Олег Артюхов
Дружина
На другой день мы собрались встречать загадочных пешеходов. Оставив Хакаса, Луня и Кубу в казарме с вещами, мы разделились, поскольку к городу вели три дороги: вверх и вниз по реке, а третья с востока. На север пошли Ставр и Стерх, на юг – Ромео и Ополь, а я с Хоттабычем – на восток.
Дорога виляла между низким холмом и дубравой, за которой начинались болотистые низины, перемежающиеся с березняком и ельником. Мы расположились среди старых дубов, и, как молодой, я полез на растущее у дороги высокое дерево, оставив Хоттабыча внизу на стрёме.
Сидя на толстой ветке, я благодушно оглядывал окрестности и дорогу на полторы версты. Ясный погожий день навевал приятные мысли. Поёрзав, я, полулёжа, устроился на развилке ветвей, слушал гомон готовящихся к зиме птиц и общался с Филом:
«Привет, старый друг». Перед глазами появилось рыжая физиономия зеленоглазого мальчишки. «Хамишь, старичок, это тебе уже ого-го третий десяток, а мне всего то четырнадцать миллиардов земных лет». «Действительно, мальчишка. Так, так. Я то считал, что Деми на вид двенадцать годков, а оказывается все четырнадцать. Молодо выглядит, хорошо сохранился. Я, собственно, вот о чём: если ты принцип, тоесть некое эфемерное понятие, то почему твоя мощь запредельна. Зачем принципу сила? И как с такими энергиями может манипулировать то, что не имеет сущности?». «Отвечу встречным вопросом: в своей реальности вы живёте по законам?». «Конечно, иначе жизнь людей превращается в скотство». «И довольны ли вы своей жизнью?». «К сожалению, плохо живём, конфликт сидит на конфликте и проблемами погоняет». «Это всё потому, что ваши принципы бессильны, они по сути ничто, умозрительные иллюзии, бесполезные заявления и намерения». «Ты хочешь сказать, что миром правит сила?». «Не так. Процветающим миром должна править правильно организованная, подкреплённая безусловным законом и разумом сила, что, по сути, и есть вселенские принципы». «Убедил. Но, как сказал Деми, твоя мощь может уничтожить всё, даже основы материи». «Правильно, а как иначе удержать вселенную в рамках справедливого развития, если вовремя не уничтожать пороки на всех уровнях сверху донизу». «Спасибо, Фил. Теперь многое становится понятным, но, кажется, мне пора заняться своим делом».
Вдали на дороге из-за холма показались две пешие фигурки в длинных чёрных одеждах, ведущие в поводу лошадь. Есть контакт. Я крикнул Хоттабычу и начал спускаться.
Я встряхнул и накинул на плечи плащ, поправил круглую шапку-скуфью с бобровой опушкой, вышел из рощи в сотне метров от приближающихся людей и встал посредине дороги.
По мере приближения незнакомцев удалось их более-менее рассмотреть. Высокий крепкий мужчина имел изрядный рост сантиметров на десять выше меня, под два метра. Другой человек чуть ниже меня ростом имел более хрупкое телосложение. Очевидно мне навстречу шли ярл Скули и княжна Ингегерд.
Увидев неподвижно стоящего посреди дороги человека, путники начали замедляться и остановились. Мужчина передал повод лошади девушке, а сам вышел вперёд. Нас разделяли пять шагов и напряжённое недовольство ярла. Мы с минуту стояли и в упор смотрели друг на друга.
– Во здраво тебе, ярл Скули и тебе, госпожа Ингегерд, – начал я первым с обычного приветствия, чтобы посмотреть на реакцию.
– Кто ты такой, варяг, и откуда нас знаешь? – Скули сделал ещё шаг и напряг правую руку под плащом.
– Невежливо не отвечать на приветствие, а я всего лишь пожелал вам здоровья. А знаю я вас, потому что общее дело делаем.
Скули явно смутился, но не расслабился и сделал ещё пол шажка.
– И тебе во здраво, варяг, не ведаю ни твоего имени, ни дела о коем сказал.
– Меня зовут Бор, и я здесь не один, рядом и поблизости мои друзья и братья. И мы уж полдня поджидаем вас двоих, ибо предупреждены волхвами, что в белбогов день в Русу явятся двое в чёрном. И те двое призваны спасти Русь.
