Елена Барлоу
Музыка Гебридов
– Что случилось? – смогла лишь выдохнуть Амелия, заранее предполагая ответ.
– Два британских судна были ограблены по пути в Норвегию. Их снаряжением и отправкой груза занимался ваш муж, – произнёс Халсторн устало, отложив письмо.
– Всё так плохо? Есть ли жертвы?
– Судя по донесению, никто не был убит. Многие ранены, большинство в тяжёлом состоянии, но вот шхуна потоплена пиратами. Моряки клянутся, что видели корабль Диомара. Снова он нас атаковал! Проклятый Дьявол!
Халсторн ударил кулаком по столу и выругался вслух. Амелия сидела неподвижно. Она ничего не ответила, когда он попросил прощения за свою несдержанность и покинул столовую. Обед был испорчен, и Амелия не сдержала слёз, едва Клодетт закончила убирать приборы со стола и ушла.
Чуть позже ей удалось застать Томаса у парадной лестницы, когда он направлялся наверх, в свой кабинет. Он не обернулся, когда она позвала его в первый раз, но остановился, как только услышал своё имя:
– Томас!
Их взгляды пересеклись. Каким же он казался усталым! Небритый и слегка растрёпанный, с тёмными кругами под глазами и сжатыми в тонкую линию губами он вовсе не был похож на себя прежнего. Видимо, потеря шхуны и драгоценного груза сказались на нём куда острее, чем можно было предположить. Глядя на него с неподдельным сочувствием, Амелия искренне испугалась. Отголоски её совести терзали сердце и разум, и с этим ничего нельзя было сделать. Как и с тем, что уже произошло.
– Мистер Халсторн рассказал мне о том, что вас так расстроило, – она сделала пару шагов вперёд; теперь их разделяли несколько ступеней. – Мне очень жаль. Но вы не должны поддаваться отчаянию! Это ведь не ваша вина.
Стерлинг был резок и бескомпромиссен, это знали все, кто его окружал. После ссоры с отцом, во время долгого отсутствия дома, жизнь столкнула его с трудностями, преодолев которые он остался равнодушен к жалости и страсти. По крайней мере таковы были слухи. Но Амелия хотела дать ему понять, что сожалеет. Несмотря на это, её собственную дрожь было не унять. Дух её напоминал о том, какую мерзость она совершила ради людей, в чьи руки вверила собственную жизнь, в то время как Стерлинг лишь исполнял свой долг, а по большей части укрыл её от гнева герцога Камберлендского. Теперь ей было жутко стыдно.
Томас глядел на жену, и выражение его лица никак не менялось. Минуту спустя он только кивнул головой, отвернулся и ушёл, оставив Амелию наедине с собственной совестью. А через два дня Стерлинг вместе со своим поверенным отправился в Сторновей.
***
В следующий раз она встретилась с Мегерой на западном берегу острова
Гаррис. Пиратский пинас стоял чуть севернее, у острова Скарп, где команда Диомара отыскала очередные развалины для своего лагеря. День был ветреный, со стороны океана к берегу тянулась целая вереница туч, но солнце так приятно пригревало, что Мегера, оставив начищать свой романский меч, присела на большой валун и подставила жарким лучам покрытое испариной лицо.
– Ты слишком скованная в бою, тебе стоит быть посмелее, когда атакуешь врага, – рассуждала женщина вслух, не открывая глаза. – Держать оружие ты умеешь, признаю. Почти ударила меня сегодня! Вот так леди!
– Ты мне не враг, – ответила Амелия; она опустилась на камень рядом. – Вот поэтому я боюсь атаковать. Но ты всё равно замечательный учитель. Спасибо, Мегера.
Пиратка повернулась к ней и прищурилась, что придало выражению её лица особое очарование. Несколько минут назад они закончили парировать на мечах, и Мегера осталась довольна теми умениями, которыми владела её новая приятельница. Разумеется, ей предстояло ещё многому научиться, но то, что девица умела стрелять и была не из пугливых, уже говорило о многом. Они вспомнили о Джеймсе Гилли, и Мегера искренне восхитилась тем, как он пытался воспитать свою племянницу.
