Александр Поехавший
Махавира
Я вышел из зоопарка, немного прошёл и оказался перед мусорным контейнером. Чтобы не умереть от невыносимой тяжести на спине нужно было от чего-то окончательно избавиться. Я выкинул палатку. Вокруг стоял непроглядный смог, через который не было видать даже солнца. Неугасающая звезда транслировалась на огромном мониторе. То там, то сям попадались просящие нищие с уродствами тел и гигантскими висящими злокачественными опухолями.
Китай стал самым мерзким и отвратительным государством, что я видал. Я был сам, как в зоопарке, на меня все постоянно пялились, вставали и пристально разглядывали без стыда и совести. Эти люди чихали и сопли разлеталась во все стороны, они громко пердели и каждую минуту харкали. У любой из их еды было только два выраженного вкуса: жгучий перец или чеснок.
Скорбным вечером я трудно добрался на подземке до вокзала, где, простояв в километровой очереди, купил на утро железнодорожный билет до Шанхая. Нужно было где-то лечь спать, а я не знал где. Ответ был самопроизвольно обнаружен в вагоне метро. Я высадился на станции Олимпийская, где перелез через металлический забор и очутился на мягком и шелковистом газончике в полной безопасности. Окончательной и безоговорочной радостью стала разрядка кнопочного мобильного, который служил только лишь как часы. Ни карты, ни часов, ни палатки и самое главное никакого ума: как я вообще до туда добрался и зачем мне всё это было нужно. Единственным, что грело душу было лишь ребяческое тщеславие и что-то ещё за тонкой гранью божественной реальности, а именно моя предыдущая жизнь.
Я пробудился сам не от будильника, ибо его не было. Меня разбудили безумные крики китайских спортсменов на утренней силовой тренировке. Судя по местонахождению солнечного диска и смекнул, что до поезда ещё далековато.
На вокзале объявили мой жд-рейс до Шанхая. Я там всех издёргал, я не мог понять номер платформы, только один Шанхай разобрал. Его опять объявили, он видимо уже загружался людьми. Одна китаяночка смилостивилась над моей хромой судьбинушкой и проводила куда надо и показала пальцем.
В салоне вагона мне не давали покоя, он был забит до потолка. Все сгрудились вокруг меня, просто разглядывали и спокойно снимали на телефоны. Я уступил женщине место и встал вместе со всеми, перемешался с ними, потому что они достали на меня пялиться, как на Кришну.
Удушливая атмосфера ну очень резко поменялась. Мы въезжали в избыточную влажность. Я никогда не ощущал такого мокрого воздуха. За стеклом показались тропические джунгли и зелёные в водорослях водоёмы с рисом и просто так. Махавира. Он был во мне. Он так хотел стать мной, но я никак не мог очнуться. Безмолвный Свидетель становился сочней оттого, что моя развратная жизнь была в чудовищной небезопасности. Я очень боялся поздно ложиться спать в один только спальный мешок в заболоченных джунглях, уместно вспомнил про палатку, помянул и снова забыл.
По вагонам шёл немец с укулеле и пел первое, что приходило в голову типа акына. Этот парень блондин в ветхих крестьянских штанах, он интуитивно казался просветлённым, но я не был уверен. Мы познакомились. Он показывал мне фотку его бабушки, когда она была маленькой в гитлерюгенд, и он был очень зол на фашистов. Этот немец мне сказал и легко запомнил это, он сказал, что эта девочка не понимала, что на самом деле происходит, потому что не могла увидеть это своими собственными глазами. С этим германским певцом из Бременских музыкантов был его друг – монгол. Он прилично понимал меня на русски и переводил немцу. Немец постоянно пел мне на здоровье, на здоровье, на здоровье. Он наверно думал я пьяный, когда я, как мог на говноинглише донёс до него каким чудесным образом я добрался до самого густонаселённого города мира. Он пел на здоровье и думал, что я пешком дошёл до тех мест, ну так оно и было, не спеша, шаг за шагом русскый чевовек и до Шанхая дошагает.
