Владислав Михайлович Погадаев
Линия жизни. Книга первая
Я покупаю машину. На круги своя. Июнь 1982 года
Неожиданно получил радостное известие: наконец-то я могу купить машину! Помогла Ольга Покрасс-Ткачукова. Из ПКБ АСУ она перешла на Свердловский Инструментальный завод, а после – в Промстройбанк. Все эти предприятия и организации внедряли в производственный процесс ЭВМ. Непосредственно этим моя подруга и занималась.
За годы работы в столь солидных организациях активная и коммуникабельная Ольга обросла полезными связями и знакомствами, поэтому, видя, что в ТТУ мне ничего не светит, я и попросил её встать в очередь на машину.
Понимаю, что для моей дочери, например, эта фраза звучит странно. Какая очередь? Деньги есть – иди и покупай. Но в пору тотального дефицита, даже имея на руках нужную сумму, сделать это было очень непросто.
И вот в самом начале июня позвонила Оля и велела готовить деньги. В то непростое время все «Жигули» в Свердловске выдавали только в одном месте – на Химмаше, на улице Черняховского. По приглашению. Вот такое приглашение Ольга и получила.
Имелась небольшая проблема: нужно было как-то перегнать машину в гараж. Нет, водительское удостоверение у меня уже было, его я получил после третьей сдачи, когда начальство, показав экзаменатору мою экзаменационную карточку, дало чёткое указание: этот сегодня должен сдать. Экзаменатор взял под козырёк. А что ещё ему оставалось? Как видим, основы сегодняшнего бардака закладывались ещё при старом режиме, но хотелось бы отметить, что, получив права таким неправедным путём, я за всю свою жизнь только единожды был участником ДТП, и то не по моей вине. Тьфу-тьфу-тьфу. Машину я водил предельно осторожно.
Чтобы перегнать жигули, отправился по проторённой дорожке в депо. К тому же, накануне я выпустил свои две группы и получил информацию о том, что Сычёв опять приглашает меня для разговора.
При встрече директор снова предложил мне вернуться в депо.
– Геннадий Александрович, в ремонт я не пойду – я Вам и раньше говорил – хватит, нахлебался. А главным инженером у Вас уже назначен Саша Шполянский.
– Да нет, я не предлагаю тебе ремонт. Иди ко мне замом по эксплуатации. Ремонт ты знаешь: все ступени прошёл. Поработаешь в эксплуатации, а там вдруг я уйду, ты – готовый директор.
– Но я же – не член партии.
– Знаешь, времена меняются. Давай попробуем. А машину тебе Шполянский пригонит, – он тут же вызвал Сашу и поручил ему решить этот вопрос, добавив: – Тем более что Вадим Михалыч возвращается к нам замом по эксплуатации.
Позже, спустя год с небольшим после этого разговора, Сычёв, прилично приняв на грудь во время одного из мероприятий, высказал мне, какие его грызли сомнения:
– Ты знаешь, Вадим, помня, как ты корчевал пьяниц-слесарей и бездельников-мастеров, я боялся, что ты разгонишь половину водителей…
Действительно, многие из них страдали этим недугом, но со временем цех эксплуатации заработал нормально, хотя повозиться пришлось: водителей постоянно не хватало, и закрывать плановый выпуск было довольно сложно.
Через непродолжительное время Саше Шполянскому – по семейным обстоятельствам – пришлось освободить кресло главного инженера. Парень он был добродушный, незлобивый, улыбчивый, но, как говорится, хороший человек – это не профессия. Саша не смог подобрать себе надёжных помощников, в результате – сложности на работе, плюс ещё и домашние проблемы, и ему пришлось уволиться. Перевёлся он, как ни странно, в систему исполнения наказаний – ГУИН.
На смену ему пришёл Боря Ермолин, который много лет возглавлял комсомольскую организацию ТТУ, а теперь был брошен на улучшение технических показателей Орджоникидзевского депо.
Не стоит недооценивать значения лозунгов и призывов. Но то, что хорошо на первомайской демонстрации, не всегда годится для трудовых будней, и Боря тоже ушёл. На повышение. Инструктором в Ленинский райком партии.
Ситуация, прямо скажем, трагикомическая. Всё согласно «Правилам революционера»: кто умеет, тот делает, кто не умеет – учит других. Ведь даже само наименование должности подразумевает, что человек, её занимающий, будет раздавать инструкции руководителям предприятий, находящихся в сфере влияния Ленинского райкома. А чему мог научить директоров Боря?
