Софья Сергеевна Маркелова
Правитель Пустоты. Проклятый бог
Мужчины замолчали, с грустью размышляя над своей судьбой, которая теперь была так туманна, что пытаться предсказать ее казалось совершенно безнадежным делом.
– Знаешь, я постоянно теперь думаю об Эрмине, – неожиданно еле слышно признался другу Манс.
– Ее страшная смерть тоже не выходит у меня из головы.
– Она пожертвовала собой, чтобы у нас был шанс сбежать через пролом… А в итоге мы все станем рабами или умрем по дороге в империю.
– Не будь так уверен в этом. Нельзя отказываться от любой возможности для побега, которая нам представится. Но и бездумно рисковать тоже не стоит.
Ашарх с грустью посмотрел на юношу.
– Да, ее кончина была чудовищно жуткой, – продолжил он. – И мне искренне жаль, что мы даже не смогли попрощаться с ней и достойно оплакать ее тело… Эрмина погибла как воин, в бою, отстаивая то, что ей было действительно дорого. И она была смелой до самого конца.
– Виек так ее любил… Наверное, ему сейчас очень нелегко. Они оба не заслужили такой судьбы.
– Не нам это решать. К сожалению, не нам.
Измотанные тяжелым дневным переходом, мужчины быстро заснули. А вот Лантея, терзаемая бессонницей и нелегкими думами, провела половину ночи, любуясь звездным небом и поглаживая стеклянные молитвенные часы в кармане штанов – одну из тех немногочисленных вещей, что ей удалось сохранить при пленении. Ее шеренга спала слишком далеко от того места, где лежали профессор и Манс, поэтому она не могла слышать, что они обсуждали. Но и сами мысли девушки были обращены к Эрмине, погибшей в клыках безжалостного ксоло у нее на глазах. Она то и дело вспоминала, как еще совсем недавно эта счастливая женщина, смеясь, танцевала в объятьях мужа посреди шумного трактира, как даже не могла помыслить о своей скорой кончине. Да и никто тогда не мог.
Виек спал неподалеку, глухо постанывая во сне. Его рука выглядела просто ужасно: из-за жары рана воспалилась и покрылась гнойной коростой, от которой шел крайне дурной запах. Лантея слегка промыла ее перед сном, когда общий бурдюк с водой оказался у нее, но ситуацию это никак не улучшило. Казалось, мутная речная вода только сделала хуже. Гвардеец был бледен, его терзала боль как физическая, так и душевная. Разговаривать на протяжении целого дня и всего вечера он не хотел, отворачиваясь от Лантеи, а в какой-то момент девушка и вовсе заметила, что в здоровой руке Виек сжимал горсть мелких ракушек, соединенных гнилой ниткой. Это украшение, купленное у Оцарио еще в самом начале их пути, Эрмина последние недели почти не снимая носила на запястье, а теперь ее муж хранил браслет как единственную памятную вещь. От этого зрелища Лантея почувствовала себя еще хуже: она весь день пыталась доказать себе, что не виновата в гибели Эрмины, но удавалось ей это крайне плохо.
Ближе к середине ночи острый слух девушки уловил шорохи. Она приоткрыла глаза: двое высоких альвов, весь вечер сидевших недалеко от нее, каким-то образом сумели избавиться от веревок. Они пытались тихо выбраться из круга рабов, аккуратно ступая по крошечным свободным от тел участкам земли. Лантея не подала виду, что заметила альвов, хотя ей очень хотелось остановить беглецов: их план был глуп, ведь им бы недалеко удалось убежать по ровной выжженной солнцем земле, где любой куст было видно за километр. Но она решила наблюдать, не вмешиваясь.
