Елена Барлоу
Музыка Гебридов
– Вы вовсе не хотите этого, верно, капитан? – произнесла она опасливо. – Вы не хотите делать ей больно, и вы это понимаете. Поговорите с ней о том, что произошло вчера.
– Думаешь, это поможет?
– Я думаю, что стоит вам разок сыграть «Приветствие» О’Каролана, и девушка в то же мгновение упадёт к вашим ногам.
Видимо, он посчитал её мысль колким издевательством, поскольку голос его приобрёл знакомые сердитые нотки:
– Мне не нужна её слепая покорность! Легко свести женщину с ума, в особенности, когда речь идёт о таком хрупком душевном состоянии, как у Амелии. Когда она смотрит на меня, ей чудится дивный образ рыцаря! Сильного, смелого и прекрасного…
– Но теперь, когда она знает, что вы не её отец…
– Теперь ей придётся иначе взглянуть, – заключил он упавшим голосом.
– Если вы хотите её, просто возьмите, – предложила женщина, не подумав, но она не пожалела о сказанном. – Амелия уже не ребёнок, что бы вы там себе ни надумали…
– Ты прекрасно знаешь, что она не моя.
Ах, и вот он снова намекал на Томаса Стерлинга! Мегере хотелось выть от досады каждый раз, как только капитан вспоминал о нём и сравнивал с ним себя. Вся эта ситуация целиком и полностью была безумием, его собственной жестокой прихотью, и пиратка просто не знала, как убедить Диомара очнуться и взглянуть на вещи трезво. Но когда речь шла об Амелии, закручивался очередной круговорот сумасшествия.
– Когда же вы прекратите играть с нею? Когда всё это кончится?
– Когда я пожелаю! – рявкнул он грубо. – И однажды ей придётся выбрать… кого из нас двоих она возненавидит больше.
– С любовью шутки плохи, капитан…
– О, но ведь любовь, дорогая Мегера, – моё главное искушение! Если я и чувствую её сейчас, то сдаться ей и окунуться с головой в любовь – действительно большое искушение.
– Разве это вам не поможет?
– Нет. Потому что любовь использовать нельзя. Так она не работает.
Ей ещё многое хотелось высказать, но она видела, как он был напряжён и раздражён. Единым жестом он велел помощнице выйти, однако его приказ остановил её вдруг у порога каюты, в раскрытых дверях:
– Приведи девушку ко мне, как только появится возможность подсунуть для неё послание. Стерлинг ведь отлучился, насколько мы знаем? Мегера устало вздохнула и скучливо повторила, как на уроке:
– Да, верно. Его нет в замке.
– Отлично! Пусть она отыщет среди почты короткую записку. Мистер Скрип встретит её со шлюпкой в бухте Мангерста, в том месте, где она… ты знаешь. Ты всё поняла?
– Да, капитан.
Мегера отвесила быстрый неуклюжий поклон и вышла. На свежем воздухе она отдышалась вволю, подставив разгорячённое лицо океанскому ветру. До чего же всё теперь было сложно!
***
Перед закатом, когда солнце ещё властвовало над горизонтом и согревало землю, Амелия смотрела на знакомое пиратское судно снизу вверх с осознанием, будто впервые его видела. В солнечном свете «Полярис» выглядел иначе, не столь грозным и величавым, с опущенными парусами и без бушприта [16], который, как позже объяснил старик Скрип, сняли для починки после недавнего столкновения вблизи островов Смол, на юго-востоке от Гебридов.
– С чем же вы столкнулись? – поинтересовалась Амелия, когда пират помог ей забраться на палубу.
– С небольшим английским бригом, сударыня. Ничего страшного, всего пара царапин да треснувший бушприт.
– А что случилось? За вами устроили погоню?
Старик закивал, слегка щурясь от солнца. Он рассказал, что после потопления королевской шхуны внимание властей к Диомару и его разбойничьей деятельности вокруг Острова возросло. Но и в этот раз они успешно расстреляли бриг англичан и ушли от погони. Девушка промолчала.
