Елена Барлоу
Музыка Гебридов
Но неожиданно чей-то громкий голос объявил о танцах, призывая пары собраться в зале, и Томас со вздохом отпустил её, отчего Амелия едва не захныкала. Не отводя взгляда от его лица, она лишь тихо сообщила о том, что устала, и хотела бы вернуться домой. На что он одобрительно кивнул и улыбнулся, лизнув кончиком языка свои губы. И, пока они пробирались сквозь толпу гостей и прощались с Халсторном, решившим задержаться ради партии в пикет, Томас не убирал руку с поясницы своей жены – нежный жест признания, которым он давал ей понять о своей незримой власти.
«Я никому не могу принадлежать», – возникала в её голове мысль. Но, глядя на Томаса, она стоически пыталась послать эту мысль к чёрту.
Примечание к части
[17] опускная решётка для крепостных ворот.
Часть третья. Дьявол и чёрт
Глава 21. Бог на английской земле
После того, как Магдалена и Клодетт раздели Амелию до чулок и сорочки, она попросила их более не беспокоиться и отправляться спать. Несчастная Клодетт, последние два дня едва привыкшая к новой обстановке чужого дома (и подозрительным взглядам его хозяев), уже валилась с ног от усталости, так что Амелия предупредила её не подниматься утром рано, а вволю отоспаться.
– С вами всё будет хорошо, моя дорогая? – спросила Магдалена настороженно, едва Клодетт покинула спальню.
Взглянув на неё через большое овальное зеркало туалетного столика, девушка рассеяно кивнула. Оказавшись, наконец, в одиночестве, она погасила пару лишних свечей возле постели, оставив только канделябр на дальней тумбе. Прошлую ночь, после королевского приёма, она почти не заснула, очень долго ворочалась под большим пуховым одеялом и думала о тех вещах, о которых не стоило бы думать, поскольку она решила притвориться счастливой. Но в мыслях то и дело возникали непрошеные образы…
Герцог Камберлендский. Диомар и его треклятые тайны. Даже её отец, чей фантом ей так не хотелось отпускать.
Вернувшись за туалетный столик, Амелия взглянула на своё отражение:
бледная, как фарфоровая кукла, такая же неподвижная и холодная. О, как же она устала! Быть притворщицей, лгуньей, неверной. А ещё предательницей, падшей женщиной. От принятия собственной вины легче не становилось, на сердце лежал такой тяжкий груз, что даже теперь казалось – прыжок со скалы был не самым худшим решением в её жизни. Если бы всё получилось, она не сидела бы здесь, в этой прекрасной спальне, в доме своих новых знакомых, и не пыталась жалеть себя. Никаких оправданий, лишь небольшая толика сочувствия. Только какой в этом смысл, если ты сама знаешь, что виновата?
Она действовала механически. После королевского приёма так же интуитивно вернулась вместе с мужем домой, пожелала ему доброй ночи и удалилась в свою комнату. Не в силах заснуть, она глядела на дверь, за которой находилась его спальня и выжидала чего-то. Шороха, скрипа половицы, возможно, стука. Разумеется, он не пришёл. Разве её поцелуй благодарности мог в чём-то его убедить? Томас далеко не дурак, просто он верен себе, в отличие от неё самой, он не бросается в омут с головой, не теряет самоконтроля. Наверняка, принц уважает его именно за эти качества.
День прошёл, словно тумане, и ей не хотелось никого видеть. В одиночестве гораздо легче предаваться самобичеванию, и ей пришлось хорошенько спрятаться, чтобы не попасться на глаза хозяевам или мужу.
Амелия неторопливо расчесала волосы, собрала несколько локонов на висках в тонкие косы и сплела их сзади, на затылке. Любимая причёска её матери.
Удивительно, как она смогла запомнить такую мелкую деталь, но при этом позабыть лицо женщины, что её родила. Память оказалась странной штукой.
Её снова одолевала бессонница. Чтение тоже опротивело, и теперь Амелия сидела на краю постели, свесив ноги и глядя в узкое окно на мерцающие огни города. Как долго она просидела так, девушка и сама не поняла, но едва в дверь постучали, она мельком взглянула на напольные часы в углу спальни. Такой поздний час, а ведь она предупреждала прислугу не беспокоить её.
