Елена Барлоу
Музыка Гебридов
Покачав головой, Амелия лишь пригубила бокал с вином, от которого исходил поразительный аромат жасмина, и неожиданно для себя самой произнесла вслух:
– За всё время путешествия я так ни разу не спросила вас о ране…
– Ах, это!
– Надеюсь, всё зажило, и вы не страдаете от боли…
Стерлинг долго выжидал, пока девушка приподнимет голову и встретится с ним взглядом. Он захотел спросить, отчего она вспомнила о том, как ранила его, но наперёд понял, что супруга твёрдо решила незамедлительно во всём разобраться. Стерлинг ухмыльнулся. Глупо было рассчитывать, что томная атмосфера со свечами и вкусными угощениями склонит эту упрямицу на его сторону без каких-либо преград.
– Ты была в отчаянии, напугана и обижена, – пробормотал капитан, сделав глоток вина и бросив в рот виноградину. – Любой, кого так гнусно предали, поступил бы так же…
– Я сильно ранила вас тогда, господин, – выдохнула Амелия, наконец, будто с трудом, – и я сожалею.
– Не сомневаюсь! Но я хочу, чтобы мы забыли об этом! Рана затянулась, а это главное. Однако, раз уж ты затронула эту тему… твои раны, полагаю, гораздо глубже моих. Хочешь поговорить об этом?
Она посмотрела на него настороженно, словно опасалась чего-то, но промолчала.
– Говори со мной, Амелия, – настаивал он. – Если тебе нужны ответы, сегодня та самая ночь для того, чтобы их заполучить.
Про себя он подумал на мгновение, что лучше бы не уступать ей, но затем снова взглянул в лицо женщины, к которой испытывал целый ураган из чувств, и сам себя проклял. В каком-то смысле она была гораздо сильнее него. Наконец, когда она по его примеру выпила вина и съела пару виноградинок, в тишине каюты зазвучал её тихий, но твёрдый голос:
– Вы вовсе не обязаны оправдываться. Как вы уже однажды дали мне понять, слово капитана – закон. К тому же, я так сильно устала, так измучила себя, что отныне в сущности это не важно, почему и ради чего вы дурили меня…
Стерлинг с нескрываемым раздражением поставил свой бокал на стол, едва не расплескав его содержимое на кружева багровой скатерти. Он чувствовал, как злость с новой силой вскипает в нём, и отчего же? Потому что она – его упрямица жена – пасует перед ним и выводит на откровенности, делая вид, будто всё позабыла. Но когда он смотрит на неё, он понимает – эта девица ничего не забыла и тем более не простила. Она всё ещё желает его оправданий, хотя и притворяется, будто ей всё равно. Лучше бы она напрямую заявила об этом, лучше бы накричала или ударила его по лицу. Когда той роковой ночью Амелия вонзила нож ему в грудь, он был одновременно и разочарован и восхищён ею. Что за вздорные мысли!
Томас поднялся и, нервным жестом пододвинув стул, обернулся к витражному окну. Ночь стояла безлунная и холодная. Холоднее, чем прежде. Спокойствие царило над Атлантикой, и на безоблачном небе можно было разглядеть каждую горящую звезду. В такие ночи океан казался отполированным стеклом, и льды на его поверхности довольно сложно заметить издалека; позже люди скажут, что более умиротворённых ночей не было на их памяти.
Несколько минут капитан глядел в окно, пытаясь отвлечься, пытаясь припомнить нечто такое, что заставило бы его нервозность уйти. Но, обернувшись снова, он увидел Амелию, всё ещё сидевшую на своём месте, и от её внимательного колдовского взгляда некуда было деться. Тогда слова сами собой сорвались с его губ, да и смысла молчать больше не было:
– Ты помнишь Абердиншир? И наше лето? Ну разумеется, ты всё помнишь, хоть и притворялась, будто забыла. Мы не видели друг друга шесть лет. Шесть долгих лет! Вдумайся в это! За это время, и не отрицай, мы оба испытали такие тяготы, что другим и не приснится. Мы словно иные жизни прожили… и изменились.
На его смуглом лице мелькнула всё та же знакомая Амелии улыбка, теперь только омрачённая то ли печалью, то ли разочарованием.