Они прошлись по палубе, повстречав парочку пиратов и лоцмана Жеана, болтающегося на вантах. Увидав Амелию с высоты, молодой человек живо снял свою потрёпанную шляпу и замахал ею в знак приветствия. На что она ответила ему улыбкой и кивком головы.
Мистер Скрип провёл её мимо открытого грузового люка (девушка успела заглянуть во тьму внутренностей корабля, но ничего там не увидела) и бизаньмачты прямиком до дверей каюты капитана. Ещё издали Амелия расслышала мелодичное соло скрипки – идеальное исполнение знакомой шотландской баллады. Музыка прервалась, едва она и её сопровождающий подошли ближе. Постучав и услышав позволение войти, пират улыбнулся, галантно открыл перед нею дверь и пропустил внутрь.
Здесь ничего не изменилось со времени её прошлого визита. Всё та же атмосфера богатого убранства и мебельного беспорядка. Разве что запахи, наполнявшие комнату, теперь напоминали о пряностях и сладком мёде. Сам предводитель пиратов расположился за столом, и Амелия невольно заметила, что на этот раз он не кутался в свой тяжёлый плащ. Пресловутый шлем всё так же скрывал его лицо, и девушка со вздохом опустилась на стул напротив, когда капитан жестом велел ей присесть.
– Для начала, я хочу попросить вас не смущаться и не бояться, – прозвучал его неожиданно мягкий баритон. – Здесь вы полностью можете доверять мне, сударыня, и я клянусь выслушать вас, если вы решитесь на откровения. А вовторых, я должен попросить у вас прощения за то, что произошло тогда, на палубе…
Она попыталась было возразить, но Диомар не позволил ей прервать его:
– И всё-таки моё поведение было неприемлемым. Я забыл, с кем именно имел дело, мне не стоило обнажать шпагу и вступать в тот глупейший конфликт. Вы были не в себе и расстроены, поэтому я обязан был отыскать иной способ вас успокоить. Спешу заверить, я бы никогда не посмел ранить вас или причинить боль! На мне лежит ответственность за вашу жизнь… как и за жизнь любого из моих людей. Понимаете, о чём я говорю, Амелия?
Она глупо закивала, уставясь на него, будто в трансе, и забыв обо всём, об окружающем мире в том числе. Его голос, произносивший её имя, создавал такую невероятную магию, такую необъяснимую алхимию, ей казалось, словно прежде она вовсе не слышала его. Мягкость его тона, граничащая с покровительственной нежностью, пробудила в ней ощущения, к которым порядочной женщине привыкать вовсе не стоило. Но разве была она порядочной? Она была грешницей уже за то, что сидела в каюте пирата, на его судне, будто на посиделках у старого друга.
– Вы задумались и унеслись прочь, – констатировал Диомар с лёгким смешком. – Лучше подкрепитесь на ночь, будьте так любезны.
Она только сейчас заметила на столе вазу со свежими фруктами, и, поскольку в горле действительно пересохло, Амелия оторвала парочку виноградинок и съела, вслух заметив, что они весьма вкусные.
– Я был рад угодить вам хоть в этом, – сказал Диомар.
Девушка уловила его намёк и с трудом проглотила остатки виноградного сока.
– На самом деле это я должна просить у вас прощения, капитан. Я вынудила вас вступить со мной в ту глупую потасовку, как вы сами заметили. Знаю, что я просила запретного, и мне очень жаль… Я посчитала, будто вы мой отец… Но какой же приятной показалась мысль о том, что он мог выжить и найти меня! – в порыве чувств на её глаза навернулись слёзы, но Амелия быстро взяла себя в руки. – Полагаю, что оскорбила вас. Это неправильно и глупо. Простите меня.
– Нет ничего постыдного в вашем желании вернуть отца. Думаю, вы с ним были довольно близки.
– В детстве я всегда и всюду следовала за ним, – улыбнулась Амелия, перекинув косу через плечо. – Я являлась наследником, которого у него не было, пока мама вновь не забеременела. Несмотря ни на что, я помню, каким нежным он был. А главное, обращался со мною, как с равной! Я была маленьким воином в его войске. Мама этого не понимала, но её забавляло моё желание походить на отца… она всегда повторяла, как мы похожи. Знаете, горе от их потери меня уничтожило…
– Понимаю. Всем нужна забота и ласка родителя. Вам этого явно не хватало.