– И ты не осуждаешь, что он не остался с моим отцом? – с удивлением спросила Амелия.
– Зачем бы мне его за это осуждать?
– Я думала, такие, как ты… люди, привыкшие к жизни в общине, где все, как один… такие люди могли бы не поддержать решение моего дяди остаться в стороне.
– Твой дядя не был похож на труса, он, скорее, оказался умнее многих мёртвых якобитов.
Вот тут девушка в возмущении вскинула брови.
– Я не хочу осуждать действия твоего отца, пташка. Но у меня на родине говорят: «есть разница, между посаженным и похороненным». Якобиты были дерзкими дикарями с гор, которых подвело отсутствие тактики и логики. Возможно, твой папаша боролся за разумные идеи, но делал это неверно. А результат… ты и сама знаешь.
– А кто тебя обучал? Диомар, верно? – Амелия, не раздумывая, сменила тему; на что пиратка ответила кивком. – Как вы с ним познакомились?
– Он защищал группу пленных на Сардинии. Среди них была и я. Меня хотели повесить, думали, что я помогала революционерам, но на самом деле я была виновна только в грабеже на рынке.
– Ты была одинока?
– Да, одинока. И очень хотела есть. Мои родители уже давно умерли, пришлось взрослеть раньше, чем обычные дети.
– И Диомар тебя спас?
– Да, пташка, меня и остальных, – скучливо ответила женщина, сладко потянувшись. – Он был такой сильный и храбрый, но дело было не в том, как он сражался, нет… когда он заговаривал толпу, они подчинялись. Они его слушали! Всю свою юность я клялась себе, что никогда не пойду ни за одним мужчиной. Я ненавидела их. Они издевались надо мною, били, насмехались, прогоняли с улиц, отбирали еду… Но он был не таким. Когда он сказал мне, что я могу пойти за ним, а от меня требовалась лишь преданность, я ни секунды не раздумывала.
– Это впечатляет. То, как ты говоришь о нём.
– Ну, он отличный моряк, хороший капитан и прекрасный воин…
– И как давно ты его любишь?
Женщина замерла на месте, услышав столь откровенный вопрос. Поражённый взгляд Мегеры был красноречивей любых слов, и, когда пиратка захохотала, едва не соскользнув с валуна на песок, Амелия ощутила себя не в своей тарелке. А Мегера всё смеялась, не позволяя девушке и слова сказать. В конце концов Амелия покраснела и надулась, скрестив руки под грудью.
– Ах, пташка, какая же ты наивная! – сказала пиратка, успокоившись. – Сущий ребёнок!
– Не понимаю, что именно тебя так рассмешило? Разве это не естественно? Ты его правая рука и…
– И посему должна быть его послушной кошечкой, согревающей по ночам постель? Господь Всемогущий, не говори глупостей! Диомар – мой капитан, отец и брат, которых я была лишена в детстве. Мы никогда не были близки, насколько ты можешь вообразить.
Осознав, какую глупость она предположила, и что едва ли не оскорбила столь крепкие узы, которыми Мегера гордилась, Амелия смолка, устыдившись. После недолгой паузы она всё же решилась заговорить:
– Прости, что приняла тебя за его любовницу. Я не хотела…
– Знаю, знаю, пташка! – Мегера лишь отмахнулась. – Не кори себя, ты не виновата. К тому же, ты ведь не знала, что я предпочитаю женщин.
Амелия не издала ни звука, но Мегера, глядя на неё, вновь от души рассмеялась. Девушка не была настолько наивной, к тому же прочла не одну книгу, где герои по-разному проявляли свою страсть. Взять хоть те же греческие пьесы! Внезапно Амелия и сама захихикала. Всё оказалось куда проще, и не так уж страшно. Она мельком взглянула на пиратку: её золотистая матовая кожа была безупречной, как и полные губы, и даже мужская стрижка придавала этой привлекательной женщине больше очарования. И вот же он – каприз судьбы. Ни одному мужчине не достанется это дерзкое создание! Человеческая природа была полна разочарований или же блага. С какой стороны взглянуть.
– Уж не задумалась ли ты о том, как я к тебе отношусь? – прозвучал вдруг на фоне шума волн её голос.