– Почему я не открылся тебе сразу? Именно этот вопрос прочно засел в твоей головке, верно, пташка? Я не доверял тебе, и не собирался даже после помолвки. Твой дядя, да благословит Господь его душу, оказал мне неоценимую услугу, но я не намеревался задерживаться в твоей жизни. Я нуждался лишь в средствах, не более. Но узы брака? Нет, нет! Меня ожидала Америка, а не скучное однообразное существование под извечным присмотром Его Величества.
И когда я понял, что малышка Амелия, превратившаяся в богатую наследницу, графиню Монтро, меня не помнит… Что ж, я решил, так будет легче.
– Легче водить меня за нос? Дурачить и обманывать? – пробормотала девушка, сложив руки на коленях.
– Легче забыть тебя. Сделать вид, будто ничего не было. Тебе ведь удалось это сделать?
– Да, я признаю, что проигнорировала наше прошлое, потому что не видела смысла в собственном существовании. Мои родные покинули меня, у меня никого не осталось. Мне так хотелось обрести покой…
Томас потёр пальцами усталые глаза и вздохнул.
– Да, я знаю это.
– Но позже, когда я оказалась на корабле, почему ты промолчал? Прошло столько времени, а ты всё равно молчал! Ты привязал меня к себе, заставил потянуться к Диомару, словно он стал центром моего мира… и ты играл со мной! Скажите мне, господин Стерлинг, вы знали что так случится, когда всё началось?
Он взглянул на неё бесстрастно, с выражением отчуждения на лице, будто не узнавал или не хотел её узнавать. Однако на мгновение – одно краткое мгновение – Амелии показалось, что он сожалеет. Да, где-то там, в глубине души, под этой прочной бронёй одиночества и уединённости, ему было жаль.
– Нет, я не думал, что так будет, – прозвучал, наконец, его голос. – И уж тем более я не ожидал, что Диомар станет для тебя кем-то больше, чем морским разбойником. Я заигрался, признаю. И, чёрт меня подери, в определённые моменты я наслаждался этой игрой.
Стерлинг вернулся на своё место за столом и с задумчивым видом подпёр кулаком подбородок. То, как он смотрел на неё, как его серые глаза притягивали её с невероятной магнетической силой, было ей едва ли не ненавистно. Что-то больно укололо сердце, стало даже душно, почти жарко. Амелия упрямо сжала кулаки и на выдохе прошептала:
– Как же вы порочны!
– Не более, чем ты, пташка, – его красивый голос прозвучал чересчур глухо. – Ты ещё молода, и человеческую природу постичь не успела. Всё ещё ждёшь моих оправданий? Извинений? Хорошо, я сдаюсь! Мне жаль! Я сожалею от кончиков своих ушей до самых пят! Ты довольна?
– Ах, что вы, капитан! Не стоит так унижаться. Я не имела желания заставлять вас каяться через силу…
– Нет, ты желала именно этого, – сказал он негромко с двусмысленной улыбкой. – Маленькая эгоистка! Что, нет? Не хлопай так глазками, никто не безгрешен, моя дорогая. Да, я обманщик. Я притворялся двумя мужчинами, каждый из которых хотел заполучить тебя, и я увидел результат этого эксперимента, когда всё зашло слишком далеко. До того, как вернуться на острова, я был куда рассудительнее, и голова моя была забита иными заботами. А потом появилась ты со своим отчаянием, с той всепоглощающей болью, которая затягивала тебя на дно бездны. Как бы мне хотелось помочь тебе, спасти! Но я не смог! Ты так успешно пробудила во мне дремлющие желания подчинять и владеть, сделала меня жестоким и циничным. И тогда я понял, что спасать уже нужно меня.
Амелия так резко подскочила на ночи, что едва не уронила стул под собой. Опираясь о край стола и глядя Томасу в глаза, она наклонилась вперёд и гневно произнесла:
– Даже не смейте снова обвинять меня во всех своих бедах!
– Не принимай это на свой счёт, пташка, – ответил он с деланным безразличием, затем осушил бокал. – Все мы иногда неосознанно заставляем людей страдать…
– А кто-то этим просто упивается!
