Владислав Михайлович Погадаев
Линия жизни. Книга первая
Некоторое время спустя Оля познакомилась с математиком-аспирантом Валерой Дерновым, который, кроме того, в совершенстве владел немецким. Вот ему-то и было дано поручение подготовить меня к экзамену по высшей математике.
Темп жизни в те дни был сумасшедший: интенсивные физические нагрузки в полном соответствии с законами педагогики чередовались с умственными.
Утром мы с Валерой встречались в кафе «Молочное», к которому были прикреплены боксёры, и отоваривали талоны: Валера завтракал, а я облизывался и шёл на тренировку. В обед Валера с аппетитом съедал первое, второе и третье, а я глотал голодную слюну и грыз гранит науки под руководством своего педагога. Затем снова тренировка и ужин, во время которого я с завистью провожал каждый кусок, проглоченный моим учителем. И так каждый день целую неделю.
В придачу ко всему я тяжело заболел, температура зашкаливала за тридцать девять, о тренировках не было и речи: хорошо бы сделать вес да постараться без хвостов сдать экзамены.
Вес я сделал, а вот экзамен – высшую математику – завалил. Недаром школяры говорят, что пустое брюхо к ученью глухо! Вообще, за шесть лет учёбы в институте я заваливался трижды, правда, все три раза успевал пересдать до окончания сессии.
На зональных соревнованиях в Перми я стал вторым. Первый бой выиграл у очень сильного соперника из сборной Москвы, а вот второй проиграл боксёру из Прибалтики. Причём, первый раунд я окончил с хорошим преимуществом, а во втором пропустил удар. Судья отсчитал нокдаун, и Кириллыч не дал мне дальше драться: он знал, что я боксирую с температурой, а второго места для получения путёвки в Казань – вполне достаточно.
Казань встретила нас морозом и снегопадом. Грязь, во дворах – огромные кучи мусора, занесённые снегом. Свердловск в те времена был намного опрятнее, не то, что в наши дни, когда эти два города словно поменялись местами.
С трудом разыскали баню, которая тоже оказалась не на высоте: в молочном пару едва можно было различить рядом стоящего человека. Тем не менее, после нескольких часов прогревания в парной вес пришёл в норму. Утром следующего дня провели взвешивание, а вечером начались предварительные бои.
Не помню, с какой железной дороги был мой первый противник, но во втором раунде я его нокаутировал. На память об этом бое мне осталась фотография: нокаутированный противник и моё туловище без головы. Как объяснял потом Кириллыч: «Боксировал без головы, потому и фотография так получилась». Несмотря на выигрыш, он был страшно недоволен тем, как я начал бой, тактикой боя и ведением боя от начала до конца!
Вообще, во время разборов поединков Владимир Кириллович часто говорил мне о том, что если бы я правильно выстраивал тактику боя, с моим ударом – на тренировках он часто бросал лапы, говоря, что я отбил ему все руки – большая их часть заканчивалась бы нокаутом.
Второй бой я запомнил на всю жизнь. Парень был с Южной железной дороги. Первые минуты не предвещали ничего неожиданного, а вот во втором раунде я, атакуя его, получил прямо в нос такой удар, что впервые за всю свою недолгую боксёрскую карьеру оказался на заднице. Ни разу не получал я такого тяжёлого нокдауна, хотя до этого мне и прилетало дважды: один раз на тренировке в спарринге с Рудаком, когда он достал мне печень, и второй – на отборочных в Перми. Но сам я расценивал эти моменты лишь как пропущенные сильные удары.
Короче, этот бой я проиграл в одну калитку! Кроме того, сразу после возвращения в Свердловск мне нужно было обратиться к врачу, чего я не сделал и о чём впоследствии сильно пожалел: много лет спустя, уже работая главным инженером Орджоникидзевского депо, был вынужден лечь в больницу на экстренную операцию носовой перегородки.
