Борис Петров
Адаптер
– Да, я все поняла.
Лиз вдохнула и закрыла глаза. Он изготовился вставить в ее голову разъем и дал команду, тогда Лиз открыла глаза и выдохнула. Она ощутила нестерпимую жгучую боль в голове, нарастающую с каждым вдохом. Вода спасала плохо, она медленно пила, с трудом контролируя глотание. На мониторах цифры застыли, отразив ее конфигурацию и подтверждая соединение. Но дальше ничего не происходило, будто бы Лиз сама блокировала выполнение команды.
– Что вы делаете? – с интересом спросил мужчина в сером костюме, следя за ее глазами, бегавшими от одной строчки кода к другой.
– Увидите, В ту же секунду все пропало, осталась только строка ввода команды. Он открыл планшет и отправил запрос. Получив ответ, отошел от кресла.
– Вам стоит знать, что вы выполнили вход в защищенную область. По правилам я должен вас разъединить, но это может привести к вашей смерти. Ваша жизнь, как и жизнь любого человека, имеет приоритет, поэтому я не имею права вас разъединять.
– А хотели бы?
– Нет. Мне интересно. Впервые встречаю такого адаптера. В основном все пытаются зачистить свой профиль, разбить конфигурацию.
– Тогда смотрите внимательно. Вы же можете расшифровывать коды, – Лиз самодовольно улыбнулась, и по экрану потекли бесконечные цифробуквенные коды, перемешанные с длинными командами. В этом хаосе нормальный человек не смог бы увидеть ничего, потеряв внимание через одну секунду.
– Уже почти час прошел, – заметил молодой старик, с тревогой смотря на черную машину, из которой не раздавалось ни одного звука.
– И эти как-то странно себя ведут, – мужчина со шрамами кивнул на охранников, бегавших в свои машины, потом обратно, что-то вводя на планшетах перед патрульными станциями. – Случилось у них что-то, волнуются.
– Почему Лиз не выходит? – возмущенным шепотом спросила Ю-ли у Беджана, он мягко пожал ей руку, призывая успокоиться. – Если бы ее проверили и признали годной, то давно бы уже об этом сказали.
– Это дело нескольких минут. Система быстро проверяет коммутацию и базовые функции. Остальное можно поправить при реабилитации, – ответил молодой старик. – Очень интересно, что там случилось? Могло, конечно, оборвать связь, но эти бегают с планшетами, значит, все работает.
– Не работает, – сказал старик и с довольным видом погладил бороду. – Посмотрите внимательно на патрульные машины, что они делают?
– Стоят на месте! – звонко ответил Мурат.
– Верно, но они и до этого стояли на месте. Что изменилось? – старик захихикал, потирая сухие руки.
– Вот он знает, а нам не говорит. У него всегда так: будет до последнего тянуть, думая, что сам догадаешься, – молодой старик слегка дернул старика за бороду. – Ну, сознавайся, старый! Кроме тебя эти машины никто не знает.
– Не скажу, сами должны догадаться, ничуть не обидевшись на него, хмыкнул старик.
Начались споры, Ю-ли пытала Беджана, и никто не заметил, как Мана и Мурат подошли к ближайшей патрульной станции. Дети стояли прямо перед застывшей машиной, с интересом смотря в отключенные глаза, закрытые многослойной броней. Мана расхрабрилась и дотронулась до машины, и патрульная станция очнулась. Но это было не как обычно, когда патрульная станция переходила из ждущего режима в боевой: ни одна пушка, ни один пулемет не вышли, активная броня не изменила угол, и робот не стал брать контур под контроль, излучая потоки электромагнитных волн, от которых человеку становилось не по себе, а когда робот включал и низкочастотные колебания, то у многих начиналась паника, появлялось нестерпимое желание лечь и прижаться лицом к земле, чтобы ничего не видеть и не слышать.
– Мана не трогай! – в ужасе вскрикнула Ю-ли и бросилась к ним. Беджан и другие поспешили к детям.
– Не надо бояться – они нас больше не тронут! – смеялся старик.
– Почему? Они отключили режим первого уровня? – спросил высокий молчаливый зек. Он почти никогда не говорил, молча работая в группе Беджана, молча, без эмоций вынося тела мертвых женщин и детей из домов.
