Олег Артюхов
Дружина
Мы переглянулись и незаметно кивнули друг другу. Пока всё укладывалось в наш план, и, не смотря на отчаянное безумство мстителей, месть удалась, но не закончилась. Теперь ход был за Хальвданом, и нам предстояло участвовать в смертельно опасной разборке.
– Я всегда знал, – гордо заявил Олег, – что Ингегерд достойная дочь и наследница конунга Хергейра Хрорека, и я горд за неё.
– Глупцы, – продолжила королева со слезами на глазах, – чего вы добиваетесь? Стало ли вам легче? Пролитая кровь породит только новое кровопролитие. И не будет ему конца. Все погибнут, и всё пойдёт прахом. Остановитесь.
– Королева Исгерд, ты не поняла. Коль самозванец Эстейн теперь в преисподней, я требую, чтобы ты добровольно передала власть своей дочери, законной наследнице истинного конунга и князя. И пока её здесь нет, я могу присмотреть за венцом.
Исгерд усмехнулась:
– Ты думаешь, что ты хитрый, Ульфхелль. Но смотри, как бы не перехитрить самого себя. Твои заманчивые замыслы легче пуха. Ты никогда не получишь венец, тебе и Алаборга много.
В этот момент дверь приоткрылась, и в неё просунулась бородатая рожа нурмана:
– Королева, нужна ль тебе помощь?
– Зайди, ярл Харальд, – уже уверенно проговорила Исгерд. – Вот из Алаборга явился ярл Ульфхелль и требует передать ему временно власть в Альдейгье. Как ты на это смотришь?
В опочивальню протиснулся огромный здоровяк весь обвешанный устрашающими железками и боевыми побрякушками и с невыносимо зверской рожей с набрякшими мешками под похмельными глазами.
– Этот что ли? Хрен ему по всей харе, – осклабился здоровяк и разразился хохотом – А, хочешь, я ему сейчас башку сверну.
Мы сдвинулись, прикрывая собой Олега.
– Эт-то что за вонючие варяжские крысы тут объявились, – продолжал рычать нурман, и в его голосе сочилась издевательская ненависть, – придётся их всех укоротить на голову, – и он вытянул меч.
– Эгей, мохнорылый, как там тебя, Харальд, – меня слегка понесло, – А, ну-ка спрячь свою зубочистку. Здесь княгиня. Ты совсем забылся, тупая скотина! И не тряси здесь своей мордой лица.
– Эт-то ты кому сказал, грязная задница?! – он буквально задохнулся от возмущения. – Мне?! Ярлу Харальду?! Убью!!
Краем глаза я засёк начало движения. Он метнулся ко мне и нурманский меч скользнул по моей «броне». Харальд вновь замахнулся, а я не стал обнажать клинок, перехватил его руку, вывел толчком из равновесия, крутанул на импульсе и, довернув кисть, чиркнул его собственным мечом по его шее. Резкий разгон и немалая масса привели к тому, что ярл сам себе распахал шею до позвонков. Нурман отлетел к стене соломенной куклой, суча ногами, булькая горлом и заливая пол пенящейся кровью.
Неподвижно сидящая в кресле королева, печально смотрела на безумную скоротечную схватку. Казалось, что она уже перешагнула черту между жизнью и смертью и смирилась с надвигающимся хаосом.
– Я же говорила, что пролитая кровь порождает новую кровь, – и она склонила голову, закрыв лицо руками.
– И сама только что толкнула нурмана на кровопролитие. Лицемерие твоё второе имя, Исгерд, будь ты проклята, – сквозь зубы проговорил ярл Олег.
– Ярл, Харальд, – в комнату вбежал молодой нурман, увидел убитого и замер. Хоттабыч со всей дури приложил его кулаком в подбородок и того вынесло в дверной проём.
– Быстро уходим! – крикнул я, выбегая из комнаты. За мной бросились все остальные. Нокаутированный нурман лежал недалеко от двери, а к нам уже бросились другие, вытягивая мечи из ножен.
– Братцы, постарайтесь без крови! – проорал я, но, похоже, опоздал. Сзади раздался металлический скрежет, и рядом свалился нурман с распоротым брюхом. Потом донёсся голос Луня:
– Поздно, Бор! Прорубаемся вперёд!
