Елена Барлоу
Музыка Гебридов
Часть первая. Немой мальчик и мёртвая девочка
Глава 1. Восстание
Эта весна оказалась самой тяжёлой для большой семьи, проживавшей когда-то на юге графства Банфшир. Кровавые восстания и стычки представителей древних кланов после давнишней «Славной революции»[1] будто бы и вовсе не прекращались. Всё время приходилось куда-то переезжать. Повозки, нагруженные домашним барахлом, со скрипом колесили с севера на юг, и так ещё очень долго: через Пертширские горы, через Ланаркшир и его голые равнины, прямиком в Англию. Сюда, где вот-вот вспыхнет очередная бойня, смысла которой уже многие не понимали. Разве что самые убеждённые якобиты[2] и ярые последователи семьи Стюартов.
Одними из таких последователей и оказалась кочующая шотландская семья – жители горных Хайленд, чей отец и глава по своему упрямству, а вовсе не глупости, потащил за собой в это утомительное путешествие беременную жену и двух маленьких дочек. Однако и супруга его сама не желала оставаться дома, вдали от мужа. Так уж крепко любила. Даже несмотря на своё положение, вместе с дочерьми она отправилась в дорогу, настаивая быть рядом с мужем, когда родится их третий ребёнок, а он – её храбрый и сильный воин – победит в последней битве и погонит англичан прочь с шотландских земель, с их жадностью и мерзкими, чуждыми убеждениями.
Они оба тогда ещё не знали, чем закончится их глубокая привязанность друг к другу, и какой жестокий приговор они подпишут своим детям.
Маленькой Амелии тогда было восемь, а её сестрёнке – всего пять лет. Они и не понимали, почему приходится вечно куда-то собираться, торопиться. Зато знали, отчего нельзя играть за пределами их лагеря, в лесах или у речки. Амелии нравилась природа в Эдинбурге, хотя она и скучала по северной гористой местности, но там солнце редко грело в полную силу, и ещё реже встречались такие изумительные цветочные поля. Она расстраивалась, когда раздражённая мать запрещала ей свободно гулять по округе. Но Амелия уже многое усвоила. Она слышала выстрелы, и людские крики вдали, даже пушечный грохот. Глядя на то, с каким упоением отец бросался в очередную битву, она думала, какой он далёкий для её восприятия, но зато какой храбрый.
– Будешь такой же смелой и сильной, как твой папа, – любила повторять её матушка. – Ты так на него похожа! Иногда это даже пугает меня.
Лето проходило почти обыденно, кочующая семья оставалась в огромном древнем замке их родни из клана Кэмпбелл, где ожидала прибавления и возвращения отца с поля боя. И он вернулся. Израненный, с головы до ног в крови убитых им англичан… и поверженный.
Та судьбоносная ночь навсегда отложилась в мыслях Амелии ярким багровым пятном. Всю сознательную жизнь она будет преследуема кошмарами, навеянными теми ужасными событиями. Они появились из ниоткуда, словно демоны из Преисподней. Подступили к замку, едва укреплённому, атаковали и взяли его штурмом, почти не встретив сопротивления. Нескольких мужчин тут же изрубили, прислугу и детей взяли в плен, кто не сопротивлялся. Иных же без колебаний вырезали.
Её мать только что разрешилась от бремени. И в муках и крови появился на свет её братик, которого назвали Джоном, в честь отца. Но сейчас, из маленького окошка детской спальни Амелия наблюдала, как во внутреннем дворе полегли их немногочисленные защитники, видела группу англичан, выкрикивавших ругательства и призывы сдаться. Она слышала визг молодой служанки, с которой они ещё вчера пекли пирог на кухне, в подвале. Крик этот оборвался так резко и страшно… Амелия поняла, что сама вот-вот умрёт.
