Александр Поехавший
Махавира
Присылали людей всё дурнее и дурнее. Гей со бурным скандалом слился и справедливо решил не работать далее в этой помойке, а это и была помойка из приходяще – уходящей живой биомассы временных стажёров. Влюблённый оставил меня в джайнском покое.
Прислали парнишку полуслепого и полуглухого: он охотно участвовал в забивах толпа на толпу, то ли по футболу, то ли просто от нех делать. У него были диоптрии, как у моего покойного деда. И ему нужно было говорить прямо в ухо, чтобы он услышал: до такой степени ему башку уже отстучали в таком юном возрасте. Этот парень постоянно что-то тихонько мутил в углу за компьютером.
Через несколько дней он окончательно посвятил и меня в свою тайну. Когда мы работали вдвоём, поздно вечером перед закрытием мы выводили с вирусных симок тысячи и тысячи рубликов себе на карты без всякой боязни. До этого на эти номера кидали нал испуганные граждане, у кого не хватало ума установить антивирус. Они ловили оскорбительный баннер с какой-нибудь несмываемой перезагрузкой позорящей похабщиной и в экзистенциальном отчаянии пополняли предложенный вирусом сотовый номерок.
На следующий день с утра нам неожиданно позвонили с другой точки со слабыми угрозами, ибо они занимались тем же самым. Мы решили завязать с этим, а этого парня инвалида бойнь к всеобщему счастью перевели в другое место, но с ним я неплохо поднял баблишка.
Быстрым летом на многомиллионном концерте под Саратовом я столкнулся с Урсулой и её меньшой подругой. Звук был очень мощным, лучшее живое выступление, что я видел. Этими ребятами были Лимп Бизкит. В России их очень уважали и было за что.
Мы вернулись в город поздно ночью втроём. Урсула как-то незаметно оказалась у меня на хате. Я лёг на неё, трахнул на истрёпанном промятом диване. Даже испытал некое удовольствие, хотя как обычно представлял на её месте очередную сочную анальную давалку. Я делал это с ней только в одной миссионерской позе, чтобы не видеть её толстую сраку.
Через пару месяцев ко мне приехала её подруга, что была с ней на концерте. Она была девственницей и хотела, чтобы я сорвал ей целку. Тело и лицо было так себе, но быть первым у любой девчонки – это великая честь. У меня минут пятнадцать не возникала эрекция, а она просто сидела голая на диване и предлагала лучше одеться и пойти домой. Я гладил её и утешал, что всё будет нормально. Всему виной была резинка, я ненавидел это лишнее приспособление. И так не стояло ничего, а при упорных попытках натянуть эту хрень вообще всё падало до изначального аварийного состояния. Меня спасло, что я вошёл в неё сперва чистым агрегатом. У неё было очень узко, просто замечательно. К концу акта дефлорации я надел презик и кончил в неё. Было славно. Потом я оделся и она тоже одетая забралась на меня и просто начала тереть об мой пах свою манду. Утром она уходила и еле передвигала ноги, насколько я ей разнёс там всё во время грубого и небрежного секса, который она запомнит навсегда.
Урсула не узнала об этом предательстве со стороны её лучшей подруги, с которой они выросли вместе в глубинках аномального Татарстана.
Я познал секрет: любую девушку можно было исцелить только анально. Но я боялся проинформировать об этом традиционный мир: меня бы не поняли. У меня иногда от малейшей мысли об анне стоял по нескольку часов: я хотел беспрепятственно заниматься этим всегда раз в сутки.
Мне нужна была девушка, которая просто давала в жопу и при этом по-своему кайфовала. Непостижимо было в чём было основное препятствие к этому. Я был добрым, милым человеком, я не представлял реальной угрозы для девушкиного ануса. Разве я мог повредить женский задний проход таким тонким членом. Небольшим неудобством являлась лишь максимальная длина, но всё притирается, сносится благополучно. Я спятил из-за навязчивого влечения извращённой воли: я хотел всегда быть в женской попе, вообще никогда не вынимать. Чтобы девушка всё время отчётливо ощущала это в своей заднице. А если она упускала, я снова входил в это непредназначенное.
