Евгений Николаевич Бузни
Суданская трагедия любви
Между продавцами узкие коридоры для покупателей. Я иду, иногда делая снимки. Вдруг замечаю, что за мной увязалась девочка лет пятнадцати и что-то непрерывно говорит. Из одежды на ней только короткая юбочка. Полные груди обнажены. Стараюсь, не замечая её, идти вперёд, но она следует за мной, продолжая свою, как мне кажется, убеждённую речь. В это время нас догоняет высокий интеллигентно одетый араб. Я заговариваю с ним, спрашиваю, не знает ли он, что хочет эта девочка. Он отвечает, что то, чего она хочет, мне не нужно и что-то резко говорит девочке. Она неохотно отстаёт от меня, а я отправляюсь в обратный путь, который проходит без приключений.
А вечером пришла Рита и попросила учить её русскому языку. Об этом же просил и Омар, который работает у нас инженером. Мы с ним часто беседуем о жизни в Судане. На днях я показал ему в журнале «Тайм» статью о проблемах секса в Америке у молодёжи до двадцати лет и спросил, как обстоит дело в этом отношении в Судане. Омар обстоятельно рассказал, что на севере страны с этим очень строго, так как там религия сильна и не позволяет разврат. Здесь же на юге всё гораздо проще. Многожёнство очень распространено. Ислам разрешает иметь не более четырёх жён, но у многих племён другая религия. Число жён не ограничено. У многих мужчин племени жёны в разных деревнях и несколько в одном доме. Они, конечно, ссорятся между собой, и это одна из проблем юга.
Если отец умер, сын может взять себе его жену, которая не является ему матерью. Очень часто женятся двоюродные братья на своих сёстрах. Детей в семьях по десять-пятнадцать, а то и больше. Дети могут быть от разных жён. Сам Омар четвёртый сын в семье от четвёртой жены отца. Первые три умерли. Его мать вышла замуж, когда ей было четырнадцать лет. А иногда девочек выдают замуж в двенадцать лет. Это не редкое явление. При этом вождь племени берёт себе в жёны только девственниц. Другие мужчины могут потом брать себе его жён.
Интересные обычаи, так не похожие на наши. Я думаю, что и Риту могут скоро сделать замужней женщиной. Но она пока ходит ко мне почти каждый день. И вот просит учить русскому языку. Я, конечно, согласился преподавать ей вместе с Омаром и другим парнем Эдзедином. В группе учить лучше.
Между прочим, мне казалось, что Рита толстушка. Но позавчера произошло вот что. Рита пришла, как обычно, в обеденный перерыв. Мы с Дедушкиным уже поели. Кстати, готовит нам жена Дедушкина. Сбрасываемся по десять суданских фунтов, покупаем всё необходимое, а она кашеварит. Так вот, Рита пришла, когда мы расположились в креслах на веранде в самом благодушном настроении. Усадили её, Дедушкин возьми и скажи о полноте Риты, что, мол, за муж ей трудно будет выйти при такой комплекции. Я перевёл. А она так серьёзно спрашивает на английском, только имя моё произнесла, как всегда с буквой «З»:
– Зеня, ты тоже думаешь, что я полная?
Я ответил, что все мы видим, что есть. Тогда она попросила нас выйти с веранды на двор. Я, Таня и Дедушкин последовали за нею, не понимая, что хочет показать девушка. А нужно сказать, что приходит она к нам всегда обёрнутая как куколка в белый с какими-то золотистыми прожилками топ, то есть кусок материи. Когда мы все спустились с крыльца веранды, Рита отогнула подвёрнутый край топа и попросила Таню его подержать. Таня взялась за кончик материи, и Рита начала раскручиваться из своего топа, как из кокона. Оборот за оборотом, и наша толстушка превратилась в маленькую худенькую девочку, очень изящную. А топ этот оказался длиной в девять метров. Вот, значит, что создавало ей толщину.
