Татьяна Николаевна Зубачева
Мир Гаора. 5 книга. Ургайя
– Так новые законы…
– Новые законы – это новые возможности. Наносить внезапные удары. Бастарды теперь равны с законными. Так?
– Ну да.
– А имущественный передел всегда кровав. И подл.
– Торса, ты… у тебя…
– Ну да, – Торса оскалила зубы злой насмешкой. – Оно самое. Мать Наследника моего отца испугалась пересмотра и передела. Когда-то я ей помогла отсечь мать сестры-бастарда. Дура. Я дура. Нельзя помогать врагу. Мы договорились. Она не мешает отцу помогать мне и баловать меня. А я не выхожу замуж и не забираю приданого. Я согласилась. И всё было нормально. Мы даже где-то как-то немного дружили и радовали отца миром и согласием за семейным столом. И меня всё устраивало. Замуж я не хотела и не хочу. Потому что жениться собирались многие, но не на мне, и даже не на моём приданом, а на участии в делах отца. А зять – всегда чужак и в семейном деле не нужен. Так что и отца такой вариант вполне устраивал. А уж наследника тем более.
– Он твой брат, – нерешительно вставила Моорна.
– Я тоже так думала, – отрезала Торса. – Что у меня есть брат. А по новым законам, он не брат-Наследник, а младший брат, потому что теперь старшинство в роду по времени рождения и независимо от статуса матери. И мой ребёнок окажется старше его детей. А всё наследуемое будет делиться поровну. Половина мне и половина ему. По закону. И мой муж или отец моего ребёнка по закону… Понимаешь? Я поклялась тогда перед Огнём, что не выйду замуж, а теперь…
– Ты принесла клятву бездетности?! – ужаснулась Моорна.
– Ну, ты чего, с коня рухнула?! – Торса взяла следующую бутылочку, оглядела и всё-таки не стала пить из горлышка, налила в рюмку. – Я же не в Храм ухожу. Туда без согласия отца не пустят, отец такого согласия никогда не даст, так что такую клятву у меня никто не примет. Я и первую-то приносила не в Храме, а у родового огня. Огонь свидетелем, этого достаточно. Не-ет, бездетность обеспечивается не клятвами, а очень даже… помнишь, эту философскую нудьгу? Ну, субъективность и объективность.
– Это что нам Гриб-Дождевик читал?
– Ну да.
– Подожди, – Моорна наморщила лоб, вспоминая. – Нет, про двойственность бытия нам читал другой… Вспомнила! Профессор Арм. Из Армонтинов. Дядя Кервина, да будет ему светло за Огнём.
– Да, будет, – кивнула Торса и выпила. – Да, конечно. Вот с кем бы я закрутила. И тогда, и сейчас. С профессором. Но он и тогда был женат, и сейчас у него всё та же жена. Старая, бездетная, но любимая. Слушай, ну почему хорошие мужчины всегда возмутительно порядочны?! Ладно, так вот. Клятва субъективна и потому обратима, то есть нарушаема. А вот объективность необратима и потому не нарушаема. Так что бездетность должна быть объективной.
– Ты… ты это о чём? – не захотела понять Моорна.
– О том самом. У меня детей не будет. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Все случайности исключены. Я могу крутить с кем хочу, как хочу и сколько хочу. Последствий не будет. Красота, а?!
– Торса, ты… тебя… Но это невозможно!
– Ещё как возможно. Этим баловались и в Тёмные века. Правда, выживали очень даже немногие. И жили потом недолго. А при современном уровне медицины… Пять дней обследования, день операции, четыре дня послеоперационного наблюдения, пять дней обследования, пять дней реабилитации и… гуляй. Две декады стандартного курортно-санаторного отдыха на морском побережье.
– Но… но такие операции запрещены!
– У нас да. А вот там… за морем… У них это тоже не приветствуется. И для своих только по медицинским показателям. А для чужих… Всё для вас за ваше золото.