Замок Кэмпбеллов горел. Повсюду царила паника и хаос, в котором
перепуганная и раскрасневшаяся Магдалена – нянька девочек не иначе, как с Божьей помощью, сумела вывести детей через боевой ход на парапет крепостной стены. Она неустанно повторяла сёстрам держаться за руки так крепко, пусть даже больно станет, но они не должны отпускать друг друга. Амелия к тому времени была бледна, словно труп, и дрожала после увиденного. Несколько минут назад, пробегая по захваченному замку, она вдруг встала, как вкопанная, напротив распахнутой двери спальни её родителей. Она смотрела, как солдаты казнили её мать, так и не сумевшую подняться с постели после родов. Где-то в глубине комнаты кричал маленький Джон. Амелия уже не видела, что сделалось с ним – Магдалена больно схватила её за руку и потащила прочь от кровавой сцены.
Снаружи ветер бил в лицо, разметав её длинные рыжие волосы. Они липли к влажным от слёз щекам, но Амелия не могла позволить себе рыданий. Она впала в такой глубокий ступор, что Магдалене пришлось пару раз шлёпнуть девочку по щекам, да со всей силы.
– Очнись, дитя, приди же в себя! – кричала молодая женщина, похожая сейчас на дикую лесную ведьму.
Где-то позади стены остались несколько десятков поверженных якобитов, родственники и приятели, которых Амелия уже никогда не увидит. И красивая черноволосая мама, певшая когда-то колыбельные своим редко ласковым, но таким чарующим голосом! Этот голос превратился в хриплый предсмертный крик – теперь единственное, что запомнит девочка о своей матери.
Недолго металась по парапету испуганная Магдалена. Некуда было деваться. Единственный выход – прыгать вниз, в неглубокое болото. Ибо позади – пламя и кровь. Смерть.
– Я возьму твою сестрёнку, слышишь? И первая прыгну! А ты смотри на меня, как только крикну снизу, тут же прыгай за мной! – говорила нянька, дыша Амелии в лицо, пытаясь достучаться до её затуманенного сознания.
Через несколько мгновений за стену, совсем близко от них, рухнули горящие деревянные леса, и несчастная Магдалена с ребёнком на руках в испуге и шоке почти свалилась с парапета. Несколько досок упали сверху на Амелию, едва её не придавив. Очнулась она, лишь ощутив, как пылает кожа на левой руке.
Много позже она даже не сумеет вспомнить, как ей удалось не остаться на той стене, не погибнуть там. Как она выползла из-под пламени, выдернув прижатую углями руку, и как прыгнула вниз, в темноту – она уже не запомнит. Медленно, но верно её детский разум отторгнет и эти жуткие воспоминания.
Несчастная Магда ушиблась сильно при падении, но маленькая Сара в её руках не пострадала. Она лишь беспрерывно плакала и звала маму. Теперь они втроём выбирались из болота под стеной, наверх, к холмам. Но, не преодолев и шестидесяти футов, они угодили в ловушку. Молодую женщину повалил на землю англичанин, ударил по лицу, не глядя даже на девочку, которую та прижимала к себе. Второй солдат подхватил Амелию сзади и поднял над землёй.
Перепуганная, она увидела, как нянька умоляла не трогать её и детей. Англичанин хватал ревущую Сару, пытаясь разделить их, и вот тогда Амелия поняла вдруг, что страх уступил место её ярости. Она дёрнулась, наступив на ноги солдату, затем ударила его со всей силы по промежности, воспользовалась моментом и рванулась к сестрёнке. С диким криком она бросилась на англичанина, однако ему хватило и одного удара прикладом штыка, чтобы свалить ребёнка с ног.
И вот тогда нечто огромное, в лохмотьях и окровавленное, кинулось на англичан со стороны полыхающего моста над болотом. Магдалена поднялась с земли, прижала обеих девочек к себе, да так и стояла, пока высокий мужчина в килте расправлялся со своими врагами. Когда второй англичанин с хриплым вздохом упал на землю, Амелия пригляделась и узнала отца. Он был похож на огромного раненого зверя, перепачканного в крови и грязи, а лицо его было чёрным от дыма и копоти.
Как и прежде, Амелия кинулась к нему в объятья, и ей было всё равно, что чужая кровь останется на её одежде, на её лице. Дрожащей рукой Джон гладил по непокрытой голове свою дочь, а сам глядел на Магдалену.
