Александр Харламов
Высшая мера
Степанида, по указанию Седого, вывела меня с женской половины лагеря. Какими-то закоулками, мало натоптанными тропами, огибающими настырные лучи прожекторов по широкой дуге. Задворками я выбрался к своему бараку, и там мы с ней тепло попрощались. Она двинулась обратно, а я присел отдохнуть на пеньке, давая роздыху своему покалеченному боку. Среди стремительно летящих событий сегодняшнего дня, я умудрился забыть о нем. И теперь ушиб настойчиво напоминал мне о том, что неплохо было бы отдохнуть, но оказалось покой нам только снится.
На крылечке нашего барака, курил Головко, явно кого-то поджидая, и почему-то я был уверен, что этим кем-то несомненно является ваш покорный слуга. Разговаривать с ним не хотелось. Моральное напряжение последних дней, смерть отца Григория, разборки с Кислым, нападение на меня опустошили мой организм полностью, но пройти мимо не выходило. Плюнув на все, а вдруг все же не меня? Я шагнул из полутьмы бараков в луч света.
– Вечер добрый!– поздоровался я и попытался незаметно прошмыгнуть мимо сержанта к двери.
– Стоять, Клименко!– среагировал мгновенно Головко.– Далеко, значит, собрался-то?
– Спать, гражданин начальник! Завтра рано на промку вставать! Стране нужен лес, как говорит наш начальник отряда.
– Говорил…– поправил меня сержант.
– Что?
– Расстреляли его сегодня по приговору «тройки». Лично Ковригин, как комиссар. За порочащие звание офицера НКВД занятие, халатное отношение к работе и выполнению своих обязанностей! – как по-писаному продекламировал сержант, закуривая.– Из-за тебя расстреляли, Клименко, значит…
Я отвернулся. Что я мог сказать? Что не хотел, чтобы так вышло? Что в смерти Щеголева был не заинтересован? Глупо…Его ненавидели все! Он был законченным психопатом, положившим жизнь для системы и во имя системы! И что? Система его просто перемолола в своих страшных жерновах, как тысячи других до него. Система беспощадна, кровожадна и о корне порочна, за эти полгода я достаточно смог ее оценить, масштаб и размах того террора, который раскручивался для устрашения собственного народа. И самое удивительное, что объективных причин к принуждению к полному подчинению вроде как и не было толком…А от того, вся эта кровь и грязь выглядели ужасающе бессмысленными и необъяснимо жестокими.
– Все знали Щеголева, не расстраивайся,– похлопал почти дружески меня по плечу Головку. Тоно его немного изменился. В голосе появились серьезные нотки. Из простачка здоровяка, он на моих глазах превращался в обычного человека,– Ковригин давно хотел от него избавиться. Вот и воспользовался случаем. Наш старлей мечтает о карьере! Такой психопат, от которого можно в любой момент ждать все, что угодно, ему в лагере был не нужен. Все показатели портил! Так что, не вини себя…Рано или поздно, Вася именно так и закончил свой жизненный путь.
Меня поразило в словах сержанта не столько то, что он пытался меня успокоить, сколько грамотность его речи, доверительные интонации и пропажа всегдашнего «значит», которое он повторял через слово. Это преображение было неожиданным и необычным, словно теперь передо мной стоял совершенно другой человек.
– Я и не расстраиваюсь…– проговорил я, стремясь побыстрее закончить разговор с сержантом. Его изменения мне не понравились! Почему Головко открыл свое истинное лицо именно сейчас и именно передо мной? Что ему от меня надо? И кто он?– Я пойду! Отбой уже давно был..
– Постой, лейтенант,– удержал меня за руку он.
– Я уже давно не лейтенант,– хмуро ответил я, порываясь уйти, но что-то меня все же сдерживало от этого последнего шага.
– Офицер, всегда остается офицером,– улыбнулся Головко,– если он хороший офицер! Уж на примере Качинского ты должен был это понять…
– И все же…– разозлился я.– Я верой и правдой служил трудовому народу. Ловил бандитов, рисковал жизнью, чтобы мирные люди в нашей стране жили спокойно, а меня ни за что…сюда! Вместе с ворами и убийцами! На десять лет! И после этого я должен был сохранить честь офицера? Любовь к Родине? Да! Давай еще, Отечество любимое, мало мне «десятки». Готов двадцать отсидеть…
– Перегибы в линии есть,– согласился неожиданно легко Головко, став совсем уж непохожим на себя, серьезным и собранным,– но в отношении тебя их не было…
– Что значит не было? – нахмурился я.
