Анна Вик
Легенда Провидца
Когда они с ним разошлись, то Дэн подумал, что, наверное, такие решения принимать действительно нелегко. Груз, который они приняли на себя, пришел он к выводу, стоил того, чтобы исполнить свой долг, когда (и если вдруг!) это будет необходимо. Удаляясь же к кухне, парень все же принял решение засунуть эти таблетки в самый крайний уголок в коробке каждого, чтобы сгоряча никто за них не хватался.
У него было предчувствие, что их не ожидали на Земле враги. Да и сами они отнюдь не были воителями, чтобы этих самых врагов иметь и опасаться. А потому глотать эти пилюли должно было стать для Сообщества самым последним делом.
***
Приземляться было решено в Западной Европе. До высадки оставалось около часа, и весь экипаж, собравшийся на Главной палубе, был вне себя от волнения. Глеб же, однако, который ранее более всех показывал эмоции, теперь казался Дэну самым невозмутимым из всех них. Он подумал, что приятель, должно быть, просто «перегорел», и теперь переживает не меньше, чем раньше, но сил у него на внешнее выражение уже не осталось. У самого же него только и вертелось в голове: «Скорей бы, скорей бы это свершилось». Страхи и сомнения были отложены у всех, находящихся на «Шторме», в сторону. Они уступили место всеобщему нетерпению.
Генри и Виктор были единственными, кто занимался посадкой. Помощь штурмана тут уже не особенно требовалась, потому как координаты, когда «Шторм» вдруг приблизился к Земле, начали автоматически определяться другим способом. Об этом сообщила Ванесса, которая была и обрадована, и напугана этой новостью одновременно:
– Не могу поверить, теперь у нас есть система координат, привязанная к самой планете… Совсем один-в-один, как при взлете с Цезаря!.. Это так странно. Как корабль может сообщаться с какими-то станциями, если мы, согласно нашим догадкам, попали в прошлое?
– Значит, наши догадки придется оставить, – подала голос Кристен. Эта женщина вообще довольно редко заявляла что-то уверенно. За время этих дней, что они провели на «Шторме», Дэн так и не успел составить о ней какое-либо впечатление как о человеке, в смысле, о личности. Собственно, как и о Денисе Новикове. Что, кстати, показалось ему неудивительным, так это то, что эти двое довольно часто переговаривались только между собой. Почти каждый день Дэн видел их улыбающимися и болтающими за чашкой кофе в столовой или на Главной палубе.
– Придется, – слегка удивленная, согласилась с ней Ванесса. Видимо, она, как и Дэн и все остальные, совсем не привыкла к такой решительности тоненького, привычно едва-едва слышного голоса.
– Будем готовиться к неизвестности, – вздохнула Кристен, отвернувшись ото всех и всмотревшись в Землю, облака на которой уже можно было различать по их типам.
Генри, разрешивший Ванессе и Глебу покинуть их пост, объявил через какое-то время всем членам экипажа, что при загорании табло «ПОСАДКА» на их часах, им всем необходимо будет пройти в отсек посадки и занять свои места, выполнив перед этим все надлежащие проверки систем корабля. Они, конечно, все были проведены заблаговременно, а потому, после высвечивания объявления члены «Сообщества» не спеша направились в отсек, находившийся в специальной противоударной капсуле, называвшийся «взлет-посадка».
Дэн, усаживаясь в свое кресло и пристегиваясь ремнем безопасности, подумал о том, как же все-таки быстро и долго одновременно тянулось это время. Его разъедали самые разные чувства, как и в течение полета, так и во время посадки, но он не мог отделаться от одного, самого главного, того, которое испытывал обычно, открывая рождественский подарок.
Всех их ждал сюрприз, причем, в отличие от рождественского подарка, неизвестно было, какого именно рода: из приятных или не из приятных. Дэн смотрел на лица членов экипажа, которые находились в такой же растерянности, и, скорее всего, вообще испытывали тоже самое, что и он сам. Но в лицах этих ученых, храбро отправившихся в путь, цепляясь за последнюю призрачную надежду для цезариан, не было ни капли трусости.
