Понсон дю Террайль
Маргарита Валуа: Прелестная ювелирша. Любовница короля Наваррского
XXVI
Для того чтобы понять причину испуга Нанси и представить себе степень опасности, которой подвергался Генрих Наваррский, нам придется вернуться к тому моменту, когда Паола отправилась вместе с Годольфином в Париж, терзаемая ревностью и жаждой мести.
Вспомнив, что кабачок, в котором его держали пленником, находится против Лувра, Годольфин легко отыскал заведение Маликана. Кабачок был уже заперт, но луч света, просачивавшийся из-под двери, свидетельствовал, что там еще сидят посетители. Только эти посетители, должно быть, были очень молчаливы, так как ни малейшего шума не слышалось из кабачка.
Обойдя вокруг дома, Годольфин наконец увидал место, откуда можно было что-нибудь видеть: это была плохо заделанная старая замочная скважина. Годольфин приложился к ней глазом и, должно быть, увидал что-нибудь интересное, так как сейчас же пустил на свое место Паолу.
Дочь Флорентинца посмотрела, пронзительно вскрикнула и покачнулась, теряя сознание: она увидала, что Ноэ сидит с Миеттой, держит ее за руки, и оба они с глубокой любовью смотрят в глаза друг другу; в другом углу сидел принц Генрих с красоткой-еврейкой, по-прежнему одетой беарнским пареньком.
Годольфин не отличался силой, но сознание опасности и страх за любимую девушку на мгновение сделали его Геркулесом, так что он успел оттащить полубесчувственную Паолу шагов на десять от дома в тень. Поэтому, когда Генрих и Ноэ вышли на крик из двери, они никого не увидали. Но этот же крик выдал их присутствие Рене, и таким образом парфюмер нежданно нашел свою дочь.
Читатель помнит, что первыми словами Паолы были:
– Прости меня, отец, и отомсти за меня!
– Отомстить за тебя? – с волнением крикнул Рене.
– Да, отец, отомсти за меня! Там… в этом доме… сидит человек, которого я… любила и который изменил мне!
Не дожидаясь дальнейших объяснений, Рене подбежал к дверям указанного ему дома и заглянул в замочную скважину. Вдруг он вздрогнул и почувствовал, как пот крупными каплями выступил у него на лбу. Он увидал Ноэ, затем Коарасса. Потом его внимание привлекло лицо беарнского мальчика. Рене пригляделся и узнал Сарру.
Флорентинец был слишком осторожен, чтобы кинуться в кабачок Маликана. Поэтому он вернулся к дочери, молчаливо взял ее за руку и отвел к самому берегу.
– Теперь скажи мне, – спросил он затем, – кто из тех двух мужчин изменил тебе?
– Ноэ.
– А, так это тот… тот…
– Тот, который похитил меня и Годольфина.
– Хорошо! – сказал Рене. – А теперь расскажи мне все как было, дитя мое!
Хотя Рене и был сердит, но понимал, что упреки теперь ни к чему и что в данный момент нечего сводить счеты с дочерью. Прежде всего надо было все узнать.
Тогда Паола рассказала отцу всю историю своего знакомства с Ноэ, ничего не умалчивая и не пропуская ни одного свидания и ни одной подробности. Мало-помалу Рене становилось понятным, каким образом сир де Коарасс мог разыгрывать так удачно роль колдуна!
– Успокойся, дитя мое, – сказал он, когда Паола кончила свой рассказ, – ты будешь отомщена, да и… я тоже!
Рене видел красотку-еврейку и теперь понял значительную часть истины. Коарасс побил его его же оружием.
– Теперь пойдем в Лувр! – сказал он дочери. – Ты расскажешь королеве!
– Ну а о принцессе Маргарите ей тоже следует рассказать?
– А при чем тут принцесса?
– Да ведь я тебе ничего не рассказала об этом! Принцесса любит сира де Коарасса и каждый день по вечерам принимает его у себя!
– Ты уверена в этом? – со злой радостью спросил Рене.
– Но как же, отец, конечно уверена!
