Евгений Николаевич Бузни
Суданская трагедия любви
Но, что ни говори, а местное население мне нравится. Сначала мне все они казались на одно лицо, а теперь я их различаю, вижу, что одни лица красивые, а другие менее. Рита, к примеру, по-своему красива. В её чертах лица нет грубоватой толщины губ и носа. Конечно, губы крупные и нос не тонкий, но они всё же полны изящества юности, свежести. И, пожалуй, главное – это глаза. Они такие откровенные, такие ясные, хоть и чёрные. Они словно постоянно спрашивают тебя о чём-то. В них можно было бы влюбиться, если бы не было другой любви.
Но что же это я расфилософствовался? Хочу, видимо, оправдать любовь Татьяны к Сэбиту. Таня скоро, сразу после пуска завода уезжает, и, как нам известно с её слов, собирается оформить разрешение на брак с Сэбитом и вернуться сюда. Не знаю, разрешат ли ей такой финт. И, кажется, она ожидает ребёнка. Вот такие сложности.
За сим позволю себе откланяться. Как всегда, во время моего писания за окном стоит на страже ночь, и я желаю тебе, мой друг, спокойной ночи!
Твой Юджин
ГЛАВА 10 ЛЕТИМ В ДЖУБУ
На следующее утро после завтрака собираю свои несложные вещички, звоню в консульство, докладываю обстановку о том, что собираюсь лететь в Джубу. Консул желает счастливого пути и просит немедленно сообщать, если возникнут трудности. Сажусь в такси и еду в аэропорт. На стойке по продаже билетов показываю записку министерства иностранных дел. Её долго рассматривают и выдают, наконец, билет. Значит, документ оказался действенным.
Прохожу таможенную проверку, паспортный контроль, и вот я в зале ожидания вылета. Теперь всё в порядке. Ни одного русского лица не вижу. Впрочем, замечаю группу европейского типа. Прислушиваюсь к разговору. Да, говорят по-русски. Подхожу, представляюсь журналистом. Они обрадованы. Жмём друг другу руки. Рассказывают, что летят на смену товарищам, занимающимся поиском полезных ископаемых. Это геологи. Достаю диктофон и записываю их рассказ о перспективах золотых запасов, нефти и других ценных пород на юге Судана. Обсуждаем события на Украине. Два геолога Тарас и Грицко как раз украинцы, оба из Харькова. На мой вопрос, как они относятся к событиям на майдане, Грицко отвечает:
– Так то ж западенки. Они уже не первый раз на майдане выступают. Западная Украина она такая. Не вся, но многие там ещё в советское время были против Украины, мечтали об отделении. А восточная Украина всегда была за Россию. Там и говорят все в основном на русском языке.
– Да и с экономической точки зрения, – говорит Тарас, – юго-восток Украины ближе к России. Там главным образом сосредоточены промышленные предприятия, которые выпускают продукцию для России. Рабочие места и зарплата почти всех в Харькове, Донбассе, Николаеве и других городах юго-востока зависят от России. Поэтому мы за союз с Россией и против евроинтеграции.
За разговорами проходит время. Объявляют посадку. Моим новым друзьям повезло, что я знаю английский, и им не надо было напрягаться. Проходим в самолёт. Я, как обычно, сажусь у иллюминатора, чтобы наблюдать за взлётом, угадывая момент отрыва от земли, посадкой, стремясь уловить момент касания земли, и вообще люблю смотреть на землю с высоты полёта самолёта.
Стюардесса рассказывает о правилах поведения в самолёте в случае аварийной ситуации, показывает, как пользоваться кислородной маской и спасательным жилетом. Самолёт ещё не взлетел, но моторы гудят. В это время к стюардессе подходит другая стюардесса и что-то ей говорит. Обе уходят в кабину. Слышу из динамиков голос командира экипажа на английском языке: Внимание. Просьба соблюдать спокойствие. Рейс задерживается по техническим причинам. Всем выйти из самолёта, когда пригласят стюардессы.
