Олег Николаевич Савин
Аз есмь Путь, и Истина, и Жизнь. Книга третья
– «Кого только не допускают во святой Храм, – подумал он. – Была б моя воля, вот таких вот точно не допускали бы. Даже до ступеней его, а не то что во внутрь. Ведь это же Храм, а не рыночная площадь. Здесь должно быть место только для благочестивых, ибо здесь молитва имеет особую силу».
Пройдя ближе к центру, так, чтобы его хорошо было видно отовсюду, он внимательно осмотрел окружающих его людей, и приняв молитвенную позу, закрыл глаза, при этом сделав скорбное лицо.
– «Элохим, – мысленно начал он. – Благодарю тебя. Потому что не являюсь подобно остальным этим людям. Грабителям, нечестивцам, прелюбодеям. Кто все эти мелкие людишки? Что они вообще могут заслужить кроме осуждения? Разве их хоть как-то можно сравнить со мною? Да нет конечно.
Или же как вон этот, – снова поморщился фарисей, – мытарь. Я уж точно не такой, как этот презренный. И по своим делам я конечно же должен быть оправдан пред судом Твоим. Ибо я праведен более остальных. Я лучше и чище их. Я вершу дела Тебе угодные. Даже более того, что требуется от праведника. А значит, я должен быть выше праведников, – по лицу фарисея разлилась самодовольная улыбка. – И уж точно, выше всего остального сброда. Который разгуливает по улицам святого Йерушалайма.
Вот посуди Сам. Пощусь дважды после каждого Шаббата. Во второй и пятый день. Хотя по закону Моше, обязательным днём поста является только один день в году. В день очищения. Но я, выходя на рыночные улицы в эти дни, показываю всем свою набожность. Люди смотрят и восхваляют меня за это. А значит, они могут выступить моими свидетелями пред Тобою.
Далее. По закону следует отдавать десятину из семян земли, плодов дерева, а также от крупного и мелкого скота на нужды Левитов. Я плачу десятину со всего, сколько приобретаю. Таким образом прославляя Тебя имуществом своим.
И после всего этого, разве кто-нибудь может быть славнее меня и заслужить большего одобрения от Тебя, чем я? Нет. Не думаю, чтобы это было возможно. Я приобретаю себе благодать своими собственными силами, ни от кого не завися», – вновь гордо расплылся в улыбке фарисей.
А в самом дальнем углу, подальше от всего народа, стоял с опущенной головой сборщик налогов, молча молясь.
– «“Йегова, не удерживай милосердия Твоего от меня”.
“Ибо объяли меня беды неисчислимые, настигли меня грехи мои, так что не могу видеть. Больше их, чем волос на голове моей, и сердце моё покинуло меня.
Благоволи, Йегова, спасти меня. Йегова, поспеши на помощь мне”.
Презрен я перед всеми, по грехам моим. Справедливо это и потому не дерзаю даже подойти ближе к святому жертвеннику Твоему. Дабы не осквернить его собою.
“Помилуй меня, Йегова, ибо в бедствии я, истлело от огорчения око моё, душа моя и нутро моё.
Ибо истощилась в печали жизнь моя и лета мои – в стенании, ослабела из-за греха моего сила моя, и кости мои истлели.
Из-за всех врагов моих стал я позором и для соседей моих – опозорен весьма, и страшилищем – для ближних моих. Видящие меня на улице удаляются от меня.
Забыт я, словно мёртвый, для сердца. Стал я подобен сосуду пропавшему.
Ибо слышал я злословие многих, ужас вокруг. Собравшись вместе против меня, замышляют отнять душу мою.
А я на Тебя полагаюсь, Йегова; сказал я: Элохим мой Ты!
В руке Твоей времена мои, судьба моя. Спаси меня от руки врагов моих и от преследователей моих.
Пусть воссияет лицо Твоё над рабом Твоим. Спаси меня милостью Твоей!
Йегова, да не буду пристыжен, потому что я призвал Тебя”».
По его щекам катились слёзы и он не смел не то что рук своих воздеть, но и глаз своих поднять на Святое Святых Храма сего.