Смутная тревога, которую вызвали в девушке его слова, в то же мгновение испарилась. Неожиданно она благоговейно ахнула, изящно подскочив с места, и бросилась к большому комоду, на котором, среди прочих безделушек, покоилась миниатюрная копия «Скелета» с надгробия Рене де Шалона, принца Оранского. Прикоснувшись кончиками пальцев к статуэтке, Амелия обернулась к Диомару, бессловесно спрашивая разрешения потрогать, и тот ответил кивком головы.
– Потрясающая работа! Дядя рассказывал мне об этом творении Лижье Рише. Он видел его в церкви Сэн-Этьен, когда путешествовал в молодости. А мне оставалось лишь довольствоваться иллюстрациями.
Диомар бесшумно приблизился к ней и встал рядом, пока девушка рассматривала этот небольшой трофей, доставшийся ему после ограбления очередного голландского судна.
– Вам нравится? – спросил он.
– Очень!
– Тогда она ваша.
От удивления Амелия вскинула брови и с любопытством взглянула в темные прорези шлема.
– Вы не обязаны…
– Но мне эта безделушка не нужна.
– Вы наверняка украли её, а значит, с какой-то целью, – на её губах появилась лукавая улыбка.
Диомар пожал плечами элегантно и презрительно:
– Я просто взял её вместе с тем, что досталось мне по праву победителя. Здесь есть множество вещичек, к которым я не питаю особой любви, но храню, поскольку имею склонность к собирательству. А раз у вас этот скелетик вызвал такой восторг, можете забрать его себе. В качестве подарка.
– Вы щедры. Заботитесь о несчастных и спасаете женщин от беды. Грабите богатые суда, чтобы обеспечить своих людей и повести их в Землю
Обетованную, – пробормотала девушка, пристально всматриваясь в него. – А ещё вы прекрасный музыкант, как оказалось! Вашим талантам нет числа!
– При всём этом я ещё и ловкий хладнокровный убийца. Только последний дурак, которому не дорога жизнь, стал бы обращаться со мной без крайнего почтения.
Амелия поставила статуэтку «Скелета» на место, гордо вскинула голову и взглянула на Диомара с вызовом и кокетливой улыбкой:
– Я бы и не подумала так поступать, ведь с некоторых пор мы с вами объяснились и, полагаю, теперь могли бы подружиться.
– А вы желаете дружбы, сударыня?
– Вы чудесно исполнили ту балладу, хоть я и не застала её целиком! Как жаль, что я позабыла название! – воскликнула Амелия с большим энтузиазмом, чем требовалось, чтобы, видимо, сменить щекотливую тему. – Где вы научились такой искусной игре?
– Я освоил несколько музыкальных инструментов, пока путешествовал по Средиземному морю.
– О! Как далеко! А вы не могли бы рассказать мне…
Вечер затянулся, как и их беседа, окутанная атмосферой сказок Шехерезады. Амелия смирно слушала, расположившись на дальней софе, пока Диомар рассказывал о странствиях по Италии, Греции, Турции и даже Египту; о людях, что ему довелось повстречать на пути, и как многие из них в ту пору повлияли на его собственное мировоззрение; об исторических местах, известных своей чудесной архитектурой. Ей хотелось знать больше, хотелось слушать его, не прерываясь. Этим вечером исчезла её скованность. Предыдущей ночью ей вновь снились кошмары, и он был там. Поэтому она с трепетом и страхом шла сегодня на встречу, но то, как он принял её, полностью убедило Амелию, что ей больше нечего было бояться.
Рассматривая его фигуру в свете заходящего солнца, Амелия не без смущения отметила широкие плечи, мускулистые руки под чёрным бархатом его одеяния и крепкие длинные ноги. Пока шёл их разговор, она вновь ощутила таинственную силу и властность, которые он излучал, забывшись в своей речи. Амелия подумала вдруг, что голос мог определить его возраст, и тогда стоило бы предположить, что он ещё молод, немногим больше тридцати-тридцати пяти лет.