Приглашения ждать долго не пришлось. К самолёту подъезжает трап. Но мы уже чувствуем запах дыма. Двигатели самолёта заглохли. Нас приглашают на выход. Все торопливо берут с полок вещи и выходят. Хорошо, что я своё пальто и шапку предусмотрительно оставил в посольстве. Так что теперь забираю с собой только дипломат. Рюкзак сдан при прохождении таможни.
Снова очутились в зале ожидания. Все взволнованы происшедшим. Сходя по трапу с самолёта, видели дым из-под крыла. А что было бы, возникни эта неполадка в воздухе? Выходит так, что мы оказались счастливыми. Нам крупно повезло, что мы живы. Несколько минут отделяло нас от взлёта. Тут и правда задумаешься, лететь ли теперь. Некоторые, возможно, сдадут билеты, если слабые нервы.
Я опять стою с геологами. Мы рассуждаем о том, что могло случиться с двигателями. Интересует и вопрос, когда полетим и на чём. Надеемся, что самолёт будет заменен. Старший группы геологов звонит по мобильнику в посольство и сообщает о происшествии. Я звоню консулу, докладываю. Он говорит:
– Вы там не переживайте. Найдут другой самолёт. Я надеюсь, ты познакомился с геологами? Они летят тем же рейсом.
– Познакомился, – отвечаю.
– Помоги им, пожалуйста. Они практически без языка. В Джубе их встретит переводчик, а тут ты, раз уж так получилось.
Я, конечно, соглашаюсь, тем более, что уже помогаю.
Всем пассажирам предлагают по бутылке пепси-колы бесплатно. Это вполне своевременно, так как хочется пить. Через час приглашают снова на посадку. Садимся в автобус и подъезжаем к самолёту, на котором написано Боинг-747. Это более совершенной конструкции, чем тот, на котором мы собирались лететь. То был Боинг-737.
Собираюсь ступить на трап, но стюардесса останавливает и показывает на сваленную возле самолёта кучу чемоданов и узлов. Просит посмотреть свой багаж и положить его в стоящую рядом тележку. Понимаю, что кто-то отказался лететь, и багаж этот должен остаться. Говорю об этом геологам. Мы подходим к багажу. Я нахожу сразу свой рюкзак. Геологи выбирают свои чемоданы. Благо, что мы идём почти последними и багажа осталось не так много.
В этом самолёте салон пошире. В нём три ряда кресел. Мы садимся по своему усмотрению, а не по посадочным талонам. Я опять устраиваюсь у окна. Геологи садятся рядом. В этот раз взлёт проходит нормально. Стюардесса извиняется за причинённые неудобства и желает счастливого полёта. Я перевожу всё сказанное геологам, затем раскрываю дипломат и достаю письма. Рад тому, что могу снова погрузиться в чтение. Осталось несколько непрочитанных писем. Читаю, обращая внимание на начало.
Я и снова я приветствую тебя дорогой Джо!
Оригинальное начало, но опять ни о чём мне не говорит. Ухожу в глубь письма.
Наступил март. У вас весна, а тут жара сорокоградусная. Поливаем полы в комнатах водой, мочим занавески на окнах, тем самым сбивая температуру до тридцати семи – тридцати пяти градусов. Потолочные вентиляторы не спасают. Единственная радость, что начались дожди. Они собьют напряжение жары.
А начну письмо с сенсационного сообщения. Нас обыскивала полиция. Представляешь? Но всё по порядку.
Дедушкин будит меня утром и говорит:
– Женя, вставай. У нашего дома стоит полиция. Чего они хотят?
Поднимаюсь, одеваюсь, выхожу. Вижу, что у других домов тоже стоят полицейские. По посёлку ездит машина с начальством. Спрашиваю, в чём дело.
Полицейский с погонами офицера просит зайти в дом и пока не выходить. Я пожимаю плечами и захожу. Кто их знает, что у них на уме, и какие здесь правила. Понятно только, что нам бояться нечего – мы ничего противоправного не делали. А тот факт, что полиция стоит и у других домов, говорит о том, что это какая-то кампания.
