Александр Поехавший
Махавира
Эти продажные менты сделали вагоновожатую свидетелем моего особо тяжкого преступления. Мы вышли в Пензе. Было немного грустно, но это уже произошло, хоть усрись. Они повезли меня в медучреждение. Сонный врач дал мне стаканчик. Я поссал и меня повезли в отделение.
Меня оставили на попечение дежурному, а сами попрощались и поехали спать домой. Я попросил сделать телефонный звонок. Мой новый товарищ попросил только недолго. Некому было звонить. Трубку взяла Люба. Единственное, что я ей сказал это то, что меня сняли с поезда менты. Голос её дрожал, она как обычно плакала, хотела зачем-то приехать. Мне было больше нечего добавить, и я закончил разговор.
Дежурный сжалился надо мной и выделил мне комнату с диваном. Всю ночь лежал и смотрел в потолок. Я знал, что даже если они бы у меня ничего не нашли, всё равно должно быть уголовное дело. После того, как эти менты возились со мной: обыскивали, опрашивали, просили взятку, возили в медсанчасть.
В шесть утра я выполз из своей комнаты и молча сел смотреть зомбоящик рядом с дежурным. Через час приехал опер, сообщил, что моча чистая. Поехали за результатом экспертизы. Вышло 1,1. Но изначально питерские граффитисты мне подарили 1. Я никогда не покупал ладан, мне его давали случайно. Это было ожидаемо и по расеянски. Ментам нужна была высшая премия за поимку особо опасного преступника. Из-за уголовщины намеченное путешествие по Европе катилось в тартарары.
Мы сидели со следаком и вместе сочиняли мой допрос, чтобы операм не пришлось ехать в Санкт и искать тех, кто мне вручил подарок. Мне впаривали какого-то платного жиробаса адвоката, но я собирался защищать себя сам без всяких наглых рож.
Всем людям в России всегда было больно и тем, кто хотел это прекратить делали всех больней.
Олений хоровод
Когда у меня возникло моё собственное соображение, что после физического исчезновения ничего не поменяется, жизнь заиграла всеми красками лунной радуги.
До суда я усердно репетировал как на волынке, так и на дудуке. Рядом со мной располагался заброшенный завод. Там я и музицировал, оттачивая своё мастерство для уличной игры в европейских городах. Моё путешествие зависело целиком и полностью от приговора. Условный срок всё бы похоронил, ибо это обязательные явки к участковому по месту регистрации. Я почитал судебную практику по таким делам и рассчитывал на лучшее – штраф.
Накануне старта в евротур ко мне из Санкта приехала Люба в полном обмундировании. Мне она была безразлична, как обычно, я даже не обнял её, когда она сходила с лесенки вагона. В родительском доме эта истеричка нелепо требовала к себе особого отношения. Я даже не мог посидеть с батей перед зомбоящиком и оставить её в спальне одну. Это был бесценный опыт того, как бы выглядела наша семейная жизнь если бы мы поженились. Этот ревнивый, потерянный человек эффективно разрушал меня и одновременно закалял в понимании того, как правдоподобно выглядит кошмар совместной жизни.
Я взял с собой дудук, дудельзак. Мы приобрели билеты на поезд до посёлка в Пензенской губернии, где назначен суд.
Люба осталась ждать снаружи на лавке под различными деревьями. Я впервые увидел своего адвоката и не понимал зачем он вообще был нужен. Судья назначил мне условный срок в два года. Я попросил его немного притормозить с такими выводами и напомнил о штрафе. Он с улыбкой поинтересовался сколько я готов заплатить. Я ответил, что пятнашку. Прокурор одобрил моё решение, и всё закончилось благополучно. Надо было мусорам ещё в том поезде дать на лапу двадцать тысяч. Но как бы да если бы Титаник начал раньше поворачивать.
Я взял реквизиты в бухгалтерии суда. Сбегал в банк, внёс деньги, вернул квиток и всё: будто ничего и не было. Я был чист и непорочен, ни судимости, ни срока. Заплатил и сразу перестал быть виноватым.