Каким-то чудом я попросил немца позвонить моему каучу. И эти пацаны узнали адрес у вписчика и набились к нему в гости вместе со мной. Метро ходило каждые 3 секунды, просто беспрерывная змейка, ураганная скорость жизни просто максимальная: самая огромная внешняя толпа стояла и ёрзала перед моими глазами. Мы разгуливали по центру. На смотровой, когда позади все основные высочайшие небоскрёбы, но меньше и разделяющая река. Так вот там я вставал в позу тигра, буйвола, лося, кабана и под конец кульминировал порхающей цаплей. Немец зеркально повторял за мной, но он не старался и в конце в шутку поколотил меня, по воздуху просто помахал кулаками перед моим носом. Монгол всегда молчал и усмехался, он был рад моему присутствию и тому, что я тоже виртуозно играл в жизнь, как и они без ненужной серьёзности. Мы очень долго лазили по центральной части Шанхая и под вечер приехали в самое глубокое чрево между небоскрёбами, самое элитное место. Этот китаец, хозяин был очень обеспеченным человеком и снимал двухкомнатную квартиру в этом премиум кусочке земной суши.
Зайдя в хату, мы столкнулись ещё и с чехом. Этот оказался тоже своим чуваком, весёлым и игривым. Мы быстро перезнакомились и пошли ужинать в гигантский тц. Этот китаец заказал невероятно огромный поднос с жареной рыбой. Мы сидели, хавали. Я молчал в основном всегда, и им было от этого просто шикарно. Они охотно общались вчетвером между собой, а я без затей смотрел на всех и слушал. Из искреннего уважения ко мне немец иногда обращал на меня внимание своим коронным на здоровье и все ловили хаха с этого, ну и я просто лыбился без напрягов. Столько наций, два совершенно разных азиата, три европейца, я с чехом был немного похож по кроманидному черепу. А немец со своей челюстью был преимущественно нордидом и остальное от женевских франков.
Под конец ритуальной трапезы мы приготовились скидываться по-честному, хозяин одним быстрым взмахом руки отклонил наше намерение. Мы пожали плечами и убрали юани в кармани.
Я остановился в этом супермегаполисе на несколько дней. Мы с немцем играли на улице на своих инструментах. Он в основном сидел и офигевал от нашего спонтанного прикольного концерта. Я пел Тсоя, чтобы он был ещё жив. Все заработанные деньги мы разделили пополам, как тогда в Керчи. Вот, что значит мужское взаимопонимание, равенство и осознанная справедливость, выраженная во внешних поступках. Я постирал свои две футболки, и пока они сохли немец дал мне поносить одну его. Китаец признался мне, что зарабатывает пять тысяч долларов, я ему зааплодировал, а он заржал с этого. Он, как и все тоже давно просёк, что я всегда играл. Немец давно перестал подтрунивать надо мной, стал пытаться поговорить немного, как мой скудный лексикон позволял, самые общие темы ни о чём, а для нас это было всегда всё обо всём.
Китаец попросил настрочить на листе, что ему приобрести для того, чтобы я мог приготовить русское блюдо. Я написал: помидор, огурец, болгарский перец, лук и самое главное: майонез. Он достал всё кроме последнего. Вместо этого он купил какую-то жидкую хренотень. Я сделал салат, залил его этим соусом. Никто не стал это есть, и я сам стрескал.
Для души не существовало ни рождения ни смерти. Она была всегда существующей, нерождённой, вечной. Она не уничтожалась, когда погибало тело.
Я съездил в музей живописи в виде красного высокого здания, никогда не запоминал картины. Побывал в старом городе, там китайцы с еврейскими умами заламывали за свои финтифлюшки ценник, перед ними был белый зажиточный фаранг. Пришлось купить маленькие сувениры в подарок своим: помельче, но побольше.
Китаец публично заявил, что к нему скоро приезжает девушка. Мы все удивились, ибо все китайцы-мужчины выглядели голубыми вояками.