Проиграв этот бой, я занял третье место. С одной стороны, стать третьим на первенстве Советского Союза среди железнодорожников – довольно приличное достижение. Но не для меня. Мне пришлось распрощаться с мечтой о звании Мастера Спорта. Вспомнил, и не раз, как дрался за Серов: ведь тогда я не проиграл ни одного боя! А что теперь? Самолюбие не позволяло мне занимать вторые и третьи места – нужно было принимать окончательное решение и ставить точку.
Поговорив с Кириллычем, пришли к единому мнению: бросить институт или работу, чтобы полноценно тренироваться, я не могу, поэтому придётся бросить бокс.
Сказано, как отрезано. Я перестал ходить на тренировки, на соревнования, проходившие в Свердловске, погрузился в работу и учёбу. С боксёрами тоже как-то не встречался, и только когда от онкологии умер Владимир Кириллович, меня разыскал Марат, и я снова соприкоснулся с боксом. Похоронили мы Кириллыча на Северном кладбище в 1990 году, а памятник ему я поставил много лет спустя.
Встреча выпускников. 1971 год
В водовороте всех этих событий прошли два года, которые в моей жизни были, наверное, решающими, ведь то, какую дорогу я выбрал тогда, определило всю мою дальнейшую судьбу.
Неожиданно получил приглашение – не повестку, заметьте – в такой-то день, к такому-то часу прибыть с паспортом в ИТУ-2, мою незабываемую «Двойку».
Связавшись со своими «однополчанами», узнал, что они получили точно такие же приглашения, причём, только те из них, кто твёрдо обосновался в жизни или производил такое впечатление. Это были Игорь Иванюк – Хохол, Боря Жернаков – «коробейник с Невского», Коля Козловский – бывший боксёр, Коля Мишунин – Мишуня, Валя Зайцев – студент УПИ, Володя Зубков и я.
Оказывается, Администрация отслеживала жизненные успехи своих бывших воспитанников и, дабы этот положительный пример благотворно повлиял на нынешних питомцев, организовывала такие «встречи выпускников». Приём, безусловно, неглупый, так как в колонии содержались первоходки – те, кто отбывал срок впервые – имевшие все шансы вернуться к нормальной жизни. А ведь, попадая туда, многие ставят на этой самой жизни жирный крест и дальше катятся по наклонной. Так что в этом вопросе я Администрацию поддерживаю.
Прибыли мы все вовремя, шмонали нас не слишком дотошно, так что водку – сувенирчик для корешей – пронести сумели. Правда, я обо всём этом узнал, только покинув стены колонии.
Саня Любимов на тот момент ещё находился в зоне, но уже на днях ждал освобождения.
Того, что происходило дальше, я не забуду никогда.
На сцене сидят начальник колонии, все начальники отрядов, преподаватели школы, воспитатели.
Нас предупредили, что будут вызывать по одному, и мы должны будем рассказать, как устроились в жизни, чего добились. Прекрасный воспитательный приём. Представьте, выходят люди, которые совсем недавно были зэками и отбыли немалые срока, люди, которых почти все присутствующие хорошо знают, знают о них практически всё, люди, сумевшие переломить судьбу! Смогли они – смогут и другие. Именно к этому и нужно стремиться – вот такая установка…
Наконец, дошла очередь и до меня. Сказать, что волновался страшно – значит не сказать ничего! Полный зал, и большинство очень хорошо меня знает. Более того, многие из них – мои кореша. И вдруг весь зал начинает подниматься! Помню квадратные глаза начальника колонии подполковника Маленковича, растерянность и недоумение на лицах всех других, сидящих на сцене!
Оказалось, что все соревнования по боксу освещались по радио – радиоприёмники в колонии доставали правдами и неправдами – и зэки были в курсе всех моих спортивных удач. А тут ещё поступление в институт, один из самых престижных в городе! Видели бы вы счастливые глаза моих бывших преподавателей, особенно учительницы физики, когда я рассказывал, как, поступая в институт, дважды сдал её предмет на пятёрки!