Такого никто из нас не ожидал. На Рите оставалось одетым только нижнее платье типа ночной рубашки, под которой хорошо выделялись крупные груди и словно выточенная фигурка. Шея не казалась теперь короткой. Раньше она скрывалась материей. А сейчас она словно под искусным инструментом резчика по дереву элегантно поддерживала чудную головку, отсутствие на которой пышной причёски казалось естественным и даже прекрасным. Аккуратные ряды завитушек волос, заканчивающиеся длинными косичками – не знаю как они выполняются – тоже вполне красивы. А в Хартуме я её видел с причёской совсем иного плана. Первые дни в Судане мне все лица выглядели на одно лицо, а сейчас я начинаю их отличать и даже выделять среди них красивые.
Мы стояли, молча, онемев от удивления, а наша юная красавица, продолжая удерживать свой край топа, начала в него снова заворачиваться, становясь с каждым оборотом всё толще и толще.
Теперь понятно было, для чего мы вышли с веранды. Такой длинный топ трудно было развернуть в нашем заставленном мебелью помещении. Меня удивила смелость Риты. Это было бы не удивительно, если бы она принадлежала одному из местных племён. Но она же дочь Джозефа Тумбары, владельца завода, то бишь местной элиты. Джозеф рассказывал, что в честь его отца назван город Тумбара. Это большая честь. Во всяком случае, Рита помогла нам раскрыть тайну женщин, которых мы принимали за толстушек, а на самом деле они такими только кажутся.
Татьяна, которая держала один край топа в то время, как Рита разоблачалась, тоже не ожидала получившегося эффекта, и ей он не очень понравился. Она сама тоже худенькая, но выше ростом и весьма некрасива лицом. Но вот же понравилась Сэбиту. Задание, полученное от шефа, отвлечь на себя Татьяну, мне пока не очень удаётся, прежде всего, по причине отсутствия на то моего желания. Вдруг она по-настоящему любит молодого красивого негра, а он её. Мне становиться между ними, не будучи увлечённым переводчицей, как-то нехорошо.
Однако не слишком ли много внимания в письме я уделяю женщинам? Пора и честь знать.
И пора закругляться, друг мой Джо. В небе давно сияет созвездие «Южного креста». Завтра улетает представитель посольства, с которым я и передам письмо на нашу почту в Хартуме. Оттуда оно полетит в Москву и дальше вместе с моими мыслями. А они всегда с вами.
Как там у вас дела? Связываешься ли с Кэтрин, Клэр и миссис Маргарет? Передавай им мой горячий суданский привет!
Всего самого хорошего тебе!
Твой друг Юджин
Как и предыдущие письма, это привело к размышлениям. Я готов был посетить эти места, но увижу ли я то же самое, что видел Юджин? Он был там длительное время, а мне предстояли каких-то три-четыре дня командировки, которые я смогу посвятить Вау. Остальные дни придутся на Хартум, столицу южного Судана Джубу и, возможно, ещё какие-то города. Например, Тумбара, о котором обмолвился в письме Юджин. Хотя, такого города, может, и не существует. По крайней мере, когда я читал о Судане и смотрел карту, то такого названия не видел. Возможно, что его имя было присвоено какому-нибудь населённому пункту более мелкого масштаба, а гордый Джозеф назвал его городом.
Включаю компьютер, захожу в интернет, нахожу город Вау, читаю информацию о нём. Во-первых, узнаю, что численность населения в нём более ста пятидесяти тысяч. Значит, город за эти десятилетия стал втрое больше. Жизнь не стоит на месте даже там, в захолустье земли, где ещё носят набедренные повязки и ходят с копьями. Во-вторых, войдя в программу Гугл, планета земля, нахожу вид со спутника Вау и на сопроводительных фотографиях вижу там новые постройки типа университета (здания такие же одноэтажные с плоскими крышами), мусульманскую мечеть с двумя минаретами, о которой ничего не пишет Юджин (возможно, она появилась в период правления югом арабов), торговый центр по продаже металлических труб, стадион.
В письме Юджин пишет о девушке Рите. Я невольно вспоминаю свою подругу. Они совершенно не похожи друг на друга. Я понимаю, что Юджину понравилась его Рита. В прочитанном только что письме он с увлечением описывает девушку. Мне тоже нравится моя Анна, но я до сих пор не решаюсь связать с нею свою судьбу и не знаю, ждёт ли она от меня предложения. Оба мы заняты своими делами. Я всё время в разъездах, объехал полстраны. Она тоже постоянно в командировках. Встречаемся между поездками.
