Владислав Михайлович Погадаев
Линия жизни. Книга первая
Предварительно он вынес этот вопрос на обсуждение в узком кругу начальников всех пяти депо, чтобы узнать их мнение. Не знаю, ожидаемо или неожиданно для него, но мнения всех пяти начальников сошлись на моей кандидатуре.
Затем было назначено собрание, участие в котором приняли все главные инженеры управления: службы пути, энергохозяйства, ВРМ, СПС и пяти депо.
Собрание проходило в формате внеочередной планёрки. Геннадий Степанович сначала довёл мнение начальников депо до сведения присутствующих, потом напомнил им о моей судимости, особо подчеркнул, что я не являюсь членом КПСС и предложил мою кандидатуру даже не обсуждать, а обсудить кандидатуру Ермошина, которую положительно охарактеризовал со всех сторон. Затем – по регламенту – призвал участников высказать свои мнения.
И вот тут меня захлестнула обида. Много времени прошло с того злополучного собрания. Я часто вспоминаю этот эпизод, и вспоминаю с глубоким сожалением: всё-таки гнев – плохой советчик, уж это мне известно точно, но тогда осознание несправедливости происходящего взяло верх над всеми остальными чувствами. Почему на оценку моей сегодняшней работы должно влиять происшествие двадцатипятилетней давности? Мне было всего восемнадцать, за свой проступок я отсидел пять лет, и с тех пор в течение двадцати лет только и делал, что работал как чёрт! Сколько ещё мне предстоит рассчитываться за ошибку юности, и какие единицы измерения будут применяться к моей деятельности в дальнейшем?
Сергеев упрямо, как и на партактиве при обсуждении кандидатуры Брагинского, пытался услышать высказывания в поддержку кандидатуры Володи Ермошина, но тут неожиданно вылез я со своей раненой душой:
– Геннадий Степанович, а почему не назначить главным инженером Прокофьева Валентина Николаевича? Он работал начальником техотдела, начальником ВРМ и уже продолжительное время работает главным инженером Южного депо. А Ермошин работал только начальником цеха энергохозяйства и начальником техотдела. По-моему, разница приличная! – сказал я в пику Сергееву.
Всё, на этом выборы закончились. Все без исключения представители технического истеблишмента поддержали меня. Пришлось Сергееву, вопреки своему мнению, принимать решение в пользу Прокофьева: демократия есть демократия…
Даже спустя несколько лет после собрания я продолжал получать от некоторых руководителей депо выговоры за результат этих выборов: не все приняли переход Прокофьева на должность главного инженера положительно. А я – так уж получилось – совершенно ненамеренно подпортил карьеру Володе Ермошину, за что позже очень корил себя.
На этом интерес к выборам в ТТУ иссяк: получив в подчинение двух избранных коллективом управленцев, Геннадий Степанович остановился. Видимо, наблюдал за результатами их деятельности и делал соответствующие выводы. По крайней мере, к данному опыту он больше не возвращался, а вернулся к традиционному назначению.
Перспективы карьерного роста. За? Против? Воздержался!
Спустя некоторое время я снова получил предложение: занять освободившееся место заместителя начальника Управления по общим вопросам. И снова решил не испытывать судьбу. А, может быть, оставило свой след то, что произошло при выборах главного инженера. Сейчас сказать уже трудно.
На эту должность мы с Сычёвым порекомендовали Уфимцева Владимира Степановича, который в то время работал заместителем начальника триста первого отдела завода имени Калинина. Этот отдел занимался детскими садами, столовыми, снабжением рабочих продуктами и решением других хозяйственных задач.
В то время дела на заводе шли уже неважно: финансирование резко упало, предприятиям тяжёлой промышленности и, в частности, военно-промышленного комплекса предлагалось перейти на выпуск товаров народного потребления, то есть, образно говоря, вместо ракет выпускать кофемолки, а вместо танков – стиральные машины. Так называемая конверсия – переход военной промышленности на мирные рельсы.
