Евгений Николаевич Бузни
Суданская трагедия любви
Он не поднялся на ужин, отмахнувшись слабо рукой на моё приглашение. Мне казалось, что он заснул. А утром, когда медсестра пришла мерить всем температуру и разносила градусники, она вдруг вскрикнула:
– Батюшки, да что ж это такое? Он же совсем холодный.
И я понял: исповедь оказалась последним дыханием человека, даже имени которого я не успел узнать.
ГЛАВА 20 ВСТРЕЧА С ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
После публикации статьи «Почему меня убивали?» бойцы правого сектора быстро вычислили, из какой больницы шёл репортаж, приехали с угрозами медицинскому персоналу, как мне потом стало известно, потому что к этому времени я успеваю выписаться из больницы и, более того, выезжаю из Киева домой в Москву. Там я оказываюсь в безопасности, меня принимают как героя, приглашают на телевидение, берут интервью для других газет и журналов, и в то же время долечивают в местной клинике, куда я хожу на перевязки. Становлюсь узнаваемым персонажем с перевязанной рукой и забинтованной грудью.
Калейдоскоп событий проносится как один день, потому что я жду приезда моей любимой Халимы с её мамой Ритой. Мы переговариваемся каждый день по скайпу. Она в курсе всех моих дел. Она знает, конечно, и о наших поисках Евгения Фёдоровича. Мы его находим, но далеко не сразу. Точнее, не мы его находим, а он нас.
После ранения в спину его на скорой помощи отвозят сначала в ближайшую больницу. Там выясняется, что пуля прошла навылет, не задев ни один из важных внутренних органов. Хирург, после просмотра рентгеновского снимка, весело изрёк:
– Вы родились в рубашке, молодой человек.
А молодому человеку было уже за шестьдесят. Но хирург мог так сказать, поскольку ему самому уже было за восемьдесят, а он всё ещё работал.
Вылетевшая из груди пуля пробила мобильный телефон, который Евгений Фёдорович всегда носил в нагрудном кармане. Этот факт расстроил больного, но значительно позже, так как от пулевого ранения он потерял много крови, долго лежал с отключенным сознанием, и прошло немало времени прежде, чем он спросил о телефоне. Ему отдали аппарат, пробитый той же путей, что и грудь, в качестве сувенира на память. Но не это было бедой.
Пулевое ранение на майдане – это чревато расследованием. Врачи и медсёстры испугались. Не пришли бы за скорой помощью те, кто стреляли и видели, те, кому свидетели были не нужны. Узким кругом медработников решили отвезти перевязанного уже больного в загородную больницу на долечивание. Взяли Евгения Фёдоровича на руки и отнесли в машину хирурга, положили в просторный багажник на носилках. Сам хирург за рулём с сестричкой рядом поехали аж в Боярку, где у профессора работал главврачом бывший его студент. В киевской больнице не оставили следов пребывания раненого на майдане, то есть не зарегистрировали поступление такого больного, поэтому мы не могли его обнаружить по телефону. Позвонить в Боярку, находящуюся в десяти километрах от города в Киево-Святошинском районе, нам и в голову не приходило. Сам же он не мог воспользоваться своим пробитым пулей телефоном, в котором находились все номера телефонов, которые он не помнил наизусть, так как не было такой необходимости. По этой же причине он не связывался с друзьями в Симферополе.
Только спустя десять дней, Евгений Фёдорович пришёл к своему киевскому товарищу, который с ума сходил от неизвестности и тоже безуспешно обзванивал все больницы. А потом он появился в доме моих родителей. Хорошо, что адрес запомнил. Я к тому времени уже был в Москве и узнал его историю по телефону.
Звонит папа и говорит:
– Здравствуй, сын. У нас хорошая новость и плохая. С какой начинать?
– Начни с хорошей. Плохих у меня и так хватает.
– Тогда я передаю трубку.
И я слышу голос Евгения Фёдоровича:
– Здравствуй, тёзка. Вот и я.
