Борис Яковлевич Алексин
Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том 1
Глава седьмая
К 10 ноября дорогу на новое место закончили, можно было переезжать. Поскольку операционно-перевязочный блок медсанбата оставался на месте, и требовалось только переоборудовать его внутри (поставить столы, перевезти инструмент и необходимые медикаменты), то с этого и начали. Первыми же машинами перевезли палатку ДПМ для сортировки и некоторую часть мягкого инвентаря для госпитальных палат.
Конечно, вместе со всем этим с первым же рейсом на готовое место переехал начальник госпиталя и основной персонал операционно-перевязочного отделения. На старом месте пока оставались врачи Минаева и Феофанова, которые должны были передать нетранспортабельных раненых госпиталю Перова, остающемуся на месте, которому, кстати сказать, достались и не подлежащие транспортировке палатки. Медсанбат оставлял в наследство 12 раненых, тоже нетранспортабельных. Приём и организацию их лечения Борис поручил доктору Батюшкову, которого, как и начальника сортировочного отделения Калинову, перевёз этим же первым рейсом. Одновременно на новое место перевезли большую часть санитаров и выздоравливающих. Предстояло собрать оставленные медсанбатом деревянные щитовые дома, санпропускник и поставить привезённые палатки.
Таким образом, к вечеру 10 ноября на новом месте сосредоточилось около полутораста человек – больше, чем осталось на прежнем месте. Пришлось перевезти две из трёх полковых кухонь и заняться строительством пищеблоков.
По распоряжению начсанарма, Чистович с группой врачей и медсестёр, входящих в подразделение АРМУ, отзывался в распоряжение санотдела армии, и это сильно обеспокоило Бориса: как известно, операции на черепе ему самому раньше делать не приходилось, доктор Минаева тоже от них отказывалась. Единственный врач, который под руководством Чистовича работал как нейрохирург, была молоденькая Феофанова, и, откровенно говоря, Алёшкин не особенно полагался на её умение и опыт. Впоследствии оказалось, что он ошибся, и Феофанова отлично справлялась с довольно сложными операциями на черепе, необходимыми в условиях хирургического полевого госпиталя. В особенно сложных случаях раненые без обработки отправлялись во фронтовые госпитали. Между прочим, так делалось и раньше.
Знаменитый автобус ЗИС-16, самый громоздкий и самый старый, решено было не гонять по опасной дороге. Если бы он провалился на самодельной лежнёвке, то иначе как трактором его вытащить бы не удалось, и госпиталь оказался бы закупорен на своих холмах. В тот год осень затянулась, настоящих морозов всё ещё не было, и после того, как по отремонтированной лежнёвке транспорт медсанбата сделал не один рейс, вывозя своё имущество, гружёные машины госпиталя проезжали с большим трудом.
12 ноября, когда почти весь персонал и три четверти имущества госпиталя уже оказалось на новом месте, Алёшкин, явившись к начсанарму Склярову, доложил о завершении передислокации и готовности к приёму раненых. В санотделе ему сообщили новость, которая его несколько обескуражила. Во-первых, так как его госпиталь оказался самым ближайшим квалифицированным медицинским учреждением у передовой, а большинство медсанбатов в данный момент находились в полусвёрнутом состоянии, то не исключена возможность поступления к нему раненых прямо из полковых медпунктов. Следовательно, госпиталю придётся взять на себя функции медсанбата. Во-вторых, в связи с тем, что по решению Военного совета армии началась передислокация эвакопункта, в течение двух-трёх недель эвакуация раненых из госпиталя производиться не будет.