Чех попросился поехать автостопом со мной. Эта была никудышная затея, но я ему не отказал. Меня понесло на юг. Мы перелазили барьерные ограждения путей, все в пыли, перебегали высокоскоростную дорогу. Через цветочные клумбы, зелёный газон. Спустя сорок минут мы встали на позиции стопить попутку. К нам подъехал полицай и снял с пути, отвёз обратно откуда мы начинали карабкаться. Подвёз прямо к станции метро, какой молодец. Я в глаза сказал чеху, что в этой стране, двум рослым слэйвянинам нечего ловить на обочине.
Вторую суицидную попытку дерзкой вылазки я совершил без него. Он походу обиделся и не вывез, потерялся куда-то. У меня на листочке был написан лишь номер трассы с G в начале. Остановился водила и о чудо: подобрал меня. Было невыносимо тяжело после такого многодневного релакса в Шанхае. Мне мерещилось, как купленные сувениры преднамеренно давили ещё сильнее вниз, чтобы дать мне понять об их совершенной бесполезности. К глубокому вечеру я добрался лишь до Тайчжоу. Искупался в бесконечном океане, скоростная дорога во Вьетнам шла вдоль берега. Пожрал в кафешке. Всё что близко к воде по умолчанию туристическое, так что на меня особо не пялились и не снимали на телефон, когда прямо в лицо тыкают камеру.
Я внезапно решил переночевать в джунглях. Я не включал полного идиота, не стал заходить в самые непроходимые дебри.
Всё вокруг дико стрекотало и эта аномальная для России сырость. Чем больше влаги, тем больше жизни, тем больше насекомых, тем они здоровеннее. Москиты жалили как в тундре, кто-то из них мог оказаться с Денге, а у меня ни страховочки, ничего, ю-ху. Я залез в спальник и полностью застегнул с головой, дырки заткнул кофтой. Достаточно подумал перед сном о том, как во сне сквозь прореху проползёт голодная сколопендра с разбухшими от переполняющихся жжёным ядом жвалами.
Утром проснулся диванчиком. Вот теперь воскрес: меня взяли в кольцо местные китайцы и просто таращили глаза. Я активно собирал рюкзак, а они неподвижно стояли и смотрели. Моя рука не выдержала и стала их прогонять, потому что я сидел и ел, а они стояли и смотрели.
В Фучжоу ко мне подъехали сотрудники. Они очень долго, очень терпеливо, крайне корректно и уважительно приглашали меня сесть к ним в кабину. Я им предельно доходчиво на знаках пояснил кто я и что я делаю, но они очень настаивали.
Один из них с каменным лицом выступил из отряда и потихоньку положил мне руку на надплечье: этого крайне убедительного намёка было достаточно. Они увезли меня от нужной мне трассы вглубь непонятно какого города.
В отделении нашёлся более-менее англоговорящий. Они видели, как я им отвечал, пробили паспорт и посадили обратно в автомобиль. На вокзале полицейские купили мне билет на сверхскоростной поезд до Шаньтоу, сфотографировались со мной и счастливые укатили восвояси.
В вагоне все от меня отсаживались, потому что от меня разило чуть ли не козлиной мертвечиной: проссанные наскрозь с короткими шортами трусы, сколько не тряси, последняя капелька в трусы. А за несколько дней сколько таких капелек набиралось: вот вам и ответ.
В город не стал сползать, потому что рядом с железкой тянулась нужная мне платная дорога до Гуанчжоу.
У трассы была широкая обочина со спуском вниз, шикарное место для сна: чистый бетон, со второй стороны которого была решётка. За платной дорогой особый уход и надёжное ограждение от многочисленных любителей халявы. Все хотели, чтобы всё всегда было бесплатно.
В наступившей темноте я присел над сбившейся с курса и полностью дезориентированной летучей мышью. На вид она была фруктоедкой, не было такого оскала, как у вампиров. Она так пищала, эти ультразвуковые импульсы до сих пор пищали у меня в голове. У неё не было ни крови, ни переломов, но она всё равно не могла никак взлететь. Это был Махавира. Я тут же оставил его позади, а сам лёг в спальном мешке в сухой и широкой сток для дождевой воды.