Кто-то, проходя мимо, толкнул его в плечо. Мытарь пошатнулся, но не посмел сказать ни слова. А затем упал на колени и распростёрся ниц. Продолжая молча возносить молитвы сердца своего.
«“Но я – червь, а не человек. В поношении у людей и в презрении у народа.
Все видящие меня насмехаются надо мной, разевают рот, качают головой”.
“А Ты, Элохим, Йегова, сделай мне доброе, ради имени Твоего, ибо хороша милость Твоя. Спаси меня.
Потому что беден и нищ я и сердце моё сокрушено во мне.
Как тень склоняющаяся, прошёл я, встряхнуло меня, как саранчу.
Колени мои ослабели от поста, и тело моё исхудало, так что нет на нем жира.
И был я позором для них. Видя меня, качают они головой.
Помоги мне, Йегова Элохим мой, – спаси меня по милости Твоей”.
Грешен я пред Тобой Йегова. Очень грешен. Раздирают на части грехи душу мою. И не знаю как мне быть и что делать. Слезами я умываюсь каждый день и только на Тебя уповаю. Сжалься надо мною. Нет у меня пред Тобою ни заслуг, ни достоинств. Только к Твоей милости прибегаю, ощущая ничтожность свою. Не смею получить прощение от Тебя, лишь взываю к Твоему милосердию.
“Страданиями наказываешь Ты человека за грех, и заставляешь истаять, как от моли, плоть его. Лишь суета всякий человек.
Услышь молитву мою, Йегова, и воплю моему внемли, не будь глух к слезам моим, ибо чужеземец я у Тебя, пришелец, как все праотцы мои.
Отврати от меня гнев Твой, и я ободрюсь – прежде, чем уйду и не станет меня”».
Мытарь слегка приподнялся и застилающие слезами глаза увидели блеск, сияние и величие священного Храма.
От этого его сердце защемило ещё больше и он стал в отчаянии ударять себя кулаком в грудь, а губы его шептании непрестанно.
– Элохим. Умилосердись надо мною грешным…
… Говорю вам, – разносился по притихшей толпе спокойный голос Йешуа. – Сей нисшёл оправданным в дом свой сверх того. Ибо всякий, который превозносит самого себя, принизится, а который уничижает самого себя, возвысится.
Отец Небесный прекрасно видит, с каким сердцем каждый приходит к Нему. Кто истинно раскаивается во грехах своих, а кто лишь делает вид перед народом.
Гордыня и самоправедность никогда не приведут к покаянию. Потому помните строки Писания:
”Как оправдается человек перед Элохим?
Если захочет судиться с Ним, ни на один из тысячи доводов не ответит Ему”.
“Жертвы Элохим – дух сокрушённый. Сердце сокрушённое и удручённое, Элохим, презирать не будешь”.
Всякий считает себя лучше другого. Но так ли это по сути своей? Кто не хочет видеть нужды своей, тот не захочет и раскаяться, а через это испрашивать милости для души своей. Ведь истинно раскаявшись, человек отвергает от себя греховное, более не возвращаясь к нему.
Окиньте взором слова и поступки свои и покайтесь. И от этого получите прощение, ощутив сердечную радость и успокоение души своей.
Поразмышляйте об этом.
После чего поднялся и вновь неспешно продолжил своё странствие к Йерушалайму.
Перикопа 59
Егхрио еими анастасис каи зоэ
Я есмь воскресение и жизнь
– Хорошо здесь, – глубоко вздохнул полной грудью Андрей, глядя на красивые окрестности Вифавары. – А ведь и не подумаешь, что когда-то мы спасались от побития камнями в Йерушалайме.
– Да, – поддержал его Иоанн. – Как же много воспоминаний связано с этим местом. Вон там, Йоханан Пустынник проповедовал, а вон там погружал людей в Йарден, смывая грехи их.
– Как же это было давно, – печально кивнул Андрей, – и насколько же свежи воспоминания.
После этого друзья замолчали, погружённые каждый в свои мысли.
Тем временем ученики общались с народом, а к Йакову Заведееву, подошёл паренёк лет пятнадцати.
– Шалом алэйхэм, – обратился он. – Не подскажите, где я могу найти народного учителя?
– Алэйхэм шалом. А зачем он тебе? – поинтересовался Матфей.