Всё было прекрасным лишь на расстоянии, издалека.
Майтрея спросил у Махавиры, что есть истина. Махавира ответил: то, что работает.
Я сам работать уже не мог и выбил долгожданный отпуск на две недели. Стихийно собрался и поехал автостопом в Уфу. Немного не доехал. Вышел в заброшенное поле вечером, ходил среди степной травы. Совершенно один. Один на один с нешизофренической природой, с сущим, с самостью. Что ни делалось – всё к лучшему, хуже только.
Я поел рыбные консервы с хлебушком. Рано утром меня подобрал старый убитый камаз забитый под завязку осенними арбузами. Транспорт с ингушскими номерами. Поездка с этим мужчиной была одной из самых незабываемых. Во время езды некоторые водители показывали нам факи, оскорбительно сигналили. Они уже заранее ненавидели этого человека только из-за одной цифры региона. Этот водитель рассказал, про то, что у них никогда в республике не было террористов. Как он открыл дверь дома, а ему с одного удара кулаком разломали челюсти. Его вытащили из дома и увезли в неизвестном направлении – похитили. Требовали значительный для такого небогатого региона выкуп: несколько десятков тысяч долларов. Многочисленные родственники собрали кое-что, но далеко не нужную сумму, можно сказать ничего для таких низших людей. Они вывезли и вытащили его у леса, некоторые взвели автоматы и встали в стрелковую стойку, как перед расстрелом. Эти люди в официальной войсковой форме велели ему побежать.
Он решительно отказался делать это и разрешил им стрелять на месте, зачем за телом потом ходить далеко. Эти служилые люди оставили его там и уехали, а он пешком несколько километров возвращался босиком домой. Он ехал дальше, а мне дальше отпуск не позволял. Я выпрыгнул и доплёлся пешком через всю Уфу до центра. Полюбовался на мошонку коня, на реку и на людей: всё везде одно и то же. Время было ещё достаточно раннее, ничего не оставалось, как просто идти куда хочешь, просто чтобы убить время и нагулять усталость для сна. Люди возвращались с работы, я неподвижно сидел на бордюре и хавал еду из магазина. Зачем жрать в кафе только, чтобы себя показать, если можно в магазе на эти же деньги купить больше и разнообразнее.
Под бездомную ночь я пошёл прочь от редеющей толпы. Доплёлся опять до того места, где входил: монумент дружбы башкирского и русского народов, посидел там, какие-то две девушки серьёзно рассматривали скульптуры. Вышел из города на трассу на Екатеринбург. Прошёл несколько километров по обочине в сторону ёбурга. Переночевал в палатке спокойно, с лёгкостью и непринуждённо.
В Екатеринбурге жесточайший депрессняк. Мёртвый незначительный город. Очень много людей и все друг от друга шарахаются. В Екатеринбурге никто никого не любил никогда, потому что там все стесняются трахаться. Единственное, что запомнилось это посольство США. Там была штаб-квартира телефонной компании, где я работал. Я приехал туда, меня пробили, позвонив в Саратов. Так я оказался в общей квартире, где проживали стажёры и некоторые сотрудники.
Девушки были очень близко ко мне, и я хотел поиметь там одну. Она всегда улыбалась и была очень дружелюбна ко мне. Её матрац был близко к моему. Она легла в одних трусиках. Я подрочил под своим одеялом на её жопу, когда она задремала, и её одеяло спало с задницы. Вытер сперму о её матрац поближе к футболочке.
На следующий день я был уже в Перми. Там меня встретила бывшая одноклассница, та самая. Она была студенткой единственного в стране ветеринарного вуза по врачеванию всех видов животных. Она снимала комнату с одногруппницей, которая была то ли пришибленная, то ли чванливая лишка, но она не очень была. Эх, бывало такое, сразу понимаешь, что не то, не она, не для меня.