До Гуанчжоу мне утром купили билет на автобус китайцы. Как же паршиво, о, эти люди так помогали мне в моём невероятном путешествии, а сами так меня нервировали одним только своим внешним видом. Ну вот почему так не могли размножаться тоже русские, украинцы, белорусы, мои любимые волжские татары. Чтобы красивых людей было больше, а не наоборот. Автобус домчал меня до самого центра города. Я оказался в самом центре города. Это был исполинский технополис ничуть не меньше Шанхая. Развязки дорог просто гигантской высоты, небоскрёбы уходили в небо. Я прошёлся по пустынному ботаническому саду, пробежался по всему центру и под ночь сел под одним из очень высоких домов в престижном районе кафе и ресторанов.
До этого в парке мне повстречались русские эмигранты. Мы познакомились, разговорились, они жили постоянно в Гуанчжоу. И эти люди сказали мне сидеть ждать в этом кафе, а они приедут и заберут меня к себе в гости на ночлег.
Я заказал скудный ужин из двух сосисок с лапшой в этом же кафе, дорого для меня, ибо ел всегда всё самое максимально дешёвое и простое. Я просидел там уже часа три в обманутом ожидании обещанной помощи, занимал столик – мешал своим телом заработку денег.
Мимо меня проходил парень, он долго выпивал за баром и видел меня издалека. Он был со своей девушкой вьетнамкой. Чилиец с европейской внешностью спросил меня, где я буду спать. Я ответил, что не знаю. Он предложил переночевать у него дома.
Они сказали мне брать, что угодно из холодильника и разрешили пользоваться интернетом. Сами ушли в отдельную комнату спать. Я пробил вписку в Наньнине почему-то, ну он был по пути во Вьетнам и самый крупный. По-любому туды должен был быть поезд из Гуанчжоу. Все мои различные предположения убедительно подтверждались на практике, будто я сам себе предсказывал будущее и сам же это всё и исполнял на своих глазах.
Из моей комнаты был выход на балкон. Я отчётливо помнил – я находился на самой высокой точке в своей жизни: сто двадцать пятый этаж. И я вышел на балкон и этот вид свысока, я не мог моргнуть долго. Как же высоко над землёй я твёрдо стоял. Какая же это была потрясающе грандиозная стройка такой махины с километрами канализаций и ничего не прорывает и никого не затапливает.
На следующий день мы пошли с чилийцем вместе в компанию, где он работал. Он занимался поставками южноамериканского алкоголя в Китай. В офисе он разрешил мне попользовался интернетами. Я пробил вписки во Вьетнаме.
Я ехал в переполненном поезде, ибо приобрёл стоячий билет, потому что сидячие все раскупили. Меня сдавливали китаянки с жёлтой кожей. Китайцы были очень разные, я мог отличить тибетских китайцев по лицу. Какой-то парень позвал меня в вагон ресторан и купил мне и себе обед. Мы просто стояли молча и ели. Ехал часов восемь, стоя лишь часа три, остальное время я сидел на полу, сжавшись в ничто среди малоимущих людей.
В Наньнине меня встретил кауч, парень китаец моего возраста. У него я завис на два дня: стирался и мылся, приводил себя в порядок полным покоем. У него были кровати без матрасов, как у Шао-Линьских монахов. Я надул коврик и постелил, зачем мне терпеть неудобство, когда можно его сделать удобством.
Я поиграл на гитаре в Наньнине, сшиб несколько десятков юаней, пожрал рис не пойми с чем. Всё меню вечно засаленое, зашырканное в иероглифах, только цены хоть спасибо были на арабских числах. Фотки блюд как из жопы, только рис распознаёшь, а что там ещё – хрен разберёшь, а спрашивать – это гарантированное воспламенение ануса от языкового барьера. Китайский язык самый неровный и блевотный на слух ящык. Они не говорили, а лаяли и выли, булькали глоткой. Я всегда боялся услышать их песни, я бы наверно умер от них.
