Елена Александровна Асеева
Путь Святозара. Том первый
Внезапно около боровичка зашуршала листва, она мгновенно разошлась в стороны и из-под нее вынырнули два маленьких сереньких ежика. Однако когда ежики поднялись на ножки, оказалось, что это вовсе и не ежи, а лесавки. Духи, лесавки – дед и бабка лешего, но в отличие от своего злобного внука, эти духи добрые. С конца лета и всю осень лесавки бодрствуют: весело водят хороводы, копошатся в опавшей листве, шелестят и шебуршат ею. А как последний лист упадет с дерева, лесавки засыпают и спят до следующего лета. Эти маленькие лохматые духи при близком рассмотрении оказывались очень милыми и симпатичными. Личики их напоминали мордочки ежей, маленькие светящиеся глазки, черный носик и махонький тонкий ротик. Ручки похожие на толстые веточки деревьев, ножки, словно лапки ежа, а на месте колючек серые хвоинки.
Старичок–боровичок поклонился лесавкам и сказал:
– Братья лесавки, проводите этого славного юношу до тропы и сберегите от злобного пущевика, – произнес и в тот же миг упал в опавшую листву, только грибную шапку и видно, а еще через морг и шапка, совсем пропала, обратившись в бурый опавший лист.
Керк поклонился деду и бабке лесавкам, их то отличить друг от друга легко было, так как на бабке был одет сарафан подстать телу, серый да зелеными каменьями, украшенный и пояснил:
– Добрые, дед и бабка лесавки, я в лесу заплутал, сбился с тропы. Прошу вас, проводите меня до ближайшей тропинки. А я вас отблагодарю, чем попросите.
Дед лесавик важно глянул на сына правителя и ответил:
– Ну, что ж пойдем, мы тебя до тропы проводим, – да побежал вперед, бабка в знак согласия кивнула головой и тронулась следом за мужем.
Керк не отставал. И снова началась трудная дорога так, что приходилось перелазить через сломанные ветви, кое-где обходить поваленные стволы, неглубокие овраги, да низенькие бугорки. И все время казалось сыну правителя, что кто-то со стороны наблюдает за его движением, следит зорким и злобным взглядом. Чувства Керка стали мешаться, все чаще появлялся непреодолимый страх и ужас, который туманил разум. Неожиданно глаза покрылись пеленой и, почудилось ему, что вместо кустов стоят безобразные чудища, поблескивают горящими глазами, шевелят уродливыми, покрытыми мхом, руками да щелкают зубами, а по зубам тем сочится и капает на землю алая кровь. Отер глаза рукой сын правителя, потряс головой, и уже ничего нет. А мгновение спустя вновь пелена перед глазами плывет, и слышится Керку то удаляющийся, то приближающийся вой волчьей стаи, душераздирающие человеческие и звериные вопли да стоны. И видится ему, что высится впереди него исполинского роста мужчина. Волосы у него длинные, словно женские, а на концах змеиные головы шипят. Темное лицо, покрытое морщинами, со страшной гримасой, а в руках он держит черепа человеческие с пустыми глазницами. И вдруг из земли, разрывая ее на части, стали вылезать безголовые, бледные, невнятно бормочущие существа, которые постоянно ощупывали свои шеи, руками верно ища там головы. Керк вновь отер глаза рукой, потряс головой и видение пропало. Теперь он понимал, владыка пущевик где–то рядом… это он нагоняет ужас на него, пытается напугать, впрочем нельзя поддаваться гнету духа, иначе затуманит он твой разум окончательно, и не выйдешь ты из чащобы никогда. Керк пытался вспомнить охранный оберег, чтобы защитить свой разум, но в голове было пусто, как будто все знания оттуда высосали.
– Врешь, – вдруг остановившись, закричал сын правителя, оглядываясь. – Не боюсь я тебя, слышишь, не боюсь!
Остановились и лесавки. Дед лесавик посмотрел на Керка и тихонько сказал:
– Отрок, освободи сердце от страха, а разум – от ужаса.