Не шелохнувшись, капитан наблюдал, как она отбрасывает в сторону салфетку, а её потемневшие малахитовые глаза сверкают в сиянии свечей. Он разозлил её своей дерзостью, и это странным образом мгновенно отрезвило разум и разгорячило кровь. Стерлинг не припомнил, когда в последний раз испытывал такое внезапное сильное желание. Возможно, в ту ночь, когда сделал Амелию женщиной.
– Уже уходишь? – спросил он насмешливым тоном. – А ещё даже к жаркому не притронулась…
Амелия была искренне поражена услышанному. Девушка в голос застонала и стиснула зубы так, что едва не свело челюсть. Ей пришлось собрать все силы, чтобы не разразиться проклятьями прямо перед ним, иначе позже она могла горько пожалеть об этом. Она остановилась посреди каюты и дождалась, пока Стерлинг сам приблизится к ней. На смуглом лице снова появилась ироничная улыбка, будто у этого человека вмиг исчезли все заботы. Будто он и вовсе не ранил её, не причинил боль. От подобной беспечности Амелии хотелось то ли устроить истерику, то ли разрыдаться. Тогда-то её терпению и пришёл конец.
– Не смей улыбаться, подлый наглец! – вскрикнула она, отчего Стерлинг на мгновение зажмурился. – Ты лгал, сводил меня с ума! Не было мне покоя от тебя ни во сне, ни наяву! Но это не я потеряла голову. Это ты сошёл с ума!
Обеими руками она оттолкнула его от себя, но мужчина словно и вовсе не ощутил этого толчка, остался так же твёрдо стоять на месте, глядя на неё пристальным, изучающим взглядом.
– Я ненавижу тебя! Слышишь? Ненавижу! Твою самоуверенность и наглость! – прошипела Амелия, вскипая от злости. – И как беспечно ты посмел крутить моей судьбой! И даже сейчас я ненавижу, как легкомысленно и хладнокровно ты относишься к моему гневу!
Она толкнула его снова, с силой упираясь в его грудь, даже успев ощутить жар его кожи под рубашкой. Когда Томас сделал глубокий вдох и взглянул на неё, на этот раз так мучительно строго, что по её коже побежали мурашки, она выпрямилась и замерла.
– Я играл с тобой, причинил боль, заставил страдать. И очень сожалею об этом, – прозвучал после краткой паузы его властный голос. – За это ты вонзила в меня нож, что тоже было несколько неприятно. Однако то, что сделано – сделано. Всё, чего я желаю теперь, это двигаться дальше, в будущее, которое только мы с тобой можем построить.
Поскольку девушка лишь молча стояла перед ним с этим её ледяным безразличием на побледневшем лице, он продолжил:
– В Северной Америке сейчас в самом разгаре колониальная война. Английские поселения восстают друг против друга, не забудем при этом об индейцах и французах. То и дело возникают новые ополчения, куда забирают всё больше и больше молодых парней и мужчин. Поверь мне, Амелия, будет тяжело продолжать свой путь, если мы так и не придём к пониманию и согласию здесь, на этом корабле. Ты нужна мне берегах Нового Света. Вся ты! Дочь Джона МакДональда, моя храбрая графиня… Однако, если ты всё ещё ненавидишь меня, в чём же смысл? Там мне не за что бороться… без тебя.
Он полагал, что его слова хоть как-то повлияют на неё. Что к ней вновь вернутся решимость и твёрдость духа. Но Амелия выглядела такой усталой и такой одинокой, что на миг Стерлингу почудилось: он уже потерял её! И в этом, безусловно, была только его вина. Несчастная измученная пташка! Мысленно он выругался и тяжко вздохнул. Затем взглянул на дверь каюты и неожиданно для самого себя спросил:
– Ты всё ещё хочешь уйти?