Пока я говорил, Скули быстро рыскнул глазами, ища признаки засады. Ингегерд тоже среагировала на мои слова, достала из-под полы длинный нож и встала за лошадью.
– Странные речи ведёшь, варяг Бор. Как волхвы могли знать наш путь, коли мы и сами ещё вчера о том не знали, – глаза Скули сузились, ноги встали прочно, что говорило о том, что он приготовился к бою.
– Так на тож они и волхвы, любимцы богов, их думки никому не ведомы, но всегда правы. Вот и сейчас они не ошиблись, ведь мы же встретились.
– И, что вам нужно от нас?
– Для начала просто поговорить и рассказать о всех нынешних делах. А они, поверьте, весьма скверные, и будут ещё хуже. Нурманы вышибли варягов из Биармии и Приладожья. Вы потеряли Альдейгью и Алаборг, важные города на серебряном пути остервега. Сейчас нурманы бесчинствуют в ваших бывших владениях, но не пройдёт и двух лет, как они во множестве расползутся по всей северной земле от Плескова до Сара, и от Новаграда до Белого моря. Тогда обрушатся остатки порядка, и Варяжской Руси придёт конец. Зверства нурманов вы видели собственными глазами. Мы намерены остановить этих тварей, и вы нам поможете.
– Очень странно, что ты многое знаешь, чего не должен бы знать, варяг Бор. Я не верю тебе, – и он медленно вытянул меч.
Я не стал более ему ничего доказывать, просто встал и сложил на груди руки. Скули бросился вперёд и с размаху нанёс косой рубящий удар мне по открытой шее. Клинок громко звякнул и отскочил. Я продолжал стоять. Ещё ничего не поняв в горячке, Скули трижды ударил меня по голове, плечу и снова по шее. Трижды звякнула сталь, и на последнем ударе клинок сломался возле гарды.
Сказать, что неудача ошеломила Скули, ничего не сказать. Он был потрясён и замер, выпучив глаза и открыв рот. Ингегерд всё видела и с испугом накинула капюшон и спряталась за лошадью. Я усмехнулся:
– Может быть всё-таки поговорим, ярл Скули? – Я поправил шапку и плащ, сдвинувшиеся после нанесённых по мне ударов.
– Но как такое возможно?! Ты не человек! Ты демон!
– Отчасти ты прав, ярл Скули, поскольку я послан сюда высшими силами и, надеюсь, что скоро ты это поймёшь.
– Не верю своим глазам! Кто ты, варяг Бор?
– Мы с друзьями прибыли издалека, чтобы помочь Руси и не дать погибнуть роду Рюрика, единственная наследница которого стоит сейчас за твоей спиной.
– Сколько вас, и, что вы намерены делать? – Скули спрашивал, но ещё явно не пришёл в себя и не верил мне.
– Здесь нас двое, – я свистнул, и на дорогу вышел Хоттабыч, – а в Русе ещё шестеро. И все такие же, как я, – намекнул на неуязвимость.
За моей спиной встал Хоттабыч. Скули переводил взгляд с меня на него и обратно, и в его глазах начало появляться понимание.
– Допустим, я вам поверил, – он повернулся и махнул рукой девушке, – Ингегерд, иди сюда.
Она подошла и откинула капюшон. Передо мной стояла удивительно красивая женщина, подкупающая той неповторимой северной красотой, в которой идеально правильные крупные черты, сочетаются с выразительными синими глазами и мягким овалом лица. Озарённое уверенным спокойствием лицо северной дивы обрамляли густые, слегка вьющиеся светлые волосы. Даже суровый Хоттабыч откровенно ей любовался и улыбался, чего отродясь с ним не бывало.
– Поздорову вам, витязи, – проговорила Ингегерд грудным волшебным голосом, – надеюсь, вы не причините нам вреда?
– Поздорову и тебе, госпожа. Напротив, мы здесь, чтобы спасти кровь Рюрика и помочь вам вернуть ваш дом и вашу землю. Можете нам верить. Скажи, – я обратился к ярлу, – вы ведь шли в Русу?
– Так. В сем граде живёт наш родич и верный человек.