Несколько извиняет его тот факт, что будущий инструктор не заблуждался относительно собственной роли в процессе организации производства. На прощание – после того, как коллективом раздавили несколько бутылок за отвальную – Боря в порыве откровения и в порядке самокритики выдал:
– Ну, какой я, к чёрту, главный инженер? Я всю свою трудовую жизнь занимался комсомолом!
И вот так с восемьдесят второго по восемьдесят четвёртый годы в депо сменилось три главных инженера: Пахомов, Шполянский, Ермолин. Это, конечно же, было ненормально, и очень плохо сказывалось на работе предприятия. Я понимал: теперь пришла моя очередь, но назначить на эту должность беспартийного, да ещё с таким пятном в биографии без согласования с партийными органами было чревато большими неприятностями. И Василий Александрович Диденко, бывший в то время начальником ТТУ, пошёл в райком партии к первому секретарю. Не знаю как, но согласие райкома Диденко получил.
В один из дней декабря восемьдесят четвёртого года я по срочному вызову явился в кабинет начальника депо, где меня ждали Сычёв и Диденко. После непродолжительной беседы Василий Александрович предложил мне написать заявление с просьбой о переводе на должность главного инженера.
И вот тут меня заклинило. Надо сказать, что к Диденко я относился с большим уважением, особенно после того случая с квартирой, да и вообще в продолжение всех лет совместной работы, но в тот момент обида и самолюбие захлестнули меня с головой.
Почему после Шполянского был назначен Ермолин? Ведь сразу было предельно ясно, что если уж технарь Шполянский, продолжительное время проработавший в службе подвижного состава, испытывал трудности в организации ремонта, то комсомольский функционер Ермолин и подавно не справится?! Я считал, что должность главного инженера по праву должна была быть предложена мне сразу после увольнения Шполянского. Поэтому и ответил Василию Александровичу, что заявления писать не буду, а если он считает нужным, пусть переводит меня приказом.
Приказ был издан, и третьего декабря восемьдесят четвёртого года я был назначен главным инженером Орджоникидзевского троллейбусного депо. Конечно, эта должность была мне ближе и по складу характера, и по образованию, да и по всей предыдущей трудовой деятельности. Работа зама по эксплуатации – больше административная, а тут – техническое состояние и функциональное взаимодействие всех служб депо, что гораздо интереснее, хоть и гораздо более ответственно. Но к этому я был готов, не подозревая, какой сюрприз ожидает меня впереди.
В это же время замом по эксплуатации был назначен Владимир Васильевич Ситников, который начинал работать в депо водителем, затем некоторое время – ревизором по безопасности движения. Володя привлекал внимание добросовестным и ответственным отношением к делу, правда, образование на тот момент у него было среднее, но со временем он этот пробел устранил: окончил техникум. На сегодняшний день Владимир Васильевич Ситников продолжает работать в должности заместителя директора депо по эксплуатации.
Накануне Нового Года Геннадий Александрович буквально ошарашил меня: с первого января следующего, восемьдесят пятого года он уходит заместителем директора на Свердловский ремонтный трамвайно-троллейбусный завод.
На прощание Сычёв показал мне объём финансирования нашего депо на следующий год, из которого стало предельно ясно, что два первых квартала премии нам не видать как своих ушей.
Дело в том, что премию, которая составляла сорок процентов от заработной платы и выплачивалась ежемесячно при условии выполнения плана и отсутствии взысканий, мы получали из экономии расходов за текущий период. Но в следующем году эту экономию нам учитывали, соответственно урезая финансирование. То есть, получалась палка о двух концах: сэкономим и получим премию в этом году – останемся без финансирования в следующем.
Типичная пирамида: каждый год изобретались новые способы экономии, из сэкономленных средств выплачивались премии и, как следствие, уменьшалось дальнейшее финансирование. В итоге мы оказались на самой вершине – на пике: финансирование было урезано до такой степени, что скроить было просто нечего – уложиться бы в существующие объёмы! В общем, наэкономились до упора!
Сычёв Геннадий Александрович был настоящим виртуозом экономии. Что-что, а деньги он считать умел, и даже неоднократно поправлял расчёты начальника планового отдела ТТУ Ивановой Лилии Николаевны, которая была вынуждена с этими поправками соглашаться – так убедительны были доводы начальника депо. Рассчитав всё до копейки, Геннадий Александрович вычислял необходимый и достаточный предел экономии средств с тем, чтоб, как говорится, и невинность соблюсти и капитал приобрести, но система есть система: чем больше экономили сегодня, тем меньше получали завтра. Понятно, что такая ситуация не могла длиться вечно. А нет экономии – нет и премии.
