Александр Харламов
Высшая мера
– Кто таков будет?– нахмурился Седой, припоминая что-то. За почти пять лет в лагере, он сумел построить здесь все так, что контакт был найден практически со всеми группировками, мотающими срок. Все они считались с его мнением, все приходили на суд именно к нему. Менять положение с приходом другого авторитетного человека Седов не собирался.
– Хвалится воровством своим…– хмыкнул Мотя, подавая печеную картошку своему главарю.– Этап трещит, что в отрицалове он.
– Еще до карантина попытался напасть на Голову!– подхватил Малина, дуя на оббоженные пальцы.– За что схватил пятнадцать суток ШИЗО.
– На Головко?– рассмеялся вполне искренне Седой. Слава за бесстрашным сержантом-сверхсрочником ходила по лагерю недобрая. Если бы тот выбрал себе другую профессию, пойдя по воровской дорожке, то непременно стал бы тем, кого нынче называют отморозками. Дерзкий, ловкий, он ничего не боялся, заставив даже Седова уважать себя за отчаянный и справедливый характер.
– Ну да…– кивнул Мотя.– Я поспрашивал походил…Люди видели, как с финкой на него бросился! Если бы не паренек с этапа, подставивший подножку Кислову, то еще надо было бы посмотреть кто кого.
– Интересно!
– Еще как…
– А что за паренек?
– Тут вообще темная история, Седой!– подхватил разговор Малина.– Сразу после стычки Голова этого паренька захомутал к себе. От карантина освободил, от больнички тоже. Увел в каптерку. Минут двадцать они там вдвоем провели… Салагу оттуда выперли. Так что о чем трещали неизвестно.
– Интересно девки пляшут,– проговорил Седой,– похоже что Голова решил захомутать паренька.
– Паренек бывший чекист!– пояснил Малина с серьезным лицом.– Знающие люди говорят, что сам кого хочешь захомутает! Так что Голова скорее всего с вербовкой пролетел. Как фанера над Парижем.
Мотя коротко хохотнул, поддерживая товарища. Поздний ужин практически готов. Вор вытер руки о чистенький платочек, выуженный из карманов телогрейки, протерев аккуратно и острое, словно бритва, лезвие финки.
– Чекист говоришь…– задумавшись проговорил Седой, прикусив губу, почесывая правой ладонью, украшенную татуировками перстней на волосатых пальцах.
– Приемчики всякие знает. Этап говорит, что он уже второй раз с Кислым сцепился. Так что вор, если он вор, когда выйдет из ШИЗО, вправе требовать правило! Мужик против вора идти не должен.
– Это если Кислый – вор!– нахмурился Малина, проглатывая печеную картошку практически не пережевывая, целиком. Отчаянно задышал, хватая ртом холодный воздух.
– А что, есть сомнения?– вскинулся Седой.
– Назваться вором может каждый,– с серьезным видом пояснил Малина,– а статус его подтвердить может только общество.
– И то верно,– быстро согласился пахан зоны,– вы вот что…Ребятушки… Пробейте мне этого Кислого! Телегу во все зоны отправьте, найдется кто за него впряжется, значит судить будем Чекиста. Не оправдает своего авторитета…– он замолчал, выразительно взглянув на финку Моти, которая лежала рядом с вором на столе. Подручный перестал жевать, поймал взгляд главаря и понимающе кивнул.
– За такое на ножи ставят!
– Не гони лошадей, Мотя, всему свое время,– улыбнулся Седой. В его голове уже почти сложился некий хитроумный план, в котором главные роли были зарезервированы и для Чекиста, и для Кислова.
Замолчали. Сухо потрескивали дрова в огромной раскаленной до красна печи, обеспечивающей теплом главный корпус администрации. ТемЛаг только обустраивался, становился на ноги, приобретая зловещую славу одной из самых страшных тюрем ГУЛАГА времен СССР.
– А Чекист-то что?– нарушив молчание, когда картошка с луком исчезли со стола, оставив приятное тепло в пополневшем желудке. Разлили чифир в кружку, поделив полную пачку с продовольственного склада почти пополам. Одну в металлическую закопченную кружку, другую про запас, на утро.
