Владимир Великий
Между адом и раем
Федоров был на торжестве не центральной фигурой, но одной из заметных. К нему то и дело подходили сибиряки и интересовались жизнью на Украине. Он на их вопросы охотно отвечал. Не забывал при этом и присоединиться к предложенному тосту. Только через неделю молодожены решили отпустить гостя домой. Настроился ехать он и сам. Он бы и уехал, ежели бы к Овчаровым не приехал запоздалый, родной брат жениха. Он был в командировке на Севере. Попасть на свадьбу вовремя ему не удалось. Сначала начальник не отпускал, потом самолет по метеорологическим условиям не мог вылететь. Бывшие соседи оказались не только одного роста, но и «братьями-близнецами» по профессии. Они то и дело делились между собою опытом сварочных работ, иногда доходило до хрипоты.
Мало того. Сибиряк оказался заядлым охотником. Его приглашение сходить поохотится житель Днепропетровска встретил без всякого энтузиазма. Сибирские морозы ему порядочно надоели, да и он соскучился по своей жене. Она вот-вот должна была разродиться. Предложение брата поддержал Арсений. В конце концов Федоров дал добро. Вскоре он оказался в небольшой деревушке Налимово, где Анатолий жил со своей семьей, в двухстах километров от Омска. Мужчины первую ночь кутили. Особенно преуспевал гость, он никогда в своей жизни не кушал медвежатины, не говоря уже о самогонке, которой было пей ─ не хочу! Перед рассветом случилось непредвиденное. Трехгодовалый Гошка, сын Анатолия внезапно заболел. Вечером он слегка кашлял, ночью же сильно затемпературил. Родители не на шутку забеспокоились. В полузабытой деревне врача не было. Они извинились перед гостем и на своем «Москвиче» поехали в районный центр Казанка, в больницу.
Федоров, едва Овчаровы уехали, стал собираться на охоту. Он хотел доказать, что украинцы нисколько не хуже охотники, чем какие-то сибиряки. Тем более, на зайцев. Он натянул на себя теплый свитер хозяина, наверх одел фуфайку. На голову надел шапку из шкуры лисы. С обувью вышла осечка. Валенки были для него малы, почти на пару размеров. Одел свои зимние полуботинки. В них он чувствовал себя неплохо, когда встал на лыжи.
На улице поднялась поземка, когда мужчина, на плече у него была двухстволка шестнадцатого калибра, вышел из дома. Свежий воздух и слабые лучи солнца, которые едва выглядывали из рваного снежного одеяла, его радовали. Он то и дело останавливался и прикладывался к бутылке с самогоном. Следовал наставлениям бывших соседей. Спиртное во время охоты никогда не помешает, особенно зимой. Только к обеду он встретил первого зайца. Его дуплет оказался неудачным. Косой от страха рванулся в близлежавший березовый колок. Федоров бросился вдогонку, но вскоре потерял его след. Через некоторое время у него вообще пропало желание охотиться. Десятки колков и полей, которые он прошел, были вдоль и поперек испещрены следами четвероногих. Кому они принадлежали и когда они были здесь, он не мог определить. Внезапно наступила темнота. Страх все больше и больше преследовал одиночку. Он то и дело останавливался и глазел вокруг себя. Вся и все казалось ему знакомым, одновременно и незнакомым. Он посмотрел на светящийся циферблат своих наручных часов. Прошло почти пять часов, как он ушел из дома Овчаровых. В нем было тепло и сытно…
Жителя Украины нашли только через день. На его поиски были подняты взрослые жители Налимово и трех соседних деревень. Да и вряд ли его нашли, ежели бы не специальная поисковая собака. Ее владельцем был омич, приехавший поохотиться. Федоров лежал вниз лицом, запорошенный снегом. Едва его отрыли, тут же его тело натерли спиртом. Вскоре неудачник оказался в районной больнице. Врачи делали все возможное и невозможное, но увы. Они оказались бессильными против сибирской природы. Пациент сильно обморозился. Ему ампутировали обе иноги по самые голеньи, удалили также большой и указательный палец на левой руке. Почти полностью отрезали и левое ухо. Калека страшно похудел и постарел. Некогда русые волосы еще молодого мужчины посеребрила седина. Однако не это сейчас его беспокоило. Он все терялся в догадках. Увидит ли он своего первенца? Как примет его, калеку Антонида, его жена? О случившемся он все еще не давал ей знать. Боялся. Анатолий Овчаров по его просьбе дозвонился до автобазы и сказал директору, что Федоров скоро приедет. Сорока передал отпускнику большой привет. Человеческая теплота начальника сильно разбередила душу подчиненного. Он лежал на койке и нередко рыдал. Он все больше и больше приходил к неутешительному выводу. Сварщиком ему уже не быть, не говоря уже о левых деньгах.