Мы втроём погуляли по городу. Там музицировали на улице музыканты-аскеры. Я взял гитару, сыграл и спел несколько песен. Моя одноклассница просила исполнить наших самарских, но я не знал никого, кроме Станционного Смотрителя и то одну лучшую песню про Ван Гога, и то – только рефрен с трудом помнил. Мотив я никогда не забывал и всегда эффективно запоминал только чисто музыку, без привычных слов.
Вечером после насыщенной экскурсии по Перми мы вернулись. Я лёг на отдельную кровать, а они растянулись вместе. Я всю безмолвную ночь лежал и размышлял, почему эти две девушки не могли взять и заняться со мной особой любовью. Хозяева были в другой комнате, но можно же было всё делать на полу и украдкой, тихо, как серые мышки. Почему бывшая одноклассница не предложила мне лечь с ней в одну кровать, а дальше безопасный секс. На следующий день она приобрела большую лососёвую рыбу, зажарила, завернула в фольгу и вложила мне в рюкзак. Почему если она была так добра ко мне, она не могла дать мне и своё сдобное тело. Если девушке со мной комфортно, весело и уютно почему она не могла мне просто дать себя. Я никогда не мог это легко понять, хотя прекрасно знал, что как бы сильно ей не хотелось – давать другу категорически запрещается. Бог с ней с жопой, первый раз уж так и быть по нормальному, если уж ты девственница. Если невинность потеряла, остаётся только многострадальная попа. Смазать и войти: всё, и делов-то, а страха было жуть сколько.
Покинул я Пермь, всё посмотрел, центр посмотрел самое главное и в музее современного искусства побывал. Запомнил картину с Наполеоном на коне. На полотне он выглядел гигантским, а в жизни слыл коротышкой. Генералы смотрели буквально под ноги себе напротив него. Маленький, проворный жучок скатывал немалые кружочки свежего навоза.
Я ехал в Казань со скверными мыслями: ночевал две адских ночи с двумя молодыми девушками и ни с кем из них не посовокуплялся. Любой душевно здоровый молодой человек негодовал бы на моём месте по этому поводу. Не стал целым.
Я узнал, что та девушка – её подружка, невзрачная. Она сказала, что я ей не понравился, показался очень тихим, заторможенным. Я должен был скакать вокруг неё, как винторогая антилопа гну. Её стереотипное мышление первобытно и типично для абсолютного большинства: мужчина должен окучивать и наскакивать, а она должна просто пассивно смотреть и решать: впечатляюще он пытался господствовать или как размякший, унылый лошок.
Эта подставная девушка поторопилась с нелепыми выводами. В Перми я уверенно подошёл к уличным музыкантам и спел для них от души русские и английские песни. Кто ещё в её убогой, серенькой жизни мог бы такое воспроизвести. Но каким судом судишь, таким и тебя судить будут, а я был уже в Казани. В тролле смешно объявляли остановки на таманском языке.
Очень жаль, что в нашу беспокойную пору нам ещё приходилось самоотверженно сражаться за анал.
Давно существовал культурный миф, что в каждом городе России пятнадцать анальных принцесс и счастье и удача тем, кто с ними сомкнётся.
Когда виднейший член вступал в женскую попу, она думала вот зачем надо было сериальчики смотреть, верить в любовь и справедливость.
Анал оказался единственным местом на теле девушки, куда она не могла посмотреть… Вот почему нужен мастер.
