Владислав Михайлович Погадаев
Линия жизни. Книга первая
Через две ступеньки. 1965 год
С первого сентября я пошёл в вечернюю школу при ИТК №2.
Ещё в Серове – до всех этих событий – принял решение поступать в Уральский Политехнический, и даже имел рекомендательное письмо к тренеру команды «Буревестник» УПИ Волкову, под руководством которого мечтал тренироваться. Александр Митрофанович уже в то время воспитал немало классных боксёров и пользовался большим авторитетом и в Свердловске, и в Российской Федерации. Такие имена как Фёдор Римшев, Олег Коротаев, Анатолий Муксунов говорят сами за себя.
Оказавшись на зоне, я задался целью : к тому времени как меня вытащат – а из Серова пришло известие, что заводчане непременно добьются моего освобождения – я должен иметь аттестат зрелости (так назывался тогда документ об окончании школы), чтобы сразу двинуть в Свердловск – в УПИ.
Поскольку в то время в вечерней школе было введено одиннадцатилетнее обучение, а у меня в арсенале имелась лишь восьмилетка – рванул сразу в одиннадцатый класс, чтоб не терять времени. Зачислить-то меня зачислили, но предупредили, что нужна справка об образовании с предыдущего места учёбы. Я с самым серьёзным и ответственным лицом обещал предоставить непременно.
Первую четверть окончил хорошо. Если попадался незнакомый материал из программы девятого-десятого классов, изучал самостоятельно, благо, времени хватало, да и цель маячила впереди, не давая расслабляться. После окончания четверти мне снова напомнили о недостающих документах, и я с тем же выражением ответственности снова пообещал всенепременно их доставить.
Вторую четверть окончил не хуже: по результатам был вторым в классе. Мне снова напомнили о справке. Я, стыдливо потупясь, отвечал, что будет всенепременнейше.
После окончания третьей четверти и очередного напоминания о долге я, скромно опустив глаза и нежно краснея, ответствовал, что образование у меня – восемь классов, о чём имеется свидетельство, которое я готов предоставить незамедлительно. На это мне было сказано: «Чёрт с тобой, учись, но недостающие предметы сдашь экстерном!» Помню, что одним из них была астрономия. Пришлось готовиться самостоятельно.
Экзамены сдал хорошо: в аттестате было больше половины пятёрок и ни одной тройки. Я был готов к выходу на волю…
Но все ходатайства завода, комсомольской организации и спортивного общества остались без удовлетворения…
* * *
В нашей небольшой коммуне произошли некоторые изменения.
Освободился Москва. Мы трогательно его проводили, а главным механиком цеха стал Володя Перминов.
Брынза ушёл в таблетировочное отделение – самый вредный участок цеха, где из порошка формуют таблетки-заготовки. Из этих таблеток на следующих этапах производства прессуют детали.
Балда перевёлся в машинное отделение. Наш цех был укомплектован двумя видами прессов: новые полуавтоматы, каждый из которых имел свою гидравлику и мог работать обособленно, и старые, которые приводились в рабочее состояние при помощи общей гидравлической системы. Давление в системе создавалось и поддерживалось при помощи нескольких насосов, располагавшихся в машинном отделении – помещении, которое было относительно «чистым», с меньшим уровнем вредности. Вот в это отделение Балда и перешёл оператором.
И для нас, и для Коли с его восьмилетним сроком новое назначение было большим преимуществом, которым мы незамедлительно воспользовались: сделали в машинном отделении турник, смастерили и повесили на стену подушку, по которой лупили, как по боксёрскому мешку, оборудовали душ, правда, холодный.
Вскоре и Брынза принял новую должность: его назначили бригадиром – бугром – таблетировочного отделения. Через некоторое время он перетянул туда и меня. Зарплата в таблетировочной была выше, чем на других участках, как, соответственно, и вредность, но ведь я должен был помогать бабушке, пенсия которой в то время составляла всего тридцать рублей.
По молодости лет мы плохо представляли отдалённые последствия вредного воздействия фенолов, да и к запаху уже притерпелись.
Ребята с нашего двора
Саня – симпатичный и общительный парень из очень хорошей семьи – был самым младшим из троих детей. Глава семейства – Порфирий Костоусов – занимал какую-то высокую должность на Верх-Исетском заводе, поэтому проживали они в самом центре Свердловска в большой квартире на проспекте Ленина, дом пять.
