Евгений Николаевич Бузни
Суданская трагедия любви
Пообщавшись, мы уходим. А придя к себе, узнаём, что у дочери Николая Аллочки высокая температура. Перед этим дня за два она уже неважно себя чувствовала, жалуясь на боли в животе. Потом стала покашливать.
Несколькими днями раньше мы целой компанией – Николай, его жена Лида, Аллочка, Анатолий Иванович со своим слугой Батисто и Дедушкин были на охоте. Выехали часов в четыре в ближайший от Вау лесок, где решили походить по нему и поискать газелей. Я с копьём и фотоаппаратом. Потом отдал копьё Лиде, а сам посадил себе на плечи Аллочку. Очень скоро слышу смех девочки и чувствую, как она машет руками, как будто отгоняет мух. Однако через несколько секунд ни мне, ни ей было не до смеха. Слышу жужжание у самых своих ушей и вижу над глазами и повсюду роятся осы. Кричу: «Осы!».
Все шли впереди. Услыхав мой крик, остановились и увидели над нашими головами тучу ос. Николай кидается ко мне, хватает Аллочку и, спрятав её голову у себя подмышкой, побежал в сторону. Меня оса успела ужалить в лоб. Не менее злые намерения были у остальных. Они тучей носились над нашими головами. Анатолий Иванович закричал, чтобы все пригнулись к земле и не двигались. Я приседаю, наклоняю голову и, стараясь не делать лишних движений, пытаюсь осторожно отогнать наседавших на меня ос. Постепенно наши мучители улетели. Пострадали только я, Аллочка и Батисто. У меня на лбу шишка. У Батисто две, но не такие заметные, как у меня. У Аллочки ужаленным оказалось плечо.
Вот об этом я и вспомнил, когда сказали, что Аллочка жалуется на недомогание. Хотя эти события, может быть, и не связаны между собой. Африка полна загадок. Но родители ничего не предприняли. Теперь у неё поднялась температура. Предположили, что это малярия. Утром ей дали выпить таблетку делагила от малярии. Девочка отказывалась от еды, поэтому делагил дали с чаем, хотя сама Лида говорила, что эти таблетки натощак пить опасно.
Я предлагаю поехать к доктору в Вау, но мы идём на завод и возвращаемся в обед. Завод ещё не начал работать. Николай с Лидой, видя, что температура у Аллочки не снижается, решили дать дочке ещё две таблетки делагила и дали. Как рассказывал потом Николай, Аллочка после принятия лекарства вдруг спросила, почему у него четыре глаза. Он подумал, что девочка шутит, а она потеряла сознание. Лида говорит:
– Аллочка, посмотри на меня.
Девочка приподняла голову, но глаза не открыла. Тогда и началась паника. Я слышу испуганный голос Николая:
– Женя, бери машину. Аллочке очень плохо.
Лида выходит, держа на руках Аллочку.
У нас машины нет. Анатолий Иванович со своими инженерами на лесопилке. Я бегу к дому, в котором живёт бухгалтер Василь. Рядом с его домом стоит лэндровер. Постучал в дверь. Вышел Василь. Прошу помочь поехать к врачу в Вау. Садимся в машину, подъезжаем к нашему дому. К нему со всех сторон бегут люди. Николай с Аллочкой уже сидят в кабине другого лэндровера. Спрашиваю, на какой машине поедем. Но тут выясняется, что в другой машине мало бензина, и Николай с Аллочкой пересаживаются в машину Василя.
Едем к главврачу, который учился в Советском Союзе, хорошо знает русский язык и лечил Аллочку от малярии три месяца назад в течение месяца. Но он улетел в Хартум. Направляем машину в больницу к врачу, оставшемуся за главного. Объясняю, что девочка больна, очевидно, малярией, ей давали таблетки, и теперь её рвёт третий раз.
Врач молодой серьёзный негр просит занести девочку в специальное место для осмотра. Это убогое тёмное и тесное помещение, в котором маленькая часть около двух метров отгорожена какой-то холстиной. Врач предлагает положить девочку на кушетку за матерчатой ширмой. Лида заглянула туда и, ужаснувшись, сказала, что не положит ребёнка на такое грязное одеяло. Тогда Аллочку просто поставили на ноги, и врач выслушал её. Затем он снял очки, протёр их и сообщил, что у девочки малярия, что рвоты от чрезмерной дозы лекарства, и предложил сделать укол для прекращения рвот.
