Екатерина Дроздова
Богоявленское
Глава 45
В церкви Иоанна Богослова собралось так много людей, что становилось тяжело дышать. А на улице пахло праздником и весной. И вот с громким пением стихиры праздника начался крестный ход. Возглавлял шествие князь Петр Иванович Сенявин с княгиней Ольгой Андреевной и старшей дочерью княжной Верой. Следом за ним шёл Митрофан Спиридонович Мищенко с семейством.
Эти две семьи, всегда привлекавшие к себе повышенное внимание односельчан, не оставались незамеченными и во время пасхального богослужения. Богоявленцы шёпотом обсуждали красавицу Веру, как предельно серьезно молилась она на этой утрене, старшую дочь Митрофана Спиридоновича Глашу, только-только ставшую появляться на людях после скандала с графом Платовым, но всё ещё грустную и нелюдимую, и юную Злату, его любимую дочь – веселую и несерьезную даже в церкви.
Но все их сердца, как и всякое русское православное сердце, наполнились особой благодатью, когда после молчания колоколов во время страстных дней в это пасхальное утро зазвонил благовест. Тут же принялись освещать куличи, крашеные яйца, творожные пасхи с печатными буквами «ХВ». А затем христовались уже освященными яйцами, разбивая по очереди разные концы. Дети взялись устраивать покатушки, у кого яйцо дальше укатится. И празднично одетые юноши и девушки водили хороводы, устраивали игры, катались на качелях. И по-прежнему заводилой во всех этих играх была бесшабашная золотоволосая Злата.
А в усадьбе Сенявиных оставалось тихо и почти безжизненно. Дети Петра Ивановича и Ольги Андреевны взрослели и, как летние пташки, разлетались из родительского дома. С самого детства обосновавшийся в Петербурге Андрей, когда-то часто радовавший родителей известиями о себе, после замужества Ксюши стал писать письма домой всё реже. Младшая же княжна, покинувшая родительское имение, забрала с собой и звонкий смех, и детские забавы, и радостный переполох, везде её сопровождавший. Вот настала очередь и Егора. И только старшая Вера по-прежнему оставалась с родителями, но, холодная и равнодушная к семье, она едва ли могла скрасить их старость.
Петр Иванович сидел в своём кабинете задумчивый и угрюмый. Наступивший праздник был ему не в радость. Он ждал известия от Егора, но тот ничего не писал. История с карточным долгом сильно расстроила князя Сенявина, и теперь он каждый день беспокоился, как бы Егор ни натворил по неопытности и наивности ещё каких-нибудь глупостей.
Рядом с Петром Ивановичем сидела Вера. Она зачитывала поздравительные открытки, присланные их семье от близких людей. Здесь была открытка от семьи Нейгон с изображенным православным храмом, с весенним половодьем от Ксюши и Алексея Валерьевича, с христующимися людьми от Андрея, и ещё множество открыток с изображенными на них цветами, куличами и русскими пейзажами из соседних уездов и друзей по дворянскому собранию.
Петр Иванович взял в руки только открытку от сына и с надеждой в голосе спросил у Веры:
− От Егора ничего?
− Быть может, ещё не дошла, − попыталась она успокоить отца.
Но Петр Иванович понимал: Егор её попросту не отправлял. Князь Сенявин не делал разницы между своим племянником и родными детьми, поэтому отцовское сердце его болело сейчас за Егора особенно сильно, а Егор отдалялся от семьи, и, чем это было вызвано, Петр Иванович не понимал. Он только чувствовал что-то недоброе, но ничего изменить не мог.
Егор же, воодушевленный своей подпольной деятельностью, шёл в этот день по улице Воронежа, совсем не думая о переживаниях семьи. Он пребывал в особо приподнятом настроении. Его мысли, как пришедшая весна, маленькими бабочками порхали в голове. И все они были о новой, справедливой жизни, которую он строил со своими товарищами. Он шёл к Архипу, где его с нетерпением ждали новые друзья.