– Молодец! А я подозревал, что ты знаешь! – старик обнял смутившегося мужчину, ставшего на мгновение на двадцать лет младше. Он был еще довольно молод, не прошло и трех десятков лет, но выглядел он почти стариком. – У нас служил, да? Ты же из погранкластера, да?
– Был, пока не нарушил приказ.
– Дай угадаю – ты их отключил, верно? – старик хитро на него посмотрел. – Ладно, потом расскажешь.
Ю-ли ругалась на детей, не в силах перебороть страх перед роботом. Мана и Мурат ничего не боялись, они уже лазили по машине, придумывая новую игру. Когда Мана нашла удобное место, чтобы сесть, и позвала Мурата, робот оживился и, дождавшись, когда дети усядутся, медленно поехал, предупреждая всех монотонным писком. Проснулись другие роботы и, выстроившись в треугольник, двинулись прочь из зоны. Робот с детьми шел позади, а за ним шли люди. Когда они подошли к первому контуру, роботы остановились, попискивая, приглашая людей сесть на них.
– Назад! Всем вернуться по камерам! – заорали полицейские, бесцельно вжимая пальцы в планшеты, отправляя команды в никуда.
– Успокойтесь, мы исполняем приказ роботов. Ничего не нарушаем, – оскалился мужчина со шрамами, к нему подошли все, кто был выше и страшнее, улыбками и смехом оттесняя полицейских.
Беджан посадил Ю-ли к детям и пошел в черную машину. Мана сказала роботу, чтобы он подождал папу. В это же время роботы из треугольника выстроились в колонну, отодвигая панели в стороны, из которых раньше торчало оружие, а теперь они стали подобием лавок.
Лиз сидела в кресле и жадно пила. Она потеряла сознание, и Андрей вывел ее из режима подключения. Работа была сделана, она не рассчитала своих сил. Они смеялись, посматривая на заключение системы, понятное только им.
– Простите, но… – начал Беджан, но, увидев смеющихся Лиз и мужчину в сером костюме, застыл от удивления.
– Думаю, что вам вряд ли понятна эта белиберда на экране, – сказал мужчина, Лиз едва не захлебнулась от смеха. – Я переведу: система признает вашу жену годной, но ввиду обнаруженного дефекта запрещает использовать в качестве адаптера любого уровня.
– Какого дефекта? Что произошло? – Беджан подошел к ней и помог встать, Лиз качалась от усталости и была безумно счастлива.
– Я его пересчитала, – ответила она. – Прости, я этого не смогу объяснить, сможет понять только Ю-ли.
– Я попробую, – Андрей улыбался, насмешливо глядя на мониторы. – Я рад, что впервые в жизни ошибся. Моя вина определена, но это совершенно неважно. Ваша жена смогла найти ошибку в коде. Не думайте, что Пророк идеален – это не так, и в нем очень много лазеек и дыр, которыми пользуются те, у кого власть. Иначе бы система давно перестала существовать и сожрала сама себя. Лиз нашла эту заплатку и удалила ее. Не знаю, как, мне не ведом уровень адаптеров ее категории, и дело здесь даже не в специализации. Думаю, что вы понимаете, о чем я.
– Честно говоря, я запутался. Скажите мне просто – Лиз свободна?
– Конечно, нет, она продолжит отбывать наказание, но уже в другом месте. До вас уже должна была дойти информация, что вас депортируют за четвертый круг. Наверное, вас это несильно расстроит.
– А куда? – спросила Лиз, повиснув на Беджане. Она хотела все и сразу, особенно в туалет, но держалась.
– Узнаете. Можете мне поверить, место хорошее, особенно для беглых адаптеров, – мужчина рассмеялся и сильно закашлял. – Вам пора. Прощайте.
– Прощайте! – воскликнула Лиз и потянула Беджана к выходу.
– Вы не очень похожи на охотника, – заметил у самого выхода Беджан.
– У меня тоже есть дефект, – Андрей постучал себя по голове, потом приложил усталую руку к сердцу.
Когда Беджан вынес Лиз на руках из черной машины, все, даже роботы, встретили их криками и радостным писком. Охранники давно покинули территорию, бросив начальника, набившись в два послушных робокара. Беджан унес ее в дом, за ним побежали дети и Ю-ли.