Лида заявила, что уколы делать нежелательно, так как она сама теряет сознание от уколов, на что врач возразил, сказав, что мать девочки теряла сознание не от уколов, а от действия малярии. Так что укол сделали.
Конечно, не могло быть и речи, чтобы оставить девочку в больнице, где отсутствует понятие чистоты в нашем понимании, где больные пьют из одной посуды, чего мы никак не могли допустить, поэтому врач прописал приём хлорофилла в течение нескольких дней и тем самым обойтись без дальнейших уколов. Поехали домой.
Вообще у меня с Лидой и Николаем отношения несколько конфликтные из-за их дочки. Лида по характеру довольно вздорная. Она кричит на Аллочку и Николая со страшной силой. Девочка ходит от мамы к папе как беспроволочный телефон и передаёт фразы типа «Мама сказала, чтобы ты шёл к собачьей матери» и назад «А папа сказал, чтобы ты сама туда шла». Это ужасно! Я возмущаюсь, а Лида говорит, что когда они жили у её матери, то она не кричала, а теперь, когда самой приходится готовить и убирать, то попробуй не кричать. Но я думаю, что она всегда была крикуха. Потому и дочь у неё нервная и задёрганная. Аллочка любит топать ногами, бьёт отца, а иногда и мать, кричит на них. Ну, и они кричат и бьют её. Но в то же время, когда она заболела, то все перепугались. Николай сегодня говорил, что Аллочка дважды умирала и он не переживёт, если она ещё раз потеряет сознание. Вот такие нюансы нашей жизни.
Хорошо ещё, что успел на занятия русским языком с моими учениками. Рита умиляет своей наивностью. Спрашивала сегодня, как по-русски звучит «муж» и «жена». А потом, когда мы вышли от Омара, и расставались у её дома, она сказала вдруг: «Я хочу твой жена». Я рассмеялся и поправил её фразу. Девчонка ещё, а туда же. Смешно. Ну, бывает.
Однако поздно уже. Завтра передаём письма в Хартум. А я ещё домой не написал.
Спокойной ночи мне и тебе!
Твой друг Юджин.
Прячу письмо. Сон одолел, но не надолго. Прилетаем в Хартум в половине четвёртого утра. С трудом продираю глаза. Самолёт идёт на посадку. Под крылом пустыня. Это безбрежный океан песка, но, конечно, самого песка не видно. Просто под тобой ничего нет. Гладкая как сероватая доска поверхность. Но вот впереди появляется окраина города. Плоские крыши домов. Они быстро наплывают, оставаясь слева.
Взлётно-посадочная полоса упирается прямо в пустыню. Правда, рядом замечаю справа и слева реки. Я догадываюсь, что это Белый и Голубой Нил. Вспоминаю, что в письме Юджина место их слияния называется хоботом слона, то есть Хартумом.
Взревели моторы. Включились тормоза. Выруливаем к зданию аэропорта. Улыбающаяся стройная проводница ласково приглашает к выходу. Ещё не ступил на трап, как в лицо пыхнуло жаром, так что я даже откачнулся в лоно самолёта от неожиданности. Хоть и утро, но солнце уже печёт нещадно. Или это так показалось с непривычки. В Москве-то сейчас суровая зима. Мои пальто и шапка здесь явно не уместны. Меховую шапку я спрятал в рукав пальто, которое держу на руке. Многие пассажиры успели в самолёте раздеться и выходят в рубашках с короткими рукавами. Я же сразу ощутил, что мой костюм здесь лишний. И, конечно, не мешало бы иметь на голове лёгкую кепочку с козырьком от солнца. Хорошо, что с трапа мы попадаем сразу в подкативший во время автобус, и в нём работает кондиционер.
ГЛАВА 8 СЛУЧАЙ С АШОТОМ
Ашот следует за мной. Он спал почти весь полёт до самого приземления, когда я разбудил его, и теперь с трудом отходит ото сна. Автобус подъезжает к зданию, на фасаде которого крупными английскими буквами написано «Аэропорт Хартум». Рядом, наверное, то же самое написано по-арабски, но арабского языка я не знаю и прочесть не могу. Проходим в помещение для выдачи багажа. Чистотой оно не блещет. Приходится долго ждать, пока на транспортёрной ленте появляются чемоданы, пакеты, узлы. Тем временем заполняем декларации.