Я понял всю наивность моего желания обойтись без резни, когда на меня попёрла озверевшая масса нурманов, отстранить которую было бредовым делом по определению. Их глаза горели садистской яростью, в предвкушении кровопролития, ведь эти приученные убивать с детства твари буквально наслаждались смертью.
«Фил, что-то можешь сделать?». «Поставлю с той стороны короткий вязкий барьер, а уж работать клинком всё равно придётся тебе».
Разогнавшиеся нурманы вместе со своими рогатинами, мечами и топорами будто влетели в болото. Их движения стали неловкими и медленными, словно их кто-то держал за руки и за ноги. Они копошились буквально в метре от меня и никак не могли дотянуться.
«Вот теперь точно придётся пролить красненькое, иначе такую массу не продавить. Вот же Инга, зараза, всё-таки втянула Олега в бессмысленные неприятности с дурацкими целями. Мать-перемать! А ведь я говорил, что ничего путного из этой идиотской затеи не выйдет. Будь они неладны тупые и упёртые варяги, их спесивые бабы и долбанутые на всю голову нурманы», – думал я, орудудуя мечом и топором, прорубая в толпе коридор. Положив десяток нурманов, я пробился к крыльцу. Следом высыпала вся наша ватажка. Последним выскочил Хоттабыч и захлопнул дверь, подперев её массивной дубовой лавкой.
На площади туда-суда сновал народ, но в общей неразберихе никто ничего не понял, и мы ломанулись к причалу, где покачивалась снека ярла Олега. Уже отвязывая шкоты, мы увидели бегущую в нашу сторону толпу преследователей. Пока все гребцы поспешно рассаживались на вёсла и готовились оттолкнуться от причала, мы с Лунём выскочили за борт и встретили погоню в пяти шагах от нашей посудины. Четверо мгновенно погибших нурманов заставили других отшатнуться, что позволило нам пробежать по подставленным вёслам и перепрыгнуть через борт. Вслед нам полетели топоры, один из которых ощутимо приложил меня по спине.
С выпученными от напряжения и близкой опасности глазами гребцы изо всех сил тянули гнущиеся и трещащие от нагрузки вёсла, и снека начала разгоняться, выбираясь на речную стремнину.
– Ярл Олег, – проговорил я, ополаскивая меч в реке и вытирая о плащ, – погони всё равно не избежать, но пока они соберутся полдня пройдёт. К ночи не погонятся. А мы успеем добраться и подготовиться к бою. Поспешим.
– Эгей, на вёслах, прибавь ходу! Нурманы на хвосте! До темна доберёмся, каждому по гривне отвалю!
И хотя вёсла яростно пенили воду, скорость слегка упала. Теперь мы шли на ветер, который гнал волну и бросал в лицо стылую мглу. Но хитрый бывалый кормщик ловко лавировал, проскальзывая плёсами, где ветер и волны меньше давили навстречу. И уже в потёмках, по только одному ему известным приметам он привёл снеку к пристани Алаборга. Подняв тревогу в детинце, мы переполошили весь город и обрекли горожан на тревожную беспокойную ночь. Узнав о происшествии в Альдейгье, жители сразу поняли, что нурманы не простят устроенной нами резни, заявятся утром и пощады от них ждать бесполезно.
К утру под копьём у Олега стояли семь десятков опытных дружинных бойцов, не считая ста двадцати варягов на четырёх снеках. Исполчив город, Олег поставил в строй ещё две сотни мужиков. Остальные жители ещё затемно стали покидать город и посады. Буквально единицы вместе со скотиной и барахлишком рискнули укрыться в крепости, а кто поумнее и поопытнее направились в лесные заимки или потащились в отдалённые хутора, оставив немощных стариков и старух присматривать за опустевшими хибарами. С рассветом из городских ворот выехали последние повозки, вышли последние беженцы. Город опустел, ощетинился и затаился.
