Евгений Николаевич Бузни
Суданская трагедия любви
Навстречу мне идёт высокий негр в клетчатой рубахе навыпуск из дешёвого материала и серых потёртых брюках. На ногах какие-то резиновые шлёпанцы. Волосы на голове короткими завитушками. Лоб пересекают четыре полоски. Вспоминаю, что в письме Юджина ими обозначается племя Динка. В руке у негра длинный меч. Я догадываюсь, что он его продаёт, и неосторожно спрашиваю на английском, сколько стоит. То, что мне не следовало этого делать, я понял чуть позже.
Негр сразу остановился и назвал цену – двести фунтов. Но дело в том, что я не собирался покупать меч и спросил любопытства ради. Поэтому взяв меч в руки и, с интересом осмотрев его, я возвращаю прекрасно сделанное оружие владельцу со словами благодарности. Собираюсь продолжать путь, но негр становится передо мной и снижает цену. Пытаюсь объяснить, что меч мне не нужен. В самом деле, мне решительно некуда было его девать. Он не поместился бы в мой рюкзак никаким образом. Да и вообще оружие в самолёт не пропустят.
Пытаюсь обойти, вставшего на пути негра, но он вдруг сердится, с силой втыкает остриё меча в землю и сгибает его чуть не пополам, показывая прочность и гибкость стали. Я смеюсь, говорю, что меч очень хороший, но мне он не нужен. Ухожу от негра, но он не отстаёт, продолжая остервенело втыкать меч в землю.
Меня пугает его озлобление. Пытаюсь успокоить, миролюбиво говоря «О кей, о кей». Не помогает. Он стоит передо мной с воткнутым в землю мечом. И тут мне приходит на ум мысль. Я говорю:
– Давай я тебя сфотографирую.
Это производит ошеломляющий эффект. Негр внезапно улыбнулся и встал в позу, подняв перед собою меч. Я прошу передвинуть руку с мечом немного в сторону. Он меняет положение. Делаю снимок, благодарю. Он тоже благодарит и, неожиданно переложив меч в левую руку, протягивает правую для рукопожатия. Я пожимаю руку, говорю «До свидания» и мы расходимся.
Выхожу на набережную Голубого Нила. Подхожу к красивому зданию с колоннами. Это республиканский дворец. Фотографирую, но не захожу, хотя говорили, что в нём музей. Сейчас он закрыт для посещения, да я и приустал ходить по жаре. Сажусь в такси и полный впечатлений отправляюсь в гостиницу спать. Но одолевает и подступивший голод, так что сначала ужинаю в одном из уличных закутков. В ресторане всё-таки дороже. Взял варёную фасоль и чашку кофе с лепёшкой. Быстро и хорошо.
В гостиничном номере добираюсь, наконец, до кровати. Письма читать сегодня не могу: глаза слипаются. Первые мгновения кажется, что мешает жужжание кондиционера, но потом проваливаюсь в сон, как убитый.
Утром иду в ресторан. Завтрак входит в стоимость проживания, так что можно поесть и в ресторане, тем более фуршетный порядок – ешь, как говорится, от пуза. Подсаживаюсь за столик к арабу в белой джелобии и тюбетейке. Он, естественно, не возражает. Я взял рис с сосисками, он ест жареную рыбу. Разговорились. Он прилетел из северного города Судана Вади-Хальфа по делам фирмы. Спрашиваю, как он относится к разделению Судана на два государства. Как и ожидал, его отношение крайне негативное. Он считает, что арабы несли на юг культуру диким племенам, а отделение юга его ослабит. Я не спорю. Меня просто интересует мнение. Прошу разрешения сфотографировать его. Он охотно соглашается и сразу вытягивается, так что приходится просить его расслабиться и что-то говорить мне, чтобы получилась естественная ситуация. Ужасно не люблю напряжённые лица на фото.