Прошло уже почти пятьдесят лет, а у меня перед глазами до сих пор стоит картина, как поднимается весь зал, который, оказывается, всё это время болел за меня, радовался моим успехам и переживал мои поражения. В моей жизни были разные моменты: когда я проигрывал и выигрывал, когда был прав и неправ, когда меня хотели урыть, и когда мне самому жизнь казалась невыносимой – но я вспоминал тех зэков, что верили в меня…
Никогда не забывал, даже когда чего-то достиг в этой жизни.
И не забуду до самой смерти!
Выходит, такие встречи нужны не только тем, кто сидит, но и тем, кто освободился, чтобы утвердить их в правильности выбранного направления?!
Спустя некоторое время я снова получил предложение появиться в колонии, но уже не с воспитательной, а с производственной целью. Инициатором был Боря Бриксман. Дела в цехе опять пошли неважно: никто не мог обеспечить ту производительность и экономию материала, которые были при мне. Вот и возникла идея пригласить бывшего "выпускника" на работу в ИТУ-2 в качестве вольнонаёмного. У меня же была одна проблема: жильё. Бабушка сдавала просто катастрофически – её срочно нужно было забирать с Платины. Да и братья продолжали жить у Васи, которому и самому приходилось нелегко. Кроме того, он был всего лишь дядей, а я – единокровным братом.
В колонии об этом прекрасно знали, поэтому к переговорам подготовились основательно: мне показали комнату площадью пятнадцать метров в жилом доме рядом со зданием облсуда. Да, это был весомый аргумент! Я дал согласие и поехал подавать заявление на увольнение.
Я получаю жильё. Лето 1971 года
Буквально на следующий день ко мне подошёл Володя Сергеев и, отведя меня в сторону, поинтересовался причиной такого решения. Я подробно рассказал ему о своей семье и сложившейся ситуации.
– А я-то подумал, что ты с нашими пьяницами поконфликтовал. Даже хотел предложить тебе перейти на другой участок. Ну ладно, дай мне немного времени – попробуем что-нибудь придумать, – притормозил меня Володя.
Через несколько дней он снова подошёл ко мне с листком бумаги, на котором было записано два адреса. Оба они находились на ВИЗе, на Малоконке – улица Маяковского. Первый дом стоял практически на болоте, под полом была вода, а воздух в комнате – влажный и спёртый. Второй барак располагался на другой стороне улицы, был построен из бруса, имел на каждом этаже общую кухню и туалет, паровое отопление и водопровод с холодной водой. Жили в нём только работники ТТУ. Здесь мне предлагалась комната метров десять, впрочем, все они были примерно одного размера. Дом, по отзывам жильцов, был очень тёплым, но комната – страшно запущенной.
Поскольку возвращаться обратно в колонию, пусть и в качестве вольнонаёмного, мне не очень хотелось, да и в ТТУ я уже пристрогался, решил остановиться на этом варианте.
Получив ордер, выдернул из Полевского Валерку, купил раскладушку с матрасом и поселил его в нашей теперь комнате. Ремонт мы сделали довольно быстро: заштукатурили обвалившиеся стены, побелили извёсткой, покрасили пол, и комната приобрела жилой вид.
Так как Валерка окончил восемь классов, решено было определить его на учёбу в Радиотехникум имени Попова. В то время там была самая сильная – среди техникумов – команда по лёгкой атлетике, а Валерка ещё раньше, по моему совету, начал заниматься бегом и занимал призовые места на средних дистанциях.
Но, к сожалению, в радиотехникум документы у него не приняли из-за травмы глаза, поэтому пришлось идти в техникум связи. Так как учился Валера хорошо, особого беспокойства за результаты вступительных экзаменов я не испытывал. И оказался прав: брат сдал без труда.
В первом же учебном году он засветился на легкоатлетических соревнованиях.
Теперь уже администрация радиотехникума хотела видеть в своих рядах перспективного бегуна на средние дистанции и, закрыв оба глаза на один его выбитый, предложила перевод. Так Валерка стал учащимся радиотехникума.
