Понсон дю Террайль
Маргарита Валуа: Прелестная ювелирша. Любовница короля Наваррского
XIV
Рене Флорентинец был суеверен, как и большинство его современников. В ту эпоху изучение тайных наук было особенно в ходу, и безвестному человеку было легче всего пробраться в люди именно этим путем. Сам Рене не отличался познаниями в магии и оккультизме. Сначала он прикидывался кудесником только потому, что это было выгодно, но в конце концов он и сам поверил своему гаданию. Но именно в силу малой осведомленности в тайных науках он был способен проникнуться священным трепетом перед человеком, который, подобно принцу Генриху, так разительно отдергивал завесы судьбы.
– Ну-с, – сказал принц, любуясь впечатлением, которое, видимо, произвело его гадание на парфюмера, – разве я сказал вам не чистую правду?
– В том, что касается моего прошлого, да, но что касается будущего, то… я не знаю…
– Ну, уж это ваше дело, – продолжал Генрих, – во всяком случае, меня это мало беспокоит. Если я способен парализовать зловещее влияние женщины на вашу судьбу, то мое влияние действительно только до той поры, пока я жив. А это наводит меня на некоторые размышления. Я видел взгляд, который вы бросили на меня, увидев меня играющим с королем, и понял, что вы мой смертельный враг, поклявшийся добиться моей гибели… Да ну же, признайтесь, что это так! Будьте откровенны хоть раз в жизни!
– Что же, не скрою: я ненавижу вас, – ответил Флорентинец. – Я ненавижу вас за то, что вы унизили меня, и я поклялся рано или поздно отомстить за себя.
– Это ваше право, – беззаботно ответил принц. – Только меня-то ваши мстительные планы мало трогают, потому что я не умру неотмщенным: ведь ваша смерть последует сейчас же вслед за моей. Ну а что она будет много трагичнее и ужаснее моей, это уже само собой разумеется. Однако оркестр приступает к новому танцу! Я вынужден покинуть вас, так как должен танцевать с принцессой Маргаритой.
Принц кивнул головой парфюмеру и с поклоном подошел к принцессе. Маргарита встала, подала ему руку, и они вступили в число танцующих пар. Танцевали они оба просто на удивление, и мало-помалу танцующие останавливались, чтобы полюбоваться красивой парочкой, так что вскоре Генрих и Маргарита оказались единственными танцорами.
Танцуя, они обменялись нижеследующими фразами.
– Давно ли вы в Париже, месье? – спросила принцесса.
– Со вчерашнего дня, ваше высочество.
– А надолго ли?
– Я приехал искать счастья, ваше высочество!
– Но, кажется, вы начали очень удачно!
– До такой степени удачно, принцесса, что по временам сомневаюсь, не сплю ли я!
– Ну, иногда и сны осуществляются…
– Но бывают и неосуществимые! – ответил Генрих, бросая на Маргариту нежный взгляд, досказавший остальное.
«Однако этот гасконец смел! – подумала она. – Но он прелестен…»
Танец кончился. Генрих медленно вел принцессу к ее месту. Она сказала:
– Я очень люблю ваших земляков, месье!
– Вы слишком добры, принцесса!
– У них мало денег, зато много ума и находчивости!
– Ресурсы не из важных, принцесса!
– Для трактирщиков – может быть, но для государей…
– Однако не находите ли вы, что здесь очень жарко? Пойдемте в кабинет короля, там меньше народа и мы можем поговорить.
Под градом завистливых взглядов придворных, находивших, что для мелкого дворянина слишком непростительное счастье стать с первой минуты фаворитом короля и кавалером принцессы, Генрих проводил свою даму в кабинет.
Маргарита усадила его там подле себя и сказала:
– Простите меня, господин де Коарасс, но я любопытна, как простая мещанка. Мне хотелось бы узнать от вас кое-что.
– Я весь к услугам вашего высочества, – ответил Генрих.