Свой уход Сычёв обосновал именно тем, что ему будет сложно объяснить коллективу, почему при стабильной работе предприятия и, в общем-то, неплохих показателях работы заработная плата в депо упала.
Глаза боятся, руки делают. На двух стульях. 1985 год
Вот такое испытание мне предстояло: не проработав в качестве главного инженера и месяца, принять депо в качестве исполняющего обязанности начальника. Радости было мало: в ремонте – дыра, показатели технического состояния подвижного состава – неважные, а про перспективы заработной платы, как говорится, смотри выше.
Тем не менее, работа в депо, естественно, продолжалась. Эксплуатация пока шла нормально, план перевозок пассажиров выполнялся неплохо, но и туда – на место зама по эксплуатации – тоже требовался человек. Теперь мне стало понятно, какие аргументы использовал Диденко, отстаивая в райкоме партии мою кандидатуру на должность главного инженера.
Вскоре и сам Василий Александрович был переведён в Горисполком, где возглавил транспортный отдел.
Надо сказать, что тридцать лет назад эта должность не имела тех приятных бонусов, какие появились с развитием частных пассажироперевозок и связанных с ними согласований новых маршрутов коммерческого автотранспорта.
Сегодня каждый владелец частного АТП может назвать точную сумму, в которую ему обошлось то или иное согласование. Зачастую коммерческие маршруты дублируют маршруты муниципального транспорта, нанося тем самым ущерб интересам ЕМУП ТТУ, но кого это волнует?
В восемьдесят пятом году, накануне Перестройки, ситуация была иной: все промышленные предприятия города работали в обычном режиме, и к транспортникам предъявлялись жёсткие требования по организации перевозки пассажиров. А так как особых привилегий должность начальника транспортного отдела не имела, то и желающих занять её было немного.
На смену Диденко временно исполняющим обязанности директора ТТУ был назначен главный инженер Пугачёв Валентин Андреевич. Он, как и я, сидел в то время на двух стульях.
Вот так мы и стартовали в восемьдесят пятом году. Уже в середине первого квартала технические показатели депо заметно улучшились, на высоте были и эксплуатационные: план перевозки пассажиров выполнили с приличным превышением. Второй квартал тоже закончили легко – все показатели были на уровне.
Я быстро сошёлся со всеми начальниками депо и был с ними, что называется, на короткой ноге. Иногда перед планёркой начальник Северного депо Мачульский Владимир Максимович и Южного – Щипицын Юрий Вениаминович – отводили меня в сторонку. Нависая надо мной и пересыпая свою речь матерками, Мачульский бубнил басом:
– Ты, чё, придурок…, ты возьми себе главного инженера…, а то из-за тебя…нас всех скоро сократят…
Щипицын только покряхтывал в поддержку его слов.
Разумеется, всё это говорилось в шутку.
– Работать надо, дорогие друзья! – парировал я со смехом: в то время показатели нашего Орджоникидзевского депо были выше, чем у Октябрьского и Северного.
* * *
Однажды в Орджоникидзевское депо пришла срочная телефонограмма: к нам едет, нет, не ревизор, а – забирай выше – первый секретарь Свердловского обкома КПСС Борис Николаевич Ельцин. Причём, едет не на персональной «Чайке», а на троллейбусе, вместе с обычными горожанами. Более того, едет, пересаживаясь с одного троллейбуса на другой, и везде беседует с народом. Момент, безусловно, волнительный: не каждый же день у граждан появляется возможность напрямую побеседовать с первым лицом в области.
Вот и я прикидывал, что бы такого сказать, чтоб и себя, как говорится, соблюсти, и капитал приобрести, но старания мои оказались напрасны: Борис Николаевич то ли утомившись, то ли удовлетворившись общением с народом, до депо так и не доехал. Возможно, счёл, что ругать нас не за что, а хвалить – не за чем, а вскоре, в апреле восемьдесят пятого, как член партии «нового поколения» был переведён в Москву.