Анекдот времён перестройки.
ЧТЗ предложили организовать выпуск газонокосилки. После изучения технических и организационных вопросов, руководство завода доложило министерству: «Мы готовы вместо танка производить газонокосилку. Но за те же деньги!»
Благодаря этим преобразованиям деятельность отдела стала резко хиреть, а Володя начал подыскивать себе работу. Однажды, когда он ремонтировал у нас в депо свою старенькую «Волгу», мы разговорились и Володя сказал, что с удовольствием сменил бы место работы, на что я, в свою очередь, поведал ему о предложении Сергеева, моём отказе и посоветовал срочно лететь в Управление – предлагать свою кандидатуру.
Уже следующим вечером мне позвонил Сергеев:
– Владислав Михайлович, как Вы думаете, если на место заместителя директора придёт Уфимцев? Вы же его хорошо знаете – он Ваш друг.
Позвонил он и Сычёву, который тоже неплохо знал Володю. Более того, через Уфимцева Сычёв решал многие вопросы, в том числе и связанные с предоставлением мест в детских садах для детей работниц депо, да и составление расписания движения троллейбусов тоже происходило с учётом интересов завода: для лучшего обслуживания рабочих.
Нечего и говорить, что рекомендации от нас с Сычёвым Володя получил самые наилучшие и немедленно приступил к работе на новом месте.
Исполнителем он был от Бога. Именно такой – с элементами творческого оригинального исполнения поручений – был нужен Сергееву на этом месте. Иногда в ответ на мою критику Уфимцев отвечал: «Владик, я по-другому не могу, я так воспитан. На заводе мне генерал велел сделать – всё, не обсуждается – идёшь и выполняешь». Поэтому с Сергеевым у Володи сложились прекрасные взаимоотношения.
Думаю даже, что Сергеев относился к нему с какой-то отеческой любовью. Когда Володя внезапно умер от инфаркта, Геннадий Степанович каждый год – пока руководил ТТУ – собирал узкий круг, и таким узким кругом мы в день смерти Уфимцева ехали к нему на могилу – помянуть. Это было своеобразной традицией.
Уходил на пенсию заместитель начальника ТТУ по эксплуатации Старостин Александр Михайлович, проработавший в Управлении достаточно долгий отрезок своей жизни. Казалось, он был несменяемым замом, но время взяло своё. И опять выбор Геннадия Степановича пал на меня. Уже ближе к концу рабочего дня мы встретились у него в кабинете и долго разговаривали. Думаю, он понимал, что предыдущие наши взаимоотношения тормозят меня в принятии решения, и в этот раз подготовился более основательно.
Во-первых, пообещал мне хорошую квартиру в центре города, чтоб было недалеко от работы. Как я понял из разговора, Сергеев знал, что та панельная трёшка на Молодёжи, которую я получил в восьмидесятом, построена никудышно: после каждого дождя соседи снизу стучали нам в двери с криками: «Вы нас заливаете!» Заливали их, конечно, не мы, а дождевая вода, которая сочилась изо всех щелей: протекали оконные проёмы, протекали швы между панелями. Самое забавное, что эти самые соседи наш дом и строили. Так что, сама себя раба бьёт, коли нечисто жнёт.
Во-вторых, зная мою историю с продажей машины, Сергеев и этот вопрос пообещал снять немедленно – как только я дам согласие на перевод.
Несмотря на такие, прямо скажем, убойные аргументы, уговорить он меня не смог и дал время подумать. До утра. Со стороны может показаться, что я просто кочевряжился, набивая себе цену, но на деле это была трезвая оценка ситуации, и время доказало мою правоту.
Первое, мы с Сергеевым совершенно не подходили друг другу по характеру, а работать в постоянном нервном напряжении и в отсутствии взаимопонимания, мало того, что просто тяжело, но ещё и непродуктивно.