Трудно передать мою радость. Успокаивая Халиму во время наших переговоров, я сам уже терял надежду на то, что мои обещания найти живым Евгения Фёдоровича когда-нибудь сбудутся. Мне уже казалось, что нам не найти его никогда вообще. И вдруг я слышу его голос.
– Дорогой вы наш! – восклицаю я – Где же вы пропадали и как вы себя чувствуете?
В ответ следует рассказ больного ещё человека, рана которого не вполне зажила, но ему удалось выписаться из больницы.
Из меня вырвались слова:
– Всё хорошо, что хорошо кончается. Вы можете сейчас приехать в Москву, и мы вместе встретим Халиму и Риту.
Ответ меня буквально сразил:
– Вот этого я никак не могу сделать по причине плохой новости, которую хотел сказать тебе отец. В Киеве только что произошёл государственный переворот, о чём заявил президент Янукович. Он сказал, что не собирается подавать в отставку. Спикером Верховной Рады избран Александр Турчинов. Рада приняла постановление без решения президента о возврате конституции 2004 года.
Мне весь день пришлось заниматься статьёй, и я не смотрел телевизор, поэтому новость меня ошарашила.
– Как же так? Ведь вчера Янукович и оппозиция подписали соглашение об урегулировании кризиса. Там же вместе с Януковичем подписывали Кличко, Яценюк, Тягнибок и при этом были представители Франции, Польши, Германии. Договорились же о сдаче оружия в течение суток.
– Да, то было вчера, а сегодня совсем другое. Тимошенко выпустили из тюрьмы. Формируется новое правительство. Президент уехал из Киева. Боевики взяли под свой контроль здание администрации президента. Рада приняла решение, по которому русский язык может потерять статус государственного языка.
– Да ты что! Такие события в один день я упустил.
– Кроме того вчера на майдане убили моего друга из Крыма. Его тело нашли возле Михайловского собора. Я сегодня же улетаю в Крым. Завтра похороны.
Все последние дни я мысленно разрывался между моей любимой Халимой и событиями на Украине. Вспоминались каждый день то демонстрация в Хартуме, закончившаяся расстрелом, то пожары с боями на майдане, о которых в последних новостях сообщалось, что там число погибших в столкновениях достигает восьмидесяти человек, много убитых бойцов милиции, а раненых в больницах более полу тысячи. Как бы хотелось не думать о войне, а отдаться мечтам о скорой встрече с далёкой, но такой близкой, такой родной Халимой, когда я смогу снова увидеть синеву её глаз на шоколадном лице.
Но и Украина родная не меньше. Там родители, и там война. Меня удивляет, что её, эту войну на площади, никто не останавливает. А ведь плёвое дело разогнать весь этот майдан. Только дай команду войскам, и всех разгонят. Зачинщиков, так называемых лидеров, арестовать и привлечь к ответственности за учинённые беспорядки. Но вот же проблема. Америка и Европа требуют от президента мирного решения вопроса. Вот он и решает мирно переговорами. Видимо, тоже крепко связан с Америкой. Деньги-то личные, небось, в американских банках держит. А майдан в это время горит. А на майдане стреляют и убивают. И, казалось бы, договорились с оппозицией, заключили соглашение в присутствии свидетелей, тоже поставивших свои подписи на бумаге, сделав документ супер официальным, так вот подишь ты, это же соглашение на следующий день нарушили сами оппозиционеры, послав ко всем чертям эту официальность. А, может, таков заранее подготовленный сценарий? Может, так расписано Америкой?
Мысли проносятся в голове, путаясь, наскакивая одна на другую. А выходят совсем другие слова:
– Что же вы едете в Крым, когда через неделю прилетают Халима и Рита? Ведь они хотят с вами встретиться.
Евгений Фёдорович тоже расстроен.
– Я понимаю, но сейчас я нужен в Крыму. В Симферополе сейчас формируют отряды самообороны против сторонников евромайдана. Постараюсь разобраться там, и прилечу в Москву. Но я буду звонить и свяжусь с тобой по скайпу. Кстати, постараюсь найти дома свои старые рассказы об Африке. Я их когда-то писал, но так и не опубликовал. Почитаешь, если они ещё сохранились. Тебя, как журналиста, они, может быть, заинтересуют. Правда, давно это уже было. Теперь, наверное, всё по-другому. Но это если я найду свои записи и если найду время, чтобы послать. Хотел написать книгу, но не хватило духа.