Услышав слова деда, юноша закрыл глаза, глубоко вздохнул и вдруг почувствовал запах моря, ощутил брызги соленые на лице, услышал голоса братьев своих Сема и Леля, и напутственные слова Тура: «Я жду тебя!» – да так стало легко и свободно ему. Он неспешно отворил очи и в тотчас увидел перед собой злобного старика пущевика. Тот стоял совсем близко от Керка и был с ним почти одного роста. Сверкающие черные глаза, косматые зеленые волосы и борода, длинный крючковатый нос, как сучья, руки и ноги и такое же корявое голое тело, обмотанное какой-то рваной тряпкой, а на голове белая баранья шапка. Сын правителя посмотрел в глаза пущевику и ровным, спокойным голосом молвил:
– Дух пущевик, владыка непроходимой чащобы, защитник леса от пожара, пропусти меня. Я пришел в лес не рубить и жечь деревья, а к Старому Дубу, к лесному Богу Свято–Бору. Помыслы мои светлы, руки мои чисты, разум мой свободен.
Пущевик стоял молча, и верно что-то обдумывал, а потом он прохрипел своим жутким дребезжащим голосом:
– Что ж, раз смог избавиться от моего гнета, так можешь идти дальше, – сказал и обернулся кустом колючим, будто и не было его вовсе.
Керк посмотрел сначала на куст, после на топтавшихся у ног его лесавков и прошептал им:
– Спасибо тебе, дедушка, – да поклонился… низко до самой земли матушки. – И тебе, бабушка.
– Ну, что ж пойдем скорее, – поторопили его довольные и заулыбавшиеся лесавки.
Через некоторое время они вывели юношу на еле заметную тропку, извилисто петляющую промеж поросших густой стеной деревов и молвили:
– Вот и тропа, отрок. Иди теперь по ней, и пусть тебе помогает удача.
– Как мне отблагодарить вас? – спросил Керк, оглядывая лес и тропку.
– Благодарностью станут добрые слова, – заметила бабка лесавка.
– Что ж, тогда большое вам спасибо, добрые дед и бабка лесавки. И желаю вам доброго пути, – сказал Керк и поклонился.
Дед и бабка заулыбались, их личики засветились от удовольствия, они также низко склонились перед сыном правителя и, обернувшись в маленьких сереньких ежей, уползли по своим делам. А юноша воткнул кинжал в тропу, позадь себя, прочитал заговор и пошел в указанном тропинкой направлении.
Осенью дни становятся короче, и Керк заметил, что Хорс Бог Солнца уже двинулся на покой. Переживший за сегодня столько событий, он решил, что и ему пора найти место для ночлега. Однако страшась снова потерять тропу, он решил устроить ночлег не далеко от нее. Тропинка увела Керка от непроходимой чащобы, и впереди он увидел чистый ельник – настоящий подарок для него. Юноша сошел с тропы, огляделся и стал собирать ветки для костра, при помощи присухи развел огонь и, встав спиной к костру, а лицом к лесу, провел рукой невидимый круг, шепча про себя: «Силой Бога Сварога, силой Бога Перуна, силой Богини Мать Сыра Земля отгоняю от себя всех нечистых духов, всех зверей и птиц, кои могут доставить злобу и боль. Окружаю себя светом огненных стрел Сына Бога Перуна и земным светом любви Богини Мать Сыра Земля. Да будет крепок мой заговор, как сам камень-Алатырь!» И тогда из земли вытянулись и устремились вверх едва видимые тонко-прозрачные паутинки, а затем они еле слышно зазвенели и начали переплетаться между собой, образовав над сыном правителя сквозистый, кружевной шатер. После этого Керк, успокоенный созданным и защищающим его щитом, достал из заплечного мешка скатерть–самобранку и плащ. Плащ отложил в сторону, а над самобранкой прочитал заветные слова. И в тоже мгновение скатерть развернулась, а на ней появились разные блюда: тут тебе и свиной печеный окорок, и буженина в сенной требухе, и стерляжья уха с печенками налима, и блины тебе красные, молочные, гречневые, и пироги с вишнями, творогом, грибами, и, конечно, горячий сбитень. Керк, целый день, будучи голодным, съел так много, что сам поразился. Наевшись, он поблагодарил скатерть и, сказав ей заветное слово «Свернись», убрал в мешок, а сам добрым словом помянул дворового. Юноша расстелил плащ на земле, лег на одну его часть, положив под голову мешок, вытащил из ножен меч и пристроив подле руки, укрылся другой частью плаща да крепко заснул.