Поскольку она так и не ответила, он с недовольством отвернулся. Амелия продолжала стоять на месте, устремив пустой взгляд в пол. Стерлинг вернулся к витражу и взял с подоконника скрипку. Когда он бездумно заиграл первое, что пришло на ум, Амелия издала вымученный вздох. То была мелодия старой баллады под названием «Судьба Кэтрин Говард». Леди Говард являлась пятой женой короля Генриха VIII, и, в конце концов, её казнили по обвинениям в супружеской измене. Амелия вдруг вспомнила ревностные угрозы Диомара, когда он вспоминал ей Томаса. До чего же теперь иронично звучала эта мелодия!
Через несколько минут музыка стихла. Амелия смотрела мужу в спину, наблюдая, как он укладывает скрипку на место и потирает ладонью шею. У неё самой слегка закружилась голова, и стало тяжко стоять вот так, неподвижно. Но не успела она и шагу сделать, как Томас оказался вдруг рядом. Она и вовсе не заметила его внезапного перемещения, когда сильные руки сжали её в объятьях, и чужое твёрдое тело, будто сделанное из гранита, прижалось к ней. Он был так чертовски напряжён, и это поразило Амелию. Стерлинг не оставил ей и шанса на отступление, когда взял её за подбородок и заставил взглянуть ему в лицо. Его прозрачные глаза горели пламенем, которое она никак не ожидала увидеть. А затем он обрушился на неё с самым ревностным, самым жадным поцелуем, какой только можно было представить.
Ей и невдомёк было, как долго он сдерживался. Как, взывая к остаткам разума, пытался совладать с этим порывом. И это его она назвала хладнокровным? А сейчас он просто не мог оторваться от неё. Его широкие ладони судорожно блуждали по её телу, поглаживая от плеч до ягодиц. Это было безумием, и он прекратил сопротивляться, потому что понял вдруг: она ни за что не пойдёт ему навстречу первой. Она просто не поймёт, что нужно делать. Это был последний способ показать ей, что она нужна ему, несмотря на всё его сумасбродство.
– Я хочу тебя! – произнёс он ей прямо в рот. – Раскрой губы для меня! Да, да, вот так!
Он даже не заметил, как она испугалась этого внезапного напора, потому что едва успевала отвечать на его ласки. Когда он застонал между поцелуями, у неё подкосились ноги, и Томасу пришлось ещё крепче прижать её к себе. Его язык коснулся её губ, проник внутрь, и это было горячо, влажно и сладко. Так сладко, как он даже мечтать не мог.
Амелия дёрнулась было прочь, но некуда было деваться от его сильных рук. Его губы вновь отыскали её уста, и она впустила его в себя с шумным вдохом. Когда Томас попытался повыше задрать её юбку, она всё поняла, наконец, и словно очнулась от стойкого дурмана. Видимо, именно в тот момент он осознал, что она была напугана, и отпустил. Однако через пару мгновений поймал её за талию и притянул к себе. Когда он заговорил, его голос дрожал, и дыхание было неровным, рваным:
– От женщин в нас, мужчинах, все пороки… О, я даже не помню, откуда эта строка! Когда я сказал, что из-за тебя утратил контроль и потерял голову, я не собирался обвинять тебя. Если это прозвучало так, то прости! Прости меня, Амелия! Хотел бы я быть для тебя лучшим мужем… или лучшим пиратом, если хочешь, но повсюду меня ждали неудачи! Я пугаю тебя? Прошу, не бойся, я не собираюсь причинять тебе боль, я лишь хотел… Сам не знаю, чего именно… Но я всегда хотел тебя, слышишь?! Тебя одну, и в этом вся правда… Помнишь нашу встречу в церкви? Я обещал, что, как только мы оба окажемся на галеоне, ты будешь моей, и я уже не отпущу тебя… Вот и здесь я подвёл нас обоих! Мы так много времени упустили!
Затем он поцеловал её. Долго, томно, то отстраняясь, то снова припадая к её влажным губам, воображая себе поцелуи менее целомудренные, чем эти.
– Можешь делать, что хочешь! Кричи, ругайся! И бей меня! Любой нож на этом столе – он твой! – Стерлинг взглянул в её удивлённые глаза и прижался лбом к её лбу. – Всё равно больнее, чем твой побег, ничего быть не может. Амелия! Мои пороки, как инфекция, уничтожают те чувства, что мы испытывали друг к другу с самой первой встречи. Нет, нет! Не качай головой! Разве я не прав? Я обещал спасти тебя, сделать сильной и собрать воедино твоё разбитое сердце… но я проиграл!