– Чекист…– улыбнулся Седой, разминая затекшие от долгого сидения конечности.– Чекист нам будет нужен! Его пробить надо, проверить на вшивость. Моть!
– Сделаем!– кивнул вор, блеснув золотой фиксой в полумраке комнаты, озаряемой только лишь отблесками горящего пламени, пробивающегося через неплотно задвинутое поддувало.
– Только не сам…Найди «шестерок» каких-то! Если он нам подходит, то они с нами никак не должны быть связаны. Наоборот, наша гоп-компания должна выступить благородными спасителями несчастных и угнетенных, как Айвенго.
– Кто?– не понял Малина.
– Книжки читай, болван,– разозлился Седой, укладываясь на жесткие нары, покрытые толстым слоем хорошо высушенной соломы.
– Он и читать-то не умеет!– хмыкнул Мотя, гордящийся тем, что имел за плечами целых три класса мужской гимназии.
– А ты сам чего?– вскочил со своего места вор.
– А ну, ша! По шконкам, ворье!– в голосе старика прорезался металл, и оба его подручных мгновенно сникли. Уж они-то точно знали, что шукти с вором в законе плохи. Несмотря на довольно преклонный по зоновским меркам возраст, Седой был все еще крепок не только умом, но и телом.
ГЛАВА 14
В карантине было довольно прохладно. Валентина зашла туда, когда уже почти стемнело, позади нее следовали Бергман с потрепанным чемоданчиком, оставшимся от предыдущего доктора. Барак был забит до отказа. В центре его, на самом видном месте располагался стол, на углу которого аккуратной стопочкой лежали личные дела вновьприбывших зэков. Несколько десятков томов, за каждым из которых стояла чья-та непростая судьба, чья-то поломанная жизнь. Где-то точно так, толпясь у стены бесформенной толпой, ждал своей очереди на медицинский осмотр и ее Сашка…
После мысли о Клименко, женщина вздрогнула, изменившись в лице. Боль все еще была яркой и острой, опровергая утверждение, что время лечит. Ничего оно не лечит, лишь только немного притупляет осознание того, что самая большая любовь ее жизни исчезла, и, возможно с ним, она больше никогда не увидится.
– Товарищ военврач,– молодой лейтенант Ковригин, топтавшийся возле стола, мгновенно вскинулся, приняв положенную стойку. Отряхнул небрежным движением шинель, поправив тугой пояс, стягивающий его ладную фигуру,– лейтенант Ковригин, позвольте представиться…– со старомодностью, свойственной дореволюционным франтам он легко и непринужденно поклонился, уступая ей место за грубо сколоченным столом.– А мы вас уже заждались…– его слащавая, немного заискивающая улыбка неприятно кольнуло Валю, она кивнула Бергман и заняла свое место.
– Мой муж будет непременно оповещен о выраженном вашем недовольстве,– коротко и строго бросила она, накидывая на плечи накрахмаленный халат, забирая со стола первое дело.
Ковригин побледнел, изменившись в лице. Хмуро кивнул. Поворачиваясь к зэкам, томящимся в уголке под пристальным присмотром вертухая из срочников.
– Чего вылупились, бараны?!– заорал он на них, срывая досаду.– Ну-ка, стали в шеренгу по одному! А то, столпились, как стадо!
Лениво и не торпосяь, хихикая над неудавшимся флиртом гражданина начальника, заключенные медленно разбредались по комнате. Их раздели почти до гола еще в сенях. Теперь разутые, грязные, с покрасневшей от легкого вечернего морозца гусиной кожей, они морщились от холода, нагло рассматривая доктора с медсестрой. Многие из них провели в СИЗО достаточно времени, чтобы основательно соскучиться по женским ласкам и обществу. В глазах почти всех Валентина заметила некий похотливый огонек, который с еле заметным напором ощупывал ее ладную фигуру, будто бы рентгентом. От такого неприкрытого ничем животного желания, она опустила глаза в первое личное дело, стараясь сосредоточиться на работе.
– Кульшаков Валерий Антонович!
Из толпы вышел крепко сложенный мужчина с короткостриженным ежиком седых волос на голове. Мозолистые ладони выдавали в нем честного работягу, место которого где-нибудь в колхозе на посевной, а не здесь в Богом забытом Темлаге, где собрались все отбросы советского общества.