− Итак, товарищи, у нас появилось новое задание из центра, − радостно сообщил Марк Вацлавич. − Нам необходимо создать специальную законспирированную организацию, которая будет заниматься устройством побегов политических узников из городской тюрьмы, а также при этапировании их в ссылку.
При этой новости Егор неимоверно воодушевился. Вот оно настоящее благородное дело! Помогать несчастным узникам вырваться из хищных лап царизма. Но из-за молодости лет Марк Вацлавич не доверил ни ему, ни Ваське никакого поста. Лидером их актива по старшинству и накопленному опыту работы в подполье он назначил себя, председателем «Бюро побегов» Архипа, а начальником боевой дружины Игоря. С Игорем он, несомненно, не прогадал. Тот моментально включился в дело со всеми присущими ему энергией и талантом. Он быстро сумел найти людей, у которых можно нелегально закупить оружие, и вскоре назначил встречу для этих целей. На совете актива решили отправить на переговоры одного Игоря, но Егор, так сильно рвавшийся в какое-нибудь дело, напросился с ним.
Встреча состоялась в заброшенном вагоне в депо железнодорожного воронежского вокзала. Разговор вёл Игорь, а Егор остался у входа в вагон для наблюдения за улицей. Но из любопытства он постоянно поднимался в вагон, чтобы подсмотреть в приоткрытую дверь за ходом переговоров. На встречу к Игорю пришли двое мужчин каторжного вида. Егор не сомневался: это были уголовники со стажем. Игорь был явно моложе их, но он не пасовал. Говорил уверенно и смело, голос его звучал убедительно и даже как-то чарующе. Егор восхищался своим другом. Он пытался быть похожим на него, копируя жесты, походку и интонации голоса. И заворожённый своим наблюдением, Егор вовсе забыл, для чего был поставлен, как выразился Игорь, на «шухер».
Так, когда Егор услышал стук приближающихся шагов от тяжелых полицейских сапог, было уже поздно. Он только успел спрыгнуть с подножки вагона и громко крикнуть:
− Шухер! Фараоны!
Затем Егор принялся бежать, но споткнулся в темноте и был схвачен двумя полицейскими. Он уже приготовился к смерти и своей пламенной прощальной речи. Егору отчего-то казалось, что расстрелять его жандармы должны непременно на этом самом месте. Но планы его оказались нарушены прозвучавшими выстрелами. И он, и жандармы обернулись на эти звуки и увидели на крыше вагона Игоря, стреляющего в воздух.
− Эй, ваше благородие! А я-то вот он! − смеясь, крикнул Игорь полицейским.
− Держи его! − крикнули полицейские в ответ.
Воспользовавшись ситуацией, Егор сумел вырваться из рук жандармов и бросился бежать что было сил. Он только и услышал вслед:
− А чёрт с ним! Держи вон того!
Егор сам не понимал, откуда у него взялось столько сил, словно второе дыхание открылось, так быстро и долго он бежал. Он мчался сквозь дворы, тайными тропами, пытаясь запутать жандармов. Даже запершись в своей комнате, он всю ночь прислушивался к шагам на лестнице, к каждому шороху за дверью. Но его никто не преследовал.
До самого утра его мысли были заняты Игорем. Успел ли он убежать от жандармов?
Егор ещё не знал, что Игорь и не пытался бежать. Он пожертвовал своей свободой, дав шанс скрыться ему. Оттого-то у Егора так щемило сердце. Плохие предчувствия подсказывали правду. И подойдя поутру к дому Игоря, Егор почувствовал необъяснимое волнение. С ускоренной частотой забилось сердце. Войдя в комнату, он увидел опечаленную Тоньку, безвольно повесившую голову над детской люлькой, а за столом не менее печальных Ваську и Архипа с Марком Вацлавичем. Они и рассказали Егору об аресте Игоря.