Я легко добрался до центральной улицы города. Там играли корейцы на гитаре. Подальше играл кто-то другой. Всё вокруг было забито уличными музыкантами. Я взял у азиатов гитару и спел с ними их любимого Тсоя, потому что эти песни были примитивны в исполнении и запоминании. Это был завершающий город моего микропутешествия, дальше – обратно в Саратов на работу, ставшую совершенно невыносимой. Я полюбовался мечетью, пробежался по набе. Тогда в Казани я сел на лавочку под вечер, крепко задумался над величайшей дилеммой всех времён и народов: как самостоятельно сделать так, чтобы мне все давали, да ещё и в жопу и без денежной оплаты. Нужно было плодотворно заниматься чем-то, чем угодно, делать что-то, потому что толпа не принимает тех, кто ничего не делает. Как мне кто мог что-то дать, если я просто сидел и ничего не делал. Я был никем и ничем, а за это мне кто-то там должен был дать, да ещё и в задницу. А если я никогда это не сделаю, то никогда никто и не узнаёт. Молчит себе тихонько, значит всем доволен, значит ничего и не нужно.
Вдоволь проржавшись и похлопав себе, я сел в бус и поехал на отдалённую окраину к трассе на Ульяновск в сторону дома. Возможно ли переиграть самого себя.
Переночевал в лесопосадке и на следующий день вечером был уже в Октябрьске. Решил не заезжать в Ульяновск, посчитав его унылым, однотипным и захолустным городишком.
Быть без ума от любви восхваляется, а быть просто без ума порицается, зачем.
Отпуск закончился. Электричка, Саратов. Я вновь вернулся на говноработу в осточертевшем ларьке в компании с деревенскими болванами. Кульминацией праздника стало неожиданное появление на рабочем месте старшего продавца спустя несколько месяцев отсутствия. Этот добрый молодец, пришёл под закрытие, временно отключил камеры, вошёл в один эс с другого пароля, удалил все айфоны с остатков, уложил их все в большую сумку и ушёл. Вот и всё. Я просто взялся за голову и рухнул на стул, как тот мелкий, глупый и недалёкий человек, что сидел на унитазе и охреневал с происходящего в данной жизни. Через несколько дней этот отморозок принёс нам награду за молчание: по косарю в руки. Он набрехал, что ездил в Москву и там что-то мутил архисерьёзное. Мне нужно было как-то продержаться год в этой сраной фирме, чтобы получить полис. Я хотел вылечить нахаляву все зубы, а они у меня были в плачевном состоянии из-за постоянного чая с сахаром и прочей ядовитой чепухи.
Дошло до того, что ко мне стали откомандировывать самых конченых стажёров, полнейших кретинов только после школы. Они даже читать не умели, а им нужно было уметь кредиты оформлять и кассу заполнять. Они постоянно косячили и причём по-крупному: не на тот счёт деньги посылали. Я за них всё решал, разруливал все их тупейшие ошибки. Я конечно был просто свидетелем, но даже свидетель стал волноваться, до таких сокровенных глубин меня смогла пронизывать безграничная человеческая глупость. Они наконец удачно провели инвентаризацию как надо без меня, пока я был в отпуске. Имелась крупная недосдача, но я не собирался выплачивать этим ублюдкам ни копейки, потому что ничего у них не брал, всё сам сделал без их помощи.
Как только мне выдали полис я намалял увольнительную. В эти отработочные дни я сделал себе почти всю челюсть в частной клинике. Самовольно оставлял этих дебилов работать на точке, а сам быстренько лечил зубки.
Остался последний коренной. Я предъявил стоматологу, что они пропустили много зубов. Этот культурный, обстоятельный мужчина в белом халате взбеленился, публично назвал меня свиньёй и грязной скотиной. Он заставил меня сесть, и сам яростно тыкал мне зеркалом в лицо, чтобы я мог увидеть во что я превращался. Они потом названивали мне, чтобы попросить прощения и вернуться сделать последний зуб: деньги и репутация же. Я не брал трубку и благополучно закончил в другой клинике.
Фантастическая тяга поиметь девочку в попу – тяжёлая нарциссическая дереализация, выраженная в патологическом стремлении заняться мистической любовью с самим собой. Маниакальный пациент твёрдо убеждён, что только так мужчина и женщина способны заниматься любовью. Любые единственно разумные доводы о неверности таких суждений всецело отвергаются и не принимаются за верные. Это психопатическое отклонение от общепринятых норм межполовых отношений возникло сразу после тяжёлой травмы головы. Шизофреническое расстройство осознания действительности подкреплялось внешними факторами: анальная порнография, сумасбродное поведение людей, окружающая жестокость и полное обесценивание человека.