«Он не мой отец», – твердила она про себя снова и снова, глядя на мужчину.
– «То, что я испытала, было неправильно, но это было, и это нельзя отрицать.
Да я и не могу, у меня не хватит сил!»
– Уже совсем поздно, сударыня. Почти стемнело, и вскоре вас хватятся, – сказал капитан вдруг, вырвав Амелию из её мечтательных дум.
– Но это вряд ли! Я предупредила свою няню Магдалену, что задержусь допоздна…
Амелия чуть на месте не подскочила, она сама себя возненавидела за эти слова. И как можно было ляпнуть подобное вслух? Нельзя было придумать что-то поумнее? Она с досадой глядела на Диомара, размышляя о его реакции. Наконец он произнёс с лёгкой смешинкой в голосе:
– А ваша няня не обеспокоена тем, что вы без сопровождения супруга путешествуете по островам в одиночку, да ещё и в такое позднее время? Или же вы нашли, чем её отвлечь?
Она долго не решалась сказать правду. Ей было до омерзения стыдно. Но пауза явно затянулась, а капитан мягко потребовал ответа.
– Ну хорошо! Я сказала ей, что у меня есть любовник, и я провожу время с ним! Это всё ради того, чтобы она не донимала меня вопросами, – призналась девушка, вскочив с софы; она прошлась по каюте туда-обратно, дабы унять нервы. – Знаю, это была некрасивая и жалкая попытка обеспечить себе хоть какую-то свободу. Боже, подумать только! Ведь в обществе я бы и шагу не посмела ступить без свиты из прислуги! Но здесь у меня это получилось, пусть и столь неприятным способом… Простите меня, если я вас обидела!
– За что вы просите прощения? – спросил он совершенно спокойно.
– Но мне же пришлось сказать, будто вы – мой любовник!
– Со своей стороны я не ощутил ни обиды, ни разочарования. Более того, мне не было неприятно. Подойдите! – сквозь его медоточивый тон послышались властные нотки.
У неё на глазах Диомар протянул руку, как будто привлекая Амелию к себе жестом, полным незримой пульсирующей силы. И она подчинилась так, как не приблизилась бы больше ни к одному мужчине. То ли его голос управлял её ослабевшим сознанием, то ли дело было в ней, она не знала.
Она с удивлением заметила, как Диомар извлёк из-под груды бумаг одну единственную розу поразительного тёмно-бардового оттенка. Миниатюрную, но очаровательную, напоминающую настоящий чёрный цветок. На длинном стебле, между парой шипов, была завязана красная лента. Амелия лишь заворожённо наблюдала, как пират протягивал эту розу ей, и едва не позабыла, что её стоит принять.
– Возвращайтесь в замок, моя дорогая. И не забудьте взять с комода скелетик, который вам так приглянулся сегодня.
– Б-благодарю вас, капитан, – она была более, чем смущена, и нещадно краснела. – И спасибо, что поведали мне о своих странствиях. Надеюсь, мы ещё сможем поговорить вот так, в непринуждённой обстановке?
Амелия терпеливо ждала, что он скажет или сделает ещё что-то, кроме безмолвного кивка головой, но этого не произошло. Она улыбнулась, забрала розу и миниатюру «Скелета», едва слышно попрощалась и покинула каюту, где за дверью её ожидал лоцман Жеан. В его весёлой компании ей предстояло вернуться на берег.
Поднявшись из-за стола, словно ужаленный, капитан стянул с головы ненавистный шлем. Он жадно стал глотать ртом воздух, как будто до этого долгое время задыхался, затем отшвырнул шлем вглубь каюты. Со стола полетела и ваза с фруктами, и пустая (на благо прекрасного персидского ковра на полу) чернильница.
Словно загнанный в клетку зверь он принялся мерить шагами комнату. Взъерошив руками волосы и ослабив ворот рубашки, едва не оторвав пуговицу, мужчина от души выругался.