Моя Анна интеллигентна, аккуратно одета, длинные каштановые волосы всегда охвачены на голове полукольцом, позволяя им свободно ниспадать на плечи. Глаза зелёные Она украшает их, подводя чёрным карандашом, делая их как бы более узкими. Красит ресницы и тонкие брови. Губы всегда покрыты ярко-красной помадой. И она строга со всеми и со мной тоже.
Рита у Юджина другая. Ну, конечно, она совсем юная, почти девочка. Сама приходит к молодому иностранцу. Чувствуется, что испытывает к нему симпатию, даже почти раздевается перед ним. А как смотрят на это её родители? Отец ведь самый большой человек в этом посёлке. Или он ничего не знает о хождениях к русским его дочери?
Такие вопросы роились в моей голове, пока я доставал из конверта очередное письмо, прежде чем ложиться спать. Решил прочесть ещё одно, а остальные оставить до свободного времени в самолёте. Полёт предстоял долгий.
К необычности начала письма я уже начинаю привыкать, пытаясь увидеть в этом какую-то систему. Но пока ничего определённого не приходит в голову. Тем более, что в этот раз письмо вдруг начинается так же как и одно из предыдущих.
Юг Судана. Я акцентирую внимание на первом слове. Оно очень важное в моих письмах, если ты их, Джо, хранишь. А я очень на это надеюсь, ибо самое главное, что я хочу сказать тебе, я высказываю в них.
Тут я прервал своё чтение и попытался сообразить, что имеется в виду под тем, что первое слово очень важно. Конечно, будь он на севере Судана, это было бы не менее важным для читателя, которым является друг. Но Юджин надеется на то, что письма будут храниться, и тогда будет откроется самое главное. Это было непонятно, и я продолжил чтение.
Так что приветствую тебя, замечательный Джо, с юга Судана!
Пишу тебе, когда за окном сияет ярко всё тот же Южный крест. Дедушкин у себя в комнате, наверное, видит десятый сон. В моей на потолке почти бесшумно крутится пропеллер потолочного вентилятора, без которого просто невозможно выдерживать жару. Кондиционеров у нас нет. Буквально истекаешь потом. И рождаются такие строки:
Лежу, жарою раздавленный,
расплющенный в кровати.
Как видно, климат саванны
приходится мне некстати.
Шутка, но жарко очень. И поэтому понятно, что все работают здесь в полсилы. Ходят медленно. Команды инженеров выполняются неторопливо. Жара на заводе ничуть не меньше, чем на улице. Между тем, завод пока практически не работает. Нет сырья. Конвейерная линия стоит. Ждут привоза. Делают только соки из манго и ананасов. Я работаю с Петром. Он инженер-электрик. Ходим, проверяем работу оборудования. То почистить контакты надо, то смазку выполнить, то электропроводку заменить.
Другие наши инженеры во главе с Анатолием Ивановичем заняты строительством лесопилки. Это несколько в другом районе. Они ежедневно ездят туда на машине, которую выделили специально мистеру Анатолю. А мы живём рядом с объектом, так что ходим пешком.
После работы часто идём с Петром на рыбалку. Он тут с женой и трёхлетней дочкой Аллочкой. Так что иногда и они присоединяются к нам. Река, как я уже писал, совсем рядом. В том месте, где мы удим рыбу, небольшая заводь, небольшой деревянный настил на сваях достигает почти середины реки. Вода чистая и прозрачная настолько, что видно дно и проплывающих рыбок. Можно ловить, как из аквариума.
Мальчишки ложатся на настил животами, опускают вниз иной раз не леску, а бечёвку с крючком и насаженным червяком, и ловко подсекают рыбёшку, когда она только пытается поймать червяка ртом. Это вызывает у ребят бурю восторга и выглядит довольно смешно. Но так ловят маленьких калям-калямок. Калям в переводе означает «говорить». И рыбок так назвали потому, что они громко чичикают, когда оказываются над водой. Не знаю, как это у них получается. Может, трущимися плавниками издают звук, но весьма громкий.