– Ведь вы, кажется, беарнец? Откуда именно? Из По? О, в таком случае вы можете дать мне ценные сведения. Ведь вы, вероятно, слышали, что поднят вопрос о моем замужестве с принцем Наваррским?
По удивлению, отразившемуся на лице принца, можно было подумать, что он в первый раз услыхал об этом. Он посмотрел на Маргариту с такой смелостью, которая ей далеко не понравилась, и сказал:
– Неужели моя бедная родина достойна счастья иметь такую юную, прекрасную королеву?
– Вы просто льстец, господин де Коарасс, – улыбаясь, ответила принцесса.
– О нет! Я просто не умею держать язык на привязи, когда мое сердце потрясено! – ответил Генрих.
Нет женщины, которая способна оставаться равнодушной к восхищению, вызываемому ею. Маргарита не была исключением.
– Господин де Коарасс, – сказала она, чувствуя, что смелый гасконец окончательно завоевывает ее симпатии, – я хотела бы иметь от вас сведения о неракском дворе.
– Там очень скучают, принцесса!
– Ну что же, это совсем как в Лувре! А принц?
– Мне очень неприятно говорить это, но не могу скрыть от вашего высочества, что принц Генрих просто неотесанный мужлан!
– Неужели предчувствие не обмануло меня? – вздрогнув, сказала Маргарита.
– Он проводит все свое время на охоте, в обществе людей низкого звания, с погонщиками и пастухами.
– А как он обыкновенно одевается?
– Да так же, как мелкий дворянин из горного захолустья. Обыкновенно на нем надеты камзол грубого сукна и смазные сапоги.
– Какой ужас! – воскликнула Маргарита.
– Белье на нем всегда мятое и поношенное, борода нечесаная, всклокоченная…
– Умен ли он?
– В уме ему нельзя отказать, но это грубый, мужицкий ум!
– Бывали ли у него интрижки?
– Самого низкого разбора: с камеристками, служанками, женами пастухов…
– Но мне рассказывали что-то о графине де Граммон!
– О, принцесса, это просто смехотворная история. Если угодно, я расскажу вам ее!
Принц хотел уже приступить к рассказу, но в этот момент Маргарита увидела, что королева Екатерина подходит к дверям кабинета, и с оттенком испуга сказала:
– Мать! Оставим историю графини де Граммон до более удобного времени, а теперь я должна покинуть вас – мать в дурном расположении духа…
Маргарита встала и пошла навстречу матери. Но по дороге она обернулась и бросила Генриху такой взгляд, который заставил усиленно забиться его сердце.
«Однако! – подумал принц. – Уж не завоевал ли я сердца принцессы своими рассказами о себе самом? Вот было бы забавным обманывать с женщиной самого себя!»
Когда принцесса отошла от принца, Ноэ поспешил подойти к Генриху и спросил:
– Ну, как дела?
– Я нарисовал принцессе портрет ее будущего супруга. Портрет вышел настолько удачным, что если она и прежде была в душе против этого брака, то теперь пришла в полное отчаяние и совершенно безутешна!
– Вы просто смеетесь надо мной, Анри! – сказал Ноэ.
– Да нисколько! Вот послушай! – И Генрих передал приятелю весь свой разговор с Маргаритой.
– Это очень рискованная проделка, Анри! – сказал тот.
– Вот еще!
– Ну подумайте сами: теперь принцесса пустит в ход все усилия, чтобы избавиться от предстоящего брака!
– У меня, видишь ли, явилась смешная мысль: мне хочется обмануть принца Наваррского!
– Ничего не понимаю! – сказал Ноэ.
– А это так просто! Принц Наваррский в Нераке, сир де Коарасс в Париже. У сира де Коарасса удачная внешность, которая произвела отличное впечатление на принцессу, тем более что гасконец попал в счастливый момент: герцог Гиз уехал, и принцесса ищет развлечений. Сир де Коарасс начинает ухаживать за принцессой и, для того чтобы быть ей приятным, изо всех сил злословит о ее будущем супруге!