Сначала это второе известие не очень огорчило Алёшкина: последние дни в госпиталь поступало всего шесть-восемь человек в сутки, часть из них оказывались легкоранеными, а для них уже были созданы все условия, кроме того, они пополняли команду выздоравливающих и, следовательно, помогали персоналу. Но начсанарм заявил, что в самое ближайшее время ожидается усиление боевых действий на всём участке фронта, отделяющем коридор с железнодорожной веткой от остальной части территории Ленинградской области, занятой немцами. Эти бои местного значения ожидались довольно масштабными, естественно, потери будут большими. Госпиталь должен будет принимать раненых почти из всех соединений, входящих в состав армии. По расчётам санотдела, для того, чтобы справиться с этой задачей, ёмкость госпиталя вместо штатных двухсот коек следовало увеличить, по крайней мере, до восьмисот. Расширение необходимо было проводить одновременно с приёмом и обработкой большого ежесуточного поступления.
Алёшкин, вернувшись домой, как всегда делал в затруднительных случаях, собрал своих ближайших помощников и вместе с ними стал подсчитывать возможности госпиталя. К этому моменту госпиталь уже мог разместить до четырёхсот раненых, значит, следовало увеличить его ёмкость вдвое. Развернув две палатки ДПМ, находившиеся в резерве, и закончив установку оставленных медсанбатом щитовых сооружений, можно было поставить около двухсот коек. Не хватало ещё двухсот, для этого решили построить барак-полуземлянку. Нужны были новые площадки, тех, которые остались после медсанбата, не хватало. Пришлось вырубить некоторое количество больших деревьев, что в какой-то степени нарушало маскировку, но в то же время, эти вырубки помогли обеспечить лесоматериалом новое строительство. По предложению одного из санитаров (плотника), строили не из целых брёвен, а из плах. Он научил своих помощников, как при помощи клиньев колоть вдоль еловые брёвна, и это позволило сократить потребность в лесе в два раза.
С 18 ноября 1943 года в госпиталь начали прибывать первые раненые. Число поступавших было не очень велико – в среднем в день не более 50 человек, но они все требовали хирургической обработки, операций и, главное, предварительной грамотной сортировки. К сожалению, врач Калинова с первых же дней с этой работой не справилась, пришлось поручить сортировку доктору Батюшкову. Он, в прошлом терапевт, в предыдущий период работы госпиталя с таким разнообразным контингентом раненых дела не имел, Сангородского в госпитале не было, и поэтому сортировкой часто приходилось заниматься самому Алёшкину. Работал он и в операционно-перевязочном блоке. Естественно, что значительную часть управления работой госпиталя пришлось передоверить начхозу, капитану Захарову. К чести последнего, он с этой работой справился хорошо. Помещения, необходимые госпиталю – барак для раненых, жильё для медперсонала, хозяйственные постройки, склады и т. п. строились быстро и достаточно хорошо. Кроме того, зима наконец-таки взяла свои права, и к 1 декабря Захаров с помощником нашли одну из старых лесных дорог, которой, очевидно, раньше пользовались зимой жители этого района. Они убедились, опробовав её, что теперь, после наступления морозов, она вполне годилась к эксплуатации и требовала только своевременной чистки снега на открытых местах. Кстати сказать, и лежнёвка на спаянном морозом болоте стала тоже более прочной.
Вадим Константинович Павловский, умело используя своих помощников, коммунистов и комсомольцев, организовал хорошее политобеспечение работы госпиталя. Наладив постоянную связь с политотделом армии, они регулярно сообщали сводки Информбюро, обеспечивали нормальную работу почты. Хотя, даже до Москвы, почта шла довольно долгим, кружным путём (через Тихвин), но письма доставлялись регулярно. Раз в месяц Борис писал домой, так же, а иногда и чаще, получал письма и из дому.
В отношениях с Катей Шуйской, несмотря на то, что на новом месте они продолжали жить в одном домике (теперь это считалось само собой разумеющимся), и по существу, вели себя, как муж и жена, к семье друг друга они оставались равнодушны. Катя получала письма из дома от родителей, сестры, подруг и знакомых, и Борис ни разу не поинтересовался ни содержанием этих писем, ни её ответами. Он потребовал –она молчаливо согласилась не читать писем жены и его ответов домой., а в них он продолжал уверять свою далёкую Катюшу в любви к ней и детям, он так искренне чувствовал. Борис рассказывал о той большой работе, которую ему приходилось делать, и не сознавался, что при всей своей действительной занятости (16–18 часов в сутки) он всё-таки находил время для встреч с молодой и в то время желанной подругой.