Операция « Ка»
Но я снова забегаю вперёд. Итак, ремонт сделан – нужна мебель, ведь кроме раскладушки и матраса у нас ничего не было. Денег не было тоже, а занимать у кого-то – не мой профиль: это просто физически противно моей природе.
Тут я вспомнил болотце, растянувшееся вдоль дороги на Малоконку и сплошь заросшее рогозом, который в наших краях ошибочно называют камышом. Ещё детьми на Платине, лазая на такие болота, мы срезали камышины и одаривали этим добром всех желающих. Огромные тёмно-коричневые шишки всегда пользовались у детворы большим спросом.
В голову втемяшилась шальная мысль: а что, если этот камыш реализовать…
Завершив первоочередные дела, мы с Валеркой отправились на Платину за бабушкой. Она уже обо всём знала и готовилась к переезду: посреди комнаты горой высились узлы со скарбом – откуда что взялось! В нашей десятиметровой комнатке его просто некуда было бы деть! И я взялся за сортировку: налево – то, без чего нельзя обойтись, направо – всё остальное. В итоге слева остался один баул, а то, что справа, бабушка с ахами и охами принялась спешно раздавать соседкам и подругам.
В Свердловске мы временно поселили бабулю у Ляли.
В ближайший выходной я усадил бабушку на Плотинке, там, где гуляют родители с детьми, а Валерку заслал в болото. Дни на наше счастье стояли погожие, без дождей, вода в болоте оказалась довольно тёплой.
Предварительно обговорив с Валеркой технику безопасности – как выяснилось, глубина была довольно приличной, а у меня имелся приличный опыт действий в подобных условиях – я с первой партией «товара», упакованного в две вязанки, отправился на Плотинку.
Цену мы установили: двадцать – двадцать пять копеек за штуку. Товар пошёл на ура. Пока я ездил до Малоконки и обратно, две связки уходили влёт.
Так в течение двух дней мы расчистили всё Верх-Исетское болото.
Были, конечно, и определённые трудности в лице нашей доблестной милиции, сотрудники которой несколько раз пытались согнать бабулю с рабочего места, но она, делая вид, что уходит, подхватывала свои вязанки и перебиралась на другой участок. Я, возвращаясь с добычей, иногда не находил её там, где оставил, но твёрдо знал, что моя бабуля где-то поблизости. И точно, осмотревшись вокруг, замечал ребятишек с камышинками, крепко зажатыми в кулачках. По ним и ориентировался.
Надо отдать должное: никаких попыток отобрать товар или войти в долю тогдашние менты не делали, полагаю, что им и в голову не пришло бы грабить бедную старушку.
А старушка-то оказалась не такой уж и бедной: за два дня мы заработали больше, чем я получал в ТТУ за два месяца! Вот такое доходное место: сколько лет существовало это болото, и никому в голову не пришло, как его можно обналичить! А я в течение трёх дней при помощи идеи, что пришла буквально из детства, закрыл вопросы, которые иначе пришлось бы решать месяцами.
Когда мы с Валеркой рано утром приехали на Центральный рынок – в то время там располагались большие деревянные павильоны, торгующие мебелью и хозтоварами – и вывалили два мешка с мелочью, три кассира собрались, чтобы пересчитать наш наличный капитал.
Итак, мы купили: шифоньер, раскладной чешский диван, тумбу под книги, стол полированный, стулья чешские – четыре штуки, стол кухонный с табуретками, двухконфорочную плитку и прочую хозяйственную мелочь. Вечером всё это великолепие было доставлено по адресу, а наутро и бабуля с вещами была перевезена на новое место жительства.
Теперь мы жили втроём. Я работал, учился, занимался спортом и даже успевал погуливать. Утром мы с Валеркой делали пробежку и разъезжались; я – на работу, он – на учёбу. Бабушка, хоть и шёл ей уже девятый десяток, занималась хозяйством. Изредка ездили в Полевской проведать Тольку, который пока оставался жить у Чагиных – Васи и Оли.