Глава десятая
Всю ночь Керк почивал спокойно, а лишь взошло солнце, проснулся оттого, что продрог, потому как осенняя пора давала о себе знать утренней прохладой да и разведенный вчера костер уже прогорел. Решив не разводить с утра огня, юноша присыпал оставшееся пепелище землей. Раскрыл скатерть, и наскоро позавтракав, да прихватив оттуда немного хлеба и сыра, чтобы днем во время пути было, что пожевать, сложил еду в мешок. Керк оправил свою одежу, вложил меч в ножны, встал на то место, где прежде был костер, и очерчивая правой рукой круг, зашептал: «Огненные стрелы Бога Перуна отскочите, земная любовь Богини Мать Сыра Земля отпряди. Я, создавший сей невидимый щит, его разрушаю, его разламываю. И слово мое твердо, и слово мое крепко!» И только после того, как полупрозрачная защита зарябив дрогнула, а миг спустя опала вниз малыми крохами голубоватого света, смог беспрепятственно выйти из своего ночного убежища и направится к тропинке. За ночь тропа потеряла свои магические способности, да словно затерялась в опавшей листве и хвои, потому Керку снова пришлось повторить заговор, и когда торенка сызнова живописалась, смахнув с себя сушняк, тронулся по ней в путь.
Теперь он шел по хвойному лесу. В основном здесь росли с кривоватыми стволами сосны, с поникшими пушистыми ветвями ели и раскидистыми кронами пихты. Земля под деревами была устлана хвоей, не плотными рядами лежал сухолом промеж какового то там, то здесь мостились грибы: грузди, маслята, мухоморы. В лесу было необычайно тихо, лишь изредка пролетит синичка или другая птичка и нарушит тишину своей трелью. Утро выдалось пасмурным и прохладным, а немного погодя еще заморосил дождь. Это был мелкий такой при ненастье дождь, в народе прозванный бусенец. Керк остановившись, торопливо развязал мешок, и, достав оттуда плащ, надел его, а после вновь продолжил свой путь. Чем дальше продвигался он вглубь леса, тем мрачнее и тише становилось кругом. И если в начале своего пути еще изредка он встречал птиц, зайцев или, пробегающего через тропинку, ежа, то теперь лес казался совсем безжизненным. Дождь то прекращался, то опять начинал моросить, несмотря на плащ, сын правителя промок и озяб, но, зная как долог его путь, не прекращал ходьбы. Еще поразило юношу то, что до этого, столь полноводный ключами, ручейками, хвойный бор был совсем сухим, получалось, что в этой его части не просто никто не жил, но и не было даже капли воды. Сын правителя шел и думал о воде, во рту и горле совсем пересохло и дюже хотелось сделать хотя бы глоточек… хотя бы маленький глоточек прохладной, сладковатой и пахнущей хвойной смолой водицы. Можно было, конечно, остановиться, раскрыть скатерть и напиться, но Керк решил этого не делать, так как чувствовал, что расслабляться в таком месте опасно, тем более вершить привал.
Утро сменилось днем, а пейзаж был прежним, все также хвойный, безжизненный, безводный лес. Юноша уже не мог не о чем ином думать, кроме как о воде, сжигаемый жаждой, он решил пренебречь своими опасениями, и все-таки сделать привал, но для этого надо было сойти с тропы. Выглядывая место, он поворачивал голову то в одну сторону, то в другую и не заметил, как на тропу из-за деревьев вышел какой-то зверь. Животное по форме тела напоминало оленя, и было покрыто белоснежной шерстью, под которой переливались мускулы. В центре лба животного, как раз между ушей, поместились два рога, один был длиной в аршин, а другой вдвое короче. Рога были белые, витые, спиралеобразные и сияли, как жемчуг. Сын правителя краем глаза узрел движение на тропе, стремительно повернул голову и немедля застыл в изумлении. Прямо перед ним находился Инорок – царь живущих на земле животных, отец всех зверей. Инорок стоял, гордо подняв свою голову, и темно-синими глазами, глубокими и чистыми, точно гладь моря, смотрел на юношу. Керк слышал об этом животном много легенд и знал, что Инорок олицетворят чистоту, бесстрашие, гордость и излучает свет. Смертным, отец всех зверей, являлся довольно редко и то лишь как вестник перемен. А еще Инорок был владыкой ручьев, родников, ключей в лесах и следил за чистотой воды. Сын правителя встал на одно колено и низко склонил голову перед царем всех зверей. Инорок в ответ тоже поклонился Керку и, о чудо! заговорил с ним человеческим языком:
– Приветствую тебя, внук великого Богомудра, в своих владениях.