– Ну, так моя месть будет полной! – сказал Рене. – Но королеве тебе ни к чему говорить об этом. Мы сделаем это иначе. Ну а теперь идем в Лувр! А ты, – продолжал он, обращаясь к Годольфину, – ступай в лавочку! Вот тебе ключ, отопри дверь и иди в комнату Паолы. Ты увидишь там барина, очень плохо одетого. Но не обращай внимания на внешность, будь с ним почтителен и титулуй «монсиньор»! Ты попросишь его следовать за тобой и приведешь вот на это самое место. Ты попросишь его обождать меня.
Годольфин ушел по направлению к лавочке. Читатель уже знает, что герцог Гиз скрылся в это время, и, таким образом, поймет, что Годольфин никого не нашел дома. Открытое окно и привязанная лестница объяснили ему путь исчезновения неизвестного ему важного гостя…
А Рене с Паолой направился прямо в апартаменты королевы-матери. Екатерина сидела за письменным столом и работала. Вдруг в маленькую боковую дверь постучали, и королева, вздрогнув, подняла голову. Вслед за стуком дверь открылась, и на пороге показалась Паола, а за ней Рене.
Королева была достаточно хорошей физиономисткой, чтобы сразу понять положение вещей: выражение лица Рене говорило о том, что ему удалось открыть нечто такое важное, перед чем окончательно рассеется и исчезнет ее гнев на провинившегося фаворита.
– А! – сказала она. – Так ты нашел свою дочь?
– Да, ваше величество.
– В объятиях какого-нибудь красавчика?
– В обществе Годольфина и как раз вовремя, чтобы предупредить ваше величество о мистификации, жертвой которой сделалась высокая особа вашего величества!
– Что это значит, господин Рене? – крикнула королева.
– Благоволите, ваше величество, расспросить Паолу, и вы тогда все поймете.
Королева с холодным равнодушием выслушала рассказ Паолы, а затем промолвила:
– Ну-с, я все-таки не понимаю, почему это должно касаться меня?
– Но, ваше величество, совершенно ясно, что этот обманщик отнюдь не умеет читать в звездах, а просто…
– Постой! Весьма возможно, что сир де Коарасс рассказал тебе кучу разных вещей, подслушанных его приятелем из комнаты твоей дочери. Но мне-то он открыл ряд поразительных секретов! Вот, например… – И королева рассказала, как сир де Коарасс открыл способ бегства заговорщиков-гугенотов, хотя об этом никто в Париже не мог знать; как он указал их путь и дал подробное описание их остановки в Шарантоне и как все подтвердилось.
– Так это доказывает, что он был соучастником этих заговорщиков! – с уверенностью сказал Рене.
– О, если это так, – сказала королева с мгновенно заблестевшим взором, – то сиру де Коарассу придется посчитаться со мной!
– Ваше величество, дайте мне одни сутки, и я докажу, что это именно так!
Королева не успела ответить, так как в кабинет вошел паж и доложил:
– Господин Нансей прибыл из Мелена!
– Пусть войдет! – с жаром сказала королева и продолжала, обращаясь к Рене: – Если сир де Коарасс их соучастник, тогда Нансей не найдет беглецов в Мелёне…
Вошел Нансей.
– Ну что? – спросила Екатерина.
– Ваше величество, – ответил шталмейстер, – сир де Коарасс ошибся: за Шарантоном никто не видал этих двух господ. Я обыскал в Мелёне все гостиницы, опросил всех; я проехал до Монтро, и нигде никто не мог сказать мне ни слова о беглецах!
– А, так! – крикнула королева. – Ну так берегитесь же теперь, господин Коарасс!
Теперь можно понять, почему Нанси, подслушивавшая весь этот разговор, была так испугана. Увидав, что в комнату входит Рауль, она поспешила закрыть ему рот своей розовой рукой, приказывая, таким образом, соблюдать тишину.
– Что с вами? – шепотом спросил Рауль. – Вы так бледны.
– Сиру де Коарассу грозит страшная опасность!
– Ну да, я знаю это, – ответил Рауль.
– Как? Что же ты знаешь?