Сержант затушил окурок спокойно и полез во внутренний карман шинели. В какой-то момент мне даже показалось, что он сейчас достанет пистолет и застрелит меня прямо тут, на пороге барака за крамольные речи. Но Головко всего лишь достал служебное удостоверение.
– Читай,– подал он мне его.
Дрожащими руками я взял красную аккуратную книжицу, знакомую даже на ощупь. Сам такую когда-то имел и хвастался перед друзьями, сразу после окончания спецшколы. Аккуратным, почти академическим почерком под несколькими синими печатями и фотографией совсем молодого Головко было выведено следующее:
– Капитан Государственной Безопасности СССР Первого Ранга Головко,– прочитал я, ошарашенно поглядывая на того, кого знал обычным сержантом-вертухаем,– Управление Внешней Разведки НКВД СССР…
– Можно?– попросил удостоверение обратно капитан. И пока я обсолютно обалдевший, обдумывал увиденное, он продолжил.
– Мы вели тебя с самой спецшколы. У тебя прекрасные характеристики, личное дело, все данные! Когда произошла вся эта история с Коноваленко и золотом госрезерва, руководство решило, что это наш шанс!
– Шанс?– не понял я. В голове абсолютно все перемешалось. Мир переворачивался с ног на голову. Простой сержант оказывался капитан внешней разведки, а моя посадка в лагерь спланированной операцией. Может и лагеря нет?
– Видишь ли, товарищ Клименко,– я вздрогнул от этого обращения. Так меня не называли уже почти полгода,– совсем скоро нас ждет страшная война. Война с Германией. И мы, и они готовимся к ней, понимая, что ее не избежать никак. Рано или поздно фашисты и мы столкнемся лбами. И тот кто будет готов к войне лучше, тот и победит.
– Но…– растерялся я.– Я совсем не понимаю, при чем тут я?
– Нам стало известно, что абвер набирает специальный полк для проведения разведывательных и диверсионных действий на территории СССР. Его название «Бранденбург-800». Состоит он в основном из русскоговорящих жителей Прибалтики, Западной Украины и Польши. Туда набирают всякое отребье, бывших белых юнкеров, украинских и прибалтийских националистов, польских борцов за свободу, бывших заключенных в том числе…По нашим данным им обещано немецкое гражданство и прекращение всякого преследования официальными властями. Нам нужен там свой человек, товарищ Клименко!
Вот такого поворота в своей жизни я никак не ожидал. Потому ошарашенно хлопал глазами, пытаясь осмыслить сказанное Головко. Война с Германией? Мы кажется с ней не дружим, но и в открытое противостояние не вступаем?
– Какой полк? Я же обычный зэк?– наконец смог выдавить из себя я, чтобы совсем не выглядеть остолопом.
– Для этого мы тебя сюда и посадили, чтобы все выглядело максимально правдоподобно!
– Правдоподобно?– разозлился я, хватая Головко за воротник шинели.– Да вы жизнь мне сломали! Мне и моей семье жизнь сломали! А мать? Вы думаете мать пережили мой арест?
– С твоей матерью все хорошо,– аккуратно освободился от моего захвата Головко,– она живет в Харькове, на полном гособеспечении. Ни в чем не нуждается, на пенсии.
– Ну вы и твари…– обалдело покачал головой я.– А Валя? Валя появилась тоже здесь специально?
– Увы…Это было личное пожелание товарища Ежова,– пожал плечами Головко,-я как разработчик операции был против смешивать служебное и личное.
– Операции…Операции…– осознание того, что вокруг меня был всего лишь хорошо поставленный спектакль, а не реальная жизнь, обрушилось на меня ледяным душем. Я не мог осознать масштабы того действа, что закрутилось вокруг моей персоны.
– И что дальше?
– Дальше ты должен выбирать! Сидеть в лагере или работать у нас…
– Неравноценный выбор!– ухмыльнулся я, узнавая почерк конторы.
