Александр Пантелеймонов
Идите к черту
Очнувшись от жуткого зуда и начиная понимать, что нахожусь совсем не в том месте, где решил прикорнуть, знакомые ощущения, все еще не давали мне вернуться к здравому восприятию. Огромная площадь, найденной мною станции, превратилась в клокочущий вулкан, способа выбраться из которого я не мог себе поначалу представить. Возможно, оказавшись легче окружающей меня массы, мне удалось не опуститься на дно этого озера, поверхность которого была значительно ниже подсобных помещений под платформами.
Наблюдая оплавившиеся профили разреза обрушенных помещений, я быстро нашел причину своих неприятных чувств. Ниже станции находился открытый тоннель мистической канализации, от которого в разные стороны распространялось множество ветвистых усиков, запекшихся по краю моей неожиданности, образовывая над ней огромный купол. Таким образом, выстраивая вокруг стены, неизвестное мне вещество пыталось восстановить контроль над замкнутым пространством.
Странно, что его целью был я, а не проход в саму канализацию. Это легко объяснялось тем, что такой же тоннель находился на противоположной стороне лужи, из которой я кое-как торопился выбраться, чтобы не оказаться запертым внутри. К сожалению, мои попытки доплыть до края, барахтаясь в вязком подобии асфальта, оказались бесполезными. Мне удалось лишь просунуть кисть своей руки, в еще формирующуюся преграду и застрять в ней. Чувствуя, как она слой за слоем становится крепче, и понимая, что в скоро застряну здесь, как местное изваяние, я попытался вытянуть руку и вместе с этим выдрал кусочек стены, оставшийся на моем запястье.
Снова и снова просовывая руки, и пытаясь рушить затягивающиеся стены, я не мог найти твердой почвы под ногами, чтобы оттолкнуться и выбраться на берег. Место моей борьбы с ровной стеной с каждой попыткой все больше превращалось в абстракцию. Мне пришлось сдать позиции и найти место подъема в одном из проходов в белоснежную канализацию. Наконец окончательно проснувшись и поняв, что нахожусь взаперти, я начал обращать внимание на поверхность своей остывающей кожи, которая вслед за зудом начала невероятно чесаться и больше казалась прозрачной.
Чувство, будто в глаза вылили кружку лука, стало невыносимым. По кожному покрову начала просачиваться оранжевая жидкость, за которой я уже был не в состоянии наблюдать. Закрыв глаза, в голову не пришло ничего лучше, чем прыгнуть обратно в лаву. Это успокоило мою агонию и поспособствовало восстановлению моего состояния. Некоторое время я боялся вынырнуть, но после того как все пришло в норму, вернулся на поверхность. Вместе с этим вернулся и зуд.
На запястьях еще оставались куски стен, которые не торопились плавиться. Вместо этого они начали плавно растекаться по моей коже паутинками, постепенно покрывая ее тонким бледным слоем. Как бы я ни пытался избавиться от покрытия и содрать его с себя, субстанция только больше схватывалась и покрывала все, с чем соприкасалась, въедаясь прямо под кожу вызывая этот самый зуд. Даже окружение лавы не помогало.
Здесь была слишком агрессивная среда для меня, и чем раньше я отсюда выберусь, тем быстрее это кончится. С такой мыслью я выскочил в проход и побежал со всех сил в поисках герметичной двери, одна из которых должна располагаться как раз в месте моего пробуждения. К тому времени, как я нашел подобный выход, глаза опять начало нестерпимо жечь. К счастью, я успел выбраться и перевести дух, но процесс не останавливался. Несмотря на то, что неприятные ощущения прекратились, мне оставалось только наблюдать, как моя кожа и панцири слой за слоем покрываются каким-то бледным пластиком, обретающим местами более грязный оттенок и странный узор.
Оказавшись неизвестно где, я надеялся, что мне не придется еще раз возвращаться в белоснежный ад, чтобы найти выход на поверхность. Но все оказалось не так радужно. Вместо этого я нашел странную комнату, внутри которой до самого потолка беспорядочно скопилось невероятное количество бледных коробочек размером не больше ладони. Этого было достаточно, чтобы помещение не обрушилось со временем и спустя века не пришло в негодность.
Проковыряв упаковку одного из кубиков, я обнаружил ровный блок материала, похожего на металл. В другом была вода или похожая на нее жидкость, а в третьем содержалась ртуть. Кому пришло в голову так тщательно отсортировывать элементы по упаковкам? Чувствуя некоторую родственную связь своего новоприобретённого покрытия с упаковками, обернутыми в этот материал, по телу пробежали мурашки. Но заметив, что дальше превращения в пластиковую куклу со мной ничего не происходит, паника отступила.