Ветер гнал мрачные лохматые облака, изморосью оседавшие до земли. На стенах, кутаясь в плащи и накидки, поблёскивая шлемами и отточенными железками копий, встали защитники, а у причала на мелкой речной волне слегка покачивались снеки, на которых за круглыми щитами виднелись головы варягов, ожидающих приказа ярла Олега. Со сторожевой башни река Олонка просматривалась километра на полтора до самой излучины. И, когда я увидел всего два драккара под полосатыми чёрно-белыми парусами, я удивился и призадумался. Не в правилах нурманов нападать на укреплённый город малым числом. Ерунда какая-то.
– Открыть ворота! – раздался голос ярла Олега. – Биться будем на воде! – и он сбежал по лестнице вниз, за ним бросились его телохранители Ивар и Ульфхем.
– Куда! Твою мать… – мой вопль застрял в глотке. Я недоумённо переглянулся со своими мужиками, они в ответ только пожали плечами, а Лунь незаметно покрутил пальцем у виска. Ну, всё, теперь нас очень скоро погонят в шею пинками под зад.
Ничего не поделаешь, пришлось присоединиться к этой кампании самоубийц, ведь смерть Олега могла поставить крест на всей нашей экспедиции. Ну, скажите на милость, за каким хреном биться на палубе, если имеется укрепление, умелый гарнизон и пара хитрых сюрпризов, приготовленных нами для нурманов. На худой конец мы продумали и возможность организованного отхода из города.
Оставив на стенах ополченцев, Олег отправил всех варягов на корабли, и вскоре четыре снеки разом отошли от причала. Ширина реки и фарватер позволяли борт в борт плыть только двум судам. Так что, даже, если к нурманам подойдёт подкрепление, всё равно бой сведётся к драке двое надвое. Мы встретили нурманов в полуверсте от города.
– Эй, нурманские собаки, что вы тут забыли? – заорал Олег, стоя на носу снеки.
– А-а, это ты, гадёныш, – проревел голос с драккара. – Здесь ярл Хальвдан. Ты затеял подгрести чужое добро и посчитал, что можешь удрать безнаказанно? В Альдейгье вы погубили три десятка достойных воинов, – он явно наслаждался своей ненавистью. – Пролилась северная кровь, и вы, варяги, своими жизнями ответите за неё.
– Меньше болтай, сучий выкормыш, если ты воин, а не трус, выходи на бой.
И оба ярла одновременно метнули друг в друга тяжёлые копья, и ловко выхватили их из воздуха, что и стало сигналом к бою. Гребцы разом втянули внутрь вёсла и моментально уложили их вдоль бортов. В борта кораблей впились железные кошки с обеих сторон, накрепко их соединив верёвками. И нурманы, и варяги похватали щиты и ударное оружие, кто меч или топор, кто короткое копьё, а некоторые предпочли булавы. И те, и другие бойцы стали перепрыгивать на корабль противника, и сразу на обеих парах судов завязалась жестокая схватка, в которой никто не ждал пощады.
Наша четвёрка сдерживала два десятка озверевших нурманов, пока Олег с дружинниками и Хальвдан с двумя своими бойцами трое на трое выясняли отношения на носу снеки. Я сёк и колол наседающих врагов, оставляя на палубе и отбрасывая в стороны убитых и раненых. Рядом рубились мои бойцы, и по шажку отступали под напором полутора тонн нурманского мяса. Но на свою беду нурманы не знали, на кого хвост подняли, а потому вскоре силы уравнялись, натиск нападавших ослаб, и я смог следить за происходящим на носу снеки.
С лица Хальвдана не сходил самодовольный наглый оскал, а его побелевшие глаза злобно сощурились. Сцепившись мечами, как быки рогами, противники сошлись в смертельной драке, и события понеслись вихрем.
Охранник Олега Ивар косым ударом меча с поворота снёс Хальвдану верхушку шлема вместе с клоком волос. Искореженный шлем загремел и укатился к борту. Нурман мгновенно ответил, и рука Ивара по плечо упала на палубу. Огромный нурман оттолкнул ошеломлённого Хальвдана за спину, походя срубил другого варяга и с размаха вонзил меч тяжело раненому Ивару в глаз. Тот дёрнулся и затих. В тот же миг Олег кончиком топора горизонтальным ударом чиркнул по шее второго нурмана, и пока тот падал, с разворота врезал по щиту Хальвдана, пробил насквозь и достал до левого бока. Тот вскрикнул и присел на палубу, раны не видно, но ребро точно сломано. Его обычно водянистые глаза моментально почернели, как душа грешника. Преодолевая сильнейшую боль, Хальвдан рванулся и в падении махнул мечом по ногам Олегу. Тот чуть промедлил и меч нурмана отсёк носок сапога вместе с мизинцем. От боли и ярости Олег кинулся на врага с топором, но тот успел перевалиться через брашпиль, топор глубоко вонзился в скамью и застрял. Ударом ноги Хальвдан сломал черенок топора, а его огромный охранник ударил кулаками по плечам обезоруженного Олега. От удара тот рухнул на колени. Нурман уже занёс меч, но тут же получил жесточайший удар по хребту и его торжествующий вопль захлебнулся.