Второй причиной была та, что в стране полным ходом шёл второй этап экономических преобразований – этап либерализации и введения элементов рыночной экономики. Предлагалось развивать новые формы хозяйства, различные формы аренды государственной собственности. Не возбранялось участвовать в деле и руководителям предприятий. Это уж после опомнились и наложили некоторые ограничения.
Я видел, как некоторые одиночки и группы товарищей стали создавать кооперативы, какие-то производственные артели, и кое у кого неплохо получалось.
Например, был у нас в депо отличный слесарь Саша Веретнов из хорошей уралмашевской семьи. Отец руководил инструментальным хозяйством на Уралмаше, сын неизбалованный, не пил, прекрасно трудился – такие к нам, прямо сказать, попадали нечасто – и вдруг уволился. Встречаю его через непродолжительное время: улыбается, полностью доволен жизнью. Организовал кооператив, причём, самостоятельно – без папы: наладил изготовление подставок для мелочей в кабину «Жигулей». И дело пошло – товар уходил влёт.
В тот период я тоже приложил руку к открытию на территории депо стоянки автомобилей.
Влетает как-то ко мне в кабинет работник ГАИ Алексей Синичкин, с которым мы познакомились, когда он остановил меня за превышение скорости напротив легкоатлетического манежа «Уралмаш» и с которым у нас завязались приятельские отношения:
– Владислав, давай организуем на территории депо стоянку автомобилей! Всё оформление беру на себя. От тебя – только согласие на выделение части площадей. Об остальном, я думаю, договоримся…
Второго корпуса в депо тогда ещё не было не только в помине, но даже в проекте, площади действительно пустовали. Согласовали вопрос с директором депо Сычёвым и очень быстро провернули все работы: со стороны Коммунистической убрали одну плиту бетонного ограждения, установили самодельный шлагбаум, огородили рабицей внутренний периметр, привезли будку – парковка готова. Документы по регистрации Алексей тоже оформил быстро, и стоянка заработала.
Спустя месяц Алексей появляется снова и кладёт мне на стол конверт, в котором лежит восемьдесят рублей – треть моего оклада. Я начал было отказываться, но потом взял. Прошёл ещё месяц – ситуация повторилась, а на полосе вдоль бетонного забора появился навес, под которым ночью стояли машины – почти сплошь иномарки. По всему выходило, что дела шли неплохо. Вот только на третий месяц влетает ко мне в кабинет Алёшенька-сынок – глаза квадратные – и прямо с порога:
– Владислав, забери к чёртовой матери у меня эту стоянку!
Тут уже я глаза выпучил:
– А с какого кваса такая необыкновенная щедрость, ведь к её организации я имею косвенное отношение?
Попробуем догадаться? Совершенно верно! Стоянка приглянулась «Уралмашевским» браткам, и навес над своими тачками они же и сварганили. Но убийственно-решающим аргументом для Алексея стало то, что все сторожа на стоянку должны были приниматься только с рекомендациями «уралмашевцев»! Для тех, кто не понимает, поясню, что, говоря об уралмашевских, я не имею в виду тружеников прославленного предприятия. Речь идёт о членах ОПС «Уралмаш», которое было создано в Орджоникидзевском районе города Свердловска в 1989 году.
Пошли знакомиться с коллективом. И вот он – основной сюрприз: каждый из сторожей имел не менее двух ходок! Коллектив оказался полностью спаянный и споенный. Надо отдать должное Алексею: вначале он честно старался навести на стоянке порядок, но после того, как к его горлу приставили что-то холодное и острое и пообещали – если не угомонится – отрезать башку, сдался и отказался от руководства. Пришлось мне возглавить ещё одно предприятие.