От тяжелых мыслей несчастному становилось не по себе. Он скрипел зубами или до крови кусал свои губы. Особенно он злился, когда под него ставили медицинскую утку и он опорожнял мочевой пузырь или кишечник. Вскоре с этим делом стало несколько проще. Две медсестры брали его под руки и несли в туалетную комнату. Запах человеческого дерьма, который для Федорова был, как в народе говорят, родным и близким, сильно раздражал пожилых женщин. Они морщились и зажимали пальцами рук свои органы обоняния. Немощный все это видел и сильно переживал. Не только переживал, но и ненавидел себя. Дабы не быть в очередной раз осрамленным, он часто сдерживал себя по естественным надобностям. В это время его лицо было красным, по впалым щекам и бороде текли капельки пота. Лишь тогда, когда он садился на пошарпанный унитаз, из которого журчала холодная вода не то серого, не то кирпичного цвета, он отводил душу. «Нужник», так больные называли общественный туалет, в это время никто не посещал. Дверь кабинки была полуоткрытой. Только через два месяца калеке разрешили закрывать дверь изнутри на крючок. У персонала до сих пор на слуху был особый случай. Один из больных, у которого отняли половой член, пытался покончить с собою. Это произошло через несколько минут после посещения его любимой девушкой. Несчастный не удержался, поделился с нею своим горем.
Молодые люди были уже помолвены, но случилось непредвиденное. Сержанта запаса взяли на сборы. Во время полевого выхода сильно похолодало, развели костер. Призывника знобило. Он подошел к источнику тепла так близко, что его сапог стало припекать. Внезапно раздался взрыв. Кувалдина взрывной волной отбросило в сторону на пару метров. Он тотчас же почувствовал резкую боль между ног…
Наступило лето. Несмотря на яркие лучи солнца и значительную прибавку светлого времени, жизненный тонус Тимофея Федорова был на абсолютном нуле. Он почти все время находился в горизонтальном положении. Две перенесенные им операции, врачи связывали с его сильным обморожением и со спецификой его организма. Он же им не верил. Мало того. Через молодую медсестру, она была родственницей Овчаровых, он узнал правду о своих приключениях. После первой операции у него сильно гноились швы, причиной этому были недоброкачественные нитки. Только к началу мая все более или менее встало на свои места. Калека уже не чувствовал острой боли, когда «приземлялся» на свои культи. У него появился не только аппетит, но и желание жить.
Однажды он поинтересовался перспективами своего пребывания в больнице у лечащего врача. Молодой мужчина, бросив презрительный взгляд на пациента, еле слышно пробубнил:
─ Товарищ Федоров… Я, честно говоря, не могу понять… ─ Сделав короткую паузу, он продолжил. ─ Я на месте нашей партии вообще подобных алкашей не лечил…
Федоров на неожиданное умозаключение медицинского светилы ничего не ответил. Он сильно сжал зубы и заплакал. Кому-либо жаловаться он считал бесполезным занятием. Он все это время был на птичьих правах, как в больнице, так и в гостях. Старшая медсестра уже несколько раз интересовалась его родственниками. Он повторял одно и тоже. В Сибирь он попал совершенно случайно. Родных и близких в этом суровом крае у него не было и нет. Местные чиновники вопрос о «пересылке» инвалида первой группы на Украину решили к началу сентября. Федоров уже месяц жил у Овчаровых, в Налимово. Никто из них в его адрес не сказал ни одного плохого слова. Не упрекали его и в вынужденном ничегонеделании.