В их отсутствии роботы перегруппировались, выстроившись стрелой. Потом им это надоело, и они встали звездой, ромбом, квадратом и в итоге встали в круг. Взрослые, сидевшие на броне, радовались как дети, крича и улюлюкая.
– Так что она сделала? – пытал развеселившегося старика молодой старик.
– Эх ты, учу тебя, а толку нет. Все же просто: она сняла блокировку верхнего уровня. Опять не понял, скажу для тупых.
– Ты бы сразу как для тупых бы начал. Я этих роботов не знаю, мое дело адаптеров обслуживать и настраивать.
– А я-то думал, что у ваших есть доступ ко всему. Умно, всем выдали по кусочку знания, а что в целом получается, никто и не знает. У этих машин есть своя программа, исходная. Она была написана еще до моего рождения. И вот в ней-то и сидит главный враг государства.
– Это какой еще враг? – заинтересовано спросил мужчина со шрамами, пересев к ним на машину. Робот, верно угадывая происходящее, включил микрофон и трансляцию, и его вопрос прогремел над пустынным бетонным полем.
– А враг простой и самый непобедимый: машина создана для того, чтобы защищать людей, а не убивать. Вот так-то, а они там, наверху, ставят блок верхнего уровня и переводят всех боевых роботов в режим почти ручного управления. Похоже наша милая Лиз хакнула Пророка! – его смех загремел над пространством, уносясь высоко в голубое чистое небо.
Андрей слушал все, что происходило снаружи. Там был живой и сложный мир, стоящий больше любого статуса или остатка на счете, и там не могло существовать его сознание, свободного от гнета возложенной кем-то функции, лишившей его детства, лишившей жизни. Он дождался, когда Лиз с детьми сядут на своего робота, как будет спорить Ю-ли с Исламом, как двинется колонна в город. Они еще не знают, что их там ждет, а он знает. Отчет уже пришел, знают о нем и те трусы, сбежавшие за подкреплением в часть.
Колонна заключенных въедет в город, освобожденный от патрульных станций, они будут присоединяться к колонне. Все дома будут открыты, и жители не сразу поймут, что они свободны и могут выйти на улицу. Они не поверят в это, пока первые смельчаки не выйдут навстречу колонне, не испугаются вида мирных роботов, еще недавно безжалостно убивавших каждого, кто посмеет выйти из дома, покинуть свой дом, ставший злой каменной тюрьмой.
Колонна разделится, и робот с детьми и девушками не поедет туда, где лежат мертвые, которых не смогли забрать из-за приезда комиссии. Их заберут другие, уже привыкшие к этому, делавшие это каждый день до самой ночи, но теперь с ними пойдут родные и друзья, чтобы проводить в последний путь безумцев и смельчаков, пытавшихся обмануть жестокую систему. И никто из них никогда не узнает, что энергия, полученная от сожжения мертвого тела, стоит на порядок дороже, и насчитанные NRGTON будут окрашены и пойдут на счета детей, оставшихся на попечении государства. Каждый мертвец оплачивал будущую жизнь страны, своей смертью давая жить более слабому, больному. И об этом могли бы знать все, если бы ходили в храм или мечеть и внимательно слушали то, что говорит голограмма священнослужителя. И нет в этом попытки искупления зла, а, как сказал Пророк, есть истина в сохранении баланса между смертью и жизнью.
Андрей в последний раз посмотрел на черные мониторы, хранившие освобождение Лиз, и сел в кресло. Он не колебался, просто устал. Так было даже лучше, сильно мучиться не будет, если и будет мучиться. Он не мог знать точно, зная лишь конечный результат. А еще он знал будущее, свое будущее и немного их, но зачем об этом кому-то говорить? Он воткнул в голову разъем и, когда система увидела его конфигурацию, готовясь передать текстовый пакет данных, схватился двумя руками за него, силясь выдрать обратно. Нейроконтролер сопротивлялся, подавляя команды, но его мозг, данный ему природой и родителями при рождении, все верно угадал. Андрей выдернул разъем и свалился на пол. Из головы потекла густая темная кровь, и больше не было ничего, даже боли, только беспредельное счастье и слепящий белый свет, растворявший его в себе. В этом свете он увидел Пророка, и тот забрал его к себе.