Весь этот период я вспоминаю как одну сплошную веселуху. Рано утром я заходил на стоянку и проверял, нет ли претензий от клиентов, вечером после работы – тоже. Тем не менее, раз, а то и два в неделю мне приходилось ночевать в райотделе: часа в два ночи за мной приезжали сотрудники милиции и увозили с собой оформлять материалы по заявлениям потерпевших. То мои орлы-сторожа сольют у клиентов бензин, то обыграют кого-нибудь в карты, а окажется партнёр неплатёжеспособным – подвесят на дерево за ноги, чтоб не садился играть без денег. Благо, опыт у них был огромный.
Каких только номеров ребятушки ни выкидывали! Бывали случаи, когда стащат с автомобиля какую-нибудь деталь, зальют глаза и забудут, у кого стащили, а потом ему же пытаются впарить недорого. Кульминацией стал случай, когда эти умельцы за ночь разобрали автомобиль, который довольно долго простоял на стоянке невостребованным.
Пробив его по базе, экспроприаторы выяснили, что машина числится в угоне, разобрали её, а кузов оттащили в ближайший переулок, где его и нашёл хозяин, как на притчу, следующим же утром пришедший на стоянку, чтобы забрать своё авто.
«Виноватой» в этой ситуации оказалась отчасти сама правоохранительная система. По заявлению пострадавшего менты нашли автомобиль, который действительно был угнан, вернули его владельцу, а вот информацию о том, что автомобиль в угоне, из базы не удалили. Владелец же, поставив автомобиль на стоянку и заплатив за несколько дней, куда-то пропал и дальнейшее пребывание машины на парковке не оплачивал.
Таким образом всё и сошлось в точке икс: нерасторопность милицейских, безответственность владельца и предприимчивость сторожей.
В общем, где-то за полгода я познакомился со всей дежурной частью Орджоникидзевского РОВД. А сколько ночей я там провёл! Однажды получил приглашение в Орджоникидзевский исполком по вопросу положения дел на стоянке. Прихожу в зал заседаний, а он полон таких же бедолаг – организаторов кооперативов и других частных производств. Встаёт майор милиции с толстенным досье и начинает перечислять подвиги начинающих предпринимателей. В отношении одних ограничивается внушениями, у других вообще предлагает закрыть предприятия. Доходит черед до нашей стоянки. Майор перечисляет все фокусы моих башибузуков, а в заключение отмечает…значительное улучшение ситуации на объекте! Так что, как ни странно, в этом «пантеоне славы» нам принадлежало далеко не первое место!
И действительно, потихоньку, помаленьку дела на стоянке пришли в относительный порядок.
Итак, наличие стоянки было второй причиной моего отказа, а третья заключалась в том, что я, много лет проработав в ТТУ на разных должностях, начал терять интерес. Хотелось поработать самостоятельно или как минимум сменить место работы, хотелось чего-то нового, пусть даже более трудного, поэтому, провалявшись без сна всю ночь, принял твёрдое решение, что работать в Управление не пойду.
Утром, только я сел за стол и начал разбирать бумаги, в кабинет зашёл Сычёв:
– Звонит Сергеев – требует ответа!
Я взял трубку и, поздоровавшись, сказал буквально следующее:
– Геннадий Степанович, но я же вчера сказал, что не пойду!
Наступила продолжительная пауза, за которой последовал вопрос:
– Ты что, всю жизнь будешь главным инженером работать?
– Не знаю, Геннадий Степанович. Может быть, всю жизнь, но к Вам я не пойду.
Последние слова надолго остудили наши взаимоотношения, которые и без того никогда не были особо тёплыми.
Продолжая работать в Орджоникидзевском депо, я не оставлял мысли сменить обстановку, но возникли некоторые обстоятельства, заставившие меня повременить.
В техническом журнале, названия которого уже и не помню, была опубликована статья о группе молодых инициативных ребят из Риги, которые начали изготавливать счётчики электроэнергии постоянного тока для внедрения на подвижном составе предприятий горэлектротранспорта. Кроме того, они же наладили выпуск магнитофонов-информаторов, предназначенных для облегчения работы водителей и улучшения информационного обеспечения пассажиров.