Началось наше великое путешествие. У нас была заранее пробита вписка в Дзержинске. Нас двоих легко подбирали, долго не стояли. К позднему вечеру частично удалось добраться лишь до Нижегородской области в районе Арзамаса. Мы сошли с автомобильной трассы и постепенно вошли в завороженно-молчаливый лес. Внутри палатки, когда каждый постелил себе коврик и спальник Люба достала из кармана рюкзака тот самый сюрприз, что она мне приготовила. Это была силиконовая женская песда. К ней прилагался ещё и флакон смазки. Она думала я обрадуюсь, но я не смог даже натянуть притворную лёгкую улыбку, настолько это было отвратительно. Под стрекот обыкновенных сверчков Люба минут десять надрачивала мне этой вагиной, но я так и не смог никак кончить. Это искусственное приспособление ничем не отличалось от её влагалища. Она делала эти возвратно-поступательные движения своей рукой с такой же неохотой, с какой я занимался с ней нелюбовью. Понятно было, что так она намыливалась меня удовлетворять когда у неё были критические дни, но судя по её опасному настроению эти самые дни у неё приключались каждый день. Она со злостью и негодованием убрала подарок обратно и больше никогда его не вытаскивала.
Мне нужна была девушка, чтобы длинные волосы были, а грудь и жопа – чем меньше и уже тем прекраснее. Как у Кары Делевинь или Тедди Куинливан. Невозможно было вообразить или представить как же было классно и здорово лечь в одну постель с такой топовой женщиной как Теодора. Войти в неё.
В России стояла уже умеренно прохладная очень. Нам нужно было убегать от грядущих холодов на запад. Наши тонкие спальники и тёплая одежда нас бы не спасли не говоря уж о дождях. Сырой холод – это очень печально когда спишь под открытым небом без привычки.
В Нижнем мы под кратковременным ливнем прохаживались по тем же самым местам, что я уже видел. Еду покупал себе каждый сам в магазине. Я всегда брал себе нарезки хлеба, колбасы и сыра.
В кафе мы сели за дальний столик, поймали сеть и поели самодельные бутерброды. Мы тратили очень много времени на поиск вписок, строчили сотням людей. Больше запросов, больше вероятность приглашения. Я напрашивался к мужскому полу, она к женскому. На электричке мы добрались до Дзержинска, где нас вписала девушка. Люба страдала патологической ревностью. Её выводило, когда я подробно смотрел на других девушек и мило общался с ними. Раньше я удивлялся, как легко жёны могли расправляться со своими сужеными. Но при живом созерцании этого самого взгляда своей спутницы стало всё понятно.
В Ярославле нас вписал парень с просторной квартирой в новостройке. У Любы имелся плёночный винрарный аппарат и экшн камера. Мне ничего такого не требовалось. Чем дальше мы вместе ехали, тем невыносимее мне было, тем сильнее мне хотелось избавиться от этого человека. Было отчётливое ощущение, что она бессознательно намеревалась меня как-то подмять, сломать. Удовольствия от путешествия не было вообще никакого. Пока была благоприятная возможность нужно было попрощаться с ней ещё пока мы были в России, чтобы всё это не зашло чересчур далеко. Но она будто вцепилась мне в глотку да так, что у меня начисто отшибло весь здравий смысл и кричическая оценка происходящего вокруг.
К угрюмому вечеру мы добрались до Череповца. Там нас приняла семейная пара. Упрямые дожди лили всё чаще. Утром нам пришлось одевать не до конца высохшую одежду. Удачно поймали машинку до самого Питера. Два парня и оба под небольшим кайфом. Водитель при подъезде к городу на кольцевой магистрали не соображал куда повернуть хотя перед глазами был навигатор. Я попросил его нас высадить.
Мы снова были там откуда отъехали, но уже как чужаки, а не местные. Люба сдала свою однокомнатную квартиру, но у нас была вписка. Переночевали у молодого хирурга, выпускника мёда. Он устроил посиделки на кухне со своим друзьями, но мы не участвовали. Люба с непривычки очень уставала и была всегда раздражена, хотя держалась изо всех сил. Всю жизнь прожила, как растение в тепличных условиях. Но я ясно наблюдал, как в ней стремительно нарастало внутреннее напряжение.