35. Эпилог
Азин смотрела на пирамиду, площадь Правды жила своей обыденной жизнью, не замечая ее. Она каждый день приходила сюда рано утром и уходила, скрытая тьмой, когда муэдзин кончал свою последнюю песню. Азин сливалась с ночным светом, растворяясь в черной чадре и хиджабе, скрывавшим лицо. Она и в гостинице не смотрелась в зеркало, выполняя положенное, не больше и не меньше, сохраняя тело.
Она ждала Рустама вот уже долгих три месяца. Скоро должна начаться зима, она чувствовала холод, мокла под дождем и не уходила. Шок и ужас не прошли, они стали частью ее, цепью, сковавшей душу и разум. Когда она закрывала глаза, то вновь и вновь видела Рустама и себя в их последнюю ночь вместе. Мозг защищал ее разум, отключая воспоминание в тот момент, как в комнату ворвались полицейские. Не забывало об этом тело, содрогаясь во сне от рыданий и судороги. А утром Азин с трудом могла подняться, ощущая в груди мертвенный холод и одновременно горящую печь, из-за которой трудно дышать, а сердце заходилось от стука, впадая в забытье и практически останавливаясь, чтобы забиться снова в бешеном ритме, как теряющая силы лань, убегающая от стаи гиен.
Она не слышала, как вошли в дом, как слуги впустили и спрятались по углам. Она не слышала, как они вошли и долго смотрели на нее и Рустама, уставших после любви, едва накрытых тонкой простыней. Что-то сильное и невозможное потащило ее, прижало лицом к матрасу. Чья-то сильная и маленькая рука вывернула ей руку до хруста, до боли, а другая рука впилась в промежность, холодной перчаткой вторгаясь внутрь нее. Третья рука держала ее за волосы, не позволяя склонить голову, чтобы она смотрела, видела все, что они делают с Рустамом. И она забыла про свою боль, крича от ужаса.
Они искали капсулу, зажав голову и раскрыв челюсти Рустама. Это пыточное устройство выбралось из стен исторического музея, уродливое, торчащее рычагами во все стороны. Они смеялись, потом Азин поняла, что они сразу знали, в каком зубе капсула, но вырывали по очереди, пока это им не надоело. Что было дальше, она не знала, получив укол в шею.
Очнулась Азин в камере, одна. Жесткая кровать была перемазана ее кровью, вся промежность была в липкой вонючей крови. Странно, но боль больше не волновала ее. Допрашивали ее долго, потом просто отпустили через две недели. Она могла жить, тратить огромные суммы, которые оставил ей Рустам. Она была свободна, он выкупил ее контракт, но идти было некуда. Раньше она и мечтать не могла о таких деньгах, а теперь в них не было никакой ценности. У нее было на десяток хороших жизней во втором круге, в первом она навсегда остаться не имела права. Срок депортации две недели после смерти мужа, а он был еще жив.
– Пойдемте, я вас провожу, – офицер взял Азин под руку и повел к своей машине.
Она повиновалась. Он не в первый раз увозил ее в гостиницу, не говоря ни слова. Он увидел ее в первый же день, как она пришла на площадь Правды, и не стал спрашивать, чего она ждет. Они ехали молча, пожилой офицер смотрел на ночной город, продолжая держать ее под руку, будто бы она собиралась вырваться и убежать.
– Его привезут завтра, сказал он, когда они вышли и встали у входа. – Вам сообщат через три дня, не раньше.
Азин с тревогой посмотрела на него, офицер грустно улыбнулся и кивнул, по-дружески похлопав по руке. Она заплакала от радости.
– Вы придете первая, я знаю. Я вам помогу, – офицер немного склонил голову в знак почтения. – Для меня честь помочь вам. Вы и ваш муж уникальные люди, Пророк вас не покинет.
Он ушел, не оборачиваясь, не желая даже взглядом оскорбить ее, узнать ее чувства, которые не способен был скрыть даже платок, обмотанный вокруг лица. Азин прижалась к холодной стене, чувствуя на лице грубость искусственного камня, истертого ветрами и людскими судьбами. Завтра она сможет убить его, она плакала от счастья.