– Да как же не знать, если я из-за этого пришел к вам. Он здесь!
– Кто? Сир де Коарасс?
– Да нет! Герцог Гиз.
И без того бледная, Нанси окончательно помертвела.
– Господи, этого еще не хватало! – сказала она. – Герцог здесь, в Лувре…
– Да, он в моей комнате и ждет вас.
Нанси подозрительно посмотрела на Рауля: уж не сошел ли, чего доброго, с ума ее обожатель?
– Герцог пробрался в Лувр переодетым в костюм слуги из трактира, – продолжал Рауль. – Он сделал вид, будто принес мне вина. Затем он приказал мне сходить за вами, а сам остался в моей комнате.
Нанси показала пальцем на дырочку, просверленную в полу, и сказала:
– Ложись на пол, смотри, слушай и подожди меня здесь! Дай только мне ключ от твоей комнаты. Ну вот!
Нанси взяла ключ от комнаты Рауля, заперла свою комнату и ушла. По дороге она успела несколько справиться со своим волнением. Приходилось защищать друга ее обожаемой госпожи от грозивших ему со всех сторон опасностей!
Герцог был несколько неприятно поражен появлением Нанси. Хотя он сам послал за ней Рауля, но ему почему-то казалось, что придет не камеристка, а сама госпожа. Но Нанси в первых же словах сообщила ему, что принцесса ничего не знает о его прибытии в Париж и появлении в Лувре, да и нельзя ей никак сообщить об этом теперь.
– Как нельзя? – вскрикнул герцог. – А я так рассчитывал повидаться с нею!
– Но, ваше высочество, это совершенно невозможно…
– Да почему?
– Потому что королева сейчас у принцессы…
– Но она выйдет от нее когда-нибудь!
– Не ранее завтрашнего утра… Дело в том, что королеву в последнее время стали одолевать видения, и она боится спать одна. Поэтому ее величеству стелют постель в комнате принцессы…
Нанси лгала с самозабвением, но герцог даже не вдумывался в правдоподобие ее слов: его сердце острой болью пронизывала мысль, что не придется повидать ту, ради свидания с которой он так рисковал!
– Но неужели ни сегодня, ни завтра мне не удастся увидеть ее! – воскликнул он.
– О, завтра другое дело, – ответила Нанси, которой было важно спровадить герцога. – Завтра я постараюсь как-нибудь устроить это. Но теперь, бога ради, уходите поскорее, ваше высочество! Ведь достаточно, чтобы вас встретил кто-нибудь, как поднимется страшная тревога. Теперь, ввиду брака принцессы с принцем Наваррским, ее высочество так стерегут, что, узнай кто-нибудь о вашем присутствии здесь, и принцессу посадят за семь замков в какую-нибудь башню. Неужели вы хотите ее несчастья?
Этот аргумент подействовал; герцог, не боявшийся за свою жизнь, испугался, как бы не причинить страдания любимой девушке. Он натянул колпак на голову и сказал:
– Ну, хорошо, я пойду, но черт меня побери, если в этом костюме кто-нибудь узнает во мне герцога Гиза!
– Этим не следует даже и рисковать, – рассудительно ответила Нанси. – Пойдемте, я провожу вас потерной, где стоит преданный часовой. Достаточно три раза кашлянуть, и часовой делается глухим и немым!
Нанси провела герцога к потерне и с облегчением перевела дух, когда Гиз скрылся из виду.
Выйдя из потерны, Генрих задумчиво направился берегом реки. Не успел он пройти несколько шагов, как на него наткнулся какой-то закутанный в плащ субъект.
– Невежа! – крикнул герцог, забыв, что он в неподходящем для подобного окрика костюме.
Но окликнутый насмешливо сказал:
– Я был уверен, что встречу ваше высочество по выходе из Лувра, а потому вот уже добрых четверть часа поджидаю вас!
– Рене! – крикнул герцог.
– Да, ваше высочество, он самый. Но как нехорошо с вашей стороны до такой степени не доверять мне! Вы убежали от меня через окно, тогда как я более, чем когда-либо, предан вам!