– Тогда мы идём к нему.
Узнав адрес, мы с Хоттабычем разошлись, он на северную дорогу, я на южную, чтобы вернуть из дозора мужиков.
Дальний родич Скули Корн жил в небольшом, но крепком тереме вблизи кремника, но не в нём. И это хорошо, поскольку можно было незаметно прийти и уйти. Я остался с беглецами, а Хоттабыч разыскал всех наших. Вскоре вся команда собралась в доме Корна. После традиционной чаши с мёдом, обычных приветствий и вежливых вопросов нам предложили бадью с чистой водой для умывания.
– А, не попросить ли хозяев баньку истопить для уставших путников? – вздохнул Лунь.
– Ишь размечтался. Про баню забудь, или дождись, когда к финнам попадёшь, – усмехнулся Ополь. – Не помню кто сказал: финны и славяне моются в бане, русы и варяги – в реке, а нурманы пивом изнутри. Мойся в том, что предложили.
– Ну, надо же, здесь, как и там, тоже всего хватает, но не всем, – передёрнув плечами, вздохнул Лунь и зачерпнул ковшом из бадьи холодную воду.
Трапеза в доме Корна отличалась обилием рыбы в разных видах и вариантах, небольшим количеством мяса и овощей и, конечно, выпечкой, но без особой фантазии. Из выпивки преобладали пиво и яблочная бражка. Скули попросил развести с водой стоялый мёд для Ингегерд.
Северная осень быстро расправилась с коротким вечером, и сумерки уступили место сырой туманной темноте. Все устали и единогласно решили отложить обстоятельный разговор на утро, поскольку оно всегда вечера мудренее.
В те времена, люди ложились рано и вставали рано, чтобы зазря огонь не жечь, а бабы вставали ещё раньше, ведь всё хозяйство, почитай, на них, да, и семью накормить надобно.
Утром на рассвете, наскоро перекусив кашей, вчерашней выпечкой и горячим сбитнем, мы вместе со Скули, Ингегерд и хозяином дома перешли в небольшую уютную горницу и расселись на лавки за гладко выскобленным столом. Избегая бессмысленного и ненужного славословия, я сразу перешёл к делу:
– Ярл Скули, и ты, госпожа Ингегерд, не сочтите за невежество мой вопрос: что вы собираетесь делать далее?
– На твой слишком прямой вопрос, варяг Бор, – скривив губы, пожал плечами Скули, – придётся отвечать так же прямо: бороться с ненавистными Эстейном и Хальвданом. Они оба жестоки и подлы, не признают никаких законов, ни земных, ни небесных. Эти палачи и живодёры заслуживают смерти. И к тому же нужно возвращать захваченные мерзавцами владения.
– Я считаю, – подала голос Ингегерд, – что мой главный долг и цель – это месть убийце моего отца. Остальной путь подскажут боги.
Я попытался вмешаться в эти безрассудные планы:
– Ваши цели, безусловно, благородные и понятные, но пути их достижения смертельно опасные и сомнительные. Ведь, чтобы убить конунга, нужно добраться до него, а сделать это незаметно почти невозможно. В Альдейгье шесть-семь сотен до зубов вооружённых нурманов, а может уже и больше. И все они стоят между вами и конунгом. Нет смысла даже говорить о том, чтобы перебить эту ораву.
– Зато должно хватить хитрости и ловкости, – усмехнулась Ингегерд, – Я не отступлюсь от своего права мести, и никто меня не остановит.
Я понял, что спорить и доказывать что-либо бесполезно, и нам поневоле придётся подключаться к затеянной авантюре:
– Тогда предлагаю хорошенько осмыслить, как свершить задуманное быстрее и безопаснее. Во-первых, – надо найти способ добраться до Альдейгьи, во-вторых, – надо изловчиться, чтобы проникнуть в терем конунга, в-третьих, надо на месте осторожно и без шума подобраться к самому конунгу, и последнее – надо организовать безопасный отход, чтобы избежать преследования и поражения.
Все присутствующие согласились. В глазах Скули появился свет надежды, а во взгляде Ингегерд остро блеснула жажда мести. Они уже поняли, что вместе с нами их безумный план имеет шанс на успех.