Все прошло быстрее и страшнее, чем она могла подумать. Офицер не обманул – она была первая, никого до нее не впустили, и в лицах бледных от гнева и послушности мужчин и женщин, стоявших у входа в серое здание, она увидела страждущих, знавших, что привезли новую жертву. Она не хотела знать, откуда они это знают, почему их так много, и почему эти люди хотят пытать.
Офицер был с ней, помогая совершить положенный ритуал. Азин ничего не могла делать сама, то падая в обморок, то застывая на месте, не понимая где она, и что происходит. Она запомнила улыбающееся лицо Рустама, как он закрыл глаза и перестал существовать. Дальше была боль, невыносимая, сжигающая изнутри, превращая тело и разум в ничто.
Два месяца в больнице. Раны на руках заживали медленно, не как у Рустама, у которого все заросло грубой пеленой за неделю. Ее руки гноились, она перенесла два заражения крови, и Азин казалось, что она сама гниет внутри, уничтожая себя прошлую. Пожилой офицер встретил Азин при выписке. Он взял на себя ее ордер на депортацию. Она не знала, куда ехать, Азин не думала об этом, как и о том, что будет делать потом, после помилования, после убийства Рустама.
Офицер рассказал, что родные Рустама были проинформированы. Им сообщили о его преступлении и казни через неделю, как это требовал закон. И они ждали ее, прислали приглашение. Это было рукописное письмо на серой жесткой бумаге, написанное красивым почерком, так могла писать только девочка:
«Азин, ты нас не знаешь, и мы тебя не знаем. Но тебя выбрал мой брат, и мы принимаем тебя – Рустам не мог взять в жены плохого человека. Мы ждем тебя дома, в твоем доме – теперь это и твой дом.
Я тебя никогда не видела, но уверена, что полюблю. Приезжай, пожалуйста, поскорее!
Самира, папа и мой старший брат Руслан».
Они приехали рано утром. Пожилой офицер вез Азин на служебной машине через города и поселки. Она и не знала, что столько в их стране городов, столько людей, запертых в одинаковых, равных условиях, и настолько разных, непохожих и похожих одновременно. Ночевали они в ведомственных гостиницах, Азин в женском крыле в восьмиместных номерах, всегда пустых, а утром отправлялись в путь. За время в дороге они не сказали ни слова.
Когда они приехали к знакомому Азин многоэтажному дому, она и сама в таком жила, ей показалось, что она разучилась разговаривать. Во дворе было пустынно, только девочка двенадцати лет качалась на качелях. Она смотрела сосредоточенно на небо, выискивая что-то в хмурых снеговых облаках. Все было покрыто свежим пушистым снегом, и девочка выглядела как Снегурочка, только черная толстая коса и блестящие красные от природы губы рушили образ Снегурочки.
Девочка увидела Азин и офицера у подъезда, и, ловко соскочив с качелей, на ходу отряхивая голубую куртку, побежала к ним. У нее были ослепительно синие глаза, Азин поразилась ее красоте, моментально увидев в девочке Рустама.
– Я знала! Знала, что ты приедешь! А они говорили, что нет! – девочка топнула ногой и, расплакавшись, уткнулась в Азин.
– Здравствуй, Самира, – Азин испугалась своего хриплого голоса.
– Здравствуй, сестра! – Самира утерла нос и весело хихикнула. – Пойдем в дом, я приготовила торт. Никому не давала его есть. Я же знала, что ты сегодня приедешь.
Азин улыбнулась и поцеловала девочку в лоб. Она оглянулась, но офицера и машины рядом не было. Он оставил ее сумку у подъезда и уехал, забирая с собой последние частицы кошмара. Азин смотрела в глаза Самире и понимала, что никогда не расскажет никому, не забудет, но и не позволит памяти убить себя.
Ветер врывался в поле, гнул колосья, пригибал к самой земле, чтобы развернуться у леса и начать водить хороводы, пока мир не закружится. Стоял летний зной, и в воздухе, напоенным жаром солнца и ветра, властвовала золотистая пыль, поднимающаяся прозрачными клубами с бесконечных посевов. Солнце стояло в зените, и не было ни одной возможности спрятаться.