Пешком перешли границу, показали паспорт и вот мы в Эстонии. В Нарве нас органично вписали русские девчонки. После душа я обильно побрызгался вкусным дезодорантом. Мы сели за стол, и от меня прилично пахло. Люба учуяла это излишество и упрекнула меня вслух. Она смотрела на меня ненавидящим взглядом когда я мило беседовал с хозяйками об обыденной жизни в Прибалтике. Было бы неплохо лечь с ними в эмоционально тёплую постель.
До Таллина нас довезла женщина эстонка. Она жутко волновалась и теребила руль будто мы были опасными варварами и нужно быть очень осторожным. Добродушная женщина немного понимала по-русски, потому что я успокаивал её и как можно мягче беседовал на общие темы. Прибалты такие неженки и бояки. В Эстонии впервые попались гигантские ветряки. Они не крутились.
В Таллине нам снова повезло с ночлегом. Нас забесплатно вписали в хоспис, расположенный в самом центре города. Там же я решил дебютировать с немецкой волынкой. Мне удалось поиграть минут пять. Ко мне подлетела группа агрессивно настроенных ребят. Эти полные неадекваты наезжали на меня на эстонском, но и без перевода было достаточно понятно, что мне нужно было заткнуться и убраться. Звук у инструмента был действительно запредельно громким и мозговыносящим. Стало понятно почему на этом играли во время средневековых баталий. Все работники забегаловок, продавцы и прочие низкосортные кадры были русскими. Эстонцы же работали в Финляндии за приличные деньги.
Мы не доехали до Латвии и решили переночевать в лесу. Развели партизанский костёр. У нас были железные кружки. Мы возлагали их с водой прямо в пламя и ждали когда закипит. Затем ветками вытаскивали и высыпали кофейный порошок. Я не думал, что в Эстонском лесу водилось что-то крупное, поэтому мы зашли вглубь, чтобы не попасться. Даже если и было бы что-то то пока оно до нас доберётся…
В Риге нас вписал парень. Там уже не ощущалось, что мы не в России. Запомнилась мегавысокая католическая церковь в центре. Город малюсенький, прошли его за день. Дома в квартире моя спутница впервые захотела меня хорошенько избить. Мне пришлось выставить ногу, чтобы не позволить этой непригодной женщине наброситься на меня. Это было моё великое испытание.
До Вильнюса нас никто не подбирал. Мы стояли рекордные несколько часов, и все просто проезжали мимо. Я решил разделиться, доехать до города по одному и встретиться в макдаке. Макдак был всегда нашей церковью, святилищем, храмом и без преувеличения дивным раем для экстремальных путешественников. Только там можно было сделать всё то же самое, что можно делать и дома: отдых, приём пищи, туалет, гигиена, тепло и самое важное – интернет в воздухе для поиска бесплатного ночлега. Писали всем подряд. Кто-нибудь да откликнется, и это было всегда большим праздником.
Она долго отнекивалась и трусила, но деваться было некуда, никто не останавливался. Я спрятался в кусты, и через пять минут Люба уехала с дальнобойщиком. Когда фура с ней постепенно исчезла из поля зрения мне стало так легко. Воистину мужчина кончал два раза: первый раз когда в девушку, а второй когда закрывал за ней дверь. Я впервые серьёзно задумался о том, чтобы ещё немного поездить вместе, набраться ей опыта, а после этого предложить распрощаться и путешествовать по отдельности. Мне одному тоже повезло с автостопом. Тоскливым вечером мы встретились в Вильнюсе, где и договаривались.
Нас вписала одинокая девушка. Она подарила мне магнитик на холодильник из янтаря с названием страны Литва на английском. У Любы закипело от этого, но она сдержалась. Мы поднимались на ту самую обзорную площадку с разрушенным замком и любовались видом на багровые кровли.