– У меня важное послание для него, – ответил паренёк.
– Послание? – недоверчиво посмотрел Йаков, а затем обратил свой взор на учителя, который тяжело поднялся по небольшой возвышенности, сев на её вершине.
– Стоит ли беспокоить его сейчас? – засомневался Филипп. – Посмотри как он устаёт от проповедей и постоянных исцелений. Может быть подождём?
– Это важно, – умаляющее посмотрел на них паренёк. – Действительно очень важно.
– Ну хорошо. Пошли, – принял решение Пётр.
– Равви, – обратился Йаков, когда они подошли к нему. – Этот паренёк хочет передать для тебя что-то очень важное.
– Шалом алэйхэм, – поклонился тот. – Я от Марфы из Вифании.
– Алэйхэм шалом, – поздоровался Йешуа. – Как они?
– Не очень, – опечалился вестник. – Марфа велела передать следующее. Адон, знай, которого ты любишь, сильно занемог.
Йешуа обратил свой взор к небу, застыв в молчаливой молитве.
– А как ты нас нашёл? – тихо обратился Матфей к пареньку.
– Марфа сказала, что вы ушли к священной реке. Вот я и пошёл сюда. Тут вас и встретил.
– А если бы не встретил? – поинтересовался Фаддей.
– Поднялся бы до Галилейского моря, обошёл бы его, а потом спустился бы обратно, – пожал плечами малец.
Прошло совсем немного, но на лик Йешуа словно бы опустилась вуаль скорби, а через время вновь осияло изнутри. Словно солнце зашло за облако, а затем вновь озарило своим светом землю.
– Ступай назад, – обратился он к пареньку. – И передай, что я приду.
Тот посмотрел на учителя, низко поклонился и заспешил обратно.
– Стоит ли туда идти? – в сомнении потеребил подбородок Йаков Заведеев. – Ведь опасно.
– Вспомни Эйлазара и сестёр его, – с укором посмотрел Матфей. – Всегда, когда бы мы ни пришли, нам оказывали тёплый, радушный приём. Обеспечивая покой и отдых. Такое невозможно купить ни за какие деньги, потому как теплота исходит из сердца.
Поэтому мы должны сделать всё, что в наших силах. Ведь так? – с надеждой посмотрел он на учителя.
– Эта немощь, она есть не к смерти, а ради славы Элохим. Дабы прославить Сына Элохим через неё.
По средствам этого, для многих будет явлена власть и сила Отца Небесного, и в то же время приблизив Сына, Его к обетованию.
“Близкими ко Мне освящусь и пред всем народом Я прославлюсь” – процитировал Йешуа Писание и умолк, погрузившись в молитву.
***
Прошло два дня, но они по-прежнему оставались на месте. Йаков Заведеев успокоился, предположив, что больной Эйлазар излечился сам и присутствие учителя уже более не требуется.
Вечером, после ужина, Йешуа оглядев своих учеников, произнёс:
– Завтра поутру, мы вновь пойдём в Иудею. Время пришло.
– Равви, – изумлённо воззрился Йаков Заведеев. – Но как так-то? Иудеи стремились тебя побить камнями и мы вновь уходим туда?
– Соглашусь, – поддержал Йаков Алфеев. – Сколько оскорблений там было? Мы этого совсем не забыли.
– Лучше бы остаться на этом берегу, – посмотрел на учителя Пётр. – Пусть и формально, но мы находимся в Перее, в Иудею нам сейчас идти не с руки. Не думаю, что за прошедшие недели фарисейский пыл охладел против тебя.
– Опять вы проявляете маловерие, – печально покачал головой Йешуа. – Разве не двенадцать часов есть днём? И если кто-нибудь ходит в это время, разве спотыкается? Нет. Потому что свет этого мира видит. Он уверенно ходит по каменистым дорогам, не причиняя себе вреда.
Если же кто-либо будет ходить в ночи, тот ушибётся. Оттого что нет света у него.
Кто вершит волю Отца Небесного, тот находится под Его опекой. Уповайте на Него и веруйте, тогда никакие страхи не смогут возобладать над вами. И внешние обстоятельства не превозмогут вашей внутренней уверенности.