– Но ты запер меня!
– Да, для безопасности.
– Ну, я знаю, что ты не задумаешься продать меня за грош, да и не меня одного, а кого угодно…
– Ваше высочество, я пробыл целый час у королевы-матери, и пусть меня Бог поразит вот на этом самом месте, если я обмолвился хоть словом о пребывании вашего высочества в Париже!
– А, так ты был у королевы-матери! Значит, ты видел и принцессу Маргариту тоже?
– Нет, принцессы я не видал, но…
– Постой, милый друг, как же ты мог не видать Маргариты, раз королева ночует теперь у дочери?
– Да кто вам рассказал такую ерунду?
– Нанси.
– Нанси – дура, которая позволила себе посмеяться над вашим высочеством!
– Рене!
– Да посмотрите сами вот на те окна. Видите, как сквозь ставни льются полоски света? Вы сами должны знать, что эти окна принадлежат к апартаментам королевы-матери. Так почему же они освещены, если королева не находится у себя?
– Но что же все это значит, Рене?
– Это значит, что другой человек вытеснил из сердца принцессы ваш образ!
– Ты лжешь! Я убью тебя, подлый клеветник!
– А между тем такой человек существует на самом деле! Каждый вечер он прокрадывается к принцессе и уходит от нее лишь после двенадцати…
– Так покажи мне его! Скажи, кто это! – крикнул герцог, дико вращая глазами и хватаясь за пояс, где должна бы висеть шпага.
– Вот, ваше высочество, наденьте мою шляпу и плащ и прицепите себе мою шпагу…
– Давай!
– Затем идите туда: видите, там светится слабый огонек? Это – кабачок Маликана. Там сидит ваш соперник. Его зовут сир де Коарасс!
Герцог схватил шляпу и шпагу и бросился к кабачку.
«Этот человек заплатит мне своей жизнью!» – думал он.
XXVII
Генрих и Ноэ занимались воркованием – первый с Саррой, второй – с Миеттой, когда в дверь кабачка кто-то сильно постучал. По характеру стука можно было сразу понять, что это стучит не какой-либо запоздавший пьяница, а человек, сознающий за собой право стучать во всякое время. И Ноэ встал, чтобы открыть дверь.
В комнату вошел бледный человек с горящим взором. Он остановился посредине зала, посмотрел на обоих молодых людей, на Сарру, которую он принял за мальчика, и на Миетту. Затем он сказал:
– Господа, кто из вас сир де Коарасс?
Генрих встал, сделал шаг навстречу незнакомцу и сказал с учтивым поклоном:
– Это я!
Герцог тоже сделал шаг ему навстречу, поклонился с изяществом человека хорошей породы и сказал:
– Я не имею чести быть известным вам, но уверен, что вы кое-что слышали обо мне!
– Не могу ли я узнать ваше имя, сударь?
– Я скажу вам его только с глазу на глаз.
– В таком случае выйдем на улицу, сударь, – ответил принц, который сразу понял, что дело идет о вызове на дуэль.
Он взял свою шляпу и мимоходом кинул ободряющую улыбку маленькому беарнскому пареньку, который сильно побледнел при этой сцене. Ноэ хотел встать и выйти вместе с принцем, но Генрих сказал ему:
– Оставайся на месте! Если ты понадобишься мне, я кликну тебя!
Генрих вежливо пропустил герцога вперед и вышел вслед за ним на улицу. Ночь была очень темной, но в нескольких шагах от кабачка стоял зажженный фонарь; туда и повел лотарингский принц своего соперника.
Принц Наваррский последовал за незнакомцем и остановился вслед за ним в кругу света, бросаемом фонарем. Тогда принц Лотарингский обернулся и сказал:
– Меня зовут Генрих Лотарингский, герцог Гиз!
От неожиданности Генрих Наваррский даже отступил на шаг. Но он сейчас же справился со своим волнением и, вежливо поклонившись, сказал:
– Приветствую вас, ваше высочество!
– Сударь, – продолжал герцог, – правда ли, что вы каждый день ходите в покои принцессы Маргариты и пользуетесь ее взаимностью?