Но, видно, женское сердце так устроено: оно чувствует, когда у любимого есть кто-то другой. В письмах жены очень часто Борис улавливал какой-то скрытый, невысказанный упрёк.
Неизвестно, что чувствовала Катя Шуйская. Она своих переживаний не показывала, продолжала относиться к Борису заботливо, нежно. Их встречи были горячими и страстными. Так вот и жил Алёшкин какой-то двойной и, прямо скажем, не совсем порядочной жизнью – постоянными воспоминаниями о любимой жене и маленьких дочках и постоянными встречами с другой женщиной. Он понимал, что это «счастье» аморально, непрочно, но оно стало для него совершенно необходимым, так как давало разрядку в напряжённой, сверхтяжёлой работе. Он завидовал таким людям, как Минаева и Батюшков, открыто живших друг с другом, не обращавших внимания ни на какие пересуды, хотя и у них были свои семьи. Он так не мог.
Борис заметил и поразился тому, что все врачи госпиталя работали достаточно добросовестно, но строго по регламенту и как-то механически. Такого энтузиазма, такой безответной отдачи делу, как это было в медсанбате у Сангородского, Прокофьевой, Бегинсона, Картавцева и других медиков, да и у него самого, здесь не чувствовалось. Пожалуй, горение на своей работе здесь присутствовало только у Павловского, Захарова, да начальника аптеки Иванченко. Как бы то ни было, госпиталь со своей задачей справлялся, посетившие его начсанарм Скляров и армейский хирург Брюлин остались довольны. В приказе по армии многим работникам госпиталя, в том числе и начальнику, была объявлена благодарность.
Но сами эти работники в течение месяца с лишним так были загружены, что не замечали ничего, что происходило вокруг. Как-то между прочим воспринимались сведения о скоплении каких-то крупных воинских соединений в районе коридора, откреплении передовых частей армии. Поэтому ураганный артиллерийский огонь по всему фронту для всех оказался совершенно неожиданным, это случилось 14 января 1944 года.
Павловский получил сообщение из политотдела армии, что Ленинградский и Волховский фронты одновременно начали наступление для полного освобождения Ленинграда от блокады. В этот день 2-я ударная армия под командованием генерала Федюнинского, войска, сосредоточенные на Ораниенбаумском направлении, войска 8-й армии, находившиеся на южном участке блокадного коридора, после мощной артиллерийской подготовки прорвали оборону противника и совместно с 42-й, 67-й и другими армиями успешно продвигались в направлении Пущино, Красноводска, Ропши, а 8-я армия – в направлении Мги и Тосно.
Эти удары подготавливались так тщательно и скрытно, что уже через три дня с начала наступления, после прорыва и второй оборонительной линии фашистов, большая часть немецких войск в районе Ропши, где фашисты потеряли только убитыми до 20 тысяч солдат и офицеров и огромное количество военной техники, оказалась под угрозой окружения. Так как одновременно со 2-й ударной армией в районе Новгорода начала успешное наступление 59-я армия, то фашисты, боясь окружения крупных группировок войск, занимавших Тосну и Мгу, начали поспешное отступление. Следствием этого явилось то, что 8-я армия, имевшая целью захват этих крупнейших железнодорожных узлов, взяла их почти без боя и, следовательно, почти без потерь. Её роль свелась к быстрейшему преследованию отступавшего противника. Благодаря этому раненых в 27-й госпиталь почти не поступало.