– Оригинальная тактика!
– И она произведет свое действие!
– Значит, вы, ваше высочество, хотите во что бы то ни стало влюбить в себя принцессу Маргариту?
– Разумеется!
– Ну а… Сарра?
– О, не беспокойся, дружок! – смеясь, ответил Генрих. – Сын моего отца такой человек, что сумеет одновременно вести интрижки на два фронта! Однако уже четыре часа! Не отправиться ли нам спать?
– Вполне согласен! Кстати, что сказал вам Рене?
– Об этом потом! Ба, да вот он и сам! Что скажете, мессир Рене? – обратился он к парфюмеру, который шел к нему с самой предупредительной улыбкой. – Не хотите ли, чтобы я опять погадал вам?
– Если позволите, да! Мне хотелось бы знать, сколько времени я проживу еще, если все же решусь избавиться от вас?
– В будущем написано, что я умру на неделю раньше вас, – ответил принц, серьезно разглядывая руку парфюмера. – Мне двадцать лет, я обладаю крепким здоровьем, и если не случится ничего особенного, то я могу прожить до глубокой старости. Покойной ночи!
У выходных дверей он встретил Рауля, который остановил их.
– Мы идем спать, покойной ночи, месье Рауль! – сказал Ноэ.
– Простите, – ответил паж, – у меня имеется поручение к господину де Коарассу!
– Вот как? – удивленно спросил Генрих. – В чем же дело?
– Вас желает видеть мадемуазель Нанси!
– А кто эта мадемуазель Нанси?
– Очень хорошенькая девушка! – с глубоким вздохом сказал паж.
– А кроме того?
– Камеристка принцессы Маргариты.
Принц вздрогнул и быстро обернулся назад, окидывая взглядом зал: принцессы уже там не было!
– Ну что же, – сказал он, – где же эта мадемуазель Нанси?
– Идите за мной, – сказал паж и повел молодых людей не по большой лестнице, а по коридору налево.
Шагах в тридцати они встретили Нанси, закутавшуюся в плащ.
– Вы господин де Коарасс? – спросила она принца.
– Черт возьми, хорошенькая девушка! – пробормотал Генрих достаточно громко, чтобы камеристка могла слышать.
– Месье, – сказала Нанси, – каждый сам знает, чего он стоит, и комплиментов никто не ищет. Это вы господин де Коарасс?
– Я, прелестное дитя!
– Ну так отойдем в сторону, так как я должна передать вам два слова.
Генрих поклоном выразил согласие.
Нанси взяла его под руку и отвела на несколько шагов в сторону, после чего сказала:
– Принцесса Маргарита поручила мне напомнить вам, что вы еще должны рассказать ей историю Генриха Наваррского и графини де Граммон!
– Я готов хоть сейчас рассказать эту историю, – ответил Генрих. – Но где я могу встретиться с ее высочеством?
– Однако! – сказала Нанси, покатываясь со смеху. – Вы сильно торопитесь, мой красавчик! Это будет не сегодня, а завтра. Около девяти часов вечера гуляйте по набережной и ждите. А пока покойной ночи! – И Нанси удалилась.
Рауль и Ноэ подошли теперь к Генриху. Паж сказал:
– Мне тоже нужно сказать вам два слова по секрету!
– Ба! А от кого, милочка?
– От самого себя!
– Отлично! – ответил принц, заметивший, что голос пажа слегка дрожит. – Возьмите меня под руку, дружок, и проводите немного!
Рауль взял Генриха под руку, Ноэ пошел сзади них. Когда они вышли через потерну на берег Сены, Рауль сказал:
– Господин де Коарасс, вы нашли Нанси хорошенькой?
– Очаровательной!
Рауль протяжно вздохнул.
– Ах, понимаю, что вы хотите сказать мне! Вы любите Нанси и…
– Да, я ревную ее к вам! – откровенно произнес паж.