Мы забрасываем наши лески поглубже, туда, где рыбу не видно, и следим за поплавками. Попадаются караси. Но однажды попалась рыба караба. Это электрический скат. Тут мальчишки сразу закричали что-то предупреждающее. Петро навесу поднёс рыбину к ведру с пойманной рыбой, один из мальчиков подбежал с щепкой в руке и стал ею осторожно отцеплять крючок. Рыба упала в ведро. А оно металлическое. Петро взялся за ручку, чтобы передвинуть его, и тут же дёрнулся от электрического разряда. Ведро опрокинулось, и весь улов высыпался на пирс. Все бросились собирать скачущую рыбу. А карабу пришлось брать в руки сухой тряпкой, чтобы не била током. И ведро потом тоже брали тряпкой.
Мы впервые имели дело с электрическим скатом и не представляли, как её готовят и съедобный ли он. Но рискнули, а рыба оказалась жирной и очень вкусной.
Нам говорили, что большую рыбу можно поймать на озере. И вот мы решили сходить туда. Два паренька вызвались нас проводить. Пошли. Прежде всего, выяснилось, что нужно перейти вброд реку, чего мы не собирались делать, ибо, как говорят, в этой реке видели крокодилов. Рассказывали даже, что как-то раз один крокодил стянул с лодки в воду мужчину. Но на мой вопрос, почему мы сейчас не видим крокодилов, мне отвечали, что вода в реке спала и крокодилы далеко, так как они любят глубокую воду.
Так что проблема с крокодилами волновала меньше, но беспокоило и то, что вода в этом месте грязная, а в ней могут быть змеи и прочая гадость. Однако проводники уже в воде, и рассуждать некогда. Плюём на все предосторожности, проваливаемся по колена в прибрежную грязь и идём через реку. Она кажется довольно широкой. Посматриваем на всякий случай по сторонам. Я иду замыкающим и вспоминаю рассказы о том, что крокодилы нападают на последнего. Но всё пока обошлось: сумасшедших крокодилов рядом не оказалось.
После опасной реки углубились в высокую до трёх метров тростниковую траву. Едва успеваем думать о змеях, так как наши провожатые идут быстро и уверенно, держа в руках снасти и копья. Место лова столь же неожиданно для нас. Это огромное озеро. Но провожающие нас парни входят в воду по колена и забрасывают свои удочки.
Мы, конечно, туда не полезли. Одно дело перейти реку, другое – стоять несколько часов в воде, не зная, что тебя там укусит. Выбираем более-менее свободные от грязи места поближе к озёрной глади и простираем наши длинные удилища к свободным от зарослей водяным местам. Стать у самой воды невозможно. У меня тут же клюнуло и я вытащил рыбу раза в два побольше карасей, что мы ловили на реке. Забрасываю снова. Клюёт что-то крупное и, не показывая себя, отрывает крючок. Ставлю новый. Поймал ещё двух крупных рыбин, а следующая зацепилась, рванула, сломала удилище и ушла. Потом поймал маленького чёрта с крепкими и острыми плавниками. После того, как я его сжал пальцами, снимая с крючка, а он ухитрился всё-таки уколоть мою руку, я понял, почему другие рыбаки наступают на него ногой и только потом снимают с крючка.
Петро поймал рыбину такую крупную, что её пришлось пришпилить к земле копьём, но она билась ещё до самой сковородки.
И вот возвращаемся грязные, потеряв пять крючков, со сломанным удилищем (хорошо, что всегда берём с собой по две удочки на каждого). Опять переходим реку. Воды, кажется, прибавилось. Вылезаем из прибрежной грязи. Смыть её нет никакой возможности, так как до чистой воды не добраться. Плюём на всё и возвращаемся домой, клянясь, что больше не пойдём сюда. Подходим к ананасной плантации. Вдруг впереди идущий проводник кричит: «Дебиб!», что значит – змея. Смотрим в направлении вытянутой руки. Видим, как по открытой земле метрах в двадцати от нас ползёт толстая метра два с половиной длиной змея.
Наш проводник хватает комья земли и швыряет в неё. Один комочек попадает в цель, но рассыпается. Земля-то сухая и рыхлая. Передняя часть земли поднимается примерно на полметра и, о ужас! надувается. Это классический образец змеи, какой я встречал на сотнях фотографий и рисунков, и я кричу: «Кобра!»