Он способен вспомнить сюжет любого фильма, книги, всех действующих лиц. Неспособен произвести в уме сложение или вычитание простейших десятеричных чисел, например 23 – 18. Чтобы посчитать итог он вычитает из двадцати пятнадцать, а потом прибавляет шесть.
В день расчёта меня завели в комнату сбшники, усадили на стул и начали обрабатывать по поводу подписать соглашение о возмещении недосдачи по инвенте. Я настоял на том, что меня не было, когда они считались и это прокатило. Они, возможно, нет, точно, пробили, что я был юристом. Это пустое наименование оказалось хоть какой-то личною пользой.
Не описать словами, как я был счастлив свалить с этого гадюшника с вечными текучками, маленькими зарплатами, рабским графиком: я просто жил на работе, в одном и том же месте, со столькими людьми мимопроходящими. Это надо к каждому привыкать, устанавливать подход, отзеркаливать и контактировать на одной волне. Столько центральных ролей поменял. Это скучное место было уже изъедено пространственным восприятием, мёртвое однообразие, одни и те же чисто механические колебания тела и ума. Я всегда подстраивался под других, а им было очень комфортно и незаметно. Каждый день я вставал, и та же самая жизнь начинала своё движение в той же самой рутине. Каждый вечер я ложился спать и ещё раз завершал повторение дня.
Хата с алкашом Вадимом стала меня отторгать. Грязное не могло отталкивать грязное, но почему я. Я был просто временным явлением, я никого не пронимал. Ну как никого, тебя.
Это была поздняя безлиственная осень. Глубокое уныние. Я пошёл учиться на водительские права. Инструктор только как меня не оскорблял, когда понял, что это меня не касается. Как же он наслаждался этим, когда орал мне чуть ли не в ухо на особо трудных ситуациях, на этих сраных кольцах. Он был контуженый танкист. Я его понимал и молча соболезновал. Когда меня с автошколы своевременно предупредили, что на него многие жалуются и предложили сменить учителя я отвечал, что всё было нормально. Этот инструктор стал помягче, видимо его огрели наконец как следует те, кому ещё не всё равно. В последний с ним мой водительский день я поехал далеко за город. Он раскаивался, что постоянно проводил уроки вождения со мной короче, чем надо и этим самым экономил на бензине. Он напрасно думал, я ничего про него не знал. Я рулил среди необозримых равнин великой Саратовской Луки, созерцал первобытные красоты Жёгалевских гор. Я ведал, что в предельной глубине этих гор проживали маненькие джябжики и анапчики. Мне очень хотелось стать джябжиком. Мне пришлось пойти своим собственным светом.
Я устроился в магазин одежды на неполный рабочий день временно, у них был подсчёт товара. Своровал несколько шмоток, но там китайский дешманище, ткань, как из говна плетёна. Не стоило и запариваться. Чем больше я тырил одежду, тем больше убеждался в её бесполезности. Никакая одежда за все времена не могла прикрыть безобразие внутреннего уродства человека. Я видел этих людей, они выдавали себя с первых секунд.
На хату, что я снимал, прибыла сестра Вадима. Она порола спирт каждый день с собутыльниками. Я до такой степени начисто отсутствовал, что они пытались потрахаться при мне. Так и не допытались, но я переживал за обоих, так что не судите. Я просто неподвижно сидел и смотрел на всё, что они выделывали с собой и ближайшим окружающим. Они разлагались на моих глазах, внутри бультюхается ядовитая синька. Она разъедала каждый орган человека. Я видел, насквозь видел, как воет её печень. Её печень пульсировала и лопалась мерзопакостными желтоватыми пузыриками. Человеческая сексуальность убивалась спиртом за несколько месяцев. Кто бухал, того отторгало естество, ему невыгодно, что эта поражённая горьким раком биомасса будет обзаводиться потомством. Спирт – медленный рак. Такой огромный, внутри, речное копошащееся членистоногое. Вонючее, в перегаре тины.