– Живее уходите отсюда, пока другие не добрались. Забери девочек, Магда!
Уведи их на северо-запад, там вас будет ждать мой человек, у излучины реки…
Силы его покидали, даже говорил он с трудом, и, пока маленькая Амелия слёзно умоляла отца пойти с ними, нянька глядела на него и понимала: её господин уже не жилец. Тело его было изрезано и истыкано английскими штыками.
Упав на колени, Джон крепко взял лицо дочери в свои перепачканные ладони и твёрдо, как только мог, произнёс:
– Амелия… свет мой, жизнь моя! Я обрёк нашу семью на эти муки, и я жизнью отвечу за этот грех! Следуй за Магдаленой, защищай сестру! Нет, нет, не умоляй меня и не плачь! Когда-нибудь ты простишь своего отца, но сейчас пути наши расходятся, – и он погладил её по грязной щеке пальцами. – Будь сильной и смелой, и никогда, слышишь, никогда не забывай свой клан! Помни, кто ты, и чему я учил тебя! Даже если целый мир скажет, что это не ты, повернись к ним лицом и твёрдо произнеси своё имя!
Его тяжёлое горячее дыхание коснулось её кожи, когда Джон поцеловал девочку в лоб.
– Наша семья не исчезнет, пока вы с сестрой живы, – и он поднялся на ноги, подобрав с земли окровавленный меч. – Прощай, дочь!
Каждый раз, вспоминая отца, Амелия будет ощущать запах палёной плоти и видеть перед собой его рыжие волосы, такие же, как у неё.
У излучины мелкой речки их действительно встретил незнакомец. Похожий на бродягу, одетый в обноски и старый плащ, он, тем не менее, на лицо был ухожен и брит, говорил чётко и грамотно. Увидев спускающуюся с холма Магду, мужчина помахал ей фонарём в руке.
– Больше никого? – спросил он, когда женщина оказалась рядом. – Джон говорил, что его жена… А впрочем, не важно. Вижу, вам всем досталось. Да, я слыхал звуки резни. Это ужасно.
– Чего же вы тогда не подоспели на помощь? – запричитала Магдалена; они уже двинулись через реку по направлению к Линлитгоу.
– Кто? Я? Один да против англичан? Я не самоубийца, барышня! К тому же, это не моя война.
Магда только ахнула во тьму ночи:
– Да вы последователь курфюрста[3]!
– Тс-с-с, барышня! Я не являюсь последователем кого бы то ни было! Ваш господин, Да успокоит Господь его душу, однажды помог мне перевести по морю важный груз. Вот отчего я сейчас здесь, с вами, и веду вас окольными путями до безопасного места.
Амелия держала за ручку сестру и тихонько шла позади. Она не вникала во взрослый разговор, но одно всё же отложилось в её мозгу об этом странном незнакомце. То был бандит и контрабандист, с которым Джон повстречался както в заливе Ферт-оф-Клайд. Дабы вернуть долг за услуги, он должен доставить
дочерей Джона невредимыми к родственнику, живущему в графстве Форфаршир. Тот уже ждёт девочек в своём замке.
Всю дорогу до деревни Магдалена причитала о том, что произошло, поминала погибших и проклинала англичан. Успела также пожаловаться на свою несчастную судьбу. Даже бедняге контрабандисту досталось, но он терпел её стоны и вздохи, как мог.
В таверне «Милнаторт» им удалось перевести дух и поесть. Маленькая Сара набросилась на жареную рыбу, словно не ела всю жизнь. Её сестре же кусок в горло не лез, так что Амелия просто пододвинула к ней свою порцию и продолжила осматривать душное пустое помещение дешёвого заведения, в которое их привёл незнакомец.