Не секрет, что во время движения водитель определённое время уделяет работе с микрофоном, и это негативно сказывается на безопасности движения. Не секрет, также, что при эксплуатации трамваев и троллейбусов одной из самых больших частей расходов являются затраты на электроэнергию, а при правильном управлении транспортным средством её экономия может быть весьма существенной.
Вот для решения двух этих вопросов я и был командирован в Ригу, где познакомился с Артуром Шютцем и Сергеем Бушуевым – именно они и организовали производство, как теперь говорят, инновационного оборудования. В дальнейшем это знакомство очень даже помогло мне в организации коммерческой деятельности.
На первых порах мы закупили два счётчика и довольно приличное количество магнитофонов-информаторов, внедрение которых, как и любое другое нововведение, шло со скрипом.
Сначала их применяли для объявления остановок и другой информации по ходу маршрута, позже пытались использовать для распространения звуковой рекламы, а в итоге от них пришлось отказаться из-за поломок лентопротяжных механизмов. Где только ни искали мы эти механизмы – всё напрасно.
Следующим важным событием было то, что наше депо получило принципиальное согласие Администрации города на проектирование второго здания депо, предназначавшегося для ремонта и обслуживания подвижного состава. Новаторской идеей Сычёв загорелся ещё в первые годы работы в ТТУ, после того, как съездил в командировку в Киев.
Все эти годы Геннадий Александрович отстаивал замысел, сулящий значительные экономические выгоды, а тут город Пышма, являющийся, по сути, предместьем нашего города, проявил интерес к перспективе соединиться со Свердловском посредством троллейбусного сообщения.
Реализация данного проекта неизбежно повлекла бы за собой увеличение подвижного состава. Так как в нашем депо, рассчитанном на сто единиц, уже было сто тридцать троллейбусов, возникала необходимость строить ещё одно депо или, построив ещё один корпус, расширить наше до двухсот и более машин. Таким образом, решение было принято в нашу пользу.
Получив одобрение в Администрации города, начали готовить техническое задание на проектирование. В нём мы старались максимально учесть и устранить те технологические ошибки, которые имели место в первом – типовом – проекте. Сюда включили и большой актовый зал для проведения инструктажа. Его мы позже, в процессе строительства, втихаря перепрофилировали в спортивный. По-другому никакого спортзала мы бы не имели. Вскоре, получив проект, приступили к строительству второй очереди.
Мысли о необходимости сменить работу всё же не покидали меня, и основной причиной тому являлось резкое падение уровня жизни. В магазинах не было практически ничего, а цены на рынке не соотносились с зарплатами работников бюджетных предприятий. В это время я уже работал один – жена сидела дома – а потому хватался за всё, что приносило хоть какой-то доход.
Тайга – закон, медведь – хозяин
Одной из статей дохода был лесной промысел, к которому я вернулся ещё в семьдесят шестом году с лёгкой руки своего сослуживца – мастера Володи Лаптева. Володя был очень хорошим токарем, окончил техникум и при открытии депо возглавил механический участок цеха ремонтов.
Его большая семья – мать, братья, сёстры, их жёны, мужья и дети – ежегодно уходила в тайгу в район Приобья. Там дружно, всем кагалом, собирали ягоды, грибы, тут же на стане их обрабатывали, укладывали в специально приготовленную тару, а затем везли в Свердловск и продавали на рынке.
Осень семьдесят шестого года выдалась очень тёплой и урожайной, поэтому семья Лаптевых привезла из Приобья огромное количество брусники и белых грибов, которых наросло не меряно. Вот под воздействием Володиных рассказов и лукнулся я в тайгу в гордом одиночестве, так как желающих составить мне компанию не нашлось. Экипировался довольно просто: свитер, штормовка, взятый в займы спальный мешок, трёхведёрная пайва – фляга для ягод, топорик и нож – вот, собственно, и всё снаряжение. Плюс небольшое количество продуктов и обязательная бутылка водки.