– Ты была в Алемании?!
– Ага, – Торса уже спокойно оглядела стол в поисках недопитого и недоеденного. – Хорошо у тебя крем получился. А паштеты где брала? Не в «Магии» это точно.
– Да, в «Поднебесной».
– «Поднебесная империя» марка известная, – кивнула Торса. – Так что жить я буду долго и весело, окружённая любовью и благодарностью родичей.
– Отец… знает? – тихо спросила Моорна.
– Я не знаю, насколько он контролирует её траты, – так же тихо ответила Торса. – Платила она. И проворачивала с визой и прочим тоже она. Через свою родню. Но те не из болтливых. Не в том месте работают, чтобы болтать. Так что… Отец умеет не знать ненужного. А сказала я только тебе. Чего не сболтнёшь по пьянке. Чего было и чего не было.
Моорна кивнула.
– Я понимаю.
Торса негромко пропела:
– Дама выпила вина, стала баба пьяная.
И Моорна невольно улыбнулась. Торса ещё раз осмотрела практически опустевший стол и поглядела на часы.
– Точно уложились. Сейчас за мной приедут. Отец дал мне на сегодня машину с шофёром, чтобы я, – она подмигнула, – оторвалась на полную катушку. Так что…
– Я уберу, уберу, – заторопилась Моорна.
– Успеешь, – отмахнулась Торса. – А я пойду. Не хочу ему показывать твою дверь. На всякий случай.
Они вытащили наполовину опустевшую коробку в прихожую.
– Помочь? – предложила Моорна.
– Вниз всегда легче, чем наверх, – усмехнулась Торса, надевая шубу. – И тебя я тоже не хочу ему показывать. И тоже на всякий случай.
– Да, – кивнула Моорна. – Случаи бывают разные.
– Вот именно. Ты своего, конечно, жди. Огонь милостив. А про брата помни. Я редко ошибаюсь.
– Спасибо, – искренне поблагодарила Моорна.
Они ещё раз обнялись, и за Торсой захлопнулась дверь. Моорна вздохнула, готовясь к самому неприятному: уборке и мытью посуды.
* * *
Аргат. Ведомство Учёта Несамоостоятельного Контингента
572 год
Весна
8 декада
Громоздкую бюрократическую машину очень трудно, фактически невозможно остановить. Именно из-за её громоздкости, когда каждое колесо вращается со своей скоростью и в своём направлении, торможение приводит к разрушению. А вот плавными мелкими поворотами руля можно придать всему движению новую перспективу. Ненужное на новом пути само отвалится незаметно для остальных колёс, колёсиков, болтиков и винтиков. Правда, скрежета, шума и содроганий всё равно будет очень много.
И начинается всё с мелких малозначащих – на первый взгляд – бумажек. Придёт бумажка, её примут, подпишут: «к исполнению» – и спустят на следующий уровень. Там примут, на её основе напишут несколько следующих бумажек, и они пойдут дальше по извилистым коридорам и картотекам.
И каждая бумажка вызывает волну вполне обоснованного брюзжания и негодования. Ведь не по делу, а так – буквоедство. В полном смысле этого слова.
Где-то «наверху» что-то кому-то – только без имён и званий! – засвербит, и, пожалуйста: это же с ума сойти, какая работа.
Глава Ведомства Учёта Несамостоятельного Контингента раздражённо повёл головой, будто ему внезапно стал тесен форменный воротник с шейной звездой. Хотя… при таких обстоятельствах звезду можно и потерять. Полная ревизия контингента с одновременной заменой всей документации! И ни одной новой ставки!!! И какая муха там кого укусила, но деваться некуда. Надо исполнять.
Итак, указ №1. Нет, исходящий номер многозначный, с буквенными индексами, но для него это №1. Он перечитал и негодующе фыркнул.