– Бей его, пока не очухался!!
Это в драку ярлов вмешался наш Хоттабыч. Видя, что Олегу приходит хана, он подхватил с залитой кровью палубы ошипованную булаву и с разворота врезал в грудь ошеломлённого здоровяка. От удара тот улетел за борт, и, каким-то чудом сохранив сознание, схватился за плавающее весло. Продолжая круговое движение, Хоттабыч сделал шаг и шарахнул в спину поднявшемуся на ноги Хальвдану, одним махом снеся и его за борт. Я как раз рубился у борта и видел, что схватившийся за весло нурман сумел выдернуть своего ярла из-под воды, когда тот под весом доспеха уже пускал пузыри.
Вскоре бой затих. Все нурманы полегли замертво на обоих кораблях. На другом драккаре, окружённом двумя снеками бой тоже закончился в нашу пользу.
Перебирая руками по борту, я продвинулся вперёд к носу. Ноги предательски разъезжались на загустевшей кровище, залепившей всю палубу. За бортом течение медленно уносило брошенные вёсла, и рядом с одним из них виднелись две головы: Хальвдана и его охранника.
Не смотря на слегка потрёпанный вид и окровавленную ногу, Олег громко радовался жизни и победе. Он полагал, что все проблемы позади, но я думал иначе, поскольку, стоя у борта наблюдал, как из-за излучины реки на открытую воду один за другим выползали тёмные корабли нурманов. Я насчитал семь.
– Ярл Олег, – я старался перекричать вопли победителей, – посмотри туда, – и ткнул рукой вдоль реки.
Все выжившие в бою суровые варяжские воины разом повернулись и замолкли, а некоторые из них вздрогнули. От внезапно обрушившейся надежды у Олега замёрзло выражение лица, а улыбка превратилась в страшный оскал. Он вскинул на меня расширившиеся глаза с немым вопросом «что делать?».
– Река здесь неширокая, два драккара не разойдутся, оставь три снеки для заслона, – проговорил я как можно более убедительно, – сколько бы нурманов ни было, наши должны задержать врага. А мы на четвёртом судне немедля отправляемся в город. Заберёшь жену, казну и припасы, и мы уйдём лесами на юг. Пути отхода давеча присмотрели. Если поспешим, то наверняка оторвёмся от погони. Приказывай, ярл Олег!
Снека Олега на всех вёслах рванула к городу. И, когда мы вместе с двумя десятками отборных дружинников покидали детинец, на реке уже кипел жестокий бой трёх варяжских снек с семью нурманскими драккарами.
По едва заметной тропе вереница нагруженных оружием и разной поклажей воинов быстро уходила на юг. Вильнув между берегом и молодым березняком, тропа повернула к старому лесу и нырнула в дремучие дебри.
Лодья с беглецами из Альдейгьи приткнулась к пустынному берегу в поприще от Корелы. Сюда на западную окраину Поладожья тоже добрались нурманы, и со слов купцов в городе заправлял нурманский десятник со своими головорезами.
В незапамятные времена город Корелу основали кельты-биармы, которых постепенно вытеснили на север упрямые финны, а полторы сотни лет назад сюда с добрались словены и кривичи. Также, как и во всём северном краю, в Карелии и Биармии суровая природа и скудная земля не давала земледельцам никаких шансов на богатый урожай, и потому здешние жители издревле ловили рыбу и били зверя, собирали клюкву, бруснику и грибы. Аза короткое холодное лето успевали выращивать только лён, репу, капусту да чуток неприхотливых ячменя и ржи. Хлеба корелы вдоволь никогда не видели, и, хоть по воде много зерна не привезёшь, купцы всё равно везли его с плодородного юга. И как не везти, коль зерном здесь дорожили, как драгоценностью, и запросто меняли на шикарную пушнину.