– Никто не говорил, что будет легко,– покачал головой то ли сержант, то ли капитан,– если ты согласишься, то вашим планам с Седым дают осуществиться. Нет, завтра сюда прибывает полк НКВД для усиления и охраны. И тогда…никаких шансов. Поверь мне…Ты не выйдешь отсюда никогда! Ни ты, ни Седой!
– Хорошо…Мы с Седым сбежим и что дальше? Германия находится черт знает где!– возмутился я, понимая, что Головко не шутит сейчас. Меня больше отсюда не выпустят, если я откажусь. Решение принято без меня, оно безусловно положительное, но по крайне мере я собирался поторговаться, дорого продав свою жизнь.
– Побег удастся при любом раскладе. Тут вам дается руководством полный выбор вариантов и действий. Можете хоть вообще Темлаг спалить к чертовой матери! Подавление бунта задержим на сколько сможем. Это будет фора. Дальше сами…Твоя задача вывести Седого в Польшу. Нам он неинтересен! Там ваши пути расходятся. Ты остаешься в Варшаве и ждешь нашего связного. Он выведет тебя на людей из абвера.
– И дальше что?
– Дальше?– улыбнулся Головко.– Дальше рассказываешь всю свою правдивую историю, опуская наш сегодняшний разговор, и служишь верой и правдой Германской непобедимой нации. Пока не придет момент, когда ты понадобишься свой стране.
Я замолчал. Решение, которое я принимал сейчас было определяющим и самым, пожалуй, важным в моей жизни. От него зависело жить мне или умереть. Возможно на долгие годы покинуть страну или сдохнуть в лагере на правах раба. Там меня никто не ждал…Здесь меня ничто не держало, кроме Валечки…
– Я согласен,– после долгого молчания выдавил я из себя,– но есть одно условие…
– Говори!
– Завтра Валю должны вызвать в командировку куда-нибудь…В Лугу например!– я вспомнил, что сын с матерью Валентины находится именно в этом городке под Ленинградом.– Ей не так тяжело будет пережить мою гибель, если она будет рядом со своим сыном.
– Мы так и хотели сделать,– кивнул Головко,– Мой тебе совет, устрой тут бойню, товарищ Клименко! Сожги этот лагерь дотла… Только тогда тебя не будут искать вместе с Седым и вы спокойно сможете уйти через границу.
Я кивнул.
– Спасите только Валю,– снова попросил я.
– Спасем, не сомневайся!– хлопнул меня по плечу Головко.– Даю слово!
Я кивнул, шагая в полутьму барака. Все еще не осознавший какое решение принял и как оно повлияет на мою жизнь. Головко долго смотрел мне в след, пока дотлевшая папироса не обожгла ему кожу на пальцах. Он дернулся, словно просыпаясь, ругнувшись, выбросил окурок в снег, притоптав его сапогом, и заторопился. До завтрашнего вечера ему надо было сделать еще очень много дел. На этом его миссия в ТемЛаге заканчивалась.
Через десять минут он тихо зашел в свою комнату. Свет был везде погашен. На столе собран поздний ужин, прикрытый полотенцем, чтоб не заветрил. Он еле заметно улыбнулся, глядя, как Валентина дремет на старом диване, укрытая накинутым на плечи пальто. Она чему-то улыбалась во сне, еле заметно шевеля губами. Такая нежная, красивая…
С трудом он поборол желание коснуться ее волос ладонью. Вышел в другую комнату и набрал знакомый номер наркомата. На том конце провода долго не брали. После десятка гудков в трубке послышался заспанный голос дежурного:
– Соедините меня с товарищем Ежовым!– приказал Головко. Пришлось ждать почти семь минут.
– Слушаю вас, товарищ Головко? Есть новости?
– Операция «Высшая мера» начата! Все идет по плану!
– Отлично, товарищ Головко! Вы несомненно будете представлены к государственной награде! Я лично поговорю с товарищем Сталиным о вашем награждении.
– Служу Советскому Союзу!– без особого энтузиазма проговорил в трубку Головко, слушая на том конце короткие гудки. Повернулся к дивану, где спала Валентина и понял, что свою самую главную награду в этой операции он уже получил.