Амелия в смятении медленно покачала головой.
– Не беспокойся об этом! Я бы тебя и пальцем не тронула! В противном случае – не сносить мне головы… К тому же ты не в моём вкусе, дорогая.
– Ничего страшного, я постараюсь пережить эту потерю, – улыбнулась девушка, поразившись собственному настроению.
Ей стало вдруг совершенно легко и спокойно. Так легко и невероятно приятно оказалось осознание той истины, которую открыла ей эта женщина. Словно она и раньше знала об этом, оттого теперь и принимала её так просто. Над их головами прокричали две чайки, а где-то вдали – там, где горизонт заволокли тяжёлые тучи – послышались раскаты грома. Воздух наполнился запахами дождя и влажной травы.
Когда Мегера предложила вернуться к лошади, оставленной на холме, у поваленного дерева, Амелия последовала за ней. Но главный вопрос, который она желала и боялась задать в этот день, неожиданно сорвался с её уст:
– То, что произошло с де Бреваем… скажи мне честно… это из-за меня?
– Тебе станет легче, если я отвечу отрицательно?
Девушка только пожала плечами в ответ. Ветер крепчал и то и дело срывал с её головы капюшон.
– Команда недовольна тем, как Диомар с ним поступил, понимаешь? Большинство обвиняют тебя.
– Я ему смерти не желала! – возмутилась Амелия и остановилась посреди пляжа.
– Я-то знаю, пташка. Но капитан не простил ему вольности. Ах, видит Бог, я не любила этого гада! Однако он был неплохим моряком и силу имел такую, что любой тупоголовый ирландец обзавидуется. Да, он был нам нужен, но сердечные дела нашего капитана вряд ли волнуют кого-то из команды, когда он казнит такого ценного человека…
– Сердечные дела? О чём ты говоришь?
– О Диомаре! – повторила Мегера и взглянула на неё так, словно впервые увидела. – Зачем иначе, ты думаешь, он с ним расправился? В твою честь, пташка!
– Чтобы узнать это наверняка, мне стоит спросить у него напрямую. Отведи меня к капитану, Мегера. Я должна его увидеть.
Пиратка задумчиво взъерошила свои короткие волосы. Ей явно была не по нраву эта идея. Амелия видела всё по её взгляду. Если бы пришлось умолять, она бы сделала это, встала бы на колени перед этой женщиной, поскольку всё решила для себя именно сегодня.
– Боюсь, что вам обоим не нужна эта встреча, – торопливо ответила Мегера, словно оправдываясь. – Нет, я даже не знаю, даже не знаю… – Пожалуйста! Не отказывай мне вот так. Я должна увидеть его.
– Зачем? Тебе есть, что ему сказать?
– Да, именно так! – просто ответила Амелия. – Я хочу попросить его снять
шлем…
– Глупая! Какая же ты глупая! – Мегера вдруг отшатнулась, и девушка словно впервые увидела ужас на её привлекательном лице. – Не нужно этого делать! Не проси его сейчас… Вот уж нет…
– Но он покажет мне… он откроет мне себя… потому что я знаю, кто именно прячется за тем шлемом. Мне стоило догадаться раньше, но осознание пришло лишь теперь! Все мои сны и видения – неспроста! Не смотри так, Мегера, я не сошла с ума… по крайней мере я надеюсь. Да, я знаю, кто он. И понимаю, отчего он прячется и ничего не говорит. И я не осуждаю. Я только хочу, чтобы он выслушал меня!
Начиналась гроза, и на раскаты грома отозвалась взволнованная кобыла. Мегера долго смотрела на девушку, прикидывая все «за» и «против» странной затеи. Амелия выжидала, руки её похолодели, и от волнения она кусала губы. В конце концов Мегера лишь коротко кивнула и велела идти за ней. Уже накрапывал дождь, когда они отправились по береговой линии к оставленной у северозападной бухточки шлюпке.