В том граде Кореле Скули и Ингегерд и собирались сесть надолго, чтобы с силами собраться. Нашей же четвёрке во главе с Ромео ничего не оставалось делать, как присматривать за своевольными беглецами, всеми силами хранить их и обречённо ждать развития событий.
Шесть человек стояли на берегу и смотрели, как нанятая лодья пенит студёную воду вёслами, поспешно уходя на юг. Вот примерно так сжигают мосты, чтобы некуда было отступать. Ромео вежливо покашлял и повернулся к бывшим «братьям Грим»:
– Ярл Скули, госпожа Ингегерд, нужно немедля брать город врасплох. Нас здесь никто не ждёт, и никто пока не видел, о событиях в Альдейгье не ведают, а потому беспечны. Ярл Скули, нужно в детинце срубить десятника, а нам достанет прикончить иных нурманов.
Заговорщики направились к городу не со стороны пристани по главной дороге, а сзади со стороны реки, и незаметно прошли по тропинке под самыми стенами. Под ногами чавкала раскисшая грязь с влипшей пожухлой травой. Ненастная погода прогнала жителей с улиц и пригорода. У городских ворот под навесом нахохлился закутавшийся в плащ нурман. У его ног на рогожке стоял кувшин, лежали краюшка хлеба и недоеденная курица.
Скули и Ингегерд прошли мимо неподвижного привратника, который даже ухом не повёл. Выждав с четверть часа, иновременцы подавили лёгкие угрызения совести и шагнули к воротам. Привратник так и не доел свою курицу и не допил пиво, уткнувшись головой в воротину. Ставр и Стерх шагнули влево, Ромео и Хакас вправо от ворот.
В казарме крепко спали четверо нурманов, пятый сидел у горящего очага и ковырял ножом дырки в ремне. Он же первым и отправился в ихнюю Вальхаллу, растянувшись около огня. Четверо спящих так и не проснулись. Минус шесть. Где-то болтались ещё четверо нурманов. Прикинув, где они могут быть, наши варяги остановились на варианте с харчевней. Привлекательные запахи съестного привели варягов к дверям местного ресторана, обнаруженного через два дома.
В полутёмном почти пустом помещении за столом сидели двое нурманов, и сидели, судя по всему, давненько, поскольку весь стол загромождали пустые кувшины, чарки и объедки в разной посуде. Заметив нас, они что-то почуяли и начали, покачиваясь, подниматься, непослушными руками вытягивая мечи. Но удары Ставра и Стерха прервали их никчёмные жизни.
Забежав в терем, иновременцы сразу поняли, что последние два нурмана сегодня несли стражу в доме десятника. На полу распластались три тела с пробитыми головами и шеями.
– Ярл Скули, госпожа Ингегерд, нурманов в граде боле нет. Корела ваша, – Ромео пытался быть галантным.
– Не в службу, братья варяги, кликните смердов, дворню и посадских.
– Отчего не кликнуть, жди, ярл.
Обитатели терема, да и всего детинца сперва не поняли, что в городе власть переменилась. Поэтому согнанная в горницу челядь галдела и вертела головами, ничего не понимая.
И Скули, и Ингегерд сидели на низких широких креслах на помосте у противоположной от входа стены горницы. Ярл поднял руку и проговорил властно:
– Слушай люд Корелы. Я ярл Скули отныне беру сию землю под свою руку, и оглашаю её вольной, владычной народу и мне. Отныне я ваш защитник и господин, и отвергаю прежние подати и повинности, буде град Корела явлен свободной жизни и торговле. Ступайте и скажите людям Корелы: биармам, словенам, кривичам, финнам. Коль варяга кто встретит, скажите тако же, всех привечаю в тереме своём. А народ града и весей созываю послезавтра на вече.
С громкими разговорами десятки обитателей детинца и теремной челяди разбрелись по городу. Через час гудела вся Корела. Через полдня о перевороте уже знали все окрестности.