Парламентёр из Чайковского. Лето 1972 года
Однажды, вернувшись домой поздно вечером, я обнаружил, что наш с Валеркой диван – бабушка спала на раскладушке – занят какими-то двумя девицами, между которыми лежал маленький ребёнок. Пришлось падать на пол под окно: предусматривался у нас и такой вариант, так как стулья были заняты Валеркой. Утром выяснилось, что наши гости – Юркина жена Валентина с сыном Валеркой и сестрой Машей.
Как-то, работая на уборке урожая в Оренбургской области, куда был командирован от своей автобазы, мой старший братец приискал себе невесту и, как теперь говорят, поменял статус – стал мужем и отцом. И вот теперь его семейство гостило у нас, а сам Юрик должен был прилететь позже из-за неувязки с билетами.
Он планировал уговорить меня вместе съездить в Чайковский, где по-прежнему жила наша мама. Все эти годы – после её письма в колонию, так обидевшего меня – мы не общались, и вот теперь Юрка с семьёй приехал из Оренбурга, где они гостили у тёщи, с твёрдым намерением увезти меня с собой. А я как раз только-только ушёл в отпуск, так что, полагаю, без бабули здесь точно не обошлось.
Она, полностью поддерживая Юру, настояла на том, что я должен восстановить отношения с матерью, тем более, мне было, чем похвастаться: я уже не уголовник, а студент, спортсмен, работник, с которым считаются и который может отвечать не только за себя, но и за своих близких.
Билеты на самолёт до Ижевска купили без проблем, а оттуда – автобусом до Чайковского. Встреча с матерью прошла довольно напряжённо: опять были слёзы, попытки что-то объяснить, но все объяснения и воспоминания я оборвал, чтобы не тревожить душу ни себе, ни ей, тем более, что мама за эти годы здорово сдала, её мучили приступы гипертонии.
Тем не менее, отношения были восстановлены, и теперь я каждый отпуск стал проводить в Чайковском, стараясь бывать там одновременно с Юркой. В одну из таких поездок мы решили прокатиться до Перми. В то время по Каме с завидной регулярностью ходили теплоходы на подводных крыльях: «Метеоры» и «Ракеты».
Из Перми рванули в Ярино к бабушке Дусе. Её второй муж – деда Серёжа – к тому времени уже умер: сказались сталинские лагеря. Бабе Дусе осталось приличное хозяйство: большой дом с крытым двором, сад и огромный огород на пологом берегу пруда, который питался родниками.
Бабушка очень обрадовалась помощникам. Вдвоём с Юркой мы обобрали огромную плантацию виктории, причём, по указанию бабы Дуси собирали только самые спелые красные ягоды. После работы искупались в пруду, если только это можно назвать купанием: несмотря на жаркие летние дни, вода была нестерпимо холодной – выдержать в ней больше пяти минут мы не смогли. Вечером ударили по наливочке и отрубились, мгновенно уснув прямо на полу.
Ещё несколько слов о бабе Дусе. В Ярино у ней было прозвище «Промбабушка». В своём хозяйстве бабушка всё делала сама: соленья, варенья, наливки, самогон, хлеб. Обихаживала сад, огород, разводила пчёл, держала кур, так как корову и поросёнка было уже не под силу – бабушке шёл девятый десяток. Ткала половики для всего Ярино. Вот такая трудяга.
С утра мы втроём отправились в Пермь на базар, прихватив два ведра виктории и ведро мёда. Впереди, как танк, шла вдоль прилавков наша бабуся и, кивая на ягоды и мёд, спрашивала: «Почём?.. Почём?.. Почём?..» – а позади с вёдрами тащились мы. Найдя свободное место, бабушка распорядилась, куда поставить груз и, разместившись за прилавком, отпустила нас погулять. Вернувшись через пару часов, мы обнаружили, что два ведра пусты, и лишь на дне третьего осталось немного мёда, который тут же на наших глазах был продан. Дело в том, что бабуся – гений коммерции – слегка снизила цену на свой товар по сравнению с другими продавцами.