В его глазах читалось отчаяние, а на лице отразилась такая мучительная агония, что Амелии почудилось – она снова видит Диомара, но лицо его почемуто принадлежало Томасу Стерлингу. Она всхлипнула, зажмурилась и снова взглянула на него. Если бы его руки не держали её сейчас, она свалилась бы на роскошный персидский ковёр от потрясения. Только теперь она заметила, как пальцы цепко держатся за рубашку у него на груди, и как дико бьётся её собственное сердце.
– Да, я хотела уйти, – прошептала она в дюйме от его лица, когда он наклонился. – Но, кажется, у меня больше нет на это сил. И я проиграла.
Тогда Томас засмеялся, болезненно и хрипло, почти безобразно, а после вдруг разомкнул объятья и сделал два шага прочь. Если бы он не дрожал от желания и не суетился, то был бы куда расторопнее, и всё-таки ему удалось снять с себя рубашку и отбросить в сторону. Взявшись за пряжку на брюках, он упрямо взглянул Амелии в глаза и, проследив за её реакцией, за пару мгновений выдернул ремень.
Ей хотелось удивиться вслух и просто спросить, что именно он собирался делать, но вид его обнажённого торса заставил её задержать дыхание и замереть. Амелия вспомнила, как тогда, в детстве, увидела его без одежды, и что при этом испытала. Сейчас ощущения были гораздо острее, они жалили её изнутри, словно сотни игл, и она в полной мере признала себя проигравшей. Он был совершенством, к которому она так долго стремилась и бессознательно тянулась, со всеми пороками и непостоянством его характера, она всё ещё любила его. Она принадлежала ему и, более того, сама хотела этого.
Она едва не высказала вслух мысль о том, как он был красив. И что там Александр Македонский и все его древнегреческие образы, которыми она когдато так восхищалась, посещая вместе с дядей богатые галереи? Никто не мог сравниться с её мужем, в её глазах никто не мог быть настолько чувственным и страстным.
Когда Стерлинг приблизился к ней, медленно и грациозно, будто великолепный стройный хищник, она не смогла отвести глаз. Наверное, именно в эту минуту Амелия в полной мере ощутила собственное поражение. А затем его горячую ладонь на своей щеке. Рука скользнула ниже. Пальцы вели по изгибам её шеи, к плечам и ключицам, и задержались у самого выреза платья.
– Позволь мне раздеть тебя, – послышался над нею его бархатный голос. Амелия ненадолго прикрыла глаза.
Пусть даже поздно, но капитан, наконец, исполнил своё обещание.
Глава 29. Узы Гименея
Она не видела его, но слышала неторопливые шаги за спиной и шелест одежд. Затем что-то плавно соскользнуло на ковёр. Его рубашка. Но Амелия продолжала смотреть перед собой, смирно стоя на месте. Сердце билось так часто, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Когда сильная мужская рука легла ей на затылок, а пальцы слегка потрепали короткие волосы, скользнув ниже, и легли на шею, девушка шумно выдохнула. Затем он просто развязал ленты её платья.
Как это было волнительно! Не видеть его, но чувствовать, что он рядом. В первый раз она тоже ничего не видела, однако тогда, по его собственной жестокой воле, это едва ли происходило обоюдно. Стоило бы злиться за произошедшее, но она не могла. Она оказалась слабой перед его чарами.
Позади послышался краткий смешок. Он забавлялся её смущением? Ей хотелось упрекнуть его, только вот не вышло. Когда Томас возник перед нею, Амелия взглянула ему в лицо, и слова застыли на её губах. Взгляд скользнул ниже. Тело его было смуглым и без одежды казалось большим и мускулистым, хотя на корабле нашлись бы парни куда внушительнее, чем их капитан. Амелия посмотрела на уродливый шрам, оставшийся после её удара, и с сожалением прикоснулась к нему кончиками пальцев. Показалось, что Томас вздрогнул, словно стремился отпрянуть от этого обжигающего касания, но более не шелохнулся. Его мышцы были напряжены, а кожа пылала, и Амелия догадывалась, почему.