– Вы возьмите у папы мой адрес скайпа и электронной почты. И связывайтесь со мной.
На том и прекращаем разговор.
Неожиданные события, громоздившиеся друг на друга с необыкновенной скоростью, не позволили мне вспомнить и рассказать Евгению Фёдоровичу о трагической гибели его бывшей возлюбленной Юли.
Меня волнует сообщение по событиям на Украине, и я забываю об обещании прислать мне рассказы. Мы почти сутками не отходим от телевизоров, чтобы угнаться за всеми новостями.
Пока я готовлюсь к приезду из Африки Халимы с её мамой, в Севастополе над зданием горсовета снимают флаг Украины и заменяют его севастопольским. В Симферополе по центральной улице к зданию Рады приносят огромный российский флаг, проукраинского премьер-министра Могилёва отправляют в отставку, и новым премьер-министром объявляют Сергея Аксёнова, а спикером Сергея Куницина. Заговорили о проведении референдума на предмет самостоятельности Крыма и возможном присоединении его к России. Захватывается здание парламента, и на нём водружается флаг России. Я понимаю, что среди захватчиков сейчас и Евгений Фёдорович.
Интересно, что, если в Киеве ударной фигурой является лидер партии «Удар» бывший чемпион мира по боксу Виталий Кличко, то в Севастополь для поддержки восставшего против Украины города приехал бывший чемпион мира по боксу Николай Валуев. Теперь два знаменитых боксёра заочно встретились на политическом ринге. Чей удар окажется нокаутирующим? Этот факт отмечается в моём сознании автоматически в качестве любопытной детали. Когда-нибудь, может, напишу об этом. Так из разных, казалось бы, мелких подробностей складываются большие статьи.
Но наступает долгожданный день прилёта. У меня всё готово в квартире, но по просьбе Халимы я побывал в посольстве Южного Судана в Хвостовом переулке. В небольшом двухэтажном здании меня тепло приняли и сказали, что для Халимы и её матери они арендуют трёхкомнатную квартиру неподалеку от посольства на Большой Якиманке, которая уже полностью обставлена мебелью, так что жить они будут там, по крайней мере, до тех пор, пока мы не оформим наши отношения юридически. Таков порядок.
Самолёт прилетает днём. Редактор даёт мне свою машину для встречи. Я загружаю в неё выпивку, закуску, фрукты, цветы и мчусь в Шереметьево. Там нахожу зал прилёта для официальных лиц, пожимаю руку уже знакомому мне заместителю посла Южного Судана Сальваторе, или как он просил называть его проще Салва, которому поручено встреча новых дипломатов. Разговариваем с ним то на русском, то на английском. Он довольно высокого роста. Похоже, что из племени Динка, судя по полоскам на лбу. Я стесняюсь спрашивать, какого он племени-роду, но он сам начинает рассказывать, что его зовут так же, как и нынешнего президента Южного Судана Сальваторе Киира.
– Это великий человек. Он сражался за независимость ещё в армии Анья-нья в 1967 году. Потом в 1983 году командовал в Народной армии освобождения Судана, был главой высшего командования. А в 1996 году стал заместителем Джона Гаранга и проработал с ним до самой его гибели. Гаранг – это тоже, как у вас говорят, легенда. Он родился в бедной крестьянской семье племени Динка. В десять лет потерял родителей. В школе учился, благодаря родственникам. А в семнадцать лет уже был партизаном. Командование партизанским движением направило его учиться в Танзанию. Учился в США и снова в Танзании. Опять партизанил. Стал профессиональным военным и дослужился до полковника. Прошёл курсы повышения квалификации пехотных офицеров в США и там же получил степень магистра сельскохозяйственной экономики и доктора философии.