Поймали отличную машину с двумя девушками путешественницами. Они ехали дальше Польши, но у нас была вписка в Варшаве. Там мы и сошли, но на окраине. До самого города нас подбросили поляки. Я понимал, что они говорят. Они сказали, что перебрались в Варшаву из глубинки из-за высокой зарплаты, которая была по нашим меркам ещё ниже чем минималка. Я не мог поверить своим ушам, что в Польше так бедно живут до сих пор. Что было не так с этими людьми. Почему они оставались такими нищими живя в самом сердце Европы и обладая большой численностью коренного населения. Туда не хотел никто ехать жить и работать, кроме каких-нибудь отбитых бульбашей или хохлов. Единственное, что радовало, что не было там такого чудовищного неравенства, как у нас в пидорахе, где либо ты говно, либо вся и всё.
В Варшаве я поиграл на дудельзаке на той самой площади с разноцветными домиками. Посетили огромный замок. Там особо ничего такого не было. Шотландцы в килтах ходили, играл Селтик. Люди, которые нас приютили казались немного напуганными, они не очень охотно шли на контакт. Разглядывали нас и не могли расслабиться будто мы их убивать пришли, а не гостевать.
Мы немного отъехали на электричке на запад, чтобы добраться до чисто одной трассы на Берлин. Остановили клёвых парней. За рулём был австралиец, который ходил только босиком, остальные двое – немцы. Они направлялись именно туда куда надо было. Бросили тачку где-то под мостом и запёрлись в уютное столичное метро. Никто из нас не купил билет. Вагончики были гораздо меньше стандартных. Один из парней был иногородним студентом. К счастью он разрешил нам остаться у него на съёмной хате, ибо в Берлине нас никто не ждал, как мы ни напрашивались. Универ исправно оплачивал ему жильё почти в самом центре и ещё оставалось денег на еду и мелкие ништяки. Он дал нам географическую карту и по ней мы за день пробежали всё, что нужно и не нужно. Этот парень здорово помог показав лучшее место для стопа на Дрезден, где у нас была вписка.
До необходимой точки мы добирались на столичной воздухоплавательной электричке. В определённый момент в вагон зашёл контроль и умело взял нас в клещи с двух сторон. Они спросили билет, а я ответил нет. Мы сошли, и они сказали, что в Германии разъезжать зайцем – это тяжкое преступление. Люба закатила отработанную годами показную душещипательную истерику, которая благополучно сработала. Нам лишь выписали денежные штрафы, мы выкинули их в урну, купили билет и поехали дальше.
В Дрездене прекрасный старый город. Мы посетили знаменитую картинную галерею с тем самым полотном кисти черепашки с оранжевыми повязками. Я поиграл немного на немецкой волынке, но она меня стала раздражать из-за очень громкого и очень трудного исполнения: дуть было крайне тяжело. Так не должно было быть, игра на музыкальном инструменте не должна была быть такой усирающейся натугой, что аж башку разрывало тебе и окружающим.
Прага – высший запредельный кайф для любителя средневековья и уличной музыки. Только каких музыкантов и танцоров там не было, я тоже изрядно подудел на одном из мостов. Там никогда никто никого не выгонял, можешь хоть на ушах стоять. Портили всю картину маслом псевдонищие. Это молодые парни, некоторые с собаками. Они неподвижно пребывали в неимоверно унизительной позе: жопой кверху и лбом к брусчатке. Меня на мгновение обуяло страстное желание разогнаться и дать им всем сочного пинка по жирной сраке. Животные под ними жалобно смотрели на толпы туристов. Мы вошли в ту самую главную церковь на холме и перелезли под ограждением без оплаты.