− Я не понимаю, как там оказались жандармы? − спрашивала Тонька. − Ведь кроме нас о встрече никто не знал.
− Скорее всего это случайность, − размышлял Марк Вацлавич. − Попались по глупости.
Но Егор был согласен с Тонькой: слишком целенаправленно искали жандармы, чтобы всё это оказалось случайностью. Но спросил он только об одном:
− И что теперь с ним станет?
− Оснований для жандармов, к сожалению, предостаточно, − ответил Марк Вацлавич. − Это и противоправительственные речи, и связь с преступным, по их мнению, подпольем. И взяли его с поличным.
− Игорю грозит каторга, если не хуже, − добавил Архип. − Да ещё притом, что однажды он уже был судим.
− А он тепереча нас не сдаст? − неожиданно спросил озадаченный Васька.
− Да как ты смеешь говорить такое?! − вступился за Игоря Егор. − Он знаешь какой? Он не то, что другие! Он погибнет, а друзей не выдаст!
− Тише, тише! − остановил Егора Марк Вацлавич. − Сейчас не время для ссор. А как следователи умеют признания выбивать – это известная история. Но мы поможем Игорю, и товарищи нас поддержат. Через пару месяцев мы организуем ему побег. Вытащить Игоря из тюрьмы до суда будет проблематично, а вот выдернуть с этапа значительно легче.
− Но как? – вкрадчиво заглянул в глаза Садилеку Егор.
− Ничего, кого надо подкупим, − ответил Архип. − К тому же не забывай, наши товарищи есть и среди конвоиров.
− Господи, но куда же ему бежать? − вытерла слезы Тонька.
− Россия большая! – постучал пальцами по столу Марк Вацлавич и добавил: − Но вы не хуже меня знаете, где ему скрыться.
− В Богоявленском? − догадался Васька.
− А что? Это идея! − согласился Архип. − Мы спрячем Игоря под носом у жандармов. Он спокойно переждёт в Богоявленском, покуда мы не справим ему новые документы. К счастью, последние месяцы он так же жил по поддельным, поэтому найти его станет затруднительно.
− Мне там появляться нельзя, − сказал Марк Вацлавич и, обратившись к Ваське с Егором, добавил: − Но вы, а главным образом, ты, Егор, сможете помочь. Пойми, Василий может попасть под подозрение, но ты – нет.
Егора страшно мучила совесть. В аресте Игоря он винил себя. Ведь, в сущности, если бы он не зазевался на «шухере», им удалось бы скрыться. И пострадал Игорь, защищая его, отвлёк внимание жандармов на себя, чтобы не задержали Егора.
− Я согласен! − твердо заявил Егор. − Я всё сделаю, можете не беспокоиться!
Глава 46
− Ты знаешь, Андрей, в каждом письме папа пишет, как сильно волнуется за Егора.
− Право, это вздор! Я считаю, что поводов для волнения нет.
Ксюша и Андрей шли вдоль Екатерининского канала. Было воскресенье, и они направлялись с визитом к Михаэлю и Марте Нейгон. Ксюша и Андрей любили этот дом: гостеприимный, открытый, где проводились кавалькады, маскарады, а после воскресного обеда они все вместе пили кофе в большой гостиной.
За год жизни в Петербурге Ксюша стала весьма популярна в столичном обществе. За ней, юной, очаровательной все ухаживали, на неё даже собирали званые вечера в доме Нейгон. И всей этой богемной жизнью Ксюша была заворожена, ведь даже первый её бал случился не в Воронежском дворянском собрании, как у старшей сестры Веры, а в блестящем Петербурге. И весь этот свет, мишура, карнавальные маски, ананасы в шампанском сильнее самого крепкого вина кружили ей голову. Прежняя наивная, восторженная девушка теперь едва ли узнавалась в Ксюше.