Забастовка. Весна 1985 года
Первое испытание на вшивость произошло весной восемьдесят пятого года. В то время на улице Бакинских Комиссаров, напротив депо, по осевой линии проезжей части располагался разделительный газон. Под ним проходила магистральная труба теплотрассы. Согласно плану и технормативам её начали менять, не дожидаясь, пока вверх рванёт фонтан кипятка. Одновременно приступили к ремонту дорожного покрытия.
Работы шли довольно споро. Мы приноровились к графику ремонтников: утром выпускали троллейбусы на линию, а затем утраивали их развороты на Веере и у завода имени Калинина.
Конечно, водителям приходилось довольно сложно: на линию стали выходить раньше, из-за укороченных маршрутов упала перевозка пассажиров, часть троллейбусов вообще пришлось перевести на другие маршруты. Соответственно, всё это отражалось на зарплате. Мы проводили с людьми разъяснительную работу, и они, хоть и роптали, но понимали, что трудности эти – временные, а потому терпеливо выполняли распоряжения руководства.
И вот в один «прекрасный» день вся техника и все рабочие с объекта исчезли. А следующим утром, часов в пять, меня поднял с постели телефонный звонок: в депо – забастовка.
– Водители заступление берут, но на линию не выезжают! – взволнованно докладывала диспетчер. Для неё, как и для всех нас, такая ситуация была за гранью реальности – первая забастовка транспортников в Свердловске! В восемьдесят пятом году про то, что такое забастовка, мы знали только из исторических книг и фильмов…
Через пятнадцать минут прибежал в депо. Красный уголок был заполнен водителями.
– Вы что творите? – я не находил слов.
Увидев моё растерянное лицо, они наперебой стали успокаивать меня, обещая, что «в обиду не дадут». Звучит, наверное, забавно, но тогда всё происходящее действительно могло закончиться очень плохо: сорвано начало работы Уралмаша, ЗиКа, Турбинки и других предприятий.
Ещё до восьми утра в депо прибыл виновник произошедшего – один из руководителей стройуправления, которое вело ремонтные работы на Бакинских Комиссаров. По стечению обстоятельств он оказался мужем Ивановой Лилии Николаевны, начальника планового отдела ТТУ. Именно Иванов и отдал приказ на снятие рабочих с объекта.
Немного погодя, прилетел и первый секретарь Орджоникидзевского райкома партии Крохин.
Был он небольшого роста, и о-очень шустрый. Наматывая круги по кабинету, первый секретарь райкома предлагал Иванову выбрать из своих подчинённых «стрелочника», на которого можно будет сложить всю ответственность за инцидент и немедленно разобрать того на бюро райкома.
Так как надавить на меня по партийной линии было невозможно, Крохин решил оказать воздействие по линии производственной, призвав в союзники водителей, но в ответ получил такой возмущённый рык, что был вынужден от своей затеи отказаться.
К девяти часам водителей всё же уговорили выйти на линию при условии, что ремонтные работы возобновятся, а с моей головы не упадёт ни один волос.
На следующий же день рабочих и технику вернули на место, и работа пошла полным ходом.
Не знаю, на кого Крохин и Иванов в итоге перевели стрелки, и чем закончилось это «дело» для стрелочника, но для меня оно не имело никаких последствий: данное водителям слово партия сдержала.
А теперь пару слов о том, что же явилось первоначальной причиной произошедшего и о чём мы, простые горожане, узнали несколько позже.
В Свердловске ждали высокого гостя. Несмотря на новые веяния, наши партийцы традициям изменять не стали и к встрече подготовились достойно. Московскому гостю планировали показать экспериментальный посёлок Балтым и овощеводческий совхоз «Свердловский». И если в Балтыме все заборы и дома на центральной улице покрасить успели, то построить асфальтовую дорогу по полям совхоза вовремя не смогли. И как, скажите, везти председателя президиума Верховного Совета по полям? А если дождь?
Вот и кинули все ресурсы на строительство дороги. И наплевать на работяг, которые по утрам топают пешком от Коммунистической до проспекта Космонавтов, на матерей, спешащих с маленькими детьми в ясли, а потом и на работу, и уж тем более – на пенсионеров с кошёлками. Такие были времена. Такими и остались.
Нужно отметить, что к приезду Громыко, а с восемьдесят шестого года этот пост занимал именно он, улицу Бакинских Комиссаров привели в порядок: успели и теплотрассу заменить, и проезжую часть заасфальтировать. Дорогу в совхозе тоже закончили к сроку. Полагаю, что и остальные намеченные мероприятия были выполнены, по крайней мере, в средствах массовой информации визит высокого гостя освещался исключительно в положительных тонах.