После въезда в Австрию активно начались дожди и ад. Это вылизанное и архиправильное государство стало самым неприятным из этого путешествия. Мы посетили Вену, облазили её, как положено. Краткий участок дороги до Зальцбурга был хождением по терзаниям. Полицаи жестоко прогоняли нас с обочин трасс. Один из них, выскочил из машины, пунцовый от бешеной злости. Он вопил, что посадит нас в тюрьму, если мы не уберёмся. Смешно, что он даже не посмотрел наши паспорта. Стоял и орал пока мы пятились назад и не улизнули целыми и невредимыми. Мы сели в пассажирский поезд, естественно безбилетниками. Проехали ничтожно мало. Когда пошёл контроль сорвались с мест и выбежали на первой остановке, чтобы не испытывать судьбу, как в Гермашке. Стоял поздний вечер, а мы добрались лишь до Линца, хотя нас уже ждали в Зальцбурге. Под проливным дождём я начал раскладывать палатку, и она так смачно разорвалась. Под жалкими лоскутками мы скверно дотянули до утра.
Я решил использовать заправку. Нашёл картонку и написал название нужного города. Маркер нам дала русская девушка, что мыла там туалеты, не будут же этим заниматься австрийцы или беженцы с пособием. Надраивать толчки, но зато в сытой, богатой Европе. Мы встали у входа в помещение станции держа перед собой табло. Нас очень быстро подобрали и подбросили до Зальцбурга. Картонки с написанными на них крупными буквами названий нужных городов оказались очень эффективными. В Зальцбурге мы как следует отдохнули, постирали всё, что можно, и я выкинул палатку: прям пекинский флешбэк. Люба последовательно становилась всё более токсичной, она уже не могла это скрывать. Она прекрасно видела, как мне было тяжело всё разруливать, выстраивать маршруты и всё равно всё ей было не так и не эдак.
В Италии, в Вероне, ночью, рядом с тем самым мостом я заявил ей в лицо, что у неё сформировался уже приличный опыт автостопа. Я сообщил, что я больше не могу её выносить физически и нам следует разлучиться. Этот человек по автоматической привычке начал разыгрывать передо мной дешёвые манипулятивные сценки. Она села на брусчатку, обхватила ноги руками и уткнулась в колени. Это было настолько предсказуемо, жалко и отталкивающе, что я даже не стал задерживаться и молча пошёл от неё прочь.
Люба всё равно медленно пёрлась за мной вдалеке.
Спустя время я остыл. Мы молча пошли искать место, чтобы лечь спать. Прошло несколько часов непрерывной ходьбы. Полностью обессиленные мы рухнули в мини парке, в самом его глухом месте, в углу под деревьями. Перед сном я проговорил Любе, что мы лишь только доедем до океана и всё на этом.
В Италии мне настолько понравилось больше всего из Европы. Эти люди кардинально отличались от остальных. Будь я российским пидором политиком или пидором бизнесменом, что у нас не отличаются, я б тоже выбрал для безбедной и вольготной жизни именно эту страну. Нас подвозили девушки, они же уделяли мне соответствующие знаки внимания. К величайшему сожалению, я был не один, и мне так и не удалось попробовать ни одно европейское тело.
В Милане мы сходили на выставку Винсента Ван Гога. У Любы был день рождения. Я знал об этом заранее. Мы сидели напротив великолепного Дуомо, этот архитектурный объект оказался для меня очень впечатляющим. Я вытащил подарок: серебряный дельфиньчик на цепочке. Когда Люба увидела, что я ей преподнёс у неё было такое выражение лица будто на неё нассали или высыпали мусорное ведро на голову. Меня вторично захватило важнейшее прозрение: чем больше ты для девушки делаешь так называемого добра, тем пуще она тебя презирает. Подарки, угодничество, подхалимство, излишнее внимание – всё это для них явные сигналы, что ты слабый и ничтожный. Это первоначально звучало, как полный несусветный бред, но в обычной жизни так на самом деле оно и случалось сколько не удивляйся. Подтверждались древние истины: не верить, не жалеть, не надеяться, не вкладываться или всё это, но под одним ёмким НЕ ЛЮБИТЬ ЕЁ.
В Турине у нас не было вписки. Я отправил по почте к себе домой дудельзак, ибо не мог её выносить, как в виде лишнего веса, так и как крайне неудачного для уличной музыки инструмента. В Ашане я украл пачку презервативов.