ГЛАВА 26
Утро началось с жуткого похмелья. Коноваленко еле продрал глаза, ощущая всеми нервными клетками враз потяжелевшую, почти чугунную голову. Внутри горело все огнем и безумно тошнило. Каждый звук отзывался в мозгу барабанной дробью, а тут еще настырный телефон прямой связи с ГУЛАГ разрывался под рукой, словно издеваясь над состоянием Андрея.
С трудом воспринимая происходящее вокруг, Коноваленко попробовал встать, но тут же рухнул обратно на стул. Осмотрелся…Вчера он так и заснул в кабинете, решив не возвращаться в пустую и холодную квартиру. Валя не приходила второй день, а он не пытался ее даже искать, с какой-то тоскливой обреченностью для себя, решив, что будь, что будет, заливая горечь непомерными дозами алкоголя.
Выдохнув, сам обалдев от перегара, андрей все же потянулся к телефону, настойчиво пытавшемуся добиться ответной связи от абонента. Снял трубку, хрипло, со сна проговорив:
– Коноваленко слушает…
– Товарищ капитан? С вами будет говорить, товарищ Ежов!
Андрей как-то внутренне собрался, встряхнулся. Все же не каждый день тебе лично звонит нарком НКВД. Хотя раньше они беседовали с ним часто, даже с Ягодой – предшественником наркома были чуть ли не близкими друзьями. Абсолютно далекий от чекистских дел, Генрих любил окружать себя в меру амбициозными и талантливыми в своем деле людьми.
– Да, да…
– Здравствуйте, Андрей Викторович,– голос Ежова в трубке был бодр и весел, словно сейчас было не раннее утро, а середина рабочего дня. Коноваленко слышал, что известный своими пьяными оргиями нарком редко когда ложится раньше двух дня, наверное и сейчас он после бурной ночи продолжал работать в своем кабинете.
На миг мелькнула надежда, что все ранее произошедшее было ошибкой. И ссылка его в Темлаг, арест, разговор в Москве…Сейчас Ежов извиниться и попросить вернуться на должность главного чекиста Украины, но вместо этого нарком неожиданно коснулся его личной жизни:
– Как ваша супруга поживает, Андрей Викторович?– спросил он, и Коноваленко на миг показалась, что в словах всесильного, первого чекиста страны мелькнула неприкрытая ирония.
– Спасибо, товарищ Ежов! В здравии и благополучии!
– Ну и славненько…ну и славненько…Она же у вас вроде бы как врач? Или меня неправильно информировали?
– Так точно…– осторожно подтвердил Андрей, не понимая, куда клонит нарком.– Занимает должность главного врача Темниковского лагеря.
– Ну вот и отлично!
– Не совсем понимаю, товарищ нарком!
– Видите ли, стране нужны хорошие врачи. Негоже, чтобы такой талант пропадала в ваших лесах…
Сердце Коноваленко екнуло от предчувствия чего-то нехорошего. Ежов был известен своими амурными похождениями. Неужели он клюнул на красоту Вали и готов отнять ее у него? А принадлежит ли она мне? Спросил сам себя Андрей. Она давно уже не моя…А с циничной и грубой точки зрения это можно использовать и в своих целях. Мелькнула в голове у опытного аппаратчика мысль.
– Что в имеете в виду, товарищ нарком?
– Есть информация, что ваш сын, Глеб живет сейчас с бабушкой, где-то под Лугой?
Глеб…Почему они докопались до глеба? Разговаривать с Ежовым было все равно, что идти по минному полю, никогда не знаешь, где взорвешься в следующий момент.
– Так точно…Мы его оставили пока у тещи. До того времени, пока обустроимся здесь.
– Значит верно информировали,– усмехнулся нарком,– вы там особо не обустраивайтесь, товарищ Коноваленко. Темлаг лишь ступенька для вас, с вашей энергией и опытом вы далеко пойдете…
Напряжение отпустило. Значит нарком решил просто приободрить своего сосланного сотрудника, поддержать! Значит все это временно, надо только работать! Доказать, что снова можешь быть в обойме!
– Есть!– более веселым голосом подтвердил Андрей. Настроение поднялось. Его не списали, не забыли, он все еще на коне! Как и предполагалось, Темлаг лишь ссылка, чтобы проучить проштрафившегося сотрудника. Методы конторы оставались неизменными. От таких умопомрачительных перспектив, даже голова перестала ныть, в висках маленькие молоточки наконец-то прекратили свой нудный стонущий перестук.