Через некоторое время заходят к нам пятеро. Одна их них женщина и тоже в полицейской форме. Заходят в комнату Дедушкина. Я тут же. Они просят открыть чемоданы. Спрашиваю, что случилось. Девушка полицейский объясняет, что в Вау произошёл взрыв. Проверяют все дома в поисках оружия. Дедушкин раскрывает чемоданы. В них много вещей, которые он накупил перед скорым отъездом, как очевидно, никаких признаков на оружие.
У меня в комнате всё было ещё проще. Мои чемоданы оказались пустыми. Только в одном лежала коробка с ёлочными украшениями. Женщина спрашивает, что это и зачем. Я улыбаюсь и рассказываю о традиции праздновать новый год и ставить ёлки. Вот для этого я и привёз игрушки. Полицейские не улыбаются, но кивают головами понимающе.
На столе лежат словари. Офицера заинтересовала моя дневниковая тетрадь, в которую я стараюсь записывать свои впечатления. Он раскрыл её и спрашивает, что это. Ну, смешно. Говорю, что это дневник. Он полистал и положил. Спрашивается, какое его дело, что за тетрадь. Но вот же интересуется.
Потом пошли в дом Николая. Я с ними в качестве переводчика. Тут было больше чемоданов. Николай волнуется. Охотничье ружьё, к счастью, после последней охоты забрал с собой Фильберто, но у Николая остались две пули, о чём он мне и шепнул, когда узнал, что пришли с обыском на предмет оружия. Предложил выбросить их в туалет. Но пули, между прочим, дорогие – шестнадцать фунтов. Я сказал, чтобы он не паниковал. И, пока полицейские осматривали комнату, незаметно взял у Николая пули и положил к себе в карман джинсов. Кому придёт в голову производить личный досмотр? Когда полицейские ушли, вернул пули Николаю и сказал, что его волнение было настолько заметно, что могло всё испортить, и его могли заподозрить в терроризме и арестовать.
Попугал украинца. Как потом выяснилось, действительно в Вау было брошено две бомбы в солдатский клуб, который находится рядом с канисой, в которой служит Фильберто, прямо рядом с комнатой, в которой он живёт. Так что могло достаться и ему.
Я, кажется, писал, что каниса – это христианская церковь на юге Судана. Так вот из брошенных двух бомб одна не взорвалась, а то было бы жертв ещё больше. Взорвавшаяся бомба убила двоих и ранила больше тридцати человек, из которых пятеро умерли в больнице.
Шум, конечно, был. Если даже к нам с обыском приезжали. Но в сущности это не очень удивительный акт. Время от времени такие происходят здесь, поскольку недовольных арабским присутствием много. Местные племена рассматривают их в качестве захватчиков.
Иное отношение к русским и специалистам из других стран, которые приезжают помогать в строительстве или эксплуатации техники, а не людей. Особенно любят русских. Мы не чопорны, не высокомерны. Хотя и у нас тоже в этом отношении не всё в порядке. Николай, например, на мой взгляд, довольно странно себя ведёт с рабочими. Может, это связано с его характером любителя приврать. Он часто рассказывая о чём-то, чему я был свидетель, говорит такие вещи, чего не было на самом деле. Я потом спрашиваю, зачем он говорит неправду, а он смеётся и говорит, что сочиняет немного, чтоб интереснее было слушать. Но в разговоре это одно, а в работе совсем другое.
Николай инженер-электрик. Завод уже пущен в эксплуатацию, то есть на нём есть свои электрики, которые следят за тем, чтобы оборудование обеспечивалось электричеством. Николай нужен в качестве консультанта в сложных ситуациях. Но таковых немного. То есть в принципе заводские электрики обходятся без него. Но это не нравится Николаю, так как он хочет, чтобы рабочий контракт, который у него заканчивается в мае, был продлён, а это может быть сделано директором завода только в том случае, если он будет видеть необходимость Николая. Так вот Николай такую необходимость выдумывает оригинальным способом. Он незаметно где-нибудь делает короткое замыкание, или отсоединяет контакт, и электрики полдня возятся, отыскивая неисправность, потом обращаются за помощью к Николаю. Он быстро находит место отключения, которое сам же сделал, и восстанавливает работу техники. Мне думается, что это никуда не годный способ. Вряд ли он поможет продлению контракта. Ведь и не достаточно грамотные электрики могут догадаться, кто на самом деле виноват в возникающих проблемах. Но бывают, конечно, и по-настоящему сложные ситуации, когда Николаю приходится попотеть не только от жары, но и от работы.