– Здравствуй, отец и царь всех живущих на земле зверей, и я приветствую тебя, – гордо ответил Керк и поднялся с колена.
– Что привело тебя в мой лес, внук Богомудра? – спросил Инорок и слегка потряс головой, отчего позадь него заколыхалась его долгая белая грива, а в ней засверкали полупрозрачные росинки света.
– Меня зовут Керк. Я иду к Старому Дубу за древком для лука. А как ты догадался, что я внук Богомудра? – поинтересовался сын правителя, любуясь теми изумительными брызгами света в гриве животного.
– В этот лес никто никогда не приходит из смертных, только наследники Богомудра, – объяснил Инорок, и, сделав несколько шагов вперед, подошел ближе. – Значит, ты идешь за древком, как твой отец, твой дед и сам Богомудр? Похвально.
– Скажи, Инорок, что здесь происходит? – вопросил Керк и обвел пустой и тихий лес рукой. – Почему эта часть леса такая безжизненная?
– О Керк, внук Богомудра, в этой части леса вот уже много лет как поселилось страшное чудище, его зовут Клыкастый Кабадос. Он съел всех зверей и птиц, высосал все родники и ручьи, посему здесь нет живых существ, и не звенит вода. А так как он создан нечистым духом, то мне не подчиняется и творит злодейства, – вздохнув, ответил Инорок и внимательно посмотрел на сына правителя своими прекрасными и умными глазами.
– Чем я могу помочь вам Инорок? – смело глянув в темно-синие глаза отца всех зверей, спросил юноша. – Что могу сделать, чтобы спасти лес и живых существ?
– Если ты встретишь его на своем пути, а ты обязательно его повстречаешь, потому как он никого не выпускает живым из леса, убей его, – ответил Инорок, и по его белоснежной шерсти пробежала малая рябь.
Керк, узрев ту рябь, верно вызванную напряжением, коим было объято тело Инорока, не колеблясь ни мгновения, звонко молвил:
– Хорошо, царь зверей, да будет так, как ты сказал. Если я встречу Кабадоса, я его убью, но как мне понять, что это Кабадос?
– О, Керк, внук Богомудра, верь мне, ты узнаешь Кабадоса, потому как лишь один он бродит в этом лесу и так страшен, что нельзя сказать на кого из живых существ, похож. Если ты выполнишь мою просьбу, я буду благодарен тебе вечно…. вечно, – добавил отец всех зверей и снова тряхнул своей головой так, что на этот раз не только заколыхалась его грива, но и на рогах лучисто блеснули белые жемчужинки-крапинки.
– Инорок, сама встреча с тобой – удача. И если мне удастся выполнить твою просьбу, то я буду этим очень горд. Однако я слышал от людей, что ты, Инорок, являешься владыкой лесных ручьев, ключей и родников, так ли это? – все еще сжигаемый жаждой, поинтересовался Керк.
– Да, это так. Я берегу лесную воду и делаю ее чистой, – разъяснил царь зверей и птиц.
– О, гордый Инорок, прошу тебя тогда, напои меня, если это возможно, так как меня сильно мучает жажда, – едва склонив голову, попросил сын правителя.