Фактически он был основателем Южного Судана, как государства. Он говорил: «Наша храбрость основывается на том, что мы сражаемся за правое дело, а этого нет у северного Судана». И это правильно.
Однако он был за то, чтобы Южный Судан оставался автономией, а Салва Киир добивался полной самостоятельности и отделения от Северного Судана. В этом у них были большие разногласия. Но Джон Гаранг в 2005 году разбился на вертолёте в горах, когда возвращался из Кении. Его место вице президента Судана и одновременно главы администрации Южного Судана занял Салва Киир. Ну, а после референдума 2011 года он стал президентом Южного Судана. Хотя что я вам рассказываю? Вы, наверное, всё это слышали от Халимы?
– Не всё и не так подробно, – говорю я.
– Салва добивался независимости Южного Судана, как это делают сейчас у вас на Украине.
Такое неожиданное сравнение событий в Судане с тем, что происходит на Украине, мне кажется странным. Где-то я уже это слышал. Ах, да, Халима говорила об Украине. Но она правильно видела различие в отношениях, а Салва, кажется, ошибается. Тут ему, конечно, нужен умный помощник, каким, я думаю, будет Халима. Но пока мы её ждём, я стараюсь объяснить ситуацию:
– Вы неверно сравниваете Судан с Украиной. Вы, как я понял, тоже принадлежите к народности Динка, как и ваши президенты. У народов юга Судана своя культура, свои обычаи, своя религия, которые отличаются от арабской части Судана, то есть от севера. И это явилось основанием разделения страны на север и юг.
А украинский и русский народы по сути дела являются одним народом. Из сорока пяти миллионов населения Украины почти восемнадцать процентов составляют русские. И это при том, что из семидесяти восьми процентов украинцев около двадцати пяти процентов составляют биэтнические русско-украинцы, то есть те, кто наполовину русские и наполовину украинцы. Это получается около семнадцати миллионов, то есть почти треть населения русские и наполовину русские. Так это в самой Украине. А сколько таких смешанных браков живут в России? Вот почему мы фактически единый народ.
По всей России поют украинские песни, а на Украине поют русские. Во всех фольклорных концертных программах обеих стран популярны украинские и русские танцы. Мы пользуемся украинскими поговорками, а украинцы русскими. Мы неотделимы друг от друга. Миллионы людей, живущие в России, имеют родственников на Украине. Мои родители живут в Киеве, а я живу и работаю в Москве. Так о каком разделении может идти речь? Надо же об этом спросить народ. Хочет ли он после трёхсотлетнего совместного проживания разделяться?
Вот у вас на юге Судана прошёл референдум, и только после этого было принято решение о разделении на два Судана. Так это и правильно. А у нас в Киеве на майдане группа отщепенцев решала вопрос о вхождении Украины в состав Евросоюза. Потому майдан и назвали Евромайданом. А народ спросили об этом на референдуме? В Норвегии по этому же вопросу был референдум, и народ отказался от вхождения в Евросоюз. И Норвегия в него не вошла. Вот как решаются большие вопросы.
Я ведь только что сам вернулся из Киева. Меня чуть не сожгли в машине на этом Евромайдане. Я своими глазами видел этих фашиствующих молодчиков с цепями в руках. У меня до сих пор на грудной клетке гипсовый бандаж от их взрыва.
– Так это у вас повязка на груди? А я смотрю и думаю, что похоже на бронежилет под пальто, – удивляется Салва.
Он рассказывает мне, что знаком с Халимой, так как встречался с нею в Джубе. В Москве она будет работать его помощником, а Рита секретарём.
Но, наконец, объявляют посадку самолёта из Хартума. И вот уже они идут, мои милые женщины. Халима в белой шубке, которую она купила ещё во время учёбы в Москве. Она улыбается и подбегает ко мне, повисает у меня на шее, пряча голову в плечо. Я лицом утопаю в её пышной причёске, машинально протягиваю букет цветов Рите, а сам беру голову Халимы руками, отнимаю от плеча и вижу, что улыбка исчезла с губ, а из голубых глаз потекли слёзы. Целую губы, глаза, нос, лоб, зарываюсь носом в меховой воротник, пытаясь поцеловать шею. Она смеётся и крепко целует в губы.