– Так я могу надеяться…– робко поинтересовался он.
– Можете!– подтвердил Ежов на том конце провода.– Можете, Андрей Викторович, а в знак признания ваших заслуг перед Родиной мы для начала воссоединим мать с сыном. Негоже пареньку расти без родительской опеки, согласны?
– Так точно!– радостно рявкнул Коноваленко. Значит его следующее место службы будет где-то под Питером. Об этом можно было только мечтать! Колыбель трех реолюций, музеи, кино, статус…Не то что в этой ледяной Мордовии.
– Сегодня вечером немедленно откомандировать капитана медицинской службы Коноваленко Валентину Владимировну в окружной госпиталь НКВД в Луге для прохождения дальнейшей службы.
– Есть!– то-то Валя будет счастлива. Может все у них наладится… подумалось Андрею.
– Вот и славненько! А чтобы нормально добраться ей до места службы выделите ей в сопровождения какого-нибудь сержанта посмышленей. Головко кажется…
Коноваленко обалдел от информированности наркома. До какой степени Ежов вникает во все тонкости своего дела, если в курсе списков личного состава одного из тысячи лагерей по всей стране! Удивительный человек!
– Есть!
– До свидания, товарищ Коноваленко!
– Разрешите вопрос, товарищ нарком?– осмелел Андрей, на миг даже перестав дышать от своей наглости.
– Разрешаю…
– А я?
– Что вы?
– Когда меня туда…– растерялся Андрей.
– Вас? Думаю через недельку и вы отправитесь в Ленинград. Надо только замену вам подобрать!– в трубке раздались короткие гудки, но Андрей не смел опускать ее обратно на аппарат. Он даже на всякий случай прикусил себе до боли губу, чтобы поверить, что весь разговор ему с пьяных глаз не приснился. Не может такого быть! Он же верил! Он знал. Что его заслуги не забыты! Он знал!
В дверь постучали, сбивая его восторженный настрой. На пороге появился хмурый Ковригин, по виду которого можно было сразу определить, что вести он принес совсем не такие приятные, как нарком. Зашел, молча сел напротив, выжидательно посмотрев на счастливое, но изрядно помятое лицо Коноваленко.
– Что случилось?– встревожился Коноваленко. Сейчас ему совсем не хотелось, чтобы все пошло опять не по плану, возникли какие-то проблемы или недоразумения.
– Кислов пропал…
– В смысле?– напрягся Коноваленко.
– В прямом, товарищ капитан, был человек и нет человека…Как в воду канул…Последний раз по словам его сокамерников его видели на промке, куда Щеголев погнал их ночью. Теперь и Щеголева не спросишь…
– Побег?– похолодел вмиг Андрей.
– Не думаю…– покачал головой Ковригин.– По моим данным его ликвидировал Седой – наш местный вор в законе. Труп спрятал, теперь его не найти!
– Что значит не найти?– разозлился Коновлаенко. После разговора с Ежовым, такого многообещающего и позитивного, у Андрея открылось второе дыхание к работе. Захотелось показать себя на новом месте, оправдать авансы командования, доказать всем, кто на самом деле на зоне хозяин.
– То и значит…Седой – вор опытный и авторитетный, если пошел на «мокруху», то уличить его нереально,– покачал головой Ковригин.
– Стоп! А с чего ты взял, что к пропаже Кислого причастны именно воры?– нахмурился Коноваленко. Быстро встал, прошел к умывальнику с ледяной водой, умылся, освежая и лицо и голову, которая в новых обстоятельствах должна была работать, как часы. Он не имел права, не мог допустить еще одну ошибку! Тогда его никто уже и никогда не вернет из небытия!
– Помните наш разговор вчерашний и просьбу насчет Клименко?– напомнил Ковригин с еле заметной ухмылкой. Мол, ты можешь все забыть. Но я-то помню кого попросил ты о помощи, когда припекло и как пошел на на нарушение всех возможных инструкций.
– Помню,– отмахнулся Коноваленко, одевая шинель. Он был намерен познакомиться наконец-то с этим теневым правителем лагеря по кличке Седой. Не быть власти воров там, где он командует. Не таких ломали, подумал про себя Андрей, цепляя кобуру с пистолетом.– И что дальше?