Это была комната сбора? Видимо, сюда поступало все из канализации. Была ли такая комната одна и каковы были ее размеры – вопросы, оставшиеся до поры до времени без ответа. Для искателей такая находка могла стать золотой жилой или богатым надгробьем, если здесь также присутствовала субстанция, проделавшая со мной нечто. Но удивительно было другое: я мог легко взаимодействовать с поверхностью упаковки, не задумываясь о том, что она быстро расплавится или придет в негодность, как и стены канализации. Более высокие температуры, к сожалению или к счастью, для такого покрытия все же были критическими.
Не найдя среди завалов ни единого намека на выход, я приготовился к очередному забегу по канализации до следующей двери. Открывая герметичную заслонку и уже готовясь к порции неприятностей, я заметил, что со мной ничего не происходит, несмотря на то, что тонкие паутинки начали расползаться по стенам в обрушенном помещении. Тревога и напряжение отошли от понимания, что теперь мой организм мог справляться с подобным вирусом, позволив мне спокойно изучать новые лабиринты. Все же я не торопился расслабляться и решил быстрее найти выход, воспользовавшись отсутствием препятствий. У меня не было никаких гарантий, что мое очередной внешнее преображение не будет иметь серьезных последствий.
Наконец, выбравшись из этого проклятого подземелья, я почувствовал, как мои ноги подкашиваются. Устроиться на отдых и получить новую порцию стресса не входило в мои планы. Полезно узнать что-то новое, но морально я не был готов к празднику. Прежде я должен был убедиться, что поверхность моей кожи не стала более агрессивной к обычным обитателям поверхности. И главное, что прошлая моя ночевка не заставила хозяйку этого места покинуть его из-за невыносимого пекла, которое я в результате устроил. Пусть даже расстояние было слишком большим, в закрытом и наглухо заваленном метро могло произойти все что угодно.
Между.
– Ты, … плачешь? – что? Алия? Сложно разглядеть кого-то в кромешной тьме. Учитывая, что она вела себя тихо, без подозрений на присутствие. Но зачем? Я вернулся под пещерный свод сталактитов, расположившийся над подземной парковкой, только предполагая, что она так и не решалась пользоваться моим лазом. Нужно было убедиться, что ее не будет поблизости. Но я хотел переждать здесь, когда единственный выход на поверхность освободиться. Похоже, добыча перехитрила охотника.
– Тебе нельзя, … не подходи! Это проклятье, чума! – сколько она могла здесь находиться? Пока я строил планы на будущее, понимая, что никакого будущего у меня нет. Чего я на самом деле хотел? И на что мог рассчитывать? Семейным человеком ни в моей прошлой жизни, ни теперь мне уже точно не стать. Да и на человеческий облик можно было не надеяться, если только в этих краях не водились настоящие волшебники.
– Ты все еще жив. Чума подземелья убивает быстро. Те, кому удавалось выжить, долго не протягивали, – своевременное замечание. Применимо ли оно ко мне? Могла ли она действительно знать, как работает эта субстанция, если даже Олаф при упоминании открытого прохода, ведущего в канализацию, закатил истерику.
– Что ты здесь делать? Ты можешь болеть! – заметив, что я действительно придался минутной слабости, утирая яркие струйки со щек, тревога, проявленная мной, выглядела комично. Сопляк, размякший и забывший о предосторожностях, жалеющий себя на каждом шагу и избегающий ответственности и последствий.
– У меня есть оберег, он защищает от проклятий, – она достала из-за пазухи еле светящийся кулон, подвешенный у нее на шее. – Ни один искатель не обходится без него, – оберег? Определенно кроме скудного словарного запаса, в оккультных науках я был тоже не силен. – Ты действительно ничего не знаешь? – куда пропала вся ее набожность и ритуальность?
– Почему вы не использует их, … получить больше ресурсов? – даже по моим меркам существование канализации, способной из говна и палок вытянуть упакованные материалы, пригодные для применения, было достижение века. А найдя возможность управлять этим процессом, можно вообще не думать о производстве.
– Это зло, ничто не дается человеку без труда, просто так, – в этом она была права, но ситуация для просвещенного могла быть благом. К тому же ей, видимо, ничего не угрожало. Сложно рассуждать здраво, когда вокруг много непонятного и необъяснимого с точки зрения науки. – Ты не боишься гнева?