– Ваше высочество, – ответил Генрих, – согласитесь, что этот вопрос несколько неожидан…
– Отвечайте! – крикнул герцог Гиз.
– А если я отвечу, тогда что?
– Если мне соврали, я накажу лгуна; если мне не соврали, я накажу вас!
– Простите, ваше высочество, – спокойно ответил Генрих Наваррский, – я нахожу, что вы принимаете со мной слишком высокомерный тон!
– Что такое-е?
– Вы воображаете, что говорите с каким-нибудь мелким дворянчиком, и позволяете себе возвышать голос!
Герцог Гиз дерзко рассмеялся в глаза Генриху.
– Тысяча извинений! – насмешливо сказал он. – Я не знал, что Коарассы принадлежат к числу принцев крови.
– Разрешите мне предложить весьма естественный вопрос: под каким именем скрываетесь вы в Париже?
– А вам какое дело?
– Мне большое дело. Судя по всему, нам придется вступить в бой. Так вот представьте себе, что мне удастся тяжело ранить вас. Так что же, прикажете мне постучать в соседний дом и сказать: «Там лежит раненый герцог Гиз, подберите его»?
– Сударь! – поспешно сказал герцог. – Я думаю, что имею дело с человеком чести! Но я только тогда дам вам доказательство своего уважения, которое заключается в том, чтобы скрестить с вами шпагу, если вы клятвенно обещаете мне не выдавать моего инкогнито!
– Даю вам честное слово: что ни случится, я не назову вашего имени!
– Отлично! – сказал герцог, становясь в позицию.
– Одну минутку, ваше высочество! Я тоже должен попросить вас дать мне такое же обещание!
– Разве в Париже вас зовут не сиром Коарассом, а иначе?
– Нет, в Париже-то меня именно и зовут так, но это не настоящее имя. И чтобы доказать вам, что для меня не такая уж большая честь скрестить с вами шпагу, я должен иметь ваше слово, чтобы потом раскрыть вам, кто я такой.
– Сударь! – ответил герцог. – Какое бы имя вы ни носили, клянусь не раскрывать его никому!
– Отлично! – улыбаясь, сказал Генрих. – В таком случае начинайте, братец!
– Что такое? Ваш… братец?
– Ну да, двоюродный, разумеется! Меня зовут Генрих Бурбонский, и я рассчитываю стать королем Наварры! – медленно сказал Генрих, принимая осанку знатного человека, имеющего дело с человеком низшего ранга.
– Так вот как! – сказал герцог. – Значит, мы с вами еще более враги, чем я предполагал, кузен!
– О да, – ответил Генрих Наваррский, – у нас соперничество простирается на многое: на любовь, политику и религию!
– Следовательно, – ответил герцог, становясь в позицию, – у нас достаточно оснований помериться силами!
– Я в восторге, что мне представился случай к этому! – ответил Генрих, обнажая шпагу и тоже становясь в позицию.
Казалось, что у обоих Генрихов был один учитель фехтования, так как оба они восхитительно обращались с оружием. Они бились уже более четверти часа, и никто из них не был ранен. Но, фехтуя, они не забывали, подобно героям Гомера, и словесного поединка, обмениваясь следующими фразами.
– Не понимаю вас, дорогой братец, – сказал Генрих Наваррский, – вы любите принцессу Маргариту и хотите сделать из нее какую-то герцогиню!
– Это только временно, дорогой братец, – с ироническим смехом ответил Генрих Гиз, шпага которого извивалась подобно змее, – а в будущем – посмотрим!
– А я вот непременно хочу сделать ее королевой! – продолжал Генрих.
– Да ведь ваше королевство меньше моего герцогства…
– О, оно еще увеличится, братец!
– За счет Франции или за счет Испании?
– За счет и Франции, и Испании, может быть.
– Однако, братец, у вас изрядный аппетит! – сказал герцог. – Я не удивлюсь, если в один прекрасный день вы начнете подумывать о моем добром городе Нанси!
– Да я и так о нем подумываю! – ледяным тоном ответил Генрих Наваррский.