Стояла очень теплая погода, когда самолет ТУ ─ 134 взял курс на Днепропетровск. Безногий, едва комфортабельный пассажирский лайнер взлетел, прильнул к окошечку. На омской земле, за металлическим ограждением стояла небольшая группа людей, они сделали все возможное и невозможное, чтобы он, Тимофей Федоров обрел вторую жизнь. Надежда на лучшее, особенно на помощь любимой женщины, все больше и больше его преследовала. Залогом этому были слова Арсения Овчарова, который перед его отлетом дозвонился Сороке и Антониде. Шеф просил своего лучшего специалиста не падать духом. Жена сказала, что она с нетерпением ждет своего любимого. Оставила за ним право дать имя их первенцу, сыну…
Самолет в аэропорт назначения прибыл под вечер. Две молодые стюардессы, проводив пассажиров, подошли к бородатому мужчине. Затем взяли его подмышки и осторожно спустились с ним вниз. Калека, увидев молодого парня в белом халате, катившего к трапу самолета инвалидную коляску, неслыханно обрадовался. Через пару минут он сидел уже в ней. Санитар слегка похлопал сидевшего по плечу, на его колени положил его небольшую сумку со скарбом и неспеша стал двигать небольшую тележку специального назначения к зданию аэровокзала. Федоров то и дело щурил глаза от яркого солнца, лучи которого, несмотря на позднее время, все еще гуляли по асфальту. Ему казалось, что природа сделала для него специальный подарок.
Едва мужчины оказались в большой стекложелезобетонной постройке, как бородатый завертел головой по сторонам. Антониды, его жены в стайке встречающих не было. Он попросил санитара остановиться, подождать. Парень, скорее всего, того и ожидал. Он быстренько подкатил коляску к большой электронной карте воздушных сообщений СССР и ринулся в туалет. Федоров облегченно вздохнул, у него появилось время для ожидания жены. Стройной женщины с длинными черными волосами пока еще не было. Он слегка улыбнулся. Вообще было хорошо, если бы она пришла с сыном. Он окинул взглядом вестибюль вокзала, потом еще раз и еще… Затем, тяжело вздохнув, положил руки на колеса и подал свои верхние конечности вперед. Небольшая тележка медленно покатилась, что обрадовало седока. Он никогда не думал, что на изделии из металла так можно быстро передвигаться.
Он сделал руками еще несколько движений вперед и увидел перед собою худую женщину. Она была в специальной форме работников советского Аэрофлота. Он слегка взмахнул рукой и несколько дрожавшим голосом произнес:
─ Гражданочка, скажите… А мой самолет прибыл без опоздания?
Худосочная остановилась, и сделав недоуменное выражение лица, сквозь редкие зубы процедила:
─ Наши самолеты работают как часы, без опозданий… ─ Затем рукой поправила специальный значок работника воздушных путей сообщения СССР и в том же тоне продолжила. ─ Дедушка, тебе не мешало бы купить очки, а то, наверное, от шнапса не просыхаешь…
Федоров низко опустил голову и с отчаянием стал вращать руками. Затем резко остановил коляску. Призадумался. Ему было всего-навсего тридцать с хвостиком, а его уже окрестили стариком и приняли за алкоголика. При этом он тяжело вздохнул. Он не брился специально, не хотел докучать Овчаровым. В больнице его брили медсестры. Главный врач презирал заросших пациентов. Инвалиды были не исключением. Его неожиданно кто-то толкнул в плечо. Он слегка повернул голову и обрадовался. Перед ним стоял знакомый медбрат. И в этот же миг в его голову пришла очень простая мысль. Откуда появился этот молодой человек и почему он все время его «пасет»? Арсений перед самым отлетом из Омска его заверил, что его будет встречать не только жена, но и директор автобазы.