Таёжный сезон заканчивался, так как стояла уже поздняя осень.
Сошёл с поезда я – по рекомендации Володи – на станции Нюрих, небольшом разъезде на полпути между райцентром Советский и посёлком городского типа Зеленоборск.
На этом же разъезде из другого вагона вышли пять человек, которые догнали меня на стрелочных переводах. Разговорились. Оказалось, мужики – работники «Электротяжмаша» – так же, как я, приехали за брусникой. Они с неподдельным интересом рассматривали мою амуницию, но больше всего компанию удивило то, что прибыл я сюда впервые и один. Переварить такое они не могли, а потому предложили держаться вместе, тем более, все были из одного района.
Ушли мы, если смотреть по ходу поезда, на правую от железнодорожного полотна сторону. Углубившись в лес километра на три по старой лесовозной дороге, решили сделать привал. Место выбрали на обочине, у штабеля брёвен. Такие брошенные штабеля не раз можно было встретить на севере области. Пилой, которая имелась у моих спутников, раскрежевали несколько брёвен для поддержания костра в ночное время и растянули над спальными мешками полог из полиэтиленовой плёнки. Развели костёр, сварили картошку с тушёнкой, а под картошечку раздавили две бутылки водки за начало мероприятия, ну, и, конечно, за знакомство. Как всегда, пошли разговоры. Я рассказал своим новым знакомым о том, как ходили мы с бабушкой за ягодами, как продавали на базаре добытые мною кедровые орехи.
После завтрака отправились в лес, растянувшись цепочкой. Ягода попадалась, но небольшими участками. Насобирал около ведра. По оборышам было видно, что народу прошла уйма, и основной массив выбран подчистую, так что первый день меня разочаровал: не ожидал, что всё будет зачёсано так чисто.
Наутро решил не ходить со всеми, а попытать счастья в одиночку – где-нибудь подальше – несмотря на беспокойство моих случайных товарищей, которые опасались, как бы я один не заблудился.
Дорога продолжалась и уходила вглубь тайги, и я пошёл по ней всё дальше и дальше, стараясь найти место, куда не ступала нога грибника и ягодника. И такое место нашлось: свернув в небольшой березняк, увидел в пожухлой траве нетронутые островки брусники, сверкающие на солнце ярко-рубиновым цветом.
Забыв о времени, я собирал крупные спелые ягоды. Чтоб было легче, сбросил сапоги и остался в одних шерстяных носках. То вставал на колени, то ложился на бок, но продолжал работать, не останавливаясь до тех пор, пока не набил полную трёхведёрную пайву.
На стан вернулся первым и уже начал собираться в обратный путь, когда стали подтягиваться и мои компаньоны.
Только увидев пайву, полную отборной брусники, они до конца поверили в мои рассказы о том, что в тайге я – человек свой. Распрощавшись с мужиками, пошёл на станцию и уже утром был в Свердловске.
Так произошло моё возвращение в тайгу осенью семьдесят шестого.
Вернувшись домой, узнал, что своим путешествием причинил большое беспокойство семье Сычёвых, когда выяснилось, что я отправился в тайгу один и даже без обратного билета. Но ещё больше их удивило и впечатлило олимпийское спокойствие моей жены.
В последующие годы у нас сложился определённый коллектив таёжников-заединщиков. Мы старались делать два, а то и три рейса за сезон: за брусникой, за орехами, за клюквой. Это был не только наш небольшой приработок, но и увлечение, о котором я с удовольствием вспоминаю и по которому скучаю.
Состав групп варьировался: в них входил обычно кто-нибудь из моих братьев и общих знакомых, а постоянным и неизменным членом коллектива был Федя Буранов – человек, на которого всегда и во всём можно положиться.
Направления для поездок мы выбирали самые разные, но, в основном, Приобье и Тавдинский район, где очень много клюквенных болот, а Приобье и правый берег Оби – вообще сплошной кедровый массив. Ни разу мы не возвращались пустые.