К 27 января 1944 года войска Ленинградского и Волховского фронтов, взломав оборону противника на протяжении пятисот километров, продвинулись в глубину до ста километров, освободив крупные железнодорожные узлы на Октябрьской железной дороге: города Красное Село, Ропшу, Урицк, Пущино, Павлов, Гатчину, Мгу и более семисот других населённых пунктов. 27-й полевой госпиталь сразу же оказался в глубоком тылу. Если каких-нибудь пару недель тому назад госпиталь находился от передовой на расстоянии всего пять-шесть километров, то теперь бои шли в 80–100 километрах, и даже артиллерийской стрельбы не было слышно.
В этот день в госпиталь неожиданно прибыл целый транспорт автобусов фронтовой госпитальной базы, он забрал всех транспортабельных раненых. Прибывшая на двух автобусах передовая бригада одного из фронтовых эвакогоспиталей по специальному акту приняла всех нетранспортабельных, их оставалось около 150 человек. Одновременно с автобусами пришёл и приказ о срочной передислокации хирургического полевого госпиталя № 27 на станцию Мга, где он должен был развернуться. Переезд предлагалось осуществлять своими средствами, срок давали три дня.
От станции Назия, где находился госпиталь, до станции Мга было всего 18 километров, но стоял январь, дороги были заметены снегом и, хотя все болота основательно промёрзли и свободно удерживали такую громоздкую колымагу, как ЗИС-16, преодолеть это небольшое расстояние было непросто. Кроме того, по намеченному пути следования прошла значительная часть войск и техники, вследствие чего сухой снег был перемешан на глубину почти полметра, и ехавшим в машинах приходилось чуть ли не через каждые полкилометра вылезать и лопатами расчищать дорогу. Поэтому само продвижение машин было сравнимо с движением в глубоком вязком песке, для чего требовалась вторая, и даже первая скорость. Таким образом, эти 18 километров преодолевали в течение шести часов, а ведь ещё нужно было найти место, где развернуть госпиталь.
Предполагалось его поставить в лесу, южнее станции Мга – так, по крайней мере, рассудили Алёшкин, Павловский и Захаров после короткого предварительного совещания. Для того, чтобы обеспечить более быстрое оказание помощи раненым, первым рейсом вывезли сортировку, операционно-перевязочный блок (деревянную малую операционную заменила новая палатка ДПМ) и одну госпитальную палатку. Этим же рейсом переправили весь необходимый медицинский персонал с минимальным числом санитаров. Большая их часть на старом месте свёртывала оставшиеся палатки, разбирала домики и готовила к погрузке хозяйственное имущество.
После предварительных расчётов Алёшкин с начхозом полагали, что за три дня они смогут своим транспортом перевезти основное имущество госпиталя. С первым рейсом выехали начальник госпиталя и замполит, Захаров руководил подготовкой к передислокации остававшегося имущества. Прибывшие представители эвакогоспиталя не согласились поменяться палатками, поэтому пришлось переносить всех нетранспортабельных в деревянный барак, а остальные помещения свернуть и разобрать.
Однако все расчёты пошли прахом, как только первый эшелон госпиталя очутился в дороге. Как уже говорилось, дорога оказалась настолько трудной, а ехавший в машинах медперсонал (в основном женщины –врачи и медсёстры) так быстро выбивался из сил во время расчистки пути, что короткая в сущности дорога отняла целых шесть часов, а ведь предстояло вернуться обратно, причём на этот раз ночью.
Таких поездок предстояло совершить не менее восьми. Кроме того, нужно было развёртываться, поэтому больше чем одного санитара вместе с шофёром в каждой машине посылать не получалось.