В те времена на слуху у жителей города были две молодёжные группировки, сформированные по территориальному признаку и периодически входившие в столкновение друг с другом. Одна из них так и называлась «Ленина,5», другая – «ВИЗовские». Сад Вайнера с самой популярной в городе танцплощадкой, центр города, а также проспект Ленина полностью контролировались группировкой с Ленина,5. Все конфликты, возникающие на данной территории, в основном разруливались ими.
Входили в группу подростки и парни старше восемнадцати. Заправляли всем, естественно, взросляки, а малолетки им подчинялись.
Трудно находиться в воде и не замочиться. Вот и Саня примкнул к дворовой шпане.
Как ни странно, это не помешало ему хорошо окончить школу. Совершенно самостоятельно – безо всякой протекции – Саня по очереди поступал в Юридический, Горный, Политехнический институты, но все их бросал. Причиной послужило следующее: в этом же доме жила начальник Треста Похоронного Обслуживания, у которой имелась дочь Сашкиного примерно возраста, и даме очень хотелось, чтоб дети подружились, а потом, чем чёрт не шутит, и поженились. Голубоглазый красавец, да ещё из хорошей семьи – грех было не попытаться. И вот, чтобы приблизить этот благословенный момент, потенциальная тёща предложила Сашке после окончания десятого класса подхалтурить на одном из кладбищ. Герой её матримониальных мечтаний предложение принял, тем более что в то время рытьё могил было для Сашки чем-то вроде разминки: он вполне профессионально занимался в секции гребли на байдарках.
Непонятно, как могла такая опытная,тёртая жизнью дама проколоться и не суметь предвидеть возможные последствия, но операция по завлечению хорошего мальчика из хорошей семьи в брачные сети с треском провалилась. Водка, деньги, особенно деньги – иногда в размере месячной зарплаты за один только день – сделали своё дело: молодой перспективный парень забил на все институты и полностью разрушил собственную жизнь.
* * *
В какой-то из дней лета шестьдесят четвёртого года один из авторитетных лидеров Визовских по неясной причине оказался во дворе дома на Ленина,5. Завязалась драка, и парня просто забили ногами до смерти. Общим собранием группировки было решено, что преступление берут на себя малолетки. Во-первых, срок им маячил меньший: за такое преступление максимум – десять лет; во-вторых, освободиться они могли после одной трети или половины отбытого наказания, а в-третьих, по молодости и недостатку опыта пацаны просто не понимали, на что подписывались. Взрослым же и срок корячился больший, и отбывать его пришлось бы весь целиком.
Так на зоне оказались Боря Максимовских (Макс) и Гена Кириллов. Причём, Генка, получивший восемь лет, шёл паровозом, хотя во время совершения преступления – по словам Макса – хавал борщ у себя дома на кухне. Восемнадцать им исполнилось уже в процессе следствия.
Постепенно в колонию стали подтягиваться и взросляки с Ленина,5, правда, по другим преступлениям. Самое тяжкое – убийство – они уже сбагрили на малолеток.
* * *
Закрыли и Саню Костоусова. Как это ни странно, но впоследствии он не единожды благодарил судьбу за то, что его посадили: – Иначе бы я спился.
Сашка очень рано остался без матери: она умерла после тяжёлой болезни, а с отцом, который вскоре вновь женился, отношения сложились непростые. Одарённый от природы Саня мог отлично учиться, но мешали бойкость характера и непоседливая натура. В школе он часто проказничал, за что дома получал уроки педагогического мастерства, которые разнообразием не отличались: папа вынимал ремень и охаживал Сашкину задницу по полной программе средней общеобразовательной школы. Но однажды произошёл случай, положивший конец этим воспитательным воздействиям.
В доме у Сашкиного отца было заведено, что по пятницам, после окончания трудовой рабочей недели, к ним в гости приходили начальники разных рангов, а поскольку в то время Хрущёвым были восстановлены Совнархозы, то приходили руководители и этих государственных органов. Гости до утра играли в преферанс, смачивая игру хорошим коньяком.
Вот в одну из таких пятниц, а, точнее, уже под утро субботы Сане приспичило в туалет. Возвращаясь обратно, из-за неплотно прикрытых дверей гостиной он услышал: «А помнишь, как под Бугурусланом мы в разведке ночью нарвались на Ваську Чапаева! Еле ноги унесли… А помнишь…» В мозгу у пионера и будущего комсомольца Александра Костоусова молнией вспыхнуло: «Да они же все – бывшие белогвардейцы! И все они работают сейчас руководителями предприятий – простые работяги в их доме играть в преферанс не собирались – а, значит, руководят нашей страной!»
Это запомнилось и навсегда врезалось в память.