Они все, как и он, пришли на «Шторм», зная, что могут не вернуться. И в ту-то секунду, Дэн осознал, что тот героизм, о котором он когда-то грезил, начитавшись книжек еще будучи мальчишкой, проявляли сейчас ученые, самые обыкновенные, хотя и, несомненно, в то же время особенные люди, которые, казалось, были рождены совсем для другой жизни. Все они знали, что больше, кроме них, никто на это не пойдет.
Цезарь был не готов к тому, что его могло настигнуть. Но Сообщество пыталось изо всех сил забрать большую часть этой неготовности на себя. И хотя бы поэтому Дэн зауважал каждого из них впервые со времен, когда подобным образом многие годы назад осознал заслуги Кэтрин Элиенс перед ним.
Глеб смотрел на него, хотя немного уставшими, но теми же глазами с искрой, расположившей Дэна с самого дня их незнакомства к себе. И последние сомнения в том, что он существует в этой Вселенной не просто так, тратя кислород и другие химические элементы, ушли.
12
Кассиан часто задавался вопросом, зачем он, собственно, в этом мире родился и существует. Ответы, однако, в разное время его жизни были неодинаковы. Когда он спросил себя об этом впервые, а тогда ему было лет десять, в голову ничего кроме как «получать удовольствие от жизни» не пришло. Ему, мальчишке, нравилось учиться и играть в школе с другими учениками. Маленьким Кассиан едва ли чем-то отличался от остальных.
В подростковом же возрасте он начал становиться все более меланхоличным, погруженным в себя. Друзей поубавилось, как и сил и здоровья, зато прибавилось мыслей в голове молодого человека. И тогда он впервые начал говорить себе: «Мое предназначение – не иначе как совершить что-то запоминающееся и стоящее». Это-то и укоренилось в его голове, дало рост дереву, которое и давало те самые плоды, что он пожинал сейчас, когда сходил с ума от количества обязанностей, свалившихся на него.
– Какой же я дурак был! – воскликнул Кассиан тем самым утром, когда пророчество Сабины сбылось. – Нужно было ведь остановиться на том ответе, что был про получение удовольствия от жизни! Ведь какой толк от моих стараний и мучений, никто их все равно не видит и не ценит. На виду лишь изменения настолько ничтожные, что людям едва заметны.
Состояние его здоровья за последнее время усугубилось еще больше. Он предпочитал любые поверхности, которые могли что-то отразить, обходить стороной, дабы не видеть ни единой части своего тела, настолько оно казалось ему безобразным и жалким. Ромул же, который теперь был не единоличным диктатором, но соправителем Кассиана формально, только расцветал на глазах. С каждым днем молодое тело только наполнялось энергией, и ему не терпелось ее как-то потратить. Каждое его движение, взгляд, слово было исполнено силой, радостью жизни. Никто бы и не подумал, что сам Ромул тоже испытывал некоторые душевные терзания (однако, в отличие от Кассиана, волю он себе в их выражениях, как внутренних, так и внешних, практически не давал).
Мальчишки на улице играли в нового Императора, справедливого и смелого, и Максимиана, бесчестного слабака, который удирал от Ромула и его приспешников. По законам игры тот, кто по жребию становился Максимианом, должен был за сто счетов спрятаться так, чтобы его не нашли Император и его друзья. При этом, если Максимиан был найден, тот, кто нашел его, должен был первым крикнуть: «Позор Рима!», и тогда игрок должен был спрятаться заново. В противном же случае, если Максимиан закричит эту фразу первым, то «Позором Рима» становился тот, кто был среди ищущих.
Студенты не менее воодушевлялись поступком Ромула и Кассиана. Они приводили их в пример в своих сочинениях, делали театральные постановки, расписывали стены их именами. Некоторые девушки называли своих новорожденных сыновей Ромулом, и, хотя и в разы реже, Кассианом.