Это оказалось больнее, чем видеть её под дождём, практически в неглиже, промокшую насквозь каждой клеточкой своего молодого тела. Он вспомнил, как увидел её тогда, на палубе, отбивающуюся от его людей: она вертелась на месте, словно лисичка в силках, и каждый из них успел разглядеть её прелести под прозрачной тканью. Её груди были совершенны, и при одной мысли о них начинало покалывать пальцы, и его член наливался кровью, и тогда всё, чего ему хотелось – просто утащить её в своё логово, запереть дверь на замок, уложить в постель и не отпускать, пока она не застонала бы под ним и не начала выкрикивать его имя в беспамятстве!
Но сегодня он ощутил это ещё сильнее. Она была одета и собрана, такая утончённая и нежная, даже в этом мальчишечьем наряде, и всё равно он хотел её, словно безумный, ведь она была рядом, смотрела на него без испуга и улыбалась. Благо, им нашлось, о чём поговорить, и ненадолго он забыл об этом пугающем желании. Но, видит Бог, если бы она не ушла! Если бы воспротивилась вдруг или помедлила! Кто знает, сумел бы он удержать себя в руках?
Капитан подошёл к одному из многочисленных ящиков и выудил оттуда круглое зеркальце. Взглянул на себя и засмеялся горьким смехом. Позор, а не мужчина! Вот, кем он был.
Эта девочка была создана для любви! Да она буквально молила о том, чтобы кто-то протянул ей свою тёплую ласковую руку и защитил, показал, что она не одинока. А когда она назвала его своим отцом… Господи, как он разозлился! В гневе он едва её не покалечил, схватившись за шпагу, а ведь мог бы… Подумать только!
Убрав зеркало подальше, дабы не видеть более этого скверного выражения на своём лице, капитан вернулся в кресло у окна и упал в него, обессиленный собственными терзаниями. Мегера говорила, что он мог просто взять эту девочку, а он боялся сделать лишний шаг в её сторону. Её столькому ещё нужно научить! Ей нужны успокоение и ласка, а не отрывистые притязания человека, застрявшего в его незрелом коконе.
Диомар утёр ладонью лицо и устало вздохнул.
Он мог бы дать ей любовь, Бог видит, он мог бы! Но как это сделать, если он уже зашёл слишком далеко?
Примечание к части
[16] рангоутное дерево, укрепленное на носу судна в диаметральной плоскости,горизонтально или под некоторым углом к горизонтальной плоскости.
Глава 19. Точка невозврата
В первый раз Амелия заметила странное поведение её горничной Дженни, когда вернулась после встречи с Диомаром, и даже тогда, пребывая в мире грёз после приятной беседы с капитаном, она обратила внимание, что в столь поздний час служанка тайком пробирается через двор замка к амбарам. Через два дня Амелия осознала, что с Дженни было не всё в порядке. Она часто морщилась, несмотря на присутствие хозяйки или экономки, стремилась поскорее покинуть комнату и хваталась за живот.
Когда во время вечернего чаепития в малой гостиной девушка уронила поднос со сладостями, Элизабет Дарнли не выдержала и отчитала её со всей строгостью. Сидя перед камином, Амелия наблюдала за дрожащей Дженни, едва сдерживающей рыдания, и тем, как стремительно она бледнела. В конце концов нервы её не выдержали, она расплакалась и убежала в сторону кухни. Экономка велела Клодетт немедленно прибраться, Амелия в это время проследовала за горничной.
Она отыскала рыдающую Дженни у жаровни. Несчастный вид этого маленького создания, трясущегося возле огня, почему-то вызвал у неё воспоминания о Саре. Когда сестре было пятнадцать, как и Дженни теперь, они виделись не больше, чем пару раз за полгода. Амелия упустила взросление Сары, и ощущала себя в этом виноватой. Дженни же была сиротой и крестьянкой, и ни с кем из домашней прислуги она не была более близка, чем с Клодетт, но что-то подсказывало Амелии: горе этого ребёнка не смогла бы отвести даже близкая подруга.
Дженни подняла заплаканное лицо, когда она подошла ближе и присела рядышком, на деревянную скамью.
– Что с тобой происходит, дорогая? – спросила Амелия, пока горничная утирала слёзы и сдерживала всхлипы.