Он приподнял голову и с несколько перекошенным ртом выдавил из себя:
─ Извини меня, браток… А почему ты вокруг меня ошиваешься? ─ Несколько мгновений калека молчал. Искал в своей голове подходящие слова. Он никак и ничем не хотел обидеть своего помощника. Без него, и особенно без коляски, он сейчас лежал бы как полено или деревянный обрубок посреди толпы людей, сновавших по огромному помещению туда-сюда. Он стиснул зубы и еле слышно вновь произнес. ─ Слушай, паренек… Я жду свою жену с ребенком и начальника со свитой. Ни тех, ни других почему-то нет…
Медбрат слегка усмехнулся и с олимпийским спокойствием ответил:
─ Тимофей Анатольевич… Я только пару часов назад в отношении тебя получил указание своего шефа. Даже коляску пришлось взять из отделения. На тебя еще заказ не сделали…
Калека несколько приподнялся на руках, покачал головой и смачно выругался. Понял, что его страшно облапошили. Искрометный мат бородатого Петра Павлова нисколько не обескуражил. В доме инвалидов он и не такое слышал и видел. Кое-кто из обитателей социально-медицинского заведения, особенно молодые, не только матерились, но и ломали все, что им попадалось под руку. Он понимал сверстников. Быть инвалидом в таком возрасте ─ означало поставить крест на всем. Этот же пациент пока ему особых проблем не создавал. Он почти целый час был без присмотра и ничего. За это время он сходил в туалет и выпил пару кружек пива. Он слегка покачал головой, и бросив взгляд на источник матерщины, очень спокойно произнес:
─ Я о твоей жене и начальнике ничего не знал… Да и знать не хочу… Иван Иванович мой шеф, а остальное мне по одному месту…
Затем он расправил плечи, и крепко взявшись за поручни коляски, решительно направился к выходу…
Только через неделю Тимофей Федоров кое-что узнал о том, что творилось и происходило вокруг его собственной персоны, когда он находился в больнице и несколько позже, у Овчаровых. Они приложили немало усилий, прежде чем он, калека оказался в довольно неплохом заведении. Они не только обивали пороги кабинетов омских чиновников, но и несколько раз звонили в Днепропетровск. Звонили и его жене. Антонида тихонько всхлипывала и вздыхала. Клялась встретить своего мужа и помогать ему во всем. Многое обещал и Сорока, директор автобазы. Однако ни жена, ни начальник слов своих не сдержали. Он был шокирован, когда во время собеседования директор Иван Иванович Тошнило показал ему карточку по учету прибывших. В ней было написано, что инвалид первой группы Федоров являлся круглым сиротой. Об его жене, о родителях, как и о двух сестрах-близнецах не было ни слова…
Новенький вышел на «свободу» через месяц, так называли обитатели дома престарелых и инвалидов выход в город. Едва он выехал на коляске за проходную, тут же остановился. Посмотрел на небо и улыбнулся. Темные тучи не портили ему настроения. Самое главное из услышанного и прожитого им за это тяжелое время ─ он поверил в свои силы, в возможность и необходимость жизни, путь даже она очень сильно отличалась от жизни здоровых людей. Он, как и тысячи ему подобных, хотел немногое ─ простого человеческого счастья. Песенка бывшего знаменитого сварщика и бывшего депутата районного совета народных депутатов еще не спета. Он вновь улыбнулся и стиснул зубы. Все то, что сейчас вторгалось в его жизнь, его вполне устраивало. Его не плохо кормили и одевали, проверяли даже на вшивость. В первый же день его тщательно побрили и подстригли под «Котовского». Ни первому, ни второму он не противился. Его полуседая шевелюра и борода не только его старили, но и часто раздражали его кожу.