Обо всём этом думал Алёшкин, подъезжая к станции Мга, и представлял себе, какие трудности встретятся в дальнейших рейсах, и, главное, при эвакуации раненых. Он уже заранее решил отказаться от перевозки целого ряда строений: жилых, хозяйственных и даже своей гордости – санпропускника. Но, едва первая машина въехала в то, что когда-то носило название города Мга, и все увидели вместо домов только закопчённые трубы и развалины, как их встретил на «эмке» начальник орготделения санотдела армии подполковник медслужбы Богословский. Он остановил первую машину, в которой ехал Борис, и сообщил, что госпиталю приказано грузиться в эшелон, который уже стоит на путях, и следовать железной дорогой до станции Крестцы; там разгрузиться, а далее своим ходом дойти до района посёлка Белая Гора, где следует развернуться в прилегающем к северной окраине посёлка лесу и начать приём раненых. Погрузка должна быть закончена к 30 января, переезд на новое место передислокации – к 3 февраля, а с 4 февраля ожидать поступления раненых.
После получения этого приказания колонна машин госпиталя повернулась к станции. Здание вокзала было полностью разрушено, большинство путей взорвано, а рельсы уродливо покорёжены. Уже потом Алёшкин узнал, что немцы, уходя, кроме взрывов зданий и путей, к последнему паровозу прикрепляли стальными тросами специальные приспособления, которые ломали шпалы и корёжили рельсы.
Однако наступление наших войск проходило настолько стремительно, а поднявшаяся среди немцев паника была настолько сильной, что убегавшие последними фашисты второпях не успели повредить основной путь. На нём в тот момент и стояло несколько теплушек, предназначенных для передислокации госпиталя. Это сообщил комендант станции, находившийся в другой теплушке, исполнявшей роль вокзала. Алёшкин ответил, что его госпиталь начинает прибывать, и к 30 января погрузку планируется завершить.
Мела метель. Хотя это затрудняло работы по переезду и погрузке, но зато спасало от налётов немецкой авиации. Как ни трудна была дорога, но к 31 января в теплушки погрузили не только людей, инструменты, медикаменты, продовольствие, палатки, носилки и так называемые вагонки, устанавливаемые в палатках, но даже и некоторые разборные щитовые дома. В последний день к теплушкам прицепили четыре платформы, на которые с большим трудом удалось погрузить и автомашины. Все эстакады на станции были разрушены, и для погрузки машин пришлось сооружать из брёвен и шпал нечто вроде наклонных мостков и вручную закатывать машины на платформу. Такая работа требовала больших усилий, и к её выполнению, также, впрочем, как и к остальной погрузке, привлекались все медработники госпиталя, независимо от пола, возраста и занимаемой должности.
Положение осложнялось ещё и тем, что всех выздоравливающих, которые часто оказывались довольно внушительным физическим подспорьем, пришлось оставить на прежнем месте, везти их с собой было категорически запрещено.
При всех трудностях 31 января 1944 года погрузку удалось закончить. Ночью откуда-то появилась паровая «овечка». 1 февраля 1944 года госпиталь № 27 уже разгружался на станции Крестцы Новгородской области. Далее в сторону Новгорода железнодорожные пути были совершенно разрушены, предстояло двигаться своим ходом, а нужный район от станции находился почти в 120 километрах. К счастью, дорога была достаточно хорошо укатана и расчищена. Это была единственная дорога, связывавшая фронт с железнодорожной станцией снабжения, и фронтовые сапёры поддерживали её в хорошем состоянии.
Так как в полученном приказе говорилось ясно, что на новом месте сразу же предстоит принимать раненых, то первый эшелон сформировали вновь по тому же принципу, чтобы сразу же по развёртывании первых палаток приступить к работе. Полагали, что, поскольку впереди, вслед за наступающими частями теперь двигаются медсанбаты, а убегающие немцы не в состоянии наносить нашим серьёзных потерь, госпиталь будет работать по своему профилю.
Как и в прошлый раз, в первом эшелоне, руководимом Алёшкиным, следовали сортировка, операционно-перевязочный блок, две палатки ДПМ и одна ППМ, аптека, эвакопалатка и пищеблок. Эти части госпиталя также, как и персонал, необходимый для их обслуживания, заняли весь имевшийся транспорт, поэтому ни жилья для персонала, ни хозяйственных складов взять с собой не удалось. Рассчитывали, что их привезут следующими рейсами, которых предполагалось сделать не меньше трёх.