– Хорошо, Керк, внук Богомудра. Да будет тебе вода, – в то же мгновение Инорок переступил с ноги на ногу, под его белой шкурой заиграли мускулы, встрепенулась там точно каждая жилка. Затем он стукнул своим лошадиным копытом по тропинке бойко и гулко, и та тотчас разломилась надвое, а из образовавшейся расщелины вверх выбилась прозрачная струя воды. Струя подлетела ввысь на малеша и также стремительно впала на тропу да побежала жарко перебирая хрустально-голубоватыми каплями водицы. – Пей скорее, Керк, – дополнил свою речь Инорок, – оно как стоит только услышать Кабадосу, напевы прекрасной и чистой воды, в тот же миг он явится сюда, чтобы уничтожить ее.
Впрочем, сына правителя не пришлось просить дважды. Сжигаемый жаждой он присел на корточки подле ключа и жадно стал пить воду, набирая ее в ладони. Вдоволь напившись, юноша испрямился, чтобы поблагодарить Инорока, но того как оказалось уже и след простыл, будто и вовсе не было. Керк еще раз огляделся, обозревая вновь замерший, притихший бор и медленно переступив через журчащий родничок, пошел по торенке дальше, с удвоенным вниманием прислушиваясь к звукам леса.
Как и предупреждал отец всех зверей, Кабадос не замедлил появиться. Из ближайших деревьев, ломая ветки, страшно рыча и пуская пар из ноздрей, на тропу вышло чудище. Оно было гигантом, в холке достигая сажени в высоту, кабанообразное, безволосое, покрытое панцирем, который надежно защищал голову и тело. Ко всему прочему Кабадос был вооружен, направленными вперед, клыками, на вытянутой морде находились крошечные уши и глаза с мутным взглядом. Чудище остановилось на тропе и стало рыть землю лосиными копытами. Керк немедля понял, что сейчас произойдет нападение, потому торопливо скинул с себя плащ и заплечный мешок, вытащил меч и, сняв ножны, откинул их в сторону. Магический меч ДажьБога в бою был почти невесом, когда юноша взял его в руку, то ощутил, что он будто врос в нее. Кабадос еще морг медлил, пуская дым из ноздрей да откидывая копытом в сторону пласты земли, а затем приклонив вниз голову неожиданно бросился на Керка стараясь подцепить его на свои клыки. Сын правителя ожидающий того движения, проворно увернувшись, взмахнул мечом и ударил чудище вертикально по голове. Меч взвизгнул и отскочил от головы зверя, как от камня, панцирь крепко защищал своего хозяина. Кабадос наскоком развернулся, вздел голову вверх и вновь повторил нападение, а Керк отскочив вправо, нанес очередной мощный удар, тока уже по телу чудовища. Да только клинок, также как и раньше, отскочил от тела зверя, словно от камня, потому что и там он был защищен крепким панцирем.
Юноша растерялся лишь на мгновение, и того оказалось достаточным, чтобы ринувшийся на него Кабадос прошелся своим клыком по его левому плечу. В самый последний момент Керк слегка отклонился вправо, упав на землю, но тут же резко вскочил, ощутив при том острую боль в руке. Керк глянул на плечо и увидел разорванный кафтан и струящуюся кровь. А чудовище уже сызнова повернулось, и, остановившись, тяжело задышав, выпустило густовато-серые клубы пара из ноздрей, да порывчато и мощно несколько раз вдарило копытом в землю, подзадоривая себя тем. Еще миг Кабадос не двигался, а потом лихорадочно прыгнул вперед начав новую атаку да снова опустив голову к земле. Керк, превозмогая боль, схватил обеими руками меч и, не отрывая ступни ног от земли, чтобы не потерять равновесие, нанес страшной силы колющий удар в глаз приблизившемуся вплотную к нему чудовищу. Меч вонзился в глаз, и глубоко ушел внутрь черепа, поражая мозг чудища. Кабадос истошно взвыл, его передние ноги подогнулись в коленях, задняя часть на чуток подлетела вверх, оторвавшись от поверхности землицы. Зверь тягостно вздрогнул, и точно въехав клыками в тропу, повалился на правый бок. Керк же отскочил в сторону, наблюдая предсмертную агонию чудовища, а когда трепыхания тела Кабадоса прекратилось, подступил к чудищу вплотную и упершись подошвой сапога в его покатую голову, зараз вырвал изнутрей вытекшего глаза свой меч. Юноша обтер меч о землю, подобрал ножны, заплечный мешок, накинул на плечи плащ, и, постояв немного около мертвого Кабадоса, окончательно убедившись, что тот не встанет, двинулся вперед.