Накануне дня Рода и Рожаниц, спустя пару дней после того разговора, мы всей кампанией, одиннадцать человек, отплыли из Русы на нанятом за пять серебрушек судне, идущем порожняком в Альдейгью. На этот раз нам не пришлось грести, ибо невместно в присутствии ярла и госпожи знатным варягам тягать вёсла. В час пополудни заросшие тростником и осокой берега реки раздались в стороны, и перед нами открылся простор Ильменского озера, серые волны которого слились на горизонте с таким же серым небом.
Через день со стороны Нево-озера по прибрежной дороге к Альдейгье подошли двое, закутанные в длинные чёрные хламиды с надвинутыми капюшонами и с чёрными перчатками на руках. Один высокий и крепкий, другой пониже похлипче. Они шагали прямо к раскрытым настежь городским воротам, в которых стояла нурманская стража. Дорога пересекла заросший низкими кустами старый вал и уткнулась в бревенчатый настил через оплывший ров перед воротами.
– А, ну, стой! Кто такие? – Дежурный нурман лениво шагнул к прохожим, и навстречу пахнуло вонью, будто он от рождения не мылся.
– Мы люди торговые. Лодья наша в Нево-озере затонула намедни, волной ударило о камни да перевернуло. Только мы и спаслись. Всё потопло, ничего не осталось. Идём в Альдейгью к конунгу Эстейну. Слышали, что он добр и может позволит переждать осенние шторма и зиму и побыть в доме его до весны.
– И вправду позавчера штормило на озере, Эрик-кормщик тоже чуть драккар не потопил, – прогудел басом часовой. – Морды покажите.
– Невозможно, храбрый викинг, – тоскливо проговорил высокий, – ибо Одину Одноглазому великую клятву дали, коль спасёмся, то целый год ни лица, ни рук не откроем мы солнцу, ибо горько скорбим о родичах погибших. А оружия у нас нет, – и оба путника распахнули свои хламиды, показывая чёрные туники, подпоясанные простыми верёвками.
– Да, демоны с ними, Ульв, пусть идут. Захочет конунг, приветит, не захочет пинков надаёт.
Путники прошли через внешние ворота и медленно потащились через посад к городскому центру, где во внутренней крепости возвышался трёхэтажный терем конунга.
Даже на первый взгляд прежде разноплемённый торговый город нынче переполняли скандинавы, и не только воины, но и торговцы, кузнецы, трактирщики, конюхи. А несущие бремя самых тяжёлых и грязных работ местные старожилы славяне и биармы кое-как выживали на городских окраинах и за тыном. Торг пока жил своей неспешной жизнью, хотя при новой власти многие купцы стали обходить Альдейгью стороной, предпочитая вольный гостеприимный Новгород, расположенный на той же реке, только у истоков из Ильмень-озера.
На первый взгляд в Альдейгье ничего не изменилось, но на самом деле произошли разительные перемены. И путники уже дышали через раз, чтобы не отравиться пропитанным страхом, ненавистью и жестокостью воздухом. Поглядывая из-под глубокого капюшона, Ингегерд не могла сдержать слёз, глядя как согнулся под чужеземным игом вольный город, где она родилась и выросла.
У обитых кованным железом массивных крепостных ворот путников остановили стражники и заставили отойти в сторону и ждать. А, чего ждать не сказали. Скули и Исгегерд уселись на старую вросшую в землю колоду возле кучи замшелых булыжников и принялись из-под капюшонов осторожно приглядываться к обстановке. У девушки невольно вырвался тихий вздох облегчения, когда возле ближайшей торговой лавки она разглядела знакомые лица Ставра и Стерха. Одетые в кожаные порты и меховые куртки они ничем не отличались от нурман. Раз эти здесь, то где-то поблизости и другая пара: Ромео и Хакас.
Приворотные стражи откровенно издевались, гогоча и указывая на путников пальцами. Солнце уже перевалило далеко за полдень, когда упавшая тень заставила Скули медленно поднять покрытую капюшоном голову. Напротив стоял молодой нурман с гривой светлых волос, под которыми выделялись наглые водянистые глаза, крупные нос и рот с упрямо сжатыми губами. Ухоженные густая борода и усы завершали портрет.
– Кто такие? – процедил он сквозь зубы.