– Не ревнуйте! – сказал принц. – Раз я знаю, что вы любите ее, я уже не буду любить ее!
– О, спасибо, месье! – радостно воскликнул паж.
– Ну а теперь поговорим, – продолжал Генрих. – Вы любите Нанси; но любит ли она вас?
– Не знаю, – грустно ответил паж. – Бывают дни, когда мне кажется, что да, и бывают такие, когда я совершенно отчаиваюсь!
– Я видел ее всего несколько секунд, но уже составил себе ясное представление об этой юной особе, друг мой: Нанси – кокетка, она любит посмеяться, но у нее, должно быть, золотое сердце!
– И… вы… думаете…
– Вот что, милый Рауль: вы прелестный парень, но не знаете женщин! Имеете вы ко мне доверие? Да? Ну так я услужу вам, и не пройдет и двух недель, как я вам скажу в точности, любит ли вас Нанси или нет.
– Благодарю вас, господин де Коарасс! – сказал обрадованный паж, прощаясь с Генрихом.
Затем он повернул обратно, а Генрих взял под руку Ноэ и отправился с ним дальше.
Проходя мимо лавочек, окружавших Лувр, они увидали, что одна из дверей открыта и оттуда виднеется свет. На пороге стоял какой-то мужчина, чистивший свой камзол.
– Гляди-ка! – сказал принц. – Да это наш земляк Маликан открывает свой кабачок, а мы только собираемся ложиться спать! Покойной ночи, Маликан!
Беарнец узнал их и радостно воскликнул:
– Само небо посылает вас! Войдите скорее ко мне, я должен сообщить вам нечто важное!
Принц и Ноэ согласились.
Он впустил молодых людей в зал, который в этот ранний час был еще совершенно пуст, тщательно запер дверь и сказал:
– Только недавно еще я говорил о герцоге Гизе, а теперь у меня есть кое-что новенькое. Ночью прибыл всадник от герцога и сказал мне: «Спрячь меня, потому что в Лувре меня знают. Но постарайся передать сегодня вечером или завтра утром эту записку девице Нанси, камеристке принцессы Маргариты».
– Ну и что ты сделал с запиской?
– А вот она! – ответил Маликан, доставая из кармана записку и подавая ее принцу.
– Черт возьми! Она запечатана! – сказал Генрих.
– Так что же из этого? – отозвался Ноэ. – Раз принцесса Маргарита должна стать вашей супругой, то вы имеете право знать, что ей пишут!
– Пожалуй, ты прав! – ответил Генрих и без дальних размышлений вскрыл записку.
XV
Письмо, которое привез посланный от герцога Гиза, было без подписи и заключало только нижеследующее:
«Земляк девицы Нанси спешит уведомить ее, что он не перестает думать о ней и постарается повидаться с нею в ближайшие дни».
Генрих перечел письмо вдоль и поперек и сказал:
– Тут имеется какой-то тайный смысл. Но какой?
Ноэ подошел и тоже взглянул на письмо. Случайно оно оказалось как раз перед пламенем свечки, и Ноэ заметил, что между написанными строками слабо виднеются какие-то черточки.
– Эге! – сказал он. – Так вот в чем дело!
С этим словами он взял письмо из рук принца и поднес его к камину, в котором горел яркий огонь.
– Что ты делаешь? – крикнул принц.
– Не беспокойтесь, я не сожгу письма! – ответил Ноэ. – Я только проверяю свои подозрения!
Он стал нагревать письмо на пламени камина, и вскоре прежние строки стали бледнеть и пропадать, а вместо них между прежними строками проступили новые.
– Что это? – с удивлением спросил принц.
– Это доказательство, что герцог пользуется симпатическими чернилами, только и всего! – ответил Ноэ. – Вот, пожалуйте, Анри, читайте теперь!
Генри снова взял записку в руки и прочел:
«Дорогая моя! Вы потребовали моего отъезда, и я уехал. Но жизнь вдали от Вас кажется мне невыносимой долее: я испытываю адские муки… Одно только слово от Вас, и я вернусь в Париж. На коленях молю, чтобы Вы сказали это слово! Я жду его и надеюсь.