А я, между тем, делаю успехи в изучении арабского языка. Меня ему учит всё та же Рита. Обычно после занятий по русскому языку мы переходим к арабскому. Мне удаётся уже прочитать небольшую книжицу справа налево. Непривычно начинать чтение книги с последней страницы, но таково устройство арабского. Я могу даже сам написать арабскими буквами фразы «Меня зовут Женя» или «Я живу в Вау».
На днях в гости к Николаю пришли заместитель директора завода по снабжению Аббас со своей женой и двумя детьми. Они давно собирались, но, как это всегда случается, пришли неожиданно. Впрочем, мы как раз собирались ужинать, так что явились они вовремя.
Аббас относительно молод, весьма красив и, как кажется, очень скромен. Его жена Алина в унисон ему сдержанна и скромна. И она красива. Черты лица утончённые, я бы даже сказал, европейские. Только цвет кожи смуглый. Она красиво одета в белую кофточку и длинную цветастую юбку. На руках у неё грудной малыш. Она постоянно его развлекает, чтобы он не плакал.
Алина выглядит культурной женщиной. Хотя понятие о культуре тут относительное. Правда, когда сели пить чай, то она пила его, к моему удивлению, в отличие от других, без шума, вполне прилично. Но вот дочка хозяев Аллочка угощает детей леденцами. Старшая девочка, лет двенадцати, берёт конфету и благодарит. Грудной ребёнок так сделать не может. Мать Алина берёт конфету, освобождает от обёртки и старается засунуть леденец в рот ребёнка. Это совершенно непонятно, как можно грудному ребёнку совать в рот леденец. Тот кричит и выплёвывает конфету. Мать повторяет попытку несколько раз, но леденец всякий раз выплёвывался, а малыш продолжает кричать.
Аббас, наконец, объяснил, что ребёнок хочет есть, и просит разрешения у хозяев покормить малыша. Все чуть ли не с радостью говорят «мумкен, мумкен». Это популярное слово «можно» мы узнали, чуть ли не первым из арабских слов. И тогда Алина поразила нас. Вместо того, чтобы отойти к дивану и кормить там малыша, она прямо за общим столом выпростала свою пышную грудь и дала её ребёнку, который жадно в неё вцепился губами.
Конечно, это было красивое зрелище. Только мгновение все молчали, а потом начали о чём-то говорить, чтобы не смущать кормящую мать. Правда, разговор не очень клеился, так как арабский мы знаем чуть-чуть, а английским гости владели слабо.
Но всё же славно посидели и договорились, что Алина будет иногда заходить к Лиде в гости, так как женщина остаётся часто в доме одна с детьми, и ей очень скучно. Кстати, из разговора выяснилось, что сестра Алины сейчас учится в Харькове. Может быть, именно поэтому арабскую семью так тянет к русским.
Сегодня утром ртуть в термометре опустилась до двадцати трёх градусной отметки. Представляешь, какой холод? Но днём повысилась. Сейчас, когда я пишу письма, то есть в семь часов вечера, температура тридцать градусов. Третий день облака на небе превращаются в тучи. Третий день время от времени проливается дождь. Два дня он шёл около полудня, а сегодня в самый раз, когда мы были на рыбалке. Сначала довольно интенсивно посыпались крупные капли, но минут десять. Мы не уходим со своего мостика на реке. Где-то громыхал гром, и на нас наплывала огромная синяя туча. Я её сфотографировал, но мы продолжали ловить рыбу. Я поймал двух большущих розоватых карасей, несколько краснопёрок и маленьких карасиков. У Николая дела шли лучше.