– Мы торговые люди, братья Грим, благородный ярл, родом из восточных земель. Проклятое озеро позавчера поглотило нашу лодью со всем добром, родичами и слугами. Только мы двое чудом спаслись, но лишились всего, и всё, что имеем, то носим на себе. Пришли поклониться доброму конунгу Эстейну позволить нам переждать непогоду и перезимовать в Альдейгье.
– Почему лица и руки прячете? – Нурман смерил путников подозрительным взглядом.
– Не прячем, а скрываем. Как в шторм мы попали, то на краю гибели клятву дали великому Одину, коль спасёмся в пучине, то целый год наши лица и руки не увидят солнца и света. Вот и укрыты головы и руки наши.
– Клятвы надо исполнять, с богами не шутят. Значит братья Грим? И как же вас величать?
– То тоже часть клятвы, чтобы на год и имена позабыть. Зови нас старший и младший. Не обессудь, но такова наша судьба. Прогоните нас, уйдём погибать от холода и голода.
– Так и быть, ступайте за мной. Я сын конунга Эстейна, моё имя Хальвдан, – он повернулся и пошёл через ворота, не видя, как сверкнули глаза старшего, и как сжались зубы и раздулись ноздри младшего «Грима».
Пройдя через внутреннюю площадку детинца и переходы терема, Хальвдан привёл просителей прямиком к трапезному столу, во главе которого сидел сам конунг Эстейн и вдовая варяжская княгиня, а ныне нурманская королева Исгерд. По обе стороны от них обжирались, наливались пивом и брагой и горланили полсотни знатных нурманов. Музыканты дудели в рожки, били в бубны, махали трещотками. Столешницы ломились от жареного мяса, хлеба и выпивки. Под столами за объедки грызлись собаки. Вокруг пьяных нурманов сновали девушки, подливая напитки и ублажая поддатых вояк.
– Отец, – прокричал в общем гвалте Хальвдан, – я привёл торговых людей, пострадавших от шторма на озере. Они лишились всего и просят твоей милости и приюта. Это братья Грим старший и младший.
Конунг Эстейн поднял руку, и шум немного стих:
– Говорите, люди убогие.
– Милостивый конунг, прослышали мы о граде богатом твоём и о справедливом и добром правлении. В лодью собрали серебро и товар, и всем родом отплыли сюда торговать. Но по воле богов озеро Нево забрало у нас и серебро, и товар, и родню, и людей, но беда не лишила нас благородства, и поверь нелегко стоять здесь, приют у тебя умоляя. Нашли бы мы способ до дома добраться, но шторма уж грядут, а за ними зима. Горе великое нас удручает, ибо в ту бурю за наше спасенье дали мы Одину клятву, полный год не снимать чёрных риз, не допускать светадо рук наших и лиц, и имена на год позабыть. Не гневайся конунг за то, ведь поклялись мы на крови Одину Игу Альфёдру высокому отцу Вератиру.
– То страшная клятва и дело святое. Коль просите, быть посему. Оставайтесь в Альдейгье у стола моего, – он махнул рукой, шум пира вспыхнул с новой силой, а слуги отвели «братьев Грим» в самый конец застолья.
Незаметно пристроившись с краю, «братья» принялись за еду и заодно осторожно и внимательно изучали обстановку. Скули сразу оценил силу противника, глядя на мощные плечи и ручищи воинов. Незаметно оглядывая всю кампанию, он вдруг наткнулся на взгляд Хальвдана, потягивающего из кубка пиво и присматривающегося к новым гостям. По глазам нурмана он понял, что тот не поверил им, а значит, придётся держать ухо востро.
А Ингегерд не могла оторвать взгляда от своей матери, и глухая ревность, гнев и боль терзали её душу. Королева Исгерд прижималась к плечу конунга Эстейна, смеялась и подкладывала ему кусочки получше. В глазах Ингегерд её мать стала подлой изменницей, позабывшей про долг и честь, ублажающей убийцу своего мужа.
Брага и пиво изрядно разогревали обстановку, туманили головы и отнимали ноги. Постепенно пир угасал. Гости расползлись по углам и завалились на лавки, некоторые заснули за столом, либо под ним в лужах блевотины. «Братья Грим» ушли вместе со слугами в пристройку и спокойно переночевали в людской на широких лавках возле тёплой печки.