А Алексей Валерьевич будто и не замечал этих перемен в своей юной супруге. Они его не настораживали. Потому он с гордостью и восхищением наблюдал за ней со стороны, продолжая пополнять гардероб любимой, шкатулки с драгоценностями, менять экипажи и обрастать долгами. И уверенный в порядочности и нравственной чистоте своей Ксенюшки, запросто отпускал её на балы и званые вечера в сопровождении Марты Нейгон или брата Андрея. Так было и сейчас.
Во время обеда, за которым собралась вся семья Нейгон и Ксюша с Андреем, она, уже считавшая себя опытной светской дамой, с некоторой ностальгией наблюдала за Натали. Вот ещё совсем недавно и за ней так же неотступно следовала надоевшая гувернантка, которая строго следила за правильными манерами своей воспитанницы. Чтобы между переменами блюд клала она кончики пальцев на край стола и сидела очень прямо, а если кто-то из детей забывал, то им немедленно напоминали об этом: «Ксения, держите спину» или «Андрей, снимите локти со стола», и стулья в их доме были такими же высокими и неудобными. И так же, как Натали сейчас, они не имели права принимать участие в беседе, им разрешалось только ответить на заданные вопросы.
А вот такие благородные юноши, как Андрей, за одним столом с Ксюшей оказывались редко, а если и оказывались, то не сводили глаз с красавицы Веры. А Ксюше так хотелось, чтобы с неё. Поэтому она заметила, с каким любопытством поглядывает Натали на Андрея, повзрослевшего и возмужавшего. Как трогательна она была в эти секунды и обворожительна. И Ксюша вдруг почувствовала, что над их судьбами формируется какая-то скучная, приторная определённость, и про себя подумала: «Да, верно это очень скучно, когда судьба предрешена едва ли не с самого рождения. И когда в ней не остается места для этого чуда случайной, судьбоносной встречи».
Но Андрей ничего этого не замечал, все его мысли сейчас были сосредоточены исключительно на выпускных экзаменах своего Павловского военного училища. Ведь к 1914 году четверть состава наличных офицеров Генерального штаба состояла из бывших «павловцев». И Андрей, абсолютный отличник по тактике, военной истории, артиллерии, военной топографии, законоведению, военной администрации, закону Божиему, механике, химии, русскому, французскому, немецкому языкам, уже видел себя в составе Генерального штаба. Но уже совсем скоро случится событие, которое едва ли не поставит крест не только на всей военной карьере молодого князя Сенявина, но и на всей его жизни.
Событию этому суждено было произойти жарким летним днём, когда учащиеся последнего курса Павловского военного училища выехали в лагеря в Красное село.
Мальчишки-юнкера после занятий почти всё свободное время проводили за игрой в карты. Покер, бридж, споры о лучших полководцах, песни под гитару, рассказы о тонких пальчиках и румянце молоденьких барышень.
− Мадера, господа! − прокричал, как вихрь, ворвавшийся в казарму юнкер Исаев.
− Тише, Исаев! Вы нас всех погубите! И где вы только её достаете? − отозвались юнкера.
− Исаев может всё! − ответил молодой прохвост без ложной скромности.
− Разве что отвечать за свои слова ещё не в состоянии, − ответил ему Андрей, державшийся несколько поодаль от своих товарищей и наигрывающий на гитаре старинный романс.
− Князь? Договаривайте же до конца! − вспыхнул Исаев.
Между двумя этими юнкерами все два года учебы существовала неприязнь. Андрею не нравилась наглость и постоянная задиристость Исаева, того же в свою очередь злила родовитость и успехи в учёбе молодого князя. От этого каждое замечание в адрес друг друга непременно вызывало в юнкерах вспышку негодования.
− Вы проигрались третьего дня, Исаев. На кону стояла песня, − ответил Андрей.
− И в самом деле, Исаев! Сенявин прав! − отозвались другие юнкера.