Но потом клёв кончился. И тут задул ветер, заходил волнами тростник на противоположном берегу и хлынул неожиданно ливень. Мы едва свернули удочки, схватили ведёрки с рыбой, которые тут же наполнились водой, и пошли домой, буквально прорываясь сквозь сплошную стену воды. Такого ливня я ещё никогда не видел.
Что мы промокли до нитки – это не то слово. Нас самих можно было выжимать и выкручивать от воды. Час обсыхаю.
На этой оптимистичной ноте позволь закончить письмо. Что-то нет от тебя писем. А я жду.
Твой Юджин.
Тот факт, что письмо писалось в марте, и именно тогда начались дожди, меня успокоил, поскольку я не взял с собой зонтик. В декабре, очевидно, дожди ещё не идут, судя по декабрьскому письму. А я лечу в декабре. Ну, а то, что в Вау взорвали бомбу, так это говорит об отношении южан к северу Судана. Сейчас, после их разделения, бомбы не должны взрываться, как мне кажется. Мысленно переношусь опять на Украину. Там всё как раз в стадии возмущения. На майдане бросают коктейли Молотова, взрывают петарды, жгут автомобильные покрышки. Там не говорят об отделении, но стремятся к смене власти. Я, в сущности, тоже за смену власти, но не фашистами. А то, что происходит в Киеве, иначе, как фашизмом не назовёшь.
Хочется позвонить в Киев, но из самолёта, летящего в тысячах километрах от адресата, такое не получится. Беру следующее письмо. Осталось ещё два. Надеюсь успеть прочитать до прибытия в аэропорт. Читаю.
Юг, и снова Юг Судана.
Здравствуй, Джо!
Ну, наконец-то получил от тебя письмо. Оно меня обескуражило. Ты почему-то думаешь, что я влюблён то в Татьяну, то в Риту. Но это совершенно не так. Это говорит о том только, что ты невнимательно читаешь мои письма. Я прошу обратить внимание на начало писем, во-первых. Во-вторых, Татьяна уже почти официально выходит замуж за Сэбита. И на днях после пуска в эксплуатацию лесопильного завода она улетает, чтобы потом вернуться к Сэбиту. И, в-третьих, Рите всего шестнадцать лет. Она ещё девчонка. И то, что я её учу русскому языку, а она меня арабскому, ни о чём не говорит. Мы просто дружим. Все твои подозрения пустое. Лучше почитай о грандиозном событии, которое произошло. Я имею в виду сдачу в эксплуатацию лесопилки. Это мероприятие настолько важно для Судана, что по этому случаю сюда прилетел президент страны Судан Джафар Нимейри.
Мы ждали, что на это мероприятие прилетит наш посол или в крайнем случае кто-то из ГКЭС (на всякий случай расшифровываю аббревиатуру: Государственный Комитет по экономическим связям), но наши надежды не оправдались. Как нам стало известно, приглашение им было передано по радио, и наши официальные лица отказались принимать его в таком виде. Так что встречали мы только президента.
Повсюду висят лозунги и транспаранты. Дорога к лесопильному заводу выложена по бокам камнями. Они аккуратно побелены. Вокруг аэропорта масса грузовых машин, заполненных людьми. Все легковые машины поставлены на территории аэропорта. Заезжаем и мы всей компанией на тойоте. Препятствий никаких, хотя везде стоят военные. Идём к аэродрому. Вдоль прохода, образуя коридор, стоят полицейские в зелёных мундирах. Среди них одна женщина в такой же форме.
Нас, видимо, как белых, которые в этой стране в качестве гостей, ни о чём не спрашивают и не задерживают. Я спокойно фотографирую. Президент должен прилететь из Джубы, где он был на открытии моста через Нил. Прилёт намечен на 10 утра. За полчаса до назначенного времени нас и других гостей пропускают на поле аэродрома. Туда уже пускают не всех, но мы проходим. В три ряда выстраиваются солдаты с автоматами наперевес. Посреди поля стоит небольшой помост, накрытый ковром. Возле него по углам становятся на караул четыре солдата.