И стоило Керку отойти от туши зверя, как, дотоль вроде притихший, сызнова заморосил дождь. Плечо, кажется, заболело еще сильнее, и постепенно острая боль в нем сменилась на ноющую, сын правителя торопливо засунул руку под плащ и лоскутами порванного кафтана зажал рану. Идя по тропе, и оглядывая лес, он искал траву–покрыш. Эта трава использовалась в магических целях, и обладала могущественными свойствами – останавливать кровотечения. Такая трава в основном росла в хвойных местах, тонкими стебельками стлалась она по земле, чуть зримыми паутинками хватаясь за веточки, хвоинки аль стволы поваленных деревьев. Но сейчас, как назло, ее нигде не было видно. Кровь текла сильно, и уже вся рубаха и кафтан пропитались ею. Керк терял силы и чувствовал слабость, но не останавливал ход, в надежде все, же разыскать траву.
Вдруг над головой сына правителя пролетела сорока, едва не задев крылом волосы и обдав их порывистым дуновением. Птица свершила малый круг, точно привлекая к себе внимание, а после уселась на ветку ближайшего дерева. Юноша немедля остановился и выззарился на птицу, каковая что-то держала в клюве. Спешно приблизившись к дереву, Керк протянул к сороке руку и из ее резко раскрывшегося клюва прямо на ладонь выпала трава – покрыш. «Это Инорок послал сороку с магической травой», – догадался Керк.
– Спасибо, – поблагодарил он сороку и ее владыку Инорока, а птица, глянув на юношу черными бусинками глаз, крутанула хвостом, застрекотала и улетела прочь.
Керк сей миг положил траву в рот и стал ее пережевывать, творя из нее и своей слюны нечто жидкого студня. Сладковатая на вкус трава между тем была весьма крепкая, словно стебель ее был древовидным. Пройдя еще немного в поисках привала, юноша придержал свою поступь подле поваленного дерева, что одним своим краем опирался на тропу и усевшись на него, наскоро снял с себя плащ, кафтан, рубаху. Пристроив снятую одежу сверху на ствол, внимательно оглядел плечо. Оказывается, Кабадос вскользь задел руку, не только сняв верхний слой кожи, но и слегка задев таившуюся под ней плоть, потому– то кровь текла сильно, а рана смотрелась весьма глубокой. Сын правителя сплюнул пережеванную траву в ладонь, приложил к ране, закрыл глаза и зашептал заговор: «Как от бел-горюч камня из-под камня камней Алатырь-камня, да по всей Мать Сыра Земле побегут воды светлые, воды чистые, воды живительные. Подымусь поутру, по утренней Заре, когда выкатит Хорс – красно солнышко из-под синего неба. Поклонюсь я в пояс Богу Солнца, поклонюсь я в пояс Мать-Сыра-Земле, поклонюсь я Алатырь–камню. Дай ты мне, отец всех камней Алатырь–камень, живой воды. Дай ты мне, Мать–Сыра–Земля, да сырой земли. Дай ты мне, Хорс–красно солнышко, да света светлого да лика ясного. Да умою теми водами рану свою. Да утру сырой землей раны свои. Да окачу светом светлым да ликом ясным раны свои. И спадет тотчас и боль, и невзгода, и жар, и ломота. И кровь остановится, и рана затянется. Заговариваю я сим твердым моим заговором раны свои. И мой заговор крепок, как сам камень–Алатырь. И слово мое верно!» Произнес Керк последнее слово и почувствовал, как кровь перестала сочиться через пальцы, а на месте раны образовался большой рубец. Однако боль из плеча до конца не ушла может, потому что сын правителя ослабел от потери крови, оттого и заговор удался не в полную силу. Поменяв порванную рубаху на чистую, Керк протянул руку, и, расставив широко пальцы над поверхностью кафтана, принялся говорить присуху: « О, всесильный Бог Семаргл – бог огня, посредник между людьми и богами. Сотки огнем своим светлым сей кафтан, соедини разрывы и дыры. И пусть вспыхнет огонь и, погаснув, возвратит этой вещи былой ее вид. Именем Сварога повелевай!» В тоже мгновение из ладони на кафтан упала махунечкая такая рыжая искра. Она притулилась на разрыв ткани и внезапно вспыхнула ярким лепестком пламени, принявшись выбрасывать вверх и в стороны крошечные брызги света, которые попадая на кафтан шипели, словно охлажденные водой да резво гасли. И на том месте, где они потухали, стала показываться ткань кафтана целая и чистая от крови. Еще мгновение и поник сам лепесток пламени, показав исправленную и словно заштопанную вещь. Довольный проделанной работой Керк, оделся да двинулся дальше.