Те, кто когда-то состоял в рабстве возлагали большие надежды на новую власть. Они ждали перемен, они верили в улучшение жизни, хотя некоторые из них мало осознавали, что это не могло произойти мгновенно. Кассиану и Ромулу оставалось же лишь надеяться на то, что большая часть из них все-таки окажется благоразумной.
И тем не менее, все то, что происходило в Риме в те дни, мало воодушевляло Кассиана, который мечтал о том, чтобы удовлетворить свои элементарные человеческие потребности. Он просто хотел расслабиться, хотя бы на несколько часов не думать о своих обязанностях. Ему казалось, что если он заснет крепким сном, то что-то непременно случится. Римская Империя, вернее даже, сам Рим, существовавший уже столько веков, словно мог развалиться на части за минуты его сна. Во всяком случае, именно это чувство испытывал Кассиан, когда предпринимал очередную безуспешную попытку заснуть.
В утро, когда на небе, как и предрекала девушка из Храма Весты, появилась лодка, способная передвигаться не по воде, а по воздуху, Кассиану было ничуть не лучше, чем обычно. Не хотелось есть, не хотелось жить.
«Лечь бы прямо тут, на одной из лавочек в саду, и тихонечко умереть» – подумал юноша и вздохнул.
Ромул, который как попало, по утренней привычке, накинул тогу на тунику, вышел из своей спальни и направился на балкон, чтобы составить другу компанию. Он был заспанный, двигался медленнее обычного. Голова его, в отличие от Кассиана, не была чем-то более серьезным озабоченна, чем мыслью о питье и пище.
– Доброе утро, – зевая, поприветствовал он товарища и по совместительству соправителя-Императора. – Куда смотришь?
Он спросил это, потому что заметил, что Кассиан усердно вглядывался вдаль, в розоватое рассветное небо с надеждой, с какой он сам только смотрел на какую-нибудь красавицу-незнакомку, которую приглашал прогуляться.
– Пророчество, – вздохнул Кассиан. – По правде говоря, я уже жду, когда же оно, наконец, сбудется.
– Быть может, остались до него считанные часы, – с притворной надеждой в голосе предположил Ромул.
Это никогда не нравилось Кассиану, когда из сочувствия люди начинали высказывать мысли, которые им явно никогда до этого не приходили в голову, да и не пришли бы, если бы не было бы их разговора.
– Не надо… – Кассиан привстал, но тут же опустился обратно на клинию. По утрам он на ней обычно не лежал, а сидел, чтобы не клонило в сон.
– Друг мой, да у тебя же совсем не осталось сил! Тебе нужно срочно что-нибудь поесть и немедленно выйти на прогулку!
– Я не хочу… И не могу, – признался Кассиан.
– Вот именно поэтому я здесь, для того, чтобы заставить тебя это сделать. Давай-давай, – он позвал жестом одного из слуг в коридоре. К ним подошел юноша, такой же загорелый и стройный, как сам Ромул, и спросил, чего бы они желали. Ромул приказал сделать завтрак на двоих, причем самый плотный. Обычно он и сам не ел много по утрам, как это было заведено по римским порядкам, однако, видя состояние своего друга, Ромул не мог не пересилить себя.
Аппетит Кассиана появился во время еды, что порадовало их обоих, потому как это считалось хорошим признаком. Каждый из них подумал о том, что на самом-то деле Кассиан был здоров, а его состояние было вызвано усталостью и переработкой.
После трапезы они решили пройтись по улицам города. Оба молодых Императора делали это в последнее время нечасто, потому как более важные дела отнимали большую часть их дня. А к вечеру их чаще всего хватало только на то, чтобы сделать круг вблизи виллы и только.
– Неужели Рим и впрямь такой по утрам! – удивленно воскликнул Кассиан, когда они, сойдя с лошадей, зашли на первые же улицы.
Город был шумен, неопрятен, по-прежнему, как и до их правления, полон всяких разных непристойностей, разочарований для человека высокого происхождения. Некоторые люди, которые им встречались, были так же, как и прежде, озлоблены и недовольны своей жизнью, но другие же были радостны и счастливы даже самым бедным существованием.