Тот же, кто ходит по желанию своему, постоянно будет претыкаться и всего страшиться. Словно путник в безлунную ночь. От своих же собственных шагов обливаясь холодным потом.
Эйлазар, друг наш, почил. Погрузившись в полный покой. И вот иду, чтобы пробудить его.
– Равви, – обратился Натанэль. – Если заснул, то исцелится.
– Конечно, – поддержал его Филипп. – Через сон болезнь выходит и это признак улучшения. Стоит ли нам идти для этого?
– Это наилучшее лекарство, – кивнул Йехуда Искариот. – Так быстрее восстанавливаются ослабленные силы. Сон и обильное питание, вот что главное в этом деле.
– Вы не поняли меня, – покачал головой Йешуа. – Эйлазар умер. И радуюсь за вас, дабы уверовали. Потому что я не был там.
От этого заявления воцарилась полная тишина. Ученики с недоумением взирали на своего учителя.
– “Так сказал Йегова Элохим: вот Я открываю погребения ваши, и подниму Я вас из погребений ваших, народ Мой, и приведу вас в землю Исраэйля.
И узнаете, что Я – Йегова, когда открою Я погребения ваши, народ Мой, и когда подниму вас из погребений ваших.
И вложу дух Мой в вас – и оживёте. И дам вам покой на земле вашей, и узнаете, что Я, Йегова, сказал и сделаю, – слово Йеговы Элохим”, – процитировал Йешуа, видя смущение в душах своих учеников. – Даже промедление с оказанием помощи, является частью замысла Отца Небесного. Поскольку теперь никто не сможет сказать, что смерть была обманом, истолковав вершимое превратно.
Слова можно переиначить, но дела свершённые, явят сами себя. Укрепится не только ваша вера, но и обратятся многие сердца людей. Оттого что свершится не человеческое врачевство, а узрят все десницу Элохим. Его мощь и славу.
Потому отдыхайте, а завтра, с первыми лучами солнца отправимся.
После чего встал и отошёл к холмам, как обычно предаться полуночной молитве.
– Будь что будет, – решительно заявил Фома, глядя вслед своему учителю. – Пойдём и мы, дабы умереть за него. Мне страшно, но я не допущу, чтобы фарисеи побили его камнями.
– Верно, – сжал кулаки Шимон Канонит. – Пусть вначале побьют всех нас, прежде чем хотя бы пальцем дотронутся до нашего равви.
На том все и порешили.
***
Дом Эйлазара был погружён в глубокий траур. Тело брата было омыто, умащено благовониями, завёрнуто в пелены и положено в погребальной пещере. Оказав последние почести, по обрядности, возложили рядом с ним и некоторые из драгоценностей.
Согласно обычаю, Марфа и Марьям шли впереди похоронной процессии, так как через женщину в мир вошла смерть. Произнеслись последние прощальные речи и ко входу был привален большой камень, запечатывающий выход. После этого присутствующие выстроились в два ряда, пропуская посередине родственников умершего, а затем все отправились в его дом, на церемонию поминовения.
До возвращения людей с кладбища, друзья семьи, как того требовали установления, повернули всю мебель к стенам, потому пришедшие усаживались на пол или на низкие скамеечки. После чего подавали поминальный обед, состоящий из хлеба, чечевицы и сваренных в крутую яиц. Причём чечевица и яйца символизировали при этом жизнь, которая всегда стремится к смерти.
Вифания находилась всего в пятнадцать стадиях от Йерушалайма (около 3 км). Потому к ним, с соболезнованиями, пришли многие друзья из столицы.
Плачь нанятых плакальщиц, разносился над окрестностью, а нанятые музыканты своей заунывной музыкой вызывали скорбь и подавленность.
Шёл четвёртый день глубокого траура, из полагающихся семи. Марьям была полностью подавлена произошедшим, сидя шиву в доме и целиком поглощенная скорбью, уйдя в самые низовья своей души. Её ничего не волновало, ничего не было нужно. Она просто сидела на голом полу, уставившись в одну точку.
Марфа же была иного склада характера. Ей обязательно нужно было чем-то себя отвлечь от семейного горя. Она ходила в Йерушалайм, общалась со знакомыми и родственниками, постоянно ходила на кладбище и в окрестные поля, заботилась о Марьям. В общем, предпринимала всё возможное, чтобы не впасть в тяжёлую меланхолию, в которой пребывала её сестра.