Альвы сумели выйти из круга пленников совершенно бесшумно. Они тихо прошли между спавшими часовыми, которые столь неосторожно позволили себе задремать на посту. А когда весь небольшой лагерь оказался позади, беглецы ринулись в степь как сумасшедшие. Но Лантея видела, как шевелились мокрые носы ксоло, когда альвы проходили мимо них: псы ждали лишь команды. Некоторые из них начали тихонько нетерпеливо поскуливать, и их хозяева моментально распахнули глаза, словно они и не спали все это время, а лишь лежали с закрытыми веками. Ифритам хватило одной секунды, чтобы увидеть беглецов, и одного мгновения, чтобы дать ксоло команду. Тройка псов, взрывая когтями землю, бросилась в погоню и в несколько мощных прыжков догнала альвов, которые едва успели распробовать вкус свободы. Животные со свирепым рычанием накинулись на мужчин, погребая их под своими тяжелыми телами и сминая плоть острыми клыками.
Лантея закрыла глаза, но все равно слышала жуткие крики умирающих и смачные чавкающие звуки разрываемых тел. Многие альвы сразу же проснулись от душераздирающих стонов и стали невольными свидетелями казни беглецов. Ксоло вскоре вернулись на свои места. Они были сыты и довольны, облизывая свои окровавленные морды. Зато невольникам теперь стало ясно, почему часовые могли позволить себе поспать: куда более чуткие охранники стерегли рабов.
Как только солнце окрасило горизонт в светло-розовый цвет, ифриты пинками и окриками принялись будить пленников. Караван в быстром темпе шел все также на север, на почтительное расстояние удалившись от реки, редких мангровых лесов и границ Ивриувайна. Всюду тянулась голая безжизненная степь, выжженная солнцем и жаром, – это были окраины пустынь Асвен, где вместо песка под ногами стелилась жесткая каменистая почва, практически не встречалась растительность и только буйствовал порывистый колючий ветер, бросавший пыль в лицо. Лантея почти весь день напряженно приглядывалась к Виеку, который находился в ее колонне на пару альвов впереди. Его сожженная рука обессиленно висела вдоль тела, да и сам хетай-ра ослаб и осунулся. Вряд ли он долго смог бы выдержать заданный темп ходьбы, но у гвардейца просто не было выбора: ему приходилось идти, тратя на это последние крохи своих сил.
Когда очередной проведенный в дороге день неумолимо начал клониться к закату, пленники невольно замедлились, ожидая скорого привала. Альвы ничего не ели уже двое суток, и лишь непомерная гордыня все еще давала им силы двигаться дальше. Однако ифриты и не думали останавливаться: они кнутами понукали рабов, заставляя продолжать путь. Так прошло еще несколько часов, пока один из пленников, у которого вокруг головы была обмотана пропитанная свежей кровью повязка, не упал без сознания на землю, утягивая за собой соседей.
– А ну поднимайся, ленивая скотина! – сразу же закричали надсмотрщики.
Они стали обжигать этого и других невольников ударами кнута, однако альв в себя так и не приходил. Больного пытались поднять на ноги его собратья, но открывшаяся рана на голове лишь сильнее начала кровоточить, из-за чего по лицу раба потекли густые алые струйки.
Несколько ксоло без всадников неожиданно забеспокоились. Они принялись прыгать на месте, рыть землю когтями и поскуливать. А после один из них без команды хозяина вдруг резко бросился к раненому альву, видимо, одурманенный запахом свежей крови. Двое псов сразу же последовали за ним, черными тенями стелясь по земле.
– Сука! Прочь, Клык!
– Репей, Зудень, назад! Я сказал назад!
Ифриты принялись свистеть и разгневанно отзывать собак, без приказа накинувшихся на раненого невольника, но те уже рвали тело альва на куски. Хозяева ксоло устремились следом за своими жестокими питомцами и били их обухами кнутов и нагайками, пока те не выпустили из пасти уже полностью обезображенный труп, оставшийся от раба. Альвы с ужасом смотрели на останки своего собрата, едва сдерживая рыдания и плач.
После этого ужасного происшествия караван шел дальше почти до самой полуночи. Лишь тогда имперцы дали команду на отдых, и все пленники мешками упали на землю, лишенные каких-либо сил. Большая часть одежды на рабах порвалась и была покрыта слоем пыли и грязи, из-за палящего солнца у многих обгорела кожа, а волосы сбились в колтуны. От них несло потом и мочой. И уже трудно было в этих измученных созданиях опознать представителей гордой расы альвов. Да и сам Ашарх вместе со своими спутниками выглядел ничуть не лучше.