Кстати, дорога, в спешке проложенная по полям, активно эксплуатируется и постепенно разрушается, как разрушился и сам совхоз «Свердловский». А его заросшие бурьяном поля интенсивно застраиваются коттеджами, многоэтажками и логистическими комплексами.
Анонимка. Лето 1985 года
На июль я запланировал отпуск – подвернулась путёвка в Эстонию, в Пярну. Оформляя мне документы на поездку, наш деповской медик Минягина Людмила перепутала запад с югом. А поскольку была она человеком ответственным и неравнодушным, то решила уточнить, какие противопоказания имеются при моём заболевании. Для этого Людмила, хоть и не без труда, разыскала женщину-врача, лечившую меня в семьдесят пятом году. Первым вопросом гематолога был такой:
– А что, он ещё жив?
– Жив, но вот собирается в отпуск на юг…
– Ни в коем случае! – перебила её доктор, которая, оказывается, хорошо помнила и меня, и мой диагноз. – Ему на юге отдыхать нельзя!
Но после того как в процессе разговора выяснилось, что Пярну не на юге, а на берегу Балтийского моря, гематолог дала добро:
– Туда пусть едет, ничего страшного…
До этого я был в Прибалтике несколько раз: дважды на первенстве ЦС «Локомотив» по боксу и один раз отдыхал в Паланге. Прохладное море, чистота городков, которые я объехал с экскурсиями, бережно сохраняемые старинные постройки – всё это позволяло окунуться в атмосферу далёкого прошлого, знакомого по книгам и учебникам истории.
В Паланге я побывал в августе восемьдесят первого. Четырёхместная комната в пансионате. Соседи-москвичи, которые рассказывали мне о похоронах Высоцкого, о Марине Влади. Музей янтаря в бывшем дворце графов Тышкевичей. Розовый сад. Ботанический парк. Рига, Вильнюс, Клайпеда, Друскининкай. Белый песок дюн у Балтийского моря, в котором я, конечно же, несколько раз искупался, несмотря на то, что желающих лезть в воду, температура которой была градусов восемнадцать, нашлось немного. Гуляя по чистым узким улочкам Паланги, набрёл на небольшой бар. Спустившись в полуподвал, заказал пиво и сыр с тмином. Показалось, что ничего вкуснее до этого не пробовал!
И вот когда до отпуска оставалась пара недель, в депо с проверкой нагрянула комиссия горкома партии. Оказалось, что в обком КПСС поступила анонимка, в которой суммировалось всё, что с точки зрения анонимщика вызывало сомнение в законности моих действий. Снова упоминался забор, из свежего было строительство кооперативных гаражей, в котором я, действительно, принимал участие, и другая муть.
Что интересно, ко всем моим «грехам» был пристёгнут Сычёв, который уже полгода как работал на заводе. Тем не менее, в кляузе перечислялись «преступления», якобы совершённые им в бытность начальником депо. Параллельно была заслана жалоба и в контрольно-ревизионное Управление Горисполкома – КРУ.
Пугачёв предупредил, что отпуск мне придётся отложить, несмотря на то, что и путёвка, и билеты были уже на руках.
И закипела работа. Бригада проверяющих разделилась: один – в бухгалтерию, другой – куда-то ещё, а третий проводил беседу со мной. Причём, саму анонимку мне даже не показали. О её содержании я мог только догадываться, исходя из задаваемых вопросов.
Проверяющий выразил желание взглянуть на кооперативный гараж. Поехали. Объект, расположенный неподалёку от Орджоникидзевского депо, находился в стадии строительства. Многие, вероятно, помнят рязановский «Гараж», так вот наша история чем-то напоминала тот фильм семьдесят девятого года. Попасть в кооператив было очень непросто. Я оказался там потому, что посодействовал в подключении гаражного комплекса к электросетям через подстанцию депо, Сашка Коптяков – потому, что непосредственно осуществлял это подключение. Кроме того, я сам лично проводил ещё и монтажные работы. Славка Пахомов обеспечивал стройку автокраном.
– Вот, смотрите… – я указал на свой бокс.
– А это чей? – проверяющий ткнул пальцем в соседний.
– Это – Пахомова.
– А этот?
– Этого я по имени не знаю, только в лицо.
– Так что, – удивился проверяющий, – у Вас только один гараж?
– Естественно! – и, увидев на его лице недоверие, добавил: – Если не верите – проверьте в райкомхозе!