Замечаю волнение Ашота. Он без пальто и шапки. Догадался отдать их провожающим друзьям. Всё время беспокойно посматривает на транспортёр.
Я успокаивающе говорю:
– Не переживай ты так, Ашот. Твои чемоданы не потеряют. Скоро появятся.
– Да, – соглашается он, – но у меня три вещи. Ты поможешь отнести сумку? У тебя же только рюкзак?
Я охотно киваю головой:
– Не вопрос. Конечно, донесу.
Но мой ответ явно не устроил моего коллегу и, продолжая смотреть на проплывающие мимо тюки и баулы, он, стараясь говорить непринуждённо, но волнение его выдавало в голосе, произнёс:
– Ты же можешь её и через таможню пронести. Я тебе бирку дам. А то у меня два чемодана и сумка, сам понимаешь, три вещи будут выглядеть подозрительно для командированного.
В это время как раз подъезжают его вещи. Я помогаю снять чемодан с ленты, и, вспомнив слова Риты «Боже упаси тебя связываться с мафией», спокойно отвечаю:
– Нет, Ашот, я не знаю, что у тебя в сумке, так что донести донесу, а таможню проходи сам.
– Да, я же тебе говорил, что там спиртное. А у тебя один рюкзачок.
На ленте появляется мой рюкзак, медленно ползущий на лете за чьим-то чемоданом на колёсиках. Снимаю рюкзак. Закинуть его себе на плечо не могу, так как он обтянут полиэтиленовой плёнкой, но захватываю его за оставленную ручку вместе с дипломатом, накидываю на плечо пальто, беру сумку Ашота, и мы направляемся к таможенникам. К нам подбегает смуглый араб в сером грязноватом хитоне, называемом здесь джелобия, и предлагает взять у меня сумку и чемоданы у Ашота, но мы отказываемся.
У таможни выстраиваются три очереди. Я ставлю сумку Ашота у одной, что покороче, а сам становлюсь в другую. Ашот непонимающе смотрит на меня:
– Ну, мы же договорились.
– Нет, – коротко бросаю я. – Здесь каждый сам за себя.
Ашот оскорблено отворачивается от меня. Но через несколько мгновений он разворачивается. Лицо сияет улыбкой. Слова его поражают меня ещё больше, чем улыбка.
– Слушай, я не сказал тебе самого главного. Но я думал, что это само собой разумеется. Я же заплачу тебе. Ты только возьми сумку. Вот бирка. Дашь сначала рюкзак, а потом сумку, и всё будет нормально. А я тебе дам доллары. Они пригодятся.
Такой поворот событий мне совсем не нравится.
– Ты за кого меня принимаешь? – спрашиваю.– Иди ты к чёрту со своими долларами! Не хочу я ввязываться ни в какую историю.
– Ну и зря отказываешься от денег. Так бы купил больше подарков своим. И никакой тут истории нет. Ну, как хочешь.
Стоящая перед Ашотом женщина продвигает вперёд свой чемодан на колёсиках. Ашот направляется вслед за ней, перемещая свои чемоданы и сумку.
Таможенники, между тем, проверяют весьма придирчиво, раскрывая все чемоданы. Я подхожу к пункту проверки, когда Ашот ставит на ленту свой чемодан. Передо мной кладут вещи для проверки две женщины. Обе выглядят для меня экзотично. Одна укутана с головой в жёлтую материю, но так, что руки чуть не по самые плечи оголены, проявляя смуглую кожу. Вторая тоже, видимо, негритянка, одета в обтягивающее фигуру платье жёлтого цвета, но с широкими поперечными полосами, подчёркивающими красоту женского тела. На голове сиреневый платок с белыми полосками. Уши, снабжённые жемчужными серьгами, открыты. Их вещи несёт носильщик.