В этот раз преподаватель с интересом наблюдал за тем, как некоторые альвы уже робко тянулись к мешку с мясом. Их сопровождали злобными взглядами голодные соотечественники, которые пока что не поступились собственными принципами. Но это был только вопрос времени, скоро должны были сдаться и они.
Профессор и его шеренга этим вечером оказались почти у самого края круга, поэтому он с любопытством прислушивался к разговорам между имперцами, собравшимися возле небольшого костра. Солдаты явно были чем-то озабочены. Один из ифритов, носивший на себе тяжелую кожаную юбку, покрытую кольчужными кольцами, громко и отчаянно бранился:
– Чтоб тебе провалиться!.. Да здесь эта ебаная река должна быть, сказано же тебе! Мы от нее ровно два дня шли!
Он отчаянно бил себя по коленям нижней парой рук, из-за чего массивный кистень с шипастым шаром, заправленный у него за пояс, постоянно дрожал и звякал цепью. Почему-то у Ашарха даже не было сомнений, что этот воин состоял в тяжелой пехоте и мог одними своими ладонями раздавить кому-нибудь голову в пылу гнева. Но собравшиеся вокруг него товарищи едва ли уступали крепкому солдату в силе.
– Ну вишь ты, дубина, нету ее! – беззубо прошепелявил огромных размеров имперец, чей рот пересекал уродливый рубец. – Ежели мы вовремя к границе не выйдем, то галеры уйдут. Будем тогда хрен сосать, пока следующее гнилое корыто не приплывет.
– Никуда они не уйдут, – возразил еще один ифрит, разглядывавший какой-то свиток. – Сотник сказал, что корабли будут стоять сколько надо. Завтра мы выйдем к реке.
– Точно?
– Да пусть мне сфинкс башку оторвет, если я не прав!
– Хоть бы скорее добраться до воды, уже сил нет! Жарко тут как в печи и только мошкара эта сраная летает, – пожаловался первый из говоривших, отмахиваясь от толп гнуса, садившихся на влажную кожу. Он был с голым торсом, не прикрытым никакими доспехами, впрочем, как и его соратники. И, насколько было известно Ашарху, это был один из показателей храбрости среди ифритов. Таким образом воины демонстрировали отсутствие страха перед смертью или ранениями. Именно поэтому сидевшие возле огня солдаты были почти полностью покрыты шрамами, как их псы – блохами.
– То верно. Скорее бы в Тардор, там уже осень… Прохладно небось, хорошо! – протянул беззубый воин, и соседи поддержали его согласным хмыканьем. – В подполе ледяная настойка ждет!
– Рано тебе об отдыхе думать, Медвежий Рев. Сначала бы доплыть до Салкахаса без проблем, чтобы вся эта падаль зеленая не подохла и не разбежалась.
– Да там до дома рукой подать по тракту. Чай с галер нихрена они никуда не денутся, десятник.
– Сам знаешь, они безмозглые и гордые. Языки себе вырвут, лишь бы сдохнуть с честью! – ифрит с картой, который, судя по всему, был командующим этого десятка, кивнул себе за спину, где спали пленники. – Чем больше народа экзарху приведем, тем больше заплатит. Но таскаться с этими недоносками и беречь их тоже не хочется. И так больше пяти десятков наших порешили.
– На галерах старичье всякое и хворые подохнут, а генерал-экзарху только сильных приведем. Может, он за них даже вдвойне заплатит, – потирая руки, проговорил ифрит, до этого молча жевавший колбасу. – Если до галер никто не откинется больше, то почитай нормальный улов!
Все солдаты поддержали говорившего нестройным гулом голосов, а Ашарх, уже закрывая глаза, с отчаянием подумал, что если ему с хетай-ра не удастся сбежать до границы империи, то после Салкахаса их шансы освободиться начнут таять на глазах.
