел драконом считал религию. Именно религия в головах людей, как дракон не даёт человечеству правильно смотреть на мир.
Пятая творческая тетрадь Семёна содержала двадцать две работы. Здесь впервые была сформулирована теорема о циклических шестиугольниках и дано её доказательство, используя математический аппарат алгебраических подстановок. Была полностью завершена работа о представлении геометрических преобразований в виде векторных функций и были разработаны правила алгебры для таких функций. Также были завершены исследования по упаковке клеточных полей. Заниматься исследованием замкнутого регистра для нужд ЭВМ Семён не стал – это было ему неинтересно. Его интересовала теоретическая сторона вопроса о возможности такой упаковки в принципе. Также в пятой тетради начались исследования по теории групп. Ещё не была открыта главная теорема циклического изоморфизма, но матричное представление уже было построено. По сути дела теории ещё не было, но она начинала вырисовываться в приложениях. Семён чувствовал это. Формулы, позволяющие извлекать корни квадратные и кубические из матриц второго порядка, требовали ещё своего осмысления и для применения к комплексным числам, и для приложения к кватернионам. Кватернионами Семён начал заниматься давно. Интерес к кватернионам подогревался интересом к уравнениям Максвелла. Считается, что векторный вид этих уравнений понятней и проще для технических приложений, но Семёну всё время казалось, что нельзя отказываться от кватернионов. За внешней сложностью уравнений Максвелла в кватернионовом виде могла скрываться какая-то глубокая суть, не лежащая на поверхности.
Эпиграфом к шестой творческой тетради Семён взял слова знаменитого немецкого математика Карла Вейерштрасса: «Математик, не являющийся хоть немного поэтом, не может быть настоящим математиком». Эпиграф, как нельзя лучше, подходил и к самому Семёну, так как «немного поэтом» он считал и самого себя. Причём поэтическое творчество началось на много лет раньше творчества математического, когда Семён учился ещё в восьмом классе.
* * *
Встречу Погребняк назначил в магнитосфере Земли. За ориентацию был выбран вектор скорости Солнца в Галактике.
– Босс, почему выбрали внутренний пояс, а не внешний, – поинтересовался Грелкин, прибыв на место.
– Для общения внутренняя сфера, вернее пояс, гораздо удобнее, – убедительно ответил Погредняк, – не так отвлекают излучения Солнца. Считаю операцию «Отравление» вполне успешной. – Погребняк никогда не давал отличных оценок, прошедшим операциям, чтобы не расслаблять подчинённого. – Ты не забывай, что мы и люди, и элмаги подневольные. Нам директиву спускают сверху и отступать от неё мы не можем. Шкала, на основе которой мы строим наши операции, от «И» до «Л». Но это не значит, что только либо «Искушение», либо «Ликвидация». Не забывай о промежуточных стадиях – всевозможных «К» – «Компроматов». Более того, не забывай, что работа должна быть комплексной. Новая операция не должна начинаться, только тогда, когда закончится предыдущая. Операции должны влиять на объект постоянно. Объект должен находиться под влиянием сразу нескольких операций. Это не установка, а жизнь. Жизнь показывает, что влияние той или иной операции на объект достигает максимального успеха, когда объект находится под влиянием сразу нескольких действий. Конечно уравнения такого воздействия усложняются в зависимости от количества операций, но это уже не наша забота. Пусть у них в Центре от этого голова болит.
– Босс, а конечная цель Вам известна?
– Конечная цель всем известна, ты меня не пугай. Что ты имеешь под «конечной целью»? Человечество ещё, как дети. Они же только начинают постигать Мироздание. Возьми хоть Космос. Закон вторых фокусов. На Земле ещё не открыли. О законе космической плоскости только догадываться начинают. Глобальные решения уравнений Максвелла ещё не найдены. А намагниченность Луны? А галактический шпур? Удивительно, что реликтовое излучение заметили, а реликтовая геометрия пространства.., а реликтовое расширение … Или ты задаёшь вопрос только по нашему объекту?
– Нет, Босс, о глобальном понимании цели я имею общее представление соразмерно, а вот конкретно, наш случай.
– Человечество не может прозреть вдруг. Глобальное прозрение – это дело не одного человека и даже не одного поколения. Сегодня мы занимаемся формированием личности этого человека. В результате он должен прозреть в чём-то своём от глобального прозрения человечества. Другой человек будет прозревать по своему. А о методах формирования личности мы не можем спорить. Методы эти придумывают там, в Центре. Порой эти методы мне самому кажутся противоречивыми, но они давно проверены практикой и не нам о них судить, и не нам их менять. Нам сказали искушать, мы – искушаем. Скажут ликвидировать, мы – ликвидируем.
– Босс, я вот что подумал. По моему мы зря отказались от влияния на объект религиозной секты.