Кассиан пришел к выводу о том, что за всю свою жизнь им не искоренить ни недовольства одних, ни счастья других. Это зависело от самих людей, а не от него, Ромула и кого бы то ни было еще. И тем не менее, кое-какие улучшения все же были заметны. Дороги в некоторых частях были выстроены заново, строились новые многоквартирные дома из дешевого, но надежного материала, так что даже самые низшие слои теперь могли позволить себе спокойно их арендовать. Одобрением проектов некоторых из этих домов занимался сам Ромул. Бедняки теперь имели намного больше комфорта, чем раньше: печей, туалетов теперь не могло не доставать.
Были отведены новые места для отдыха жителей города и приезжих. Театры, некоторые из которых давно не ставили представления, теперь были оснащены новейшими изобретениями, делающими представление более ярким. Теперь на арене будто бы из ниоткуда могли появляться артисты и предметы, все благодаря небольшим раздвигающимся дверям, которые с помощью веревок открывали люди, стоящие под сценой, а другие поднимали на платформе то или того, что нужно было.
Постановки обещали пользоваться успехом, как и «гладиаторские бои». Они назывались так, конечно, в честь тех боев, что ранее проводились на арене Колизея. В них теперь, однако, запрещалось убивать противника, даже наносить ему серьезное увечье. Все бои должны были происходить с помощью тренировочных деревянных орудий, а главной целью соперников – коснуться мечом тела противника. Для того, чтобы считать касания, выделяли каждый раз людей из толпы зрителей случайным образом, а подкупить выбирающего считалось невозможным. Кассиан, разумеется, догадывался, что их наверняка все равно подкупали, но сама идея игр, не требующих проливания крови (во всяком случае, в больших количествах) не могла его не привлекать. Как и любому мужчине, ему нравилось смотреть на состязания, на схватку, итог которой – проигрыш или выигрыш – зависел от самого человека и мог свершиться в любую секунду. И никакой ничьи, только победитель и проигравший.
«Любой настоящий римлянин не устоит перед таким зрелищем. Пусть оно будет волновать не так, как прежние бои, но оно однозначно сможет приковать к себе внимание толпы. А толпа – это наше все» – подумал Кассиан, когда ему впервые «положили на стол» эту идею.
Зайдя в одно из мест, где они часто любили завтракать, будучи студентами, молодые Императоры решили выпить по чашке чая. Это было совершенной новинкой в Риме, находка римских легионеров во время одного из военных походов крайнего столетия. Наутро перед сражением многим солдатам очень сильно хотелось спать, потому как пища, которую приходилось экономить из-за недостаточного снабжения провизией легиона, мало насыщала, и сон привыкших к более-менее сносному прежде питанию воинов сбился. Несмотря на привычное волнение перед битвой, желудки у некоторых прямо-таки сводило от голода, а на пустые похлебки смотреть им уже было тошно. Поэтому, проспав по паре часов, они проснулись на рассвете, уже обессилившие и уставшие, не годные к ожидавшей их битве.
Тогда-то двое самых находчивых из них отправились на поиски хотя бы чего-то съедобного в округе. То, что они поведали остальным, мало походило на правду, но слова их были таковы: «Девушка, один-в-один Церера, выглянула из-за деревьев. Юная, с загорелой кожей, босая и одетая в платье, сплетенное из золотистых колосьев, она явилась к нам со своими змеями, обвивавшими прекрасные руки. Церера мягко нам улыбнулась и спросила, чего мы желаем. Конечно же, мы сказали, что хотим прогнать сон. Тогда она кивнула и указала нам на кусты, что росли посреди поляны, на которой мы стояли. Мы спросили, чем же эти кусты могут помочь нам в приобретении бодрости, и Церера сказала, что листья их, заваренные в кипятке сделают нас достаточно бодрыми, чтобы победить в грядущем сражении». Разумеется, многие рассмеялись, услышав их рассказ. «Изголодались по девкам и сну, вот и все тут» – думали они. Другие же, однако, решив, что хуже уже быть и не может, поставили воду на огонь, а затем, вскипятив ее, залили ей несколько листьев с веток, что отломили легионеры.