Встреча в министерстве назначена на десять утра. Беру дипломат, вынимаю из него ноутбук, взамен кладу сувениры, выхожу на улицу. Первое, что бросается в глаза, это тёмное небо со стороны северо-запада. Оттуда же дует ветер. Сажусь в такси и спрашиваю водителя, в чём дело. Он отвечает коротким словом: «Хабуб». Я не понимаю. Он поясняет:
– Песчаная буря. Она идёт с пустыни Сахара. Сейчас песок будет везде.
Тёмная туча захватывает всё небо. Мы едем снова на набережную Голубого Нила, на которой находятся все министерства. Я успеваю войти в здание до того, как масса пыли обрушивается на город. Теперь потемнело всё вокруг. В помещениях, несмотря на утреннее время, включается свет. Все окна плотно закрываются. Но песок очень мелкий и проникает в незаметные щели. Вскоре начинаешь ощущать песчинки в воздухе, на зубах.
– Хабуб, – говорит заместитель министра, который согласился встретиться со мной. – Вам не повезло.
– Может, наоборот, повезло, – смеюсь я, – надо же всё увидеть. Я с пыльными бурями знаком только по описаниям.
– Да, может быть. Но вообще явление неприятное. Главное, что от него нет защиты. Однако обещают, что он скоро кончится.
Мы усаживаемся в кресла. Мой собеседник среднего роста, худощав, одет по-европейски в блестящий серый костюм и белую рубашку с золотыми запонками. Чёрный галстук прикреплён к рубашке золотым зажимом и подчёркивает официальность обстановки, вполне соответствуя чёрным курчавым волосам. Цвет кожи лица слегка каштановый. Короткие усики обрамляют полные губы. Подбородок оканчивается короткой редкой бородкой, расходящейся слегка к скулам. На глазах очки в тонкой золотой оправе. На обеих руках по золотому перстню. Часы, очевидно, тоже золотые, но пока не видны под рукавом пиджака. Человек явно не из бедных, что сразу бросается в глаза.
Достаю из дипломата две большие матрёшки, два сувенирных самовара и бутылку Смирновской водки. Протягиваю и говорю, что привёз из Москвы сувениры, которые хочу подарить ему и министру. Официальное лицо расплывается в улыбке, принимая дары, ставит сувениры тут же на видное место у себя на рабочем столе, пряча бутылку водки в стол. Предлагаю открыть одну матрёшку. Замминистра не понимает. Тогда я поднимаюсь с кресла, подхожу и раскрываю матрёшку, показывая, что в ней находится другая. Он искренне удивлён, когда я проделываю это несколько раз, пока не показывается самая маленькая матрёшечка. Все они, мал мала меньше, выстраиваются в ряд на столе. Мы смеёмся и усаживаемся снова в кресла.
Я достаю из дипломата диктофон, спрашиваю можно ли записать разговор. Замминистра, подумав, кивает головой. Начинаем беседу. Я задаю вопросы, он неторопливо и пространно отвечает о положении Судана, перспективах его развития, о связях севера с югом, об их сотрудничестве так, словно это одна страна. Я уточняю, что в 2011 году произошло разделение Судана на два государства.
– Да, – соглашается замминистра, – но это временно. По сути, мы одно государство Судан.
Тут хозяин положения решил показать, что он действительно хозяин, и спросил:
– А не перекусить ли нам? Мы уже провели достаточно много времени, чтобы проголодаться.
Я говорю, что завтракал.
– Ну, когда это было? Да мы немного поедим.
Не замечаю, какой был подан сигнал, но в комнату входит служитель, худенький негр в голубоватой джелобии. Замминистра что-то говорит на арабском языке. Тот уходит. Я не успеваю сориентироваться для нового вопроса, как в комнату вносится поднос, и на столике, за которым мы сидим, появляются бутылка виски, бутылка содовой, бокалы, чашки, кофейник, сахар, тарелка с красной рыбой, пиала с маслом, пиала с овощным салатом, ломтики хлеба, вилки, ножи, чайные ложки. На подносе всё было накрыто салфеткой, видимо, чтобы на пищу и в посуду не оседала пыль.
Министерский чиновник открывает бутылку, разливает виски понемногу в бокалы, спрашивает:
– Разбавить?