Путь до Швейцарии оказался одним из самых захватывающих. Мы добирались через Альпы. По пути попался шикарный замок Наполеона. Дорога была очень узкой, обочина отсутствовала, много тоннелей и стопить было невозможно. Но до Аосты мы с трудом доехали на попутках. Переночевали на вписке у итальянца и его жены украинки. Она даже немного поплакалась на горестную жизнь, но возвращаться почему-то не собиралась. В Аосте я впервые поиграл на дудуке на короткой улице, но было слишком тихо. На армянской флйте я в основном играл дома для тех, кто нас принимал.
До Женевы получилось докатить только на пассажирском транспорте за деньги. Хоть недалеко было, но всё равно для нас дороговато, ибо рубль начал каждый день круто падать из-за начавшейся заварухи в восточной Украине. Нас там вписал богатый мужчина, который работал в банке. Он забрал нас на машине и привёз в свой особняк. По фотографиям в рамках у камина стало окончательно понятно, что хозяин был геем. Нас поселили на втором этаже. Я снова полезно напомнил Любе о том, что то, что мы до сих пор мучаемся вместе – это нечаянная ошибка, что мы взаимно несовместимы. Мне хотелось, чтобы она сама это отчётливо осознала, но вместо этого она вознамерилась меня отлупить. Пришлось спать отдельно. Она окончательно решила для себя, что я уже с ней навеки и никуда не денусь. В Женеве было только высохшее озеро и бесплатный музей.
Чтобы выбраться во Францию мы переходили границу в глухих кустах, где не было ни одного человека.
В Лионе мы столкнулись с микрореволюцией. Молодые люди протестовали из-за какого-то сущего пустяка, но для них всех было делом особой чести выйти на улицу и единогласно выразить несогласие с любой несправедливостью. Полицейские сначала куртуазно попросили их мирно разойтись, но затем с лёгкостью разгромили всю эту шоблу.
В Орлеане статуя Жанны Д’Арк и чёрный кафедральный костёл. Во Франции было почти также классно, как и в Италии: и подбирали хорошо, и люди какие-то свои все были. Тут тоже вполне можно было жить не тужить и незаслуженно забыть о России, как о сплошном кошмаре.
Париж напомнил Санкт: полно всяких мостов и так же мрачновато. Затасканное замусоренное метро с древней и тусклой настенной плиткой. Собор Казанской Богоматери, как минутная забегаловка: километровая очередь на вход. Бесплатно, но в кабинке сидели потомственные священники и вымаливали подаяние у каждого посетителя. К позднему вечеру добрались до башни. Перед этим в магазинчике я стырил торт-мороженое из холодильника. Давно уже ничего не впечатляло и не удивляло.
Весь другой день ушёл на Лувр. Как обычно бывает: вначале залипали на каждой картине, а потом без остановки. Перед Джокондой топталась толпа, а стоило выйти и пройти по коридору – более красочная его же работа, но в полном игноре. Реклама, пиар и раскрутки разжижали мозги за минутки. Мне пришлись по вкусу там лишь небольшие фотографические портреты от голландских мастеров. А так, бо́льшая часть представленных работ – это изрядно осточертевшие библейские сюжеты на один манер и мотив. После посещения галереи я ещё поиграл на дудуке среди колонн и даже немного заработал на один бургер. Любе очень понравилось в Париже. Ей нравился фильм про любовников нового моста, и она долго сидела там на нём. В голове пел Боуи тайм вил крол. Она сказала, что Парижа ей оказалось мало, но нам нужно было двигаться дальше и дальше и дальше.
Чтобы выбраться из такого огромного города, пришлось использовать сервис попутчиков за деньги. Мы доехали до Тура. Переночевали у людей. С утра выдвинулись потом, ибо каждый день неумолимо надвигалась сибирская зима, а в следующей стране не бывало холодов. Миновав Бордо, мы очутились в солнечной Испании.
До ревущего океана оставалось совсем ничего. Я решил двигаться вдоль побережья Бискайского залива в конечный пункт героического странствия – Порту. В Испании был худший автостоп во всей Европе. Останавливался кто угодно, только не испанцы. Кто-то сказал, что теперешние испанцы очень трусливые люди. На улице спать было тепло, поэтому без палатки особенно не страдалось. Мы ложились под дорожными развязками или мостами, чтобы укрыться от постоянных дождей.