– Дальше я поговорил с ним. Он согласился. По моми данным именно он сделал так, чтобы в промке на вашего недруга упало дерево.
– Клименко живой!– зло бросил Андрей Викторович. Ничего, как только он разберется с ворами, ему останется лишить лишь один вопрос и этим вопросом станет бывший чекист, любовник его жены.
– Попытка была неудачной, но Кислов не остановился на этом. Решил пойти другим путем.
– Каким же это?
– Он – вор для всех!– улыбнулся Ковригин.– Ударить вора подписать себе смертный приговор…Соответственно Кислов и двинулся к Седому в поисках правды. Устроили судилище, их местное…
– И?
– А потом Кислов пропал,– устало потер виски Ковригин,– а двое его ближайших подельников опущены…
– В смысле?
– В смысле их сделали «девочками». Думаю, что Седой убил Кислова.
– Если все было так гладко, зачем вору убивать другого вора?
– Кислов не вор,– отрезал резко Ковригин,– по крайней мере он перестал им быть, когда в Соликамске стал сотрудничать с нашей администрацией. Там его прикрыли и по-тихоньку вывели из игры, переправив в наш лагерь. Только, видимо, не все концы удалось спрятать в воду. Зэки каким-то образом узнали про этот печальный факт биографии Кислова и примерно наказали его. Только так можно объяснить случившееся, и то, что ваш Клименко все еще жив…
– Сука!– Коноваленко о всего маху ударил по столу так, что папки, лежащие на нем. Подпрыгнули и рассыпались,– до чего живучий…
– Но есть варианты!
– Подожди, лейтенант, подожди…Пусть пока все успокоится, Клименко в том числе. Мою жену забирают под Лугу завтра с Головко, приказ наркома. Так что некогда им будет тут миловаться на моих глазах.
– С Головко?– удивленно поднял брови Ковригин.– Странный выбор…
– Да, его приказано отправить в сопровождение…А нам надо пока срочно решить вопрос с ворами, комиссар!– Коноваленко уже был готов к выходу, ожидая лишь своего зама на пороге кабинета. Давненько он не чувствовал себя так легко и хорошо, как сейчас. Казалось бы, попадись ему на пути горы, и те бы свернул, не особо раздумывая.
– С ворами? Что вы имеете в виду?
– Хозяин в зоне, товарищ комиссар, должен быть один! И явно не зэчье последнее!– твердо сообщил заму Коноваленко.– Пора познакомится с Седым и указать ему его место.
– Но…
– Ты знаешь, где он?– прервал комиссара Андрей Викторович.
– В котельной истопником числится,– нехотя проговорил Ковригин. Ему очень не нравилась эта затея с переделом власти. Нельзя сейчас волновать зону. Нельзя! Она и без того взбудоражена всякими самоубийствами, голодом, произволом вертухаев. Стоит поднести спичку и полыхнет! А Коноваленко собирался, рассорившись с ворами, нарушив хрупкий баланс, притащить к поленнице не спичку, а целый факел,– я против, чтобы вы знали, товарищ капитан госбезопасности!– тихо произнес он, двигаясь за Андрей Викторовичем.
– Да мне плевать!– отмахнулся Коноваленко.– Повторюсь для тебя, хозяин в зоне должен быть один! И пока,– она интонацией выдели слово «пока»,– это не ты, лейтенант!
– Так точно!– хмуро кивнул Ковригин.– Я вас провожу…
Вдвоем они вышли из административного корпуса. Мимо промаршировала дежурная смена караула, лихо отдав воинское приветствие начальникам, но Коноваленко настолько загорелся решить все проблемы одним кавалерийским наскоком, что не заметил их рвения.
– Где котельная?– спросил он. За всеми своими пьянками, домашними дрязгами он совсем не успел еще познакомиться со всей обширной территорией ТемЛага, своего хозяйства. Как настоящий временщик, он лишь все это время поддерживал работу и без того отлаженного механизма, даже не вдумываясь как работают все его шестеренки.
– Тут недалеко,– недовольно поморщившись, показал рукой Ковригин, на всякий случай расстегнув кобуру с оружием,– за столовой и медпунктом…
– Веди!