Опасаясь беспорядков и покушения, наша славная четвёрка разместилась на первом этаже терема, установив парное дежурство по два часа. Однако ночь прошла спокойно и ничего не случилось.
На другой день горожане, посадские, слобожане и обитатели ближних поселений от мала до велика судили, рядили и судачили о грядущих переменах и вольностях.
По слову ярла Скули бирючи созвали вече, и утром третьего на городскую площадь потянулся народ. Пришли рыбаки, охотники, селяне, торговые люди. Отдельно кучковались мастера: кузнецы, шорники, кожевенники, гончары, лодочники, плотники. Пришли и два седых старца с посохами и множеством оберегов. Раздвинув толпу широкими плечами, к крыльцу протиснулись пятеро вооружённых варягов.
По краям крыльца попарно встали Ставр и Стерх, с другой стороны Ромео и Хакас. Чуть погодя вышли Скули и Ингегерд.
– Люди вольной Корелы, – начал Скули, – дошло ли моё слово?
Толпа разразилась криками и шумом. Скули поднял руку и продолжил:
– Клянусь богами, отныне Корела вольная земля и вольный торговый город. Я ваш ярл обязуюсь защищать народ и судить по закону Правды. Прежние подати и повинности отменяются, недоимки прощаются. Бир в казну только за суд и торговлю, да единый подушный налог на содержание дружины. Ведаю, какую беду принесли нурманы, посему зову всех вольных варягов прийти ко мне и жить по варяжской Правде.
– А, что станет с нашими богами? – спросил старец с посохом.
– Боги живут по законам неба, а люди по божьим и земным. Всем богам в Кареле будет место и почёт.
– То правое дело, ярл, – старик медленно поднялся на крыльцо и обратился к вече, – отныне быть посему, я сказал, волхв Доброгост.
И снова взял слово Скули:
– Люд Корелы, во граде для порядка надобен думный совет. И быть в нём лучшим людям града, кого изберёте от жилья, от ремесла, от торговли, от воев и от богов. Решайте ноне, а назавтра жду в тереме всех достойных, – он поклонился и скрылся вместе с Ингегерд в дверях. Едва крыльцо опустело, на площади разгорелись вечевые страсти.
Иновременцы почти с комфортом устроились в тёплом, ухоженном и уютном тереме. И в первый же день даже баню финскую отыскали, что стало самой ценной находкой и наградой, ибо за последние дни изрядно заросли грязью, потом и кровью. В ту ночь впервые после появления в этом времени они беззаботно заснули в чистом исподнем на мягких мехах.
На другой день собрался думный совет. Как и предполагал Ставр, предложивший ярлу этот вариант организации власти по типу античной греческой демократии, город прислал лучших и авторитетных людей. Пришли оба волхва Доброгост и Вийо, кузнец Синек, купцы Улес и Житок, гончар Дусь, шорник Губан, староста рыбацкого конца Хват, а от варягов зашёл Карн.
По знаку Скули слуги рассадили всех за длинным столом и потом принесли напитки, стоялый мёд, сбитень и квас. Скули поднялся, оглядел собравшихся и начал:
– Думцам доброго здравия желаю. Яко давеча сказано, оставляю за собой право судить и сбирать пошлу и подушевой налог на дружину, а также боронить град от врагов. Иные дела в граде решать и делать думцам, каждому ответствовать за своё. Абы вы ведали, что власть взята мною по праву, изреку, что здесь ноне обретает дщерь конунга Рюрика моя воспитанница, а на святое дело нас благословили на Руси волхвы Любовод, Белобой да Лютобор.
В горнице прошелестел шёпот, и поднялись оба волхва. Заговорил Вийо:
– Коль верно слово твоё, ярл Скули, то грядут великие свершения. Есть поверье средь хвалящих богов, коль сойдутся в святом месте пять волхвов и таинство свершат, то сотворится великая держава на все времена. Отныне пятеро могут сойтись, нас двое да трое на Руси. Пришло время сотворения страны.
Волхвы уселись, и поднялся кузнец Синек:
– Град сей стоит издревле, и род биармийский тянется в навь на десятки веков, и знать ноне срок приспел сызнова скликать потомков тех славных щуров. И коль сие сотворим, станет град наш великим, а богатство мы своими руками ему создадим.