Амелия рассеяно слушала утешения няньки, изо всех сил стараясь не упасть лицом на стол, так сильно она вымоталась и устала. Маленькая Сара уже посапывала на скамье рядом. Пока бандит снаружи договаривался о перевозке беглянок, прошли часы, рассвет уже алел над равниной, но не его Амелия видела в мутном окне таверны. Она видела озлобленные лица солдат в свете пылающего огня, и кровавое месиво, стекающее на камни под ногами; толпы чужих людей, похожих на чудовищ и отобравших у неё всё, что она так любила; свою мать, изрезанную на огромной постели, и новорождённого братика, захлёбывающегося собственным криком…
Магдалена потрепала девочку по плечу, велела надеть плащ и выйти к большой повозке, ожидавшей во дворе. Контрабандист принёс спящую Сару на руках и осторожно уложил на скамью подвода, притом заботливо укрыв её потрёпанным покрывалом. Няньке он дал лишь несколько полезных наставлений, уверив, что кучер не подведёт и вскоре доставит их в Форфар. Благодарных слов он, разумеется, не ждал, поэтому быстро попрощался, шлёпнул одну из лошадей по крупу, и повозка тронулась. Амелия никогда больше не видела его, но навсегда запомнила эту поразительную манерность и чуткость человека вне закона, человека свободного жить, как он сам хочет.
Часа три спустя, уже совсем близко к владениям графа Гилли, повозке преградили дорогу двое всадников. Они не выглядели угрожающе, так что Магдалена, перекинувшись парой фраз с кучером, сама вышла к ним навстречу. Амелия сидела, навострив уши, но поняла лишь, что разговор неожиданно зашёл на гаэльском, причём на повышенных тонах. Девочка спокойно закрыла глаза, услыхав приближающиеся шаги, и лишь крепче прижала к себе спящую Сару. Но шторка позади медленно приоткрылась, то была Магдалена. Её тихий голос зазвучал твёрдо, но даже она не могла скрыть за этой решимостью печаль:
– Эти люди – родня твоей матери из клана Синклер. Говорят, что хотят забрать Сару с собой, на север, и там воспитать, пока не подрастёт. Знаю, как это далеко, но я согласна с ними. Вам нужно разделиться, Амелия. Дабы сбить со следа людей герцога.
Девочка взглянула на младшую сестру, такую умиротворённую и хорошенькую, шумно выдохнула и снова на няньку. Амелия нахмурилась.
– Якобитам пришёл конец, девочка! – прошипела Магда настойчиво. – Последователям Стюартов грозит смерть! Если не послушаемся, нам уготована та же участь, что и твоему отцу! Пойми же, наконец, чем скорее вы затеряетесь среди родни, тем больше шансы, что курфюрст вас не отыщет. Пока не утихнут страсти, вам придётся разделиться.
Сердце Амелии обливалось кровью, когда Синклеры забирали Сару из её рук. Ребёнок спал так крепко, что ничего не заметил. Амелию душили слёзы, но ещё пуще ощущалась неведомая прежде ярость, клокочущая в душе этого одинокого ребёнка. Меньше, чем за день, она лишилась всего, что было ей дорого. Она окунулась с головой в кошмар, который перевернул её сознание и навсегда изменил саму её суть.
– Ты теперь Амелия Сенджен Гилли, девочка. Слышишь меня? – всё повторяла Магдалена, поправляя волосы, выбившиеся из-под чепца. – Ты – племянница графа Гилли из Форфаршира. Забудь прежнее своё имя, забудь свой клан, забудь идеи отца!
Она, конечно, слышала свою няню, но в голове у неё звучал только голос Джона и его посмертный наказ.
День обещал быть по-осеннему пасмурным, дождливым. И вот, из густого утреннего тумана выросли серые стены замка Гилли и высокий донжон – внутренняя башня. На ослабевших ногах, с ноющей болью в руке от ожога, Амелия выбралась из повозки и подняла голову к стенам, за которыми её приговорили провести остаток этой никчёмной жизни, вдали от родных земель Хайленд.
Примечание к части
[1] государственный переворот 1688 года в Англии, в результате которого былсвергнут король Яков II Стюарт.
[1] сторонники изгнанного в 1688 году английского короля Якова II и егопотомков.
[2] (нем. Kurfürst) – в Священной Римской империи – имперский князь.