Мысль посетить Шиянку, жилой микрорайон города, где он жил и работал, Федоров носил в своей голове каждый день и каждый час. Тоска по жене и сыну до боли сжимала его сердце. Своими потаенными мыслями с соседом по комнате он не делился. Как и не спрашивал его о личной жизни. Виктор, очень пожилой мужчина, потерявший левую ногу во время аварии на заводе, также ему расспросами не докучал. «Сокамерники» находили общий язык во время приема пищи и просмотра телепередач. В поле зрения мужчин были новости и футбол. Политиков, как правило, они не трогали. Считали их некчемными и дерьмом. О футболе же спорили до хрипоты. Федоров до этого мало интересовался этим видом спорта. Сейчас же его прорвало. Он не пропускал ни слова и ни строчки о своей любимой команде «Днепр».
Инвалид резко крутанул колеса. До его родной «кооперашки» было километра два-три, не больше. Не столь большое расстояние он преодолевал очень долго и с большим трудом. Специальной дорожки для велосипедистов, не говоря уже о дорожке для колясочников, не было. Он то и дело прижимался к обочине полуразрытой и перемытой асфальтированной дороге. Он слегка дрожал, когда мимо него на бешеной скорости проносились мощные грузовики, обдавая его потоками грязи и дыма. Легковушек он не так боялся. Его радовало, когда кое-кто из водителей притормаживал или сворачивал в сторону. Он иногда рукой приветствовал джентльменов.
Перед въездом в микрорайон Федоров вырулил на обочину и вскоре оказался перед сосновым бором. Около двух десятков деревьев ему до боли в сердце были знакомы. Он еще мальчишкой ходил сюда с родителями смотреть на белок. Он сильно переживал, когда их вообще не стало. Не сомневался, что небольшой лесной зверек-грызун с пушистым хвостом боялся людей. И не без причин. Кое-кто из двуногих зевак, увидев красивых животных, во всю глотку кричал или улюлюкал. Были и такие, кто устраивал настоящий марафон для обитателей соснового бора, надеясь их поймать. Тима никогда подобного не делал. Как он и не понимал, почему люди с каждым днем все больше и больше ненавидели и боялись друг друга. Страх за свою жизнь преследовал высокоорганизованных существ не только днем. Он усиливался стократ, когда город опускался в темноту…
Безногий обеими руками прокрутил колеса несколько вперед и остановился. Затем он привстал с сиденья и с облегчением вздохнул. Необычайно целебный воздух его пьянил. В этот же миг он почувствовал единение человека и природы. И не только это. Запах родного очага все больше и больше его притягивал к себе. Притягивал так сильно, что он не выдержал и заплакал.
Вскоре он подкатил к автобусной остановке и уставился на дом напротив. Его сердце тревожно екнуло, когда на окне своей спальной комнаты он увидел другие шторы. Вместо темно-коричневых были белые. Через некоторое время из первого подъезда вышла женщина. Она перешла через дорогу и остановилась возле магазина «Копейка», в метрах пятидесяти от автобусной остановки. Калека низко опустил голову, затем неспеша ее поднял и невольно вскрикнул. Вскрикнул не только от того, что увидел свою жену. Вскрикнул еще и от того, что она была очень хороша собою. Антонида была одета в джинсы синего цвета и белую кофточку. На ней, чуть выше груди была приколота большая брошь. При каждом движении она светилась, словно десятки маленьких солнц. Поверх ее одежды был светлого цвета плащ, он был нараспашку. На ее ногах были черные туфли на высоком каблуке. И не только одеяние жены вызывало восхищение у мужа. Ее некогда длинные черные волосы были перекрашены в белый цвет. Федоров невольно улыбнулся и сделал пару вращательных движений вперед, навстречу любимой женщине. И тут же в его руках сила улетучилась.