Я соглашаюсь, и в мой бокал наливается содовая вода. Себе министерский работник разбавлять виски не стал. Мы намазываем масло на хлеб, кладём ломтики рыбы и чокаемся бокалами, говоря:
– За дружбу!
Кондиционер под потолком жужжит, а гудение ветра за окном прекратилось. Очевидно, хабуб прошёл. Пьём виски, доедаем салат, переходим к кофе. Говорим уже на бытовые темы. Я сообщаю, что собираюсь завтра лететь в Джубу, так как задание редакции у меня связано с югом Судана.
Мой собеседник немного хмурится.
– Да, я знаю, что у вашего коллеги проблемы. Он сначала сказал, что это ваш груз, о котором он ничего не знал. Но ему никто не поверил и он сознался, что соврал. Так что мы не стали вас привлекать. Не хотим портить отношения с прессой.
Меня поразило, что мы, можно сказать, целый час сидели, разговаривали, чиновник давал мне интервью и ничего не говорил про Ашота, о котором уже, оказывается, всё знал, как знал и обо мне, но дипломатично молчал. Я был в шоке, хотя, конечно, мне следовало догадаться, что Ашот наделал шума, и уж где-где, а в министерстве иностранных дел о нём должны были узнать в первую очередь.
– Прошу прощения, – говорю я, – за то, что произошло в аэропорту. Меня самого это поразило. Я впервые вижу, чтобы русские провозили контрабандный товар.
– Вы впервые за границей. И вы ещё молоды. К сожалению, Россия изменилась. Это не то, чем был Советский Союз. Когда-то русских не проверяли на таможне, потому что с ними всегда было всё в порядке. Сейчас из России едут разные люди. Они едут и с деньгами и за деньгами. Это мафия. С вами нужно теперь быть особенно осторожными, как и с людьми из других стран.
Такое откровение я не готов был услышать и не мог ответить ничего. Он буквально повторял мои мысли.
– Но мы понимаем, – продолжал замминистра, – что не все русские такие. Прошу не сердиться на мои слова. Вы хотите завтра лететь в Джубу. Но билета на самолёт у вас, конечно, ещё нет.
– Нет, – пробормотал я. – Хочу сейчас купить.
– Это не просто. Сами вы можете неделю не улететь, но я вам помогу, хотя признаюсь честно, что нас не радует ваша поездка на юг. У них другой взгляд на проблему.
Он подходит к телефону, набирает номер и с кем-то долго говорит по-арабски, что-то пишет на листке бумаги, ставит на нём печать, затем кладёт трубку и протягивает мне листок, говоря:
– Завтра поедете в аэропорт, подойдёте к кассе, покажете этот листок и купите билет.
Мой неожиданный спаситель ведёт меня в другую комнату, где мне в паспорте проставляют визу на юг Судана. Разрешение на пять дней. Этого мне должно хватить. В знак благодарности я и этому клерку, поставившему печать, достаю из дипломата матрёшку. Он необычайно рад.
Фантастика! Я улечу завтра в Джубу. Теперь можно подумать и об отдыхе. Выхожу из министерства. Все улицы засыпаны толстым слоем песка. Ветер ещё дует, но уже слабее. Хорошо, что я успел до хабуба зайти в помещение. Не представляю, как люди на улице дышат в такой туче песка. Дворники начинают сметать песок. А он ещё проникает в рот и чувствуется на зубах.
Звонит телефон. Опять мама. Она плачет.
Спрашиваю с тревогой:
– В чём дело? Что случилось?
Она говорит сквозь слёзы, которые я чувствую и вижу её плачущее лицо:
– Наш папа в больнице…
Она всегда называет моего отца «наш папа».
– Его понесло на этот чёртов майдан со всеми, кто против майдана…
– А сколько их там было? – спрашиваю я, чувствуя, что мама плачет.
– Да откуда же я знаю… Много… К ним ещё присоединилась группа поддержки из Крыма. Но они же все были только с флагами и лозунгами. Хотели показать, что народ Киева против фашистов. А те, с майдана, были с дубинками, железными прутьями и цепями. Били всех подряд… Наш папа получил сотрясение мозга, и его увезли на скорой помощи… Мне позвонили друзья.