Особенно памятен мне год, когда я взял в тайгу обоих сыновей: Олега и Игоря. Бригада тогда подобралась знатная: конечно, Федя со своим другом и двое моих братьев – Толя и Валера. Урожай шишек был отменный, и пахать пришлось всем до седьмого пота.
Стан разбили на правом берегу Оби, как раз напротив выхода из протоки.
Мы с Олегом отвечали за переработку, поэтому соорудили на берегу, на сквозняке, мельницу, как обычно делали шишкари у нас на Платине. Все остальные члены команды занимались тем, что сбивали шишки, собирали их в мешки и подтаскивали на стан. Мы же с Олежкой эти шишки размалывали, отсеивали орехи, а затем провеивали их на растянутом полиэтилене.
За три дня работы было сбито и обработано шестьдесят мешков шишек! Семь мешков чистого ореха! Просушенного, провеянного на ветру!
Как-то вечером Олежка взмолился:
– Папа, ты всех загонишь в гроб, и никому эти орехи твои не нужны будут!
Тем не менее, вечерами он и Игорёшка находили в себе силы и убегали на берег Оби ловить щук. Надо сказать, им это здорово удавалось: за час вдвоём могли надёргать до полведра. Щук, особо не заморачиваясь, просто отваривали в подсоленной воде – получалось довольно вкусно.
Описывать обратную дорогу даже не хочется – было очень трудно! К тому же на водку мы выменяли у местных обитателей штук пятнадцать муксунов, которых, пересыпав солью, сложили в одну из пайв. Со всей этой добычей на перекладных добрались до станции «Приобье», сели в свой поезд, достали последнюю бутылку водки, разрезали последнюю луковицу и отметили окончание путешествия – такая была традиция. Детям, естественно, не наливали.
Проснулись уже в Свердловске.
Много было приключений: о наших походах в тайгу можно написать толстенную книгу.
Помню, однажды пришлось в течение одной ночи под дождём и снегом сделать две ходки за семь километров, чтобы вытащить весь заготовленный орех! Не обращая по обыкновению внимания на трудности и дискомфорт, я до того смозолил ноги, что по прибытии в Свердловск попросту не смог всунуть их обратно в сапоги – так распухли. Ковылял по перрону в привязанных к ступням кедах: опыт научил меня обязательно брать в тайгу сменную обувь, а сапоги использовать только для дальних переходов.
Была встреча с медведем, который сожрал всю похлёбку, оставленную с вечера в ведре. Причём, косолапого не смутил и не отпугнул даже горящий рядом костёр! По уши засунув морду в посудину, мишка, причмокивая, доедал наш ужин, а когда Саша Коптяков, потерявший от такого зрелища дар речи, начал колотить алюминиевой кружкой по железу, Хозяин тайги развернулся и, покачивая широкими боками, неторопливо удалился в лес.
Но о чём расскажу обязательно, так это о том, как я, выросший в тайге и ни разу не плутавший, заблудился и чудом вышел из леса дважды за один сезон. Ничего подобного ни до, ни после со мной не случалось, и объяснить произошедшее я не могу до сих пор.
Как-то осенью мы бригадой из пяти человек отправились на любимый в ту пору Нюрих. По просьбе Сычёва взяли с собой его сына Диму.
Если раньше я ходил по правую сторону от железной дороги, то в этот раз Федя повёл нас вдоль старой заброшенной узкоколейки, которая так только называлась. На самом же деле это была насыпь с торчащими кое-где шпалами и короткими кусками рельсов. Она то появлялась, то надолго пропадала в будыльях.
Прошли несколько километров вдоль узкоколейки и пересеклись со старой лесовозной дорогой, каких на Севере очень много. Свернули по этой дороге направо и, спустя какое-то время упёрлись в большое чистое болото: ни деревца, ни кустика, только осока да ещё какая-то болотная трава.