Ковригин общался с Седым лишь один раз, только лишь когда вступил в должность комиссара. И еще тогда, вор в законе показался лейтенанту серьезным человеком, имеющим в лагере огромный авторитет и который мало понимал шутки, вроде той, какую задумал Коноваленко.
– Не мешай ворам жить, сынок,– ласково потрепал его за плечо Седой, улыбнувшись много лет назад,– и сам будешь жить…
Эти слова вора он запомнил надолго. Сегодня почему-то они ему вспомнились, пока вдвоем с Коноваленко брели по свежему снегу до котельной.
– Может дежурный караул возьмем?– предложил Ковригин, когда из-за поворота показалась копченная труба топки.
– Неужто боишься, лейтенант?– подмигнул лихо ему Коноваленко.– Я белую контру не боялся. Вот тут их держал!– он показал поросший черным волосом могучий кулак.– И они дрожали при моем появлении, а не я. Неужели, ты думаешь, что я простого ворья испугаюсь?
Ковригин пожал плечами. Коноваленко закусил удила, это было видно. Его, как лошадь понесло, сорвав со спокойной рыси в галоп. Спорить с ним было бессмысленно и бесполезно.
– Держись меня! Не пропадешь!
Лейтенанту оставалось только догонять, широкошагающего немного впереди решительного и бесстрашного командира. Почти у самой котельной он его догнал.
Здесь даже снег покрылся черной копотью гари, став каким-то грязным. В огромнйо поленнице высились аккуратно сложенные стопки дров. Чуть левее высыпалась гора каменного угля, блестящего на солнце, как какой-нибудь драгоценный камень. В горку была воткнута лопата, рядом стояла тачка, почти доверху наполненная топливом. Неподалеку курил Малина – здоровяк огромного роста в чистенькой телогрейке.
– Господин комиссар, какая встреча!– откуда-то из двери выглянул Мотя, заслышав чьи-то шаги.– давненько не бывали у нас…
– Это кто?– кивнул на улыбающегося Мотю Коноваленко, доставая револьвер.
– Мотя, Матвей Крикунов – помощник Седого,– обреченно как-то пояснил Ковригин, пряча глаза.
– Осужденный Крикунов!– громко объявил Коноваленко, ожидая в ответ положенного доклада, но Мотя промолчал. Улыбка медленно сползла с его губ. Он внимательней посмотрел на «хозяина», уж не пьяный ли? Рядом напрягся Малина, как бы невзначай, потянувшись к сапогу, где всегда была припрятана заточка.
– Не слышу!– револьвер гулко разорвал тишину лагеря, вспугнув сидящих не крышах зданий ворон, подняв в небо целую стаю.
– Осужденный Крикунов 1907 года рождения, статья 105 часть 2, срок 10 лет…– процедил Мотя, скрестив на груди руки, показывая всем своим видом, что он – то точно ссориться не хочет.
– Позови, Седого!– попросил Ковригин из-за спины Коноваленко.
– Не надо звать никого…Я здесь, гражданин начальник,– тяжело ступая, в накинутой на плече жиденькой фуфайке на голое тело, густо расписанное синими татуировками, из котельной вышел Седой.
– Представиться по форме, как положено!– рявкнул Коноваленко, сверкая злыми настырными глазами.
– Андрей Викторович…– робко попытался облагоразумить начальника Ковригин.
– Молчать!– дуло револьвера повернулось в сторону вора, который с легкой усмешкой наблюдал за действиями начальника лагеря, внешне оставаясь совершенно спокойным.– Перед тобой, вонючее зэчье, начальник лагеря, капитан государственной безопасности первого ранга, немедленно доложить, как положено, иначе пристрелю, как собаку!
– Да по мне, хоть товарищ Сталин,– усмехнулся Седой, доставая из кармана расшитый цветами добротный кисет с табачком. Медленно. Очень медленно он стал сворачивать самокрутку, искоса поглядывая за реакцией Андрея, которого затрясло от столь откровенного пренебрежения к своей персоне.
– Ну, сам захотел, сука…– выстрел прозвучал неожиданно, взметнув снег под ногами вора, который даже не изменился в лице, сосредоточенно крутя «козью ножку».