Там, где стоит Ашот, таможенник, тёмнокожий араб в форме, состоящей из светло-голубой рубашки с короткими рукавами и погонами и такого же цвета брюк, да берета с эмблемой, смотрит внимательно на экран и просит раскрыть чемодан. Ашот откидывает крышку, под которой показывается штатив для фотоаппарата и фотокамера, металлические крепления и ещё какие-то приспособления. Разговор, естественно, идёт на английском языке, которым мы с Ашотом владеем.
Я удивляюсь, глядя на содержимое его чемодана, так как никогда не видел Ашота с фотоаппаратом. Ещё больше меня удивляет, когда Ашот раскрывает второй чемодан, в котором вместе с одеждой, электробритвой и другими вещами тоже лежат штатив для фотоаппарата, лампы для освещения и камеры. На вопрос таможенника, зачем ему столько аппаратуры, Ашот отвечает, что он фотокорреспондент и привык снимать с разных ракурсов двумя камерами на штативах. Таможенник проверяет декларацию и предлагает раскрыть сумку. Ашот пытается возразить, объясняя, что сумка завёрнута в полиэтилен и раскрывать неудобно, а в сумке только спиртное.
Таможенник снова смотрит в декларацию и протягивает Ашоту нож, чтобы разрезать полиэтилен, говоря, что в сумке слишком много алкоголя, а это не отражено в декларации.
Ашот нервно смеётся и говорит, что может заплатить прямо здесь доллары за провоз лишнего алкоголя. Но таможенник показывает, что надо резать плёнку и открывать сумку. Ашот, нехотя, выполняет приказ. Таможенник достаёт из сумки одну за другой бутылки коньяка, водки, вина, выстроив из них длинный ряд. Вопросительно смотрит на Ашота. Тот разводит руками, поясняя, что везёт друзьям, но может оставить и на таможне лишнее.
Вдруг таможенник поднимает опустошённую сумку и пробует её на вес. Она ему кажется тяжеловатой и он спрашивает, есть ли что-то в ней ещё.
Лицо Ашота неожиданно покрывается потом. Понятно, что в Хартуме жара, пот выступил как-то внезапно. Ашот смахивает со лба капли пота и отрицательно качает головой.
Таможенник подозрительно смотрит в сумку и замечает что-то внутри. Это маленькие кожаные ушки. Он стучит пальцами по дну сумки. Глухой звук говорит о том, что под кожей что-то твёрдое. Он осторожно тянет за ушки, и кожаное дно поддаётся, открывая под собой доску. Таможенник невозмутимо поддевает пальцами доску и поднимает её.
То, что я вижу, заставляет меня забыть о том, что наступила моя очередь проверки багажа. Впрочем, и мой таможенник в такой же светло-синей форме с погонами, услышав «Хей!» от своего сослуживца рядом, оборачивается и обращает взгляд на сумку, которая отдаёт блеском аккуратно уложенных алмазов.
Меня начинает бить дрожь при мысли о том, что я едва не попал историю с этими алмазами. Ашот явно растерялся сначала, но быстро приходит в себя и говорит, что совершенно не знал об этих алмазах, но, если нужно, может внести их в декларацию.
Однако таможенник, слушая внимательно объяснения контрабандиста, очевидно, нажал на тревожную кнопку, и к концу тирады Ашота рядом оказались двое полицейских. Таможенник возвращает назад доску, аккуратно накрывает кожаным дном, затем укладывает в сумку бутылки с алкоголем и, чего я уж совсем не ожидал, берётся за проверку чемодана с аппаратурой. Теперь он вынимает штатив, осветительную аппаратуру, фотокамеры, и, опустошив полностью чемодан, тщательно исследует дно. Там он тоже находит ушки, потянув за которые, приподнимает днище. Под ним оказываются части двух разобранных автоматов. Та же процедура проделывается со вторым чемоданом, и там обнаруживаются части автомата.
Мне кажется это сном. Никак не мог предполагать, что увижу контрабанду оружия у своего сослуживца. Меня пугает сама мысль, что я связан как-то с этим человеком и сам могу попасть в историю.
На Ашота жалко смотреть. Он весь съёжился. Лицо буквально истекает потом.
Звучит сакраментальная фраза таможенника:
–
You are under arrest for smuggling.
Что означает: Вы арестованы за контрабанду.