Как только отвар попробовали несколько смельчаков, они на глазах преобразились. Взгляд их утратил вялость, движения стали более энергичными. Съев свой хлеб, они отправились разминаться перед битвой. Остальные же последовали их примеру. Поэтому во время сражения все они были бодры, несмотря на то, что физически ослабли за последнее время, и их настрой помог одержать им победу.
После возвращения в Рим легионеры смогли описать то, как выглядело то дарящее бодрость и силы растение, его смогли отыскать и начать разводить обычные граждане. В студенческих кафе чай тоже стали продавать, и многие учащиеся по сей день благодарили легионеров и Цереру, что указала им на чайное дерево.
– И все-таки мне не кажется, что им и впрямь встретилась богиня, – сказал Кассиан, вспоминая легенду. – Думаю, они просто начали жевать все, что жевалось, и, почувствовав горечь листьев, решили, что это даст им нужный эффект.
– Так или иначе, – усмехнулся Ромул, который попивал «специально остывший» чай. Он всегда заказывал только его, потому что ему почти никогда не бывало холодно, скорее наоборот, и Император не упускал возможности слегка охладиться. – Они его получили, и это главное. А как было на самом деле, меня мало интересует, по правде говоря. Но история хороша.
– Это точно, – согласился Кассиан. Какое-то время молодые Императоры молчали. Им вдруг стало отчего-то неуютно сидеть друг рядом с другом, хотя несколько мгновений назад они этого не ощущали. Каждый находился в своих мыслях, и прерывать ни свои, ни чужие не хотелось ни одному из них.
Редко их посещало это чувство, но иногда оно все же находило на друзей, и противостоять ему они, как ни хотелось бы, не могли.
– Может, пойдем обратно? – предложил Ромул, видя, как взгляд Кассиана бегает по всем предметам в кафе, притом не задерживаясь ни на одном из них. Его раздражала эта привычка друга, порою смотреть на все подряд, кроме как своего собеседника. Он знал, что Кассиан просто любит быть внимательным к деталям, но не мог терпеть тем не менее, когда он это внимание при нем проявлял.
– Пойдем, – согласился Кассиан. Он виновато посмотрел на друга, заметив на его лице раздражение.
К его щекам слегка прилила кровь, и даже виноватый его взгляд был более живым, чем за все последние недели. Ромул укорил себя за то, что позволил себе раздражение из-за друга. Ведь его главной задачей в это утро было то, чтобы Кассиану стало лучше, хотя бы немного, и она была выполнена. Он смягчился.
Владелец кафе, знавший Императоров еще студентами (хотя они ими так формально и не перестали быть, так как попросили в Университете академический отпуск на год, решив, что займутся проблемой своего обучения чуть позже), не стал просить у них денег за чай, хотя стоил тот отнюдь немало, потому как выращивались деревья только в самых лучших условиях, и кафе это было одним из самых лучших во всем Риме, хотя и находилось при Университете.
– Да что ты, Гораций, – посмотрел на него с кротким упреком Ромул. – Мы вполне можем позволить себе сейчас заплатить за наши напитки.
– Цезарь, я не вправе просить у Вас ни асса (прим. асс – древнеримская монета) за свои скромные угощения, – голос крепко сложенного, уверенного в себе всегда прежде мужчины задрожал. Он смотрел на них своими карими добродушными глазами, в которых раньше, однако не виделось никакой слабости. Теперь же сила характера уступила повиновению.
Кассиан подумал, что, наверное, так и должно быть. Уважению человека, стоящего выше тебя, сопутствует этот благоговейный трепет, неизбежность поклонения и осознания власти над собой.