– Так ты была в больнице?
– Да. Я ещё тут.
– Ну, и как папа?
– Врачи говорят, что через пару дней могут выписать. Так что, к счастью, всё не так серьёзно…
– Перебирайтесь временно ко мне в Москву. Тут спокойно отдохнёте. Поместимся как-нибудь.
– Я-то согласна, но ты же знаешь нашего папу – он скорее умрёт, чем будет сдаваться…
Слышу, как мама рыдает, но говорит:
– И бежать он никогда не согласится.
Да, я знаю моего отца. Не в его характере отступать.
Сообщение меня потрясает. Эта история в Киеве началась в ноябре, когда я как раз готовился к поездке в Судан. Президент Украины никак не мог решить, что ему делать со страной, как из неё больше выкачать для себя денег, то ли оставаясь с Россией, то ли войдя в дружбу со странами Запада. Тут, как говорится, и хочется и колется. То он с Евросоюзом заигрывал, то с Россией. Россия пошла на снижение цен на газ и на другие уступки Украине. Янукович заявил, что приостанавливает вопрос о вхождении в Евросоюз. Тут и началось. На киевский майдан приехали с западной Украины хорошо подготовленные и хорошо проплаченные боевики, поставили на площади палатки и требуют отставки правительства и президента. К ним, не понимая сути вопроса, не понимая, что боевики – это борьба одного клана олигархов против другого, присоединились многие недовольные политикой Януковича, коррупцией, процветающей в Украине, и в целом капиталистической системой, когда доходы от работы миллионов идут в карманы кучки олигархов, присоединились те, кто мечтали о демократии. В этом и состояла сложность майдана.
После разговора с мамой решаю немедленно ехать в гостиницу и написать статью об Украине. Журналист всегда должен быть на посту. В голове роятся мысли. Представляю отца в толпе протестующих. Они понимают, что майдан на самом деле не за демократию, что здесь большая политика других стран. Не случайно на майдане появились открыто представители Европарламента, представители США. Это им нужно отделение Украины от России.
Еду в такси и уже не вижу окружающей обстановки. Вернее глаза всё видят, а мысли совсем о другом. Невольно сравниваю события на Украине с разделением Судана на юг и север. Здесь шла война семнадцать лет. И здесь я за разделение. Но я прибыл сюда разобраться. Мне кажется, что в Судане совсем иная ситуация, чем на Украине, но как это доказать? В обоих случаях речь идёт о разделении народов, разделении на два государства. Почему же в отношении Судана я за разделение, а в отношении Украины и России против? Этот вопрос не даёт мне покоя.
В гостинице захожу в номер, быстро принимаю холодный душ с жары, раскрываю ноутбук и начинаю писать. Получается очень эмоционально.
ОТСТОЯТЬ КИЕВСКУЮ РУСЬ!
Началось всё в уже далёкие восьмидесятые годы, когда в Прибалтике фашиствующие националисты заговорили об отделении от России. Тогда бывший генсек Горбачёв, размахивая руками на трибуне, бодро вещал, что всё в порядке, всё под контролем. Но если контроль и был, то только за тем, как разваливается великая страна, мировая держава, Советский Союз.
Потом была Беловежская Пуща, воспетая в песнях и поэмах, в укромном уголке которой, келейно предавалась Россия. Её по крупицам собирали Иван Калита, собиравший Московское княжество, Иван Грозный, первый царь всея Руси, Алексей Первый, воссоединивший Россию с Украиной, Пётр Первый, открывший окно в Европу, Екатерина Великая, при которой Россия простёрла свои владения от Балтийского до Чёрного моря. Какие имена в истории!
Но пришли чинуши мелкие, и росчерком пера разрушили великий союз народов. Вот и откололась Прибалтика, затем Грузия, Молдавия, теперь на очереди стоит Украина. В её столице Киеве (мы помним Киевскую Русь, откуда пошла земля русская) фашиствующие молодчики под чёрными флагами делают чёрное дело разделения с Россией.