До сих пор интересно: он что, действительно полагал, что мне принадлежит весь комплекс? Что именно он надеялся здесь увидеть? Латунные таблички с моей фамилией на каждом боксе? Неужели такая простая мысль: ознакомиться с документами, не пришла проверяющим в головы?
Разумеется, ничего противозаконного контролёры не нашли, хотя старались от всей души. А что они могли найти, если даже сотрудник ОБХСС подполковник милиции Насибулин ничего не нарыл? А ведь в депо работал его агент, который по любым сомнительным делам немедленно сигнализировал в органы, а уж они реагировали незамедлительно, контролируя законность наших действий. Несмотря на то, что дело по забору было давно закрыто, я продолжал находиться под колпаком ОБХСС, а тут ещё эта команда проверяльщиков.
В свой последний визит в КРУ я повстречал Сычёва. Подхожу к кабинету, а оттуда выпуливается он с толстенной папкой наперевес. А в папке скрупулёзно собраны документы, отражающие все вехи строительства его дачи, теплицы и всего прочего, нажитого непосильным трудом. На мой вопрос:
– Ну, как? – Сыч беззлобно забурчал:
– Это всё из-за тебя, из-за твоих строительств и твоих халтур…
Зашёл в кабинет. Начальник КРУ, женщина значительно старше меня, задала несколько вопросов по существу «фактов», изложенных в кляузе. Я постарался ответить максимально откровенно, и мы расстались с улыбкой и взаимной доброжелательностью. На прощание я сообщил ей, что из-за анонимки не могу уехать в отпуск.
После моего ухода эта милая женщина пригласила к себе Пугачёва и сказала ему буквально следующее:
– Что вы тираните парня? Отпустите его – никуда он не денется.
Это я впоследствии узнал от самого Валентина Андреевича.
Вот только теперь я понял, что значат партийные корочки. Ещё много лет назад в Баранче наш преподаватель физкультуры Кормин Владимир Петрович в минуты откровения рассказывал мне о том, как его, члена партии, не раз эти корочки выручали:
– Ой, Владик, я столько косячил: то подерусь, а то вообще с ружьём за одним гонялся. Не будь я членом партии, наверное, уже посадили бы! А так разберут на парткомиссии – и порядок!
А в моей ситуации?! Проверяющие нагрянули в депо, как в воровскую малину, наделали столько шума и, ничего не найдя, не удосужились даже извиниться.
В то время подобные эпизоды авторитета руководителю не добавляли, да и в наше, я думаю – тоже. Но тогда – особенно. Было страшно обидно, тем более что всё это разбирательство проходило подчёркнуто гласно и открыто, несмотря на то, что политика «демократизации и гласности» будет провозглашена лишь спустя полгода на январском пленуме ЦК КПСС.
Если раньше у меня и возникали сомнения, то теперь решение сложилось однозначное: в эту…партию я никогда ни при каких обстоятельствах не вступлю. Хотя, кто знает, будь я членом КПСС, они, возможно, и поостереглись бы проводить своё дегенеративное расследование с таким шумом и треском: а ну как в анонимке – правда? Какой удар по авторитету партии!
А, может, и наоборот, организовали бы показательную чистку рядов?.. Кто знает? Ведь в нашей стране кампанейщина всегда являлась основным способом организации общественного сознания, а в то время в СССР ситуация менялась, буквально, не по дням, а по часам.
После отмашки КРУ я, наконец, улетел на двадцать четыре дня в Пярну для поправки здоровья и расшатанных нервов. Эти две недели перед отпуском дались мне нелегко. Однако сам отпуск прошёл отлично: Таллинн, Вильнюс, Лиепая. Калининград. Танцующий лес и почти ручные кабаны в заповеднике на Куршской косе. Теперь я видел, практически, всю советскую Прибалтику.
В Свердловск вернулся в конце июля и узнал, что за время моего отсутствия в ТТУ был назначен новый начальник, а Пугачёв Валентин Андреевич снова работает главным инженером.
Новый начальник Управления Сергеев Геннадий Степанович – типичный представитель номенклатуры доперестроечного периода – ранее работал секретарём Железнодорожного райкома партии, затем этой же партией был направлен директором в Комбинат рыбной гастрономии, который располагался на Сортировке при тамошнем Холодильнике, и вот теперь его карьера, совершив очередной виток, поставила Геннадия Степановича у руля Свердловского горэлектротранспорта.