Разглядев его получше, она отметила несколько глубоких заживших царапин на широкой груди, покрытой редкими светлыми волосами, и внезапный порыв заставил её прикоснуться ладонью к его коже. Она мгновенно скользнула ниже и замерла у самого пояса брюк.
Их взгляды снова встретились, и на этот раз Томас едва заметно улыбался, отчего показался ей ещё красивее. Амелии хотелось сказать об этом вслух, но она не осмелилась.
– Ты столь нетерпелива, моя маленькая баронесса, – сказал он, смеясь. – Так торопишься нагнать упущенное время…
– Я же говорила, что ты порочен и жесток, – голос её прозвучал приглушённо и тихо, словно она говорила сама с собой. – И ты снова насмехаешься надо мной.
– И в мыслях не было! Помнится, в детстве ты была смелой и любопытной девчонкой, и была открыта всему новому.
– И я сама поцеловала тебя…
Её руки легли ему на плечи, и, ведомая некой силой и заворожённая его притягательным голосом, она потянулась к нему. Амелия взглянула в лицо мужа, её веки были полуприкрыты, и всё, что ранее казалось таким важным и значимым, растворилось в одном единственном мгновении, когда переплелись пришлое и настоящее. Его губы были в дюйме от её уст, когда сквозь томительное забвение она услышала, как он произнёс сладким шёпотом:
– Да, ты поцеловала меня. И мне пришлось прыгнуть с той чёртовой скалы, потому что я захотел тебя и едва смог удержаться. Ты даже не заметила, а я хотел взять тебя прямо там, на голой земле, под палящим солнцем… Что было бы, останься я тогда рядом?
Но когда его губы властно коснулись её, никакие слова, никакие воспоминания не могли потревожить этот момент. В одно мгновение Амелия прижалась к нему – горячему и твёрдому телу – крепко обняла обнажённые плечи и впустила в себя. Ничего вокруг не осталось, только он и его поцелуи, горячие и прерывистые, потому что он тяжело дышал и пытался одновременно раздеть её, не отрываясь от её губ.
Какой же сладкой показалась ей эта драгоценная минута! Когда он взял контроль в свои руки, Амелия внезапно ощутила, словно оказалась там, где должна быть. Словно она оказалась дома. «Со мной что-то происходит, и я определённо схожу с ума! – подумала она внезапно. – Но, Господи, умоляю, пусть он меня не отпускает!»
Каким-то образом Томас уже почти раздел её до пояса, а нижнюю сорочку просто рванул, вцепившись в ворот, отчего Амелия ахнула и, не устояв, упала прямо ему в руки.
– Доверься мне! – сказал он на выдохе. – Останься со мной, о большем я и не прошу.
Она смогла только кивнуть в ответ, а затем он вдруг встал перед нею на колени, продолжая раздевать, буквально сдёргивая с неё юбки, так что Амелии пришлось держаться за ближайший комод, чтобы не упасть. Так внезапно пропали куда-то его собранность и рассудительность, но она больше этого не боялась. Томас замер, когда на ней остались лишь тонкие белые чулки, затем поднялся, тяжело дыша и строго глядя девушке в лицо, и потянул её к своей постели. Где-то на задворках сознания она услышала, как он велел ей сесть, и, оказавшись на широкой капитанской койке, заправленной чистым бельём бежевых оттенков, Амелия, наконец, в полной мере осознала, что вскоре должно было случиться.
Она вдруг улыбнулась, повернувшись к мужу и свесив босые ноги с края постели. Именно так это и должно быть? Она – дрожащая от предвкушения и голая, с бездумной улыбкой на губах сидит перед мужчиной и ожидает, когда он разденется и снова её поцелует. Всё это действительно происходит с нею, и Амелия просто не может прекратить улыбаться.
Снимая сапоги и брюки, он был не слишком грациозен. Он торопился, так что ему было наплевать на это. Наконец, с одеждой было покончено. Амелия смотрела на него с внимательной настороженностью. Приблизившись, Томас взглянул девушке в глаза и, как бывало прежде, восхитился их тёмному малахитовому оттенку. Что за притягательная пташка! И какое у неё стройное, гибкое молодое тело! Она и понятия не имеет о собственном очаровании, и какое томление вызывает в мужчине, стоит ей лишь поднять к нему глаза.