Когда все высказались, поднялся варяг Карн:
– Слава, братья варяги, слава, ярл Скули, здесь нас пятеро и здесь мы оказались по случаю, но услышали тебя вчера и решили остаться. Примешь ли роту, ярл Скули?
– Приму, варяг Карн, и запомните все, я всегда рад видеть братьев варягов и всегда для них найдётся кров, очаг, хлеб и кувшин пива.
– Тогда после роты мы разойдёмся, ибо знаем несколько станов варяжских, и тех братьев, что после войны разбрелись, пора собирать. Жди через пару седмиц.
Ставр и Ромео переглянулись, и довольные улыбки тронули их губы и чуть встопорщили усы. Рядом кивал головой Хакас и довольно потягивал сбитень Стерх.
После совета к Скули подошли Ставр и Ромео:
– Что-то случилось, ярл Скули, что с нами нет госпожи Ингегерд?
– Она захворала, – он поднял на нас глаза, обвёл внимательным взглядом и решился, – Ингегерд непраздна и должна родить зимой в месяц сечень в Громницу на дни Перуна. Волхвы сказали, что будет сын, и Перун даст ему великую силу и власть.
Ставр и Ромео растерянно переглянулись. Неожиданная новость в корне меняла весь расклад. Если наследница Рюрика родит сына, то того самого Игоря, который правил после Олега и вместе с женой Ольгой собрал Русь воедино. Вот так, едрён батон, ехали на охоту, а попали на свадьбу.
Вечером все иновременцы сидели в светёлке и под треск восковых свечей озабоченно скребли макушки:
– Скорее бы Бор появился, заплутал где-то что ли? – вздохнул Стерх.
– Никуда он не денется, заявится, как миленький, – проворчал в ответ Ромео.
– Я давно знаю Бора, – встрял Ставр, – он боец, каких мало, и он не подведёт.
– Хватит вам талдычить, Бор, Бор. Здесь не столько он, сколько ярл Олег нужен. Пора все силы в кучу сгребать, а это должен сделать именно Олег, – проговорил Хакас.
– Да, бог с ним с ярлом Олегом, я за Бора переживаю и за остальных мужиков, – тихо сказал Стерх.
– Переживай, не переживай, а пора устраиваться, дружину готовить, ждать, да мамашу ещё не рождённого Игоря беречь.
Мы вчетвером, Олег, Инга и два десятка варягов всё глубже забирались в вековые дебри, пока не забрели в такую дремучую чащу, что ведущий нас Куба сильно призадумался и замер в сомнениях.
В сыром холодном сумраке подпирали низкое небо лохматые от лишайников неохватные стволы лесных великанов. Повсюду обросшие серо-зелёными бородами мха буреломы нависали над усыпанными грибами кочками. Под ногами пружинил толстый слой замшелого хвойного опада. Мы прилично углубились в лес, и осторожничать уже не было нужды.
– Ну, что, Сусанин, завёл нас незнамо куда, – проворчал Хоттабыч.
– Меня Кубой кличут, и никакой я не Сусаня, а места и впрямь неведомые. И отседа можа ступать по разные стороны.
– Ага, – встрял Ополь, – неправо пойдёшь коня потеряешь, налево – голову сложишь, прямо – женишься и всю жизнь дураком проживёшь.
– Всё так, варяг Ополь, – оживился Куба, – ты тоже о том слыхал? А идти надобно на полдень.
– Пальцем в небо, – поскрёб бороду Ополь, а потом развёл руками и усмехнулся. – Но, если нам всё равно, куда идти, значит, мы и не заблудились.
– Налево сроду не ходил, женится нам тоже ни к чему, надо идти направо, поскольку коней у нас нет, одни ослы, – проворчал Хоттабыч.
Куба немного помолчал, прикусив губу, потом, хотите верьте, хотите нет, повёл нас направо.