Стук повторился уже настойчивее. На несколько мгновений Амелия замерла, как и её сердце, затем глубоко вздохнула. Ну конечно, стоило бы сразу догадаться, что он тоже не спал! И как можно было не позволить ему войти на этот раз? То ли от волнения, то ли от страха голос у Амелии ненадолго осип, когда она бросила тихое и неуверенное «войдите».
Томас вошёл в спальню, держа в руке единственную зажжённую свечу на бронзовом подсвечнике, и закрыл за собой дверь. На жену глаза он поднял не сразу, поэтому у девушки была фора разглядеть его получше. Домашние кюлоты и белоснежная рубашка с распахнутым воротом – вот и всё, что было на нём. К тому же он оказался босой. Видимо, пришёл к ней прямиком из спальни. Амелия снова вздохнула.
– Д-доброй ночи, Томас, – произнесла она, запинаясь. – Что-то случилось?
Мужчина просто покачал головой. Его рука с подсвечником чуть приподнялась и замерла ненадолго, словно он пытался осветить комнату, осветить её, сидящую в ожидании на большой постели, чтобы рассмотреть. Затем он приблизился к столику, поставил подсвечник и протянул Амелии сложенный вдвое листочек. Когда она забирала записку из его пальцев, она ощущала, как её собственная рука почему-то дрожала. Пока Амелия вчитывалась в строки, записанные превосходным каллиграфическим почерком, Томас стоял чуть дальше, у окна, отодвигая полупрозрачную тюль и вглядываясь в ночь.
«Амелия! Я бы не посмел побеспокоить тебя или испугать, видит Бог, я меньше всего этого желаю, – гласила его записка. – Я долго шёл к тому, чтобы приблизиться вот так, учитывая мою нелюдимость и твоё горе после потери дяди и сестры. В том, что мы отдалились, я виноват больше всего. Признаю. Я мало общался с женщинами, попросту не понимал их никогда. Ты другая, ты отличаешься и сама это знаешь… Но там, в замке, на приёме, ты была настолько ослепительна и красива, настолько желанна, что иных отговорок и уловок я более не хочу придумывать. Каких именно отговорок, ты спросишь? Протянуть тебе руку, сделать шаг навстречу и не ходить вокруг да около. В моей голове до сих пор жив образ той дерзкой и любопытной маленькой девочки, которую я встретил на берегу Северного моря много лет назад. Возможно, вот одна из причин, почему я сам страшился к тебе прикоснуться. Я хотел этого и испытывал боль, ведь иначе быть не может. Ты страдаешь, когда стремишься к запретному… Я не знаю, что будет дальше… И сожалею, что не могу сказать обо всём, что думаю, но я счастлив уже от того, что имею возможность просто смотреть на тебя».
Поражённая его откровением и смущённая до кончиков покрасневших ушей, Амелия вернула записку мужу, и тот отложил листок на туалетный столик. Когда он подошёл и присел рядом, девушка буквально уцепилась глазами за его взгляд – пристальный, выразительный и притягательный. Всё, что осталось там, за пределами этого взгляда, ей хотелось поскорее отринуть и забыть. И всётаки, даже когда Томас прикоснулся к её волосам, покрутил в длинных пальцах рыжую прядку и ненадолго поднёс её к губам, Амелия не смогла совладать с собой: образ чёрного рыцаря, словно густой дым, застил разум, и она едва ли не ощущала на себе тяжёлый взгляд безликого пирата. Ей даже показалось, будто его рука в чёрной кожаной перчатке лежит на её плече, и невольно попыталась сбросить эту незримую руку. Получилось это не слишком изящно, скорее, дёргано и резко.
Краешек сорочки скользнул ниже, и Амелия зажала между зубами губу, когда её муж протянул руку и погладил округлое плечо. Прикосновение оказалось тёплым, не обжигающим. За ним последовал краткий целомудренный поцелуй, и теперь горячие мужские губы касались её там, где только что были его пальцы. В порыве новых потрясающих ощущений Амелия чуть выгнула шею и отвернулась, когда Томас с шумом вдохнул запах её кожи и запечатлел новый поцелуй где-то у основания шеи.