Томас произнёс нечто невнятное, она даже не расслышала. Одна из свечей на столике для закусок давно уже погасла, и каюта была погружена в полумрак.
Океан слегка волновался этой ночью, но всё ещё был милостив к их галеону.
Когда он встал совсем близко, совершенно не стесняясь собственной наготы, и потянулся к супруге рукой, Амелия со вздохом упала на спину. Томас улыбнулся и мысленно назвал её трусихой. Пора было перестать ей смущаться, но это лишний раз доказывало, как много она ещё не знала и не понимала, и скольким ещё вещам ему предстояло её научить.
Сейчас он глаз не мог оторвать от неё. Малахитовые глаза были широко раскрыты, следили за каждым его движением. Её тело белело на постели под ним, а груди высоко вздымались от тяжёлого дыхания. Томас взял её руку в свою и отвёл повыше, чтобы она не закрывалась от него. Медленно наклонившись, он вдруг замер над ней, словно над чем-то раздумывая, затем томно произнёс:
– Наконец-то! Ты моя.
Её улыбка показалась несмелой и скоро исчезла. Томас поцеловал её, и это было уже не остановить. Он просто не мог прекратить целовать её, касаться её везде, где мог дотянуться. Он заставил Амелию улечься дальше от края, затем упал на неё и крепко прижался к ней, прикасаясь губами к мягкой коже шеи, ключиц и плеч, тем временем изучая её тело пальцами. Сначала очень осторожно, затем всё крепче, всё сильнее его ладони сжали упругие груди, и он совершенно потерял голову. Глаза затуманились, когда он наклонился, чтобы поцеловать её, и услышал, как мягко она застонала и выгнула спину навстречу его прикосновениям. В то самое мгновение он в полной мере осознал собственную власть над нею. Но она всё равно была сильнее, потому что ничего больше он не желал на этом свете так сильно, как её.
Он не мог ждать ещё дольше, всякому терпению пришёл конец. А она становилась всё горячее и только крепче обнимала его за плечи. Тонкие пальцы впились в его кожу, и, чтобы она прижалась к нему ещё сильнее, он сам развёл её колени в стороны и упал между ними, мгновенно ощутив, какой влажной и готовой она была, чтобы принять его. Как безумный Томас целовал её, играя с её языком, лаская руками, затем ртом, отчего она едва не вскрикнула, но ему так понравился этот звук, что он стал лишь сильнее сосать её грудь и тереться твёрдой плотью о её бёдра. Она почувствовала это. Почувствовала, как всё изменилось, как стало невыносимо жарко и тяжело где-то там, внутри. Томас ощутил это в её движениях. Он приподнялся над нею на локте, взглянув на бледное лицо, на раскрытые алые губы, и победоносно улыбнулся.
Он склонился над ней, нетерпеливо смахнув со лба непослушные рыжие пряди, и с силой сжал зубы, потому что она шевельнулась под ним, и его напряжённый член скользнул по её горячей влажной плоти. Это было как удар молнии, как вспышка перед глазами. Томас со стоном обрушился на её губы, то нежно касаясь, то терзая их, и всё двигался, двигался, оттягивая момент слияния, и сам не понимал, почему делал это вместо того, чтобы взять её. Испугался, что на этот раз она ощутит боль? Что заплачет прямо перед ним и смутится? Однако в следующую секунду он почувствовал, как её рука легко коснулась его шеи, и её пальцы сжали его волосы на затылке. Она заставила его наклониться и оставила на губах долгий влажный поцелуй.
«Воистину удивительная женщина!» – подумал Томас, чувствуя, как она обнимает его. Но вот, её рука опустилась ниже и почти прикоснулась к его ягодице, и ему захотелось кричать от острого ощущения блаженства. Когда
Амелия закрыла глаза и выгнулась под ним, он протиснул руку меж их разгорячёнными телами, коснулся пальцами мягкой податливой плоти и слегка надавил. Её удивлённый стон стал доказательством, что всё было правильно, и она уже более, чем просто готова к большему.