Петро застывает на месте. А сначала мы стремились подойти поближе к змее. Второй парнишка тоже начинает бросать землю и поясняет при этом: «Ма коис, ма коис», то есть «нехорошая, нехорошая». А мы знаем, что это одна из самых ядовитых змей, поэтому я останавливаю парней, и они прекращают швырять землю. Кобра, видимо, огрызнувшись на нас, опускается и уползает в траву. Позже, когда мы описали увиденную кобру Сэбиту, он покачал головой и сказал, что мы встретили плюющуюся кобру. Её плевок способен быть смертельным для человека.
Ананасная плантация находится рядом с нашим заводом, и мы иногда прогуливаемся в том районе по вечерам. Услыхав о кобре, кто-то из местных решил пойти туда завтра на поиск змеи, чтобы убить её. Говорят, за неё можно получить сто фунтов, а это большие деньги.
Вот такие бывают сюрпризы в Африке. Сейчас ночь. Сияет созвездие «Южного креста». Собаки сейчас не лают. Обычно я их слышу каждую ночь. Их лай объясняют появлением шакалов. Стало быть, если собаки молчат, шакалов нет. Всё взаимосвязано.
Заканчиваю письмо. Завтра утром Анатолий Алексеевич улетает в Хартум и заберёт письма.
Так что пожелай мне спокойной ночи, и я буду спать.
Твой Юджин
ГЛАВА 5 НА ГРАНИЦЕ
Утром, когда я завтракал, раздался телефонный звонок. Звонил Ашот.
– Так я готов за тобой заехать, старина. Диктуй адрес.
Голос звучал весело и так, словно мы давно договорились о совместной поездке. Но это не входило в мои планы, что я постарался прояснить Ашоту в интеллигентной форме:
– Спасибо, коллега, но нет необходимости. Меня отвезёт моя девушка. Сам понимаешь, невозможно отказать ей в удовольствии проводить меня.
– Ах, так, – произнёс Ашот. – В голосе его мне послышалось разочарование. – Но ты помнишь насчёт веса багажа? Не более двадцати кеге.
– Да, помню, – ответил я уже раздражённым голосом. – Я же говорил тебе, что у меня и десяти килограмм не наберётся.
– Ну, не волнуйся, старичок, – успокаивающе прозвучал голос на другом конце связи. – Это я к тому сказал, что у меня может быть больше. Понимаешь, везу сувениры друзьям в Хартум. Так что, в крайнем случае, ты же не откажешься взять на себя одну сумочку?
Вопрос застал меня врасплох. Я впервые летел за границу и не знал таможенных правил, поэтому ответ мой прозвучал не сразу и уклончиво:
– Честно говоря, не знаю, Ашот, что тебе сказать. Я тоже беру с собой сувениры, но мои матрёшки не такие большие, и они не занимают много места. А ты что, целый магазин с собой везёшь?
– Да, какой магазин? – Ашот рассмеялся. – Водка, коньяк и прочее. Ничего особенного, но всё с весом. Но ты не переживай. Это я на всякий случай спрашиваю. Может, твоя помощь и не потребуется, если всё будет нормально.
– Ладно, – ответил я, – до встречи. Мне ещё кое-что уложить надо.
– Вот и договорились – заключил Ашот, словно мы действительно до чего-то договорились. – До встречи.
Через несколько минут позвонили в дверь. Анна приехала с отцом. Он чуть ниже ростом своей дочери, но крепкого телосложения. Видимо, в прошлом занимался боксом, поэтому и походка у него была уверенная, как перед боем, и руки несколько отставали от тела, как бы готовясь к отражению удара противника. Рыбакрыбака видит издалека. Я ведь тоже занимался боксом. С таким провожатым ехать в Шереметьево было вдвойне не страшно.
Я обнял Риту, а она сказала, целуя меня в щёку:
– Я решила, что папа нам не помешает. Ты готов?
– Готов с вечера, – ответил я. – А Николаю Ивановичу я рад. Всё-таки первый выезд за рубеж, тут опытный человек всегда кстати. И, может, выпьем на дорожку по рюмочке? Или вы за рулём?
Но Николай Иванович согласился:
– Не будем нарушать традицию. А за рулём у меня другой человек, так что мне и Рите можно, однако оперативно.