Очередной ранний подъем никому не добавил добродушия. Альвы стоически страдали, все еще продолжая отказываться от мяса и питаясь лишь найденными в земле и пыли корешками и ветками кустарников. Степи становились все зеленее, их бескрайняя равнина тянулась до самого горизонта, и лишь иногда вдалеке можно было заметить, как из объемных облаков тянулись косые штрихи дождя. К сожалению, в этой части прерий не стоило даже мечтать о ливнях, поскольку воздух здесь был раскаленным, как чугунная сковорода, и застоявшимся. Периодически каравану попадались голые стволы одиноких деревьев, но до желанной прохлады ифритских лесов нужно было идти еще долго. Многие альвы, привыкшие к влажной земле Леса, обжигали голые ступни о высохшую почву степей и рвали на себе одежду, чтобы обмотать стертые ноги.
Ашарх целый день потратил на то, чтобы в шеренгах пленных рассмотреть хотя бы одно знакомое лицо. Он надеялся, что увидит Пелеантада или Тестариуса. Но ни один из альвов так и не попался на глаза профессору. Видимо, они оба или погибли при захвате крепости, или же им все-таки удалось скрыться в Лесу. На одной из остановок преподаватель, осторожно называвший эти два имени всем альвам, к кому мог обратиться, наконец отыскал того, кто сумел приоткрыть завесу тайны над судьбой коменданта крепости. Сутулый одноглазый воин, чья глазница еще сочилась гноем и сукровицей, провел пальцем по животу, демонстрируя, что Тестариусу выпустили кишки. Судьба Пелеантада так и осталась неизвестной.
Ифриты становились злее: ранние подъемы и тяжелые переходы по жаре могли утомить кого угодно. Поэтому имперцы вымещали гнев на своих безвольных рабах. Они плевались, пинали альвов в пыль и дразнили их мехами с прохладной водой, сразу же огревая нагайкой по пальцам, стоило кому-нибудь протянуть к бурдюкам руки. К середине дня одному из рабов напекло голову, и он потерял сознание, рухнув на землю. Караван был вынужден остановиться, а один из всадников слез с ксоло и пошел проверять состояние пленника. Он хлестко побил его по щекам, но альв не шевелился. Тогда воин пощупал артерию на горле, однако пульса не было. Тогда солдат снял с шеи пленника веревочную петлю, поднял тело за ноги и оттащил в сторону. Все рабы, замерев в своих шеренгах, с опаской наблюдали за происходившим: пара хозяев ксоло подвели псов к трупу и отдали команду. Собаки мгновенно набросились на мертвеца, они разрывали плоть клыками и, не жуя, проглатывали мясо с рычанием, брызгая слюной. Несколько животных даже завязали драку за право обладания внутренностями: они с угрожающим воем вцепились друг другу в загривки и царапались до тех пор, пока один, поскуливая, не отполз в сторону. Через пять минут от альва не осталось ни косточки, а довольные хозяева отвели своих сытых питомцев обратно в строй. Среди дрожавших от ненависти и страха рабов слышался одинокий женский плач.
Ближе к закату караван вышел к реке Мистис, которая, сделав крюк у крепостных стен Ивриувайна, вновь вернулась на прямой северный курс. Извилистые каменистые берега должны были привести ифритов и их пленников прямиком к границам империи Ис. Рабам, под строгим контролем солдат, позволили быстро окунуться в воду. Каждой шеренге давали едва ли больше минуты, чтобы помыться. Кто-то быстрее полоскал свою смердевшую одежду, другие распутывали свалявшиеся волосы, а некоторые жадно пили прохладную воду, даже не смущаясь, что рядом с ними стирали ножные обмотки.
Лагерем встали на этом же месте, хотя солнце еще не садилось. Ифриты намеревались как можно раньше разбудить пленников, поскольку, судя по их разговорам, до границы оставалось полтора дня пути, но они намеревались пройти это расстояние за один день. Профессор, у которого ноги в сапогах давно уже превратились в постоянно кровоточившее скопление мозолей, мог лишь с тоской думать о том, что из-за суровой бдительности имперцев и их псов сбежать у них вряд ли получится. Силы в нем с каждым днем убывали: ифриты делали все, чтобы рабы каждый вечер падали лицом в землю, и у них не было желания даже шептаться друг с другом. Хотя, даже несмотря на свинцовую усталость, придавливавшую Аша к земле каждую ночь, спал он все равно прерывисто. Тяжелые мрачные кошмары по-прежнему посещали его и заставляли раз за разом просыпаться в поту. Теперь для профессора не было покоя ни во сне, ни наяву.