− Хорошо-хорошо, господа! Я и не думал отказываться, − усмехнулся юнкер Исаев. − Песня, и приступим к мадере, − добавил он. − Князь, специально для вас. Гимн!
Исаев встал на стул, чтобы быть как можно выше. С прищуром и наглой ухмылкой взглянул на Андрея и, хорошо зная его родовую, фанатичную преданность царю, запел:
Боже, Царя возьми,
Нам он не нужен,
В лоб он контужен японцами.
От такой неслыханной дерзости, грозившей арестом, замерли, раскрыв рты, все юнкера. Вечерами в казарме они часто спорили о Русско-японской войне. Исаев всегда злорадно высмеивал её неудачные итоги, но это уже переходило все мыслимые границы. И услышав этот «гимн», кто-то из мальчишек лихорадочно перекрестился, кто-то бросился к дверям проверить, не услышал ли кто-нибудь его случайно. Но только Андрей, худощавый и невысокий, бросился на Исаева, как леопард на добычу.
− Остановитесь, господа! − кинулись разнимать их товарищи.
− Вы сумасшедший, князь! − засмеялся Исаев, обнажив окровавленные зубы.
− Я вызываю вас! − бросил в ответ Андрей.
И как ни пытались убедить их товарищи в опасности этой затеи, было решено стреляться.
− Чёрт возьми, что за варварство? Что за прошлый век эта дуэль? И откуда только этот дьявол Исаев достал пистолеты? − говорили одни «павловцы».
− Как? Господа, вы не слышали разве? − отвечали им другие. − Ходят упорные слухи, будто старший брат Исаева состоит в боевом отряде РСДРП, а у них оружия побольше, нежели у всего нашего полка.
− Не может быть?
− Глупости!
− Клевета!
Но как бы там ни было, а оружие было готово, дата назначена, и секунданты выбраны. И схватка бы состоялась, если бы не чей-то малодушный донос. Так известие о готовящейся дуэли дошло до начальника училища генерал-майора Ивана Ивановича Вальберга.
Все зачинщики были взяты под стражу. Но что с ними делать, никто не знал. Придать событие огласке было смерти подобно. По Петербургу и без того поползли слухи о скандале в одном из главных военных училищ страны, а дойди они до императора – не сносить тогда головы и самому генерал-майору, но и не отреагировать вовсе также являлось невозможным. Не один день руководители училища, держась за сердце, пили капли, пока на пороге кабинета начальника училища не появился Михаэль Нейгон.
Вальберг и Нейгон говорили во всех смыслах на одном языке. Давний приятель Ивана Ивановича Михаэль Федорович всегда относился к нему с симпатией и желал только добра, но ещё больше добра он желал Андрею.
Так, за один час дуэль превратилась в драку, из четырехсот юнкеров выявлено шесть свидетелей и четыре участника. И невзирая на то, что стараниями полковника Нейгона участь всех десятерых заметно скрасилась, чудес при выпуске курса ждать не приходилось.
С тоской смотрели они на своих товарищей, получивших при выпуске 1-й разряд, которые имели в среднем не менее восьми баллов и в знании строевой службы не менее десяти. Они выпускались в части армейской пехоты подпоручиками с одним годом старшинства, а лучшие из них прикомандировывались к гвардии. И Андрей, являвшийся одним из лучших учеников, в один миг потерял гвардию, потерял 1-й разряд, потерял звание подпоручика.
Шесть свидетелей произошедшего инцидента были понижены до 2-го разряда. Они выпустились из училища без старшинства в самые отдаленные полки. Так, друзья Андрея, молодые выпускники-павловцы были прикомандированы в 1-й Туркестанский стрелковый батальон, Уральский казачий полк, 1-й Оренбургский казачий полк, 42-й Сибирский стрелковый полк, 34-й Енисейский пехотный полк, Забайкальское казачье войско.
Участь же самого Андрея оставалась туманной. Покидать стены училища ему было строжайше запрещено. Ему оставалось только молиться.