Ашот беспомощно смотрит по сторонам. Видит меня, но, к счастью, ничего не говорит мне, а то бы меня могли взять как соучастника. Его вещи в сопровождении полицейских и Ашота уносит носильщик, водрузив оба чемодана и сумку на голову.
Ошарашенный происшедшим, я почти машинально вручаю свою судьбу моему таможеннику, отдавая ему свой рюкзак и дипломат. Он спрашивает меня, который раз я за границей. Отвечаю, что впервые. Затем он долго внимательно смотрит на экран сканера, спрашивает, есть ли у меня аппаратура. Я отвечаю, что есть одна камера, диктофон и электробритва. Он удовлетворённо кивает головой, но просит открыть дипломат. В нём оказываются бутылка водки и бутылка коньяка, которые я не упомянул.
– Ещё алкоголь есть?
Вопрос меня не взволновал, так как я взял, как полагалось, не больше литра. Отвечаю, что нет. Таможенник выворачивает всё содержимое дипломата на стол. У меня двойного дна нет, поэтому я не волнуюсь. Но понимаю, что после того, что нашли у Ашота, меня всего проверят. Так и происходит. Раскрываю рюкзак, разрезав на нём плёнку, достаю всё, что так тщательно укладывал. Это в основном матрёшки, миниатюрные самоварчики, которые, видимо, на экране сканера выглядели подозрительно, летняя одежда, кеды.
Прохожу личный и паспортный контроль без проблем.
Только теперь я мог бы почувствовать себя счастливым, оказавшись впервые за границей, если бы не случай с Ашотом. До сих пор не могу придти в нормальное состояние. Даже руки, кажется, дрожат, когда протягиваю паспорт на контроле. Могли и меня заподозрить, как соучастника. А, может, ещё и привлекут, когда узнают, что мы вместе ехали. В который раз вспоминаю слова Риты и её отца, предупреждавшие о мафии.
Вижу в зале прилёта русское лицо молодого человека, вопросительно рассматривающего прибывающих пассажиров. Подхожу к нему. Он радостно протягивает руку, говоря:
– Вы Петров Евгений? Очень рад. Я Сергей, переводчик посольства. Встречаю вас.
Я кладу рюкзак на пол, пожимаю протянутую руку и сразу выпаливаю:
– Ашота арестовали.
– Как арестовали? Где? За что? Не имеют права.
Я прерываю его тираду слов простой фразой:
– Имеют право.
Затем рассказываю кратко, что видел.
– Ах ты, чёрт! – воскликнул Сергей и тут же хватается за мобильный телефон. – Это же нужно сразу доложить.
Он звонит, но в посольстве уже знают о происшедшем. Им позвонили с таможни. Сюда едет представитель консульства.
Через некоторое время мы встречаемся с ним здесь же в аэропорту. Я рассказываю снова всё, что видел, и он отправляется на таможню. Мы с Сергеем садимся в его машину. К этому времени я уже освободил рюкзак от плёнки, и мы кладём его и дипломат в багажник. Едем в посольство. Теперь я могу осмотреться.
ГЛАВА 9 В ХАРТУМЕ
Мы выезжаем на широкую трассу и несёмся в сторону города. Всюду виднеются пальмы. Дорожные знаки и рекламные щиты с арабскими иероглифами. Плоскокрышие дома. На тротуарах мужчины в белых джелобиях и чалмах на головах, женщины в самых разноцветных одеяниях, полицейские в пестроватой камуфляжной форме с беретами на головах и автоматами за спинами.
Здание посольства напоминает особняк в окружении пальм и других неизвестных мне деревьев. Всё это огорожено высокой каменной стеной. Внутри дом выглядит уютно.
Сергей проводит меня к послу, которому я рассказываю всё, что видел при аресте Ашота. Посол, грузный полноватый мужчина средних лет, был уже в курсе дела, но спокойно предлагает мне сесть и выслушивает мой взволнованный рассказ о том, как Ашот сначала в Москве, а потом уже в Хартуме уговаривал меня взять его сумку. По выражению лица посла трудно было понять, как он воспринимает моё сообщение. Замечаю только, что желваки на его лице всё время движутся. Синяя рубашка с коротким рукавом и расстёгнутым воротом свободно облегает крупное тело. В комнате работает кондиционер и потому мне в моём костюме не так жарко, как на улице.