УКАЗ
О НЕДОПУСТИМОСТИ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ
В ОФИЦИАЛЬНЫХ ДОКУМЕНТАХ
УСТАРЕВШИХ ТЕРМИНОВ И ВУЛЬГАРНЫХ ВЫРАЖЕНИЙ
Кто: Глава
Кому: Ведомство Учёта Несамостоятельного Контингента
Обращаю Ваше внимание на участившееся в последнее время и ставшее стойкой привычкой использование в официальных документах устаревших терминов и вульгарных выражений.
Что оказывает негативное влияние на отношения между группами населения, искажает истинное состояние и производит неблагоприятное впечатление на наших соседей и союзников.
Недопустимо употребление терминов и выражений: рабы, торги, купля, продажа и т.д.
Следует: опекаемые, находящиеся в личной или в ведомственной опеке, опекун, передача в опеку, отказ от опеки, возмещение расходов по опеке и т.д.
Предписываю:
Ведомству Учёта Несамостоятельного Контингента привести всю документацию, включая бланки объявлений и каталоги, в соответствие с вышеуказанным.
Надо же. Какие нежности при нашей бедности! Пятьсот лет, да гораздо больше, рабство – ровесник Огненного Очищения, даже в Пути были, да, элементы, ещё не система, но были, и всё всех устраивало, и на тебе. Ну, какое дело нашим соседям и союзникам до наших сугубо внутренних проблем, а тем более документов? И вообще соседями и союзниками должны заниматься дипломаты и военные. И зачем это глупое враньё? Ну, назовём мы раба опекаемым, что, абориген от этого поумнеет?! Хотя… хотя с другой стороны, раз Ведомство официально не рабское, а учёта несамостоятельного контингента, то и остальные документы должны соответствовать, в этом Глава прав. Как и во всём прочем, разумеется, на то он и Глава, мудрый и попечительный Отец Нации.
Генерал ещё раз вздохнул и, пододвинув бювар с чистой бумагой, написал распоряжение адъютанту. Так, дальше канцелярия сама пусть крутится. А вот Указ №2… Перечитаем и его.
УКАЗ
ОБ УПОРЯДОЧЕНИИ УЧЁТА
НЕСАМОСТОЯТЕЛЬНОГО КОНТИНГЕНТА
Кто: Глава
Кому: Ведомство Учёта Несамостоятельного Контингента
Обращаю Ваше внимание на недостаточно регулярный и полный учёт несамостоятельного контингента.
Приказываю:
Провести полную и всеобъемлющую перепись несамостоятельного контингента, включая всех находящихся в индивидуальной опеке.
Привести регистрационные книги и карты индивидуального учёта в соответствие реальному положению вещей.
Намного короче и намного сложнее к исполнению. Потому что «полная и всеобъемлющая» включает и родовых. Их всегда клеймили сами владельцы, приглашая выездные бригады. Клеймили без регистрации. А вот теперь, значит, и этой древней традиционной привилегии приходит конец. Это уже интересно. Интересно, за что, за чей проступок решили наказать всю Королевскую Долину. Потому что родовые только там. Их не продают, тьфу ты, не передают в опеку другому опекуну, надо и себя приучить к новой терминологии, а то ещё оговоришься, а желающих донести о неповиновении всегда в избытке. Хорошо, хоть по этому указу устно дополнили: не торопясь, но с максимальной тщательностью. Ну, так и не будем спешить. А то – генерал вспомнил старинную шутку – вдруг дадут команду: «Отставить!». И предупредить… стоп! – тут же остановил он сам себя. Ты что, дурак наивный, не понимаешь, что это только начало очень большой игры, в которой ты, со своим генеральством, не выше пешки. А желающих свалить тебя куда больше, чем желающих поддержать. Так что никого ни о чём даже намёком. Всё пойдёт в строгом соответствии с инструкциями и грифами секретности. И сначала замена документации, чтобы новые данные заносились в уже новые бланки. А предупреждать… нет-нет, это вы уж сами как-нибудь. Сами себя берегите, и Огонь вам в помощь.