– Я не знаю, чего мне бояться. Что есть гнев? – определенно мне не хватало общения, обыденных вещей, развлечения, повседневного никому не нужного приветствия, а главное разумных ответов на свои вопросы. Может быть, сейчас пришло время хоть как-то восполнить недостачу.
– Чума, война, голод, смерть, – о, это звучало знакомо. Мир в руках людей со всем его багажом знаний перестал существовать, а пророчество о всадниках апокалипсиса сохранилось, как ни в чем не бывало. И я, словно насмешка над местными подвигами населения ради всевышних сил, застрял со своим избалованным мировоззрением в качестве наблюдателя.
– Это легенды, сказки, не правда, ты знать? – множество предположений о том, что именно олицетворяло это пророчество, не давало ему стать чем-то действительным. Даже сейчас можно было сравнить чуму в белых подземельях, войну ржавым оружием, голод и нищету от непроходимой темноты умов и бледную смерть с их описанием. Ровно так, как и представляли каждого на белом, рыжем, черном и бледном конях. – Я жил, до этого. Люди летать выше неба, готовы отправиться к другим звездам, нет богов.
Она не стала ничего говорить, прежде чем достала свой фонарь и начала его разжигать, продолжая прятаться за каким-то валуном. Недоверие читалось в этой паузе. Ее лицо заметно преобразилось после увиденного, когда свет озарил темную пещеру. Удивление с испугом пробежали по ее лицу и заставили отшатнуться.
О чем бы она ни планировала меня спросить, теперь ее ум был занят другим. Я и сам мог с трудом оценить масштаб своих изменений: жалкие обрубки некогда длинных когтей, тонкая белая мраморная кожа, сотни рытвин на жестких панцирях. В ее представлении это могло выглядеть иначе, но я чувствовал себя по-настоящему голым.
– Ты умираешь? Поэтому … у тебя из глаз …, – это было мило, когда на ее лице появлялись нотки сожаления и совсем другого страха. Хотя я не чувствовал себя больным и все это могло быть временным явлением в долгосрочной перспективе, как и отсутствие волос, но такой момент легкого сочувствия вызвал во мне ответную реакцию на совсем другие проблемы и не удержал скупую слезу с горькой улыбкой.
– К сожалению, нет … все сложно. Ты не сказала, зачем ты здесь? – ее взгляд потупился, и она стала выглядеть как ребенок, который не хочет делать домашнее задание.
– Мне просто …, – не успев начать свой ответ, она снова посмотрела на меня и отвела взгляд. – Они думают, что я жульничаю. На их участках жалкий хлам, а мне удалось за два дня собрать общую норму за всех. А теперь они хотят долю … я и так отдаю проценты, но им этого мало, – это все еще ничего не объясняло, но я опять вляпался и подвел ту, которой хотел возместить неудобство своего присутствия. – Теперь я прячусь здесь. Мне даже показалось, что меня кто-то нашел, но это был ты.
– И тебе не страшно быть одной, в темноте, со мной? А вдруг верх, падать? – честно говоря, когда я был ребенком, то до ужаса боялся темных углов. Даже после тридцати проснувшись ночью после кошмарного сна, я все еще не мог выкинуть из головы что-то прячущееся во мраке. Но со временем в рутинной повседневности после подобного я начал получать удовольствие от хорошего ужастика с долей фантастики.
– Обвал? Тут и так везде все упало. Когда здесь ничего не останется и все чумные двери будут разрушены и запечатаны, мы двинемся дальше. Я родилась и выросла в одном из подобных мест. Это мой дом, пусть и временный так чего тут бояться? Тебя? … Ты хотел меня съесть? – да я совсем этого не учел, вопрос строительства отпадает, если в земле есть замечательные сухие пещеры.
– Мне не нужна еда, – это конечно не вся правда, но в целом это было так. – Но зачем открывать то, что закрыто?
– Чтобы выпустить злой дух, он не может жить на воздухе, так говорят священники. А потом мы запечатываем остатки, чтобы кто-то случайно туда не забрел, – опасное рабочее место и липовый подвиг. Надо полагать, работа престижная.
– Это не злой дух, это …, – откуда мне было знать, что это действительно не злой дух. – Это просто … большое … орудие, инструмент. Люди создавать его, … проще убирать мусор и все что будет там, – предположение неплохое, но, – Кто тебе дал оберег? Кто его сделал? Я думаю, они знать правду и не говорят. Так легче править другими.