Где ты Богдан Хмельницкий, так ратовавший за союз с Россией? Где ты Тарас Шевченко – первый украинский поэт России?
Загремели черносотенные вандалы молотками по памятникам. Заскрежетали зубы погромщиков магазинов и всего вокруг под крики и улюлюканье толпы. Захватываются государственные учреждения. Создаются штабы и центры под чёрными флагами.
А что же власть? Она в растерянности. Она призывает к переговорам. Предлагает сесть за круглый стол и спокойно обсудить ситуацию.
Тем временем погромщики громят, и масштабы погромов растут. Фашиствующие националисты укрепляют позиции на площадях и улицах, строят баррикады.
Где ты, трудовой народ Украины? Не у тебя ли сложилась поговорка: Паны дерутся, а у холопов чубы трещат?
Некий Яценюк возглавил борьбу против Януковича. На волне демократических отношений оппозиции позволили выступать на майдане, но, как говорится, где сунешь палец, там и руку откусят. Власть не применяет силу, боясь окриков из-за рубежа Европарламента и Америки. А те не дремлют: и наблюдателей присылают и всемерную поддержку оказывают.
Ну и как на это смотрит великий брат Россия? Говорим и говорим, как говорили о Прибалтике и Грузии. Меньше говорили о Молдавии. А результат один – теряем связи, теряем братство. Если расстанемся и с Украиной, то кто на очереди? Не сама ли Россия?
Миллионы россиян связаны кровными узами с Украиной. Миллионы не представляют себе жизни без неё. Украина часть земли русской, её боль и слава. И мы должны стеной стать на защиту нашего единства, денонсируя Беловежский предательский сговор. Киевскую Русь не сдавать!
Вхожу в интернет и отправляю статью главреду. Прошу дать срочно в номер. Ну, он и сам понимает. Сообщаю ему и о том, что отец получил сотрясение мозга во время стычки с майдановцами и лежит в больнице. Докладываю, что задание редакции выполняю полным ходом и завтра буду на юге.
Только теперь подумал об ужине. Написание небольшой статьи отняло много времени. Обед фактически пропустил. Осмотр Хартума откладываю до возвращения с юга Судана. Выходить уже никуда не хочется. Достаю письма Юджина и снова погружаюсь в обстановку Вау, в котором всё ещё находится мой незнакомый корреспондент. Читаю очередное его послание. Начало опять в стихах.
Без тебя стали ночи длиннее.
Видно, я у земли где-то с краю.
А когда за окном вечереет,
Сам себе по руке я гадаю.
Мне бы поле да сена охапку,
Да ресницы твои с небесами,
да гитару, да ночи бы жаркие,
да любовь бы мне сильную самую.
Ничего не ушло, не забыто.
Я по-прежнему смелый и робкий.
Никому свою душу не выдам,
спрячу в травах зелёных высоких.
Знаю я: станут ночи короче,
и опять ты ударишь по струнам,
и опять моё сердце захочет
отдаваться твоим поцелуям.
Эти стихотворные строки меня поставили в тупик. Они были явно адресованы любимой девушке. То, что это может быть любовь между двумя мужчинами, я напрочь отмёл. Не те были времена. Это сегодня пропагандируют однополые браки. А сорок лет назад об этом, по крайней мере, в нашей стране, никто и не помышлял. Так, во всяком случае, я слышал от своих родителей. Но, может, Юджин просто цитирует чьи-то стихи или же пишет свои мечты вдали от Родины, то есть то, что его беспокоит, о чём он может высказать только своему другу. Словом, это остаётся для меня загадкой, и я читаю дальше.
«Приветствую тебя, Джо всё с того же юга Судана!
Температура днём в тени 38 градусов плюс, а вечером прохладнее – тридцать два тоже плюс. В нашей реке Суэ был вчера бегемот. Пофыркал фонтанчиками воды из носа. Кругом собрались зеваки. Очень смешно было наблюдать, как это огромное животное вдруг испуганно спрятало голову под воду, когда на него стремительно неслась маленькая чёрная остроклювая птичка с крылышками, напоминающими салфетки, отороченные по краям белыми кружевами. Интересно, что раз бегемот мог появиться, и для него достаточно было воды, то вполне может появиться и крокодил. Рассказывают, что такое бывает. Однажды корова подошла к воде и была схвачена крокодилом. Так что тут глаз да глаз нужен.