Генрих».
– Ну что же, – сказал принц, – раз герцога Гиза зовут тоже Генрихом, то принцессе будет очень легко привыкнуть ко мне. Она даже не заметит перемены! – Он хотел бросить письмо в огонь, но вместо этого сложил его и спрятал в карман, а затем обратился к Маликану: – Как ты собирался передать это письмо?
– Это было бы нетрудно: я посылаю иногда провизию и вино в кордегардию швейцарцев, а там часто вертится молодой паж Рауль, который в большой дружбе с Нанси… Но что мне сказать, когда посланный проснется?
– Тебе нечего ждать, пока он проснется. Ты пойдешь и сам разбудишь его, сказав: «Записка отправлена по адресу. Велено передать земляку девицы Нанси, что его ждут не ранее как через десять дней. Дело идет о чьей-то жизни, так что он, посланный, должен сейчас же уехать!»
Маликан поднялся наверх и вскоре спустился обратно.
– Сделано! – сказал он. – Он сейчас едет.
– До свидания, Маликан, – сказал принц, пожимая руку беарнцу, – спасибо тебе! – И он ушел с Ноэ домой.
Было уже совершенно светло, когда они подходили к своей гостинице. У дверей на скамейке сидел человек, вид которого заставил принца удивленно остановиться. Ведь в последние двадцать четыре часа он уже в третий раз встречал Вильгельма Верконсина, приказчика ювелира Лорьо!
– Что вы делаете здесь? – спросил он.
– Поджидаю вас, сударь.
– Так! Вы опять с письмом?
– Нет, сударь, я пришел просить вас последовать за мной!
– Куда?
– Этого я не могу сказать вам, сударь!
– Гм! – буркнул принц. – Что-то уж слишком таинственно!.. Ну да что поделаешь! Подожди меня, Ноэ, я, вероятно, скоро буду обратно! Идем, милый мой! – обратился он к Вильгельму.
Ноэ не раздеваясь бросился на постель и проспал до полудня. Когда он проснулся, принца все еще не было. Ноэ приказал подать себе поесть, но беспокойство лишало его аппетита.
Шло время, а Генриха все еще не было. Беспокойство Ноэ все возрастало. Вот уж и вечер наступил.
Легкий стук в дверь вывел Ноэ из его тревожной задумчивости.
– Войдите! – крикнул он.
Это опять-таки был Вильгельм Верконсин; он с самым беззаботным видом достал из кармана письмо и подал его Ноэ. В письме было написано:
«Не беспокойся обо мне, дорогой друг, я должен быть узником вплоть до наступления ночи, а так как у меня есть еще дело в Лувре, то не знаю, когда мы с тобой увидимся. Поэтому можешь располагать собой, как хочешь.
Генрих».
– Узник? – удивленно спросил Ноэ. – Не можешь ли ты объяснить мне, как это случилось? Да ты не бойся, – прибавил он, заметив смущение приказчика, – у меня с ним нет никаких секретов друг от друга! Вот присаживайся и рассказывай!
– Подробности я все-таки не могу вам рассказать, – ответил Вильгельм, усаживаясь. – Скажу только следующее: дом моего хозяина имеет два выхода. С одним вы уже знакомы – это явный выход. Но есть еще тайный, который ведет в лавку суконщика. Всем известно, что Лорьо богаче самого короля. Но известно также, что суконщик беднее церковной мыши. А на самом деле этот суконщик просто агент Лорьо. В тюках с сукном, которые прибывают в лавку или отправляются из нее, зашиты золотые слитки и драгоценные камни. Таким образом, у себя в доме Лорьо не держит драгоценностей больше чем на пару тысяч экю, но никто не может догадаться, где именно скрыты все его богатства…
– Но я спрашивал не о богатствах Лорьо, до которых мне нет никакого дела, а о том, каким образом мой друг стал узником?