– Держать дистанцию в три шага!– громко оповестил его Ковригин, заняв место на подоконнике, закурив ароматную самокрутку, чем вызвал неприкрытую зависть у всех заключенных.
Кульшаков даже не повернулся. Только замер, низко опустив голову. Валентина вздрогнула от осознания того, сколько обреченности было в его положении. Плечи опали, а глаза…Глаза, будто были наполнены невыносимой тоской два серых озера.
Она пролистала его личное дело. Рост, вес, статья…Так…Кульшаков Валерий Антонович осужден на двадцать лет строго режима за убийство собственной жены. Валентина бросила короткий взгляд на зэка, так и не проявившего никаких признаков заинтересованности в своей дальнейшей судьбе.
– Жалобы есть?– быстро спросила она, махнув рукой Бергман, чтобы провела быстрый осмотр. Молчание…
– Жалобы, гражданин Кульшаков, есть?– повысила голос Валентина.
– Отвечать, когда спрашивают, быдло деревенское!– Ковригин почти моментально оказался за спиной зэка и приставил пистолет к его голове. Глухо щелкнул взводимый курок.
– Нет жалоб…– буркнул тот. Голос его казался хриплым, словно прокуренным.
– Свободен!– кивнул удовлетворенно Ковригин, убирая оружие обратно в кобуру.
– Следующий!
– Осужденный Мартынов!– прочитала следующую шапку на личном деле Валентина.
Из строя вышел молодой парень лет двадцати. Глаза ео испуганно бегали по сторонам. Он , будто сам не понимал, за что и почему тут находится. Вале стало его жаль. Она решила самостоятельно осмотреть его. Встала из-за стола и направилась к полуголому замерзшему мужчине, дрожащему под злыми вглядами остальных.
– Игорь Матвеич?– уточнила она, осматривая его спину на предмет чиреев и какого-нибудь дерматита.
– Д-да…– выдавил из себя парень.
– Отвечать, как положено!– рявкнул позади Ковригин, устало смотрящий на этап. Сколько их прошло через его руки? Сколько еще пройдет? Сколько не вернется из ТемЛага к своим родным, близким? Устал…Дальняя дорога, почти через всю страну, долгий переход, потом еще карантин. Лейтенант в данный момент мечтал лишь о том, чтобы это все побыстрее закончилось, и он смог наконец-то уснуть долгим, спокойным сном.
– Так точно, гражданин начальник!– наигранно молодцевато отрапортовал парень.– Осужденный Мартынов, статья…
– Ну, хватит, хватит…– улыбнулась Валентина. Сейчас он ей напомнил о ее Сашке, который возможно где-то далеко, вот точно так же стоит в карантине дл медицинского осмотра, неловко переступая с ноги на ногу, мучаясь от нестерпимого обжигающего холода.
Врач обошла его по кругу. Стала напротив, выискивая помимо воли любимые черты лица. Нет…совсем непохож…Черноволос, смугл, словно цыган.
– Откройте рот!
Алое нёбо говорило о том, что парень болен. Ангина поразил агланды, и, налившись мелкими язвочками, готовилась опуститься ниже, перерастая в бронхит.
– Что это у вас?– наклонилась Валя поближе, пытаясь рассмотреть величину поражения. И вдруг крепкая мужская рука ловко провернула ее вокруг своей оси, разоврачивая спиной. Стальные пальцы, казавшиеся со стороны по-детски тонкими и слабыми сомкнулись на ее шее, больно сдавив гортань, так, что стало трудно дышать. Она успела только приглушенно вскрикнуть. Ощутив острую боль в горле.
– А ну, всем стоять!– из робкого потерянного паренька Мартынов превратился в опасного рецидивиста. И это превращение произошло столь быстро, что никто даже не успел опомниться.
– Мартынов…Ты чего?– Ковригин расстерянно положил руку на кобуру, но остановился на половине пути. Оружие сейчас было бы бесполезно.
– Осужденный Мартынов, прекратить! Отпусти военврача!
– Стоять, падлы!– истерично взвизгнув, проорал парень, толкая Валентину ко входу.– Стоять , или хотите, чтобы я ей кадык вырвал? Стоять сказал!– окликнул он уже конвойных, направивших на него свои винтовки.