В тоне его голоса было что-то, заставившее герцога вздрогнуть, и в этот момент Генрих Наваррский прямым ударом ранил его в плечо. Герцог яростно вскрикнул и ответил квартой, которой ранил Генриха Наваррского в предплечье.
– Есть еще человек, который тоже будет подумывать о городе Нанси, братец! – ядовито заметил герцог Гиз.
– Разве? Кто же это?
– Наваррская королева, братец!
Генрих вспыхнул, бешенство овладело им. И этот момент стал роковым для исхода поединка: он открыл грудь, и шпага герцога молнией поразила его.
Принц вскрикнул и упал на землю.
– Если он умер, тем хуже для него, – пробормотал герцог Гиз. – Если только ранен – тем хуже для меня. Но принц Лотарингский никогда еще в жизни не бил лежачего! – И герцог направился к кабачку Маликана.
Обе женщины и Ноэ пугливо и тревожно ждали возвращения Генриха.
– Сир де Коарасс убит или тяжело ранен, – сказал герцог, входя в зал. – Он лежит там, под фонарем! – И, сказав это, он быстро скрылся во тьме.
Рене поджидал герцога в стороне. Он был слишком осторожен, чтобы преждевременно скомпрометировать себя. Если Коарасс убьет Гиза, к чему знать первому, что это он, Рене, натравил их друг на друга? Но когда герцог окликнул его по имени, Рене сейчас же вышел из тени.
– Как дела, ваше высочество? – спросил он.
– Думаю, что он убит.
– Как, вы не уверены в этом?
– Нет, далеко не уверен!
– Но помилуйте, ваше высочество, ведь…
– Рене! – резко оборвал его герцог. – В другой раз я подробнее отвечу тебе, а теперь мне некогда!
– Да куда вы, ваше высочество?
– В Лувр.
– Как? В этот час? Да подумайте…
– Я обо всем подумал. Покойной ночи!
Герцог направился к той самой потерне, через которую его недавно еще выпустила Нанси. Троекратный кашель обеспечил его впуск, и герцог уверенно двинулся по переходам и коридорам Лувра, пока не дошел до дверей апартаментов Маргариты.
– Войдите! – ответил голос, заставивший его вздрогнуть.
Герцог толкнул дверь и предстал пред Маргаритой, которая разговаривала с Нанси и никак не ожидала этого появления. Перед ней был герцог Гиз, весь в крови!
XXVIII
Герцог Гиз был бледен, как мраморная статуя. Несмотря на это, его губы были искривлены нервной улыбкой и насмешливый взгляд полон горечи.
Не сознавая, что она делает, Маргарита пронзительно вскрикнула и бросилась к нему, но, увидев, что он весь в крови, с ужасом остановилась.
– Боже мой! Что это? – простонала она. – Что с вами случилось, Генрих?
– Ваше высочество, – с напускным хладнокровием ответил герцог, – не беспокойтесь и не вздумайте падать в обморок. Я легко ранен – это просто удар шпаги в плечо.
– Генрих! – пробормотала Маргарита вне себя. – Вы дрались на дуэли? – И в ее душе зашевелились мрачные предчувствия.
– Ваше высочество, – прежним тоном продолжал Генрих Гиз, – я явился в Париж, пренебрегая опасностью быть убитым из-за угла наемными убийцами вашей матери. Сделал я это лишь для того, чтобы спросить вас: помните ли вы те клятвы, которыми мы еще так недавно обменивались перед моим отъездом?
– О, Генрих, Генрих, – ответила взволнованная принцесса, – но к чему теперь вспоминать об этом? Вы ранены, нуждаетесь в уходе…
– Я еще раз повторяю вам, что я ранен очень легко. Да и не в моей ране тут дело. Я спрашиваю вас: любите ли вы меня еще?
– Генрих!
– Потрудитесь ответить!
– Однако каким тоном вы позволяете себе говорить со мной! – сказала Маргарита, овладевая собой. – К чему эти бешеные молнии взгляда? Эти скрытые угрозы? Откуда все это?