Мы могли так долго обниматься, но слышим голос Салвы:
– Миссис Халима, нам пора ехать. И здравствуйте.
Халима просит прощения и протягивает руку Салве, а я обращаю внимание на Риту. Она выглядит элегантно в чёрной норковой шубе и шапке из того же меха, в туфлях на высоком каблуке и с моим букетом белых лилий. Я сразу подумал, что она будет хорошей парой Евгению Фёдоровичу, если его одеть столь же элегантно. Думает ли он об этом сейчас, находясь в бунтующем Крыму? Наверное, думает. Во всяком случае, просил сразу же позвонить, как приедем домой.
Я осторожно обнимаю Риту. Она радостно подставляет щеку для поцелуя. Всё-таки она моя тёща. Салва командует носильщику везти тележку с вещами за нами и возглавляет шествие к микроавтобусу, куда и грузится багаж. Заместитель посла сказал, что мы поедем сразу к дому, в котором будут жить Халима, Рита и, как он понимает, я, где всё уже готово к встрече: жена Салвы приготовила обед.
– Ей это не трудно, – говорит Салва, – потому что мы живём в квартире рядом.
Я нахожу свою машину, вынимаю из неё пакеты с провизией, перекладываю в рафик и освобождаю своего водителя. Он может заработать подвозом каких-нибудь пассажиров по пути до Москвы, что, конечно, его радует.
А мы вчетвером садимся в рафик с дипломатическим номером и отправляемся на Большую Якиманку. Квартира оказалась на пятом этаже семиэтажного дома. Просторная прихожая, большая гостиная с уже накрытым столом, две спальни, два балкона – всё это нас вполне устраивает. В одной и второй спальнях двуспальные кровати. Кто-то всё предусмотрел и тщательно подготовил. Мы с восторгом благодарим Салву и его жену, невысокую хрупкую на вид девушку по имени Марго.
Умываемся, и перед тем как сесть за стол, я звоню в Симферополь Евгению Фёдоровичу. Он берёт трубку и говорит, видя по определителю, что звонок от меня:
– Здравствуй, тёзка. Встретил?
– Здравствуйте Евгений Фёдорович! Встретил. Передаю трубку Рите.
Рита дрожащей рукой берёт мобильник и, приложив его к уху, молчит. Её губы шевельнулись, но она не произнесла ни звука. Из глаз покатились слёзы. Тогда трубку выхватывает стоящая рядом Халима и кричит:
– Здравствуй, папа! Мама плакать. Как твой рана? Мы очень волноваться.
Они ещё говорят немного, и к трубке тянется Рита. Она произносит тихо:
– Драствуй, Зеня! Когда ты приехал? Мы ждать очень тебя. Я лублу тебя.
Я не слышу, что он говорит, но лицо Риты светлеет, если можно так выразиться о её тёмной коже. Она улыбается и, наконец, передаёт трубку мне. Голос Евгения Фёдоровича звучит бодро:
– Я прилечу завтра. Позвоню, когда возьму билет.
Почти сразу же звонит мобильный телефон Халимы. Беспокоится о прилёте в Москву дедушка. Она говорит на языке динка, потом говори Рита, передаёт мне и Салве привет.
Мы садимся за стол и отмечаем приезд. В этот вечер я впервые за многие дни не сажусь за компьютер, чтобы включить скайп. Моя любимая рядом, а компьютер в другой квартире. Единственное что я себе позволяю, это, пока женщины раскладывают вещи по шкафам, сесть в гостиной и посмотреть новостную программу по телевизору. Там, конечно, говорят об Украине и Крыме, в котором власть переходит к народным избранникам и все рассчитывают на помощь Севастополя. Ситуация в Крыму меня радует.
Следующим утром мы с Халимой долго нежимся в кровати, слушая, как Рита бегает уже по хозяйству. Она поднимает нас, говоря, что завтрак готов, а у нас много дел: сегодня прилетает её Зеня. Мы улыбаемся. Хорошо, что это субботний день и никому не надо на работу. Завтракаем на кухне. От стола поднимаемся и выходим с Халимой на балкон, с которого открывается вид на большой окружённый высокими домами двор с покрытыми снегом деревьями.