Страх парализовал Валю. Ноги подкосились, а тело била крупная дрожь. Сердце колотилось так, словно хотела выпрыгнуть из грудной клетки и зажить самостоятельной жизнью.
– Значит так, суки мусорские…Вы мне даете уйти из лагеря, а я этой фифе ничего не сделаю, ясно? Попробуете выступить, башку ей сверну, мне терять нечего…
– Мартынов,– поднял примирительно руки Ковригин.– Подумай о себе, ведь расстрельную статью себе шьешь! Отпусти ее, и мы забудем об этом печальном инцинденте!
– Как же!– улыбнулся парень, который теперь мало напоминал того робкого мальчишку, вышедшего из строя для осмотра, которого Вале стало жаль, который отчасти напомнил ей Сашку.– Забудут они! Весь этап гудит, что она -жена нового хозяина. Мне так и так – вилы! А тут есть шанс побарахтаться…Открыли дверь, ну!
Он чуть сильнее сдавил горло Вали, отчего так задохнулась и вскрикнула.
– Стой!– остановил его Ковригин.– Откройте дверь!
Один из конвойных-срочников метнулся к дверям, распахивая их настежь, впуская холодный сырой воздух, мгновенно растворивший остатки тепла, хранящиеся в комнате.
– Иди…
– Товарищ лейтенант…– протянул удвиленно один из конвойных.
– Отпустить!
– Так-то лучше, начальник!– улыбнулся Мартынов.– Мне нужен беспрепятственный выход из зоны, тряпки какие-то и еда! Пока мне это все не предоставят, баба останется со мной.
– Все будет…будет… Только не нервничай!
Ковригин успокоился. Был шанс! Мизерный, но был! Риск огромный, но не выпускать же этого урку из зоны? Когда тот окажется на просторах бескрайних Мордовии, то прикончит военврача, и ищи потом ветра в поле. После такого ни о какой карьере и речи для лейтенанта быть не могло. Погоны улетят вместе с головой. Риск все же огромный…
– Иди…Я отдам распоряжение, чтобы тебе открыли ворота!– глухо кивнул Ковригин, опуская руки вниз, будто бы поправляя пояс, а на самом деле медленно приближаясь к открытой кобуре. Вырвать пистолет-секунда, навести и попасть, так чтобы не задеть чертову бабу, в сто раз сложнее.
– Так-то лучше! В цвет, начальник!– он потяну Валентину за шею, направляясь к выходу, стараясь не поворачиваться спиной к напряженно замершим конвойным.– Так-то лучше…
Пора…Рука лейтенанта метнулась к поясу, вырывая оружие из кобуры. Пальцы скользнули по открытому клапану, чувствуя всей кожей рифленую рукоять именного оружия. Секунда! Он еще успел увидеть расширенные от испуга зрачки Валентины, понявшей что он собирается делать.
Он почти не целился. Старался почувствовать противника, работая на инстинктах. Только так можно было попасть! Только так выйграть в этой дуэли нервов. Глухо щелкнул выстрел. Обдав лицо Ковригина облаком пороховых газов. Бергман закричала. Голова Мартынова дернулась назад, обдав фонтаном крови замершею Валентину. Он все же попал, снеся половину черепа одним метким выстрелом. Зэк закачался. Глаза его залило бурой кровью. Он еще секунду смог выстоять, а потом рухнул на пол, потянув за собой Валю, наблюдавшую за этой сценой, словно бы со стороны. Сознание женщины резко помутнело, желудок подпрыгнул к горло, а пол с потолком неожиданно поменялись местами. Она ощутила, что падает вместе с убитым зэком, но не в силах совладать с собой, потеряла сознание.
ГЛАВА 15
За время до наступления окончательных сумерек Кононенко сумел обойти почти весь лагерь. Для осмотра своих новых владний он отправился без сопровождения, в гордом одиночестве. Нужно было подумать, поразмшлять, определиться с чего начать. Что сделать в первую очередь, что во вторую, а что оставить напоследок.