Однажды гораздо поздним вечером мы добрались до Атлантического океана. Я снял обувь и вовсю ощущал прилив. Абсурдная цель была достигнута, под ногами лежала Португалия. Действительно, было уже достаточно стирать суставы и пора ехать домой. На том же самом золотом пляже, под моросящий дождик мы в последний раз занялись нелюбовью. Она лежала в своей типичной позе на спине и умоляла не спешить, чтобы она успела кончить пораньше от своей дрочащей руки. Ей это удалось, а я представил, что занимаюсь любовью с недавно увиденной испанкой. Но перед самым оргазмом я открыл глаза и посмотрел Любе в лицо. Этот наш последний половой акт стал для меня самым приятным, что между нами было.
Из Порту до Барселоны мы двигались очень тяжело и медленно через всю страну минуя крупные города. Всё это изрядно наскучило. Ночевали под развалинами замка. Потом лазили по нему. В Испании я каждый день прощался с ней. Под Сарагосой перед сном я впервые в жизни попросил у Любы секс. Она мне решительно отказала. Я сказал ей, что пойду дрочить. Отдалился и подрочил.
В Барселоне мы жили в комфортабельном номере забесплатно благодаря тому сайту вписок. Был несезон, владелец вручил нам ключи и разрешил пожить несколько дней. Мы облазили вдоль и поперёк весь город. Очень там была приятная атмосфера. Саграда Фамилия это конечно из ряда вон, впечатлило меня.
Несколько дней до вылета провели в Ситжесе, где нас вписала голубая пара: немец и венесуэлец. Я с ними нормально общался, а Люба даже из комнаты не могла выйти, всё время валялась в кровати. Венесуэлец спросил правда ли она была моей девушкой, а я пошутил что-то в ответ. Люба услышала, собрала вещи и убежала из дома.
Мы увиделись вечером за день до вылета. Решили в последний раз переночевать под открытым небом. Попёрлись через густой парк. С деревьев спорхнули сотни птичек, и Люба закричала. Мы нашли место для сна, разложились. Нас оперативно нашла полиция, бдительные испанцы среагировали как надо. Я объяснил девушке полицейскому на французском ситуацию, лезуазу не вывожу. Они поверили мне и ушли.
У нас имелись очень дешёвые билеты через Лондон, где у нас был в запасе целый день до вылета в Москву. На паспортном контроле нас арестовали. Они материли авиакомпанию, которая не имела права нас сажать, ибо транзита через Великобританию для граждан РФ уже не было в природе. Когда офицер погранслужбы сказала, что нас отправят обратно в Испанию Люба горько залилась слезами. Это было так проникновенно, что нас завели в кабинет, сфотографировали и поставили печать на разрешение размером в сутки. В аэропорту я впервые наорал на Любу, да ещё и при большом скоплении народа. Меня всё в ней раздражало, она будто специально выводила меня из себя. Мы купили билеты на автобусы до Лондона туда-сюда.
Было очень сыро и дождливо. У нас был лишь вечер и ночь. Стояли, ели застывшую лапшу, опять вздорили от нечеловеческой усталости. Биг бен и мост посмотрели с бусами и там делать больше нечего, а ещё будка телефонная и всё.
В Москве из Домодедово ехали на подмосковной электричке. Было уже холодновато, а мы в нашей осенней экипировке. На казанке я взял билет на ближайший плацкарт до Сызрани. Через Сызрань всё шло каждый час.
Люба помогла мне загрузить вещи в вагон. Мы вышли на перрон. Я сказал ей, что мы больше никогда не увидимся. Её как обычно задёргало, слёзы градом. Мне пришлось уйти в вагон. Я тоже слегка поплакал, а потом стало очень легко. Другой – это ад.
Как зашёл домой первым делом баночку трёхлитровую откупорил с солёными помидорчиками. Люба ещё что-то писала, но это был уже всего лишь текст или набор букв.