Тем временем во двор вбежал паренёк и найдя взглядом Марфу устремился к ней.
– Они идут, – поведал он. – Приближаются по дороге ведущей к Йерихо.
– Кто идёт? – не поняла она.
– Тот, за кем ты меня посылала ранее, – удивился вопросу паренёк. – А по возвращении отправила в дозор, пообещав хорошую оплату за эту работу.
– Да, да, конечно, – встрепенулась она. – Прошло уже довольно времени и я совершенно об этом запамятовала. Вот, держи за твои услуги.
Она отсчитала деньги и довольный юноша отошёл прочь, а Марфа кинулась в дом, желая известить сестру, но её, безучастную ко всему, утешали друзья. И потому Марфа заспешила на встречу одна.
Выйдя за селение, она увидела приближающегося учителя со своими учениками и бегом бросилась к нему.
– Адон! – воскликнула она, подбегая и кидаясь ему на грудь. Горло сдавливал комок, а по лицу катились крупные слёзы. – Как же я тебя ждала во время болезни брата! Если бы ты был здесь, то не умер бы брат мой. Так как доныне знаю, что если сколько попросишь Элохим, подаст тебе.
Если бы ты только попросил исцеления для брата моего, то несомненно, что он исцелился бы. Но теперь уже поздно, ведь минует уже четвёртый день с его похорон. Тот, кого ты любил, ушёл от нас.
– Марфа, – нежно отнял Йешуа от своей груди плачущую женщину, посмотрев ей прямо в глаза. – Если помощь задерживается, значит на то есть свои причины. Но говорю тебе. Воскреснет брат твой.
– “Глаз мой болит от страдания, призываю Тебя, Йегова, каждый день, к Тебе простираю руки свои, – срывающимся голосом произнесла Марфа.
Разве творишь Ты чудо для мёртвых? Разве встанут усопшие, будут славить Тебя?
Разве расскажут в могиле о милости Твоей и о верности Твоей – в преисподней?
Разве будет известно во мраке чудо Твоё и справедливость Твоя – в стране забвения?”
Сейчас душа брата моего пребывает в Шеоле. Безрадостное место теней. Куда попадают все души людей. Они разлучены не только со всеми, но и с А-Шемом. Но я знаю, что он воскреснет в воскресение, в последний день.
“Не умершие хвалить будут Йегову и не нисходящие в преисподнюю,
А мы благословлять будем Йегову отныне и вовеки”.
– Я есмь воскресение и жизнь, – улыбнулся ей Йешуа. – Верующий в меня, если и умрёт, оживёт. И всякий живущий и уверовавший в меня, нет, не погибнет во век.
Ведь даже смерть не сможет разлучить верующего с Сыном Человеческим. Потому как смерть не является концом всего сущего, а всего лишь переходом.
Верующий в меня обретает возрождение и жизнь Небесную. Верою, человек заново перерождается. Но не физически, а духовно. Веруй, ибо всё предано в руки Сына Человеческого Отцом Небесным. Веруешь ли сему?
– Да, Адон, – сквозь слёзы улыбнулась Марфа. – Я верую, что ты есть Машиах, Сын Элохим, который пришёл в мир. Ты есть источник света и истины, жизни и благодати.
– Ступай Марфа домой и позови ко мне сестру свою.
Марфа вытерла слёзы, ещё раз доверчиво взглянула на родного её сердцу Йешуа и развернувшись, побежала в селение.
Вбежав в дом, она застала Марьям всё в том же состоянии, только соболезновавшие ненадолго вышли на улицу.
– Марьям, Марьям, – опустилась перед ней на колени сестра, теребя за плечо. – Ты слышишь меня? Равви. Равви пришёл и призывает тебя.
– Кто? – отрешённо отозвалась та, с усилием подняв на сестру потухший от горя взор.
– Равви. Наш равви. Йешуа.
– Где? Где он? – срывая покровы меланхолии, оживлялась Марьям.
– За селением. На дороге ведущей в Йерихо. На развилке к кладбищу.