Глава Ведомства удовлетворённо проглядел исписанные листы, поставил в верхнем левом углу штамп «К исполнению», расписался и вызвал адъютанта.
* * *
Аргат. Универсальный Оружейный завод Арронга Рола
572 год
Весна
9 декада
Удивительно, но комендант слово сдержал. Дал ящиков, земли и семян. И теперь в их прогулочном дворе вдоль двух солнечных стен стояли ящики, в которых топорщились маленькие, ещё бледные, но уже зеленеющие ростки. Седой сам не ждал, что так расчувствуется от такой малости. Ну, остальные понятно: они поселковые, все от земли, а он-то городской, до мозга костей, в не упомнишь каком поколении, и вот… смотрит на бледно-зелёные ростки, а в горле комок, и слёзы наворачиваются. И ко всему быстро привыкли, и к новизне в пайке и киоске, и что всё чаще вместо порки штрафы, и даже к этому двору, к возможности в любой нерабочий миг выйти постоять под небом, а к этому…
Седой ещё раз вдохнул странно волнующий запах влажной земли и отошёл к бочке с песком. Достал сигарету и… не закурил, не желая перебивать дымом доносящиеся от ящиков запахи. Рядом так же сидел и крутил в пальцах незажжённую сигарету Лопотун. И самое удивительное – молчал. Только иногда смаргивал набегающие слёзы.
Трогать ростки и вообще как-то ковыряться, даже поливать запрещалось всем, кроме дневальных. Но и тем только поливать, а остальное… Нашлись, кто недавно из посёлков, они-то и командовали, и сами в каждую свободную долю копошились. И неважно, что там посеяно и что вырастет, во всяком случае, ему неважно, вот же оно, растёт, зеленеет, живое. «Да, – понял Седой, – это жизнь, сама в своей сути, этим и ценна, и значима». И тенденция… всё ощутимее. Вот и шоколадки в киоске появились, с надписями и картинками на обёртках. И печенье тоже. Не лом в бумажных безликих мешочках, а… а законная возможность читать тем, кто знает буквы. Что дальше? Журналы с картинками? Газеты? Радиотрансляцию в подвал проведут и репродуктор повесят? Что же всё-таки происходит там – в Большом Мире? Процесс… идёт, это ясно, и даже направление угадывается, но вот когда и – главное – где его остановят. Поживём – увидим. Если доживём.
Потому что пахнет войной. А если война с согайнами, то… то их традиционно сильная авиация раздолбает наш завод в первую очередь. Седой поймал себя на том, что назвал завод не «этим», а «нашим» и удивлённо покрутил головой. Надо же, с чего бы это у него? Но самоанализ никогда не был его сильной стороной, да и, в сущности, это не столь важно. А важно… Важно очередное «изделие», выданное его бригаде на экспертизу. Странное «изделие». Начиная с отсутствия заводских клейм и заканчивая странной концепцией конструкции. И это, не считая всего остального. Вроде бы всё хорошо, но оно же и плохо. Да, несомненен выигрыш в скорострельности, но столь же очевиден проигрыш, вернее проигрыши. В надёжности. Верно сказал Чалый: «генеральское оружие». Чтоб отдельный механик и денщик только им одним и занимались. Хранили в водо- пыле- и воздухонепроницаемом футляре, обихаживали особыми, предназначенными исключительно для него средствами, щёточками и салфеточками с особой специфической пропиткой, не забыв надеть стерильные перчатки и хирургические маски. Ну, и так далее. А главное… главное вот. Проигрыш в возможности производства. Все технологические цепочки не годятся, начиная со стали, ну, не производим мы – опять мы, а не они?! Да, мы – мы не производим таких сплавов, у нас нет станков для такой обработки такого материала, у нас нет… да ничего нет. И второе главное. Патроны. Опять же, ничего даже подобного не производим. Всё другое. Сложное дорогое оружие, которое никогда не станет массовым и ради которого придётся переделывать всё, начиная с металлургии. И сделать пробную отдельную линию тоже не получится. Слишком много отличий, качественных.
Седой досадливо покрутил в пальцах сигарету и всё-таки закурил. Потому что запах живой земли и зелени стал раздражать, отвлекая от ещё более главного – формулировок заключения. Ведь явно за этим «изделием» чьи-то конкретные и очень влиятельные интересы. Кто-то, откуда-то добыв образец, теперь изо всех сил проталкивает его в производство, чтобы получить… что? Славу и признание, во-первых. И ведомственное финансирование, во-вторых. А в результате… В конечном и отдалённом результате нового оружия не будет, а старого не станет, потому что такая глобальная переделка приведёт к прекращению производства не только самого оружия, но запчастей и боеприпасов к нему. И… остаёмся – опять мы? Да, гореть вам в Тарктаре, именно мы – остаёмся голенькими. Но тогда это… если написать всё так, именно так – то обеспечить кому-то клеймо. Квадрат с диагональным крестом. Измена Родине. И уже шахты как благодеяние и незаслуженная милость.
Седой досадливо тряхнул головой. Да, как ни крути и ни выкручивай, получается… хреново получается. Ведь возможен вариант искреннего заблуждения. Увидел, восхитился и кинулся с восторженным кличем: «Ура! Нашёл! Давайте срочно!» А совсем другие с другими мыслями ухватились. Кто-то кого-то подсидит, а под клеймо пойдёт восторженный дурак, а не те, использовавшие его энтузиазм в своих совсем не благородных целях. И какое тебе дело до них? Никакого. Напиши правду. Не столь восторженную, отметь реальные достоинства, а ведь они есть, и неоспоримые, сдержанно укажи на вероятные сложности производства, в конце концов ты не технолог и отслеживать технологические цепи – не твоя задача, и… И знай, и помни, что ты натворил своим отзывом. Ладно. Отзыв сдавать не сегодня и даже не завтра. Есть время.
Во двор влетел дневальный с заполошным криком:
– Седой! В надзирательскую! Живо!
Ну…! Седой, не сдержавшись, выругался в голос и рванул вслед за дневальным. Вызов в надзирательскую может означать всё, что угодно, вплоть до торгов. Его одного или с парнями? И что хуже?
Дневальный на бегу выдохнул:
– Тебя… одного… чмырь… заезжий… срочно… как есть…
Совсем хреново. Хорошо ещё, что обулся, а то бы пришлось босиком.
У выхода уже стояли встревоженные парни. Седой на ходу кивнул им. Дескать, всё понимаю, но… биться об стенку лбом и больно, и бесполезно. Без вызова не то, что за порог заступить, в неприкрытую дверь выглянуть – запрещено.
Седой, отвечая на их взгляды, пожал плечами и встал перед дверным глазком. Дверь почти сразу открылась.
– Выходи.
Парни безмолвно качнулись вперёд, будто собирались выйти следом, но дверь, выпустив Седого, сразу захлопнулась.
В пустом холле старший надзиратель, а рядом с ним… непонятного возраста в неприметном костюме с незапоминающимся лицом. Всё понятно: крыса тихушная. Совсем хреново. Небрежным кивком прервав доклад Седого, тихушник проверил его номер на ошейнике и расписался в услужливо подставленном старшим надзирателем листе.
– Иди за мной.
– Да, господин, – столь же равнодушно ответил Седой, выполняя приказ.
Во дворе ждала легковая машина. Не «серый коршун» – уже хорошо. Хотя, чем «тихая контора» лучше рабского ведомства? Пожалуй, даже опаснее. Но страшнее рабства только смерть. Хотя тоже можно оспорить. И весьма аргументировано.
К удивлению Седого, задняя дверца открылась при его приближении сама. И сразу стало интересно: как это делается? Фотоэлемент? Включается с шофёрского места? Но его уже небрежным жестом отправили внутрь со словами:
– Для ознакомления.
Сев на заднее сиденье, Седой взял обыкновенную канцелярскую папку с не завязанными тесёмками, раскрыл. И даже не заметил, как тронулась машина, настолько его сразу захватило содержание, вытеснив все остальные мысли и страхи.
Экспертный отзыв на… то же самое изделие? Да, вот оно. Представлено на фотографиях и прорисовках, ага, схемы, характеристики, таблицы полигонных испытаний… Всё это знакомо, он работал с тем же материалом, правда, им выдали ещё и экземпляр в натуре. Это всё понятно и знакомо, и действительно для «ознакомления». А вот сам отзыв… не иначе, как «для осмысления». Итак, многословно и восторженно. Все достоинства и преимущества расписаны детально и подробно. И исключительно положительно. А что, недостатков совсем не отмечено? В таблицах и протоколах… проверим… да, правильно, вот они: осечки, случаи отказа… а в отзыве об этом ни слова, ни намёка… почему? Не будем спешить, перечитаем этот абзац… А ведь… ведь стиль знакомый… и весьма… Неужели?! Быстро пролистнув оставшиеся страницы, заглянул в подпись. Да! Вот оно! Крайнтир Таррогайн. Собственной персоной, с перечнем всех заслуг и наград. Ах ты…! А вот тебя подвести под клеймо очень даже… А теперь прочитаем пропущенное и перечитаем с самого начала, уже не знакомясь, а осмысливая. И спокойно. Кто первый занервничал, тот и проиграл.
О том, что за ним могут следить и, скорее всего, следят – об односторонне проницаемом стекле и слышать доводилось, и в натуре сталкивался – Седой не думал. Возможность наконец если не сквитаться, то хотя бы… «Спокойно», – снова остановил он себя. Продышись и сосредоточься на главном. Месть должна быть не целью, а результатом, даже побочным, только тогда она успешна.
Изредка машину потряхивало, несколько раз ненадолго останавливались, то ли у светофоров, то ли у постов. Седому было не до этого. Он писал отзыв. Привычно держа равнодушно спокойное выражение на лице, иногда перечитывая некоторые фразы или целые абзацы. То ли ехали долго, то ли он думал быстро, но, когда машина остановилась, у него уже был готов развёрнутый аргументированный и подчёркнуто объективный отзыв. Осталось только сесть и написать. Или доложить устно. Ну, это уже, как прикажут.
– На выход, – и повелительный жест, приказывающий оставить папку, как была.
Да пожалуйста! Всё, что надо, уже в голове и недоступно любому обыску и любой конфискации.
Стандартный небольшой гараж без окон, крохотный – на одного – лифт без кнопок и табло. Совсем интересно. Дистанционное управление, скорее всего, но зачем?
Остановка, дверь отъезжает вбок, открывая короткий коридор. Так. Ни души, плотные, гасящие звук циновки на полу, матовые полушария ламп на потолке и пять одинаковых дверей без номеров или табличек. По две с каждой стороны и одна в торце. Оглянувшись, Седой убедился, что закрывшаяся за его спиной дверь лифта ничем не отличается от остальных. И в которую ему теперь?
Словно услышав непроизнесённый вопрос, дверь в торце медленно беззвучно отъехала в сторону. Ну, что ж, приглашают достаточно вежливо, могли и жёстче. Будем ценить.
За дверью небольшой, но просторный от хорошего освещения и минимума мебели кабинет. Посередине большой овальный стол с задвинутыми под него стульями, на трёх стенах демонстрационные доски с зажимами, мелками и тряпками, включены лампа на потолке и подсветка у всех досок, и, разумеется, никаких окон. На столе небольшая стопка писчей бумаги и ручка.
– Отзыв готов?
Седой обернулся на прозвучавший за спиной вопрос. В открытых дверях стоял молодой мужчина в сером костюме, но вот лицо… живое и вполне запоминающееся. Даже с особой приметой – белой полоской шрама над правой бровью.
– Да, господин.
– Сдать отзыв через полпериода, – и кивок, заставивший повернуть голову к настенным часам.
Когда Седой отвёл взгляд от циферблата, в кабинете уже никого не было, а дверь плотно закрыта.
Ну, задание получено и не сказать, что невыполнимое. Значит, сядем и будем писать. Но почему такие сложности и выверты? Вернее, зачем? Скорее всего, догадка о каких-то конъюнктурных, а, может, и политических играх верна, и Таррогайн даже не пешка, у которой есть свои ходы, и не разменная карта, а ещё меньшее. Что уж тогда говорить о себе самом. И напишем так, как сложилось в голове. Поскольку… к аггелу! Игры играми, но ни словом, ни буквой он не покривит. Как думал, так и напишет.
Листы уже пронумерованы и проштампованы. Штамп… не видел раньше такого. Похоже на стилизованный и упрощённый герб какого-то рода. Тоже интересно, но в данный момент несущественно. Если ему этим на что-то намекали, то намёк пропал впустую. Не знаток он родословий и прочей… генеалогии.
Писалось не то, что легко, но без остановок и раздумий. Закончив, он задумался над подписью. И поставил свой номер. Всё равно будут перепечатывать, там и проставят положенное.
Седой поднял глаза на циферблат и усмехнулся. Надо же, в двадцать девять долей уложился. Ну и отлично. И перечитывать, и исправлять что-либо не нужно. Как получилось, так и сдадим.
За спиной тихо щёлкнул дверной замок. Седой встал и развернулся лицом к двери, заложил руки за спину: зачем напрашиваться на неприятности там, где это совсем не нужно.
Вошли трое. Тихушник со шрамом сразу прошёл к столу, взял исписанные листы, быстро не так прочёл, как просмотрел, присвистнул, кивнул и так же быстро вышел, унося отзыв. А двое остались стоять у двери. Высокий в серой форме без знаков различия и маленький щуплый подросток в рабской одежде.
– Вразумляй! – рявкнул командой тихушник и вышел, захлопнув дверь.
Дважды щёлкнул наружный замок.
Седой оторопело уставился на мальчишку. Такого в его жизни ещё не было. Нет, конечно, приходилось вводить в курс дела и новокупок, и даже новообращенных, достаточно вспомнить того рыжего сержанта, но всегда он это делал по собственной инициативе или по просьбе, скажем, кого из Старших. Но по приказу… Странно. И чем внимательнее он разглядывал… объект вразумления, тем более ему это не нравилось. Одежда… обычная рабская для внутренних работ. Ошейник… на месте, взрослый, но заклёпан без запаса. Клеймо… Огонь Великий! Квадрат с диагональным крестом! Измена Родине?! У мальчишки?! Да… Лицо… Да какой же это мальчишка? Морщины в углах глаз, горькие, вполне взрослые складки от носа к губам. Они ровесники! И усталая ненависть в глазах. Так это… не ургор. Согайн? Как, откуда?! Зачем?! И тогда клеймо не изменника, а пленного. Уже война?
Он повторил это вслух.
Бледные тонкие губы согайна тронула горькая улыбка.
– Ещё нет.
Он выговаривал ургорские слова с правильной отстранённостью.
– Мои разработки сочли перспективными и потребовали продолжить их здесь. Я отказался. Вы понимаете меня?
Седой медленно кивнул.
– Да. Вы…
– Моё имя вам не нужно, – перебил его согайн. – Как и мне ваше. Вы работаете на свою страну. Это понятно. Я на чужую страну работать не хочу. И не буду.
Седой оглядел стыки потолка со стенами. Глазков камер незаметно, хотя… Интересно, какая из досок стеклянная? Из одностороннего стекла. Или все три? Три отдельных кабинета для разных наблюдателей, и тогда комната просматривается с трёх сторон, чтобы ни клочка «мёртвого» пространства.
– Вы знаете, что вас ожидает?
– О да. Меня предупредили. Цитирую. О шахтах мечтать будешь, – согайн улыбнулся. – Вы согласились работать на них не из-за страха, так?
– Да, – после небольшой заминки согласился Седой.
– Так почему я должен руководствоваться страхом в своих поступках?
– Логично.
– Вот именно… коллега.
Согайн склонил голову, показывая окончание разговора. Седой ответил тем же.
Несколько мгновений тишины, щелчок замка, и вошедший конвоир коротким жестом приказал согайну выйти. Седой остался стоять в одиночестве. О том, что происходило, что и как говорили за стёклами – в подлинном назначении этих досок он теперь не сомневался – можно догадываться, но… не нужно.
За каждой из досок-окон состоялся свой разговор.
– Вот скотина! Он, видите ли, патриот! Столько работы… Выкрали, автокатастрофу ему имитировали, нигде хвоста не оставили и… – длинная безобразная ругань.
– Ну, – пожатие плечами, – программу-минимум мы сделали. У согайнов этой головы теперь нет. И никогда не будет.
– Да, – энергичный кивок, – к ликвидации однозначно. Во избежание разлагающего влияния.
– Хорошо формулируешь.
– Поработаешь с моё, тоже научишься, – и злорадная ухмылка. – А Мастер сдавать начал. Не справился.
– С ним работал Мастер?!
– Трижды. Сам видишь, мозгляк, физическое воздействие неприменимо. Чуть что и брык, уже без сознания. Так и с Мастером так же. Вырубается, и всё тут. Всё, соратники, никаких шахт, а то его там, не дай Огонь, ещё увидит кто. Сразу отправляйте на утилизацию.
– Интересно, – задумчивый «академический» тон, – а если кого из наших местных гениев так же, но туда и на тех же условиях, кто из них откажется?
– Никто. Им всё равно, на кого работать.
– Лишь бы не работать. Бездельники и дармоеды поголовно. Но…
– Но других нет. Этих-то… уламывать пришлось. На всех, – и усмешка, – ни автокатастроф, ни ошейников не напасёшься.
– И ошейник с клеймом не гарантия.
– Согласен. Этот, – небрежный жест в сторону окна, – пока что единственное исключение.
– Которое, как известно, только подтверждает правило…
– Что в клетке птичка не поёт, а только жрёт и гадит.
Оба рассмеялись. Смех, правда, был невесёлым. Исследования и разработки буксуют, практически топчутся на месте, вот-вот весь их «Оазис» прикроют за нерентабельность и неэффективность. И что тогда? Перспективы неясные, но определённо неприятные.
– Этого следовало ожидать.
– Да, итог закономерный. Списываем?
– Разумеется. И всех этих молодых да ранних убирай на низовку. Исполнители, как и их подопечные, не больше. Сам посмотришь, как их использовать. А теперь к делу.
– Думаешь раскрутить Таррогайна на измену?
– Зачем? Подбери, кого не жаль потерять, и через него пусть отзыв Таррогайна уйдёт к тем же согайнам. Пусть перехватывают у нас эти закупки и ломают свою промышленность. Этот, – кивок на окно, – обосновал всё чётко.
– Его отзыву ты доверяешь больше?
– Да. Хотя бы потому, что ему нечего терять и незачем врать.
Седой беззвучно, сохраняя спокойно-равнодушное выражение и не шевеля губами, произнёс заупокойную молитву Огню – в скорой и неминуемой смерти согайна сомнений нет – и вернулся к столу. Пока за ним не пришли, можно и кое-что обдумать. Он сел, положив обе руки на пластиковую столешницу и привычно представив себе лежащий между ними лист бумаги. Невидимые, вернее, видимые только ему формулы, цифры, эскизы и наброски быстро заполняли воображаемую белизну. Всё-таки кое-что в раскритикованном им «изделии» заслуживает внимания и обдумывания в целях дальнейшего использования. Хотя бы вот этот узел. Ведь, в самом деле, перспективно!
* * *