– Ты говоришь как отступник. Они тоже не верят в это, только также поклоняются своему первому из них как божеству, – да, ее не переубедить. И поведение отступников по ее словам тоже не внушало доверия. Верхушки у тех и других определенно могли знать правду, но каждый мог интерпретировать ее по-своему, превращая конкурентов власти в настоящих врагов и разделяя людей между собой. – Ничего удивительного, что после того, как твои люди полетели выше облаков, боги на них разгневались. Вы их не видели, потому что они невидимы без духовного зрения.
Удивительно, не правда ли? Любая несуразица и недоказуемая чушь может стать аргументом в пользу всевышних сил и собственной правоты. А самое главное, что ей даже не надо промывать мозги, она просто в это верит. О чем тут можно говорить, если я сам в поисках душевного равновесия искал среди этих дебрей самообмана островок надежности. И когда прорва научных фактов перестает умещаться в голове, куда проще назвать все это магией. Спроси о том, могла ли она видеть своего всевышнего, и окажется, что ее подвиги недостойны настоящего просветления, а еще она грешна и путь к высшему счастью долог и тернист.
Определенно, как способ завести свой собственный волчок интереса к жизни, это работает. Но не тогда, когда весь механизм раздавлен и сломлен, а каждый, ждет, что ты загоришься как бенгальский огонь. Мне же оставалось только завидовать ее безоблачному и сказочному миру, в котором все просто, ясно и понятно как в детстве. Большой и пушистый бог придет и всех спасет. Ладно, давай подождем, время засечем. Только вот незадача, я же не верю, не пью, травку не курю, а без этого никаких приходов через духовное зрение. Вот тут все и сходится. Космонавты оказывается тоже, не злоупотребляют, все атлеты как на подбор, или вообще атеисты.
– Да-а, не тех мы летать отправили, … сколько ты тут прятаться? Твой друг тебя ищет? – на это упоминание Алия лишь покосилась на меня и вздохнула. Странно, что среди таких разбойников затесалась столь самостоятельная и своенравная особа. И все же она не сводила глаз с моего скульптурного вида, стараясь то и дело отводить их, а потом снова с прищуром впиваться в какую-то деталь. – Хочешь что-то спросить?
– Я? … нет, … а ты? М-м, – что-то явно не давало ей покоя. – Это все неправильно. Даже рассказы о Семипалом и гуще чудовищ говорят о том, какой порядок был установлен, чтобы люди знали свое место. А ты просто ходишь и делаешь все, что тебе вздумается? Зачем ты вообще здесь? – видимо у девушки случился разрыв шаблонов, причем дважды. Буквально вчера она сама могла сказать, что все это выдумки, а теперь, увидев меня один раз, вновь обрела веру практически и спорит сама с собой.
– Раньше, я хотел знать, что случилось со мной, потом, что случилось с миром. А сейчас я ничего не хочу. … Интересное название, оставленный. Оно мне подходит. Меня забыли, бросили, оставили, теперь я могу делать все, что мне вздумается, или не делать ничего. Потому что я никому не нужен! И мне все равно, какие у вас правила, пророчества, сказки. Верьте, во что хотите! – вот такой я. Самовлюблённый идиот, пугающий малого ребенка.
– Эй! Алия! Мы знаем, что ты наверху, хватит прятаться! – снизу со стороны спуска к платформе послышался чей-то крик. – У нас есть к тебе предложение, – то ли моя компания ей была поперек горла, то ли ей надоело сидеть в неудобном положении. Недолго думая Алия подошла к проходу.
– Лихой? Что ты тут забыл? – знакомое имя, но мне так и не удалось с ним познакомиться. Алия не торопилась на встречу, оставаясь возле разбитой лестничной арки.
– Я договорился с остальными, ты им ничего не должна, просто спускайся уже! Че горло драть, – оглянувшись на меня и убедившись еще раз, что я все так же безучастно сижу на камнях, она медленно начала спускаться.
– Что за предложение? – спросила Алия, останавливаясь где-то посередине своего пути. – Ты же знаешь, что я не хочу иметь ничего общего с твоими махинациями, все наши дела заканчиваются, когда я получаю от тебя оплату за все найденные ресурсы.
– Ничего особенного, просто скажи мне, куда делся этот Иден. Я так понимаю, он навещал тебя после того, как вломился в сторожевую башню. Мне нужно показать его одному знакомому, – несмотря на приглушенный голос Лихого, я все еще мог его слышать. И поскольку речь шла обо мне, нужно было тоже присоединиться к диалогу, но лучше дождаться приглашения.