Снежная дорога не позволяла развивать скорость более 20–25 километров в час, и 120 километров, отделявших станцию Крестцы от посёлка Белая Гора (место назначения госпиталя), первый эшелон сумел преодолеть за восемь часов. Продвижению мешали встречные машины с ранеными, грузовики, следующие за боеприпасами и продовольствием, обгонявшие колону госпиталя танки и артиллерия. Часто дорога так сужалась, что двум транспортным средствам разъехаться было невозможно, а свернув с дороги, машина проваливалась в мягкий снег, достигавший глубины более метра. В результате своими силами выбраться не могли, во избежание этого приходилось много раз останавливаться и пережидать встречные или обгоняющие машины на более широком участке, на специально расчищенных разъездах.
Особенно тяжело пришлось на последних километрах дороги, тут следовало с основной магистрали свернуть и проехать около двух километров по ответвлению, которое когда-то прокладывалось немцами к Белой Горе. По этой дороге, видимо, вдогонку немецкой колонне, прошли наши танки. Они размесили снег, раздавили немецкие машины, которые успели догнать, и теперь транспорту госпиталя приходилось преодолевать препятствия в виде обломков машин, трупов фашистов и месива из снега и грязи.
Посёлок Белая Гора был полностью уничтожен немцами. Проехав оставшиеся от него развалины, колонна госпиталя очутилась в густом лесу, который определялся как район его дислокации. Алёшкин и Захаров по пояс в снегу около получаса выбирали подходящий участок. Когда его нашли, то оказалось, что выбранное место находится метрах в 150 от той дороги, на которой остановилась колонна первого эшелона.
Попытка пробиться к намеченному месту своими силами даже автомашине ЗИС-5 не удалась, а о том, чтобы проехать на полуторках, «санитарках» или автобусах, нечего было и думать. Пришлось всем врачам, медсёстрам, дружинницам и санитарам браться за лопаты, хорошо, что ими запаслись на станции Крестцы. Предприимчивый Захаров выменял их на какие-то продукты у роты сапёров. В основном это были большие деревянные лопаты, но они-то как раз и оказались самыми полезными орудиями.
Потребовалось около пяти часов, пока удалось прокопать достаточно широкую дорогу до участка, намеченного к размещению госпиталя. К концу почти все валились с ног от усталости, и, наскоро поев какой-то похлёбки, сваренной в походной кухне, люди заснули как убитые. Конечно, в автобусах места для всех не хватило, их отдали для ночлега женщинам и пожилым врачам, а всех остальных разместились или под машинами, или в наскоро сооружённых из еловых веток шалашах.
Костры разводить не решились. Стояла поздняя ночь. Погода, до этого пасмурная, хотя и без снега, прояснилась, и огонь мог легко привлечь фашистские самолёты, которые временами гудели где-то высоко в небе. Они держались там недолго, обстреливаемые откуда-то со стороны Крестцов зенитной артиллерией. По всей вероятности, это были разведчики, выяснявшие положение на станции Крестцы и в соседних местах, чтобы с наступлением утра направить туда бомбардировщики, что и произошло на следующий день.
Игнатьич успел соорудить шалаш, в котором они ночевали вместе с Борисом и Джеком, втроём, подостлав меховое одеяло.
Алёшкин не принимал участия в расчистке дороги, он в это время вместе с Захаровым и начальником сортировки врачом Батюшковым намечал расстановку палаток госпиталя. Лес, в котором они находились, состоял главным образом из высоких старых елей и берёз. Для каждой палатки требовалось, помимо расчистки от снега, вырубить несколько деревьев. Важно было так расставить палатки, чтобы их связывали между собой недлинные тропинки, и в то же время, чтобы вырубить как можно меньше крупных деревьев.