Короче говоря, мне естественно некомфортно было с ними, и я свалил обратно в Сызрань. Тогда службы мобильных знакомств среди немногих были. Они только набирали обороты: не было ещё быдла, ботов, фейков, жёсткого доната.
Я заселился в ту же самую общажку, где я жил в классическую эпоху налоговой мзды. По блату комендант заселила меня на второй этаж в шаговой доступности до туалета. Там же в Сызрани я собирался и сдавать на права, по месту прописки. В топфейс случайно познакомился с девушкой пока лежал перед сном на койке. Эту роковую красотку звали Оксана. Я сразу наехал на неё и поведал ей какой я культовый герой-путешественник. Оксана клюнула. Очень дорогая рыбка. Почти золотая.
Она вывалилась из электрички зимой. По её походке я сразу понял, что она чеканутая. Ей можно было даже об этом не говорить мне, всё уже было ясно с первого взгляда. Мы шли с вокзала в аномальный мороз ко мне.
Она спокойно сидела за столом, и я просто говорил ей ни о чём, только из-за того, чтобы заполнить могильную тишину, которая явственно ощущалась при её присутствии. Она просто сидела и оптимистично смотрела на меня. Потом я включил музыку на ноуте. Оксана молча разделась догола и легла в кровать на спину. Она лежала и смотрела на меня. Она отдалась мне вот так просто ни за что, так не бывает, этого не могло произойти в очеловеченной природе. Она приехала из Саратова на пригородный электричке, а это почти три часа езды, чтобы основательно заняться со мной нелюбовью. Как это было прекрасно. Она дала мне на первом свидании. Это такая великая, невероятная редкость в мире параноидных людей. Мне до психогенной дурноты захотелось оттаскать её в седалище. Это было некой некрофилией – истерическое желание сношать девушек в жопу будто те мертвы и уже вечно страдают в аду. Когда мне было лет шесть я зашёл ночью в нежилую дальнюю комнату. Там в углу стоял зелёный низкий столик. Из-под этого столика выпрыгнул чёрный человек с козлиной головой и набросился на меня не раздумывая.
Вместе с ним я гораздо медленнее разлагался по сравнению с толпой. Я был одержимый. Когда я гляделся в своё яркое отражение в зеркале я видел вместо своей головы козлиную.
Оксана продолжала тихо лежать, положив палец в рот и рассматривая мой процесс самораздевания. Я лёг на неё голый, и мы стали сосаться, как озабоченные обезьяны. Я долго лизал её сиськи. Она была чрезмерно умиротворённой и неспроста. Оксана вытянула руку и поставила свой излюбленный трек. Она желала, чтобы я лишил её девственности под это. Я не мог войти в неё в презервативе, так как возбуждение полностью спадало из-за очень узкой щели и неестественного для меня способа любить девушку. Я не мог в неё втиснуться. Оксана почти не мокла и была очень сухой. Я стащил проклятую резинку и выкинул в сторону, я ненавидел все эти дополнительные приспособления, ограждающие мятежную плоть от живого соприкосновения. Пришлось снова представлять, как я занимаюсь с ней анальным сексом, чтобы у меня снова возникла полная эрекция. Если б не моё богатое воображение, то я бы никогда не смог войти ни в одну девушку сквозь писю. Когда я с трудом протыкал Оксану внутри неё что-то лопалось, хрустело, как будто я продирался сквозь целлофан. У неё там было очень-очень узко – потрясающе обволакивало и сжимало со всех сторон. Не каждая девушка могла похвастаться таким до такой степени хорошо сжимающим влагалищем.