Опишу тебе весьма странную охоту. Поднялись мы в два часа ночи и поехали с Анатолием Ивановичем, Батисто и за рулём Альберто. Николай не поехал, так как его поймала малярия. Это здесь самая распространённая болезнь. Она довольно коварна, если какие-то другие органы в организме ослаблены. Я писал в прошлом письме о том, как Аллочка заболела. Ну, с нею всё в порядке. А недавно рабочий фабрики заболел малярией и через три дня умер. Рассказывают, что у него были проблемы с желудком. Это я к слову написал.
Так вот выехали мы на охоту. Вдруг что-то застучало. Вышли из машины и обнаружили, что заднее колесо не закреплено гайками. То есть гайки были наживлены, но их забыли закрутить. А как раз перед этим я спрашивал Альберто всё ли в порядке, есть ли бензин, вода и прочее. Юмористичный момент. Затянули гайки на колесе и поехали. Через некоторое время опять пришлось затягивать гайки, теперь уже на всех колёсах. Наконец, всё было в порядке, если не считать, что на каждом колесе не хватало гаек и болтов. Но пронесло: колёса не отвалились.
Направились в сторону Тонча. Есть такой городок. Газели по пути почти не попадались. Но вот на дороге оказывается заяц. Мы останавливаемся. Он сидит посередине дороги, освещённый лучами фар. Анатолий Иванович целится, стреляет, но мимо. Снова стреляет, ещё и ещё и всякий раз промахивается. Винтовка семизарядная, сама перезаряжается. Наконец, мистер Анатоль берёт прицел чуть выше и ранил зайца. То он спокойно реагировал на все выстрелы, немного отбегал и становился на задние лапки, а тут подпрыгнул и поскакал, продолжая оставаться в луче прожектора, который я держал. Батисто выскочил из машины и побежал за ним.
Это явилось как бы прелюдией к концерту, ибо вся дальнейшая охота включала в себя все эти части: стрельба с промахами, попадание, гонка за ранеными животными и странный способ добивания.
Батисто догнал зайца на выжженной саванне и попытался ударить его ногой. Поймать он его не мог, поскольку, хоть и раненный, но прыгал. После нескольких попыток негр всё же сбивает зайца ногой и берёт его за уши. А на ногах Батисто, между прочим, обычные сандалеты. Как он убил зайца ударом ноги, не понимаю.
Долго едем, не встречая газелей. Вдруг видим вроде бы маленькую газель. Анатолий Иванович собирается стрелять, но потом понимаем, что это шакал, а не газель. Естественно, стрелять не стали.
Выжженные участки саванны давно сменились лесом. В луче моего прожектора иногда появляются красные шары, как бы летающие в темноте по воздуху. Это глаза обезьян, скачущих по веткам. Но вот на большой поляне под деревом стоит газель. Она хорошо видна и стоит совершенно спокойно.
Анатолий Иванович стреляет – промах. Газель смотрит в нашу сторону. Ещё выстрел. Нам кажется, что она ранена. Батисто взял из моих рук копьё и бежит впереди Анатолия Ивановича. Я стою в кузове, освещая всё происходящее прожектором. Батисто настигает стоящую как вкопанная в шоке газель и бёт её копьём. И то ли неудачен был угол удара, то ли ещё по какой причине, однако наконечник копья согнулся, а древко сломалось. Газель отскакивает на трёх ногах – оказывается, она была ранена в переднюю ногу – и прыгает в сторону машины, минует её, оставив далеко позади своих преследователей. Анатолий Иванович целится и стреляет почти в упор, но промахивается. Газель уходит. Но тут наперерез ей бросается из кабины Альберто. В руке у него заводная ручка. Удар, другой и газель падает. Подбегают охотники и торжественно затаскивают газель в машину.