Из Наньнина до Ханоя я решил добираться автостопом. Довольно было расслабляться и разъезжать на транспортных средствах с точными графиками, из-за которых пропадает вся небезопасность. В безопасности терялся литературный вкус жизни. А в затаённой опасности ты неизменно оставался всегда один на один с собой. Так вырабатывалась тотальность – полное и чистое проживание вечно настоящего момента. Позволять всему случаться.
Я недалеко отъехал и меня опять сняли с трассы полицейские. Эти были тёмно-жёлтые и чёт грозные на вид. Я сел в патрульную машину, и они меня увезли аж за город к аэропорту. Это было очень грустно: без карты, без языка, не пойми где. Я пошёл пешком подальше от полицейского участка, чтобы снова стопить на уже в обратную сторону, опять туда, откуда они меня забрали, ибо там была единственная адекватная магистраль на Ханой.
Переходил дорогу и увидел небольшую лужу, наступил на неё, как при обычной ходьбе и ушёл почти с головой под воду. Рюкзак и гитара задержали провал. Я резко вынырнул и скорей вытащил загранпаспорт, деньги, фотоаппарат сушиться.
Насквозь мокрому мне удалось остановить попутное такси. В салоне вовсю тарахтел кондиционер и воздух был лёдовый. Я тяжело заболевал от этого.
Он не потребовал платы. Я вылез на нужной мне трассе G** на Вьетнам. Я запечатлевал карту местности и дорог долго смотря на них в интернете. Мне снова очень здорово помогли сотрудницы платильника у въезда на платку. Они застопили мне очередных бизнесменов со своей компанией в столице Вьетнама.
По пути мы заехали в ресторан. Они купили мне утку по-пекински. Я почти сожрал всю дичь, но не закончил, братишка велел выдвигаться, чтобы успеть на поезд. На вокзале он купил мне и себе билеты в купе до Ханоя. У нас проверили паспорта китайские погранцы и поставили выездную печать.
Поезд был нереально сказочно старинным с дизайном семидесятых. По железной дороге я тепло вспоминал Апокалипсис и конечно же Чарли Шина из горячих голов, когда он вначале жил, как буддийский отшельник и дрался врукопашную за ставки.
Мне влепили визу на две недели. Я не мог поверить своим глазам, сколько там было скутеров. Этот бизнесмен взял меня к себе сразу в офис и оттуда позвонил уже моему каучу, а тот приехал и забрал меня.
Саммасати
Я больно заболел по части лёгких и слёг на спину. Сочный бронхит и тропическая лихорадка. За мной ухаживали эти двое: филиппинец и полуяпонец-полукореец – владелец хостела, где мне выделили отдельную комнату. Филиппинец работал в столичном университете преподавателем науки ведения бизнеса. Меня ничему не научил.
Я рискнул сесть за руль байка, этот Филипп сзади сидел, как из песни Сектора Газа про Яву. Они очень внимательные водители, ни разу не видел, чтобы кто-то в кого-то врезался. Я стал потихоньку выздоравливать без единой таблетки, делать разведывательные вылазки в город. Мы тусили втроём в кафешках в лаундж барах, в едальне без границ: платишь один раз и жрёшь сколько влезет. Мы сидели на крыше домов и потягивали свежевыжатый сок из ананаса. Всё очень дёшево было. Я пил эти соки литрами и поносил потом частенько с этого. Рис с мясом хавал, каждый раз чередовал: морепродукты, говядина, курица, грибы. Хавал мороженое и всякие наливные напитки по типу фруктовое кофе. Все виды испробовал, что были там, каждый вкус. Девушки не очень сексуальные, получше китаянок, но на капельку. Но для анала само то, небольшое худое тело вьетнамки – это сладость.
Я спросил филиппинца насчёт его ориентации. Он ответил, что раньше ему нравились девушки. Я заржал, как конь. Но всё радикально изменилось когда в его жизни появился я. Он очень хотел сделать мне оздоровительный массаж. Я поверил, что он делает это профессионально и снял футболку, лёг на живот. Этот парень действительно сделал мне чумовой массаж не только спины, шеи, но и груди и живота. Он очень хотел мне хотя бы отсосать, но когда смотрел на меня, ясно понимал, что лучше этого не делать.