Оксана оказалась на сто процентов фригидной. Я вылизал ей всю промежность: реакции ноль, даже клитор полностью отсутствовал. Для меня это было очень приятно, потому что такая необычная девушка должна была согласиться лишить меня девственности через свою шикарную, завлекающую задницу. Она была студенткой педухи. Я не представлял, как такой мёртвый человек, как она был способен общаться с детьми. У Оксаны были то ли жёлтые, то ли зелёные глаза. Чёрные, прямые волосы до груди. Мне нравилось её лицо, хотелось её трахать. Она осталась ещё на ночь, мы снова усиленно занимались вагинальным сексом. Не было разницы в выражениях её лица когда мы просто разговаривали или сношались: оно всегда было грустным.
Я разрешил ей приезжать ко мне, когда она захочет, а она хотела всегда. Оксана сильно меня полюбила, хотя это были не так называемые отношения. Мы никогда это не обсуждали. Она просто приезжала, мы смотрели фильм, я неистово долбил её в её любимой позе – миссионерской, чтобы я её полностью накрывал глаза в глаза. Оксана просто молча переживала моё вхождение в неё и смотрела то в стену, то на моё лицо. Она так печально глазела на меня.
Я устроился на работу продавцом-консультантом туристического снаряжения. Маленький отдел в торговом центре. Оранжевое китайское дерьмо не для дела, а чтобы на полочку положить, как эталон низкого качества. Мне пришлось снова торговать за минималку в восемь тысяч, даже в налоговой год назад я получал двенашку. Но график чрезвычайно удобный два через два и особо без напряга: сидишь себе ничего не делаешь, пока не зайдёт кто. В Сызрани не так много народу, как в Саратове и проходимость была в разы меньше, чем на предыдущей работёнке. Я прост взял Кафку в библе и читал за кассой. Хозяин регулярно приезжал проведать, как идут продажи, а я продолжал сидеть и читать при его появлении. Его это доводило до белого каления, и он заставлял меня мыть витрины, спрашивал применение снаряжения для продажи. Я должен был знать характеристики и область использования каждой безделушки.
Мне надоело петь и брынчать и захотелось что-нибудь духовое, чтобы молча выдувать из себя душещипательную мелодию. Выбор пал на армянский дудук, как самый. Я ошибся с выбором и заказал ля, а надо было брать ля диез.
Так получилось, что ко мне на работу пришла двоюродная сестра жены хозяина. Её звали Даша. Миниатюрная девушка, но с весьма привлекательными пропорциями: грудь почти тройка, страстное лицо, полное отсутствие жира. На работе была классическая гитара, и я иногда играл потихоньку. Барин был приятным, прямым человеком. Я уважал этого парня. Он видел, что я душевнобольной, но у меня были продажи лучше, чем у другой смены. Он особо не наезжал на меня за мои наглые выходки.
И вот я сдавал прочитанную книгу, а меня в этом достаточно непростом деле сопровождала Даша в туфлях на высоком каблуке. Она была очень женственной и живой – полная противоположность мёртвой и никакой Оксане. Даша радовалась со мной, я никогда в жизни не был серьёзным и на всё смотрел очень легко. Эта девушка была из интеллигентной семьи преподавателей и проживала в Шигонах. Ей приходилось долго ехать на автобусе, чтобы доехать до Сызрани. Я предложил ей старое доброе посмотреть кино у меня дома.
После финальных титров она стала собираться домой. Я вытащил из кармана презерватив и показал ей. Она остановилась одеваться в зимнее и замерла. Даша не согласилась. Я равнодушно пожал плечами и стал тоже готовиться к её проводам до остановки. Даша обулась и твёрдо встала в дверях: ни туда ни сюда, а потом вокруг себя. Через две минуты она уже лежала голая подо мной, прижав мою талию к себе замком ног. Даша очень скулила, но не могла никак кончить. У неё были массивные груди, и я постоянно к ним прикладывался. Мне больше нравилось целовать сиськи, чем рот. Мне не хотелось ласкать её лицо.