Амелия обнаружила предводителя пиратов на верхней палубе. Когда она подошла ближе, он даже не шелохнулся, словно вовсе не почувствовал её присутствия. Но она знала, что их с Мегерой возвращение не осталось незамеченным. Дождь усиливался, забарабанив по настилу палубы; Амелия замерзала, её одежда промокла до нитки, но сегодня она не собиралась уходить вот так, не собиралась сдаваться, поэтому лишь крепче сжала рукоять каролингского меча, который прятала под плащом. Девушка стянула с головы капюшон и сделала пару неуверенных шагов вперёд. Тогда-то она и услышала голос Диомара:
– Разве вы не должны греться у камина в своём замке, за безопасными каменными стенами, сударыня?
Один единственный вопрос, что он произнёс, прозвучал настолько властно и пугающе прекрасно, с такими совершенными модуляциями, и у неё возникло непреодолимое желание, чтобы он заговорил снова. Но то были неверные мысли, Амелия хотела ненавидеть их, ведь они пугали её ещё больше, чем незримая сила, с которой он умел подчинять себе людей.
– Зачем вы его убили? – резко спросила Амелия. – Зачем вы так поступили с членом своей команды?
– Он был негодяем, я просто оказал миру услугу.
Её поразило то, как холодно он произнёс эти слова. Может быть, де Бревай и заслуживал наказания, но не казни. О чём девушка незамедлительно поспешила напомнить капитану. На её мысль он ответил с сухой иронией:
– Возможно, я чего-то не понял, и на самом деле вы не пытались защитить свою честь там, у таверны.
– Меня били и раньше, капитан! Но это не значит, что обидчик должен за это умереть!
Он обернулся к ней – чёрная непроницаемая тень, огромная хищная птица с узкими прорезями для глаз – и девушка, поддавшись секундной слабости, отступила на шаг. Пальцы под плащом невольно сжали рукоять кинжала.
– Вы оспариваете мои решения, сударыня? – спросил Диомар после приличной паузы. – Хватит и того, что моя команда высказала своё недовольство мне в лицо, но выслушивать девичьи причитания я не намерен. Господин Паук знал законы нашей большой семьи, и он посмел нарушить один из них. За что и поплатился.
Он как бы между прочим пожал плечами, так равнодушно, что у Амелии этот жест вызвал лишь возмущение:
– А вам не кажется, что вы погорячились? Что перегнули палку?
– Ваша заинтересованность начинает меня раздражать. Уж не ошибся ли я? Вы дали де Бреваю повод, о котором я не догадался?
– Это просто чушь! Я бы никогда… – она едва не задыхалась от негодования.
– Как вы смеете даже предполагать такое?!
– Тогда забудьте о нём.
– Не могу, когда смерть человека остаётся на моей совести!
Диомар сделал шаг навстречу. Затем ещё один. В шуме дождя двигался он совсем тихо, как кошка, и у Амелии возникло странное ощущение, будто бы перед ней шагает призрак. Она вспомнила свои сны, вспомнила отца и его образ, сделала глубокий вдох и утёрла с лица капли. Она не отступит и не позволит ему играть с нею, как с мышкой, только не теперь.
– Скажите мне, почему вы его убили?
– Из-за вас, сударыня. Вы – часть этой семьи. Он причинил вам боль, я сделал то же с ним. Вот и всё.
Удивительно, как он мог говорить об этом, словно не осознавал всего ужаса произошедшего. Но Амелию больше не интересовал де Бревай. Пират лишь попался под руку, такова оказалась его судьба.
– Нет, не всё! Вы лжёте, и мы оба это знаем! – воскликнула она, желая перекричать шум грозы. – Скажите мне правду!
– Иной правды нет. Возвращайтесь домой, леди Стерлинг.
Он хотел пройти мимо, так что ещё немного, и она смотрела бы ему в спину, оставшись ни с чем. Тогда резким движением она вынула меч, отбросила ножны в сторону и направила его на капитана. Острие длинного клинка замерло в каких-то дюймах от его груди.
– Вы и понятия не имеете, с каким огнём играете, сударыня, – задумчиво произнёс он, однако Амелия расслышала явную угрозу. – Откуда у вас меч?
– Одолжила его у вашей помощницы. Только прошу вас, не наказывайте её! Она ничего не знает. Лишь то, что я хотела поговорить с вами.