– Простите меня, мадам! Мне очень, очень стыдно…
– Я всего лишь задала вопрос, а ты извиняться вздумала! Никто на тебя не злится, слышишь? И не обращай на Дарнли внимания! Она любит поворчать, это все знают. Так ты скажешь мне, что с тобой случилось? Ты больна?
– Возможно, мадам…
Амелия удивилась.
– Как это? Ты сама не знаешь?
По тому, как нервно она вела себя, по раскрасневшимся щекам и беспокойным пальцам, сжимавшим передник, Амелия поняла, что девушка была сильно взволнована и напугана. Решив оставаться терпеливой хозяйкой, она положила ладонь ей на плечо и чуть настойчивей произнесла:
– Ты можешь рассказать мне всё, понимаешь? И я клянусь, что бы ты ни сделала, никто здесь тебя не осудит.
И тогда бедняжка Дженни рассказала о своём плачевном положении. Она говорила достаточно правильно и рассудительно для крестьянки, а сама при том то и дело всхлипывала и поглядывала на спокойный огонь в жаровне. Не прекращая прижимать руку к животу, Дженни рассказала о своём греховном проступке, и Амелия произнесла, едва сдерживая улыбку:
– Так ты ребёнка ждёшь? Вот глупышка! Это же замечательно! Нет, нет, не смей рыдать! Для начала скажи мне, кто отец!
– Клейтон, мадам!
Вот так дела! Амелия ожидала чего угодно, но только не связи своей горничной и этого хоть и привлекательного, но легкомысленного молодого человека. Насколько она помнила, ему было уже около двадцати трёх лет, да и поглядывал он чаще на красавицу Катерину, которая была куда шустрее и хитрее Дженни. Амелия с досадой покачала головой. За всей суетой собственных забот она совершенно упустила из виду жизнь в стенах замка, а ведь тут могла бы разыграться настоящая драма.
– Мне казалось, что Клейтон заинтересован нашей кухаркой, – произнесла она осторожно. – Я и понятия не имела, что он нравится тебе…
– Катерине он не нужен. Она всегда говорила, что он болван без гроша в кармане и разгильдяй. Он и не был с нею. Но в этом всё и дело… Он лишь нравился мне, мадам, и так получилось… он говорил, что влюблён в меня, и я сдалась, хоть и не хотела этого.
– Так ты его пожалела?
– Да.
– Но ты его не любила?
Между ними ненадолго повисла напряженная, пульсирующая тишина.
– Когда я поняла, что жду ребёночка, я испугалась! Что мне делать? У меня нет родных, приют не возьмёт меня назад, а ближайший монастырь находится за проливом! О, я такая глупая! Ведь Клейтон предлагал мне пожениться, но теперь, если я скажу ему, что согласна, он обо всём догадается и решит, что я эгоистка, – вздохнула служанка. – Он поймёт, что я его использую, и всё из-за ребёнка!
И она снова зарыдала, уткнувшись в свой передник. Амелия выдержала паузу и сочувствующе погладила девушку по спине.
– И ты думаешь, что теперь он не женится на тебе? Но нельзя же вот так всё оставлять! Твой малыш будет нуждаться в отце… уж поверь мне, – сказала Амелия и улыбнулась, когда девушка взглянула на неё. – Ничего не бойся. Ты не будешь одинока. Я здесь всё ещё хозяйка, и я обещаю, что мы позаботимся о тебе и ребёнке.
– А вы думаете, что хозяин не разгневается, узнав обо мне?
Амелия подумала о Томасе, и как хорошо к нему относилась вся домашняя прислуга. В подобном вопросе она была уверенна в муже, эта мысль даже показалась ей приятной.
– Лорд Стерлинг ни слова не скажет, вот увидишь! Но лучше бы тебе поговорить с Клейтоном, да как можно скорее. Если у этого парня мозги на месте, он сделает тебя своей женой.
Утешая бедняжку Дженни, она никак не могла избавиться от мысли о колонии Диомара. Если бы капитан разрешил ей забрать Дженни с собой, в Америку, она сумела бы подарить этой девочке и её ребёнку новую жизнь в мире, где так ценилась свобода.