Я автоматически фиксирую в своём сознании очередное совпадение моей поездки с командировкой Юджина. Он тоже начал своё пребывание в Африке с посещения посла. Хотя у него не было истории с таможней. Но времена изменились и, кажется, не в лучшую сторону. Не случайно Юджин описывал все проверки отъезжавшего за границу. Тогда и в мыслях ни у кого не было провозить что-то через границу незаконно. Вот и мой новый знакомый Александр Павлович рассказывал, как в Сомали их пропускали сначала без досмотра, ставя на багаже крестики автоматически, так как доверяли русским. А тут…
Посол интересуется, как мы познакомились с Ашотом, почему нас послали вместе, не знаю ли я, с кем Ашот должен был встретиться в Хартуме и кто его должен был встретить. На последние два вопроса я ответить не смог, ибо мы с Ашотом вообще мало разговаривали за всю дорогу. Говорю о задании редакции и что мне нужно позвонить главному редактору, доложить обстановку. У нас с Ашотом разные задания.
Посол смотрит на электронные часы, висящие на стене. Разница с московским временем в один час. В редакции уже все на работе, можно звонить. Он спрашивает номер телефона и как зовут редактора. Нажимает кнопки телефона, стоящего на столе. К счастью редактор оказывается на месте. Посол представляется и сообщает о случившемся. Говорит, что наш представитель консульства уже поехал в аэропорт разбираться, но вопрос сейчас в том, что делать другому корреспонденту, который находится сейчас в кабинете. Через минуту мне передаётся трубка. Я слышу взволнованный умоляющий голос редактора:
– Женя, привет, старичок. Я тебя очень прошу, в связи с такими событиями напрягись, пожалуйста. Задержись в Хартуме на пару дней, собери материал на севере, а потом лети на юг. Об Ашоте не думай. Это не твоя забота. Главное, что ты не влип в это дело. Мы переведём на твою банковскую карточку ещё две тысячи баксов, так что располагай средствами свободно.
Я со всем соглашаюсь и возвращаю трубку послу. Говорю, что по заданию редакции хотел бы получить первое интервью у него о положении в стране.
Посол смотрит на меня проникающим в душу взглядом. Бывают такие глаза, что как бы входят внутрь, выпытывая взглядом невысказанную информацию, чтобы узнать получше о собеседнике и понять, как ему ответить. От такого взгляда трудно уйти в сторону.
– Я сейчас занят, – отвечает он, а вы, молодой человек с самолёта. Нужно устроиться в гостиницу, отдохнуть с дороги, тем более такие переживания. Но понимаю, что вы в командировке, времени мало, так что договоримся так. К вечеру в четыре часа я вас жду у себя. Тогда и поговорим. А о своём контрабандисте забудьте. Будем думать, что вас там не было. Но сначала всё-таки зайдите к консулу, он тут рядом, и расскажите ему всё подробно, как мне. А потом уж в гостиницу.
Спрашиваю у дежурного, можно ли на время оставить пальто и шапку в консульстве. Меня приводят в чей-то кабинет на первом этаже, там предлагают повесить всё в шкаф. Говорят, что до моего отъезда можно не волноваться: здесь не пропадёт. Это для меня большое облегчение.
Иду на соседнюю улицу в консульство. Больше всего меня смущало то, что приходилось всюду с собой носить пальто, из рукава которого могла вылететь шапка, и рюкзак. Но такова жизнь командировочного. Конечно, хотелось бы сначала попасть в гостиницу, принять душ, разложить вещи, но Ашот всё перевернул. Приходится подчиняться обстоятельствам.
В консульстве меня сразу проводят к консулу. Тут всем известно о происшествии, и я прохожу зелёной улицей. Консул худой высокий в чёрном костюме и при чёрном галстуке на белой рубашке. Он первым делом предлагает мне чашечку кофе. Я не отказываюсь. Очень хочется пить. Садимся за маленький круглый столик в кресла. Консул, разливая кофе по чашкам, пододвигает вазочку с печеньем и спрашивает весело:
– Что, небось, впервые сидишь за столом с таким высоким лицом?