Я вожу лучом прожектора по сторонам и вижу ещё одну газель. Она тоже ранена. Очевидно, газелей было две, и первый выстрел попал в неё. Решили идти к ней. Сначала подъехали немного, потом пошли. Я продолжаю светить. Анатолий Иванович стреляет – газель падает. Выключаю прожектор, и все бегут к газели. Раздаётся смех. Подбегаю к людям, сгрудившимся вокруг газели. Она лежит на земле, размахивая ногами, на которых очень острые копыта. Получить удар ими никому не хочется. Анатолий Иванович хочет ударить по ногам прикладом, но вспомнил, что он может сломаться и не решается. Пока думали, газель вскочила на ноги и ринулась напролом между людьми. Не растерялся Батисто. Он кидается на шею газели и буквально душит её. Потом со смехом все несут несчастное животное в машину. К счастью, это была последняя жертва. Занималось утро, и мы с добычей повернули назад.
Мне такая охота очень не понравилась, но ничего не поделаешь. Я описываю то, что видел собственными глазами.
По пути увидели вышедших на дорогу красивых парней в набедренных повязках из племени Джур. У каждого парня лоб пересекала дорожка из пупырышек. Создание этих пупырышек довольно болезненный, но обязательный для племени процесс. Кожу лба прокалывают до появления крови, которая запекается. Затем прокалывают снова и снова, пока не образовывается устойчивый волдырь. И так наносится целая дорожка волдырей.
К весёлым парням, которых мы решили сфотографировать, присоединились не менее весёлые девушки тоже с набедренными повязками. Но у них пупырышки были на грудях, на которых висели разные украшения.
Увидев нацеленные на них фотоаппараты, парни тут же стали в воинственную позу, направив друг на друга копья. Снимки получились замечательные. На прощание Анатолий Иванович дарит всем коробки спичек, и мы расстаёмся довольные взаимно.
Приезжаем домой, даём Батисто и Альберто одну газель, другую и зайца берём себе. Разделываем зверей, моем пол, завтракаем и расходимся по постелям.
Двадцатого числа из Хартума прилетели директор всех корпораций Судана со своим советником и директор пищевой корпорации. К их прилёту готовились: всё кругом чистили, подметали и мыли. А я думал, что только у нас любят пускать пыль в глаза. Нет, видимо это болезнь всех руководителей во всех странах.
Директора несколько дней плодотворно работали, знакомясь с нашим заводом. Но, как ни печально, неприятность случилась именно в эти дни. В генераторе труба забилась сажей, и она загорелась. Начали тушить пожар. Приехала пожарная машина. Дело было во второй половине дня, когда все почти отдыхают, но сбежалось много народа, в том числе и приехавшее руководство (ведь всё здесь рядом).
Пожару не дали разгореться, хотя пожарная машина так и не смогла развернуть свои примитивные приспособления, да они и не понадобились. Обошлось без большого шума.
Перед отъездом директоров вечером в клубе организовали их беседу с рабочими, куда пригласили и Николая со мной. Сэбит пригласил и Татьяну с Анатолием Ивановичем. Отношения с Татьяной у них всё прочнее. Я и не пытаюсь их портить. А зачем? Если любят друг друга, пусть себе.
Приём проходил, как говорится, в тёплой и дружественной обстановке. На открытой танцевальной площадке клуба поставили в один ряд кресла. В них устроились директора и русские, как гости. Все остальные стояли или сидели по кругу на цементном полу. Сначала выступил директор корпораций. Затем стали ораторствовать рабочие. Желающие выступить поднимали руки, выходили на середину площадки и говорили, обращаясь к директорам. Их речи были короткими, но выразительными, сопровождались жестикуляциями и прерывались порой аплодисментами и смехом рабочих. Мы, конечно, ничего не понимали, но кто-то объяснил нам, что рабочие критикуют директора завода за постоянные разъезды и что-то ещё. Недовольство выражалось выступавшими не злобно, а в порядке назидания.
Во время выступлений всем разносили в стаканах каркаде. Это такой безалкогольный напиток из лепестков цветка, отдалённо напоминающего розу, который хорошо утоляет жажду. А вообще это растение называется гибискус.