К своей вынужденной ссылке он стал относиться философски, сохраняя искреннею ненависть лишь к виновнице всех его бед – жене Валентине. Ну, и что с того, что в который раз придется начинать с начала? Первый раз что ли его жизнь выбрасывает на обочину, со всего маху ударяя о камни? Нет…Не первый и даже не второй. Вся его судьба – это сплошная борьба, борьба против обстоятельств, течения, направления…Сколько Андрей себя помнил, он все время двигался против, не подчиняясь волне, не отдавая себя на волю обстоятельств. Чего же теперь руки опускать и раскисать? В молодом советсвокм государстве возможно все! Для того они его и строили, чтобы, как говорил товарищ Ленин, каждая кухарка могла управлять государством. Как сняли, так и повысят! А ему что? Ему остается все принять и понять, как было много раз до этого…
Сколько раз? Он задумался, шагая по полутемным лагерным проулкам, меся промокшими насквозь хромовыми сапогами мокрый снег, превратившийся в жуткую липкую кашу, смешавшись с грязью.
Первый раз в совсем молодом возрасте, когда торговал арбузами на рынке, возя их из далекой деревни в город на скрипучей телеге с полудохлой лошадкой. С нуля до самых вершин он смог подняться этого рискованного кооперативного предприятия. И что только с ним по дороге в родные Васюки не случалось! И грабили, товар отбирали, и деньги крали, и на рынке обманывали более предприимчивые перекупщики. И ничего! Сдюжил…Чего уже теперь-то ныть, пеная на судьбу.
А когда повзрослел, когда заинтересовался идеями большевиков? Когда младший брат Дмитрий затянул в его боевую ячейку? Когда ему впервые доверили перевести типографию на новое место? Тогда Андрея чуть не пристрелили жандармы. В пылу перестрелки ему удалось спастись и сохранить столь важный печатный станок.
Что дальше? Дальше революция…И он снова поплыл против течения! Против власти, самой главной в России – самодержавной! Первым воврался к генерал-губернатору и обещал его публично повесить на площади, если тот немедленно не сложит полномочия и не передаст всю полноту ее советам народных депутатов. А если темная лошадка, под названием большевики, проиграла? Что тогда было с ним? Каторга показалась бы раем!
Гражданская…Самое страшное время, когда брат идет на брата, отец на сына и все воюют против всех. Иногда на этой непонятной, жуткой войне даже не было четко очерченной линии фронта. Где свои, где чужие – не разглядеть в чаде дымовой завесы от орудийных залпов. И все же Андрей разобрался! Занял именно ту сторону, которую нужно было, хотя тоже плыл против течения.
И потом каждый раз в его жизни, будто бы некто подсказывал, помогал, легонько направляя в необходимую сторону…Валентина…Воспоминания о жене принесли боль. Острую еще незажившую до конца рану, будто бы расковыряли острым ножом. Он поморщился. Остановился и закурил, с наслаждением втягивая ароматный дым папиросы, отсыревшей по такой влажной погоде.
Валентина…Любил ли он ее? Скорее она была неким призом в долгой и длинной игре под названием жизнь, почетным бонусом, который он получил, пройдя длинную дистанцию, обретя по итогу практически все, что хотел, а вот нет уж…Распишитесь, получите…Вот вам еще подарочек товарищ комиссар третьего ранга!
Любил ли он ее? Андрей даже сам себе не мог ответить на этот вопрос. Коноваленко с сожалением затушил окурок, оглядываясь по сторонам. Вышки, забор, колючая проволока и яркий, почти слепящий свет прожектора…Куда его привела эта любовь, если это была она? В тюрьму?
Бывалые работники ГУЛАГА, проведшие много лет на должностях в лагерях по всей стране, в кулуарах управления шутили, что непонятно кто кого охраняет в этой системе, то ли зэки нас, то ли мы зэков…Ведь чувство несвободы, отрезанности от реального мира преследует не только сидельцев, но и их охранников.
Валентина…Мысли о жене переметнулись к медсестричке Ирочке. Что это было сегодня в ординаторской? Желание отомстить? Мелочно, подло поступить, как это сделала она? Или все же чувство, достойное внимание? Скорее плотское желание…Желание обладать женщиной, владеть безраздельно прекрасным телом, механический голод, который надо было удовлетворить. Казалось бы, куда проще, потрахались и разошлись, но Андрей чувствовал, что его тянет к Бергман и в своей голове для простой интрижки он зарезервировал для нее слишком много места.