Позже Андрей узнал, что два секунданта получили 3-й разряд – не удовлетворявший условиям 2-го разряда, перевелись унтер-офицерами в 24-й Симбирский пехотный полк и 1-й Кавказский горный артиллерийский дивизион.
Самым страшным для Андрея являлось быть признанным негодным к военной службе. Именно с такой формулировкой выпустился зачинщик этого скандала Исаев. Ему был присвоен гражданский XIV класс, и Андрей понимал: самого его ждёт тот же исход в лучшем случае с XII классом.
− Нет, лучше в петлю! − схватился за голову Андрей. − Я не переживу такого позора. А отец? Что будет с ним, когда он узнает? Я не могу, не могу так его огорчить. Я не могу так опозорить нашу фамилию. Я не достоин, не достоин своих великих предков. Боже, что угодно – рядовым на самую отдалённую заставу, но только не это!
− Сенявин Андрей Петрович! – услышав своё имя, он закрыл глаза, а сердце заколотилось часто-часто. − Присвоен 3-й разряд и чин младшего унтер-офицера с правом производства в подпоручики не ранее, чем через пять месяцев воинской службы.
− Младший унтер-офицер князь Андрей Петрович Сенявин переводится в Волынский лейб-гвардии пехотный полк. Место дислокации – город Варшава.
Услышав эти слова, Андрей не поверил своим ушам. Не придумал ли он себе это, не послышалось ли ему. И Андрей с облегчением подумал про себя: «Господи, благодарю!»
− Я подвёл вас, Михаэль Федорович, − с грустью сказал он после выпуска. − Вы так много сделали для меня.
− Андрей, я люблю тебя как сына! − ответил Михаэль. − Но я прошу тебя ответить мне только на один вопрос: случись то же самое сейчас, как бы ты повёл себя?
− Так же! − не думая, уверенно сказал Андрей.
− Нет, Андрей, не подвёл! − одобрительно похлопал Михаэль Андрея по плечу. − Не подведёшь и в будущем! Я уверен в тебе, потому и помог. Ты станешь достойнейшим русским офицером! И твой путь – путь чести!
− Но как сказать обо всём случившимся отцу? Поймёт ли он меня?
− О, мой мальчик, будь спокоен, этот поступок он оценит.
И Михаэль оказался прав, ибо не было для русского дворянина, для русского офицера ничего более священного, чем долг перед царем и отечеством, честь и достоинство.
− Но как вы узнали об этой несостоявшейся дуэли? − спросил Андрей наконец.
И Андрей узнал, что это Ксюша спасла его. На одном из аристократических балов и до неё дошли слухи о скандале в элитном Павловском училище. И услышав имя брата как об одном из дуэлянтов, Ксюше сделалось дурно.
− Господи, как же это? Ах, что же теперь с ним станет? − сжала виски она.
И как на грех Алексей Валерьевич был в это время со своим эскадроном за городом на учениях. Но Ксюша сумела не поддаться панике и, взяв себя в руки, бросилась за помощью к Михаэлю.
И вот теперь, когда всё относительно благополучно разрешилось, они шли, не торопясь, по Летнему саду и почти не разговаривали. Над ними воцарилась такая тишина, что было слышно, как очаровательно шуршит нижняя юбка Ксюшиного платья. И каким символичным казалось их шествие сейчас, после этой едва не состоявшейся дуэли, способной погубить Андрея. Ведь они и по жизни всегда шли вместе, белокурые, сероглазые, благородные. Между Андреем и Ксюшей была настолько сильная родственная связь, словно они связаны одной невидимой пуповиной. И, безусловно, они, не задумываясь, пожертвовали бы своими жизнями ради друг друга.
А из-за горевшего торфа по болотам вокруг Санкт-Петербурга в воздухе пахло гарью и непонятной тревогой. И какой-то старик с тоской в голосе сказал:
− Не к добру это!