После Нового года поехал опять в Санкт. Заселился в хоспис на Невском проспекте за смешные деньги. Устроился вновь тем же охранником в те же ювелирные магазины, только ЧОП другой. Работал на напряжённом графике шесть/один. Столько баб на точках перевидал, но они меня не видели. Охранник в этой стране – это живой символ абсолютной никчёмности и полного, глубоко антиуспеха. Для женщин эти люди были хуже спидозных бомжей на грани смерти. В это время я нелепо искал способы отказаться от мяса, но в итоге кроме сои не было серьёзных вариантов. Таких продуктов у нас в глуши не было, а если и было, то дороже мяса. Я понял главную истину, что вегетарианцем можно быть, но это очень дорого и точно не для таких конченых лодырей, как я.
В хосписе серьёзно повышали цену за пребывание. Я перестал смотреть кино и слушать музыку в наушниках. Во время поиска жилья мне написала какая-то женщина с ребёнком и предложила пожить с ними.
Я перекочевал пока к ним. Её ребёнок был девочкой семи лет. Эта женщина не была страшной, не была старой. Она просто сексуально не вкатывала. Бывали ли такие мужчины, кто не мог тоже со всеми подряд сношаться. Эта тётенька только один раз в трусах заходила кран отрегулировать, в остальное время при ребёнке в однокомнатной квартире она была одетой. А может она и вовсе не рассчитывала со мной шпилиться. Взяла за месяц проживания столько сколько я мог дать. Она снимала неплохую квартиру рядом с метро. Без алиментов она бы её в одиночку не вытянула.
Эмоционально ближе к поющей весне она просекла, что я непрошибаемый и начала потихоньку изощрёнными намёками сливать меня. Я залпом всё уразумел и принялся энергично искать новое ветхое жильё. Продолжал работать, бывало, что все семь дней в неделю, настолько мне было безразлично где находиться. Мне сообщили, что в магазине на гражданке, где я вчера стоял побывали налётчики. Они сломали челюсть охраннику и вынесли почти все витрины. Я фууух.
Переехал на Ваську в квартиру по типу хостела, но это всё умело организовал клёвый парень из Тамбова. Он закупил кровати и брал со всех деньги себе, а сам спал на полу. Там я встретил девушку. Её звали Хейма. Она была низкорослой поморкой из Мурманской области.
Она ждала меня каждый день с работы, чтобы за столом послушать мой сладострастный бред. Хейма обычно наносила макияж для меня: мазала губы и глаза. Я сидел наворачивал дошик и рассказывал о том, что нужно строить роботов для тяжёлой работы, а все люди должны отдыхать.
Я написал заявление на увольнение, так как нужную сумму накопил и с таким графиком семь ноль дальше работать было просто невыносимо. На улице в это время ненадолго становилось тепло. Мне надоело жить в таких условиях, надоели забитые людьми помещения, надоело всё.
В последние дни нахождения в городе мы с Хеймой вышли погулять по ночному Терпибургу. Я решился чмокнуть её, но она отвернулась. Она знала, что я скоро уеду с концами.
На следующий день поздним вечером мы зачем-то зашли в санузел. Я закрыл дверь. Хейма собиралась помыться и вяло выгоняла меня. Я собрался выйти, но она стала энергично раздевать меня и раздеваться сама. Мы по фасту перепихнулись под душем. Она была очень маленького роста и худой, но мой член здорово в ней уместился. Секс был традиционным, ну хотябтак. Пришлось вытаскивать, чтобы завершить от своей руки. Лично мне это назвать сексом не поворачивался язык. Но лучше, чем ничего, хоть другую девушку попробовал. Не так, как хотелось, но это было всегда по-своему славно. Традиционный секс с девушкой для меня был абсолютно нормальным явлением, но это всё генетически не моё. После полового акта мы посмотрели пять бутылок водки. Я уже видел это, хотел чтобы она глянула. Когда зыришь с барышней почитаемую святую классику всегда смешно с её психопатических реакций будто сам первый раз.