На другой день «братья Грим» вышли во двор, чтобы присмотреться к обстановке. Ингегерд с болью и ненавистью отмечала перемены, которые болью отзывались в сердце. В дальнем углу двора, где она девчонкой играла среди яблоневых деревьев теперь стояли три тёмных столба. На двух висели полуистлевшие человеческие останки, на третьем недавно убитый человек с остекленевшими глазами. Оттуда несло отвратительной трупной вонью, запахом гнилой крови, нечистот и палёной человечины.
Бродящие похмельные нурманы злобно зыркали на «братьев», но не задирались, вопреки своим обычным замашкам жадных до драк свирепых живодёров.
Но не успели «Гримы» сделать и несколько шагов, как им заступил путь Хальвдан:
– Далеко ль собрались, купцы без товара, – он явно издевался, – а вот мы решили в мяч поиграть, забаву потешить. А потом и из лука пострелять. Мы с воинами уж и двор заняли, не пройти тут вам. Придётся присоединиться, да удаль свою показать. – И он ехидно осклабился.
– Благо тебе, ярл Хальвдан, – проговорил Скули. – Брат мой недужный, слаб телом и посидит в сторонке, а я попробую сыграть, коль ты вынуждаешь, авось не забыл ещё, как мячом управляться. – Он согласился, но слово «мяч» прозвучало, как «меч». – И где же мне встать?
– А, вот рядом со мной и становись. Сейчас и почнём.
Нурманы поставили по углам прямоугольной площадки четыре корзины, две на одной стороне, две на другой, а смерды посредине насыпали светлым песком разделительную линию. Играли десять на десять кожаным мячом, туго набитым овечьей шерстью. Одна из команд повязала на руки белые тряпки, другая – чёрные. Нужно было любыми способами закинуть мяч в корзины противника. Разрешалось драться, душить, бить кулаками и головой, но нельзя бить по гениталиям, по глазам и применять любое оружие или предметы.
Поставленный судить старый нурман громко крикнул, и к лежащему в середину площадки мячу метнулись две толпы. Мгновенно образовался поднявший пыль клубок тел, из которого доносились крики и ругань. Из толпы почти вырвался здоровенный нурман, но его схватили за ноги, он рухнул, и мяч откатился. Его немедленно подхватил Хальвдан, но ему в ноги кинулся кто-то из «белых», и мяч опять откатился в сторону. Выделявшийся ростом закутанный в чёрную хламиду Скули легко подцепил мяч, качнулся влево и тут же метнулся вправо, чуть пробежал, ещё вправо, резко затормозил, пропуская преследователей и резко рванул влево. Поворотом вокруг себя он ускользнул из рук защитника и в падении вколотил мяч в корзину. Зрители взревели. К Скули подошёл Хальвдан и хлопнул его по плечу. Одобрил.
Игра продолжалась две склянки по клепсидре. Потом игроки долго шумели, вспоминая эпизоды игры, вытирая кровавые сопли, потирая ушибы и прикладывая железо к сизым фингалам. Из терема выкатили бочку с пивом, которая через полчаса опустела. Чуть захмелевшие игроки и зрители направились в дальний угол двора, где уже стояли соломенные мишени с прикреплёнными небольшими чёрными кругами из кожи. Рубеж стрельбы находился в полустах шагах в противоположном углу двора.
– Эгей, младший, играть в мяч ты не можешь, так хоть стрелять то умеешь, или ты вовсе пустой человек? – крикнул Хальвдан сидящей на приступке Ингегерд.
Она поправила глубокий капюшон и перчатки и медленно направилась к рубежу:
– Можно и попробовать, ярл Хальвдан, может быть и дострелю до цели. Уж не обессудь, слаб я, не то что мой брат.
– Вот лук. Стрелять станешь после меня.
Он вытянул из тула три стрелы и, почти не целясь, выпустил их в мишень. В чёрном кожаном кружке появилось одно белое оперение, остальные торчали чуть в стороне.
– Видишь, как надо, – Хальвдан не скрывал самодовольства. – Теперь твой черёд, покажи, на что способен.