Все готовы к встрече, но с опаской посматривают на небо, по которому плывёт огромная чёрная туча. Она нависает над нашими головами. Грохочет гром, сверкает молния, идёт дождь. Как не вовремя. Я быстро сориентировался и предложил сесть в находящийся поблизости лэндровер. Нам разрешили, и мы наблюдаем сильнейший дождь из окна.
Вот не выдержали и солдаты. Ряды и караул разбежались. Люди, сидящие в грузовиках, продолжают в них оставаться. Им некуда деться, да и места потом займут другие. К счастью, дождь скоро кончился. Мы вылезаем из машины. Всё начинают приводить в порядок. Выстраивают гостей в одну линию. Мы оказываемся в середине цепочки. К нам пристраивают итальянцев. Туча ушла, но не жарко. Около одиннадцати часов люди, сидевшие в грузовиках, начали кричать и махать руками. Они первыми заметили появившуюся в небе точку.
Небольшой самолёт делает разворот над полем и идёт на посадку. Останавливается точно в назначенном месте. Открывается дверца, выбрасывается лестница, по ней сбегает какой-то человек, и за ним с поднятыми приветственно руками, одетый в военную форму, в фуражке появляется президент Нимейри. Народ кругом ликует. Я у самого самолёта. Спешу снять побольше и получше. Удивительно, что меня не остановила охрана, только внимательно смотрела на меня. Потом возвращаюсь на своё место.
Президент с самолёта быстро подошёл к помосту, взбежал на него и восторженно поднял обе руки над головой, приветствуя ликующий народ. Заиграл гимн, и Нимейри вытянулся, поднял руку к козырьку развёрнутой вперёд ладонью. Отзвучали последние звуки гимна. Президент в сопровождении свиты пошёл к гостям и стал здороваться со всеми за руку. Рядом один из сопровождающих представляет каждого президенту. До прибытия самолёта он обошёл всех гостей, спрашивая, кто откуда. Вот такой простой процесс.
Я, пожимая руку президента, вежливо произнёс стандартную фразу «Happy to see you» и отскочил назад, чтобы сфотографировать его. Нормально получилось.
Закончив здороваться с длинной вереницей гостей, Президент пошёл к стоящим по команде смирно солдатам. Небольшой оркестр заиграл марш, и президент с рукой, приложенной к козырьку, стал медленно обходить все три ряда солдат. При этом он как-то странно шёл, подтягивая оставшуюся сзади ногу, приставляя её к передней и потом выбрасывая её же вперёд. Всё это в такт маршу. Необычно для нас, но интересно. У каждого народа свои обычаи. И это не единственный.
Президент садится в машину и едет на открытие лесопилки. Сначала под специально сооружённым навесом все уселись в кресла, а перед маленькой трибуной у микрофона стали выступать именитые люди, то есть министр, директор завода и так далее. Русские, под чьим руководством и надзором осуществлялось строительство, не выступали, и о них, кажется, ничего не говорили.
Между прочим, за две недели до этого торжественного пуска, на который уже пригласили гостей, президента, посольство, на заводе сгорел большой трансформатор. Фактически, это сразу устранило возможность работы завода и его пуска в работу в срок. Но никто не стал подробно выяснять причины аварии, не стали искать виновных. Никто не забегал, как мы привыкли в таких случаях. К счастью, на заводе был мощный генератор, установкой которого до того момента никто всерьёз не занимался. Пришлось нашим специалистам поднапрячься, и энергией завод обеспечили вовремя. И это не смотря на то, что работают здесь рабочие из рук вон плохо.
Я замечаю, что медлительность исполнения приказов и указаний здесь тоже обычай. Связано это, по-моему, с жарой. Переносить её действительно трудно. Она вынуждает двигаться медленно, как во сне. И спать хочется. Не удивительно, что люди все такие неповоротливые, инертные. Никто никуда не торопится, всё замедленно. Стрелки часов и те кажутся вялыми. Естественно, это откладывает отпечаток на всё и вся.