– А ты почему подумал, что мы отказались? Религия – это очень мощная штука. И не обязательно секта. Надо использовать и классические конфессии. Религия – это великое искушение и компромат одновременно для всего человечества. И мы должны это использовать. А лженаука? Это же огромное поле деятельности для нас. Надо, конечно, не с кондачка. Лженаука – это почти наука, только изнаночная её сторона. Бывает такая мощная волна идёт от этой лженауки, что целые отделы не могут с ней справиться, чтобы на путь истинной науки повернуть человечество. А религия у нас под боком. И православие, и католицизм. С иудаизмом, мусульманством и буддизмом сложнее, там своя специфика, но и это можно использовать. А человечество ещё хлебнёт с этой религией. Одно дело придумать религию и совсем другое дело – отказаться от неё.
* * *
Книги Марселя Берже не на шутку по-прежнему волновали Семёна. «Если этот Берже так близок был от моей теоремы, – думал Семён, – то, наверное, он и идеи мои сможет понять лучше других». Но Берже был француз и письмо надо было ему писать на французском. О том куда писать, для Семёна вопроса не возникало. В аннотации к «Геометрии» Берже было сказано, что автор – профессор Парижского университета. Семён помнил, как он писал первое письмо Рашевскому. На конверте написал: Москва, МГУ, профессору П. К. Рашевскому и дошло. Так и в случае с Берже можно было поступить, но вот французский язык. Семён стал изучать газетные объявления и скоро наткнулся на нужное. В объявлении говорилось, что переводят с французского и на французский за умеренную плату. Семён понимал, что математическое письмо будет не простым для перевода и старался составить письмо таким образом, чтобы оно было максимально удобным для переводчика. Предложения должны быть короткими и, по возможности, не изобиловать математическими терминами.
Дверь открыла пожилая женщина.
– Лена, – это к тебе.
В глаза Семёну бросилась удивительная чистота и порядок, которые царили в прихожей и коридоре квартиры переводчика. Да и чопорность, и аккуратность в облике женщины, открывшей дверь, тоже бросались в глаза.
Из комнаты вышла белокурая молодая женщина с нерасчёсанной «химией» на голове и, после первых фраз приветствия и понимания цели визита, пригласила Семёна войти в комнату.
Вид комнаты потряс Семёна тем хаосом, который здесь царил. И стол, и диван были завалены толстенными книгами, на полу валялись во множестве, исписанные крупным почерком листы бумаги. На кресле была разбросана какая-то одежда. Одежда висела и на приоткрытой дверце шкафа, и даже на торшере. На углу стола притулилась чашка с блюдцем. Сама женщина держала в одной руке авторучку, в другой – надкусанный бутерброд. Голова была потлатой, а трикотажные штаны пузырились на коленях. Говорила она высоким тонким голосом.
– У вас текст бытовой или технический?
– У меня письмо математического содержания, не очень большое, всего полторы страницы.
Елена взяла в руки листки, которые ей протянул Семён, при этом, мешавший бутерброт, частично засунула в рот.
– Через три дня будет сделано. Оплата потом.
Поражённый Семён не заметил, как оказался на улице. Через три дня он снова был у переводчицы. На этот раз комната Елены была в более приглядном состоянии, и Семёну даже предложили присесть. Сама Елена была причёсана и одета в пикантную короткую юбку и свободный вязаный свитер.
– Когда получите ответ, вам наверное снова понадобится перевод с французского, Вы обращайтесь. Я практически всегда дома, можно даже без предварительного звонка. А мама вообще никуда не выходит. Я могу переводить ещё и с английского, и с немецкого, немного итальянский и испанский знаю. Тексты можно любые и технические, и бытовые. Если хотите могу на машинке отпечатать, немного подороже будет. Кофе не хотите?
Она так тараторила, что Семён не мог вставить даже пол слова. Договорились, что если придёт ответ, то Семён снова обратится за помощью. В тот же день Семён отправил письмо во Францию.
Очередная конференция обрушилась на Семёна в то время, когда он активно готовился к защите диплома. Диплом практически был готов уже год назад, но надо было всё проверить и сделать чистовик. На конференцию Семён предложил два вопроса: по геометрии и по алгебре и оба вопроса были поставлены в повестку конференции. На геометрической секции Семён хотел рассказать о векторных функциях геометрических преобразований, а выступление по алгебре относилось к теории матриц. По итогам конференции Семён получил сразу два первых места, которые были отмечены соответствующими дипломами. По секции геометрии первого места было удостоено два доклада, одно из которых получил Семён, а по алгебре доклад Семёна был признан однозначно лучшим.
Возвращаясь однажды с завода, Семён обратил внимание на огромный пакет, который стоял в подъезде около почтовых ящиков. Пакет был такой объёмный, что не лез в отверстие письменного ящика. Лицевую сторону пакета украшало множечтво каких-то печатей и почтовых марок. Внимательно рассмотрев пакет Семён догадался, что адресатом является именно он. Крупными латинскими буквами было написано слово «PROFESSOR“ и слово «MOLNAR». Письмо было из Франции. В этот же вечер Семён поехал за переводом к Елене и попросил её сделать перевод немедленно. Лена была не против.