Ингегерд тоже достала три стрелы, приладила первую к луку, и одну за другой отправила их в полёт. Первая стрела вонзилась в самый центр второй мишени, остальные две торчали по бокам на краю чёрного круга.
– Да, ты оказывается стрелок, младший. Зачем тогда прикидывался неумехой?
– Так не знал я, что зовёшь ты умением, что ж тут мне кичиться, коль случайно в цель попал, – скромно ответила Ингегерд, ухмыльнувшись под капюшоном.
– Всё равно ты молодец, хоть и слабак. А что ещё можешь? Игру в шахи знаешь?
– Играл с купцами пару раз.
– Вот ввечеру и сразимся. Погляжу, каков ты игрок.
Кое-как Скули и Ингегерд удалось вырваться из окружения опьяневших от пива нурманов и выскользнуть за ворота детинца. Как условились накануне, «братья Грим» отправились на встречу с варягами на торг, потому что в его суетливой толкучке никто и внимания не обратит на их встречу и сговор.
Не смотря на будний день, на рыночной площади было шумно. Впрочем, для торгового града, стоящего на «серебряном» пути, и даже оккупированного нурманами, это обычное состояние. «Гримы» свернули к лавке шорника, где принялись перебирать и рассматривать ремни и сбруи.
– Во здраво вам, гости торговые, – раздался за их спиной голос. Скули медленно повернулся, и из-под капюшона увидел довольную физиономию одетого нурманом Стерха, – Есть товар у меня, а не сговориться ли нам? Коли так, пиво я ставлю. Согласны? Так ступайте за мной.
Пройдя мимо амбаров, мимо дырявого частокола, переходящего в редкий плетень, они повернули в проулок и вышли к местной харчевне.
В отличие от антанской трёхвековой давности, это заведение имело все признаки неплохо оборудованного злачного места. В длинном бревенчатом доме за низким крыльцом и широкой дверью открылось помещение, в котором царил полумрак, чуть подсвеченный затянутыми бычьими пузырями узкими окошками. Света нескольких масляных светильников и факелов тоже не хватало, чтобы разогнать темноту. Под потолком на балках раздавалось шуршание голубей, а может быть так шуршала сама темнота.
У противоположной входу стены между двух больших очагов стоял широкий стол, на котором собирались заказы. И в этих очагах, и в соседней комнате за стеной что-то варилось, пеклось и жарилось. По сторонам от входа стояли длинные, теряющиеся в полумраке, дощатые столы и лавки. Справа виднелась грубая лестница, ведущая на второй этаж.
Глаза не сразу привыкли к потёмкам, а когда привыкли, то вошедшие увидели, что в дальнем углу слева за столом сидели трое Ставр, Хакас и Ромео. Перед ними стояли два полные медовухи кувшина и шесть грубых глиняных кружек. Вошедшая троица стала пробираться в тот угол, и через минуту родовитые заговорщики уселись напротив нашей четвёрки на отполированную сотнями задниц лавку. Некоторое время Скули внимательно и настороженно вглядывался в обстановку, но успокоился, поняв, что в этой забегаловке никому ни до кого дела нет. Неподалёку купцы, уплетая рыбу, тихо решали свои проблемы. На другом краю пьяно шумела строительная артель.
– Завтра нурманы празднуют день Браги и Фрейи, будет много хмельного пива и бражки, все обязательно перепьются, – проговорил Скули, – надо этим воспользоваться.
– Тогда немного пересмотрим задумку, – поскрёб бороду Ромео, – Когда к ночи все перепьются, вы сделайте вид, что сильно охмелели и заснули прямо в зале за столом или на лавках. Среди полусотни пьяниц на вас никто внимания не обратит.
– А, если обратит? – вставила Ингегерд.
– Тогда сделайте вид, что не можете идти. Никто из слуг не захочет вас таскать, а смердам вы и вовсе без надобности, не велики птицы. А, когда все угомонятся, ярл Скули и госпожа Ингегерд проникнут в опочивальню конунга и сделают то, что задумали. Пьяный конунг сопротивления не окажет. А мы прикроем отступление, чтобы вы смогли спокойно покинуть терем.
– Предупреждаю, – тихо проговорила Ингегерд, – королеву не трогать. Она изменница, но всё же моя мать.