Помню, как на вопрос одной дотошной покупательницы: «Какой это мёд: липовый или цветочный?» – баб Дуся ответила:
– А я, що, знаю, чого вони мени натаскалы? – этот хохляцкий говор так и остался в её речи до конца жизни.
С базара мы направились к Вале – приёмной бабушкиной дочери. Отдохнув там, баб Дуся покатила обратно в Ярино – готовить новую партию товара к следующему базару, куда она наведывалась через день да каждый день, а мы с Юркой вечерком посидели с Валей и её подругой в ресторане и следующим утром отчалили обратно в Чайковский. Теперь уже на пароходе.
10:4=2,5 метра на душу населения. 1972 год
После окончания второго курса института мне предложили должность мастера в той же бригаде ремонта, где я работал электрослесарем. В это время наш бригадир Миша Прокопьев ушёл на заслуженный отдых, и мастеру, Люде Бессоновой, с нашими пьяницами стало совсем невмоготу. Мишу работяги – особенно молодняк – побаивались: он особо расслабляться не давал, а теперь, оставшись без опоры, Люда попросту не справлялась. Она решила сменить работу и перейти в училище – мастером производственного обучения.
Должность мастера участка не давала преимуществ в зарплате (к тому времени я уже был электрослесарем пятого разряда и зарабатывал вполне прилично), а головной боли добавляла, ведь одно дело отвечать за себя, и совсем другое – за чужую работу; тем не менее, предложение, после некоторого колебания, принял. Так началось моё продвижение в руководители производства.
Окончив в Полевском восьмилетку, к нам переехал младший брат Толик, и теперь на каждого из жильцов нашей небольшой комнатки приходилось по два с половиной метра жилой площади.
Увидав его обмундирование, я буквально вскипел: вся Толькина одежда была латана-перелатана. Чисто, аккуратно, но ни одного живого места! Она могла служить только экспонатом для помойки! Я считал, что денег, полученных за проданный на Платине дом, вполне должно было хватить для того, чтобы нормально одеть двоих моих братьев, а потому при встрече высказал всё это Васе в весьма резкой форме.
Только со временем я понял, как был неправ, и как тяжело приходилось молодой семье Чагиных сводить концы с концами.
Несколько лет назад Васи не стало: сказались долгие годы жизни на севере и заработанная тяжким трудом онкология. А я, вспоминая его, до сих пор жалею, что в своё время не попросил у него прощения за ту сцену.
В ближайшие же выходные Толика приодели – теперь мы могли себе это позволить: я неплохо зарабатывал, Толик с бабулей получали пенсию, а Валерка вдобавок к пенсии ещё и стипендию.
С переездом Толика жизнь наша стала как-то комфортнее. Несмотря на то, что он был младше Валерки, в быту оказался приспособлен гораздо лучше: умел стирать – чем сразу разгрузил бабушку – мог приготовить нехитрую еду на всю семью, да и вообще, руки у него были, как говорится, на месте. Почему Толька был ближе к домашним делам – не знаю. Подозреваю, что хитрован Валера наловчился как-то сбагривать на него всю работу по хозяйству, ведь в семье отца даже за проступки старшего брата зачастую расплачивался своей задницей именно младший.
Кстати, учился он тоже очень хорошо, и за отличную учёбу, а также как круглый сирота был премирован поездкой во всесоюзный пионерлагерь «Орлёнок».
Толька поступил в Техникум Связи, который впоследствии благополучно окончил, и хоть профессионалом в этой области не стал, но умение устанавливать связь успешно применял в личной жизни. Женился он на выпускнице этого же учебного заведения Валентине, народил двоих сыновей и начал налаживать и укреплять связи на стороне. Как говорит пословица, если четыре раза сходить налево – вернёшься домой. Вот так же поступил мой братец: на закате жизни возвратился обратно к жене, хоть и не надолго.
Но всё это будет гораздо позже. Пока же я привлёк Толика к занятиям боксом и теперь по утрам мы отправлялись на пробежку уже втроём.