Мы прошли на кухню. Я достал бутылку коньяка, оставшуюся от вчерашнего застолья, лимон, рыбку, масло, сыр. Анна нарезала хлеб. Всё прошло быстро. Выпили, закусили. Пока Анна убирала остатки в холодильник и мыла рюмки, мы с Николаем Ивановичем прошли в комнату, где лежал приготовленный мной рюкзак дипломат.
– Вещей не много, и правильно, – сказал отец Риты, – зачем в командировке нагружаться? Зубную щётку, бритву, пару рубашек да носки – вот и весь джентльменский набор. И на таможне никаких проблем.
Я согласился и, вскидывая легко рюкзак на плечи, сказал:
– Тут мне мой коллега, с которым я лечу, звонил только что и просил взять его сумку со мной, а то у него вес больше двадцати килограмм.
Взявший было мой дипломат в руки, Николай Иванович, при этих словах остановился и посмотрел на меня, укоризненно спрашивая:
– И ты согласился?
– Вроде бы нет, – ответил я нерешительно.
– Вроде бы здесь не подходит. В таких случаях надо быть категоричным. Ни в коем случае не бери его сумку на себя. Мало ли что он там может везти, а тебя с рейса снимут.
– Да он ещё сам не уверен, что понадобится помощь.
– Вот и хорошо, – голос Николая Ивановича был жёстким. – Знаю я этих деятелей. Везёт контрабанду.
– Он сказал, что спиртное для друзей взял.
– Ты слушай его, – ответил Николай Иванович саркастически. – Спиртное тоже больше литра нельзя провозить. Остальное считается, что на продажу, и облагается налогом. Так что не бери ни в коем случае. Ну, я прослежу.
Когда Анна услыхала о просьбе Ашота, она замахала руками и решительно заявила:
– Женя, это мафия. Боже упаси тебя связываться с ними. Не забудь, что у тебя ещё две пересадки
Да, билеты нам купили с вылетом из Шереметьева в 15-30, но с пересадкой в Ларнаке на Кипре и в Египетской столице Каире, на что должно уйти десять часов. Нужно было прибыть в Шереметьево за два с половиной часа до вылета, так что рассиживаться нам было некогда. Дорога до аэропорта обычно запружена.
У нас Ниссан икс-трэйл тёмно-синего цвета. Впереди сел рядом с водителем Николай Иванович, а мы с Ритой сзади. Там уже сидел телохранитель, высокий под два метра парень с накаченной мускулатурой, которая угадывается под расстёгнутой в машине пуховой курткой с меховым воротником. В Москве стоят морозы. Мы с Николаем Ивановичем тоже одеты в тёплое пальто, а Анна в шубе. Рюкзак брошен в просторный багажник. Ленинградское шоссе на нашу удачу в это время оказалось относительно свободным, и мы к полудню уже были в аэропорту.
Водитель показывает что-то у въезда, шлагбаум открывается, и мы подкатываем к нужному сектору. Я чувствую себя совершенно комфортно с таким сопровождением, которое всё знает. Сам бы я наверняка долго блуждал, прежде чем нашёл нужный вход в этом огромном международном аэропорту. А тут всё просто. Такое впечатление, что другого пути и нет, хотя терминалов здесь великое множество, входов и подъездов тоже. А мы уверенно направляемся к стеклянным самораскрывающимся дверям и направляемся к столикам с бланками деклараций.
Николай Иванович рекомендует мне сначала упаковать мой рюкзак в специальную упаковку. В зале стоит парень с установкой, оклеивающей вещи в полиэтиленовую плёнку. Рюкзак у меня с многочисленными карманами на молниях и застёжках. Сдавать его таким в багаж не очень разумно, как говорит Николай Иванович. Он во всём предусмотрителен. Вскоре рюкзак мой превращается в гладкую куколку с одной выступающей ручкой, за которую я его и беру. Теперь можно заняться декларацией.
На маленьком столике быстро заполняю бланк – мне декларировать нечего – и мы идём к очереди, выстроившейся для сдачи багажа, становлюсь в конце. Моя сопровождающая группа – Николай Иванович, Анна и телохранитель – отходит к торговому прилавку с напитками. Рите захотелось пить. Не успеваю осмотреться, как чувствую, как кто-то обнимает сзади мои плечи, и слышу голос:
– О, ты уже здесь. А я начал беспокоиться, думал, что опоздаешь.