– Это, по-вашему, разговор? Если будете так вести диалоги, то смерть придёт за вами куда быстрее…
Что-то странное, потустороннее было в его голосе, и она ощутила дрожь глубоко внутри. Как будто он обращался не к ней, а к кому-то другому – кошмару или видению, возникшему между ними. Диомар дёрнулся, сделав шаг, тогда Амелия решилась на выпад: прокрутив перед ним меч, держась за рукоять, она заставила мужчину остановиться. Начался настоящий ливень, палубу нещадно заливало, а девушка и пират стояли, замерев. Она не пропускала его, а он не двигался. Когда он снова заговорил, угроза в его красивом голосе показалась куда яснее:
– Какой правды вы желаете? Чего именно хотите от меня?
– Вы и сами знаете. Снимите шлем и покажите мне, кто вы! Ибо то, кем вы являетесь на самом деле, заставило вас так поступить с Пауком! Я знаю! Я не сумасшедшая!
– Но меч, что мелькает перед моим носом сейчас, в ваших руках…
– Снимайте шлем! – Её отчаянный крик слился с новым раскатом грома.
– Хватит прятаться! Я не позволю вам уйти, пока вы не откроете мне правду!
Пират тряхнул плечами, и полы его тяжёлого чёрного плаща разомкнулись. На мгновение на поясе мелькнуло лезвие, через секунду в его руке возникла шпага, чей вес, длинный эфес и резная гарда на рукояти были явным преимуществом по сравнению с мечом.
Длинная коса Амелии намокла, короткие волосы у лба прилипли к коже, а дождь лил стеной, перекрывая обзор. Схватившись обеими руками за меч, она снова сделала выпад и взмах. Ещё раз, и ещё, и снова! Диомар не отражал её ударов, просто уворачивался, скользя по палубе с грацией хищника. Она действовала слишком медленно, она замёрзла и устала. Но поздно было отступать.
– Снимите же шлем, трус проклятый! – крикнула она, сделав очередной взмах.
Их лезвия встретились рёбрами, издав характерный звук. Амелия всем своим дрожащим телом ощутила этот удар и едва не поскользнулась, удачно уклонившись. Теперь Диомар нападал, но делал это вызывающе лениво, будто равнодушно. Чтобы отразить его удары, она растратила последние силы. Промокший плащ лишь утяжелял, и ноги скользили по палубе. Удивительно было, как пират ловко наступал на неё в таком ливне, словно танцевал на песке.
Ещё одна атака, ещё одна защита, но на этот раз ему удалось сбить её с ног. Он встал над нею, занеся шпагу для атаки – чёрный призрак из нескончаемых кошмаров – и всё, что Амелия могла сделать, это отразить последний удар. Меч выпал из её руки, звякнув о палубу. И она подумала, совсем как тогда, много лет назад, когда ей было всего восемь, а позади неё горел древний замок и его обитатели: ещё немного, и она умрёт. Всё кончится, её просто не станет.
– Стой, пожалуйста! – воскликнула она, как думала, в последний раз, и выставила перед собой ладонь. – Прошу, не надо! Умоляю!
Диомар всё ещё стоял над нею, твёрдо держа в руке шпагу. В стене из дождя его фигура казалась расплывчатой, нереальной, как и всё происходящее. И когда Амелия поняла, что плачет, что слёзы мешают ей смотреть, она утёрла их рукавом и прорыдала:
– Папа, пожалуйста! Остановись!
И словно всё вокруг, целый мир вокруг неё замер, когда она произнесла это, когда позвала своего отца. Она так долго ждала его, так много хотела сказать, но её упрямство и его скрытность подвели их обоих к незримой опасной черте, за которой всё было укутано туманом. Амелия плакала и дрожала от холода. Ей снова было восемь лет, как и тогда отец стоял перед нею – чужой и далёкий, заинтересованный лишь своим дурацким восстанием, но не ею или Сарой, нет. Он хотел умереть тогда, не желая уйти с ними, уйти от битвы, как Джеймс Гилли, а теперь боится открыться ей. Это было ещё хуже, чем потерять сестру, чем стоять на краю обрыва с единственным желанием – прыгнуть вниз.