Утром преподавателю удалось сказать Лантее пару слов во время построения. Он передал информацию о галерах, стоявших у границ империи, и о том, что после сплава нужно будет обязательно бежать и затеряться в лесах. С восходом солнца их путь продолжился. Караван двигался на север вдоль берега реки, а имперцы постоянно поглядывали в сторону Леса, который иногда можно было увидеть на горизонте. Насколько Ашарх помнил, на этой части крепостной стены должна была находиться альвская крепость Ференаат, но ее защитники при всем желании не смогли бы разглядеть войско на таком расстоянии, да и, зная царившие в Лесу устои, никто не стал бы посылать за пределы границы спасительные отряды.
Все больше альвов, следуя примеру соплеменников, перестали отказываться от мяса, но все еще оставались и те, кто гордо игнорировал пищу. И именно они чаще других обессиленные оставались лежать на земле, чтобы после отказа подняться на них натравливали вечно голодных ксоло. За последующий день количество пленных уменьшилось почти на десяток альвов. Имперцев это немыслимо раздражало, но они ни на минуту не сбавляли темп, продолжая гнать караван к границе. Однако хотя бы жара начинала постепенно спадать: окружающий ландшафт менялся достаточно быстро, и вот уже выжженные солнцем степи уступили место заливным лугам, где гулял приятный ветер, и где речная прохлада разгоняла полуденный зной.
Только глубокой ночью, когда весь караван, включая ифритов, еле передвигался на гудевших от усталости ногах, вдалеке, наконец, показалась имперская граница. Это были всего лишь высокие деревянные столбы с красными флагами, вкопанные в землю каждые пятьсот метров. Находились они посередине чистого поля, совершенно никем не охраняемые. Но после перехода импровизированной черты имперцы заметно приободрились и ускорились еще сильнее, из-за чего даже крепкие ксоло высунули из пастей алые языки и тяжело дышали. Через пару часов, когда в непроглядной тьме ночи уже практически ничего не было видно, войско ифритов и их невольники неожиданно вышли к небольшой речной пристани, у которой раскинулось несколько заброшенных деревянных домов и сараев, а на причале стояли две узкие величественные галеры.
Это были вытянутые корабли с одним рядом весел и двумя толстыми мачтами с треугольными парусами из грязного коричневого брезента. Эти галеры отличались плавно изогнутым корпусом, у них был низкий тупой нос и высокая корма, оканчивавшаяся стальным украшением в виде чешуйчатого рыбьего хвоста, слабо блестевшего в свете звезд.
Пленников, как скот, загнали в темные сырые трюмы кораблей, где пахло гнилью, застаревшим потом и можно было заметить крупных крыс, которые совершенно никого не боялись. Ашарх и Манс вновь оказались разделены с Лантеей и Виеком, так как тех увели на второе судно. Трюм представлял собой сплошные лавки с впаянными металлическими кандалами и длинными веслами, временно втянутыми внутрь. Пленников распределили по лавкам, застегнув тяжелые кандалы на щиколотках. Кисти рук, наконец, освободили от жестких веревок, но у всех рабов на запястьях остались жуткие кровавые следы, которые нестерпимо болели и сильно опухли.
Профессора и Манса посадили вдвоем на одной лавке практически в самом носу галеры. Аш сперва подумал, что им повезло, поскольку остальных пленных разместили по трое, но довольно быстро он осознал свою ошибку, поскольку грести вдвоем оказалось куда тяжелее. Из крошечного окошка, на краю которого лежало одно из весел, ничего не было видно, кроме черной глади реки. Рабам спустили в трюм ведра с речной водой, мешки с надоевшей сушеной кониной и приказали спать до рассвета на жестких лавках.
Манс выглядел ужасно: он был морально и физически истощен. Постоянные тяжелые переходы, однообразная еда и периодические удары кнутом, которые каждый из рабов ежедневно получал за различные мелкие провинности или же просто так, – все это превратило юношу в осунувшегося призрака, который при любом окрике сразу же втягивал голову в плечи и дрожал. Профессор старался чаще приободрять Манса, нашептывать ему добрые слова, которые могли бы поднять боевой дух хетай-ра, но последние дни в глазах юноши все время стояли слезы.