В воскресенье, один из первых и самых тёплых дней апреля, Амелия возвратилась после утренней мессы и обнаружила, что Томас вернулся домой. Последующие несколько дней прошли в спокойствии, хозяин замка оказался в добром расположении духа, чему Амелия была бесконечно рада. Ей нужна была эта неделя умиротворения и тишины, многое предстояло обдумать и переосмыслить. В том числе и о Диомаре.
Она знала, что супруг вскоре собирался в Беркшир, где в городке Виндзор находилась королевская резиденция. Там его должны были возвести в пэрское достоинство во время званого приёма, на отдельной церемонии. Как-то после очередного молчаливого ужина Томас подал ей записку о том, что желал бы отправиться в Виндзор с нею. Амелия раздумывала недолго. Она согласилась на поездку, понимая, как в противном случае отказ мог бы повлиять на Стерлинга на фоне всех её прошлых попыток отстраниться. Но мысль о скором путешествии то и дело разбавлялась мыслями о Диомаре, и для себя она решила, что следует предупредить капитана об отъезде. Лучше сделать это самолично, при встрече, например.
Рассказав мужу о Дженни и её положении, она почувствовала некоторое облегчение. Стерлинг был удивлён, но не разозлился, хотя и пообещал помужски потолковать с Клейтоном, который нёс большую ответственность за сложившуюся ситуацию.
И всё, казалось бы, наладилось. По крайней мере текущего положения дел было вполне достаточно. Стерлинг готовился к отъезду, занимался бумагами и домашними делами. Два раза он бывал вместе с Амелией в приглянувшейся ей церкви святого Молуага на севере острова, так что местные, наконец, могли вдоволь наглядеться на молодых супругов, посетивших святое место. Слухи об их неудачном браке, ходившие среди крестьян, постепенно утихли.
Он был эдаким затворником, её строгий муж. Наблюдая за ним со стороны, Амелия то и дело убеждалась в этом. Воспоминания о нём из прошлого, того прошлого, которое она так старательно пыталась похоронить в глубине памяти, больше нельзя было удержать. И то, что он писал о ней в дневнике и по сути ничем не выдавал, совершенно разнилось с его поведением.
«Возможно, после получения титула он сможет обрести хоть немного радости», – думала она с некой тоской. – «И научится выражать её в чём-то более ясном, чем обыкновенные светские манеры».
***
Оставалось всего два дня до отъезда. Магдалена с воодушевлением собиралась в дорогу, подгоняя Клодетт не лениться и заняться с нею гардеробом хозяйки, которая в это время скучливо жевала яблоко и со своего места, на галерее невысокого балкона, наблюдала за суетой в конюшне, где Клейтон, как провинившийся перед хозяином работник (и потенциальный жених малышки Дженни), бегал с поручениями под руководством старшего конюха Олаффсона.
День был достаточно тёплый и спокойный. Амелия едва не задремала, но, услыхав громкий заливистый лай, тут же очнулась. Сначала во двор вбежали две резвые борзые и трое сеттеров – любимые охотничьи собаки хозяина – затем появился и сам Стерлинг. Он редко совершал утренние прогулки, по крайней мере Амелия считала, что к бессмысленному хождению по окрестностям он склонен не был. Однако этим утром Томас выглядел весьма довольным; она сразу заметила, как он улыбнулся, когда спешился и стал разгонять шумных собак, прыгавших вокруг него и выпрашивающих ласки и внимания. Томас любил животных, и Амелия уважала его за это, и в особенности за прекрасных лошадей и свою кобылку, которую он для неё приобрёл. Девушка с грустью подумала, что однажды ей придётся расстаться с нею. Она даже успела привязаться к этим милым собачкам, которые ластились к ней каждый раз, едва она появлялась во дворе.
Когда Стерлинг заметил её на галерее и махнул рукой, приветствуя, она отчегото смутилась, но ответила ему кивком головы и неуверенной улыбкой. Он был одет непривычно небрежно: простая льняная светло-серая рубашка с расстёгнутым воротом, кюлоты и старые высокие сапоги для верховой езды. Он не брился уже довольно долго, отчего его борода так заметно отросла, но Амелия считала, что Томасу она была к лицу, несмотря на то, что теперь он казался много старше.