Нам всё нравится. Мартовское солнце немного греет, но воздух ещё морозный. Возвращаемся в комнату, и раздаётся звонок телефона. Евгений Фёдорович сообщает, что вылетает через час. Значит, нам пора ехать в аэропорт. Я успеваю сбегать в магазин и закупить новые продукты.
Рита бросается в свою комнату переодеваться. Когда она выходит, я не узнаю её. Передо мной стройная девушка в чёрных брюках, голубой блузке с длинными рукавами, поверх которой на выдающейся вперёд груди висит янтарное ожерелье, в ушах янтарные серьги, седеющие волосы на голове перехвачены полукольцом хайратником под цвет янтаря, брови подведены, ресницы подкрашены, губы приняли цвет алой розы. Она действительно выглядит прекрасно. Поверх блузки надевается тёплая розовая кофта. В Москве всё ещё зима.
Халима идёт в соседнюю квартиру к Салве, он вызывает машину. У нас пока своей нет. Моя сгорела в Киеве, а компенсацию страховое агентство ещё не выплатило. Но ничего. Как говорится, всё образуется.
Встречаем в аэропорту Внуково. Самолёт прибывает по расписанию. Рита нервничает. Она постоянно в движении, переступает с ноги на ногу, складывает и потирает руки, заламывает пальцы. Халима пытается её успокоить, но безрезультатно.
Появляются первые пассажиры рейса из Симферополя. Среди них и высокая фигура Евгения Фёдоровича. Рита застыла в напряжении. Он видит нас, подходит быстрым шагом, останавливается перед Ритой, ставит на пол чемодан и засовывает правую руку в карман. Быстро достаёт оттуда коробочку, раскрывает её, вынимает обручальное кольцо и берёт правую руку неподвижно стоящей женщины. Она, молча, следит за его движениями. Видит, как он надевает на безымянный палец кольцо, как обнимает её, и вдруг теряет сознание и буквально обвисает в крепких руках столь долгожданного мужа.
Мы кидаемся на помощь. Скамеек нигде поблизости не видно. Усаживаем Риту на чемодан. Евгений Фёдорович поддерживая её своим телом, пытается растереть ей виски. Халима сорвала с шеи кашне и машет как веером. Я подбегаю к продуктовому киоску и прошу стакан воды. Но женщина быстро открывает бутылку какого-то напитка и даёт мне. Подбегаю к Рите и брызгаю ей в лицо пригоршнёй. Халима смачивает кашне напитком и прикладывает ко лбу Риты. Она вздыхает и открывает глаза.
Откуда ни возьмись, появилась медицинская сестра весьма плотного телосложения и с решительным выражением лица. Видя, что Рита смотрит, просит помочь поставить её на ноги и вместе с Евгением Фёдоровичем отводят её в медпункт. Я беру чемодан, и мы с Халимой следуем за ними.
В медпункте сестра снимает с Риты пальто и кофту, измеряет давление, делает укол, просит полежать на кушетке. Рита извиняется на английском, потом говорит «Звините» по-русски, всё порывается встать, но Евгений Фёдорович удерживает, сидя у неё в ногах. В конце концов, Рита поднимается, мы выходим из медпункта и только тогда два человека, не видевшие друг друга сорок лет, крепко обнимаются.
Мы стоим, ожидая. Медсестра находится рядом с таким спокойным выражением лица, как будто подобные истории у них случаются каждый день, но я замечаю едва заметное любопытство и объясняю:
– Они не виделись очень много лет, и она вне себя от счастья.
– Я понимаю. Это обычный обморок, – говорит она и, повернув своё грузное тело, уходит.
Халиму покидает терпение, и она умоляюще просит:
– Мама, я тоже хочу обняться папа.
Евгений Фёдорович словно очнулся и только сейчас вспомнил о дочери. Он притягивает Халиму к себе левой рукой, продолжая обнимать Риту правой.