Это, разумеется, Ашот. Он радостно улыбается. Я пожимаю ему руку, интересуюсь, как он доехал и когда. В ответ он рассказывает, что добрался без проблем и надеется, что и дальше проблем не будет.
– Кстати, – говорит он, – знаешь анекдот по посадку самолёта?
– Нет, – говорю.
– Так, слушай. Самолёт терпит аварию. Стюардесса взволнованно просит всех пристегнуть ремни. Ну, кто-то пристегнулся, а кто-то не успел. Самолёт разбился. И вот тех, кто не успел пристегнуться, разбросало по салону и разбило в смерть, а те, кто пристегнулись, выглядели, как живые.
Ашот расхохотался. Я улыбнулся, сказав:
– Главное, что актуально.
Тем временем, за нами вытянулся хвост людей с чемоданами на колёсиках, сумками, пакетами. Некоторые подвозят багаж на тележках. Моя очередь приближается. Я с беспокойством оглядываюсь в поисках моих провожатых. Но они уже подходят. Анна несёт бутылку какого-то напитка для меня. А я достаю из кармана пиджака паспорт и билет, складываю их вместе с декларацией.
– А твой где багаж? – интересуюсь у Ашота.
– Да, вон он – и показывает на два чемодана и большую чёрную кожаную сумку, так же обёрнутую в полиэтилен, стоящие у самой стойки регистрации багажа.
Я ничего не говорю. Анна принимает Ашота за постороннего пассажира, не обращая на него внимания, и протягивает мне бутылку:
– На, освежись перед таможней.
Я успеваю вылить в себя содержимое, когда подходит моя очередь. Снимаю с себя рюкзак и кладу на ленту. Тут же Ашот просовывает на ленту свою чёрную сумку и кладёт её рядом с рюкзаком. Но в то же мгновение слышится рассерженный голос:
– Это ещё что такое?
Николай Иванович, а это, конечно, был он, отодвигает меня в сторону и снимает с ленты сумку, возвращая её на место, откуда она была взята.
Ашот возмущённо говорит:
– Поставьте сумку. Это его багаж. Вы кто такой?
Неожиданно рядом с Ашотом появляется его поддержка. Я узнаю человека, который приглашал нас с Ритой за свой столик в кафе дома журналистов. Он спрашивает:
– В чём проблема?
Николай Иванович оборачивается к нему и тихо говорит:
– Ты, Эд, опять не на своём месте. Я тебя предупреждал, чтобы не трогали журналиста.
– Дядька, – растерянно ответил Эд, – честное слово не знал, что ты тут. Так одну сумку взять ничего же сложного.
– Я сказал «нет»! – отрезал Николай Иванович.
Замечаю искоса, как рядом с Николаем Ивановичем становится его телохранитель, но в это время девушка за стойкой спрашивает меня:
– У вас, молодой человек, всё? Только рюкзак или ещё что-то есть?
– Нет-нет, – отвечаю. Только рюкзак. Ещё дипломат есть.
– Вы его будете сдавать?
– Нет, если можно, в ручную кладь.
– Можно. Возьмите посадочный талон, билет, паспорт и багажную бирку.
Прощаюсь с Ритой. Благодарю Николая Ивановича. Пожимаю руку и его телохранителю. Ашот рассерженно отходит в сторону. Я развожу руками, забираю из руки Риты свой дипломат и прохожу внутрь большого пространства к стойке регистрации билетов. Понимаю, что с Ашотом отношения окончательно испорчены.
Помахав издали уходящим Рите и Николаю Ивановичу, прохожу на паспортный контроль. Девушка в форме лейтенанта внимательно смотрит на меня из своего окошка, ставит штамп в паспорте, возвращает его и нажимает на кнопку, открывая мне проход через границу. Так я оказываюсь за рубежом. Но нужно ещё пройти специальный контроль безопасности. Миновать его невозможно, так как я попадаю в большой зал, выход из которого только через электронные кабинки.