Похоже, что когда-то дорога-лежнёвка, настланная из брёвен, шла прямиком через болотину. Вдали болото пересекала высокая насыпь железной дороги, по которой как раз в этот момент проходил большой товарный состав.
Перекурив, вернулись обратно к узкоколейке, и продолжили движение по тропинке вдоль насыпи. Дело шло к вечеру, поэтому, увидев среди сосен подходящую прогалину, решили встать лагерем.
На поляне уже была раскинута палатка, но людей видно не было – верно, ушли собирать ягоды. Мы тоже начали разбивать лагерь: устанавливали палатки, готовили кострище, доставали продукты. Пока вся команда была занята хозяйственными хлопотами, я, сбросив сапоги и штормовку и оставшись в одной тёплой рубашке, надел кеды и отправился на разведку.
Это всегда мне нравилось и всегда удавалось: ходил я быстро, заблудиться даже в мыслях не было, пока команда ставила палатки и готовила ужин, я успевал оббежать обширную территорию и найти большие участки нетронутого ягодника.
Погода стояла прекрасная, ничто не предвещало беды. Я довольно далеко углубился в лес. Среди тайги нашёл делянку, на которой стоял брошенный трелёвочный трактор: почти новый, с разбитым стеклом. Даже аккумуляторы не были сняты. Такое на Севере можно было наблюдать довольно часто. Так, например, напротив станции «Нягань» есть клюквенное болото, в центре которого памятником бесхозяйственности торчит совершенно новенький трактор. Похоже, его перевозили вертолётом, и он, сорвавшись со строп, навсегда остался там, куда свалился. Богатая страна! Видимо, и этот трелёвочник бросили по какой-то неведомой причине.
Занятый такими невесёлыми мыслями, я шёл дальше. Ягод не попадалось, зато начал накрапывать дождь. Сразу потемнело, и тут я понял, что заблудился! На севере, как и на юге, темнеет быстро. Пока шёл в направлении – как мне казалось – лагеря, темнота полностью окутала лес, заморосил дождь. Резко похолодало. Я уже не шёл, а бежал, опасаясь только одного: как бы не налететь на ветку, ведь я всю жизнь смотрел только одним, правым, глазом, и если это случится – считай, всё!
Подумав так, резко снизил темп и начал прислушиваться. С наступлением темноты в тайге всё замолкает, только шум ветра в кронах деревьев тревожит слух. И вот в этом шуме мне послышались звуки проходящего поезда! Наметив вектор, я начал двигаться в направлении этого звука. Шёл уже не спеша, осторожно, пока не услышал стук поезда более отчётливо. Естественно, я понимал, что это другой состав, но зато появилась уверенность, что иду в направлении железной дороги.
Через некоторое время из темноты проступила насыпь: железная дорога! Вот только куда по ней двигаться? Направо? Налево? Прикинул, в каком направлении шёл по тайге и повернул налево.
Меня уже просто трясло от холода: в это время года ночные температуры на Севере опускаются ниже ноля градусов, к тому же я был весь мокрый от дождя и от пота. Поэтому увеличил темп, а потом просто побежал. Вскоре показались огни. Нюрих!
К дежурной по станции заходить не стал: время было далеко за полночь, и я побоялся напугать бедную женщину, заявившись к ней в такое позднее время и в таком виде. Зашёл в зал ожидания, который, на моё счастье, был открыт, хоть там и стояла кромешная тьма. Около круглой голландской печи лежали заготовленные дрова и береста, но спичек не было! А самого уже колотило от холода и нервного напряжения так, что стучали зубы. Я бухнулся на колени и начал шарить руками по грязному, замусоренному и заплёванному полу с одной только мыслью: «Не может быть такого, что в этом мусоре нет ни одной обронённой спички!»
Вдруг, точно по волшебству, дождь закончился, ветер разогнал тучи и луна осветила пол, проглянув сквозь мутные оконные стёкла.