– А вот как. Суконщик не живет в этом доме, а является открывать свою лавку в семь часов утра. Я отвел вашего друга через лавку в то время, когда суконщика еще не было там, а теперь…
– Теперь приходится ждать, когда он уйдет к себе домой?
– Вот-вот!
– Понимаю! Ну а все-таки где же мой друг?
– Ну уж этого, простите, я вам сказать не могу!
«Ну что же, – подумал Ноэ, когда Верконсин ушел, отвесив глубокий поклон, – Анри сам расскажет мне детали своего приключения. А теперь, раз беспокоиться нечего, можно пообедать да и заняться собственными любовными делишками!»
Ноэ пообедал с аппетитом и отправился к мосту Святого Михаила.
Было так темно, что в трех шагах ничего нельзя было разглядеть. Ноэ воспользовался этой темнотой для того, чтобы пройти мимо лавочки Рене и заглянуть туда. В магазине не было ни Рене, ни Паолы. Зато Ноэ заметил Годольфина, который готовил себе постель. Заглянув сбоку, он убедился, что окно комнаты Паолы освещено.
– Она ждет меня! Поторопимся! – сказал он и торопливо сбежал к реке, где на причале стояли лодки.
Воспользовавшись одной из них, Ноэ подъехал к тому пролету, который, как он высчитал еще накануне, приходился как раз под окном Паолы. Он тщательно привязал лодку и пополз по балке к тому месту, где, по его расчетам, должна была приходиться веревка. Действительно, она была там. Ноэ достал из кармана тоненькую шелковую лестницу и дернул за веревку. Сейчас же лестница с веревкой стала подниматься вверх. Ноэ выждал несколько минут, а затем, подергав за лестницу и убедившись, что она привязана, стал быстро подниматься.
XVI
Вернемся теперь несколько назад, к Генриху Наваррскому, который рано утром ушел к дому Лорьо с Вильгельмом Верконсином.
Сначала принц думал, что Вильгельм ведет его на Медвежью улицу, но ее они миновали и направились по улице Святого Диониса. Тут Вильгельм остановился перед запертой еще лавочкой торговца сукном, отпер дверь имевшимся при нем ключом, ввел принца в лавочку и снова запер дверь на ключ за собой.
Казалось, вся лавка состояла лишь из одной только комнаты, но Вильгельм подошел к лежавшим в углу трем тюкам сукна, сдвинул их в сторону, и под ними оказался трап; через него-то Верконсин и повел Генриха, предусмотрительно взяв его за руку, так как в проходе была страшная тьма.
Им пришлось идти довольно запутанными ходами, и Генрих не раз задавался вопросом, уж не попал ли он в западню, расставленную ревнивым мужем? Но его страхи были напрасны, и когда они наконец из тьмы вышли к свету, то принц с удивлением заметил, что находится в мастерской Самуила Лорьо.
Теперь Вильгельм рассказал принцу все то, что читатели уже знают из предыдущей главы; только он пояснил еще вдобавок, что о существовании тайного хода должны знать лишь четыре лица: сам Лорьо, старый Иов, суконщик и он, Вильгельм, и что Самуил не догадывается о посвящении в эту тайну также и Сарры. Объясняя все это шепотом и прерывая свои объяснения мольбами быть как можно осторожнее и не шуметь, Вильгельм довел принца до комнаты Сарры, в которой принц видел молодую женщину в первое свое посещение дома Лорьо.
Как и тогда, Сарра сидела на диване, но теперь она не улыбалась, не покраснела при виде Генриха, а грустно сказала, отвечая на его поклон:
– Присядьте, ваше высочество! Только говорите как можно тише, умоляю вас!
Принц сел и взял Сарру за руку, чтобы поцеловать.
Но Сарра сейчас же отдернула руку и продолжала:
– Мое поведение должно показаться вам по крайней мере странным, и я была бы очень смущена своей смелостью, если бы не находила опоры в чистой совести честной женщины. Кроме того, я так одинока, так беззащитна! Однажды вы уже спасли меня от страшного несчастья, и вот я подумала, что, быть может, вы и теперь поможете мне!