– Ах, вы мои хорошие! Как же я люблю вас! Мы теперь будем всегда вместе. Я вас никогда не брошу, – бормочет он, целуя то одну, то другую голову.
До меня очередь доходит в последнюю очередь, но доходит. Евгений Фёдорович оставляет женщин и со словами «Здравствуй и ты, сын, здравствуй, тёзка» обнимает меня.
Рита смотрит на свой палец с обручальным кольцом и качает головой:
– Я покупал кольцо тебя. Ты посмотреть дома.
Мы возвращаемся на посольской машине домой, приглашаем Салву и Марго к себе, и начинается новое застолье. Тут уже столом руководят все три женщины. Но первым делом Рита достаёт из сумки кольцо для Евгения Фёдоровича и надевает ему на палец. Ко всеобщему удивлению оно подходит по размеру. Все эти долгие годы разлуки оба влюблённых помнили друг друга настолько хорошо, что угадали размеры пальцев для колец.
Разогревшись напитками, мы с Евгением Фёдоровичем поём украинские и русские песни. Салва иногда пытается нам подпевать. Женщины тоже запели свои песни на языке динка. Я слышу их песни впервые, а Евгений Фёдорович говорит, что помнит, как пели в Вау.
– Кстати, говорит он, – я привёз с собой несколько своих рассказов. Могу их почитать. Если интересно.
Всем эта идея понравилась.
– Но Рита многое не поймёт, – усомнился Евгений Фёдорович.
– Поймёт, – ответила Рита. – Я имел хороший учитель. И я читал русский книга.
– Им полезно слушать русскую речь, – добавил я.
Мы рассаживаемся на диван и в кресла. Евгений Фёдорович достаёт из чемодана папку с пачкой листов бумаги, поднимает первую страницу и начинает читать. Мы возвращаемся, благодаря ему, в знакомый мир Судана, который каждый воспринимает по-своему и который все мы любим.
– Рассказ первый, – говорит он. – Собственно говоря, это не совсем рассказ, а скорее очерк, но всё равно.
ДЖУНГЛИ АФРИКИ
Джунгли – это вечная тайна, скрытая, как за семью печатями, огромными листьями древовидных папоротников. Это эмбрион жизни на земле, незримо развивающийся в сумрачных чащах гигантов деревьев и густых сплетений лиан, время от времени питаемых долго не прекращающимися тропическими ливнями. Это лёгкие планеты, хрипло дышащие болью в наш технократный век, натужно, почти безнадёжно борясь с кислотными дождями, ядовитыми газами и надвигающейся пустыней. Это, наконец, колыбель человека – гомо сапиенса, который, возмужав, поумнев, развившись в разумное существо, теперь уверенно губит своим разумом не просто колыбель, но источник своего бытия, до сих пор почему-то не иссякший, таинственный, прекрасный.
Я лечу из столицы Судана Хартум в один из южных городов страны Вау, что почти на самом экваторе. Под крыльями самолёта сначала долго светит в глаза жаркое солнце, отражаясь от песка пустыни, той самой знаменитой Сахары, которая настойчиво километр за километром отвоёвывает территорию у полупустынь, саванны и даже джунглей.
Мощный горячий ветер, называемый в этих местах «хабубом», несёт с собой тучи песка, заслоняющие собой солнце так, что день становится почти ночью. Пески хабуба добираются до самых отдалённых южных районов страны за тысячи километров, и тогда все жующие ощущают скрип песчинок на зубах, а все дышащие улавливают запах пустыни. Она наступает очень уверенно.
Только джунгли неприступной стеной стоят у неё на пути миллионы лет. И никогда не сладить бы с ними песку и ветру, если бы не пила и топор человека, сократившего свою опору и защиту без малого на две третьи за каких-то несколько столетий бурной промышленной деятельности человека. Не будь полноводных рек да проливных дождей, давно погибли бы джунгли, а с ними и всё живое вокруг.