Прямо перед его носом промчался черного цвета «Мерседес» и резко затормозил. Из машины вышел пожилой мужчина. Его густые седые волосы, обрамлявшие голову, за исключением небольшой плешины на ее макушке, неплохо сочетались с его костюмом светлого цвета. Он подошел к крашеной блондинке и галантно поднес ее руку к своим губам. Затем слегка чмокнул ее в щечку и неспеша повел ее к машине…
Колясочник не то страха, не то от неописуемой наглости чужого мужчины по отношению к его жене замахал руками и со всей силой прокричал:
─ Ей, плешивый… Руки прочь от моей жены, пошел вон козел вонючий… Пошел вон, я тебе говорю…
Едва закрыв рот, он тотчас же поник головой. Вместо мощного голоса из его гортани раздалось не то шипение, не то нечто другое. Блондинка необычное поведение калеки заметила. Она остановилась и повернулась в его сторону. Мужчина в коляске, на голове которого была черная шляпа с большими полями, надвинутая по самые его уши, особого внимания сначала у нее не вызвал. Лишь после того, как он помахал ей рукой, он слегка вскрикнула. Дальше о чем-либо раздумывать ей не пришлось. Она почувствовала сильную руку Виктора и тут же последовала за нею…
Тимофей Федоров не сомневался, что жена его узнала. Узнала, но почему-то не подошла к нему. Возможно, причиной этому был седовласый мужчина, который был ее начальником, а может даже и любовником. Через некоторое время он пришел к однозначному выводу. Его жена, она же мать его сына была любовницей или супругой владельца иномарки. Он был далеко неглупым человеком. Иномарки, которых в городе было два-три десятка, имели спекулянты с большим размахом или номенклатурщики. У нищих дорогих тачек не было. Они им даже и во сне не снились…
К обеду калека подрулил к городскому рынку и остановился возле центрального входа. В левой части небольшого ангара продавали одежду, предметы домашнего обихода, в правой части ─ продукты питания. Мужчина, из глаз которого нередко текли слезы, вызывал сочувствие у прохожих. Некоторые из них совали в его протянутую руку деньги, одаривали конфетами или фруктами. К закрытию рынка у него был почти полный мелочи небольшой карман куртки-ветровки, которую он одолжил у соседа по комнате. Желание по-настоящему расслабиться то и дело преследовало сидячего.
Вскоре он оказался у пивнушки. Свободных мест за столиками не было. Однако едва он подъехал, как позади себя услышал голос:
─ Папаша, погоди немного… Мы уже заканчиваем…
«Папаша» повернулся и кисло усмехнулся. За свой возраст он не обиделся. Неподалеку от себя он увидел троих молодых парней. Они о чем-то очень оживленно разговаривали. Как только инвалид оказался у их столика, один из них, самый мощный по телосложению и с густыми черными волосами на голове, слегка приподнялся, и протянув ему руку, весело протараторил:
─ Земеля, сейчас мы уметаемся… ─ Затем он кивком головы показал на худощавого собутыльника и сказал. ─ Мой кореш Петька уже клюет… ─ Федоров бросил взгляд на белокурого парня. Он и на самом деле уже не вязал лыка. Его глаза были неестественно навыкате, изо рта бежали маленькие струйки слюны… Блондин последним поприветствовал калеку. Протянув ему руку, он сквозь зубы процедил:
─ Мы устроили сегодня небольшой сабантуйчик… – Ударив кулаком по столу, продолжил. ─ Моя Машка выскочила за другого фрайера… Я ею шлюху на одном месте видел…
Калека сильно нахмурился, этим выразил сочувствие бедолаге. Виновник торжества смачно плюнул и, ударив кулаком себе в грудь, истошно прокричал:
─ Ребята, я и взаправду ничего не беру в свою голову. Я первую бабу потерял… Пошла она на х… ─ Затем он приподнялся со стула и по очереди облобызал своих компаньонов. Они ответили ему не только подобным действием, но и крепко пожали ему руку. Сочувствие собутыльников придало белокурому очередную порцию жизненного оптимизма. ─ Опрокинув в свой рот содержимое бумажного стаканчика, он опять продолжил. ─ Корешки, я без бывшей не пропаду… Я вчера нашел себе другую милку… Галка, баба что надо…