Глава 2. Мёртвая девочка
Осматривая богатое, но отнюдь не новое убранство в главном зале замка Гилли, Амелия отметила про себя, что здесь гораздо мрачнее, чем дома. Мрачнее даже, чем в сожжённом англичанами замке, где в руинах, среди тел других якобитов, сейчас лежат её родители. Тут явно не хватало света, и не то, чтобы хозяева были чванливы или чересчур экономны, просто к гостям не привыкли.
– С тех пор, как занемогла графиня Гилли, здесь не жалуют шум или баловство.
Фонари не зажигают даже в подвалах и верхних коридорах, – поясняла Магдалена, пока они с воспитанницей ожидали хозяина перед потухшим камином. – Графиня не слишком благосклонна к детям, поэтому старайся не попадаться ей на глаза. Не заговаривай с ней первая, не докучай и не пререкайся.
Амелия тихо, про себя, всё больше не любила это место, напоминавшее ей гигантскую каменную древность, холодную и чужую. Прислугу было не заметить. Они прятались по тёмным уголкам, молчаливо исполняя свои будничные обязанности. Эдакие невидимые призраки.
Через несколько минут подали чай – горячий и горький, но Амелия терпеливо выпила свою чашку. Верхнюю одежду у неё и няни сразу забрали. Ещё немного времени спустя позвали, наконец, пройти наверх – в кабинет хозяина; их провели по широкой парадной лестнице. Магда старалась улыбаться, разглядывая старинные портреты на стенах. Амелия же шла, опустив голову: считала ступени и рассматривала багровое ковровое покрытие, отмечая его новизну.
Их проводили до нужных дверей – массивных, тяжёлых, как в склепе, но в комнату Амелия вошла одна и сразу же ощутила приторный запах старой бумаги. Горький миндаль и сладковатый цветочный аромат, не иначе. Кабинет казался небольшим из-за обилия книжных полок, однако они же представляли собой миниатюрный комнатный лабиринт, уходящий куда-то налево от дверей. Амелия наскоро огляделась: книгами полки были забиты до самого потолка; на стенах несколько свечных наборов, парочка фонарей возле двух зашторенных окон и с правой стороны – огромный дубовый стол, за которым её и встретил хозяин замка.
Первое впечатление о Джеймсе Гилли, графе Монтро, у Амелии получилось несколько скомканным. По крайней мере он вполне удовлетворил её внешними данными: лицо загорелое, суровое, со множеством морщинок, и тем не менее они не делали его старше его сорока с лишним лет; подтянутый и крепкий, он в полной мере олицетворял собой пример великолепного военного. Граф являлся одним из любимчиков короля Георга, и всё из-за его боевых заслуг и умения вести дипломатические диалоги. Поговаривали даже, что курфюрст задолжал графу крупную сумму, которую проиграл в дружеской партии в карты, а из-за имевшегося долга даровал ему многочисленные титулы, жалования и благосклонно сносил некоторые прихоти матёрого генерала.
Впрочем, всё, что знала Амелия о политике в ту минуту – это ненависть короля к якобитам, его вину в смерти родителей и братика, и то, что граф Монтро ничего не предпринял для их спасения.
Джеймс Гилли не прервал занятия письмом, даже подняв на девочку свои тёмные карие глаза. Ему хватило и пары мгновений, затем он снова опустил голову к черновикам. Амелии он казался каким-то жутким чернокнижником, корпевшим над магическими заклинаниями в его маленькой пугающей каморке.
– Знаю, что ты думаешь обо мне, дитя, – произнёс он голосом твёрдым и суровым. – Родной дядя, а защитить твоих близких не смог. Ненавидишь меня, а?
Девочка молчала, иногда отводя глаза в сторону. Её пальцы нервно крутили ткань дорожного платья.
– Вижу, что в тебе бурлит ненависть. По глазам твоим вижу. Тёмный малахит. Так их все называли. Тебе говорили, как ты похожа на отца? Те же волосы, словно разгоревшееся пламя. Да-а-а, женщины любили моего брата.