Коноваленко встряхнул головой, отгоняя мутные мысли. Стоило подумать о работе. Лагерь ему понравился. Его предшественник был крепким хозяйственником, поставившим все производство на широкую ногу. Цех по производству мебели, пусть недорогой, но добротной. На одном из стульев Андрею даже удалось посидеть, ради эксперимента. Был здесь и литейный цех, где в огромных плавильнях растекался красным липким жаром аллюминий, из которого позже в формах изготавливали ложки, вилки и миски с кружками для комбинатов общественного питания по всей стране. Швейных цех относился к женской части зоны. Барышень в ТемЛаге сидело немного, но и они были заняты делом: мастерили робы, шили рукавицы рабочие, вообще приносили пользу. От их бригадирши, крепкой дородной женщины по имени Пистимея, он узнал, что их вскоре доржны передать этапом куда-то севернее, где открывался лагерь , сугубо для женщин, со своим специфическим производством, но вот, когда это случится – никто не знал. То ли у управлении о них позабыли, то оказии какой не было.
Все это было рассказано Андрею без утайки, даже слегка доверительным шепотом. Здесь, в швейном цеху Коноваленко особенно понравилось. Уютная какая-то была там, домашняя атмосфера что ли? Он даже не стал журить девчат за легкомысленный занавесочки в цветочек на окнах. Махнул рукой, улыбнувшись, и пошел дальше.
– Товарищ капитан! Товарищ....– его окликнули, выдернув из собственных мыслей. Андрей обернулся на крик, увидев бежавшего по проулку, со всех сторон окруженному гнилыми бараками, солдата-срочника. Шапку свою он где-то потерял. Запыхался. Глаза то ли испуганные, то ли слегка свихнувшиеся....Дыхание сбито, будто бежал из далека. Час от часу не легче! В первый день его прибытия! Неужели побег? Мелькнула предательская мысль.
– Там…Там…– он махал рукой назад, пытаясь отдышаться.– Товарищ…Там…
– Да говори ты толком, черт тебя побери!– рявкнул Коноваленко, сердцем чувствуя недоброе.– Смирно! Равняйсь!
Рефлексы сработали, как надо. Все ж строевая подготовка – вещь замечательная! Вбитые в голову через ноги навыки работают и в самых экстремальных ситуациях. Паренек выпрямился, выпучив глаза, вытянувшись в струнку. Затих, пытаясь унять сердце, бешено колотящиеся после сумасшедшего бега.
– Докладывать по форме!
– Товарищ…Товарищ капитанн госбезопасности! Там…
– Да что там стряслось?
– Там на карантине вашу жену этапник…
Коноваленко побледнел. Схватился за сердце, слегка покачнувшись. Кровавый туман застелил глаза.
– Жива она!– поправился солдатик.– В заложники взял!
– Тьфу ты, б..ть,– выдавил из себя Андрей. Он даже сам от себя не ожидал подобной эмоциональной реакции.
– Я в окно смотрю, а он ее за шею схватил, Кричит сломаю шею! Там лейтенант Ковригин с ними, пара наших…Ну, а я руки в ноги и за вами!
– Молодец, боец! Благодарю за службу,– заторопился капитан,– где это произошло?
– Туточки…В карантине…Она…
– Веди!– коротко приказал Коновлаенко, бросаясь за отдышавшимся солдатиком следом.
Ноги утопали в мокром снегу, но он не ощущал холода, лишь противную тянущую тяжесть в левой стороне груди. Дыхание стало хриплым, прерывистым, все уже не молод…А этот, неодобрительно глянул он срочника, скачет, как сайгак. Что с Валей? Бунт? Подавить? Или просить помощи? Мысли метались в голове, обгоняя одна другую, совсем не поспевая за быстрыми ногами паренька, ныряющего в проулки лагеря, слившихся в одно сплошное черное пятно для Андрея.
– Постой…– выдохнул он, чувствуя, как сердце готовится выпрыгнуть из груди.
– Уже на месте, товарищ капитан,– поправляя шинель, бросил солдат, зачерпывая красной ладонью грязный снег и вытирая выступившие крупные капли пота на лбу.