Лиз сняла косынку и отжала, дав сухой земле немного напиться. Она изменилась, как шутил Беджан, выросла. И никто бы не узнал в этой сильной женщине, с потемневшими крепкими руками и широкими для женщины плечами ту Мару, что когда-то боялась ступить мимо рассчитанного пути. Комбинезон весь промок от пота, на спине отчетливо прорисовывались мышцы, не теряя женского изящества, не превращая ее в подобие мужчины. Она смотрела на поле и ни о чем не думала. В этом месте голова опустошалась, а вместе с ней и Лиз рождалась заново.
Сколько уже прошло времени, как их депортировали в эти поля? Наверное, уже почти год. Об этом никто не вспоминал, как не вспоминали и о вагонах, о долгих двух неделях заточения в железных ящиках с койками и туалетом, нещадно раскалявшихся на солнце, недоделанные духовые шкафы для заготовки целого стада быков. Они оказались за четвертым кругом, не там, куда планировал Беджан, но это было и к лучшему. Здесь было мало людей, в основном здесь жили роботы, возделывающие землю, а люди помогали им советом и иногда чинили. И в этом Лиз нашла себя, или роботы нашли ее. Некоторые из старожилов называли это чудом, большинство же просто не думало об этом, когда роботы приезжали к общежитию, выстраиваясь грозной армадой, и ждали Лиз. Они сами связывались с ней, подобно тому охотнику, и она понимала их, разговаривала, сразу видела проблемы и поломки. И самым смешным было то, что роботам хотелось просто поговорить, что-нибудь рассказать, чтобы Лиз потом рассказала это детям, Ю-ли и Беджану.
Лиз прищурилась и подняла лицо к солнцу. Ю-ли скоро родит, сама, по любви. Лиз была счастлива за нее, ставшую очень красивой, мягкой и доброй. Родовое уродство почти не было заметно, лицо Ю-ли расправилось, а лоб стал не таким пугающим. Больше всех радовался Ислам, всем твердя, что у него будет мальчик. Ю-ли чувствовала другое, но медстанция, по просьбе родителей, не раскрывала секрет.
– Мама! Ты опять тут уснула! – Мана возмущенно подергала Лиз за руку, для верности слегка пнув ее ногой. Как она выросла, как вытянулась, став озорной красивой девочкой, потерявшей приметы малышей. Они с Лиз были очень похожи, а Мурат, обогнавший сестру по росту, был похож на Беджана еще больше.
– Я не сплю, – ответила Лиз. У нее так и остался хриплый голос, заставлявший других мужчин нервничать. Но для нее был только один мужчина, и пускай у них не будет больше детей, не будет от него ребенка. Доноров было достаточно, и Лиз в первые недели усмирила их, на виду у всех избив назойливого ухажера, пристававшего к ней, когда Беджан и другие мужчины уезжали на работы в элеватор. – Где папа?
– Вернулся с Муратом. Он так зазнается, что работает вместе с папой. Можно я буду работать с тобой?
– Мы и так работаем все вместе на кухне, – Лиз потрепала непослушные волосы дочери, постоянно сбрасывавшие косынку. Она завязала белую косынку сильнее, погрозив Мане пальцем. – Голову напечет. Помнишь, как Ю-ли напекло?
– Помню, ты тыщу раз говорила! – Мана топнула ногой. – Нет, мама – я хочу, чтобы ты научила меня разговаривать с роботами!
– Научу, но когда ты подрастешь. Помнишь, что говорил Кирилл?
– Не помню! Этот старик много непонятного говорит, и я его не понимаю!
– И вовсе он не старик. Он немного старше нашего папы, просто выглядит плохо. Но он же стал лучше, ты заметила?
– Ага! Потому, что здесь есть солнце – наше солнце! – звонко воскликнула Мана. Робот, ожидавший Лиз, проревел сиреной, поддерживая Ману.
– Видишь, ты уже учишься, – Лиз щелкнула дочку по носу. Мана отскочила и показала ей язык, а потом показала язык огромному трактору, дружелюбно поднявшему ковш. Трактор проревел детскую дразнилку, делая вид, что сейчас задавит Ману.
– Ай! Я боюсь! – девочка спряталась за маму, хитро поглядывая из-за нее на робота. – Я придумала новую игру, а то они скучают.
Лиз оглянулась, увидев грозное и в то же время доброе лицо робота. Он запросил у нее перевод слов Маны и, получив ответ, победно заревел.
14 февраля – 09 июня 2023 года.