– Послушай меня, – тихо позвал Ашарх своего друга. – Я знаю, тебе сейчас очень нелегко. Как и нам всем. Но нельзя сдаваться. Имперцы добиваются именно этого – ослабить нас, чтобы мы были готовы трудиться в их округах лишь за еду и сон.
– Я уже не знаю, что я хочу, – едва слышно признался Манс, обхватывая себя за плечи. – Это словно бесконечный кошмар, из которого невозможно выбраться. И я устаю бороться, Аш…
– Верю, верю. Но нужно продолжать, понимаешь? Ты ведь силен духом, уж я-то знаю. Ты пережил нападение на Третий Бархан, сумел выжить в Диких тоннелях почти без еды и воды. Ты пересек пустыни, побывал в сердце песчаной бури. Попал в Могучий Лес и не погиб под военной мощью имперцев. Разве можно сейчас отступить? – продолжал шептать профессор, не сводя пристальный взгляд со своего товарища.
– У меня уже нет сил, друг. – В глазах юноши блеснули слезы.
– Вспомни, мы ведь хотели втроем, ты, я и Лантея, уйти на край света. Побывать в горах гарпий. Забыть о войне и просто посмотреть на мир. Вспомни море. Ведь ты был покорен им? А есть и другие моря… Теплые, как парное молоко, или же скованные льдом, иссиня-черные, изумрудные, бурлящие или спокойные, словно душа мудреца. Неужели ты не хочешь увидеть их все?
– Хочу… – дрожащим голосом произнес Манс.
– Тогда ты должен быть сильным. Морская стихия подвластна лишь тем, кто способен ее обуздать. – Аш коснулся плеча хетай-ра и слегка его сжал. – Мы непременно выберемся и сбежим из этого плена. Только не падай духом и верь мне.
– Ты думаешь, улизнуть от ифритов действительно возможно?..
– После того, как эти галеры причалят в Салкахасе, мы должны будем любым способом бежать. В тех местах будут густые леса, где мы сможем укрыться.
– Но ведь нас наверняка казнят, если поймают? – надрывно протянул юноша.
– Значит, мы не должны попасться им. Вернемся по реке к границе с пустынями или Ивриувайном, а там мы уже сумеем решить, что делать дальше.
В этот момент по трюму прошелся один из надсмотрщиков, вооруженный кнутом. Он проверял, все ли рабы спали, поэтому Манс и профессор быстрее легли на свою лавку, притворяясь дремлющими. А когда имперец вернулся обратно на палубу, Ашарх понял, что хетай-ра успел по-настоящему заснуть, обессиленный долгим и тяжелым днем. Преподаватель решил не будить своего друга, да ему и самому требовался отдых.
Пинок ногой по ребрам вырвал Лантею из приятной темноты сна, возвращая вновь в мир, где она была лишь безвольной рабыней на галерах. Имперцы щелкали кнутами и толкали пленников, которые, с трудом свернувшись калачиком на узких лавках, едва смогли восстановить часть сил за ночь, а их уже собирались подвергнуть очередному испытанию. Новый щелчок – и ифриты указали на тяжелые длинные весла, которые следовало взять в руки и спустить на воду. Хоть ей и помогали два альва-соседа, Лантея едва сдержалась, чтобы не застонать, сделав первый гребок. Деревянные весла казались слишком тяжелыми, чтобы их можно было без усилий толкать даже втроем. Но надсмотрщиков не волновало это: они продолжали щелкать кнутами, подстегивая невольников, а один толстоватый имперец с мясистыми губами сел за тугие барабаны, установленные в носу галеры, и стал отстукивать ладонями единый ритм, в котором рабы должны были вспарывать речные волны.
Виек был прикован к лавке, находившейся прямо перед девушкой. Она не сводила взгляд с напряженной спины гвардейца. Во время стоянки у реки им удалось хорошо промыть раненую руку, ожоги даже начали самостоятельно подсыхать, а количество гноя уменьшилось. Но теперь пленникам предстоял тяжелый труд в виде гребли, а из-за этого рана вновь могла воспалиться.