– Никто королевы не коснётся, – Ромео кивнул на замечание девушки и продолжил: – Вы отступаете в горницу, в открытых окнах будут привязаны верёвки с узлами. Спуститесь вниз, мы отправимся следом. Уходим задним двором и через старые амбары по направлению к западной стене. Там, где в потёмках увидите белую тряпку, найдёте привязанную верёвку. Внизу вас будет ждать Хакас. Он проведёт к лодье, уходим по реке в озеро и потом в Корелу.
– Добро, – кивнул головой Скули, – но где взять оружие?
– У пьяных нурманов или у самого конунга. И вот ещё что, нельзя оставлять свидетелей в опочивальне, а то получим погоню вслед. А так в потёмках, да спьяну пока разберутся, мы уже будем далеко.
– Согласен, – произнёс Скули.
– Я тоже, – добавила Ингегерд, – но королеву не трогать, даже если найдём её в опочивальне. Итак, завтра решится всё.
– Если бы всё, – тихо проворчал Хакас по-русски, – хлебать это дерьмо не перехлебать.
– Что ты сказал? – нахмурился Скули.
– Я сказал на нашем языке, что люди решают, а боги всё поворачивают по-своему. Надо быть внимательным и осторожным.
– Ты прав, это так.
На минуту повисло тягостное молчание. Все вопросы обговорили, и задерживаться в харчевне более не имело смысла. Заговорщики встали и парами разошлись в разные стороны. Во дворе «Гримы» запахнули свои балахоны, спрятались под капюшонами и поспешили в крепость. Они соблюдали максимальную осторожность, но всё равно Ингегерд почему-то не оставляло ощущение чужого взгляда в спину. Она наклонилась, будто что-то уронила, незаметно обернулась и увидела лишь тень, скользнувшую за угол амбара.
– Скули, мне показалось, за нами кто-то идёт.
– Мало ли тут шатается всяких бродяг, – небрежно ответил Скули и зашагал дальше.
– Нет, я чувствую внимание, – догнала его Ингегерд.
– Ладно, будем осторожнее.
Вечером в тереме конунга за небольшим квадратным столом при свете двух толстых, грубо слепленных свечей сидели ярл Хальвдан и младший «Грим». Перед ними на клетчатой доске стояли фигурки, вырезанные из слоновой кости и морёного дуба. В этих краях шахматы называли шахами, что было немного короче, чем персидский вариант – «сто забот».
Вальяжно откинувшись в широком кресле с низкой спинкой Хальвдан с прищуром смотрел на сгорбившегося младшего «Грима», сидевшего напротив на небольшом сиденье. Ярл первым сделал ход белой пешкой, или «воином» по-здешнему. Тут же навстречу встала тёмная фигурка. Ход за ходом начала развиваться битва фигур, эмоций и мудрости.
«Сейчас он проиграет», – подумала девушка, и вместо башни двинула вперёд коня. Хальвдан сразу оживился и переставил королеву. Ингегерд опять «невпопад» пошла воином. Хальвдан аж привстал и с торжествующим видом запер чёрного короля. Победил. Придурок.
– Я поражён твоей мудростью, ярл Хальвдан, – изо всех сил Ингегерд старалась сдержать издёвку.
– Ты тоже бился достойно, но викинги всегда побеждают, да будет известно, – ухмыляясь, он встал с кресла и направился к лестнице на второй этаж.
«Иди, иди, глумливая скотина, скоро вам всем придётся учиться проигрывать», – подумала Исгегерд и отправилась к Скули, который ждал её в комнате прислуги.
Утро началось с суеты и беготни. В городе и в детинце готовились к торжеству. У скандинавов боги Браги, и Фрейя олицетворяли изобилие, урожай, достаток, весёлую беззаботную жизнь, потому их и чтили в середине сентября, когда закрома наполнялись урожаем, варилось пиво, забивалась скотина.
До полудня все, кто хотел, посещали нурманское святилище, приносили кровавые, иногда человеческие жертвы и подарки жрецам. После полудня начали готовить большой пир, на котором по обычаю подавалось много хмельного пойла: бражки и пива. Русский хмельной мёд нурманы не признавали, считая сладким компотом для баб.