– Не надоело, гражданин начальник?– поинтересовался Мотя, стоявший чуть в стороне.– Чего перед нами понты колотить? Лучше скажи, его надо?
– Крикунов!– одернул его Ковригин.
– Чего ж скрывать-то…– пожал плечами Коноваленко, опуская оружие, поняв, что нахрапом воров не возьмешь.– Ты Кислого мочканул?– спросил Андрей, наблюдая за реакцией Седого. Тот раскурил сырой табак, выпустил колечко дыма и отрицательно покивал головой.
– Не я…Вор на то и вор, что на «мокруху» не пойдет, чтоб ты знал, гражданин капитан государственной безопасности первого ранга!– улыбнулся Седой.
– Значит по твоей указке?
– По моей! Он общество кинул, общество решил его наказать.
– Запомни ты, шваль подзаборная, здесь я решаю кому жить, а кому умирать, понял?– закричал с истеричным надрывом Коноваленко, размахивая пистолетом.
– Ты решай у себя, там, в конторе, а я решаю здесь, в лагере…Здесь моя власть! Не ваша, мусорская!
– А хочешь, докажу, что твоя власть ничто, а?– улыбнулся Коноваленко, и от этой улыбки стало жутковато даже Ковригину. На секунду ему показалось, что его начальник совершенно точно сошел с ума.
– Убьешь? Значит слабость свою признаешь…– улыбнулся Седой.
– Ах ты!– замахнулся Андрей на вора, но сдержался.– Два месяца ШИЗО!– процедил он, резко разворачиваясь и уходя. Только полы шинели при каждом шаге разлетались в стороны, как крылья хищной птицы. Он все равно сломает вора, покажет ему настоящую силу. Тот прав, убить его значит признать свою слабость, не способность повлиять на него каким-то другим методом. Шлепнуть гниду и сделать из него великомученика? Ну уж нет…Пусть сначала в ШИЗО позагорает, а если выживет при таких морозах, то и место в котельной для нарушителей режима слишком сладко! Пусть на промке, вместе со всеми повкалывает по снегу. И тогда посмотрим…Кто настоящий хозяин лагеря!
Когда Коноваленко скрылся за поворотом, Седой все-таки улыбнулся. Он стольких лихих вертухаев повидал на своем веку, мечтавших его сломать, что этот не стал чем-то новым и интересным. Почти всегда все проходило точно так же…Только в этот раз администрацию ждет небольшой сюрприз, который приготовил им Седой.
– Чего стоишь, комиссар?– окликнул он замершего в нерешительности Ковригина, вздрогнувшего от хриплого звука голоса вора.– Слышал, что начальник сказал? ШИЗО, два месяца!– Седой вытянул руки, чтобы лейтенанту было удобнее нацепить на него наручники.– Только курево не отбирай…Опухну там без него!
Ковригин кивнул, несмело надевая браслеты на исписанные татуировками тонкие запястья вора, ничего уже не понимая. Тот сам просился в штрафной изолятор, в нечеловеческие условия, в мороз! И ладно бы еще на неделю, но два месяца! Такого строгого наказания в Темлаге еще не было.
– Сдохнешь ведь там, Седой…– проговорил он тихо, подталкивая его в спину, руки он, каки положено, сцепил ему позади.
– Это мы еще посмотрим, комиссар,– подмигнул вор на ходу Моте, безучастно наблюдавшему со стороны за разворачивающейся сценой,– это мы еще посмотрим…
ГЛАВА 27
После возвращения в барак на меня уже смотрели, если не как живого мертвеца, то как, безусловно, на личность легендарную, что тот Колобок. И от дедушки он ушел, и от бабушки, и от Кислова, и даже от Седого.
Качинский на мое возвращение никак не отреагировал. Молча кивнул на остывшую баланду, сохраненную им для меня, и отвернулся к стене, покрытой ледяными узорами инея. После всего пережитого жрать хотелось неимоверно. Желудок сводило, и он даже был безумно рад жидкой луковой похлебке, которой нас опять потчевали на ужин. Я вспомнил только что испеченную ароматно-дымящуюся картошку, которую наворачивали воры за обе щеки на складе полном продуктов, и тоскливо вздохнул. Нам оставалось только мечтать о таком изобилии, которое было доступно Седому и его дружкам.