От волнения она не знала, куда деть руки, и что же такое происходило с её пальцами, которые уже так сильно начинало покалывать. Амелия медленно проскользнула ладошками по рубашке мужа, ощущая под ней крепкие твёрдые мышцы, а когда он внезапно отстранился и ловко стянул с тебя рубашку, она замерла в восхищении и не заметила даже, что улыбнулась.
– Ты такой красивый! – сорвался с её губ невольных комплимент. – Я вдруг вспомнила, как увидела тебя на скале, в тот жаркий день. Ты был таким же, как сейчас… И мы лежали рядом, едва одетые, а я говорила глупости… Я попыталась поцеловать тебя, когда ты заснул, помнишь?
Она заметила, как тяжело он задышал, но показался ей таким невероятно милым со взлохмаченными волосами и румянцем на щеках. Её собственная кожа пылала, когда он прикасался к ней и целовал. От неясного удовольствия, волнами разливающегося по её телу, девушка закрыла глаза и попыталась выкинуть из головы любые непрошеные мысли, чужие образы и видения. Ловкие пальцы потянули развязки ночного одеяния, и Амелия оказалась обнажённой до пояса, как и её муж. Она уже чувствовала, как отяжелели её груди, соски затвердели, а в самом низу живота сосредоточилось щекочущее желание.
Амелия снова взглянула на него, когда Томас отстранился, чтобы освободить постель от лишних подушек и одеяла. Непроизвольно она вспомнила картину Рени Гвидо, которую художник создал в XVII веке. На ней он изобразил полуобнажённого Самсона-Победителя. Амелия вспомнила, ей было около пятнадцати, когда она увидела копию в доме знакомых её дяди, и как она восхитилась гибким телом изображённого мужчины. Томас был поразительно похож на него, и Амелия улыбнулась собственным мыслям. Не многие удостаиваются чести быть воплощением настоящего искусства.
Она успела позволить себе лишний вздох, когда горячее дыхание обожгло её губы, и чужой влажный язык скользнул ей в рот. Она впустила его, подавшись вперёд и обняв Томаса за плечи. Поцелуй показался долгим, ленивым и сладким, и, когда большая ладонь её мужа сжалась вокруг её левой груди, Амелия застонала и дёрнулась. Словно молнией поразило, настолько это было невероятно и внезапно. И вот тогда её разум подвергся новой атаке, на этот раз сокрушительной и жестокой. Голос, который она никогда не сумела бы выбросить из памяти, зазвучал вдруг в голове:
«Сейчас всё, чего я желаю – это ты!»
Распахнув глаза, Амелия словно впервые осознала, где находится. Томас склонился над ней, покрывая поцелуями её шею, а правой рукой нежно поглаживая спину. Но она больше не могла к нему вернуться, потому что слышала лишь голос Диомара:
«Твои волосы пахнут льном и травами…»
Она снова дёрнулась, но на этот раз не от желания. Пламя в ней погасло, тело стало будто бы чужим, неприятным. Она попыталась отвернуться, но Томас крепко сжал её плечи в руках и заставил взглянуть ему в глаза. Амелия запаниковала. Она чувствовала, что готова разрыдаться, и теперь едва сдерживалась. А из-за того недоумения, что отразилось на лице мужа, ей хотелось плакать ещё сильнее. Она ощутила себя грязной и осквернённой, она точно знала, что всегда была такой. Опираясь рукой на край постели, Амелия опустила голову. Волосы скрыли её лицо, но она поняла – никакая стена в мире не смогла бы скрыть её стыд и позор.
– Прости меня… я не могу. Я не могу, потому что… о, Томас! Мне так стыдно!
Она была готова, действительно готова всё рассказать, несмотря на тугой ком в горле, несмотря на всхлипы и желание сбежать от взгляда мужчины, который не заслуживал быть обманутым и отвергнутым, тем более ею. Ощутив, как его пальцы дотронулись до её плеча, Амелия напряглась и откинула с лица волосы. Некоторое время Томас с недоверием разглядывал её, затем настойчиво повернул так, чтобы видеть её обнажённую спину. И тогда он вскочил с постели, словно дикий зверь, приготовившийся к прыжку. А его прекрасные глаза налились кровью.