Люди обеспечены одеждой, потому что она во многих случаях им не нужна. Ходят в лохмотьях или почти без одежды, и вряд ли им хочется в такую жару надевать костюм. В костюмах или, скажем, в брюках и рубахах ходят главным образом те, кто имеет образование. У них вид более-менее нормальный. Остальные ходят в шортах, в порванных брюках, а жители вне города, чуть подальше от промышленных центров носят обычные повязки на бёдрах или вообще ничего.
Единственной заботой у них является пища. И хоть она дорогая, но так или иначе каждый питание себе находит. Раньше мне представлялось, что жителю племени стоит поднять руку к дереву, сорвать банан или ананас, и он будет сыт. Доля правды в этом есть, но небольшая. Например, бананов в диком состоянии, как и ананасов, я здесь не встречал. А на базаре они дорогие. Манго растёт повсюду и, когда созревает, стоит на рынке всего полпиастра. Это дёшево, и в сущности, тот, кто хочет, может найти и нарвать себе манго, сколько заблагорассудится. Но это единственное, что так доступно, и не способно насытить. Кроме того, манго поспевает периодами, стало быть едят его не постоянно.
Всюду растёт дурра, заменяющая пшеницу. Тем не менее, и она на базаре дорогая. Но люди, живущие в саванне, имеют всё, чтобы прокормиться, и не стремятся к большему, ибо просто не знают, что жизнь может быть лучше. Поэтому, если они находят работу, где платят не от выработки, а за то, что ты находишься на работе, то чувство ответственности за порученное ему дело у него развито слабо. Ему не кажется это обязательным. Никакой боязни начальства у него нет. Короче говоря, работать в условиях жары трудно.
Но я отвлёкся от главного – описания сдачи завода Президенту. Шучу. Конечно, не ему сдавали, но он при сём присутствовал.
После выступления важных персон последним под бурные овации произнёс речь Президент. Говорил он, как, впрочем, и другие ораторы, без бумажки. На этом вступительная часть закончилась, и Президент направился к самой лесопилке. Я с трудом называю её заводом. Можно, конечно, назвать фабрикой по распиловке леса. У нас в стране таких лесопилок навалом. Помню, даже на Ялтинской киностудии есть своя лесопилка. А тут это первая на юге Судана, так что называют её уважительно заводом.
По традиции у ворот завода на дороге положили только что убитую корову. Президент вышел из машины, перепрыгнул через тушу сначала в одну сторону, потом в другую. Наверное, есть история, связанная с этой традицией, но мне она пока не известна. После прыжков Президент направился на завод. Подошёл к распилочному цеху, поставил свою подпись на памятной плите и разрезал ленточку. Это уж как и у нас.
Все станки под управлением Анатолия Ивановича работали чётко. Но народу было очень много. Всем хотелось посмотреть на автоматическое движение образцово-показательного бревна. Так что Президенту приходилось иногда самому отодвигать мешавших ему идти людей. Он ловко вскакивал на станки, внимательно рассматривал аппараты и шёл дальше по ходу движения бревна. Оно очищалось от коры и затем распиливалось на доски. Всё завершилось успешно и довольно быстро.
Президент сел в машину и отправился смотреть мост через реку, строящийся итальянцами, а мы двинулись домой. Вечером, естественно пили виски, но не у нас, а у губернатора Вау. Так уж совпало, что новый губернатор занял этот пост два месяца назад, но только в день приезда Президента решил отметить событие, может быть, рассчитывая на его присутствие. Но Президент в тот же день улетел, а приём был назначен на восемь вечера.
Роздали пригласительные билеты. Не забыли пригласить и наших именинников лесовиков, как я называю компанию Анатолия Ивановича. Ну, он и нас с Николаем протащил туда. Явились мы ровно к восьми, когда из гостей ещё никого не было. Видимо все знали здешние порядки лучше нас, и прибыли к десяти часам. Мы же имели счастье наблюдать, как во дворе расставляются кресла для особо почётных гостей. Таким образом, нас посадили первыми. Но, чтобы не быть очень заметными, мы сели в третьем ряду кресел. В первом сели два заместителя президента и другие важные персоны.