– Возьми же, я настаиваю, – Ромул протянул ему несколько монет, и затем вложил в инстинктивно раскрывшуюся руку Горация. Тот, видно, в ту же секунду пожалел о том, что принял плату, но отдавать обратно уже посчитал неуместным.
– Император, – Гораций слегка поклонился, смотря все так же непривычно для Ромула и Кассиана на них. – Благодарю Вас и жду в любое время дня и ночи. Двери моего заведения всегда открыты для Вас и Ваших друзей.
Ромул поджал губы и улыбнулся.
– А все же было лучше, когда он рассказывал нам анекдоты про дурака-Максимиана, своих девок и тому подобное, – сказал Кассиан, когда они шли по той же дороге, по которой пришли к кафе, обратно. – Гораций относился к нам как к сыновьям, а сейчас мы для него – Императоры. Со всех больших букв, причем.
– Абсолютно с тобой согласен, – ответил Ромул. – Конечно, это приятно, что тебя такие старые знакомые уважают, но я же понимаю, что это уважение пришло в ту секунду, когда я сделался правителем Рима. Вот если бы он зауважал меня за то, что я выиграл бы какое-то сражение…
– Не сомневайся, – вдруг резко сказал Кассиан. Такой жесткости в голосе от него Ромул не ожидал. – Скоро у тебя будет возможность проявить мужество на поле битвы. И, поверь, его уважение к тебе только возрастет.
– Надеюсь, – вздохнул Ромул, которого слова друга утешили.
«Хорошо, что мы говорим друг другу вещи, от которых становится легче. Ни одна из моих подруг ни разу не говорила мне таких слов, от которых бы… Стало именно легче. Они все глупы и бесчувственны, эти красотки. Неужели мне однажды придется проводить свой досуг с кем-то из них? А Кассиан, что он сделает со своей умной головой? Ладно я, но он же этого точно не вынесет».
Ни одному из них не нравилась мысль о женитьбе, благо они были молоды, и у них еще оставалось время для выбора невест. Однако то, что оба они были Императорами, накладывало на них некоторые обязанности и в этой сфере в том числе. Народ ожидал появления императорских семей и наследников, это дошло до Ромула и Кассиана по слухам.
Они шли назад, к дороге, ведущей из города в императорскую виллу, где они оставили лошадей, и размышляли об этом. Это, разумеется, была лишь одна из проблем, но она была насущной. Денег в казне после расточительного правления Максимиана оставалось катастрофически мало. Повышать налоги казалось им недопустимым, потому как народ и так еле-еле сводил концы с концами. Соединение с какими-нибудь богатыми римскими домами представлялось им единственным выходом для улучшения своего положения.
– Давай решим сначала вопрос с соправителем, назначим тебя главным военачальником, а затем перейдем к нашим женитьбам, – предложил Кассиан, когда они подошли к лошадям.
– Да, – с видимым энтузиазмом ответил Ромул. – Потому что прямо сейчас я не хочу… Совсем не хочу.
– И я, – признался Кассиан. – Так что пока – гуляй, сколько хочется. И отдыхай от них, сколько хочется.
– Это то… – начал было соглашаться с другом Ромул, как вдруг его прервал пронзительный женский вопль.
Крик доносился откуда-то слева, и оба Императора в секунду обернулись. К ним бежала бедно одетая, но красивая молодая римлянка. Ее лицо было искажено гримасой ужаса. С мольбой она смотрела то на Ромула, то на Кассиана и указывала вдаль и вверх.
Сначала Императоры не поняли, в чем дело, однако затем поняли причину беспокойства девушки. Из-за облаков, какое-то время скрывавших объект, появился огромный приплюснутый шар, как им вначале показалось. Этот шар двигался так стремительно, как они еще прежде никогда не видели, чтобы хоть что-то двигалось с подобной скоростью.
– Ромул! – воскликнул Кассиан. Ему в ту секунду захотелось схватить друга за руку, но он вовремя остановил себя, потому как не желал прослыть в его глазах трусом. Кассиан сжал лишь обе ладони в кулаки, словно пряча в них свой страх. Ногти больно впивались в основания, но он терпел, потому как это останавливало его от других действий, не подобающих Императору Рима.