– Почему…Почему не поднята по тревоге дежурная смена?– рявкнул, оглядевшись Ковноваленко.– Где караул? Где все, мать вашу?! Где Ковригин? Головко?
– Там…– указал рукой на распахнутую дверь карантина срочник, опасливо косясь в ее сторону.
Андрей шагнул вперед, каждый раз преодолевая естественный страх, увидеть в полумраке карантина страшное.
– Выноси эту тварь! Пошевеливайся, бараны!
Ему навстречу двое солдат несли полуголое тело зэка. Руки раскинуты в стороны, безвольно повиснув плетьми, по пальцам сочится тонкая струйка крови, оставляя на грязном снегу красный след.
– Стоять!– приказал Коноваленко, двигаясь к ним. Неизвестно как, у него в руке оказался пистолет. Именно им угрожая, он остановил ошалевших от последних событий срочников. Они замерли, держа на вытянутых руках покойника, голые волосатые ноги которого волочились по земле, прорезая глубокие борозды в первом снегу.
Андрей взглянул на убитого. Посреди лба зияла своей чернотой пулевая отметина. Отверстие еще дымилось, выплевывая судорожно из раны сгустки бордовой крови. Глаза зэка были открыты, непонимающе уставившиеся в вечернее небо.
– Он?– коротко спросил Коноваленко, отворачиваясь.
– Так точно, товарищ капитан!– на пороге карантина появился сам Ковригин, лихо поправляющий сползшую портупею.– Он жену вашу за горло схватил, мол, свободу ему подавай. Пришлось рискнуть…
Лейтенант, явно довольный собой, кивнул на дымящееся пулевое отверстие.
– Не поверите, на стрельбах один раз из десятка попадаю, а тут навскидку, с лета…– Ковригин тараторил, пытаясь унять нервное напряжение последнего часа. Чтобы хоть как-то успокоиться, он закурил, лишь с третьей спички.
– Волчара еще тот! Из работяг, но сидел “ по мокрому”…Жену свою с полюбовничком топором пришил…
– Ты стрелял?– выдохнул Коноваленко, только сейчас понимая, что Валентина благодаря безрассудным действиями политрука на какие-то минуты оказалась на волосок от смерти. Стоило руке лейтенанта дрогнуть или пистолету дать осечку…Думать про это не хотелось. Сразу два чувства схлестнулись в голове у Коноваленко в этот момент. Жгучая злоба на самого себя, что все же несмотря ни на что, он переживает за супругу, и ненависть к Ковригину, который так легкомысленно позволил себе рискнуть жизнью жены своего начальника.
– Товарищ капитан,– Ковригин выбросил недокуренный окурок, словно почуствовав перемену настроения командира.
– Выговор за неполное служебное вы у меня получите…По партийной части обещаю нешуточные неприятности, сразу предупреждаю! – прошипел, сверля взглядом его, Андрей.
– За что?– искренне не понял Ковригин.
– За то, что зэки у вас, что хотят, то и делают! Того смотри и ко мне в кабинет заваляться толпой!
– Я…
– Молчать! Где она?
– Там…– обреченно кивнул Ковригин в темный провал коридора.– Истерика. Ей Бергман что-то вколола…
Ни слова ни говоря более, Коноваленко направился внутрь. Как только он скрылся в карантине. Ковригин решил сорвать злость на так и стоящих с трупом срочниках.
– Чего замерли бараны? Или на “губу” сесть захотелось? Тащите его к рвам! Быстро!
В карантине пахло лекарствами. Остальной этап уже разогнали, еще до прихода Коноваленко, Головко вывел их в отдельный барак, чтобы на маячили на глазах. В комнате были лишь Ирина с Валей.
Супруга сидела в углу комнаты, закрыв плотно лицо руками, рыдала. Худенькие плечи вздрагивали в такт прерывистым рыданиям.
– Ну, тише…Тише…Все же обошлось!– приговаривала Бергман, поглаживая Валентину по спине.– Все прошло! Все уже прошло…
Коноваленко негромко кашлянул. Ирина поймала его взгляд и выпустила Валю из своих объятий.