Я провёл в Ханое дня четыре, прошастал его везде, где можно и на пятый день попрощался с моими добрыми друзьями, пусть и слегка голубоватыми, но таков мой жизни удел – хотеть девочек, как мальчиков, но быть желанным у мальчиков, от которых меня под конец воротило.
Увидев насколько конченая автострада на юг, я решил двигаться на электричке. Доехал к вечеру до Начянга. Пошёл пешком к морю через весь город. Я видел, как тротуары и подворотни кишмя кишели ночными крысами. На небольшом пляже я лёг в спальный мешок рядом со спящим охранником стульев. Он проснулся, посмотрел на меня немножко и после спать.
Утром я вернулся на вокзал и поехал дальше. В Хошимине у меня была отличная вписка. Впервые не гей, а тихий паренёк, задрот в очках и в томах на английском. Азиаты вообще ничего не знали о музыке, я врубал ему разнообразные стили на его компе.
В этом городке я постелил дворец президента и музей бессмысленной войны с США. Мне понравилось, как выглядят различные модификации эМок висящие за стеклом. Просрали с такими красивыми пукалками. Калаш и скрытность победили. Разглядывал легендарные оригиналы снимков, где запечатлены трагические последствия напалма, бегущие голые дети, обгоревшие тела несчастных девушек.
Я слышал, Тристан Ривьер говорил, что плохое искусство прекраснее хорошего, потому что оно запечатлело человеческую ошибку.
Начались сильные дожди. Но мы не растерялись и поехали с этим парнем на скутере на молодёжный сбор. Он выдал мне дождевик. Я сидел сзади. Мы ехали на берег океана от Хошимина недалеко, но скутер не очень резвый был. Делали остановки, лежали в гамаках и пили кокосы через трубочку.
В прибрежном городке, в коттедже нас приняли организаторы слёта. Внутри уже было полно молодёжи. Взрослые вьетнамцы юноши и девушки не больно-то отличались от детей. И они так смешно смотрели на меня, высоко поднимая головы вверх. Они воспринимали меня, как чужака, но вели себя очень гостеприимно. Я заплатил взнос за себя на еду. И мы ездили на пляж, в концертные залы, зарядку делали.
Я ушёл пешком далеко по побережью и натолкнулся на местных диких рыбаков. Они гневно отгоняли меня назад, очень понятно махали рукой, чтобы свалил. Это было весьма волнительно, я ощутил себя американцем – истребителем всего живого ради грязной зелёной бумажки. Они всё разнесли, и эти люди никогда это не забывали.
Меня не принимали ни в одну игру. Я просто был безмолвным свидетелем и это вполне всех устраивало. Девушки не проявляли ко мне абсолютно никакого полового желания. Я смотрел на их парней и представлял себя рядом с ними: я был гораздо выше ростом, мой член был гораздо больше, я полностью накрывал собой любую женщину, но это всё лишь жалкие мечтательные мысли.
Мы ужинали во дворе коттеджа. Они могли все сидеть в лотосе, а я только на коленях. Ели на полу, жрачки было завались, один парень чистил мне жареную рыбу от костей. Попросив айпад у толстого паренька лет десяти, я пробил вписки в Камбодже и Таиланде. Я был всё ближе к себе, я знал это, я никогда не забывал это с самого рождения. Я даже уже видел себя дома через несколько дней.
Мы вернулись в Хошимин. Там, с некоторыми знакомыми на лицо мне участниками сборов мы пошли в караоке-бар. С нами были девушки, я до сих пор не понимал почему они не проявляли ко мне женского внимания. Геи липли ко мне, как банные листочки, а обычные, здоровые девушки даже за человека меня не считали. Неужели они чуяли, что я хотел целенаправленно заниматься с ними анальным сексом. Боялись за свои плоские жопы. Я вышел на сцену, взял микрофон и от души исполнил нетленную Джойнми. Так же тонко вытягивал фоулов, как Вилле в самом расцвете нулевых. Девушки нежно похлопали, и на этом весь Вьетнам для меня закончился.