Смотрю, что делают пришедшие до меня. Сажусь на стул, снимаю сапоги, кладу их в голубой пластмассовый тазик. Надеваю на ноги голубые бахилы. Снимаю шапку, пальто, пиджак. Раздумываю, как это всё отнести за один раз к пункту досмотра. Одной рукой обхватываю тазик с сапогами, куда попутно сунул шапку, и пальто, а другой беру подмышку тазик с пиджаком и дипломат. Кладу принесенное на транспортёрную ленту. Девушка в форме у ленты спрашивает, положил ли я в тазик мобильный телефон и часы. Признаюсь, что не положил. Достаю телефон, снимаю с руки часы и кладу. Интересуется, есть ли у меня что-нибудь металлическое в карманах. Достаю кошелёк, полный металлических монет. Кладу. Задаёт совсем странный для меня вопрос, есть ли у меня пояс на брюках. Говорю, что, естественно, есть и поднимаю свитер, показывая металлическую пряжку. Девушка просит снять ремень.
Меня после сдачи багажа и прохождения паспортного контроля охватило чувство эйфории оттого, что я уже фактически за границей и скоро окажусь в самолёте. Теперь все волнения и тревоги позади. И просьба снять ремень вызывает у меня чувство юмора. Я спрашиваю, улыбаясь:
– А брюки тоже снимать?
Девушка без тени улыбки на лице, спокойно отвечает:
– Брюки не надо.
Снимаю ремень и кладу в тазик.
– Дипломат поставьте стоя вдоль ленты.
Ставлю. Только теперь включается транспортёр, и мои вещи уходят под ленточки, свисающие у входа в тёмную пасть просмотровой камеры, а я сам иду, поддерживая руками брюки, в ворота пропускной кабины. Ступаю внутрь, полукруглая дверца закрывается. Голос из динамика просит поднять руки. Поднимаю. Брюки не успевают среагировать на свободу, как противоположная полукруглая дверца открывается, и я, подхватив снова брюки, выхожу из кабинки. Лента вывозит из камеры мои тазики. Первым делом надеваю ремень. Лента останавливается.
Две другие девушки смотрят внимательно на экран, который мне не виден. Спрашивают почти хором:
– Что в дипломате?
– Электробритва, – отвечаю, – и ноутбук.
Транспортёр включается, дипломат выезжает.
Слышу:
– Раскройте дипломат.
Раскрываю. Первыми показывается пачка писем, под ними бритва, рядом ноутбук. Девушки удовлетворённо кивают головами. Одна из них задаёт вопрос:
– Что за письма? Корреспонденция не разрешается к провозу.
Я объясняю, что работаю журналистом. Эти письма раскрыты. Кроме того штемпели на конвертах старые. Материалы мне нужны по работе. Девушка берёт один конверт. Убеждается в том, что он открыт и говорит:
– Проходите.
Из просмотровой камеры выезжает на ленте другая партия вещей. Я торопливо подхватываю свои тазики подмышки, дипломат и иду к ближайшим стульям. Одевшись и рассовав всё по карманам, иду в зал вылета.
До конца регистрации ещё уйма времени. Нахожу терминал под номером сорок девять, как указано на посадочном талоне, с табло, на котором высветился город Ларнака, и устраиваюсь за столик ближайшего кафетерия. В ожидании вылета можно выпить чашечку кофе. Почти сразу же за мой столик со словами «Не помешаю?» подсаживается мужчина лет шестидесяти. Я не возражаю. Он тоже берёт себе кофе и две рюмки коньяка. Одну пододвигает мне. Он так предлагает, что неудобно отказываться.
– Выпьем за успех предприятия.
Мы чокаемся и называем друг друга.
– Женя. Лечу в Судан.
– Александр Павлович. Лечу в Тегеран.
– В разные стороны летим.
– Да. В разные. Но я бывал в Судане.
Волосы моего собеседника совсем седые. На лице очки в золотой или позолоченной оправе. Одет он в строгое чёрное пальто, какие носят дипломаты. Пальто расстёгнуто, и под ним виден строгий чёрный костюм с жилетом и галстуком на белой рубашке. Он отпивает глоток из рюмки и запивает глотком кофе. Я следую его примеру. Мы разговорились.