Сестра неуклюже поднялась с пола, потому что затёкшие ноги, отдаваясь тысячами иголочек, ещё сковывали её движения, и бросилась к выходу.
– Куда это она? – изумился один из друзей.
– Видимо опять не выдержало сердце её, – предположил второй. – Скорее всего вновь направилась на кладбище, оплакивать Эйлазара, прислушиваясь и проверяя, не жив ли он.
– Но ведь по обычаю, проверять нет ли ошибки, принято в течении трёх дней, а сегодня уже четвёртый.
– Ты же прекрасно видел её состояние и потому нам не стоит оставлять её одну.
Марфа тем временем вышла из дома, спешно направляясь в ту же сторону. Поэтому присутствующие тоже не стали оставаться на месте, а ускорив шаг, проследовали за ними.
Марьям бежала со всех ног, словно её быстрота могла хоть чем-то теперь помочь.
Завидев Йешуа, её взор вновь наполнился слезами, а громкие завывания рвались из груди сами собой.
Подбежав, она пала перед ним ниц, обнимая его стопы. Переполненная горем и страданием, она долгое время в отчаянии просто рыдала навзрыд, изливая перед ним своё сердце.
К этому моменту подошли Марфа и друзья их семьи. Они искренно любили Эйлазара, потому тоже не скрывали своих слёз об его утрате. Ведь он не был ещё стар, и потому не следовало уходить так рано. Но как допускает Элохим, так оно и случается.
– Как же мы ждали тебя, – всхлипывая сквозь душащие её слёзы произнесла Марьям глядя на Йешуа, когда он нежно поднял её за плечи. – Как же я ждала тебя. Даже когда омывали тело моего бедного брата я не оставляла надежду свою. И даже после того как задвинули за ним камень, я не переставала возносить молитвы.
Адон, если бы ты был здесь, то не умер бы брат мой. Ибо только ты в силах исцелить страждущего. На тебя уповает душа моя разбитая и сердце изнывающее. В смирении и покорности припадаю к тебе. Успокой мои сердце и душу, даруй прибежище благое.
Йешуа, видя неподдельные слёзы друзей Эйлазара, горе Марфы и отчаянную веру Марьям, восскорбел в сердце своём. Душа застонала от любви и горечи, прорвавшись стоном из уст и слезой из глаз.
– В каком месте положили его? – вопросил он.
– Адон, – проронила Марьям. – Пойди и посмотри. Я провожу тебя.
Они медленно направились от перекрёстка в сторону кладбища.
– Это ведь народный учитель? – тихо шептались в толпе, идя за ними.
– Да. Так и есть.
– Посмотрите, как он любил его. Ведь он тоже плачет.
– Не мог ли сей, который отверз очи слепому, сотворить, чтобы и этот не умер?
– А он сотворил такое?
– Да. Я сам из Йерушалайма и знаю, что говорю.
– Мог бы наверное. Но его здесь не было во время болезни Эйлазара. А теперь-то уж что. Человек умер, отойдя к праотцам своим. А оттуда уже не возвращаются.
Тем временем они достигли места погребения, остановившись в полутора десятке шагов от усыпальницы.
Эйлазар не бедствовал, поэтому семейная гробница была высечена в скале как полагается. Её вход запечатывал массивный камень. Не только для того, чтобы туда не смогли проникнуть дикие животные, но это ещё и символизировало, что мёртвые теперь отлучены от мира живых, отойдя в вечность.
– Отнимите камень, – распорядился Йешуа.
– Адон, – недоумённо воззрилась на него Марфа. – Уже смердит, поскольку тело уже четыре дня пролежало.
Я понимаю, что ты хотел бы с ним проститься, ещё раз увидев его лицо, но это уже неприемлемо. Распечатывать вход дозволяется только в течении трёх дней, дабы исключить всяческую ошибку, но сейчас-то идёт уже четвёртый. Его душа, витающая вокруг тела, отошла. И вид лица изменил свои черты. Ведь даже до сего места доносится запах разлагающейся плоти. Простись с ним отсюда.
– Разве я не говорил тебе, что если уверуешь, узришь славу Элохим? Веруй Марфа. Веруй безоговорочно и всем сердцем. Потому как оковы неверия пленяют человека, отвергая и отталкивая руку помощи Отца Небесного.