Далее я отправился на автобусе в соседнее королевство. На границе просто заплатил несколько долларов за месячную визу и дело в шляпе. В автобусе кто-то на остановке купил у девушек кампучиек жареных насекомых. Меня угостили одной штучкой. Я не стал грызть.
Кто вписал меня в столице Камбожди – ну конечно гей. Его звали Карлос из Филиппин.
Мы сели за стол в его шикарной хате. Он мне стал немедля затирать, что он такой, будто я сразу не разглядел какой. Я сказал ему успокоиться и просто не воспринимать меня всерьёз. Карлос был очень манерным и очень тучным мужчиной. У него было добродушное и доверчивое лицо. Этот человек оказался славным малым: постоянно спрашивал всё ли в порядке, хочу ли я есть, спать, гулять.
Я завис с ним почти на неделю – мой мировой рекорд по надоеданию другому человеку.
Чем ближе я был к дому, тем явственнее проистекало моё разтождествление с мыслью, я не мысль, я – ничто, пустота, всё, что я знал дали мне другие.
В Пномпене я часто был сердитый только на туктукеров. Это таксисты на мопедах. Они будут ехать рядом с тобой по десять человек всю дорогу. Я прятался от них лишь в единственном на всю столицу супермаркете. У Карлоса был только телевизор. Моим любимым стал местный кхмерский канал. Вот они там запевали на своём даже с караоке внизу. Я сидел и рассматривал их письмо – вязь. Она выглядела очень знакомой, и частично я понимал о чём они пели.
На улице я тормознул туктукера и спросил где, можно было закупиться натуральными цветами. Я отдал двадцать долларов за букет. Карлос расстроился когда увидел то, что я приобрёл. Он сказал, что это было очень дорого и лучше б я не спешил, а сказал ему. Корзинки оказались слабоватыми, но я выходил на улицу босиком и без футболки – значит что-то там было.
Мне нужно было как-то возвращаться как бы в Россию. Я отправился в визовый центр при посольстве Китая, заплатил сущие пустяки и мне сказали забирать готовую однократную визу через дня три. Они даже свозили меня в салон фотографии на своём скутере. Это была очень приятная забота со стороны этих невинных людей. Как у кого могла подняться рука на этих несчастных бедных кхмеров.
Но совсем недавно она поднималась и очень часто и очень больно.
Я насладился ароматом бутонов и прошёл без оплаты мимо киоска в сакральный музей массового геноцида. Это был бывший лагерь, где в основном пытали и убивали детей. Я сделал фото каждого портрета. Это заняло очень длительное время, но это были лучшие фотографии, что я делал в своей жизни. Они все оптимистично смотрели на тебя и у всех в глазах стоял один древний вопрос: зачем.
На следующий день я оказался на поле смерти. Место массовых убийств невинных людей. Я туда прошёл мимо ленивого кассира и не заплатил за вход. Эта девушка звала меня, но я к ней не вернулся. Там стояли гигантские стеклянные кубы, заполненные человеческими черепами. Домики с разными историческими штучками. В одном из них крутили документальный фильм про геноцид. Я посмотрел его с какой-то красноволосой ирландской девушкой. Она отсела от меня максимально далеко, я был босой, босота. По одёжке ж встречают, особенно девушки.
Этот Карлос был очень рад, что я проводил время с ним. Он работал в столичном аэропорту. Был чисто пассивным геем. Мне было немного жаль его, он был очень добрым человеком, я видел его насквозь. Я спал на полу, а он по приколу хлопал по простыне и звал меня поспать на мягкой и комфортной двуспалке.
Мы съездили с ним на масляный массаж. Девушки очень постарались мять мне широкую спинку. Вечером приключилась неожиданная встреча с его братишками филиппинцами, такими же геями. Их было человек шесть. Они все фотографировались со мной. Среди них как-то затесалась девушка: невзрачная, малорослая, с небольшим жирком на низах. Мы поехали все вместе в кафе. Они в основном пили там кофе, а я просто молча слушал. Им очень было по душе то, как я молчал.