А тут очередной подвиг в школе и, следовательно, очередной вызов отца к директору. Домой папа вернулся мрачнее тучи. Сынуля, компенсируя школьные подвиги, как примерный ученик корпел над домашним заданием, примостившись с краешка круглого обеденного стола. Это не помогло – папа потянулся за ремнём. Саня, не забывавший следить за отцом из-под опущенных ресниц, хорошо знал, что за этим последует, а потому, не доводя дела до крайности, ужиком соскользнул с табуретки и спрятался за стол. Отец с криком «Иди сюда!» и ремнём наперевес бросился было за ним вдогонку, но вдруг резко изменил направление – навстречу сыну. Однако Саня вовремя среагировал и не дал заманить себя в ловушку. Папа и сын начали кружить возле стола.
Тем не менее, Сашка понимал: долго так не набегаешься, всё равно поймает, и, чем дольше будут эти гонки, тем больше достанется его многострадальной заднице. Конечно, сформулировал Саня эту мысль гораздо короче. В голове каруселью крутились только три слова: дальше – будет – хуже – дальше – будет – хуже…
И тут на Сашку снизошло озарение: словно на картинке увидел он полутёмную комнату, освещённый абажуром стол, на котором в беспорядке лежат карты, гостей отца… А помнишь?.. Да, да, он помнит, он хорошо помнит…
– Брось ремень, белогвардеец проклятый! – крикнул отцу пионер и будущий комсомолец Александр Костоусов. Папа замер как вкопанный, ремень выпал из его высоко поднятой руки…
После этого случая пороть Сашку отец перестал, видимо, опасаясь, как бы из него не получился второй Павлик Морозов.
Наш научный потенциал
Вскоре в колонию прибыла ещё одна группа осуждённых. Это были молодые люди, давно окончившие ВУЗы и занимавшиеся научной работой. Юра Сафин проходил стажировку у самого Курчатова, Лёва Петров и Саша Любимов готовились к защите кандидатской.
Летом шестьдесят четвёртого все они были задействованы на приёмных экзаменах в УПИ и помогли с поступлением в вуз нескольким бездарям. Разумеется, не просто так, не за красивые глаза – за бутылку коньяка и ужин в ресторане(!).
Навесили им за это весьма приличные срока, особенно Сашке Любимову, который проходил по делу как организатор и получил восемь (!!!) лет колонии. Видели бы вы этого организатора, улыбчивого, душевного парня…
Сегодня многие задаются вопросом: как победить коррупцию в ВУЗах? Я, конечно, не призываю сажать преподавателей, но поучиться у старшего поколения тому, как нужно соблюдать закон, нашим следственным и судебным органам рекомендую. Хочу отметить, что у ребят имелись солидные связи и достаточно высокопоставленные родственники, но при существовавшей судебной системе это им помочь не смогло.
С появлением в цехе свежих кадров значительно улучшились технологии прессования деталей. Лёва был талантливым химиком, а Саша постепенно наладил систему учёта материалов, основных средств и готовой продукции. Надо отметить, что даже в колонии они продолжали следить за новинками специальной литературы, получали посылки с научными журналами. Саша Любимов и Костя Лбов, бывший работник отдела торговли Свердловского обкома, занялись изучением иностранного языка и поэтому разговаривали между собой только по-английски.
В цехе работало около двухсот человек, и в процессе организации производства были задействованы как вольнонаёмные инженерно-технические работники, так и заключённые. В основном это были назначенные Администрацией бригадиры.
Вскоре бугром стал и я: Брынза отбыл срок и выходил на свободу. К тому времени я уже освоил специальность таблетировщика, разобрался в текущем и периодическом ремонте машин, и в результате сменил Брынзу на его посту.
Постепенно на участок подтянулись Боря Максимовских и Гена Кириллов. Старожилов в бригаде осталось только двое: Юра Садыков, погоняло «Загадка», да Витя Шайда – Шмыгло.
Инстинкт половой не заменишь головой
Загадка, в миру известный как Юра Садыков, на пару со своим подельником разработали безотказную систему отъёма средств у похотливых граждан. Прихватив юную и привлекательную подружку, они приходили в ресторан, занимали столик, а затем линяли в заранее оговорённое место, оставив девушку в качестве наживки.