Скривив полные губы, он вдруг замолчал, и так прошли минуты, пока граф не отложил в сторону гусиное перо, выпрямился и обратился к Амелии:
– Я скажу тебе это лишь раз, дитя, и никогда более. Верить мне или нет – будешь решать сама. Ты выжила в бойне, и теперь стоишь здесь, передо мной, с ожогом на руке, готовая вот-вот свалиться на пол от усталости. Но ты стоишь. А это значит, что ты упрямая, сильная и довольно разумная для своих лет. Полагаю, Джон хорошо тебя воспитал, отдаю ему должное.
Амелия действительно безумно вымоталась, но старалась ничем себя не выдать. Однако её дядя будто видел девочку насквозь. Она тоже отдала ему должное.
– Итак, скажу лишь раз, постарайся запомнить. Я не вмешивался в конфликт кланов и короля не только из-за своих военных и политических связей, – Джеймс вздохнул и потёр пальцами глаза. – Герцог уговаривал меня участвовать в подавлении восстания, но я отказался. Любой другой на моём месте за это поплатился бы, но король понял и оставил меня в покое. Об этом знал и мой брат. Он сам просил не вступать в конфликт, просил удерживать мои позиции здесь, дома, чтобы, в случае его поражения и смерти, я мог бы защитить тебя и твою сестру. Мне жаль, что Сара не с тобой, но уверяю тебя, Амелия, что Синклеры – люди верные и хорошие. Они о ней позаботятся. И ты сможешь увидеть её, как только представится возможность.
Когда он произнёс её имя, мягко, почти сочувствующе, девочка вздрогнула, задев правой рукой ожог. Джеймс это заметил. Он поднялся из-за стола, подошёл к ней и осторожно взял её левую ладонь в свои пальцы.
– Ничего страшного. У меня имеется обширный склад лекарств и мазей. Вылечим твою руку, даже шрамов не останется.
Они посмотрели друг другу в глаза, и граф улыбнулся. Он думал о своём упрямом младшем брате и как сильно будет по нему скучать, несмотря на все их бывшие разногласия. В утешение ему досталась старшая племянница. Амелия думала, что этот человек – совсем не её отец. Ей же в утешение не досталось ничего, кроме собственной жизни.
Он сам проводил её к няньке, дал остальной прислуге указания позаботиться о ребёнке и всем сообщил, что его племянница здесь отныне – не меньше хозяйка замка, чем он сам. Амелия удивилась, но виду не подала. Слишком устала.
Следующие три дня она только и делала, что спала, ела и отдыхала в своей новой детской, расположенной недалеко от главной хозяйской спальни. Её купали, причёсывали, Магдалена позаботилась о новом гардеробе и даже успела обустроить учебный уголок в одном из самых больших залов. Молодая женщина чувствовала себя гораздо лучше, больше не причитала и была вполне довольна новыми хозяевами.
В первые дни своего пребывания в замке им так и не удалось познакомиться с графиней Гилли.
***
Чаще всего Магдалена сама будила Амелию, не позволяя девочке проспать ранний завтрак. В это время обычно завтракала только прислуга замка, спал даже хозяин. Распорядок дня у племянницы графа был строгим, дабы приучить ребёнка к ответственности и дисциплине. Здесь и Магдалена, и сам граф охотно сходились во мнении, что Амелию стоит поскорее отвлечь от недавних кровавых событий. Нагрузить её учёбой, уроками, постараться не дать ей впасть в уныние. Поначалу она действительно была послушной, и даже прилежно училась, но, чем скорее приближалось лето, тем меньше девочка желала растрачивать время в душных комнатах замка.
Она была одна, ни с кем не делилась своими личными переживаниями и расстройствами. Несмотря на то, что дядя оказался весьма чутким и добродушным человеком, она не хотела сближаться с ним. Не ощущала в нём родственника, словно он так и остался чужим.
Амелия не любила сверстников, сторонилась детей, предпочитала уединение. Всё чаще её тянуло на северо-запад, в сторону родных гор Хайленд. Наблюдая порой за тем, как Амелия обучается верховой езде, то и дело сильнее натягивая поводья и порываясь умчаться прочь со двора, Джеймс Гилли качал головой и вздыхал.