– Я, наверное, пойду…
Она мигом собралась, захватив с собой какой-то саквояж со стола. Обожгла Андрея глазами, плотно прикрыв за собой дверь. Андрей молчал, стараясь не смотреть на рыдающую жену.
– Ты как?– выдавил он из себя, отводя глаза в сторону. Темное пятно на земляном полу выдавало точнее всего место произошедшего.
Голос мужа, будто бы отрезвил Валентину. Она встрепенулась. Вытерла слезы, боясь показаться ему слабой и беспомощной. Нет! Ее он такой не увидит!
– Нормально! Сейчас все пройдет…
Держась за стенку, она встала. Слегка покачиваясь подошла к столу. Расстрепанная, зареванная. Усилием воли Андрей сдержал желание ее обнять.
– Как так вышло?
– Подошла на осмотр. Он схватил за шею…– Валя потерла гортань, на которой уже начали краснеть отпечатки крепких мужских пальцев. У нее всегда была нежная кожа, на которой оставались следы. Должны были остаться и следы их утех с Клименко.
При мысле о ее любовнике злоба снова всколыхнула его сердце. Затмила голос рассудка, и вместо объятий, он с наигранной небрежностью процедил сквозь зубы:
– Потянуло на голых мужиков? – понимая, что поступает неправильно, он не мог сдержать душившую изнутри его ревность.
– А то!– улыбнулась заплаканная Валентина. И даже не успела убрать голову, когда звонкая оглушительная пощечина прилетела ей справа. Боль обожгла кожу, лопнула губа, ненароком попавшая под удар. Женщина отшатнулась, упав на стол.– Как и тебя на голых баб…Думаешь я не видела размазанную помаду на губах Бергман?
– Слушай, ты!– Коноваленко пробила дрожь. Он мгновенно оказался рядом с Валентиной и схватил ее за запястья. Грубо встряхнул, как тряпичную безвольную куклу, желая сделать ей, как можно больнее, до хруста сжимая челюсти, чтобы сдержать крик.
– Бей! Что же ты…– открыто взглянула она ему в лицо.– Бей! Лучше смерть, чем такая жизнь с тобой!
Андрей медленно выдохнул. Отпустил захват, давая супруге волю.
– Рад? Или сам не гам, и другому не дам? Убей, пусть меня закопают во рву вместе с этим…Бей! Ты же здесь “хозяин”, тебя прикроют! А про жену скажешь, что пошла в лес по грибы, да сгинула. Ты же для этого меня сюда за собой притащил? Чтобы восстановить репутацию гулящей женщины? Бей! Я его все равно люблю! Слышишь! Люб-лю!
Коноваленко побледнел. Слова Валентины резанули его, будто острый нож по едва начавшей заживать ране. Снова и снова…Все больнее и больнее…
– Бей!
Он молча развернулся и побрел к выходу. Его плечи как-то уж слишком обреченно обвисли. В мгновение ока он постарел на много десятков лет вперед. Вале даже стало его жаль.
– Что же ты?!– прокричала она ему в след, но входная дверь тихонько скрипнула закрываясь, не в силах объяснить самой себе почему, женщина разрыдалась. Муж просто ушел, так и не закатив скандала…
ГЛАВА 16
Когда я вернулся назад, весь осмотр уже прошел. Зэков загнали в один барак, в котором мгновенно стало душно от большого количества немытых, грязных вонючих тел, заполнивших маленькое помещение. Вся наша хибара представляла собой длинное узкое, словно пенал, сбитое из неоструганных, необработанных досок строение. Сквозь широкие щели в стенах падал свет от прожекторов на вышках. В противоположном конце барака виднелось зарешеченное маленькое окошко, над которым покачивалась в такт сквозняку керосиновая лампа. По обеим сторонам высились нары, сколоченные кое-как, в три яруса, на каждом из которых грелись испуганные люди, кутаясь в свои потертые обмотки. Лишь возле окошка подручные Кислова, откуда-то взяв тюк сена, расположились более или менее комфортно. Я осмотрелся в поисках Качинского с отцом Григорием, поймав на себе напряженный взгляд ворья, которое лишившись своего главаря, все же не решилось на обострение конфликта, проводили меня, сверля глазами, но промолчали, многозначительно кивая.