Она крепко схватилась за его плечо, где-то чуть выше локтя, и сжала рукой, словно пытаясь удержаться. Одного лишнего касания хватило, чтобы она осознала – он не мог больше ждать. Томас уткнулся лицом в её шею – мягкая кожа всё ещё хранила лёгкий аромат каких-то цветов после недавнего купания – и тихо прошептал, пока его пальцы продолжали ласкать её между ног:
– Я люблю тебя, Амелия. Ты моя. И я люблю тебя! Я всегда хотел только тебя.
Его горячее дыхание и смелые движения заставили её громко застонать. Она изо всех сил пыталась сдерживаться, но он беспощадно давил на неё, а когда почувствовала, как он входит в неё, вскрикнула и повернула голову в сторону.
Он успел заметить, как она сжала зубами собственный кулак, чтобы не закричать, но останавливаться не собирался. Скользнул твёрдым членом между её влажных складочек так глубоко, как только мог, чтобы их тела полностью слились, чтобы сдавить её груди и прижаться так сильно, насколько это было возможно. Томас поцеловал её куда-то под ушком, снова прошептав слова о любви, и нетерпеливо двинул бёдрами. Затем снова и снова. Наслаждение лишь усилилось и сосредоточилось где-то внутри, когда он вонзился в её тело ещё раз. Она была влажной, мягкой и такой узкой, что он едва мог соображать.
Продолжая двигаться, опираясь на локоть, он взял Амелию за подбородок и заставил взглянуть на него. Она не могла сосредоточиться и инстинктивно двигалась под ним, выгнувшись и раскрыв губы. Раскрытая и разгорячённая, она полностью отдалась в его власть.
– Скажи мне это… скажи мне… – неожиданно услышала Амелия сквозь нарастающее острое напряжение. – Скажи, что любишь меня…
Её бёдра сковала неясная боль, но эта боль была сладкой и протяжной, как если бы кто-то натягивал её, словно струну скрипки, и не отпускал. Томас знал, что она близко, он и сам вот-вот мог излиться в неё, было уже почти нестерпимо сдерживаться. Но с каждым новым движением он медлил, растягивая удовольствие, заставляя Амелию чувствовать его внутри себя то целиком, то лишь совсем немного. Она попыталась сжать бёдра и его член, Томас ощутил, как её мышцы напряглись, и, дрожа от нетерпения, выдохнул в её раскрытые губы:
– Скажи, Амелия! Не заставляй меня мучить тебя… но я хочу… я так сильно хочу это сделать.
– Я люблю… – сорвалось с её уст, но очередной резкий толчок заставил её застонать. – О, Томас… Пожалуйста!
Она не услышала, как он усмехнулся, а затем сжал её ягодицы в своих руках и, чуть приподнявшись на коленях вместе с ней, вонзился с такой силой, что Амелия вцепилась в его плечи ногтями и закричала.
– Ты любишь меня? – Томас прижался лбом к её шее и снова коснулся губами.
– Да! Да, я люблю тебя… люблю!
Это был хитрый, но беспроигрышный ход, и Томас просто не думал о том, что буквально заставил её это произнести. Всё уже не столь важно. Он знает, что она любит его. Несмотря на все его мерзости, на ложь и трудности, в которые он её втянул, эта очаровательная пташка любит его и принадлежит ему не только душой, но и телом.
И как же сладко было наблюдать за её «капитуляцией», несмотря на то, что именно она заставила его потерять контроль, и лишь она являлась причиной его волнений и несдержанности. Выходит, они оба были победителями и побеждёнными. Потеревшись носом о впадинку между её грудей, он только улыбнулся, затем, неожиданно для неё, чуть приподнял её левую ногу и стал двигаться быстро и плавно. Амелия ахнула и покорно прижалась к его груди, откинув голову. Ещё немного, и уже скоро она ощутила это – ни с чем несравнимое блаженство, когда сотни искр проносятся перед глазами, и тело уже не принадлежит тебе. Томас видел, как раскрылись её глаза, а с губ сорвался удивлённый возглас, и он поймал его, накрыв её рот поцелуем.