На каждые два кресла приходился один маленький столик, типа тумбочки или табуретки.
Наконец, когда огромная площадка была окружена плотно сидящими на стульях гостями пониже рангом, заиграл эстрадный оркестр – три электрогитары, саксофонист, пианола и ударник. С началом музыки появились и официанты. Они подходили к гостям со столиками и спрашивали, что будем пить. Мы заказали виски и пиво. Вскоре принесли миску со льдом бутылочку виски и большую бутылку пива. Они вместе со стаканами с трудом уместились на столике. Мы стали рассуждать между собой, куда же поставят закуску. Каково же было наше изумление, когда мы поняли, что её вообще никто не собирается приносить.
Пили потихоньку принесенное. В это время были произнесены несколько приветственных речей и начались танцы. Первые два ряда почётных гостей, чьи имена были названы распорядителем в микрофон, как по команде, поднялись и пошли приглашать, а вернее выбирать, себе девушек, специально находящихся здесь для танцев. Первый танец танцевали только эти пары. Затем ещё пара танцев объявлялась в чью-то честь. Один танец был в честь Джозефа Тумбары, директора нашего завода. После этого начались общие танцы, когда на танец приглашали уже девушки. И два раза в микрофон распорядитель говорил девушкам, чтобы они приглашали белых мужчин, и они настойчиво вызывали всех нас на танец, не оставляя сидеть ни одного белого мужчины.
Часов около двенадцати ночи почётных гостей пригласили в дом, где в одной из комнат был накрыт стол разными угощениями, мясными и сладкими блюдами. Ели все стоя. Подходили к понравившемуся блюду, отрывали руками кусок мяса, брали овощи или что-то сладкое. На одном блюде лежали кусочки сырой печёнки – национальное блюдо.
Закончив закусывать, пошли опять танцевать. Все танцы, как быстрые, так и медленные исполняются одинаково в виде шейка.
Однажды, сев на своё место, я с ужасом увидел совсем рядом ползущего вдоль стены огромного тарантула. Соседство не из приятных. А произошло это так. Во время одного танца, на который приглашён был и я, неожиданно погас свет. А ночи, надо признаться, здесь тёмные. В ту же секунду вдоль всей ограды зажглись карманные фонарики. Это полиция обеспокоенно искала предполагаемых врагов. Ну что ж, беспокойства не были лишены основания. В здешних краях ожидать можно было чего угодно. Однако всё в этот раз обошлось благополучно. Свет включили и продолжались танцы. И именно в этот момент я увидел тарантула.
Но об этом быстро забываешь. Приглашая на танец, девушки бросают на тебя мимолётный взгляд и тут же почему-то отворачиваются, что, в общем-то, и вызывает сомнения, тебя ли пригласили. Однако к этому мы начинаем привыкать.
Через два дня снова приём. Теперь уже у директора лесного департамента. Он организовал его по случаю отъезда русских специалистов, работавших на строительстве лесопильного завода. Приём был в его новом доме, тоже на воздухе, но не на дворе, а на открытой веранде.
Погода была великолепная без изнуряющей жары. Всего пять-шесть столиков. За каждым по четыре кресла. Моё кресло подо мной неожиданно ломается, и его тут же заменяют другим. Приносят виски и лёд. Сам директор лесопильного завода Байпас разносит закуску: хлеб, сыр, яйца. Это было хорошо. Байпас, стоя посреди веранды, произнёс речь. Татьяна переводила. Затем произнёс речь важный гость – комиссионер из Джубы. С ответным словом выступили Анатолий Иванович и Павел Васильевич. Потом пили и закусывали. А через некоторое время пригласили в дом, где усадили за большой стол с яствами, и там мы хорошо поели. Снова вышли на веранду и оставались там за полночь.