Несколько дней уже прошло, но след от страстного укуса на её плече так и не исчез окончательно. Ей было страшно взглянуть на мужа. Она кожей ощущала тот гнев, который охватил его и заставил отскочить прочь, как от прокажённой. Когда это кошмарное молчание стало затягиваться, а Амелия чувствовала, что падает в бездну всё глубже, Стерлинг дёрнул её за руку так, что она сползла с кровати. Колени больно ударились о пол, Амелия пальцами вцепилась в простынь, и ей пришлось поднять глаза.
Она никогда ещё не видела его таким разгневанным. Красивое лицо было искажено от злости и негодования, тонкие губы шевелились в попытках что-то сказать, а указательным пальцем Томас показывал на неё. Когда уже слёзы обожгли ей щёки, и губы впитали их солоноватый вкус, Амелия произнесла, дрожа всем телом:
– Это был другой мужчина… Я не хотела говорить, потому что знала, ты не потерпишь к себе такого отношения. Прости меня, Томас, умоляю! Ты не заслужил этого, я знаю… Пожалуйста! Мне так стыдно, клянусь…
Она успела разглядеть лишь, как он замахнулся рукой, и от страха спрятала заплаканное лицо в складках простыни. Но ничего так и не произошло. Когда Амелия утёрла глаза и огляделась, мужа уже не было в спальне. Она даже не услышала его шагов, когда он ушёл. Зато через пару минут, когда он вернулся, а она вжалась в уголок между ножкой кровати и туалетным столиком, Стерлинг швырнул в неё клочок бумаги. Несколько мгновений он смотрел на неё – всклокоченную, заплаканную и дрожащую – затем просто поднял свою рубашку и вышел вон, хлопнув дверью так, что с ближайшей тумбы свалилась на пол декоративная вазочка.
Лишь немного успокоившись и придя в себя, уняв всхлипы и бешеное биение сердца, Амелия подползла к записке, волоча за собой ночную сорочку, и прочла вслух:
«Однажды я уже пытался до тебя докричаться, и был глупцом, раз решил, что сумею сделать это снова. Бог тебе судья».
Клочок бумаги оказался сжатым в её руке через мгновение. Ещё долго она просидела так, на ковре, полуобнажённая, уставившись куда-то перед собой.
***
Дни потекли однообразные и скучные, вдобавок пасмурные и дождливые. Дожди словно не прекращались, и королевский двор утопал в воде и скуке, которую нельзя было измерить. Как ни старалась, Амелия не могла поговорить с Томасом откровенно. Они встречались в доме, разумеется, между его делами и её скучливым времяпрепровождением, и Стерлинг был учтив и вежлив, но девушке казалось, что на его лице отныне навечно поселилось холодное презрительное выражение. Она убеждала себя, что заслуживала каждый его гневный взгляд, каждую секунду, что он игнорировал её присутствие.
Бывало, что она подолгу сидела у окна в своей комнате, смотрела, как ливень бьёт по мощёным дорожкам в саду, и размышляла о том, что Диомар сотворил с нею, а, главное, что она позволила ему с собой сотворить. Что он никогда не отпустит её, и каждый раз, глядя Стерлингу в глаза, она будет вспоминать, кому отдала свою хвалёную невинность и кому на самом деле подчинялась. Супруг никогда не простит её, и единственный путь отныне лежал к Гебридским берегам. Иного выхода Амелия не видела: больше Томас не будет страдать, если его жена исчезнет. Теперь только назад, под крыло пиратов, а после… а после…
Стерлинга не отпускали бесконечные деловые встречи, но Амелия догадывалась – до отъезда оставалось ещё немного. Он и сам, кажется, не стремился быть на виду рядом с нею. Он её стыдился. На званых ужинах у соседей Томас почти не подходил к ней. Амелия уже начала привыкать к подобному положению дел. Она смирно ожидала отъезда на Гебриды, пока её муж разбирался со своим новым титулом и новыми обязанностями при дворе. Супруги около себя он почти не видел.