В протяжённой низине ноги тонули в толстом слое прелой листвы и мха. Чавкающая и хлюпающая под ногами вода, наводила на мысль о близком болоте, но к счастью уже через сотню шагов начался подъём, в конце которого показались вросшие в землю и покрытые мхом огромные валуны с россыпью каменной мелочи понизу. За ними угрюмо темнели стволы неохватных деревьев. Перебравшись через гряду камней, мы, как маленькие букашки поползли по толстому ковру мха среди древних дубов, которые будто гигантские корявые колонны подпирали густые кроны с просветами низкого северного неба. Я шёл за Кубой и невольно ёжился от холодного полумрака, и густого запаха прелой листвы, наполнившего первобытный лес, который, как древний дед, никак не мог улечься, стонал, скрипел и ухал.
Куба по-прежнему шёл первым, изредка вертел головой и зачем-то принюхивался к запахам. Мы тащились цепочкой друг за другом и пошучивали над Кубой до тех пор, пока с удивлением не увидели под ногами едва заметную тропку, петляющую между толстых корней, извитых стволов и нагромождений валежника. Оглядывая покрытые лишайниками буреломы и куртины мухоморов на тёмном фоне лесной глухомани, я невольно улыбнулся, вспомнив сказочные иллюстрации Васнецова с бабами ягами. Ещё чуднее стало, когда примерно через версту заросли расступились и на небольшой полянке, и я увидел… избушку на курьих ножках! Обалдеть и не встать! Будто в сказку попал.
– Это террамар, – деловито заявил всё знающий Ополь, – такой тип строений типичен для древнейших народов балтийского поморья, так называемых амфорников и отчасти северных кельтов. Болота, звери и снега заставляли поднимать жильё на пару метров над землёй с опорой на высокие пни с корневищами, издалека похожими на птичьи лапы. Вот полюбуйтесь на строение образца 2-1 тысячелетия до новой эры.
– Да-а, – протянул я, – террамар, говоришь, а вот как выйдет оттуда баба Яга, что тогда скажешь?
– Какая такая… – хотел было возразить Ополь и замолчал, выпучив глаза и открыв рот, глядя, как из избушки по вырубленным в толстом старом бревне ступенькам медленно спиной вперёд спускается бабка.
– Закрой рот, сапоги видно, – мне почему-то стало весело.
На земле местная хозяйка оказалась худощавой пожилой женщиной лет шестидесяти, одетой в длинную серую рубаху из грубой холстины, большой тёмно-бурый вязаный плат, покрывающий голову, плечи и спину, потёртую коричневую меховую жилетку и онучи, заправленные в кожаные поршни. В одежде преобладали серые, бурые и коричневые цвета, отчего бабка по окрасу сильно смахивала на воробья. На худом обветренном лице отпечаталась вековая мудрость и печаль. Интересно, какая судьба закинула человека в этакие дебри.
Опираясь на палку, бабка без страха подошла, боднула нас суровым взглядом, заставив отступить на шаг и, уставившись на Олега, произнесла что-то на незнакомом языке. Он покачал головой: «не понимаю». Ещё одна попытка на ином языке. Опять мимо. Бабка призадумалась, потом едва заметно улыбнулась и спросила почти чисто на славянском:
– Ты ли вождь сих воев?
– Так, матушка. Моё имя Хелегов, или по-здешнему – Олег. Мы путники, потерявшие землю, идём до своих родичей, да вот что-то заплутали.
Бабка внимательно всмотрелась в Олега, её глаза вдруг почернели из-за расширившихся зрачков, и она глухо проговорила:
– Ты и впрямь большой вождь, и сотворишь много и добра, и зла, ибо власть и сладка, и горька, и всегда стоит на крови. Ано тебе благоволят боги, покуда ты благодаришь их. Береги жену, – она указала на Ингу.
– Нам бы на ночь устроиться, матушка, прости, не знаю твоего имени, – продолжил Олег.
– Зови меня бабкой Оприной. Ано селить то вас некуда. Эвон сколь вас много, а избёнка моя малая, да ветхая, – она привычным жестом поправила плат. – Разве что в старом сеннике. Ступайте за мной.
Опираясь на палку, она обошла густые кусты, и за ними на прогалине мы увидели крытый корой жердяной навес, в котором на высоту человеческого роста лежало серое сено, неопределённой свежести. Сзади и с боков навес ограждал покосившийся плетень. Народ сразу заметно оживился, ибо немалый слой пусть старого, но сухого сена обещал нормальный сон вместо ночёвки на холодной земле.