Федоров в разговор молодых людей не вступал. Знал, что с пьяными лучше не связываться, тем более, если ты еще и физически немощный. Он сидел в коляске, словно истукан, лишь иногда крутил головой по сторонам. Пьяные парни его сейчас вообще не интересовали. Ему хотелось только одного, что было самым важным в его жизни. Как можно быстрее сесть за столик и отвести душу. Напиться, затем забыться. К его радости, ребята долго не задержались. На прощание белокурый по-дружески обнял калеку и еле слышно ему на ухо прошептал:
─ Тима, я хотя и пьяный, но тебя сразу же признал. ─ Увидев слезы на глазах инвалида, он продолжил. ─ В прошлом году ты делал оградку моим предкам… Хорошая работа…
Знаменитый мастер улыбнулся и слегка похлопал парня по его плечу. Что-либо сказать теплое на прощание неудачнику у него не было сил. У него самого из глаз предательски текли слезы. Ребята, взяв друга друга под ручки, пошли в сторону проезжей части дороги. Вскоре раздался голос Петра:
─ Эй, тачка, стой, стой, стой… Ребята, греби ее…
Федоров невольно оглянулся назад. Троица, увидел такси, бросилась ему навстречу. Водитель от страха резко ударил по тормозам. Белокурый первым рванулся к двери, и взяв за шиворот полуиспуганную пассажирку, вышвырнул ее из салона…
Что происходило дальше, безногий не стал созерцать. Он заведомо знал, что пьяные не только источник происшествий на дорогах, но и разрушали семьи. Он тяжело вздохнул и придвинулся к столику. Его глаза неестественно засветились. Компашка оставила ему полбутылки водки и крендель колбасы. У него приятно заиграло в желудке и потекли слюнки. В больнице и в доме инвалидов его пичкали полусухими макаронами и непонятным варевом из кислой капусты…
Калека дрожавшими руками пригубил бутылку, неспеша сделал пару затяжных глотков. Прозрачная жидкость прошла по его горлу и опустилась на дно желудка. От неописуемого удовольствия он громко крякнул. Затем он разломил крендель колбасы на несколько частей и одну из них, не очищая от пленки, с жадностью засунул в рот. И тут же с остервенением стал жевать очень приятную смесь мяса и различных специй. Утолив жажду голода, он облегченно вздохнул и откинулся на спинку коляски. Немного расслабился. Этому способствовала и погода. На дворе стоял сентябрь, солнце еще продолжало дарить людям свои лучи и тепло. Он улыбнулся и посмотрел на тех, кто сидел за столиками. В большинстве своем они курили и громко разговаривали. Желание к кому-нибудь из них подсесть и поговорить по душам, калека тут же подавил. Он вновь придвинулся к столику и пригубил бутылку…
Тимофея Федорова, лежавшего неподалеку от проходной «инвалидки», нашла Ирина Агафонова, подруга Антониды Федоровой. Она работала в социальном заведении медицинской сестрой. С женой знаменитого сварщика познакомилась совершенно случайно, в центральном универмаге. Антонида, как и она, искала себе сапоги. После таинственного исчезновения мужа в квартиру Федоровых дефицитов не привозили. Во время выбора высокой обуви из очень скудного ассортимента женщины незаметно вступили в контакт. Брюнетка не только первой предложила крашеной блондинке номер своего телефона, но и расспросила ее о тайнах по обесцвечиванию волос. Она давно собиралась это сделать, но не решалась.
Через неделю женщины вновь встретились в универмаге. На этот раз встреча не обошлось без обоюдных комплиментов. Крашеные блондинки то и дело цокали языками или обнимали друг друга. Нередко они подходили и к большому зеркалу, стоявшему в отделе головных уборов, любовались собою. За этим занятием и застал их Виктор Сердюков, бывший заведующий организационным отделом райкома партии. В бывших он ходил всего неделю.