Вскоре хвойный лес начал редеть. Сын правителя миновал последние ряды невысоких сосенок и увидел перед собой широкую низину, покрытую сплошным ковром мхов, да с раскиданными меж тех зелено-бурых кочкарников окошками воды. Среди мха порой зрились кустарники: багульник, подбел и травы, в основном росянки. Кое-где торчали одинокие сосны: низкие, тонкие, искривленные. Керк остановился, посмотрел настоль непривлекательный вид окрестности, и глубоко вздохнул. Он думал, что на сегодня приключений было достаточно, но тропа уводила его в болота, а, значит, придется пройти сквозь них, обогнуть трясину не удастся. Юноша постоял немного, будто чтой-то обдумывая, да прошептав «Во славу великого ДажьБога!» подошел к дереву, вырубил длинную, толстую палку – посох, и уже после этого направился по извилистой торенке вглубь болот.
Теперь он шел, не торопясь, постоянно ощупывая посохом дорогу и ступая осторожно, чтобы не уйти под воду. Тропа большей частью не выбирала пути, и каждый шаг нужно было делать обдуманно. Кое-где Керк перепрыгивал с кочки на кочку, но большей частью шел по колено в воде. Сапоги полные воды стали тяжелы и идти в них было неудобно. Частенько ему приходилось садиться на ближайшую кочку, выливать воду из сапогов, обуваться и сызнова продолжать свой путь. Верно он прошел уже достаточно много, потому как солнце приблизилось к вечеру, да тока конца трясины покуда не зрилось. Очередной раз перепрыгивая с кочкары на кочкару Керк поскользнулся и съехав по мху вниз, тяжело покачнулся, да плюхнувшись спиной на воду, ушел в окошко с головой. Однако стоило лишь воде сомкнуться над ним, как он торопливо вынырнув, поплыл к небольшому островку. Взобравшись на него, юноша почувствовал себя совершенно мокрым. Вода текла с волос, с одежи, он струилась из мешка. Слегка отдышавшись сын правителя принялся разуваться, а снявши сапоги, вылил из них воду. И в этот момент он услышал дивный женский голос.
Голос запел восхитительную песню. Божественная мелодия летела сквозь неприглядные болотные просторы, как птица, неся на себе тепло и свет. Услышав песню, Керк сразу почувствовал легкость и радость, забыв о своих невзгодах. Обернувшись в поисках певуна, он увидел не далеко на кочке красивую, стройную, молодую девушку. Девушка была голая, полногрудая, с кожей тела отливающей болотным цветом, с длинными, распущенными, зелеными волосами и большими зелеными глазами. Вместо ног у девушки был рыбий хвост. «Купалка!» – догадался сын правителя, и поспешно натянув сапоги, поднялся, чтобы шагать дальше. Юноша знал, что песни купалок обладают магической силой и могут свести с ума смертного. Керк слышал, что купалки – это жены болотника, встреча с которым могла быть последней в его жизни. Торопливо он подступил к краю островка и прощупал дно посохом. Сызнова надо было идти по воде, оно как посох значительно ушел вглубь трясины. Да только не успел Керк сделать и шага, как из воды вынырнула купалка и, пристально глядя ему в лицо своими глубокими, словно речное дно глазами, обхватила его ноги руками и резко дернула в окошко. Юноша порывчато покачнулся, но смог устоять, успев воткнуть посох в кочкару, а высвободившись из объятий купалки, отскочил назад. Купалка исчезла в воде, но в тот, же миг сын правителя услышал всплеск воды сзади. Он обернулся и узрел, а затем почувствовал, как купалка обхватила его левую ногу обеими руками и весело смеясь, дернула на себя. Через мгновение из воды подле нее показалась другая купалка, такая же полногрудая, с распущенными зелеными волосами, она вцепилась в его правую ногу и так же яростно рванула на себя. Керк взмахнул, словно птица руками, да не устояв на ногах, плашмя упал в болото, гулко ударившись спиной о поверхность воды. Купалки немедля выпустили его ноги и, громко хохоча, вцепились в плечи. Сын правителя застонал от боли, когда длинные острые когти купалок разорвав ткань кафтана и рубахи, впились в него, и болотные русалки, увлекая за собой, потянули его на дно.