Один из таких вечеров Амелия проводила во владениях генерала Бьюкенена, в Ньюбери. Около полуночи она уже потеряла счёт бесконечным приглашениям на танец, поцелуям руки от знакомых, чьи лица ей давно опротивели, к тому же Стерлинг давно уже скрылся с её глаз и теперь проводил время со своими приятелями где-нибудь в курительных залах. Осушая третий бокал шампанского, новоиспечённая баронесса, одетая в элегантное бальное платье цвета слоновой кости, в одиночестве стояла около выхода на балкон. Вечер оказался скучным и помпезным, ей просто не терпелось поскорее уехать, но решиться и подойти к мужу было выше её сил.
Когда в другом конце зала для приёмов показался Халсторн, она заметила его. Он встретил её взгляд и кивнул в ответ, затем пробрался к ней мимо повеселевших гостей. И едва с губ девушки сорвались слова приветствия, по хмурому лицу поверенного она мгновенно поняла: случилось нечто неприятное. Впрочем, мужчина не собирался отмалчиваться, а заговорил сам:
– Есть две новости, мадам. Думаю, лучше всего начать с хорошей. Вчера мы встречались с Его Высочеством в Виндзоре. Там лорд Бьют сообщил, что у западных берегов Острова был обнаружен и уничтожен пиратский галеон. Нагнать его было непросто, и всё же…
Халсторн демонстративно развёл руками и улыбнулся так скупо, как только умел. Амелия же не могла подобрать слов. В её голове крутилась лишь одна мысль: только бы не Диомар, только бы не Диомар! Лишь на мгновение она представила себе ужасающую картину: команда Диомара меж обломков его драгоценного галеона идёт ко дну где-то в ледяных водах океана. Чтобы собраться и придать себе больше спокойствия, Амелии пришлось выдержать приличную паузу. На её вопрос о том, кому именно принадлежал тот галеон, Халсторн ответил:
– Судя по донесению, нет никаких сомнений в том, что корабль предназначался для пиратских перевозок. Мы уверены, что он принадлежал Диомару, но никто не знает, был ли среди нескольких пиратов он сам. Поиски на поверхности ни к чему не привели. Человека, схожего по описанию с Диомаром, там не было.
Амелия вздохнула и низко опустила голову. Ей не хотелось, чтобы Халсторн видел её печали, тем более тревоги. Когда он заговорил снова, она уже взяла себя в руки:
– Что же касается плохих новостей… Кто-то явно нашёптывает будущему монарху против вашего мужа.
– О чём вы? – поразилась Амелия.
– Не знаю точно, но я убеждён: это лорд Бьют и герцог, дядя Георга. Их объединяет не только желание вертеть мальчишкой, как им вздумается, но и общая неприязнь к Стерлингу.
– Боже мой…
– Сегодня я разговаривал с вашим мужем. А вчера наткнулся на Уильяма Питта. Не слишком приятный человек, высокомерный. Вы встречались с ним в Виндзоре.
Амелия вспомнила долговязого премьер-министра, лидера Палаты общин, с которым буквально перебросилась лишь парой слов в тот вечер, и кивнула.
– Однако он ненавидит Бьюта всем сердцем, поэтому рассказал мне, как тот убеждал молодого Георга в том, что Стерлинг – изменник и предатель, и его следует лишить титула и привилегий и выслать прочь.
– Господи! Да как они могут? – Амелия прикрыла рот ладошкой. – Томас никогда… Это ведь герцог Камберлендский козни строит?
– Я о том и подумал.
– И снова моя вина! – Она в сердцах топнула ногой, едва сдержав острое ругательство.
– Не берите это на себя.
– Герцог знает, кто я. И он не забыл, как дерзко я повела себя с ним тогда… А теперь он решил на Томасе отыграться! О, Боже мой! Если бы я только прикусила язык и замолчала! А теперь, благодаря Джону Стюарту, который всеми силами пытается избавить Георга от компании моего мужа, он несомненно выиграет.