– В ней течёт кровь её матери, кровь древних викингов, датских конунгов, – любил рассказывать граф своим редким гостям, с которыми знакомил племянницу. – Жгучая, горячая кровь. Сам не знаю, гордиться ли мне, бояться ли? Не представляю, что станет с этим ребёнком, если она никогда не забудет пережитый кошмар. Если б я мог воспитать её, как это делал Джон, она могла бы стать королевой!
Для Джеймса её маленькие «королевские» шалости девятилетнего ребёнка были пустяковыми. Для суровой Магдалены эти же шалости едва ли не приравнивались к греху. Суеверная и педантичная католичка, она за свои двадцать шесть лет повидала многое, и лишь чудом ей повезло попасть в семью, где её убеждения не притесняли, а поддерживали. Из двух сестёр больше всего она привязалась к Амелии, воспитывала её с рождения и старалась делать это, как ей казалось, по наставлениям Христа. И никто в замке Гилли не знал, что Синклеры собирались забрать старшую дочь Джона, а Магдалена переубедила их. Она не представляла своей жизни без этой молчаливой и упрямой девочки, из которой желала вырастить набожную и благовоспитанную леди. Будто бы это тяжелейшее испытание, выпавшее на её долю, благословлено Свыше.
Но воспитывать Амелию Гилли было делом непростым.
В то пасмурное майское утро субботы Магдалена, как и всегда, вошла в детскую спаленку и раздвинула шторы. Ещё и солнце не поднялось, а нянька готовилась строить грандиозные планы на день. Едва она повернулась к постели, тут же ахнула. Амелия снова опередила её, аккуратно заправленная кровать пустовала.
– Опять сбежала, мелкая негодница! – и Магда со злости швырнула с подоконника подушку.
Амелия была уже далеко. Любимую лошадь она вывела без всяких препятствий, большинство обитателей замка ещё спали. Больше всего Амелия мечтала отправиться в Пертшир, в горы, и затеряться там, среди серых скал, укутанных туманами. Но, не проехав и полчаса верхом по голой жёлтой равнине и пустым полям, остановилась у южной стороны озера Форфар. Здесь она спешилась, сняв плащ, да так и села на поваленный ствол, возле травяного берега в своём домашнем платьице, подвязанном за пояс.
Гладь воды оказалась спокойной, ветра не было. И словно весь мир затих. Амелия вдруг решила, что не будет смысла в её побеге. В одиночку она, возможно, умрёт где-нибудь по дороге, умрёт, если её не отыщут раньше и вернут назад. Поехать за сестрой? И что же потом? Не подвергать же маленькую Сару опасности. Исходя из нескольких писем, отправленных Синклерами, с ней всё хорошо и живёт она, как самый обыкновенный счастливый ребёнок.
«Жаль, мне не шесть лет», – размышляла девочка. – «Ничто бы меня не заботило, ничто не тревожило». Она так и не додумалась, почему слишком скоро стала взрослой. Не позаботясь даже о том, сколько воды начерпала в ботинки, она прошла к иссушенным деревьям, растущим над озером, забралась повыше и просидела там, пока ветка под ней не обломалась, и Амелия упала в воду. Всплывать она не планировала, хотела узнать, что будет дальше. Только вот её безобидное самоубийство всё-таки не удалось. Здесь оказалось слишком мелко, чтобы утонуть. Над водой теперь торчала только её голова. Затем Амелия поднялась, оглядела себя и, плюнув в сторону, поплелась назад, к берегу.
«Завтра, может быть», – решила она раздражённо. – «Завтра найду лужицу поглубже».
Вернулась она тем же путём, что и уехала. Только теперь у въезда в конюшни её ожидала покрасневшая от злости Магдалена. Пробудившийся от громких криков граф наблюдал за очередной воспитательной сценой из окна. Позже он хохотал до слёз, словно сумасшедший, глядя на то, как мокрая с головы до пят племянница уворачивается и бегает по всему двору от подзатыльников рассвирепевшей няньки.