– Он, … я могла бы отвести тебя к нему, – ей даже напрягаться не требовалось, я слушал разговор в сотне шагов от них.
– Ха, … нет, давай так, у нас тут есть одно тихое местечко, чтобы он никого не напугал, пусть приходит в руины к Хэдуру. Вечером я приведу своего друга, и там … мы спокойно побеседуем, – звучало как-то подозрительно.
Видимо на этом разговор и закончился, поскольку спустя некоторое время, я услышал шум на парковке возле своего лаза. Дождавшись, окончания церемонии проводов гостей Алия, мне осталось только узнать, что это за руины и где они находятся.
– Ты слышал? … Руины находятся к югу от башни возле склона. Других проходов там нет, – она сидела в своей комнате перед открытой дверью, когда я заглянул к ней. Сделав небольшую паузу, она добавила. – Если ты действительно смог справиться с оравой сурийцев, думаю тебе нечего бояться, – звучало как насмешка.
Найти заваленный снегом кратер, на склоне которого виднелось деревянное укрепление, не составило труда. Был ли сейчас вечер или нет, но солнце уже склонилось к закату, и намечалась очередная метель. У меня не было преимущества на чужой территории, но мой новый внешний вид под солнечным светом, мог легко слиться с окружающим меня снегом. Оставалось надеяться, что хуже, чем раньше мне уже не будет.
Внутри никого не было, но мои видения дали о себе знать сразу же, как я вышел в широкий тоннель, идущий по кругу кратера. Был ли это обрушенный музей, театр или небольшой стадион, думать некогда: чувства кричали об опасности, и уже в следующее мгновение пол под ногами провалился. Одуматься и понять, откуда надвигается удар, сложно, когда все вокруг оказывается ловушкой. Следом за полом сверху обрушился двухтонный пласт, но это оказалось изюминкой после того, как три или четыре шампура воткнулись в меня, пока я падал вниз.
Кто бы это ни был, они постарались на славу: инженерная работа. Некоторое время я приходил в себя под завалом, пока оголенные органы переплавляли проткнувшие меня заточенные огрызки металла. Но это была половина проблемы: огромный кусок бетона все еще прижимал меня, и единственное, что спасало, был панцирь. Я мог легко превратиться в лепешку, если бы он треснул, на это и были рассчитаны тонкие воткнувшиеся куски, которые легко обламывались.
– Ты видел? – сверху донесся глухой незнакомый голос. – Было что-то белое. Какой-то зверь? – говорил сиплый, простудившийся голос.
– Нужно проверить, вдруг это один из наших, – второй голос был похож на Лихого, в разном помещении он звучал неузнаваемо, но напомнил мне мужика со шрамом и знатной саблей у башни.
– Ты спятил? Как ты туда заберешься? Тут все! Кто бы там ни был, ему конец! Не первый раз такое делаю. Нужно было предупредить своих, чтобы не лезли. А что? Твой зверек какой-то особенный?
– Да, темный, черно-красный такой, даже не знаю, как сказать, как уголь в костре. На снегу сразу бы заметил, но следы похожи.
– Ха, в первый раз вижу, чтобы кто-то оставлял за собой лужи. … Ну да ладно, если что, знаешь, где меня искать, цена старая.
Трудно злиться на этих прохиндеев, когда даже вздохнуть едва получается. Одна западня сменила другую. Требовалось ли мне вообще дышать, я так и не успел проверить. И душить себя среди прочих вариантов суицида как-то не приходило в голову. К тому времени, как лежащий на мне камень расплавился, ночное небо, будто в насмешку, покрылось звездами. Новая ванна с раскаленной лавой немного вернула мне прежний вид и помогла восстановить утраченные в канализации куски панциря и когтей. Что ж, теперь я Гендальф Серый, возродившийся из пламени?
– Раньше было лучше, – такой комментарий я услышал от Алии, когда она вновь увидела меня на утро. Кто я ей? Ангел с белыми крыльями? Мне бы самому стало гораздо легче, без всех этих цвета представлений.
Как то в молодости мне набили лицо в подворотне, долго били. Хулиганов быстро схватила полиция, а меня отвезли к врачу. Вся эта история заняла целый день. Я даже до дома успел дохромать только к вечеру. На что мать, увидев последствия, спросила – что опять прыщик выдавил? Ни в том, ни в другом случае радоваться «спасибо, что живой» никто не собирался. А еще говорят, что у женщин интуиция хорошая.