– Я знаю, это ты, папа! – несчастным голосом говорила она. – Пожалуйста, не делай этого. Не бросай меня снова! Я не смогу одна… я больше не могу быть такой же сильной, как ты… Я всё испортила! Я сама всё разрушила! Помоги мне… не молчи… скажи, что это ты, и что ты никогда не уйдёшь!
Мегера и старик Скрип примчались на мостик, оба в страхе, что опоздают, но могли лишь наблюдать, как один из них – капитан или девчонка – совершит непоправимую ошибку. Пиратка жестом велела старику замереть, сама наклонилась вперёд, упираясь в перила руками. Она поняла вдруг, что кое-что уже случилось, и её вмешательство ничем тут не поможет.
Когда Диомар вернул шпагу в ножны и тряхнул плечами, словно всю тяжесть мира с них сбросил, Амелия не посмела шелохнуться. Мужчина наклонился к ней, схватил за запястье, затем поставил её на ноги, но не отпустил. По шлему били капли дождя, и Амелия часто-часто моргала, чтобы увидеть хоть что-то. Когда Диомар заговорил, ей показалось, будто душу её вывернули наизнанку, растоптали и вышвырнули вон:
– Я не твой отец, Амелия! Твой отец умер, слышишь? И твоя мать умерла. Твоя семья вместе с якобитами лежит там, в земле, забытая всеми, будто их и не существовало! Пока ты это не примешь, успокоиться не сможешь. Пойми же наконец, пташка, что твоя жизнь ещё не закончилась! Хочешь летать или лежать в земле?
Амелия молчала, слёзы текли по щеках, хоть ей и не хотелось плакать перед этим человеком. Его прикосновение приносило боль, хватка была сильной и грубой, но слова резали её на части лучше любого лезвия.
– Эта пташка никогда не взлетит, если не смирится, понимаешь? Говорят, что каждому дано по его возможностям. Каждой рыбе её море. Каждому рабу его кнут. Как и каждому льву его мясо. Ты хочешь так жить? Каковы твои возможности, моя дорогая? А ведь вопрос в том, кем будешь ты: львом или мясом.
Он отпустил её руку и отступил. Амелия, будто кукла, безмолвно наблюдала за каждым его движением. Её сердце молчало, а мысли путались.
– Возвращайтесь домой, леди Стерлинг, – вот и всё, что сказал Диомар перед тем, как уйти.
Когда к ней бесшумно подошла Мегера – тоже промокшая и совершенно угрюмая – Амелия стояла неподвижно. Она смертельно устала и желала только одного – уйти, спрятаться. Мегера подобрала с палубы меч, осмотрела его, любовно проведя по ребру клинка рукой и покачала головой, как от досады. Однако сказала она не то, чего Амелия ожидала услышать:
– Я не знаю, что именно ты сделала с ним, но знаю, что как прежде уже не будет. Ты думала, что Джон МакДональд выжил, стал пиратом и нашёл свою дочь, от которой спрятался за шлемом? Ох, пташка… ты ошиблась, но поверь мне: ты будешь рада, что Диомар не твой отец, едва окажешься в его постели.
Тогда ей было всё равно. Тогда ей не хотелось придавать значение словам помощницы капитана. Амелии просто хотелось вернуться домой.
Глава 18. Терзания
«Со всех концов Земли явилось спасение от Бога». Псалом 98:3
***
В каюте капитана, при всех зажжённых свечах вокруг стола и по углам, царила такая давящая полутьма и такой ощутимый холодок, что Мегера сто раз успела пожалеть, придя сюда этим вечером. Диомар сидел за столом и в полнейшем молчании выслушивал её доклад. Ничего примечательного, лишь будничное донесение о делах на галеоне. Но женщина, бросая украдкой взгляды в его сторону, с расстояния чувствовала нервозность, беспокойство и даже злость, хотя внешне он пытался ничем себя не выдать. Последнее время он довольно часто злился и раздражался. Пираты в негодовании старались избегать с ним лишних встреч, но Мегера догадывалась о том, чего им, грубиянам и неотёсанным мужланам, было не понять.