Хорошо, что Борису до этого уже много раз приходилось передислоцироваться со своим медсанбатом, и он научился хорошо ориентироваться в этом деле. «Опыт – великая вещь!» – подумал он. Но тем не менее с разметкой мест они провозились также до глубокой ночи. Батюшков настолько устал и взмок от тяжёлой ходьбы по глубокому снегу, что, боясь за его здоровье, Борис отправил его ночевать в автобус ЗИС-16, который мог отапливаться.
Борис, как мы уже говорили, вместе с Игнатьичем и Джеком улеглись на меховое одеяло в шалаше, укрылись таким же одеялом и, поскольку все сильно устали (Борис – от тяжёлой ходьбы по глубокому снегу, Игнатьич – от постройки шалаша, а Джек – от того, что не отставал ни на шаг от своего хозяина), то прижавшись друг к другу, почти моментально заснули.
Кстати сказать, ещё при передислокации в район Назии санотдел армии выдал госпиталю 120 меховых одеял для укрывания раненых при эвакуации. Их взяли с первым эшелоном, и сейчас они очень пригодились.
Утром раньше всех встали повара, принялись готовить завтрак, варить кашу, кипятить чай. Затем поднялся Захаров и сразу же удивился беспечности начальника госпиталя и своей собственной, ведь никто из них не позаботился об охране. Все спали так, как будто находились где-то в глубоком тылу, а как было известно, немцы около Новгорода создали по рекам (Вишера, Волхов) и берегу озера Ильмень серьёзный узел обороны, и до этого узла от места нахождения госпиталя было всего каких-нибудь 15 километров. Кроме того, часть отступавших немцев рассеялась по лесам и бродила небольшими группами в пределах Новгородской области. Наткнувшись на неохраняемый лагерь госпиталя, они могли легко уничтожить беззаботно спавших в лесу. К счастью, всё обошлось благополучно.
С первыми же лучами солнца люди проснулись и после завтрака принялись за расчистку мест для палаток и их установку. Все работали с полной отдачей сил, в середине дня палатки уже стояли на отведённых местах. Часть санитаров занялась их маскировкой, другая отправилась в глубину леса на заготовку дров, а дружинницы, медсёстры и врачи оборудовали палатки и готовили инструменты.
Привезти с собой вагонку не удалось, поэтому носилки размещали на козлах в один ряд с каждой стороны палатки, брёвна для козел заготовили из деревьев, сваленных при расстановке палаток. Сёстры устанавливали на эти бревна носилки, застилали их меховыми одеялами и устраивали постели. Операционные сёстры во главе с Катей Шуйской, которая заменяла заболевшую Журкину, временно оставленную в Крестцах, оборудовали операционно-перевязочный блок, расставляли столы, раскладывали перевязочный материал и стерилизовали на примусах инструменты. Одним словом, работа кипела вовсю.
Гольдберг, по распоряжению Алёшкина, совместно с Лагунцовым готовил машины к обратному рейсу. Предполагали, что дня за три-четыре удастся перевезти всё имущество и людей. Выезд машин уже был подготовлен, как вдруг в расположение госпиталя въехала «эмка», и из неё вышел генерал медицинской службы в сопровождении адъютанта – майора, вооружённого автоматом. В этот момент Борис как раз давал последние наставления Гольдбергу об очерёдности доставки остававшегося в Крестцах груза и персонала.
Заметив прибывших, начальник госпиталя направился к ним. Он узнал генерала, это был начальник сануправления Волховского фронта, генерал-майор медицинской службы Песис. Подойдя, Борис отрапортовал, что первый эшелон хирургического полевого передвижного госпиталя № 27 прибыл на новое место дислокации, развернулся и не позднее, чем завтра с утра, то есть с 3 февраля 1944 года, будет готов к приёму раненых. Одновременно он доложил, что готовит к отправке свой транспорт за оставленным в Крестцах имуществом и людьми и полагает, что в течение четырёх дней всё будет перевезено своими силами. На это Песис сказал:
– Никуда ехать не надо. Если вы действительно с завтрашнего утра можете принимать раненых, то это очень хорошо. Все остальные госпитали отстали, ваш очень нужен. Нужен и ваш транспорт, им будете вывозить к себе раненых из медсанбатов. От вас их будут забирать машины полевого эвакопункта, который сейчас развёртывается в Крестцах. Поскольку вы пока единственный госпиталь, профиль его меняется, и, кроме раненых в череп, грудь и живот, вы будете принимать раненых с повреждением крупных суставов и конечностей.