Но вот даётся команда прекращения дебатов, конца которым не было видно. На середину выходит Сэбит и объявляет начало танцев. Из помещения выносят проигрыватель и ставят пластинку. Сначала, как бы для разминки, выходят высоченные денки (так мы называем людей из племени Динка) и начинают свои знаменитые прыжки под музыку. Директор корпораций тоже вышел с ними, но не прыгал, а ходил, как бы танцуя.
Потом появились девушки. Любопытен принцип приглашений на танец. Три девушки выходят почти на середину площадки, останавливаются напротив тех мужчин, которых хотят пригласить и небрежно машут руками, приглашая на танец. Каким образом мужчины догадываются, кто из них приглашён, я так и не понял, ведь девушки в момент приглашения смотрят в другую сторону. Может, мужчины сами решают, кому идти в порядке подчинённости.
Во время танца, партнёры ходят друг возле друга, не глядя в лица. Складывается впечатление, что они танцуют каждый сам по себе.
Девушек мало, но это никого не смущает. Парни приглашают парней или танцуют самостоятельно поодиночке. Важно, чтобы звучала музыка и отбивался ритм.
На этот приём приглашали и Дедушкина с Павлом Петровичем. Но Дед любит одиночество, а у Павла Петровича несколько странное отношение к местному населению. У него чувствуется этакая расовая неприязнь. Ему не нравится, например, что мы подкармливаем ребятишек такой же едой, какую едим сами. Он не любит, чтобы мы приглашали за общий стол тёмнокожих, исключая, правда, директора завода Тумбару. Он просит не приглашать в комнату никого из местного населения, когда мы совершаем трапезу. Его беспокоит факт того, что они смотрят, как он ест. Поэтому и на приёмы он, как правило, не ходит. Но лесопильный завод скоро сдают в эксплуатацию, и он вместе с другими нашими специалистами, уезжает. Вот и не будет он здесь мозолить мне глаза своей нелюбовью к чёрным.
Я, так напротив, проникаюсь к ним всё большим уважением. Они простодушны, отзывчивы, всегда готовы помочь чем-то, часто улыбаются. Мне кажется, что самое популярное слово у них «коис», то есть «хорошо». Странно видеть их бедную, порой нищенскую жизнь, и при этом постоянно слышать «коис» в ответ на «как дела?».
Может быть, это происходит оттого, что они не видели лучшую жизнь? А где они могут её увидеть? Телевизоров у них нет. Кинотеатров тоже не имеется. Я имею в виду посёлки. Мы иногда показываем фильмы, вынося вечером наружу кинопроектор и экран. Тогда под звёздным небом Африки мы смотрим наши русские фильмы типа «Бриллиантовая рука». И хотя русский язык из местных жителей никто не понимает, но всё равно перед экраном садятся на землю многие жители посёлка, особенно дети, которые громко хохочут иногда в самых неожиданных местах.
Население видит, конечно, как мы живём, как живут богатые арабские инженеры, приехавшие сюда начальниками, как живёт их директор. Хотят ли они так же жить? Наверное, хотят, но не могут. Совсем недавно в этих местах была война. Племена выступали против арабов, которых они считают захватчиками. Но какое оружие у племён? Только луки, стрелы, копья да ножи. А у арабов винтовки. И всё же война велась часто в пользу племён, благодаря их тактике. Они нападали всегда неожиданно, выходя из леса и тут же скрываясь в нём. Не случайно их отряды называют анья-нья по названию мух, которые летят стремительно, попадая в глаза или нос, и откладывая на слизистую оболочку мгновенно яйца, из которых потом в организме развиваются личинки, приводящие к потере человеком зрения. Здесь много ходит слепых людей, подверженных этой болезни.
В этой войне победили арабы. И их местное население не любит. Они рассказывают, что арабы любят быть начальниками. Для них главное, чтобы был кабинет, стол и чтобы он мог сказать тульбе (слуге): «Дибу шай», что значит «Дай чай». Ну, это же естественно. Простые арабы рабочими сюда не едут. На юг направляются специалисты, которых тут нет. Вот и пойми, кто прав.