– Сделаем как он просит, – умоляюще посмотрела на неё Марьям.
И та уступила, кивнув друзьям семьи.
Иудеи медленно отвалили тяжёлый камень, тутже попятившись назад, прикрывая носы руками. Потому что сильным смрадом заволокло всё кладбище.
Йешуа возвел очи свои к голубому небу, и некоторое время смотрел вдаль. Затем его взгляд просиял, и он громко произнёс:
– Отче, благодарю тебя, что внял мне.
А затем сказал более тихим голосом:
– Ибо знаю я, что непрестанно внемлешь мне, но ради сего народа, стоящего вокруг, я сказал. Дабы уверовали, что Ты меня послал.
Невесть откуда прилетела небольшая птичка, сев в кроне ближайшего дерева, она запела свою песню. За ней вспорхнули ещё две, присоединившись к пению. Изумительно переливчатые звуки разнеслись по всей округе. Они, то сливались в одну мелодию, то разделялись по отдельности. Их пение было так чарующе и так обворожительно, что люди забыв обо всём, предались их звучанию.
Через некоторое время Йешуа возгласил громким голосом.
– Эйлазар! Выйди сюда, наружу!
Со стороны склепа с шумом скатился большой камень, и люди вновь обратили своё внимание на усыпальницу.
Вначале ничего более не происходило, но потом, что-то забелело изнутри. И наконец, в проходе, неловко переступая обвитыми пеленами ногами, показалась человеческая фигура. Словно слепой, она шаркала по земле, ища опору, а на лице был повязан погребальный плат – сударион.
По толпе народа прокатился вздох изумления и благоговейного страха. Никогда ещё во всей истории не было такого, чтобы человек, пролежавший четыре дня и начавший уже тление, ожил, выйдя из склепа.
Он вышел в тех же пеленах, в которых и был погребён.
– Развяжите его и позвольте ему идти. Так как пелены сковывают, не давая ни полноценно дышать, ни свободно двигаться.
Бледные иудеи, друзья семьи, глядя друг на друга, с опаской приблизились к фигуре человека, всё так же стоящей в проёме. Зловоние никуда не ушло, но ошеломлённые люди уже не обращали на это никакого внимания. Дрожащими руками они стали аккуратно распутывать тело, а когда сняли плат, то с криком ужаса отпрянули прочь. Перед ними действительно стоял Эйлазар. Приподняв правую руку, заслонившись от яркого солнечного света.
– Благословен Ты, Адонай, Элохим наш, Владыка Вселенной, одаривающий добром недостойных, за то, что одарил меня добром! – громко выдохнул Эйлазар. Если бы он мог, то упал бы на колени, но пелены не позволяли этого ещё сделать.
– Амен, – ошеломлённо ответили присутствующие. – Тот, кто одарил тебя добром, пусть вечно одаривает тебя всяческим добром.
– Это же сам Эйлазар! – наконец-то раздались радостные возгласы.
– Это настоящее чудо!
– Усопший ожил!
Его сёстры были на грани обморока, но всё же совладав с собою, они кинулись к брату, обняв его и заголосив пуще прежнего.
– Ты жив!
– Ты здоров!
– Как же нам тебя не хватало!
– Это чудо!
Эйлазар и сам плакал, не смущаясь своих слёз.
– Если бы не наш дорогой равви, то мы бы потеряли тебя навсегда!
– Я хочу поблагодарить его за всё, что он нам сделал, – выказал желание Эйлазар.
– Конечно, конечно. Пойдём.
Они быстро и сноровисто освободили его от последних сковывающих тканей и помогли ему идти.
– Я не знаю, как выразить словами все мои чувства, – преданно посмотрел Эйлазар на Йешуа, когда они приблизились. – Всё что принадлежит мне, то твоё. Не только имущество, но и сердце. Хотя ты это знал и раньше. И потому мне более нечего тебе предложить, кроме своего нечистого тела.
– Рабы мне не нужны, – с улыбкой обнял его учитель. – А вот истинные друзья, на вес золота. Идёмте в дом. Станем сегодня петь и веселиться, ибо всё существует и является по замыслу Отца Небесного.