Такое распоряжение начсанупра огорошило Алёшкина. Мало того, что основная часть персонала с обработкой таких раненых почти не знакома, так как около полутора лет занималась лечением ранений в грудь и голову, но ведь в госпитале не было совсем и гипса, а как без него обойтись, если речь идёт о травмах рук и ног? Да и, наконец, в первом эшелоне на тот момент находилось меньше половины личного состава, а обработка раненых в конечности, которых, кстати, бывает больше всего, отнимает очень много времени и людей. Всё это он высказал генералу.
Тот поморщился, но, не отменяя своего приказания, разрешил послать одну полуторку в Крестцы за гипсом, который следовало получить на разгружаемых там фронтовых складах. Кроме того, он предложил предупредить замполита Павловского, чтобы тот оставался в Крестцах до конца и отправлял людей и имущество госпиталя частями на попутном автотранспорте, идущем из эвакопункта и фронтовых складов.
Затем Песис осмотрел готовые помещения госпиталя. Он остался доволен, поблагодарил Алёшкина за оперативность, приказал передать благодарность всему личному составу, и, настаивая, чтобы из Крестцов в первую очередь отправили вагонку, удваивающую ёмкость палаток, отказался от предложенного обеда, сел в машину и уехал в направлении передовой. Отъезжая, он высунулся из машины и крикнул стоявшему рядом Борису:
– Товарищ Алёшкин, не позднее 5 февраля к вам пойдут раненые, на ближайших перекрёстках прикрепите указатели!
Машина фыркнула, выпустила из глушителя клуб сизого дыма, несколько раз буксанула колёсами на мягкой дороге и, вывернув на более твёрдое место, помчалась на запад.
***
Прошло два дня. За это время вернулась отправленная в Крестцы полуторка, загруженная гипсом, шинами и перевязочным материалом. Кроме того, Павловский с попутным транспортом отправил около 50 штук вагонок, ещё одну палатку ДПМ, некоторый запас продовольствия и вторую кухню. На посланную ему Борисом записку о том, что начсанупра фронта на него возложил отправку попутным транспортом всего имущества госпиталя, остававшегося в Крестцах, Павловский ответил кратко, но такими словами, которые в печати привести невозможно. Однако дело своё, хотя, может быть, и не совсем свойственное замполиту, он выполнял очень аккуратно, стараясь использовать каждую свободную машину, следующую на передовую. К сожалению, таких машин пока было немного.
Положение улучшилось с 5 февраля, когда эвакопункт, окончательно развернувшись, начал регулярно посылать транспорт за ранеными в 27 госпиталь. Эти машины Павловский загружал до предела. В основном транспортом эвакопункту служили старые автобусы, переделанные из пассажирских, груза они вместить могли мало и добирались до госпиталя с большим трудом, тем более что вновь несколько раз выпадал снег. Накатанную дорогу заметало, а расчищать её было некому. Сапёры вместе с пехотными частями уже давно ушли вперёд, населения в этом районе не было. От тех нескольких деревень и сёл, которые приходилось проезжать, остались только закопчённые печные трубы, да надписи на дощечках с их названиями, прибитые к оставшимся деревьям или кольям, специально вбитым в землю около дороги. Фашистские варвары выполняли свой план «выжженной земли», сжигая, уничтожая, увозя с собой всё, что было возможно, и угоняя оставшееся в живых население на Запад.