Но великий Нил несёт сюда свои благодатные воды папирусам и прячущимся под ними крокодилам, железным деревьям и соперничающим с ними по силе слонам, винтовым пальмам и важно шествующими под ними птицам марабу, скачущим как мячики газелям, ползающим змеям да варанам. Правда, и над рекой нашёл человек управу.
Ещё во времена фараонов мечтал он о власти над могучими водами. Великий правитель Египта приходил раз в год к берегам Нила и бросал в его воды свиток папируса с приказом реке разлиться. Не понимали тогда фараоны природу движения реки, не могли в действительности ею управлять, но очень хотели сравниться с богами и пытались подстроиться к природе, будто бы подчиняя её себе.
Сейчас человек знает больше, и управлять реками на самом деле научился, только всегда ли с пользой? Вот вопрос.
В зимние по календарю месяцы над Суданом облака редки. С самолёта всё видно, что делается внизу. Огромна территория саванн, потому даже на скоростном самолёте кажется, что не летишь, а ползёшь над их бескрайними просторами.
И вдруг с высоты нескольких тысяч метров взгляд привлекают языки огня. Они рвутся к небу. Что это? То длинные на целые километры полосы пламени, то отдельные очаги громадных костров. Это горит саванна. Домики деревушек едва заметны с высоты, а огонь велик.
Нет, это не случайный пожар. Каждый год в период засухи, когда слоновая трава, как её называют, выросшая в период дождей до трёх – четырёх метров, начинает засыхать, её специально поджигают возле селений человека, чтобы отогнать прячущихся в ней змей и расчистить участки земли для посевов.
Огонь иногда не слушает человека и перекидывается на редколесье, где растут главным образом акации, пальмы да лофиры крылатые – небольшие деревца с пучками вечнозелёных листьев. Это растение интересно не только тем, что его семена используются местным населением для изготовления масла, но и большой пожаростойкостью, так как, благодаря мощной корневой системе, наземная часть после обгорания быстро восстанавливается.
Когда едешь по такому месту после пожара, то видишь на разных уровнях от земли догорающие угольки веток. В ночной темноте они светятся ярко, подобно ёлочным фонарикам. Иногда эти фонарики оказываются очень большими и вдруг подлетают в воздухе и начинают перелетать с дерева на дерево. Тогда только догадываешься, что принял за светящиеся угольки глаза обезьян, с любопытством следящих за нарушителями ночного покоя.
С самолёта рассмотреть джунгли, конечно, невозможно. И вообще, по Африке лучше всего путешествовать пешком. Правда, это не всегда безопасно, точнее, там всегда нужно быть настороже.
Как-то мы небольшой группой шли гуськом за юным проводником, смуглым мальчуганом из племени Каква. Он повёл нас через сплошную стену высокой травы, раздвигая которую, ему удавалось по непонятным нам признакам видеть узенькую тропочку.
Неожиданно остановившись, он прислушался к чему-то, отодвинул слева от себя пучок стеблей и негромко произнёс одно слово «дебиб». Нам уже было известно, что на арабском это означает «змея». Я находился рядом и смог посмотреть, куда указывала рука мальчика.
Внизу, буквально в полуметре от нас, свернувшись кольцами, лежала змея толщиной с хорошую руку и не менее метра в длину. По размеру и пёстрому рисунку с пунктирной линией на спине можно было определить в ней кассаву, или габонскую гадюку. Её ядовитые зубы вырастают до четырёх сантиметров и чрезвычайно опасны, несмотря на флегматичный характер их обладательницы. Правда, в тот момент её можно было не опасаться, так как челюсти змеи были заняты сдавливанием лягушонка, издававшего предсмертные звуки. Их-то и услышал наш маленький, но, видимо, опытный проводник.
Задержавшись возле змеи лишь на мгновение, мы тут же кинулись в сторону, забыв, что, бездумно убегая от очевидной опасности, легко наскочить на другую, которую не видишь. Змей в тех краях великое множество, а неожиданное быстрое движение инородцев может не позволить какой-то из них самой спастись бегством, и тогда она без предупреждения нападёт. Однако в тот раз всё обошлось благополучно, и мы вскоре очутились на свободном от травы пространстве.