Вопрос ставит меня в тупик. Во-первых, я совсем об этом не думаю. Сейчас у меня мысли заняты Ашотом и изменившимися моими планами. А во-вторых, мне, как журналисту, с кем только не приходилось встречаться в России. Но я понимаю гонор консула. Не хочется обижать его самолюбие, поэтому говорю:
– Журналисты, конечно, со многими людьми встречаются. Но с консулом за одним столом я действительно впервые. Хотя только что я уже сидел за столом с вашим послом. Но кофе мы там не пили, так что я вам очень признателен за угощение. Кстати, может, вы мне попутно дадите интервью по вопросу разделения Судана?
– Дам обязательно, однако сначала ты мне расскажи всё по порядку об инциденте на таможне.
И я в третий раз подробнейшим образом излагаю то, чему был свидетель. Консула интересуют подробности отправки журналистов в командировку. Рассказываю о просьбе Ашота отказаться мне от командировки, о неприятной встрече с армянами в кафе дома журналистов.
– Значит, идея командировки в Судан была его, и он готовился к ней, – задумчиво произносит консул. – А мы не знаем, кто его собирался встретить. Тут не исключено, что он начнёт сваливать всё на тебя. Может сказать, что это был твой багаж, который ты попросил его провезти, и он не знает, кому он предназначался. Ведь вы вместе летели. Такой оборот дела ему на руку. Как ты думаешь?
Эти слова консула и как он, кажется, подозрительно смотрит на меня, взвинчивают меня всего. Я и предположить такое не мог.
– Да вы что? – едва удерживаясь от крика, говорю я. – Ни слухом, ни духом не знал.
– А ты не кипятись. Я говорю о том, что он может сказать в своё оправдание. У него только один выход – свалить на кого-то. Ты больше всего подходишь. Привлекут тебя. Начнут разбираться. А это время. Там ещё что-то придумает. Я подобных фокусов знаешь, сколько видел? Ну, не тушуйся! Мы тебя в обиду не дадим. Ты теперь иди, устраивайся в гостиницу, а то с дороги ведь. Приводи себя в порядок и вперёд с песнями. Интервью позже дам.
Консул опять смеётся, и мне он уже не кажется таким самовлюблённым, как показался вначале.
– Кстати, – спрашивает, – где думаешь остановиться?
– Вот не знаю.
– Рекомендую Кэнон Отель. Не очень дорого, порядка ста – ста тридцати долларов в сутки. Номера небольшие, но уютные. Шведский стол. И недалеко отсюда.
– Спасибо. Туда и поеду.
В кассе консульства размениваю немного долларов на местные фунты и пиастры. Беру такси, называю водителю пятнадцатую улицу, гостиницу Кэнон. Да, он по названию гостиницы знает улицу. Подъезжаем к высокому десятиэтажному зданию гостиницы.
Удивляет архитектура отеля. Он построен недавно и напоминает собой нос корабля весь в стекле с иллюминаторами по бокам. Весьма внушительное красивое здание.
Быстро оформляюсь, еду лифтом на седьмой этаж, вхожу в номер и вижу на экране телевизора надпись на английском языке: «Добро пожаловать, мистер Петров!» Это, конечно, мелочь, но приятная. На стене над широкой кроватью висит корабельный штурвал. Душевая с раздвижными дверцами. Всё выполнено в современном, я бы сказал, европейском стиле. Кондиционер работает, что хорошо слышно.
Мне номер нравится, но больше всего нравится то, что я могу, наконец, снять рюкзак, повесить в шкаф надоевший пиджак и вообще раздеться и принять холодный душ. Хоть я в основном находился в кондиционированных помещениях, и такси тоже было с кондиционером, но время от времени я всё же оказывался на улице, где вполне ощутима тридцатиградусная жара. Так что холодный душ был долгожданным облегчением.
Моюсь, бреюсь, одеваюсь по-летнему, иду завтракать или точнее уже обедать в кафе. Тут действительно фуршетный порядок: сам выбираешь, что хочешь. Но этим меня не удивишь, так как у нас тоже во многих гостиницах уже применяют фуршет. И пища вполне европейская.
После обеда достаю из рюкзака кепку с козырьком, вешаю на грудь фотоаппарат и отправляюсь опять в посольство на встречу с послом для взятия интервью о политике Северного и Южного Судана. Такси везёт в район Нью экстеншн, на пятую улицу.