Изо всех сил пытаясь вырваться от духов, Керк отчаянно мотылял руками и ногами под водой. Лишь на морг его голова показалась над окошком. Юноша суматошно дохнул воздуха, и сразу же снова ушел под воду, так как сильные руки русалок рывком потянули его вниз. В самое последнее мгновение, находясь уже под водой, он вспомнил о подарке доброжила – заветном мешочке. И напрягая все оставшиеся силы, наново рванулся из цепких рук купалок, выскочив на поверхность, да зычно крикнул мешочку «Откройся именем Бога Велеса». А когда увеличившийся в десять раз мешочек раскрылся, Керк зачерпнул из него пригоршню сухой полынь–травы и бросил через левое плечо прямо в лицо купалки. Потом также спешно зачерпнул еще и швырнул через правое плечо в лицо другой купалки. Духи в испуге пронзительно взвизгнули и без задержу отпустили юношу, а сами стремительно нырнули под воду. Выбравшись на островок, тяжело дыша и утирая текущую с лица воду, сын правителя стал озираться по сторонам, прижимая к груди заветный мешочек. Впрочем, купалок более не зрилось, зато на том месте, где только, что он боролся с ними, появились махонистые круги расходящиеся в разные стороны .
Внезапно вода и вовсе забурлила, и прямо на огромной сучковатой, кривой коряге, поросшей черным мхом, из-под воды выехал болотник – владыка и правитель топких болот. Он был просто безобразен. Голый, обросший зеленой тиной и водорослями, с распухшим от воды животом и носом, с небольшими мутно-зелеными глазами да рыбьим хвостом. На голове у болотника сидела высокая бобровая, увитая переплетенными между собой корневищами трав, шапка. Лицо болотника выражало крайнюю степень сердитости. Он, молча, посмотрел на Керка и поправил свою слегка съехавшую на бок шапку. Сын правителя тревожно воззрившись на болотника попытался вспомнить хоть какой-нибудь оберег, но на ум вдруг пришел рассказ дяди Веселина о том, что водяные духи дюже любят белый хлеб, и если им его поднести, сразу становятся дружелюбными. Керк скинул свой заплечный мешок и заглянул в него в поисках хлеба. Оттого, что хлеб находился в воде, он немного размок, аккуратно собрав его остатки, юноша вынул руки из мешка, да встав на одно колено, протянул ладони к водяному Духу со словами:
– Великий правитель всех болот, прошу тебя, прими от меня в дар этот белый хлеб. Я принес его нарочно для тебя, но он упал в воду и чуток намок.
Увидев вожделенный хлеб в руках Керка, болотник задрожал всем телом и затряс своим распухшим зеленым носом от желания съесть его поскорей, да подплыв на своей коряге к островку, протянул грязно-зеленые вспухшие руки. Сын правителя неторопливо переложил хлеб из своих рук в ладони болотника, стараясь не обронить ни кусочка, и стал наблюдать, как дух жадно принялся поедать, уткнув свое лицо вглубь того месива, при этом чавкая и давясь. Съев предложенный дар, болотник наклонился к воде, и, зачерпнув ее правой ладонью, также жадно напился, и уже более миролюбиво глянув на Керка, сказал:
