Татьяна Николаевна Зубачева
Мир Гаора. 5 книга. Ургайя
Аргат
572 Год
Зима
7 декада
К Ригану по своей воле не попадают. Даже простое посещение заболевшего родича требует определённого мужества. Орнат Ардин никогда не считал себя трусом. Предусмотрительность и осторожность – не трусость, а необходимое условие выживания. Но… надо. Слишком много смутного, неопределённого. Надо прояснить. Для себя. А для всех… для всех он – только дядя и, навещая племянника, исполняет волю ближайших родичей несчастного юноши: Орвантера, главы рода и отца, и Фордангайра, старшего брата. Именно так. И соответственно распределить полученную информацию. Что Орвантеру, что Фордангайру, а что оставить себе. «В мелочах дьявол», − говорят алеманы. А согайны утверждают, что там Бог. И они правы. Ибо Бог и Дьявол, по большому счёту, одно и то же.
Перед официальным визитом к Ригану Орнат постарался встретиться с Венном. Неофициально. Просто как с другом Фрегора, его одноклассником и соратником. Узнать о перспективах.
Разумеется, не сразу, не на следующий день, и даже не через декаду. Выжидал, давая улечься страстям, а тут к тому же пришло официальное извещение, что дальнейшее существование представленной на экспертизу особи мужского пола семи лет признано нецелесообразным в силу имеющихся дефектов и отягощённой наследственности. Фордангайр закатил такую истерику, что впору было обращаться к Ригану уже и по его поводу. Но обошлось. Дорогой племянник впал в депрессию, что неприятно, но не опасно для окружающих. Но время на это ушло.
Орнат был готов к долгим многоходовкам, но, к его удивлению, Венн откликнулся на его первый же звонок и согласился встретиться. И сам назначил встречу в малоизвестном небольшом ресторане для деловых переговоров с хорошей кухней.
Придя в ресторане и заняв указанное метрдотелем место, Орнат оценил выбор. Разумеется, знать все рестораны, кафе, бары, столовые и забегаловки Аргата не может никто. У каждого свой круг, свой – Орнат усмехнулся – ареал обитания. И здесь он на чужой территории. А значит, противник получает добавочное преимущество.
Орнат, как заинтересованная сторона, пришёл за пять долей до назначенного времени. Венн – как и положено, по неписанному кодексу – пять долей спустя.
Положенные фразы приветствия и заказа. Заказ сделал по праву завсегдатая и знатока местной кухни Венн. Без особых изысков, но с продуманным элементом гурманства. Орнат мысленно зачислил на счёт улыбчивого доброжелательного бастарда дополнительные очки. Однако, юнец… не прост. Зачем он дружил с Фрегором? Раньше Орнат это хорошо понимал. Вернее, считал, что понимает. А сейчас, заглянув в серьёзные внимательные глаза на улыбающемся лице, стал в своём понимании не уверен.
Несколько незначащих фраз о погоде и всяких пустяках в ожидании заказа. Наконец, принесли аперитив. Отлично подобранное вино, лёгкие в меру изысканные, но не утончённые закуски. Выжидательный, доброжелательно внимательный взгляд Венна. И Орнат начал.
– Я решился побеспокоить вас, как старого друга моего несчастного племянника.
– Да, – кивнул Венн, – мы однокашники.
Орнат оценил подачу: слово «были» не сказано, значит, Венн по-прежнему считает себя другом Фрегора. Уже… легче? Вряд ли. В этом ведомстве дружба часто принимает весьма… экзотические формы, скажем так.
– Тогда вы поймёте меня. Для меня Фрегор всё тот же маленький мальчик. И я по-прежнему ощущаю ответственность за него.
Венн изобразил уважительное сочувствие.
– Да, мы всегда в ответе за своих родичей.
Так, это что? На него собираются взвалить ответственность за все аферы Фордангайра и служебные промахи Фрегора?! Но сам виноват, подставился. Забыл, с кем имеет дело. Но и мы кое-что знаем. Скажем… о нашумевшем инциденте с неким редактором.
– Да, разумеется, вы ведь из… Армонтинов, не так ли?
– Боковая ветвь в третьем колене, – беззаботно ответил Венн и тут же стал серьёзным и даже чуть печальным. – Ваша тревога о Фрегоре понятна. Но, уверяю вас, для него делается всё возможное. К сожалению, наша работа такова, что заботимся обо всём и всех, а о собственном здоровье…
– Да, – вздохнул Орнат. – Фрегор отдавался работе целиком, забывал не только о себе, но даже о роде.
– Мы служим Родине, – тихо сказал Венн, – Родина выше рода, как род выше семьи.
Странно, но Орнату эта фраза показалась искренней, несмотря на официальную, даже казённую формулировку. Этот Венн Арм, он что, действительно из тех, кого называли когда-то «идейными»? Это плохо, даже хреново, как говорят в Арботанге. «Идейные» не покупаются, потому что не продаются. Такую фразу надо запомнить и обдумать. Но это потом.
Принесли мясо «по-чуйкарски» и заменили вино. Орнат вполне искренне выразил удовольствие после первого же куска.
– Редкость такое знание букета.
– Да, – кивнул Венн. – Насколько я знаю, они привозят и мясо, и травы прямо из Чуйкара. Говорят, весь секрет в сочетании трав откорма и приправ.
– Да, конечно, – согласился Орнат. – Гармония – основа совершенства.
– Мудрецы утверждают, – глаза Венна откровенно смеялись, – что гармония достигается не излишествами, а ограничениями. Я когда-то читал, что какой-то знаменитый скульптор утверждал. Создать шедевр очень просто. Берёшь глыбу и отсекаешь всё лишнее.
Орнат медленно кивнул. Разумеется, да-да, конечно, так оно и есть, всё правильно… Ничего из этого вслух он не произнёс, а сделал несколько пристойных замечаний об искусстве и мудрости предков. Итак, ясно, лишнее будут отсекать. Ради гармонии. Но… но можно сделать переход к другой проблеме. Он не планировал говорить о ней сегодня, но если подворачивается такой удобный повод, то грех не воспользоваться. От мудрости предков обратно к величию родов, величие рода в его сплочённости, к великой заповеди: «Своих не бросают», – а уже от неё к рыжему рабу. Венн, как друг Фрегора, разумеется, помнит этого раба, телохранителя и шофёра.
– Разумеется, помню, – искренне удивился такому повороту разговора Венн. – Фрегор его вроде бы продал?
– Да, – кивнул Орнат. – К сожалению, это так. И я хочу откупить его, – и позволил себе усмехнуться, – вернуть в род.
– Он ваш родовой? – изумился Венн. – Но Фрегор, я помню, купил его на торгах, с аукциона.
– И недёшево, – вздохнул Орнат. – И продал дорого. Но я готов заплатить любую, в разумных пределах, цену.
– Зачем? Он настолько ценен для вас?
Намёк был выражен даже не интонацией, а еле заметной паузой в середине фразы. Но Орнат понял, лёгкой улыбкой показал, что расценил это только как шутку, и ответил серьёзно:
– Вы будете удивлены, но это так. Во-первых, мой племянник был очень привязан к нему, и я надеюсь, что присутствие его личного телохранителя будет способствовать выздоровлению. А во-вторых… да, он купленный, но по крови принадлежит нашему роду.
Вот тут Венн изумился по-настоящему. И едва удержался от возгласа: «Как?! Он же сын Юрденала!» А Орнат невозмутимо продолжал:
– Да-да. Его бабка была нашей родовой рабыней.
– Бабка? – не выдержал Венн. – Но как… как это возможно?
– Ветви старых родов так порой переплетены, – вздохнул Орнат.
«Что даже срубленное дерево останется стоять», – закончил за него старинное изречение Венн. Да, это значительно меняло дело, весь расклад, но… но отдавать Рыжего он не будет, Рыжий нужен ему. А на старого развратника и его интересы можно… но надо же… а Рыжий-то знает об этом? И что это меняет? И сам себе ответил: «Ничего». По крайней мере, на сегодняшний день. И значит, как говаривала Нянька, даём укорот.
– Если вы хотите опротестовать сделку…
– Ну, конечно, – перебил его Орнат. – Это был бы наилучший вариант. Но я согласен и на покупку.
– Опротестовать невозможно, – твёрдо ответил Венн.
– Но Фрегор был уже… м-м-м, неадекватен, скажем так.
– Запрошенная цена, – усмехнулся Венн, – вполне доказывает его адекватность. Скорее, новый владелец может посчитать её завышенной и потребовать возврата хотя бы части. А то и половины.
– Отдать шестнадцать тысяч и ничего не получить! – возмутился Орнат.
И тут же понял, что проиграл. Так насмешливо блеснули глаза Венна. Итак… итак пора прощаться, чтобы осмыслить услышанное.
Желание это оказалось вполне обоюдным, и под лёгкую беседу на кулинарные темы встреча благополучно завершилась.
Выйдя из ресторана, Орнат поехал не в «Орлиное Гнездо», а в своё городское «гнёздышко». Маленькая вольность, отцовский подарок к поступлению в Художественную Академию, роскошный для студента и весьма скромный для младшего, но законного брата Наследника, будущего Главы рода. Отца вскоре не стало, а подарок остался. Он его так и не поменял. Чтобы никому не пришло в голову посягнуть на эту маленькую невзрачную по меркам Королевской Долины, а потому и безобидную слабость.
«Гнёздышко» встретило его чистой ухоженной тишиной. Каждая вещь на своём привычном и неизменном десятилетиями месте. И потому руки снимают и вешают подбитый мехом плащ, готовят кофе, включают проигрыватель – вся техника старая, почти старинная, но безукоризненно работающая – и поправляют холст на мольберте, а голова занята своим. Он один. Можно не следить за лицом и мыслями.
Итак… Королевскую Долину будут брать к ногтю. Ну, и в Таркта её, заслужила, чего уж там. У кого-то ха-ароший зуб на Ардинайлов, и им устроят весёлую жизнь в индивидуальном порядке. Уже хуже. Но бездетный брат Главы – не наследник и наследником никогда не будет, не нужен роду и потому не опасен его врагам. Уже лучше. Есть шанс выскочить из-под танка. Если дистанцироваться от рода. Главное – не опоздать. Но и спешить нельзя. Рвать кровные узы надо… вовремя и аккуратно. Следующее… Фрегора списали в балласт. Не жалко. Рыжий… да, вот с этим полный облом. А какая комбинация наклёвывалась! Но… но у этого аггелова улыбчивого тихушника свои планы, и Рыжий явно в них фигурирует. Аггел с ним, пусть хапает, заглатывает и давится. А… а, впрочем, пускай. Рыжий знает о своей крови. А для полукровок женская кровь зачастую важнее мужской, так что… пускай. Может даже оказаться полезным. Когда-нибудь. В будущем.
Орнат поднёс к губам крохотную чашечку тонкого фарфора, вдохнул горький, волнующий аромат и отпил. Да, сегодня кофе удался. Странно, чем меньше думаешь о нём, тем лучше получается. Автоматизм лучше сосредоточенности? Возможно. У великих тоже бывало, что бездумно кропали на заказ ради заработка, а получался шедевр.
Итак, вернёмся к нашему стаду. Вернее, роду. Что у нас есть, нет, что останется после грядущего катаклизма? А катаклизм будет. И весьма серьёзный. Не разумом, даже не интуицией, а кожей, спинным мозгом он чувствует его приближение. Предки-кочевники – Орнат усмехнулся – наградили потомков чувствительными задницами. Чтобы заранее чувствовали, когда рухнет мёртвым загнанный конь. Всадник, потерявший коня, обречён остаться один и бессильно глядеть вслед уходящему роду, слыша вой приближающихся волков. Значит… значит, надо иметь запасного коня, и не одного. И спрятать их так, чтобы родичи даже не догадывались о них. Тоже – мудрость предков. И не спешить. Не горячиться. Для всех – всё по-прежнему. По чуть-чуть, по полшажка, но вперёд к своей цели. Своей. Думай о себе, другие о себе сами подумают.
Орнат допил кофе и приступил к мойке посуды. Антикварные чашки и эксклюзивный авторский кофейник никакой прислуге не доверишь. Тем более рабам. Тем более родичам. Нет врага злее кровника. Тоже мудрость предков. И недаром предки называли одним словом и кровного родича, и кровного врага. Своя кровь связывает, а значит, делает тебя беззащитным. Он и раньше думал об этом. С детства. Осознав, что его ровесник, с которым тогда делил общую спальню, машинки и солдатиков – его родич и враг, именно потому, что родич.
* * *
Дамхар. Усадьба Ридурга Корранта
572 год
Весна
1 декада
– Тихоня-а! Ну, Тихоня же! – пронзительно заливалась Трёпка. – Ну, ты где?
– А! – откликнулся он из гаража. – Здесь я! Чего тебе?
– Выдь на час!
Тихоня осторожно покосился на торчавшие из-под фургона ноги Рыжего. Вряд ли на дворе что серьёзное, но, но зовут же… но и врезать Рыжий может так, что ой-ёй-ёй.
– Мотай, но в темпе, – глухо пробурчало из-под фургона.
– Ага! – радостно выдохнул Тихоня, бросаясь к двери. – Я мигом.
Рывком распахнув дверь гаража, он вылетел во двор и остановился, зажмурившись. Таким нестерпимо ярким было сиявшее в голубом небе уже весеннее солнце.
– Ну, и чего тебе? – наконец проморгался он и максимально строго посмотрел на смеющуюся Трёпку.
– А по тебе соскучилась, – смеясь, она заталкивала под головной платок пряди светло-русых, отливавших на солнце золотом тонких волос, а те снова и снова выбивались.
– И до обеда не дотерпишь? – польщённо ухмыльнулся Тихоня.
– Ага, – согласилась Трёпка и предложила: – Айда в сенной. Сивко поможем.
Предложение было весьма заманчивым, и если бы Рыжий был не в гараже, а в рейсе, Тихоня бы и мгновения не раздумывал, но… он оглянулся на дверь гаража, и Трёпка, сразу всё поняв и сообразив, горячо зашептала:
– А ты так и скажи, что, мол, Сивко помочь надоть. Аж два брикета растрясти.
– Я вот тебе сейчас вицей потрясу! – как из-под земли появилась рядом Нянька. – А ну брысь по своему делу! Ишь повадилась парня с работы сманивать. Другого ей времени нет! А вот я за космы тебя сейчас!
Конца угроз Тихоня уже не слышал, задвигая за собой гаражную дверь.
– Схлопотал? – хмыкнуло из-под фургона. – Не мало? А то я добавлю.
Видеть его Рыжий никак не мог, и голос не всерьёз строгий, но Тихоня на всякий случай сделал виноватое лицо и покаянно вздохнул. Нрав у Лохмача, тьфу ты, Рыжего, конечно, и в самом деле оказался горячим, а рука тяжёлой и быстрой. Но почему-то его пинки и подзатыльники не особо болели, а ругань не обижала. И вообще… Тихоне было так хорошо, что он боялся поверить. Да, и пороли его уже, пять вводных, как хозяин встал, так ему сразу и ввалили. Но бил-то его Джадд не по своей злобе, а по хозяйскому приказу, и спина потом горела, но её ему тут же чем-то смазали, а кожу ему Джадд не порвал, так что даже рубцов, настоящих, которые категорию снижают, не осталось. И всё вокруг незнакомое, непонятное, странное, и смеются над ним, что он ни в чём ни уха ни рыла, но… но опять же без злобы. И учат его все по-хорошему.
Тихоня присел на корточки у машины.
– Рыжий, – позвал он, – А вот почему она…
– Ты масла перебрал? – не дал ему договорить Гаор.
– И расставил, – с гордостью за выполненный приказ ответил Тихоня.
– Тогда докладывай. Чего сколько есть и чего не хватает.
Тихоня послушно пустился в перечисления.
Гаор слушал, изредка благосклонно порыкивая. А ничего пацан, толковый. И руки ловкие, и голова на месте. И не скажешь, кем был. А вот этого не надо – сурово остановил он сам себя. Что было, забудь, как не было. А то ещё сорвётся с языка, и всё, обоим кранты. Так-то обошлось всё пока, лучше не надо. Здорово он тогда сообразил. Откуда рабы знакомы? Так либо по отстойнику, либо у одного хозяина были, либо хозяева знакомы. Здорово сошлось, никто ничего не заподозрил. А что хозяева, бывшие хозяева, у них обоих тихушники, так это если и выскочит, то не страшно. Раб хозяина не выбирает. А новый фургон – класс! Супер, экстра и как там ещё. То-то в первый рейс хозяин с ним поехал. Опять через все посты, всем показал, предъявил. И на каждом посту высыпают, смотрят, слюнки пускают и облизываются. После очередного такого осмотра, когда они отъехали, хозяин сурово сказал:
– Так, Рыжий, пасть теперь не разевай и уши не развешивай. На такое добро много охотников найдётся, – и выразительно покосился.
Он всё понял, да и сам уже об этом думал. Что зависть с человеком делает все знают, а полицейские и так нелюди, им по службе положено. Но ответил не впрямую:
– Монтировка у меня всегда с собой.
– Далеко не закладывай, – кивнул хозяин. – Чтоб под рукой была. И не забывай, что в карте у тебя записано.
Этого он не знал и потому позволил себе удивлённо посмотреть на хозяина. Тот усмехнулся.
– Ты раб-телохранитель, владеешь рукопашным боем. Раз записано…
И у него вырвалось:
– Так без тренировок…
– Аггел тебе и с тобой, – расхохотался хозяин. – Тренируйся. Но смотри. Изувечишь кого – о шахтах мечтать будешь. Понял?
– Да, хозяин, – радостно гаркнул он в ответ, боясь поверить в такое везение.
И теперь он на законных основаниях в гараже потихоньку разминается и уже придумал, где и из чего он себе турник сделает, а может, и брусья получатся. И Тихоню учит. А как же, раз ему Тихоню в подсобники дали и выучить велели. Опять же сам хозяин, когда, отоспавшись после Аргата – ну и здорово же видно надрызгался, раз двое суток в лёжку лежал – утром явился на рабскую кухню и, устроив начальственный разгон, велел Джадду выдать Тихоне пять вводных без повреждения кожи, а ему приказал:
– Забирай новокупку к себе в гараж. И не подсобника, а сменщика готовь. Понял?
– Да, хозяин, – гаркнул он, вскакивая из-за стола.
А сменщик – это и механик, и шофёр, и… всё остальное. Ну, телохранителя из Тихони он не сделает, тут и зал, и тренажёры, и спарринг настоящий нужны, но кое-чему, всяким фронтовым тонкостям и хитростям, выучит. А читать и писать, оказалось, Тихоня и так уже умеет. Но раз велено учить, то и читки вечерние на кухне теперь тоже… законные. Нет, ну до чего же всё здорово получается. Аж страшно.
– А теперь лезь сюда и смотри, – велел Гаор, когда Тихоня закончил отчёт.
Вдвоём под одной машиной тесновато, конечно, но машина большая, а Тихоня ловок и втискиваться умеет. Сначала Гаор просто тыкал пальцем, чтоб Тихоня называл указанное, а потом дал ему и самому кое-что подкрутить.
– Ладно, – наконец сказал Гаор, – хватит пока. Вылазь.
– Обед? – уточнил Тихоня, на спине выезжая из-под фургона.
– А что ж ещё? – насмешливо хмыкнул Гаор.
Вдвоём они тщательно оттёрли руки, надели куртки и шапки и вышли на двор.
Часы в животе самые точные, и не у них одних хорошо работают. Со всех сторон торопились к рабскому крыльцу, весело перекликаясь, мужики и бабы, звать никого не надо. И Тихоня снова, как в первый день, с наслаждением, но уже безбоязненно окунулся в эту толпу, где все свои ему, как и он им.
А в кухне толкотня у рукомойника и скамьи, куда сваливают куртки и ставят сапоги. И здесь он как все, в сапогах, и даже портянки научился наматывать, хотя у Рыжего попробуй не научиться, с ногами оторвёт, с него станется! А на столе уже миски, хлеб и ложки навалом, и Большуха разливает из чугуна густые пахучие щи.
– Щи? – рискнул Тихоня всё-таки уточнить, принимая миску.
– Они самые, – кивнула Большуха, – ешь, давай.
– А в Аргате щей что, совсем не варят? – спросила Малуша.
Тихоня молча – рот уже был набит – мотнул головой. За столом засмеялись.
– Ну, Малуша, ты чо?!
– Это ж нашенское.
– Кто там по-нашенски стряпать будет.
– Слышала ж, Рыжий сказывал.
Тихоня с удовольствием от разливающегося по телу с каждым глотком сытого тепла и сознания, что всё, ну почти всё понимает, ел наравне со всеми. А чего не понял, надо запомнить и потом у Рыжего спросить. Рыжий или переведёт, или объяснит. Нет, всё-таки ему сказочно повезло, что оказался вместе с Рыжим, полукровкой и обращённым, а значит, понимающим его незнание. А что Рыжий знает о нём его первую тайну, так тоже не страшно. Потому что сдать его – это и самого себя заодно сдать и на то же самое. Эта их тайна общая, повязаны они ею, оба, и до конца.
– Мужики, баня-то будет?
– А чо ж нет.
– Да готово уже.
– Как пошабашим так сразу.
– Рыжий, слышь, опять до ночи не завозись.
– Чтоб я да баню пропустил, – засмеялся Гаор.
Засмеялся и Тихоня. Местная баня – странно, он раньше даже не слышал об этом – с каждым посещением нравилась ему всё больше. Хотя в первый раз шёл он туда… ну если не с ужасом, то близко к этому. Уж слишком тяжёлым оказался тот день…
…Разбудили его рывком за ноги.
– Подъём, пацан! – гаркнул весёлый голос Лохмача.
– А? – вскинулся он. – Что?
– То самое, – смеялись внизу, – слезай, пока не сдёрнул.
Голос весёлый, но угроза реальная, и он быстро оделся и спрыгнул вниз. В кухне ещё не накрыт стол, у печи возятся Большуха с Красавой, а из мужчин только Тумак, взлохмаченный с ещё не расчёсанной бородой.
– Айда ко мне в повалушу, Тумак, посмотрим, как сделать, – весело, но с командной хрипотцой позвал Лохмач.
– Для этого разбудил? – изобразил обиду Тумак и тут же кивнул, – Айда.
В крохотной комнатке со странным названием стало ясно, что у Лохмача уже всё продумано.
– Вторую койку сделать, понимаешь? Ну, наверху. Один стояк с перекладиной и настил. А эти стороны как у меня в стенку вделать.
– М-да, можно, конечно, – Тумак поскрёб себя по затылку, ещё больше взлохматив волосы. – Видел уже такое, что ли ча?
– В армии в казарме всегда так. Да и у Сторрама когда работал, там тоже армейские койки стояли.
– Ну да, а по высоте-то как пройдёт?
– А смотри. Пацан, встань сюда. А я на свою сяду. Во, видишь. Ему чтоб по грудь было.
Тумак смерил взглядом, чиркнул ногтем по бревну и кивнул.
– Сделаю.
– Эй, где вы тама? – позвал звонкий женский голос, – лопать идите, стынет уже.
Тумак вышел первым, а он задержался. Перспектива спать в одной тесной каморке с Лохмачом ему не понравилась, лучше бы на полатях остаться. Он только этого и хотел, но неудачно начал:
– Послушай, Лохмач…
И тут же получил не сильный, но чувствительный удар по губам.
– Я Рыжий, запомни.
В холодно спокойном тоне ясно читалась нешуточная угроза, и он понял, что следующий удар будет смертельным.
– Да, я только хотел…
– Чего тебе хотеть, я скажу, – пообещали ему. – Так кто я?
– Рыжий, – покорно повторил он, и попробовал отстоять себя хотя бы в малом. – Но и я тогда не пацан, а Тихоня.
– Запомню, – уже вполне дружелюбно кивнул Ло… Рыжий и усмехнулся. – Пацанами новобранцев зовут и вообще молодых да младших. Обиды в этом нет.
Дальше спорить он не стал, конечно.
А в кухне, когда они уже доедали, вдруг распахнулась дверь, и вошёл хозяин. И с ходу сразу нашёл его взглядом. Он невольно сжался и, не зная, что в таких случаях положено делать, покосился на остальных. Все продолжали есть, и он окунул ложку в кашу, зачерпнул, а поднести ко рту не успел.
– Джадд, – весело сказал хозяин, – ввалишь новокупке пять вводных. Кожу не рвать, понял?
– Да, хозяин, – гортанным выдохом ответил айгрин. – Пять ударов. Кожу не рвать.
Дальнейшего он уже не слышал, провалившись в холодную яму страха, и даже, что его отдают в полное подчинение Рыжему, прошло как-то мимо сознания.
И сразу после завтрака он отправился на порку. И били его на дворе, заставив раздеться до пояса. Это на таком-то холоде. Было очень больно, и он кричал. А потом брёл в гараж, растирая по щекам замерзающие слёзы. А вот в гараже… Рыжий сразу ему велел снова раздеться до пояса и лечь спиной вверх, пришла Большуха и чем-то смазала ему спину, поругала Рыжего, что уложил мальца на голый пол, не лето, чай, застудится, так на тебе вина будет. И ему подстелили обе куртки, его и Рыжего, и накрыли сверху рубашками, нижней и верхней.
Когда боль стала далёкой и слабой, он осторожно повернул голову и посмотрел на Рыжего, перебиравшего на расстеленном брезенте какие-то железки, и спросил:
– Я… я кричал. Это плохо?
– Нормально, – ответил Рыжий. – Под плетью тяжело молчать. Да и Джадда подставишь. Раз ты молчишь, значит, он слабо бьёт. Хозяин услышит, поймёт, ну и сам тогда обоим ввалит. А тебе это нужно? – и по-прежнему не глядя. – Если очунелся, вставай и одевайся. Работать пора.
Он послушно сел и, натягивая нижнюю рубашку, спросил:
– А… очунелся… это как?
– Ну, очнулся, в себя пришёл, соображать и действовать можешь, – небрежно ответил Рыжий и негромко, как сам с собой, продолжил: – Это ты правильно делаешь, язык надо знать. А то так и останешься… своим, но чужим.
Он оделся, преодолевая боль, встал и подошёл.
– И что мне делать теперь?
– Жить, – усмехнулся Рыжий. – И учиться. Давай, садись и смотри. Я называть буду, а ты повторять. За ошибку щелбан, понял?
– Да, – кивнул он и сморщился от боли в натянувшейся коже.
Рыжий быстро посмотрел и улыбнулся уже совсем по-другому:
– Ничего, пацан. Это не самое страшное.
И он уже не обиделся на это обращение, такое оно было… не обидное, а даже сочувствующее. И до обеда он помогал в гараже. Таскал, держал, подавал и уносил, запоминал новые, иногда знакомые слова. Говорили по-ургорски, Рыжий только изредка вставлял странные слова, которые называл нашенскими, тут же сам себя переводя на ургорский, но опять же заставляя повторять и слово, и перевод, чтобы лучше запомнилось, и он не посмел спросить, зачем ему знать поселковое «болботанье дикарское», не понимая, а ощущая правоту Рыжего. И сколько ему придётся здесь прожить, он будет среди людей, говорящих на этом языке, а выделяться опасно, он должен стать таким как все. А рассказать Рыжему о подслушанном уговоре хозяев, бывшего и нынешнего, он почему-то не посмел.
А на обеде он услышал про баню и что надо бы мальца, то есть его, отпустить помогать мужикам с водой и дровами.
– Много он тебе в гараже всё равно не поможет, а так пусть приучается.
– Да и вона, сбледнел уже. Больно, Рыжий, дух у тебя там тяжёлый, – сказала Красава, заботливо подкладывая ему каши.
Он уже понял, что Лутошка, бывший до него подсобником у Рыжего, считался сыном Красавы и, значит, как он Рыжему вместо Лутошки, так и ей. Оказаться объектом такой заботы и внимания было непривычно и немного неловко. Потом он как-то спросил у Рыжего:
– Рыжий, а почему она, ну, Красава, со мной так? Я же ей неродной.
– Ей и Лутошка неродным был, – усмехнулся Рыжий. – Его уже семилетним, я слышал, купили. Да только стал он ей сыном, а она ему матерью, маткой, – и тут же пояснил: – Матка это неродная мать, а родная, ну, которая родила, та мамка. Понял?
Он кивнул, хотя намного понятнее не стало.
А тогда Рыжий отпустил его помогать в бане. И он с Сизарём и Лузгой таскал воду, наполняя чаны, пилил и колол дрова, разводил огонь в странном очаге с не менее странным названием каменка, ополаскивал нагревшейся водой деревянные тазы-шайки и замачивал в большой лохани пучки сухих веток с листьями – веники. От распаренных веток пахло непривычно, но приятно.
– Ну, всё, паря, – наконец удовлетворённо улыбнулся Сизарь, – давай, за чистым беги и старшего своего, ну, Рыжего, покличь.
Он побежал через тёмный – так уже вечер что ли?! – двор в гараж, но Рыжего там уже не было, а с крыльца его звала Красава.
– Где ходишь-то? – она протянула ему белый узелок. – Вот держи, тут и сменка тебе, и полотенце с мочалкой.
– Спасибо, – он растерянно взял свёрток, – а Рыжий…
– Найдёт он в баню и без тебя дорогу, не заблудится, – засмеялась Красава. – Давай, иди, первый пар самый сладкий.
На крыльцо вышли остальные мужчины, а среди них и Рыжий. И вместе со всеми он вернулся в баню.
– Не знаешь, что делать, делай, что все, – тихо, но не скрываясь, сказал ему Рыжий.