Ромул не поворачивался к нему. Он завороженно смотрел на это двигающееся по затянувшемуся тучами небу нечто. Кассиан был рад тому, что друг не заметил его секундного порыва и не видел страха в его глазах. Он был готов поспорить хоть на все свое состояние, что выглядел как испуганная шавка, которая изо всех сил поджимала хвост и, пятясь назад, была готова в любую секунду броситься наутек. Ему стало противно от представленного им вида самого себя.
– Это тот самый корабль, о котором говорила Сабина, – прошептал Ромул. – Пророчество сбывается.
– Что же нам делать? – спросил Кассиан, понимая, что у самого Ромула, вряд ли найдется лучший ответ на этот вопрос, чем у него самого.
– Что угодно, только не возвращаться на виллу. Нужно встретиться с этими захватчиками немедля.
– А что, если они приехали захватить не наши сердца, как сказала весталка, а наши земли?
– Мы узнаем только после того, как встретимся с ними.
– Но ведь мы совершенно не вооружены! – воскликнул Кассиан. – Сперва нужно вернуться на виллу, а затем уже ехать к этому… Кораблю.
Слово «корабль» не хотело выходить из его уст. Оно, чувствовал молодой Император, застряло там на какое-то время, словно рыбная кость. Потому что как корабль это парящее, как птица, только без крыльев, шарообразное строение явно не выглядело.
– Нет, – твердо отрезал Ромул. – Ни в коем случае. Нельзя допустить, чтобы они встретились с кем-то раньше, чем с нами.
Кассиан не решился возражать на этот раз. Он был испуган, как никогда в своей жизни, но отступать сейчас, в одиночестве ехать на виллу, чтобы прослыть самым трусливом Императором за всю римскую историю, ему не хотелось. Сглотнув подступивший к горлу комок, Кассиан лишь едва заметно кивнул. Обернувшийся же к нему Ромул смотрел не на его жест, но на взгляд. А взгляд его, он и сам это знал, предательски показывал обратное движениям тела.
– Пойдем же! – нахмурился Ромул, в голосе которого зазвучали нотки строгости. – Седлай свою лошадь, и отправимся туда, где этот корабль остановится.
Про девушку, которая привлекла изначально их внимание, они забыли. Но она дала о себе знать:
– Императоры, я поеду с Вами! – воскликнула она, когда Кассиан начал было отвязывать свою лошадь. Глаза ее, зеленые, с рыжими вкраплениями, смотрели на них слишком дерзко для простолюдинки. Страх из них как-то странно резко ушел, уступив место видимому любопытству.
– Это слишком опасно, – покачал головой Ромул, осматривавший девушку с головы до пят, и, по всей видимости находивший ее достаточно привлекательной. – Как твое имя, храбрая римлянка?
– Сепия.
– Просто Сепия, у тебя нет родового имени? – удивился Кассиан.
– Я решила, что буду носить лишь этот номен, – сказала девушка, слегка с гордостью задрав голову.
– Довольно необычно, Сепия, – сказал Ромул, видно, хотевший продолжить разговор с юной особой, однако понимавший, что времени у них на это не было. – Но там нам, возможно грозит, захват в плен, а то и верная погибель. Предсказание весталки, конечно, так не говорило, однако ожидать можно чего угодно.
– Не волнуйся, мой Император, – игриво улыбнулась девушка, обнажив свои поразительно белые зубы. Ромула эта улыбка вконец обезоружила. – Я знаю, как защитить себя, а если не сумею это сделать, то никого не буду винить. Да и родных у меня нет, чтобы винили кого-то из вас.
– Ну, хорошо, – ответил ей Ромул, решивший, что проще, наверное, с этой Сепией согласиться, чем тратить драгоценные минуты на споры. Они могли из виду упустить небесный корабль, а этого допустить было нельзя.