Богатый опыт по склеиванию состоятельных папиков, желательно иногородних, намётанный глаз в сочетании с молодостью и красотой быстро делали своё дело. После того, как «медовая ловушка» срабатывала, дело оставалось за малым. Инстинкт половой не заменишь головой, к тому же весьма нетрезвой. Девочка эскортировала ухажёра к себе домой, но – вот беда – по пути кавалер получал в глаз и расставался с деньгами и ценными вещами, а дама, схлопотав коленом под зад, с визгом убегала звать на помощь милицию.
Любитель клубнички, если он был командированный да к тому же семейный, шума не поднимал, в милицию не обращался, боясь огласки на работе и скандала дома, поэтому поймать троицу не могли достаточно долго: заявителей было ничтожно мало. Опять же и работали они в разных ресторанах, в разных частях города. Тем не менее, поймали. И воткнули Юрке восемь лет.
Но пострадали не только преступники. Потерпевшие заявители и рады были бы всё отмотать назад, да поздно: девочка-то оказалась несовершеннолетней. А это тянуло на попытку совращения малолетки, что в Советском Союзе не поощрялось. Наоборот – садили нещадно. А могли пришить и попытку изнасилования. Так что нахлебались потерпевшие – по самое «не могу», мало не показалось: и огласка по месту работы, и скандалы в семье – всё по полной программе.
Сочувствия к ним я не испытываю.
Сам Юра был из крепкой трудовой семьи. Один из его братьев работал на Свердловском заводе ЖБИ начальником цеха – туда Юрка после освобождения и трудоустроился. Второй брат служил телохранителем министра внутренних дел Щёлокова. Причём, не рядовым, а в звании не ниже майорского. Как-то раз он сопровождал Щёлокова во время посещения нашей образцово-показательной колонии. Юрке организовали встречу с братом в кабинете начальника оперативного отдела. Тем не менее и при таких связях отбыл он свой срок полностью! Что, не мог брат его отмазать? Видимо, не мог. Или не захотел: не то воспитание!
Парад мертвецов
Став бугром, я получил довольно существенные привилегии. Наш участок был очень ответственным: резерва машин не имелось, и, если какая-либо из них по причине поломки простаивала, это могло привести к срыву планового задания всего цеха. Так как цех работал в две смены, ремонтные работы проводились в третью, ночную. Поэтому рабочий день у меня был ненормированный, и я получил пропуск, который давал мне право в любое время суток проходить из рабочей зоны в жилую, и обратно.
Теперь по утрам после подъёма я уходил в рабочую зону, пробегал по площадке между нашим и механическим цехом дистанцию в три километра, работал на турнике и несколько раундов боксировал с подушкой. Затем – холодный душ, и я готов к трудовому дню. Позже ко мне присоединился Лёва Петров.
На развод больше не ходил.
Развод проходил утром и днём – перед второй сменой. По утрам на разводе обычно присутствовал начальник колонии подполковник Маленкович, все начальники отрядов и работники, осуществлявшие надзор и воспитание контингента – как на торжественной линейке в пионерлагере. Однажды произошёл случай, о котором не могу не вспомнить.
* * *
Изначально все корпуса колонии были деревянными. Первым кирпичным зданием стала школа, затем построили и жилой корпус. Отопление тогда сделали по временной схеме, поэтому летом шестьдесят пятого было принято решение провести капитальную теплотрассу. Объект разбили на участки, которые распределили между отрядами, и каждый отряд под руководством своего завхоза (завхоз – вторая величина после начальника отряда – назначался из среды авторитетных зэков) должен был после рабочего дня – в качестве общественной нагрузки – вручную прокопать свой участок траншеи.
Когда приступили к работам, оказалось, что трасса проходит по старым, ещё дореволюционным захоронениям. На отвалы траншеи полетели полусгнившие гробы и всё, что в них ещё сохранилось. Поскольку длина траншеи была довольно приличной, то и количество потревоженных могил – немаленьким.
И вот утром на разводе нарядчики принимают доклады бугров. После окончания докладов зэки, повернув головы в сторону нарядчиков и работников администрации колонии во главе с подполковником Маленковичем, вдруг начинают дико ржать. На лицах администрации – радуга чувств: вопрос, замешательство, недоумение, возмущение, сомнение, раздумье. В поисках ответа они начинают вертеть головами по сторонам и обнаруживают картину маслом: на отмостке школы по шеренге выставлены черепа – какой-то юморист собрал их из могил, разрушенных нами в результате общественно-полезного труда, и выложил рядком.
Надо было видеть реакцию начальника колонии: как он брызгал слюной и топал ногами! Опричники кинулись собирать черепа и стаскивать их за школу – к больничке.