Буквально час назад он был на собеседовании в областном комитете партии. Его упавший жизненный тонус после визита в огромный особняк значительно поднялся. Ему предложили место проректора по хозяйственной работе в горном институте. Биолог по специальности не стал артачиться. Да и зачем? У райкома свои премудрости и возможности, у престижного вуза ─ другие. Молодые девушки всегда радовали душу ловеласа. Только по этой причине его выгнали из райкома. И все началось из-за «старухи Изергиль», так прозывали за глаза старшую машинистку из машбюро. Татьяна Николаевна просто-напросто с ума сходила. Она отказывалась печатать все то, где не было визы первого секретаря. К Сердюкову, он курировал «печатное издание», часто приходили с жалобами. Он пытался приструнить женщину, но безуспешно. Она тут же кидалась в приемную. Вскоре в кабинете «палача» раздавался звонок. Звонил лично сам первый или его секретарша. Пожилой лысый мужчина и молодая женщина с длинной косой успокаивали его по единому трафарету. Ивченко до пенсии осталось два года, да и нервы у нее на пределе. Его просили правильно понять.
Мысль омолодить троицу престарелых «печатниц», работающих в машбюро, в голову чиновника пришла из низов, из жизни. Однажды он оказался в одной из средних школ района. Едва он открыл дверь приемной директора школы, как тут же остановился. Причиной этому была молодая и очень красивая секретарша, которая при виде импозантного мужчины, сильно зарделась. Аналогичное, скорее всего, произошло и с визитером. Он слегка перевел дух, на его лице появились капельки пота. Неизвестно, что было дальше, ежели бы из кабинета не вышел директор школы. Он вмиг бросился к чиновнику и почти по-лисьи улыбнулся. Затем протянул ему руку и мимоходом буркнул в сторону секретарши:
─ Лидия Петровна… Вам бы не мешало меня известить о визите ответственного работника районного комитета нашей партии… ─ Слегка покачав головой, словно просил одобрения у Сердюкова, он продолжил. ─ На первый раз, Лидия Петровна, объявляю Вам замечание…
Девушка еле слышно полепетала:
─ Извините, Борис Иванович, немного замешкалась… Извините, еще раз…
Важного гостя после этих слов словно подменили. Он крепко пожал руку директору и очень уверенным голосом произнес:
─ Борис Иванович… Да не берите так близко к сердцу наши функциональные обязанности… ─ Слегка хмыкнув себе в кулак, тут же добавил. ─ Это я во всем виноват… Забросал красавицу ненужными вопросами…
Затем он незаметно взглянул на работницу, ведающую деловой перепиской, текущими делами школьного чиновника. Блондика стояла навытяжку, словно солдат перед генералом. И лупала своими голубыми глазами то на одного начальника, то на другого…
Ефимцев утвердительно кивнул головой и повел гостя в свой кабинет. Сердюков пробыл в нем недолго. Он отдал директору пару копий документов, поступивших из горкома партии, и мимоходом поинтересовался делами в школе. Затем он распрощался. Едва закрыл за собою дверь, как перед ним вновь выросла секретарша. Она протянула ему руку и несколько дрожавшим голосом проворковала:
─ Товарищ Сердюков… Я Вам очень благодарна за защиту… Без Вас мне пришла бы хана… ─ На какой-то миг она замолкла. Скорее всего, боялась жаловаться на своего шефа. Затем она все-таки продолжила. ─ Борис Иванович почему-то в последнее время на меня сердитый… Право я и сама не знаю…
Импозантный мужчина крепко пожал руку молодой девушки, затем остановил на ней взгляд. Глаза молодого и красивого создания излучали только тепло и свет. Он улыбнулся и с уверенностью произнес:
─ Лидия Петровна, не переживайте… Я Вас в обиду никому не дам… Поверьте мне, Лида… ─ Затем он надел на голову пыжиковую шапку черного цвета и вышел вон.
Костюкова, проводив гостя, тут же опустилась на стул. Слегка прикусила свою нижнюю губу. Она сильно сожалела, что не полностью раскрыла душу начальнику из райкома. Ее пятидесятилетний шеф своими претензиями к ее работе в прямом смысле ее замучил. Не проходило и часа, чтобы он не вызывал ее к себе, независимо, где он находился, в кабинете или в классе, в спортивном городке или в подвале.