Секс с Дашей мне не понравился, но я ничего ей об этом не сказал. У неё не было оргазма при таком бурном трахе, и я от этого немного загрустил. Она брезговала брать мой член в руку, не говоря уж о том, чтобы попробовать его на вкус. Если девушка не прикасалась к Нему, то она навсегда оставалась нелюбимой. Так у меня стало два женских тела. Даша не любила меня, ей попросту нужен был крепкий, увесистый хер в её прожорливом нутре. У нас было много общего по части визуального искусства и альтернативной музыки. Она стала мне больше, как подруга по интересам, чем сексуальный партнёр. С ней было легко и комфортно в общении.
Даша для души, Оксана для тела.
После того, как стало предельно ясно, что Оксана вообще ничего не ощущает при любом раскладе мною было внесено скромное предложение зайти через попу. Она согласилась и внутри меня всё затрепыхалось от наивысшего счастья: моя единственная мечта сбывалась на моих глазах, сколько я ждал этого судьбоносного момента. Меня ожидало долгожданное расставание с невинностью, подлинный секс, когда не надо ничего воображать другого, чтобы не утратить эрекцию. Я отказывал в свиданиях с Дашей и не дрочил до самого приезда моей анальной принцессы, моего возобновляемого источника неземного наслаждения. Оксана должна была стать окончательным вердиктом в моей истинной сексуальности, раскрыть мою суть, окончательно показать каким я был на самом деле.
Я купил в аптеке тюбик самой лучшей анальной смазки и клизьму с умеренно мягким наконечником. В тот феерический поздний вечер после просмотра очередного фильма ни о чём-то Оксана ушла самостоятельно готовиться: принимать душ и хорошенько чиститься. Я неподвижно сидел и глотал слюни. Оксана вошла, села рядом на кровать. Вскоре она осталась в одних трусах: они были розовые. Моя анальная принцесса устроилась так, что она лежала корпусом на койке, а колени соприкасались с полом: задом кверху. Я никогда прежде не испытывал такого вожделения: всё было верно, я был именно таким каким о себе и думал. Обильно смазанный мизинец легко вошёл в Оксану, затем два. Она очень достойно держалась, молча смотрела в окно. Из-за несгибаемого и стального стояка я физически не мог заняться с ней Любовью. Чтобы отвлечься и немного угомониться мне пришлось наносить ей неслабые удары ладонями по ягодицам. Я ботал по её заднице со всей силы, а она жмурилась и стискивала зубы от жгучей боли. Член в конце концов немного спал и угол вхождения стал допустимым.
Её гладкая прямая кишка так здорово сдавливала мой утончённый член по всему диаметру. Как же мне было хорошо – то ни в сказке сказать, ни пером описать. Оксана словно выталкивала меня из себя. Но я не мог терять ни минуты, я был в познавательном процессе психологического удовлетворения своего самого сокровенного желания и ничто уже не могло меня остановить. Оксана помалкивала, и я был благодарен ей за эту кротость овечки и послушание непорочной девы из монастыря Саратова. Меня полностью устраивал анальный секс и всё было так, как я страстно мечтал. Молодая красивая девственница была прямо подо мной, исполняла мне эту вышку, качественно высший кайф. Ради меня, она. Озверевшая толпа внутри ликовала, ведь я не наблюдал со стороны, как обычно, а был самим грубым действием, остро осознавал каждую секунду блаженства. Приходилось шевелиться очень-очень медленно, чтобы растянуть это святое деяние до бесконечности.
Я занимался с ней любовью.
И когда я во время финального ускорения начал сверху целовать её губы, тогда я уже не мог удержаться. Я излился прямо ей вовнутрь, без презерватива, так чисто и без препятствий выталкивал в неё нектар, питал Оксану своей благодатью. Спасибо, ОКСАНА, Я ЛЮБИЛ ТЕБЯ.
Для меня истинной любовью считался именно тот самый светлый промежуток времени соединения члена и попы. Входишь в девушку – любовь начинается, выходишь – заканчивается.