Халсторн взял руку Амелии в свою и некрепко сжал.
– Не будем отчаиваться. Лорд Стерлинг не из тех, кто легко сдаётся. Уж поверьте мне, я знаю его, мадам. Но ситуация куда серьёзней, чем я думал. Уильям Август всё же родня будущему королю. И он умеет заговаривать зубы! Будем уповать на Божью милость, что ему ни в чём не удастся убедить мальчишку.
Но Амелия знала, одной Божьей милости было мало. Бог не спас её семью во время восстания, Он даже не учёл, что в команде Диомара есть добрые люди, хорошие люди, которым нужна была помощь, и позволил англичанам потопить их галеон. Нельзя было уповать на одного лишь Господа. Ощущая собственную вину так остро и тяжело, она не нашла ничего лучше, чем последовать советам совести. А что остаётся несчастной женщине в час нужны? Только умолять. Внук Георга II скоро станет королём, но он всё-таки человек, и, возможно, не обделённый милостью.
Когда Магдалена узнала, куда именно направляется их экипаж, она запротестовала и стала призывать все Небесные силы остановить сумасбродную девчонку от её глупой затеи. Но Амелия только шикнула на неё, как следует, и заставила замолчать. Назад дороги не было. Экипаж уже был на полпути по подъездной дороге к Виндзорскому замку.
Существовал лишь мизерный шанс, что Его Высочество примет её, наглую баронессу из провинции, которую вряд ли даже запомнил после первой встречи. К тому же Амелия не просила аудиенции заранее, зато, благодаря тому же Питту, знала расписание дня будущего монарха. Её и Магдалену провели через врата короля Генри VIII, через Нижний двор к Северной террасе и оставили ожидать дальнейших распоряжений. Амелия прекрасно понимала, никто не примет её сразу или даже скоро, однако не думала, что придётся провести на террасе около четырёх часов. Её терпение подходило к концу, она уже металась по площадке под башнями, словно загнанный зверь, с мыслями о том, будто о ней попросту забыли, но тут, наконец, было объявлено, что принц Уэльский готов её принять.
К тому времени, как Амелия появилась в Государственных палатах, Георг III прощался со своим давним приятелем, Чарльзом Ленноксом, третьим герцогом Ричмондом, на чьей младшей сестре, леди Саре, ему пророчили вскоре жениться. Высокий черноволосый герцог прошёл мимо Амелии, когда она присела в реверансе около обитой красным бархатом софы, коротко кивнул и покинул комнату. Сегодня он был в хорошем настроении и беспечно улыбался. Каждому известно, что он с нетерпением ожидал свадьбы Георга и Сары, однако любвеобильность и чрезмерное кокетство его сестры уже порядком расстраивали принца. Ходили слухи, что тот же граф Бьют всячески подбивал его забыть о леди Саре и приглядеться к другой девушке, принцессе Софии Каролине Брауншвейг. И в последнее время застенчивый и рассудительный принц Уэльский в полной мере стал ощущать всю тяжесть бремени своего будущего правления.
У Амелии голова начала кружиться от обилия позолоты и красного цвета в богатом интерьере. Она была рада, когда принц сам нарушил молчание и подозвал её приблизиться. Сгорая со стыда, она повиновалась. Она не боялась его. Право дело, окружающие говорили, что в общении Георг прост, как английский шиллинг, и весьма редко злится. Когда принц оторвался от созерцания пасмурной погоды за окном и обернулся к Амелии, она снова упала в почтительном реверансе, да так низко, что едва не стукнулась коленями о пол.
– Вот уж не думал, что последователи Стюартов будут падать ниц перед Ганноверской династией! – произнёс молодой человек, что стало для Амелии большой неожиданностью. – Ну что же вы молчите, леди Стерлинг? Удивлены моей осведомлённости?
Амелия не решалась ни слова сказать, ни глаза поднять к тому, кто был, как оказалось, в курсе о её происхождении.
– Я позволяю вам говорить, давайте же, дерзайте! – принц нетерпеливо махнул рукой и отвернулся к окну, на его красивом лице мелькнуло раздражение. – Не зря же вы прождали так долго. Видимо, у вас вопрос жизни и смерти. Да? Не хотите ли для начала узнать, откуда мне известно, что вы МакДональд?