Лантея чувствовала, как мерное течение реки сопротивлялось напору галер, и ей приходилось прикладывать все больше сил, чтобы весло могло сделать свой оборот. А ифриты неустанно били рабов по спинам, заставляя их работать синхронно. Разве могла когда-нибудь девушка, живя в своем изолированном Бархане, хотя бы подумать о том, что существует такое понятие, как рабство, когда одни существа позволяли себе распоряжаться чужими жизнями просто потому, что они были сильнее и безжалостнее? Она верила в рассказы профессора, когда он говорил о суровом народе ифритов, живших лишь войной и работорговлей, но, только встретившись с этой реальностью лицом к лицу, Лантея впервые почувствовала себя беспомощным насекомым, схваченным чьей-то безжалостной ладонью. И эта рука безостановочно продолжала сжиматься, грозя раздавить ее вместе с товарищами по несчастью.
Несколько ифритов постоянно ходили между рядами рабов и следили за тем, насколько старательно пленники гребли. Три часа прошли как в тумане: Лантею сильно укачивало из-за того, что она первый раз в жизни оказалась на борту корабля, но ее пустой желудок мог лишь сотрясаться в бесполезных судорогах, а исторгать из себя ему было совершенно нечего. Ладони сразу же покрылись огромными кровавыми мозолями, которые лопались и болезненно сжирали кожу, но хетай-ра обмотала их оторванным от брюк куском ткани, решив хотя бы одну из многих проблем. А вот Виек страдал куда сильнее, чем девушка. Раненая рука не выдержала такой нагрузки и очень скоро, полностью онемев, обвисла вдоль тела, из-за чего мужчине, мучимому лихорадкой и болью, приходилось толкать весло вполсилы. Его соседи недовольно поглядывали на эту обузу, а имперские надсмотрщики стали присматриваться к хворому и метить его кровоточившую спину новыми ударами кнутов, пытаясь придать пленнику скорости и работоспособности.
– Виек, – негромко окликнула Лантея своего товарища, когда ифриты решили передохнуть и, усевшись на лестнице в задней части трюма, лениво разговаривали между собой. – Как ты?
– Бывало лучше, – скупо ответил воин, не поворачиваясь и тяжело дыша.
– Ты не чувствуешь руку? – спросила девушка во время очередного рывка весла.
– Мне кажется, я уже ничего не чувствую, – не сразу откликнулся Виек.
Лантея плотно сжала губы. Как она и думала, гвардеец держался из последних сил. Он был вымотан и, скорее всего, постоянные думы о погибшей жене лишь усугубляли его состояние.
– Тебе нельзя показывать свою слабость. Если ты не сможешь грести, то тебя заживо скормят этим черным псам, Виек, – яростно шептала девушка, на которую уже начинали смотреть соседи.
– Какая разница, что со мной теперь будет? Может, я хочу, чтобы это скорее закончилось.
– Нет! – воскликнула Лантея, и сама испугалась своего приглушенного крика, зато надсмотрщики мгновенно поднялись на ноги и устремились к ее лавке. – Эрмина пожертвовала собой, чтобы ты мог спастись и жить дальше! Не смей пренебрегать ее даром!
Девушка едва успела проговорить последние слова, как имперец с толстыми губами уже ударил ее палкой по спине. Лантея сжалась в комок, пряча голову в переплетение рук, но ифрит лишь сильно ткнул ее под ребра, вынуждая вновь приняться за греблю. А Виек, который сумел избежать кары надсмотрщика, неожиданно с трудом поднял изуродованную ожогом руку и положил ее на весло. Ему было невыносимо больно, но он продолжал грести, превозмогая себя.
Трудно было сказать, сколько времени точно они провели в этих темных и вонючих трюмах. Но имперцы заставляли толкать весло целый день, сделав лишь одну полноценную остановку, во время которой галеры поставили на якорь, а рабов облили ледяной речной водой из ведер. За бортом постепенно начинало холодать, это было особенно заметно, когда свежие потоки воздуха проникали через крошечные окошки в затхлые трюмы, где сотни вспотевших разгоряченных тел без остановки гребли на протяжении многих часов.