– О, разумеется! – горячо отозвался принц.
– Графиня де Граммон и не подозревает, как несчастно сложилась моя жизнь! Она, наверное, говорила вам о моем муже и описала его как лучшего из людей? Да? Ну, так я скажу вам, что Самуил Лорьо подлый убийца!
– Что вы говорите! – удивленно воскликнул принц.
– Правду, только правду, ваше высочество! – ответила красотка-еврейка. – Но я должна рассказать вам всю свою историю, и тогда вы поймете меня!
– Я слушаю вас!
– Самуил Лорьо, – начала рассказывать молодая женщина, – был давнишним слугой сира д'Андуэна, отца Коризандры. Мне было пятнадцать лет, когда я впервые увидела того, кому суждено было стать моим мужем. Он пленился мною, а я, кроме отвращения, ничего не чувствовала к нему. И немудрено: во-первых, Лорьо был немолод, уродлив и страшно жаден, во-вторых, мое сердце было уже отдано всецело конюшему сира. Мы старались держать нашу любовь в страшной тайне, так как по непонятному ослеплению Гонтран (как звали моего милого) боялся, что сир д'Андуэн не отдаст меня за него. Ведь Гонтрану было только восемнадцать лет, а его отец, мелкопоместный, но очень гордый дворянин, отдавая его к д'Андуэну, сказал, что сын останется у него до двадцати лет, когда может получить полную свободу действий. Гонтран боялся, что мой благодетель не возьмет на себя такого важного вопроса, напишет его отцу, а тот наверное откажет сыну в разрешении вступить в брак с такой незначительной особой, как я. Разумеется, мы ошибались. Если бы мы пали в ноги сиру д'Андуэну, он, наверное, благословил бы нас, так как был очень добр и любил меня и Гонтрана. Но, как я уже говорила, мы не решались на признание, а между тем наши отношения зашли слишком далеко, и приблизился час, когда последствия нашего увлечения уже нельзя было бы скрыть… И вот однажды Гонтран ушел на охоту да и не вернулся обратно. Отправились искать его и наконец нашли с размозженной головой. Он по неосторожности упал с отвесного холма на камни – так, по крайней мере, объяснили себе происшедшее. Вы можете представить себе глубину моего отчаяния. Меня ждал позор. Вот в такую-то минуту ко мне и пришел Самуил Лорьо. Он с первых слов сообщил мне, что знает все, что он сам очень любил Гонтрана и потрясен его смертью и хотел бы сделать доброе дело в память ею. Таким добрым делом будет предложение мне руки и имени Лорьо. У него все равно нет ни одной близкой души, а тут у него сразу появится семья, так как мой сын станет его сыном. Слова этого человека показались мне якорем спасения. Конечно, я поспешила согласиться, мой благодетель тоже не отказал в своем согласии, и через полтора месяца я стала женой Самуила Лорьо. Никто не знал о моей ошибке, а когда настало время родов, Лорьо сумел обставить все так хорошо, что ребенок родился в полной тайне. Кроме старого Иова и верного Вильгельма никто даже не был посвящен во все происшедшее! Одно только с первой же минуты рождения ребенка отравило мне счастье материнства. Доктор заявил, будто я слишком слаба для того, чтобы самой кормить ребенка, и муж сказал, что отвезет мальчика к кормилице. Больше я и не видала ребенка, и все попытки добиться от мужа сведений относительно моего мальчика не приводили ни к чему. Однажды ночью – о, никогда не забуду я этих страшных минут! – Самуил вернулся с какого-то банкета совершенно пьяным. Надеясь, что вино развяжет ему язык, я ласково спросила его, где мой ребенок. «…Ваш ребенок? – с бешенством переспросил он. – Вы хотите знать, где ваш ребенок? Ну так это я не могу сказать вам!» «Но почему?» – спросила я. «Потому что не знаю, в аду ли он или в раю…» «Как? Он умер?» – крикнула я. «Да, я убил его, как убил и его отца! – ответил он мне со злобным смехом и продолжал: – Ведь я любил и люблю тебя, Сарра, я поклялся, что ты будешь принадлежать мне».