Как-то раз я гулял по Пномпеню, а он был размером с Обшаровку. Со мной поравнялась и познакомилась женщина на скутере, разговорились. Она пригласила меня в гости, и я сел сзади. Дома у неё были и её мать и отец и ещё кто-то для большего числа. Они пригласили меня за стол, подали рыбу. Отец стал мне втирать, что он работает в игровом бизнесе, и он знает особый секрет выигрыша. Он говорил на отвратном ломаном инглише, от которого не только уши вяли, но и нарастала неопределённая тревога. И этот болван начал спрашивать боюсь ли я его. Нет, блин, всё замечательно, уровень гостеприимства – Бог. Мне припомнился мудила гороховый и стало немного полегче. Я так понял, он хотел со мной скооперироваться в казино и мутить с деньгами заодно. Я никогда в жизни не был в игровых заведениях, никогда не играл в автоматы. Эти люди стали мне отвратительны. Когда я уходил женщина, что познакомилась со мной повелела заплатить скутеристу за бензин. Он повёз меня обратно необработанным необратимостью.
На базаре я купил тканевые сувенирчики: маленькие кошелёчки в виде разноцветных слоников. В тот же вечер мы на полном чиле сидели и смотрели с Карлосом телек. За мной приехала та филиппинка. Я аж опешил и впал в соматический катарсис от небывалого разрыва шаблона. Я схематично представил, что в России вскользь познакомился с девушкой, перекинулся за весь день привет и пока. И эта русская девушка раз и приехала за тобой…
Она стояла и ждала когда я соберусь. Я не знал чего ей от меня было нужно. Но мой гигантский рюкзак валялся у входа прямо перед ней. Мне необходимо было из верхнего кармашка вынуть огромную блестящую пачку презервативов легко узнаваемой мировой марки. Я продолжал неподвижно сидеть и ждать от неё действий для перемещения и отдаления от нужного мне объекта материального мира. Мне было стыдно показывать ей презервативы, вдруг она хотела просто погулять ни о чём. А если б она увидела презервативы, то она бы сразу подумала, что я похотливая козлина и грустила бы из-за этого.
Спустя пять минут я догадался унести рюкзак в туалет и там заполнить свой кармашек шорт этой резиновой дрянью. Я мечтал никогда не использовать презервативы, трахать девчонок всегда на живую, плоть об плоть.
И мы сели в тук-тук и поехали не пойми куда. Я оказался у неё дома. Включили телек. Я сел на пол. Нельзя было просто взять снять трусы и начать при ней обуваться в скользкий латекс. Тем и красен анал, что в жопу девчонке вводишь на чистую, без одежды.
Вот она лежала на животе жопой кверху, смотрела ящик. Вот чё мне нужно было ни с того ни с сего лечь на неё сверху.
Я сидел и тихонько грустил из-за того, что не мог так ну очень жёстко рисковать. Всё таки первая заморская женщина, нормально выглядит, присунуть можно разочек чисто для количества. Я разыграл самый простой и гениальный акт – предложить сделать ей массажик. Она неохотно согласилась. Я сел на её жопу и стал тереть её почти чёрную спину. Она кайфовала. Потом я перевернул и начал мять ей сиськи, гладить их, посасывать иногда. Сука заскулила. И она ещё начала даже отнекиваться когда трусы снимал с неё. Но международное правило всех женщин – письку показала – всё. К чрезвычайно глубокому сожалению, её промежность была заросшей. Я потрахался с ней кое-как без удовольствия. Уснул. Утром свалил.
Карлос очень сильно тосковал в памятную ночь моего амура с филиппинской дочерью. Подоспел час расставания, потому что я забрал очередную готовую визу в Китай.
Через всю страну одна дорога, как у нас прямь. Я доехал до Сиемрипа автостопом. В Камбодже чёт после Китая и Вьетнама народу будто нет нигде, может они в джунглях до сих пор прятались. В здешние труднопроходимые заросли я не особо рвался – они были очень внушительными, там полюбас чёто крупное водилось. Много людей на свете, а было ещё больше, да все перемерли.