Единственный раз за день им дали поесть, лишь когда галеры встали у речного берега на ночь. Впервые ифриты пожаловали пленникам не сухую жесткую конину, а небольшие хлебные лепешки, которые были настоящей радостью после однообразного рациона последних дней. Дети Леса пришли в восторг от этой пищи, хотя среди них уже не осталось тех, кто брезговал есть мясо. Те принципиальные альвы стали кормом для ксоло еще в приграничных землях.
Утром все повторилось снова: рабы гребли, их били и подгоняли щелчками кнутов, а за деревянным корпусом галер была желанная и такая недоступная свобода. Это был бесконечный замкнутый цикл, и никто из присутствовавших на кораблях пленников не знал, как и когда закончится этот кошмар, вторгнувшийся в реальность их жизней. Единственным послаблением судьбы можно было назвать попутный ветер, который позволил, наконец, раскрыть на галерах паруса, что существенно облегчило тяжелую работу обессиленных гребцов.
На закате Ашарх услышал снаружи посторонние звуки. Он мельком выглянул в окошко: вдоль берега сильно сузившейся реки Мистис тянулись невысокие деревянные домики, а кое-где издалека можно было заметить бизонов, запряженных в телеги, и краснокожих всадников верхом на ксоло. Похоже, галеры прибывали в город Салкахас. Профессор весь прошлый день пытался воспроизвести в своей памяти карту империи, чтобы понимать, в какую сторону караван направлялся. По его подсчетам путь до Тардора по главному тракту должен был занять не больше трех дней, а сбежать из крепости генерал-экзарха было бы так же невозможно, как незамеченными проникнуть на территорию Ивриувайна. Поэтому Ашарх намеревался сделать все, что было в его силах, чтобы получить свободу до прибытия в Тардор.
Через полчаса корабли причалили к надежной каменной пристани, и рабов начали расковывать, вновь обматывая веревками их только начавшие заживать изуродованные руки. Горло никому почему-то связывать не стали, лишь сцепили веревками руки соседей по колонне. Ифриты явно успокоились после прибытия в Салкахас, если решили немного ослабить свои суровые меры.
Пленных вывели с галер по трухлявому трапу, скрипевшему под ногами, и перед взорами прибывших раскинулся вонявший рыбой небольшой порт, где в воздухе с оглушительными криками носились стаи чаек. Город оказался совсем невзрачным и, очевидно, являлся лишь точкой отдыха для торговых караванов и военных отрядов. Строений было совсем мало, зато Аш увидел на окраинах обилие шатров кочевников, которые приводили сюда на продажу табуны откормленных лошадей. Насколько помнил профессор, округ Мато Диад, в котором он с товарищами как раз и находился, славился именно разведением лошадей. Жаль, что выращивали их исключительно ради мяса, так как лошади в роли гужевого транспорта здесь были не в чести. Это место успешно занимали бизоны, славившиеся своей стойкостью, массивностью и крутым характером, норовя насадить на рога любого, кто не являлся их погонщиком.
Рабов ровными шеренгами вели через главную и, судя по всему, единственную широкую улицу города. На небольшое войско и пару сотен пленных никто даже не обращал внимания. Кругом, перекрикивая друг друга, зазывали покупателей разнообразные ифритские барышники, но практически у всех них единственным товаром были лошади, на которых Аш смотрел с жалостью. Несколько раз профессор замечал гоблинов, коробейников и лавочников, которые во все горло торговались с прямолинейными и вспыльчивыми имперцами, совершенно не боясь вызвать их гнев. Эти купцы чувствовали себя здесь как рыба в воде, а ассортимент их товаров был до неприличия богат: кувшины медовухи и ягодных настоек, роскошные шелковистые меха, нефритовые изделия, привезенные из Леса, отделанное серебром оружие и разные элементы доспехов от тяжеловесных наплечников и наручей до громоздких кольчужных юбок, надевавшихся поверх традиционных кожаных боевых юбок ифритов.