В машине зазвонил мобильный телефон. Включаюсь. Это Анна. Волнуется, как я долетел. Говорю, что не очень хорошо, но рассказывать пока не могу, так как еду в такси. И тут же поправляюсь:
– Со мной всё в порядке, а с моим коллегой проблемы, но об этом позже.
В трубке слышится:
– Поняла. Перезвоню. А когда?
– Давай завтра. А то сегодня интервью, и не спал ещё.
– Ладно.
Отключаюсь. Подъезжаем к посольству.
Посол оказывается на месте, улыбается, видя мою летнюю одежду:
– Ну, теперь вы в полном порядке.
Потом становится серьёзным.
– С вашим коллегой будут большие проблемы, но не будем пока о них. Перейдём сразу к делу. Слушаю вас.
Я достаю из кармана диктофон, и мы начинаем.
Посол рассказывает предысторию разделения Судана на два государства, об их многолетней войне между собой на территории Южного Судана, где негритянские племена протестовали против появления арабов, о запасах нефти, за счёт продажи которой жил и продолжает жить Судан, о том, что теперь ведутся разработки других полезных ископаемых, в том числе золота, которое тут есть, и что именно в этих разработках принимают теперь участие и российские компании.
В общих чертах это мне было известно, но без официальной точки зрения обойтись в репортаже нельзя. Я делаю пару снимков, как говорится, для истории и отправляюсь в консульство. Делаю вторую запись и вторую пару фотокадров. Тут же интересуюсь, как мне связаться с официальными лицами Хартума. Консул при мне звонит в министерство иностранных дел Судана, и договаривается о моём посещении их на завтра, поскольку день уже клонится к концу. Выражаю благодарность за помощь, узнаю адрес министерства и прощаюсь.
Опять звонит мобильник. На этот раз звонит из Киева мама. Беспокоится, всё ли у меня хорошо, как я выношу жару, как долетел, что ел и всё в таком духе. Ей ничего о проблеме с Ашотом не рассказываю, чтоб не переживала. Говорю бодрым голосом, что всё великолепно. Спрашиваю про майдан.
События в Киеве меня беспокоят. Я родился в Киеве и мои родители там продолжают жить. На площади Независимости опять беспокойства. Приехали, как и в прошлый раз, люди с Западной Украины.
Мама коротко говорит, что палатки стоят по-прежнему. Никто уходить оттуда не собирается. Требуют отставки правительства и президента Януковича. Я удивляюсь тому, что их до сих пор не разогнали. Однако это не телефонный разговор.
У меня в плане ещё встречи с населением, но ужасно клонит в сон. Ночь полёта прошла практически в бодрствовании. Так что принимаю решение отправиться в гостиницу и там поговорить с кем-нибудь. Но возвращаюсь пешком, чтобы получше рассмотреть город.
Иду извилистыми улочками, на которых иногда нет даже тротуаров. Всюду полно транспорта. Проезжают тойоты с открытыми кузовами, мотороллеры-такси, крытые брезентом от солнца и возможно редкого дождя, встречаются повозки, запряженные лошадью или ослом, и полно велосипедов, которые ухитряются ездить и по середине дороги. Народу очень много. Пик дневной жары прошёл, и люди высыпали на улицы. Торговля идёт полным ходом. Лавочки с овощами, фруктами, обувью, футболками. Иногда прямо на тротуаре стоят столики и рядом пара стульев. Здесь можно присесть и попить кофе, чай или соки. В одном месте к своему изумлению вижу ряд открытых кабинок туалетов. Но я не фотографирую. Меня предупредили, что в Судане фотографировать запрещено. Поэтому аппарат у меня на груди висит, но я им пользуюсь весьма осторожно, чтобы не спровоцировать недовольство местного населения. Особенно, как мне сказал консул, нельзя фотографировать военных и армейский транспорт, чтобы не заподозрили в шпионаже.
Большинство мужчин ходят в длинных почти до пят джелобиях белого или коричневатого цвета и таких же тюбетейках или с чалмой на голове. Головы многих женщин покрыты куском материи, в которое обёрнуто тело. Это, как я понимаю, истые мусульмане. Кстати, мечети и минареты попадаются, образно выражаясь, на каждом шагу.