Умолкнув, Мегера решительно взглянула на Диомара. Тот ещё некоторое время посидел на месте, сцепив перед собой руки в замок, затем поднялся и подошёл к широкому окну позади. Его шлем и плащ лежали в стороне, на небольшой старинной софе. В этих одеждах из чёрного бархата прилегающего покроя его мощная фигура казалась вытянутой; он был высок, а без плаща и вовсе виделся гигантом.
– Четыре месяца, Мегера! Четыре месяца, не более, мы проторчим здесь.
– Вы думаете, что за этот срок мы успеем собраться и отплыть?
– Да, вполне. Наши люди готовы и ожидают. Осталось лишь разжиться достаточным количеством припасов, тёплой одежды и воды, починить орудия и укрепить на галеоне мачты.
При такой ледяной официальности ей ничего не оставалось, как соглашаться да поддакивать. Когда Мегера упомянула о новостях из Эдинбурга, Диомар даже в лице не изменился.
– Пусть этот сопляк, принц Уэльский, делает, что ему вздумается. Ни один его корабль, ни один из его генералов или премьер-министров нас не остановят, – рассуждал он тихо, словно сам с собой. – Осталось совсем немного прежде, чем мы исчезнем. И мне нет дела до их жалких угроз! Не заостряй своё внимание на пустой болтовне, слетевшей с королевских уст. Старый Георг болен и вот-вот помрёт, а двадцатилетний принц ещё недостаточно окреп для удержания власти в собственных руках. Он будет разбираться с партией вигов, как науськивает его этот напыщенный кретин, Джон Стюарт, и не уследит за делами на море. Понимаешь меня?
Он объяснял, а она всё отлично понимала, хотя, в отличие от него, не разбиралась в политике государства. Капитан хорошо изучил королевский двор, и ненавидел большинство приближённых Георга. А с некоторых пор он дал задание своим шпионам на востоке – следить за герцогом Камберлендским, к которому начал питать особую неприязнь. Мегера догадывалась, почему.
Какое-то время женщина не двигалась с места, потом медленно, неохотно выступила из тени, ближе к рабочему столу, и, закутавшись плотнее в плащ, осторожно поинтересовалась:
– Ну, а что же с девушкой?
Диомар отвернулся, чтобы взглянуть на спокойные воды бухты, и выдержал недолгую паузу.
– А что с ней?
– После того, что произошло вчера на палубе, вы словно сам не свой.
Послушайте, капитан, я говорю об этом не для того, чтобы разгневать вас, или из-за неё… Скорее, я о вас беспокоюсь. Её присутствие… я понимаю…
– Вряд ли ты что-то понимаешь в этом, – бросил он с раздражением.
– Так объясните мне! Смерть де Бревая команде не понравилась, но мы смирились и осознали, что девушка вам… я бы сказала…
– Говори уже, как есть!
– Эта девушка вам небезразлична, правильно? – Мегера вдохнула воздуха после этих слов, будто ранее вовсе не дышала. – Разное произошло за эти пять лет, капитан, но теперь это коснулось и вас. Почему вы не пощадили Паука, хоть он и умолял?
Он молчал, и молчание это не на шутку встревожило Мегеру. Пять лет – достаточный срок, за который она узнала своего наставника. Он был немногим старшее неё, однако она уважала его, как опытного руководителя и учителя. И только теперь Мегера осознала, как же долго он сторонился женщин, которых по незнанию своему привлекал. Они ему просто были не нужны! Все эти годы он довольствовался лишь своей нежной мечтой о прекрасной жизни в Новом Свете вместе с людьми, которых он спас от одиночества, бедности, мучений и смерти. Он всегда любил повторять, как важна для него эта семья, и Мегера ощущала всю искренность, с которой он говорил о них. И вот, настал этот момент, и ей, как случайному незаинтересованному зрителю со стороны, хотелось смеяться и плакать, ведь появилась женщина, к которой он так рьяно потянулся, за что сам себя же возненавидел.
Он и понятия не имел о собственной привлекательности, попросту не обращал на это внимания, и, насколько Мегера знала, ещё с юности научился игнорировать голоса похоти и страсти. Много же времени понадобилось, прежде чем кому-то удалось разрушить бесполую стену, где он мог бы спрятаться. Теперь она наблюдала, как он мучился, как измывался над собой в попытках забыть о столь внезапно возникшей привязанности к девушке, ему не принадлежавшей. Забавно, что Амелия приняла его за своего покойного отца. Мегера решила про себя, для Диомара это был особенный удар, и не ясно теперь, кто кому сделал больнее.