– Ах, так вы еще не знаете? – иронически переспросил герцог. – Ну, так я сейчас все поясню вам! Когда час тому назад я просил Нанси проводить меня к вам, она ответила, будто королева-мать теперь постоянно спит в вашей комнате. Нанси лгала. Почему она лгала?
Нанси потупилась. Маргарита не знала, что ей ответить.
– Я поверил словам Нанси, – продолжал герцог, – и согласился уйти из Лувра. Но когда я вышел, я встретил человека, которого вы хорошо знаете: это Рене Флорентинец. Он сказал мне: «Королева Екатерина никогда не ложится спать в покоях принцессы. Нанси солгала вам, и знаете почему? Потому что принцесса изменила вам!» Правду ли сказал Рене? – с силой крикнул он.
– Я не желаю отвечать на такой дерзкий вопрос! – гордо сказала Маргарита.
Герцог язвительно засмеялся.
– Рене сказал мне еще. «Она не любит вас больше, она полюбила другого…»
– Боже мой! Теперь я все поняла! – крикнула Нанси.
– «И вашего соперника, – прибавил Рене, – зовут сир де Коарасс!»
Маргарита вскрикнула и упала в кресло, из которого она вскочила при неожиданном появлении герцога.
– Ваше высочество! – продолжал герцог. – Я отыскал этого сира де Коарасса в кабачке Маликана. Мы дрались на шпагах при свете фонаря. Он ранил меня, а я уложил его на землю. Не знаю, убит ли он, но…
Герцог не договорил.
Подобно львице, которая дремлет на теплом песке пустыни и вдруг вскакивает, разбуженная стоном детеныша, Маргарита вскрикнула, оттолкнула герцога в сторону и бросилась к двери.
– За мной, Нанси, за мной! – крикнула она.
Герцог, который до этой минуты издевался, герцог, у которого были молнии во взгляде и угрозы на устах, теперь, оставшись один, покачнулся и закрыл лицо обеими руками.
– Как она любит его, Боже мой! – простонал он.
В то время как герцог Гиз исчезал во мраке ночи, сообщив друзьям Генриха Наваррского страшную весть, Ноэ и Миетта кинулись к фонарю, у которого, согласно указаниям герцога, происходила дуэль.
Генрих лежал на земле. Он дышал еще, но из его груди бежал целый поток крови.
Ноэ взял принца на руки, Миетта, выбежавшая вслед за ним, помогла ему, и они вдвоем кое-как дотащили бесчувственного Генриха до кабачка. Сарры не было там: при страшном известии она словно сноп рухнула на землю.
Когда Ноэ и Миетта втащили в зал кабачка бесчувственное тело Генриха, сверху стремглав сбежал кое-как одетый Маликан, разбуженный всей этой суматохой.
– Проклятие! – рявкнул он. – Моего принца убили!
– Нет, – ответил Ноэ, – принц не умер, он дышит. Да вот, глядите: он открывает глаза.
Действительно, Генрих слабо открыл глаза и удивленным, блуждающим взором обвел комнату.
Маликан бросился к себе, притащил складную кровать и принялся устраивать ее, в то время как Ноэ разрезал камзол на Генрихе и исследовал его рану.
Маликан был родом из беарнских пастухов, а они умеют помогать себе собственными средствами. Осмотрев рану принца, он сказал, что она вовсе не глубока и только вызвала сильное кровотечение, которое и явилось причиной потери сознания. Но рана отнюдь не смертельна!
Генрих почти совсем пришел в себя и спокойно переводил взгляд с Ноэ на Миетту и потом на Маликана. Казалось, что он ищет кого-то. Действительно, он искал красотку-еврейку.
– Где же она? – спросил он наконец.
Только тогда Миетта и Ноэ заметили, что Сарра исчезла.
– Когда я сходил вниз, – сказал Маликан, – я услыхал полузадушенный крик, но, когда я спустился, в зале не было никого!
Ноэ и принц переглянулись, но не успели обменяться ни единым словом, как входная дверь распахнулась и в объятия принца бросилась бледная, растрепанная женщина.
Это была принцесса Маргарита!