Его графиня тоже следила за этим грандиозным возвращением из окна своей спальни. Немощная и больная, она ненавидела всё, что излучало жизнь, в особенности детей. Потеря собственного наследника много лет назад навсегда отвратила её от них. С тех же пор и её отношения с мужем испортились. А теперь, ощущая преждевременное прикосновение смерти на своём плече, она отгородилась ото всех, не желая подпускать к себе ни свет, ни радость. Её супруг в последние месяцы был чересчур светел и радостен. И она ненавидела его за это. Ненавидела Амелию за то, что та стала для него кем-то ближе, чем просто дочерью умершего брата. Ненависть эта росла и крепла с каждой минутой.
Вечером того же дня Джеймс Гилли отыскал девочку в библиотеке. Амелия спала в глубоком кресле; на коленях лежал раскрытый том «Робинзон Крузо». Усмехнувшись, граф погладил ребёнка по голове и, припомнив вдруг Аристотеля, тихо сказал:
– Приключение того стоит.
***
В октябре всё чаще бушевали грозы. С восточного побережья острова ветра пригоняли нестерпимые для равнины бури. Казалось, после сухого и скучного лета природа отыгрывалась в полную силу. Бывало, что Амелия просиживала на окне, в спальне, по нескольку часов, отложив учебник в сторону и глядя, как за стенами дождь заливает холмы, как молнии бьют в землю где-то на фоне темнеющего горизонта.
В одну из таких ночей Джеймс Гилли отсутствовал дома. Дела вынуждали его отправиться в Эдинбург, где он оставался несколько недель, а за домашними заботами оставил своего управляющего. Амелия хандрила всё чаще, поскольку без дяди власть Магдалены над нею значительно увеличилась. Никто больше не терпел её незапланированные прогулки, к тому же Джеймс иногда брал племянницу с собой на охоту, и это занятие хоть как-то отвлекало её и сближало с ним. А теперь он снова уехал, и развлечения закончились.
Магда допоздна заставляла девочку корпеть над трактатом какого-то бенедиктинского монаха, где рассказывалось о неоспоримом управлении мира исключительно Богом, о вечном существовании этого самого мира и, чёрт знает, о чём ещё, потому что Амелия терпеть не могла читать латынь, хотя иногда использовала крылатые выражения в своих спорах с Магдаленой, мысленно торжествуя, если нянька не могла их наскоро перевести.
Когда одновременно разбились два больших окна в главном зале и в общей столовой замка, весь штат прислуги бросился устранять причинённый природой ущерб. Амелия слышала споры и ругань с первого этажа, затем к многочисленным голосам присоединился и голос няни. Можно было ненадолго бросить учебник и забыть про католические замашки Магдалены.
Проходя по коридору, Амелия трогала бесчисленные полотна на стенах, двигала рамы картин, чтобы висели криво, переставляла на постаментах фигурки и сувениры из путешествий Джеймса, которыми он заполнил весь замок. Дверь хозяйской спальни оказалась приоткрыта, и девочка осторожно заглянула в комнату. Здесь, на постели из пуховых подушек, как призрак на бежевых одеялах, лежала графиня Гилли. За этот год они встретились один на один всего раз пять, не более. И каждый раз на лице этой немолодой увядающей женщины возникало жестокое презрение. Зависть клокотала в ней, так что инстинктивно Амелия это чувствовала. Все относились к девочке благосклонно, особенно нежно вёл себя дядя, к которому она успела привыкнуть. Но эта женщина, похожая на живой труп старухи, никогда не приветствовала её, не любила, и однажды для себя Амелия решила, что ненависть эта навсегда останется взаимной.
Она желала бы никогда с нею не встречаться, просто притвориться, что её не существует. Но в ту ночь Амелия осталась один на один со своей ненавистью. Когда графиня приподняла костлявую руку с постели и словно поманила её к себе, девочка отчего-то послушалась. Она приблизилась к постели. Во всей спальне горела единственная свеча у самого изголовья кровати.
Амелия глядела на женщину сверху. Так пристально она ещё никогда её не рассматривала. Волосы были редкие и сухие, под бледной кожей выступали вены, а глаза уже совсем потеряли свой былой цвет. Когда Амелия поняла, что не ощущает ничего, кроме отвращения, было уже поздно. Некуда отступать.