– Негодяй! – крикнул принц.
Сарра помолчала некоторое время, так как рыдания душили ее, и Генрих не решался обратиться к ней с банальными утешениями, которые раздражают гораздо больше, чем успокаивают.
– Простите меня, принц, что я рассказала вам эту ужасную историю, – сказала наконец еврейка, несколько успокоившись, – однако во все время, в течение которого я связана с этим отвратительным чудовищем, я еще никому, кроме вас, не рассказывала этого. Но вам я верю, верю, что вы – мой друг…
– И буду им всю жизнь! – пылко сказал Генрих. – Приказывайте, я весь к вашим услугам!
– Но я и сама не знаю, что делать! Ведь это чудовище – мой муж и повелитель, я принадлежу ему, хотя бы только по имени, и законы на его стороне… Однако я еще не закончила, принц, и вы должны знать все!
– Я слушаю вас!
– В первый раз вы увидели меня при свете молнии, когда я спасалась от преследования Рене Флорентинца.
– А, так вы знали его?
– Я узнала его имя перед самым приключением, свидетелем которого вы были. Случилось все это так. Муж каждый год два раза ездит в Тюренн с двойной целью: продает ювелирные изделия и собирает доходы с некоторых поместий, данных мне в приданое сиром д'Андуэном. Конечно, я всегда должна ездить с ним, так как Самуил слишком ревнив, чтобы оставить меня в Париже на такое долгое время. Когда мы в последний раз отправлялись в путь, на мосту Святого Михаила случилось маленькое приключение, которое повело к большим последствиям. Надо вам сказать, что муж требовал, чтобы на мне всегда была маска во время этих поездок. Ну вот, моя лошадь испугалась чего-то на мосту и взвилась на дыбы. Пока я справлялась с нею, маска развязалась и упала. Какой-то элегантно одетый мужчина, стоявший на пороге одной из лавочек, подбежал, чтобы подать мне упавшую маску, и заглянул в лицо. «Что за красавица!» – воскликнул он. Муж ничего не слыхал: он ехал впереди, а незначительное приключение заняло слишком мало времени. Я снова надела маску, знаком руки поблагодарила любезного кавалера и отправилась дальше. Через две недели после этого мы выезжали из Тура, чтобы направиться обратно в Париж; в этот момент нам повстречался всадник, въезжавший в город. Это был услужливый кавалер, поднявший мне маску на мосту Святого Михаила. Проезжая мимо меня, он поклонился мне, но так осторожно, что муж ровно ничего не заметил. А часа через два нас догнал какой-то человек, бешено мчавшийся вслед за нами. Он назвался служкой сомюрского епископа и сказал, что епископ, узнав о пребывании в Туре такого искусного ювелира, как Самуил Лорьо, хочет во что бы то ни стало поручить ему исправление утвари домовой церкви епископского дворца; заказ большой, очень выгодный, но нужно, чтобы Самуил Лорьо сам пожаловал в Сомюр. Самуил, не подозревая никакой ловушки, сейчас же согласился и приказал мне ехать со слугой дальше до Блуа, где я должна была остановиться в гостинице «Белый единорог». Он выбрал эту гостиницу потому, что она была за городскими укреплениями и я не рисковала встретить там галантных молодых людей, а этого только и боялся ревнивец.
Я отправилась дальше. Не прошло и получаса, как издали послышался топот копыт быстро мчавшейся лошади. Я оглянулась и увидала все того же услужливого кавалера, которого видела дважды – на мосту Святого Михаила и при выезде из Тура…
Дойдя до этого момента своего рассказа, красавица на минуту остановилась.