Он усадил Сепию позади себя и приказал крепко держаться за него. Девушка, продолжая улыбаться, с видом совершенного бесстрашия схватила его за талию. У Кассиана возникло ощущение, что для нее все это было словно игрой либо чем-то привычным, таким же естественным, как и восход и заход солнца. Смотря на ее подозрительно безмятежное выражение лица, можно было подумать, что к ним каждый день «приплывали» по воздуху подобные корабли. Кассиан скривил губы. Ему это совершенно не нравилось.
Парящее в воздухе нечто начало описывать круги в воздухе прямо над полем, находившимся неподалеку. Прискакав к его окраине, Императоры остановились и решили наблюдать, что же будет дальше. Сепия, которая слезла с лошади и наблюдавшая этот полет, происходивший со снижением с каждым из кругов, сказала уверенно:
– Думаю, они приземлятся здесь. Нам не нужно более никуда ехать.
– Откуда тебе известно? – одновременно спросили у нее Ромул и Кассиан, начавшие подозревать неладное.
– Оттуда, откуда вам никогда не будет, – сказала Сепия, улыбка которой показалась им обоим теперь зловещей. – Спите же, Императоры, сон укрепляет нервную систему.
После этих слов они почувствовали, как что-то острое впивается им в шеи, а затем и Ромул, и Кассиан провалились в пустоту.
13
Приземление было более жестким, чем ожидалось. Как и сама посадка, собственно. Впервые Дэн ощутил, что такое турбулентность, о которой ему прежде было известно лишь понаслышке. Сам он никогда не летал на самолетах, и не думал, что полет – это вообще настолько волнительно.
«Шторм» обладал удивительным свойством трансформироваться в самолет. Дэн о нем и забыл, после стольких дней полета в качестве пассажира, путешествовавшего в космосе, где лететь можно было, не опираясь на воздух. На Земле же это было совершенно невозможно. Для того, чтобы приземлиться там, где они задумали, необходимо было Генри Мэтчерсу немного «поколдовать» над посадкой.
Оба пилота по неслышной никому команде, звучавшей, вероятно, только в их собственных головах, они подорвались со своих мест, когда «Шторм», достигнув нужной высоты, автоматически переконструировался в самолет. Никто из команды не заметил трансформации, такой она была аккуратной и в то же время быстрой. Их вдруг подхватило что-то, словно подушка из воздуха, и понесла вперед.
Генри и Виктор, приказав всем оставаться на своих местах, двинулись в свою кабину, видимо, затем, чтобы заняться непосредственно посадкой в нужное место.
– Было бы глупо умереть сейчас здесь, не правда ли? – вдруг брякнул Глеб.
– Вот кто тебя за язык… – начал Денис, но Ванесса его оборвала.
– Всем молчать! – в голосе ее чувствовалось напряжение и страх.
– А ты тут не командовала бы! – проворчала Кристен, которая была тоже тревожна более, чем когда-либо.
Самым спокойным среди всех них казался Дэн. Он, конечно, переживал на счет посадки не меньше остальных, так как знал, что эта посадка будет первой на этой планете для Виктора и Генри. Разумеется, кое-какие системы давали нужные подсказки пилотам, но некоторые вещи выполнить автопилот выполнить за них не мог, и все это знали. И тем не менее, Дэн не видел повода волноваться так сильно. Он уже начинал воспринимать реальность как какой-то фильм с интересным сюжетом. И то, что фильмы имели конец, он тоже понимал.
Жизнь отчего-то пустела для него с каждой секундой. Не стремительно, но она теряла постепенно по тысячной доле одного из своих оттенков. И больно от этого ему уже не становилось. Казалось, вся боль осталась уже позади, а вся, которая будет впереди, никогда ее не переплюнет. Цезарь отнял у него слишком многое, чтобы теперь это можно было вернуть или забрать еще больше. Разве что… Забрать это тело? Ему не хотелось с ним расставаться, но слишком сильно расстраиваться он не стал бы. Тем более, что смерть в следствие неудачной посадки была бы очень быстрой.