И он, как все, разделся догола, связав снятое с себя бельё в узелок и сложив одежду на лавке, достал из другого узелка пучок древесных волокон-ленточек – такую мочалку он когда-то давно видел на картинке в какой-то книге – и кусок жёлтого обычного мыла. И из жаркого предбанника шагнул за остальными, взяв, как и все, у двери из лохани распаренный веник, в парную. И тут же задохнулся горячим воздухом, даже в глазах потемнело.
– Ты сядь, продышись, – сказал кто-то рядом.
Чьи-то жёсткие шершавые ладони нажали ему на плечи, усаживая на деревянную, как всё здесь, скамью, которую почему-то называли даже не полкой, а полком. Вокруг удовлетворённо вздыхали, весело ругались и крякали. И он довольно быстро проморгался и стал мыться как все, окуная мочалку в шайку с водой и растирая себя ею. Но… но зачем? Зачем, вот так в тесноте, сидя на скамье, когда – он же слышал – есть душ? Но он, предусмотрительно ни о чём не спрашивая, как и остальные, намыливался и ополаскивался, выплёскивая грязную воду из шайки в сток и набирая себе чистой из чана деревянным ковшиком. Жара уже не казалась такой давящей, и он с невольным удивлением разглядывал остальных. Тогда, там… Рыжий показался ему слишком волосатым, а здесь…здесь вон какие, волосы по груди, животу, из подмышек торчат пучками, даже руки и голени волосатые. Дикари, аборигены. Даже у Джадда – айгрина – немного, но есть, а он…
– Ничего, пацан, – усмехнулся, поймав его взгляд, Рыжий, – ещё молодой, обрастёшь.
Он уже было открыл рот, чтобы сказать, что нет, не обрастёт, что он чистокровный, но не посмел: таким дружеским хохотом отозвались остальные на слова Рыжего.
– Ну, – встал Тумак, – давай, мужики, холодает чего-то. Лузга, подкинь, что ли ча.
Он ничего не понял и посмотрел на Рыжего.
– Чистой воды набери и рядом поставь, – ответил Рыжий, выливая свою шайку в сток. – Холодной только.
Лузга вышел, и он услышал, как тот подкладывает в очаг дрова. «Зачем? – успел он подумать, – ведь и так камни в углу горячие, не притронешься, и о каком холоде говорит Тумак?» Но тут Тумак зачерпнул из чана холодной воды и плеснул на камни. Горячий пар ударил его в лицо, он зажмурился и затряс головой.
– Го-го-го! – ржал рядом Рыжий, или ещё кто-то.
И опять его незлым, но сильным толчком повалили на скамью спиной вверх. И… и ударили. Не кулаком, а прутьями. Веником? Он вскрикнул.
– Терпи, малец, – сказал над ним голос Сивко, – в бане веник князя старше.
– Сивко! – рявкнул кто-то. – Думай, что вякаешь!
– Рыжий, ты того, полегче, после порки малец, – сказал Сизарь.
– Ничего, – засмеялся Рыжий, – потихоньку-полегоньку, а пусть приучается.
Его продолжали бить, но боль была странно приятной, даже хотелось, чтобы она продолжалась.
– Агхххаарррххх! – протяжно выдохнул невдалеке айгрин.
– Всё, – сказал Рыжий. – Полежи пока, отдохни. Лузга, ты наверх?
– Ага. Давай, попарю тебя. Подвинься, малец.
Он приподнялся на локтях и помотал головой, приходя в себя.
– Да, я сейчас…
– Подвинься только, чтоб мне вытянуться, – сказал Рыжий.
Он сел и подвинулся к стене, бревенчатой и влажной от осевшего на ней пара, и всё-таки прохладной. Рыжий вытянулся рядом с ним на животе, заняв почти всю скамью, и Лузга стал бить Рыжего по спине и ягодицам веником. Рыжий громко и с явным удовольствием охал, крякал и даже постанывал. Да, такого… такого он никогда не видел, не слышал и не читал о таком. А, приглядевшись, понял, что Лузга не так бьёт, как просто машет над Рыжим веником, нагоняя тому на спину горячий воздух.
– Фуу! – наконец выдохнул Рыжий. – Спасибо.
– А на здоровье, – ответил Лузга. – Отдышись, а я наверх.
И тут он понял, почему стало так просторно. Все были уже наверху, где сквозь пар смутно просматривались… ступени? Нет, такие же широкие полки? «Да, наверное, так», – мысленно он попробовал новое слово. А внизу остались трое: Рыжий, вытянувшийся навзничь Джадд и он.