– Полагаю, от вашего дяди, герцога Камберлендского…
Георг Уильям Фредерик вскинул голову, снова взглянув на гостью, и улыбнулся.
– Вы с ним друг другу очень не нравитесь, верно, мадам? Ну же, будьте откровенны со мной! В нашу первую встречу я счёл вас довольно смелой, так не падайте в моих глазах ещё ниже.
– То, что я пришла с мольбой, вовсе не означает слабость, Ваше Высочество!
Её голос прозвучал достаточно дерзко, из-за чего она сама опешила. Однако принц казался довольным её кратким выпадом. Скорее, даже заинтересованным. Весь свой последующий разговор с будущим королём Амелия навсегда запомнила, как один из самых отчаянных поступков в своей жизни.
– Так вы пришли извиниться за оскорбления, которые мой дядя вынужден был выслушать, или же здесь кроется иная причина?
– Я прошу простить меня, Ваше Высочество, – произнесла Амелия, глядя в очаровательные голубые глаза, – но я никогда не стану извиняться перед герцогом Камберлендским. Из-за него я однажды осталась сиротой. Вы должны меня понять, ведь вы лишились отца, будучи ещё мальчиком. Из-за чудовищных амбиций вашего дяди погибли сотни невинных детей, женщин и стариков там, в горах Хайленд.
– Да-а-а, история жестока, леди Стерлинг, – протянул Георг деловито, поправив голубую ленту на плече. – Но у неё не бывает лишь одной стороны. Той, которую вы желаете видеть. Однако в этом вопросе спорить я не стану. Мой дядя подвёл своего короля. Да и я никогда не любил его.
По тому, как его взгляд вдруг помрачнел, а лицо слегка осунулось в тусклом дневном свете, наполнявшем комнату, Амелия поняла, что вопрос семейных ценностей не раз занимал этого привлекательного и скрытного человека. Возможно, он страдал без отца. Возможно, все эти коршуны, такие, как граф Бьют, терзают его и толкают в свои политические игры уже много лет, и это его бесконечно ранит. Амелии хотелось посочувствовать. Но в её понимании ни один король не станет принимать жалость за искренность.
– Однако вы послушали его. Вы послушали человека, которого ваш дедушка отвратил от себя и отослал прочь, – напомнила она с тяжёлым вздохом. – Я здесь из-за того, что ваш дядя говорит о моём муже. Я слышала от господина Халсторна, что…
– Тот ещё сплетник! Ха! – воскликнул принц Уэльский со смешком.
– И всё же он утверждает, будто ваш дядя наговаривал на него, и Ваше Высочество решили отказаться от услуг моего мужа. И от его присутствия здесь, при дворе.
Будущий монарх промолчал, поджав полные губы, и взглянул на гостью очень внимательно. На самом деле Амелия заметила, как пристально он разглядывал её, и этот острый взгляд словно насквозь её прожигал. Ей было не по себе, но девушка изо всех сил держала голову, сжимая в пальцах одну из оборок платья.
– Мадам, я был самого высокого мнения о вашем супруге, несмотря на его физический недостаток. Несколько раз он давал мне весьма полезные советы. Однако его конфликты с графом Бьютом меня очень огорчают. Должен заметить, что герцог, мой дядя, вовсе не из-за вас набросился на него. Ваш муж подозревается в сговоре с Уильямом Питтом.
Заметив разочарование на лице баронессы, он тут же попытался её заверить:
– Разумеется, любые слухи и сплетни будут мною проверены на достоверность. Но мне крайне не нравится, что ваш супруг и его подхалим Халсторн общаются с этим наглецом Питтом за моей спиной.
– Умоляю вас, Ваше Высочество, не позволяйте этим сплетням очернить моего мужа! – непроизвольно Амелия сделала к нему шаг (непозволительно близко), сложив руки в мольбе. – Томас хороший человек и глубоко уважает вас! Герцог Камберлендский не выносит его потому, что Томас женился на мне по договорённости с графом Монтро!