С юмором у зэков, надо отметить, всё в порядке, правда, временами юмор этот бывает чёрным, так ведь и жизнь – не сахар. Но этот эпизод, конечно, был кощунством. И вина за него лежит полностью на администрации колонии, ведь могилы вскрывались не один день, все всё знали и видели, но мер не приняли.
Интересно, что было бы, если б наши – не подберу достойного слова – радетели, что ли, предлагавшие к Чемпионату Мира по футболу- 2018 снести ИТУ№2, осуществили свою задумку? Ведь то, что было раскопано нами – лишь малая толика. Большая часть кладбища осталась под дорогами и цехами. Представляю, какой подарок сделали бы наши дорогие – в прямом смысле – руководители жителям города, какой замечательный объект для экскурсий и прогулок с детьми…
Кождвижок
Да, умеют зэки пошутить, пусть и грубовато.
Как-то в колонии появился Коля Поль. Статья у него была нетяжёлая, кажется, мошенничество. Молодой, вальяжный, всем своим видом демонстрирующий пренебрежение к тому наказанию, которое получил. По Колиным словам, на такой незначительный срок он плевал, он его и на параше отсидит. Коля не был настроен на мирный продуктивный труд, а потому настойчиво пытался пронюхать, где в колонии есть этакое местечко, на котором можно не работать, а валять дурака. И ведь нашёл.
Пригласил Колю на беседу один авторитетный зэк и сказал примерно следующее: – Если не хочешь горб ломать, и башли тебе не нужны, то могу поспособствовать. Недорого. Отмотаешь свой срок припеваючи. Тут как раз место освободилось – откинулся один. Место пока свободно, но оформляться надо быстро, нето займут. Пиши заявление на начальника цеха, подпиши у старшего мастера и – вперёд и с песней, как говорится.
Коля сразу ухватился за это предложение:
– А что за работа?
– Да ерунда. У тебя образование какое?
– Высшее физкультурное, правда, незаконченное, – ответствовал Коля.
– Ну, вот и пиши: прошу принять меня на кождвижок, образование высшее физкультурное незаконченное.
С этим заявлением свои люди подвели Колю к старшему мастеру, который подписал, что не возражает, а даже, наоборот, ходатайствует о назначении Николая Поля на кождвижок. Наш приятель, не снижая темпа, с ходу покатил к начальнику цеха. Начальником цеха был недавно назначенный Бриксман Борис Аркадьевич. Когда-то он сам отбывал срок в этой же колонии, причём, достаточно длительный. После освобождения устроился на ЖБИ «Химмаш», где командовал большим цехом по выпуску железобетонных изделий.
В последнее время наш цех лихорадило. Начальник цеха Боря Балезин – пенсионер, человек уже изработавшийся – не поспевал за изменяющейся обстановкой и новыми требованиями. Перерасход пресс-материалов, большое количество брака вынуждали к смене руководителя, а Бриксман прекрасно зарекомендовал себя ещё в ту пору, когда отбывал наказание. Да и с людьми ладить умел. Образованный, предприимчивый, коммуникабельный – этих качеств у Бориса Аркадьевича было не отнять.
Вот к нему-то и подкатил наш Коля Поль в аккурат во время утренней планёрки. Застенчиво улыбаясь и комкая в руках шапчонку, Коля бочком протиснулся в кабинет, где уже собрались мастера и бригадиры всех смен, просеменил к столу и протянул начальнику цеха своё заявление:
– Подпишите, пожал-ста.
Бриксман, пробежав листок глазами, вслух, да так громко, чтобы все отчётливо слышали, прочёл:
– Прошу принять меня на кождвижок. Образование высшее физкультурное незаконченное.
В кабинете стояла мёртвая тишина. Бриксман с непроницаемым лицом продолжал:
– Ну, вот ещё один дурак с образованием высшим, физкультурным незаконченным, – и внезапно рявкнул:
– Снимай штаны!
Коля не понял, а потому переспросил:
– Что, простите?
– Штаны, говорю, снимай – ебать тебя буду, ведь ты ж заявление написал, – тоном, не допускающим возражений, произнёс Бриксман.
В кабинете раздался гомерический хохот. Хохотали все, кое-кто от смеха сполз под стол. А Коля, покраснев как рак, пулей выскочил из кабинета и дал дёру. Он только сейчас врубился, что за заявление накатал.
Надо отдать должное, парнем Коля оказался весёлым, добродушным, хорошим рассказчиком анекдотов. После этого случая над ним пытались подшучивать, но Поль обезоруживал насмешников тем, что и сам смеялся над собой, так что вскоре интерес к этой теме иссяк.