Она отдыхала на балконе и наблюдала, как он осматривал некоторых лошадей или давал очередное поручение работникам, расписывая грифелем на листе бумаги свои указания. Беспечный и счастливый. Вот, о чём думала Амелия, глядя на него. Наконец он был собой. Не чужим и далёким незнакомцем, но кем-то, кого она когда-то давно знала. Ей было почти больно возвращаться к годам своего детства, когда Томас Стерлинг значил для неё больше, чем они оба имели на то право.
Но теперь ему уже тридцать один год. Он на хорошем счету у принца, наследника Георга II, и скоро, при всём королевском дворе, ему воздастся по заслугам. Он статный, гордый и привлекательный… и он больше не её друг. Кроме всего прочего, он стал ей супругом.
«Сдержанно очаровательный, словно таинство греха», – размышляла она и удивлялась собственным внезапным мыслям. С некоторых пор она считала, что его недуг, скорее, добавлял Томасу некоего шарма, хотя и он, и другие женщины воспринимали это иначе. Возможно, она всего лишь привыкла к нему. Возможно, дело было в Диомаре. Тайна его личности, которую он не стремился открывать, завораживала и манила. Амелии казалось, что таким же образом, несколько лет назад Стерлинг привлёк её из-за немоты и покровительственного отношения. Тут она ничего не могла с собой поделать: она сравнивала двух мужчин – пирата и своего мужа – и не могла заставить своё сердце сделать какое-либо осознанное заключение.
Она прекрасно помнила заветные строки из дневника Стерлинга. И невольно припоминала два лета их давней дружбы, продлившейся столь недолго. Было в их отношениях много неясности, но сейчас Амелия видела нечто неправильное в сближении с ним, нечто греховное, как от кровосмешения. Она боялась, но не понимала, чего именно. Томас был близко, а она опасалась быть ему настоящей женой, как будто бы больше не имела на то право.
Миниатюра «Скелета» теперь покоилась на книжной полке, в её спальне. Тут же, рядом, рассыпались уже лепестки тёмно-багровой розы, подаренной Диомаром. Думая о том, чего желает и чего так боится, Амелия решилась, наконец, встретиться перед отъездом со своим капитаном. С беспокойным сердцем в тот день девушка уговаривала Магдалену обеспечить ей благополучный побег, поскольку не знала, если придётся надолго задержаться. Несчастная нянька долго не соглашалась, но в конце концов уступила желаниям своей упрямой воспитанницы.
– Ох, чует моё сердце, всё это добром не кончится! – ворчала женщина, глядя, как Амелия переодевается в мужское платье. – Долго вы будете дурить этих мужчин?
– Завтра мы с Томасом уезжаем, и я хочу всего лишь поговорить с моим… ну, ты понимаешь. Я должна понять… хотя бы для себя.
– Что именно понять?
Амелия молчала, виновато отводя глаза. Грешница и идиотка, вот она кто! Ибо сама не понимала, чего хотела.
– Вы запутались, моя милая, и, возможно, не осознаёте главного, – произнесла тогда Магдалена. – Стоит только открыть глаза на то, что лежит прямо перед вами, и этого может оказаться вполне достаточно, вы так не считаете?
Разумеется, она говорила о Стерлинге. Разумеется, в глубине души Амелия хотела бы, чтобы этого было достаточно. Но она так не чувствовала, она не привыкла подчиняться прихотям судьбы. И ей нужно было увидеть Диомара.
Она появилась в гавани уже после полудня, затем долго бродила по базарной площади в поисках знакомых лиц, не забыв при том заглянуть в «Бычью голову». Полупустая тёмная таверна встретила её лишь запахами дешёвого пойла и храпом кого-то из завсегдатаев. Никого из пиратов. Отчаявшись, она хотела было уже отправиться назад, когда неожиданно за поводья её кобылы потянул высокий оборванец и шёпотом доложил, что «старый друг» ожидает её у берега поселения Портнагуран. Около часа Амелия потратила на дорогу, что вела сквозь серую, почти необитаемую местность.