– Вот как…
– Пожалуйста, я прошу поверить, что он самый преданный ваш слуга! Если вы лишь раз поговорите с ним, если позволите аудиенцию наедине с ним, вы сами всё поймёте.
Амелия оказалась в таком отчаянии, что неловкости и смущение она сумела подавить своим беспокойством за Томаса. Когда она всхлипнула и очнулась вдруг от своей бравады, лишь тогда поняла, насколько близко оказалась к королевскому внуку. Поначалу принц смотрел несколько настороженно, словно встревоженный зверёк, затем его взгляд потеплел, на губах снова заиграла очаровательная улыбка.
– Вы его любите, вашего мужа? А я слышал, что отношения ваши довольно скорбные. Но теперь я вижу, сплетни среди окружения моей матушки оказались беспочвенными. Это ведь невероятно тяжело, пронести такие чувства через время и трудности.
Амелия не сразу догадалась, что принц говорил, скорее всего, и о леди Саре Леннокс. Когда она решилась напомнить вслух о том, что принцу ни к чему беспокоиться о любви, ведь именно принц достоин её больше других, Георг с некой беспомощностью в голосе ответил:
– Я рожден на радость или же отчаяние великой нации, мадам. И, следовательно, часто должен действовать вопреки своим страстям… Но вы, наследница рода МакДональд – рода гордецов и дикарей, которые, как мой несчастный дед рассказывал, никогда не умоляли королей – вы, видимо, того стоите. Мне всё равно, что думает дядя о горных кланах. Они своё получили, и дети не обязаны отвечать за грехи своих отцов, верно?
Всё, что теперь ей оставалось, лишь утвердительно кивать да кланяться.
– Я поговорю со Стерлингом, пока вы оба не вернулись домой, – а затем с некой торжественностью добавил: – Позже я, разумеется, ожидаю увидеть вас при дворе, около моей матушки. И вы сможете поподробнее рассказать мне о том, почему дядя так возненавидел вашего отца.
Удивлённая Амелия едва нашла в себе силы на благодарности. После очередного реверанса, когда принц Уэльский велел ей уйти, она отвернулась к дверям, которые открыли для неё слуги, и с огромным облегчением выдохнула. Самое страшное было позади. Ничего более не оставалось, лишь ждать и уповать на этот раз не на Господнюю милость, но на милость Бога на английской земле – на принца.
Сама Амелия и понятия не имела о том, когда именно состоится у её супруга аудиенция с будущим королём. О том, что через пару дней они покидают Англию и возвращаются на Гебриды, она узнала от хозяев дома, что, по большей степени, её обрадовало. Томас так и не стремился к сближению после памятной ночи, о чём Амелия искренне сожалела, но сделанного было не вернуть. Скоро они отправятся на острова, где окончательно решится вопрос о её будущем. Оставалось лишь дождаться решения принца. И записка от Стерлинга, попавшая ей в руки накануне перед отъездом, всё разъяснила:
«Я знаю о том, что Вы встречались с Его Высочеством. Знаю, поскольку во время моего визита в Виндзоре, он выразил желание откровенно со мною поговорить и часто упоминал Вас. И я догадываюсь, что Вы решились на столь дерзкую выходку из-за меня и тех слухов, что распространяли герцог Камберлендский и граф Бьют. Принц оказался впечатлён Вашим с ним разговором. Не понимаю, как именно, но Вы своего добились. За это я благодарен. Поэтому мы возвращаемся на Гебриды, чтобы за сезон подготовиться для переезда в Вестминстер, ближе к Сент-Джеймсскому дворцу. У Вас будет достаточно времени примириться с этим фактом дома. Советую не тратить драгоценные минуты и попрощаться с Вашим любовником раз и навсегда. Вы никогда больше не увидите его, и я клянусь, что обеспечу Вам затворническую жизнь в Англии, под крылом Его Высочества».
После прочтения ей захотелось разорвать этот листок на маленькие кусочки и спалить их в камине, но она этого не сделала. Амелия смяла записку в кулаке и просидела вот так, опустошенная и потерянная, ещё очень долго.