Она лизнула пересохшие губы и решительно заговорила:
– Если это так серьёзно, если она действительно дорога вам настолько, что вы убивать из-за неё готовы, просто признайте это, капитан.
– Как ты считаешь, почему она подумала, будто я её отец? – спросил вдруг Диомар суровым тоном.
– Вы дали ей достаточный повод, – Мегера пожала плечами. – Де Бревай в могиле, а она цела и невредима, и вы пообещали ей Новый Свет и семью… кажется…
– Кажется, что она испытывает прочную и неистребимую привязанность к погибшему отцу. Знаешь, как это называется учёными? Имманентное бессознательное влечение ребёнка к родителю! По сути именно это помешало ей в прошлом удачно выйти замуж и, возможно, породило в ней склонность ко мне. Она не рассматривала меня, как мужчину. Не столь пристально, думаю, как другие. При всей её дерзости и девичьем эгоизме, она остаётся невинным дитя, лишённым отцовской заботы и любви.
Обдумав его слова, Мегера согласилась. Она стояла так же неподвижно, ожидая, что капитан продолжит повествование своих рассуждений:
– За всю свою жизнь я не встречал подобных примеров, а ведь путешествовал немало, сама знаешь. Эта девушка похожа на расколотую вазу. Кто-то очень давно уже пытался собрать её и умело склеить, но неверно рассчитал силы, и все её кусочки оказались не на своих местах. Хотел бы я сказать, что со временем она избавится от слепой привязанности к образу отца, который так прочно засел в её маленькой головке… Но, боюсь, для того, чтобы это произошло, одних её усилий будет недостаточно.
Когда он замолчал, взял с узкого подоконника скрипку и неожиданно заиграл «Капитана О’Кейна» Торла О’Каролана, Мегера поняла, насколько всё было серьёзно. Обычно Диомар играл лишь в двух случаях: от тоски или ради усмирения гнева. Сейчас же пиратка могла только гадать, которое из чувств возобладало над этим мужчиной сильнее. О’Каролан умер почти два десятка лет назад, с юности он был слеп и являлся одним из самых любимых музыкантов капитана. Его тоскливые произведения чаще всего звучали из-за закрытой двери каюты, ибо Диомар питал особую привязанность к уязвлённым и обиженным. Большинство из его людей были когда-то обижены, сломлены и поражены душевными шрамами.
Мегера слушала его идеальное, но недолгое исполнение, и с грызущей тоской вспоминала собственные шрамы. Если рыжеволосая МакДональд привлекла капитана потому, что являлась сломанной куклой, нуждающейся в немедленной починке и особом покровительстве, женщина ей попросту не завидовала. Она никогда прежде не видела Диомара влюблённым и опасалась, что он сам не понимал этого чувства.
Скрипка тем временем умолкла и вернулась на своё место у окна. Мегера не знала, что ещё сказать. Если бы капитан не заговорил первым, она сломалась бы под этой стеной неловкости и сбежала из его каюты.
– Я не знаю, что мне с нею делать. Все мои мысли, все чувства, дремавшие до этой поры, обострились, и теперь меня терзает неясное ощущение пустоты и жажды. Ты когда-нибудь ощущала голод, который нельзя утолить? – голос его прозвучал, будто издалека, и Мегера догадалась, что он разговаривал больше сам с собой. – Перед тем, как де Бревай издал последний вздох, он сказал мне, что девчонку следует убить, ибо на ней проклятье… Может, оттого я ощущаю эту агонию? Поэтому не могу уничтожить воспоминание о том, какой увидел её здесь, на корабле? Только сейчас я понял вдруг, что, возможно, Паук был прав. Следовало убить её, чтобы ничего этого не случилось!
Забывшись в этом пугающем рассуждении, он и не заметил даже, как сжались его кулаки, каким жестоким стал взгляд, устремлённый в окно. Мегера не на шутку перепугалась возможных последствий его краткого помешательства.
