Олег Артюхов
Дружина
По давней традиции пир начался на закате солнца. Конунг прокашлялся прочищая горло:
– Восславим же славный Асгард! Восславим великих богов и Вальхаллу! Ныне чествуем Браги и Фрейю, да смилостивятся они и даруют нам изобилие и радость!
Рёв сотен глоток, стук кубков и плеск разливаемого пива смешались в единый шум застолья. Со всех сторон понеслись ехидные замечания и двусмысленные грубые шутки. Все старались перекричать и перепить друг друга. И, нужно сказать, практика у них была отменная, ведь без малейшего ущерба для здоровья нурманы могли выжрать ведро браги и не поморщиться. Под стол летели кости и обгрызенные мослы. Котлы с пивом и брагой стали пустеть, и нурманы изрядно захмелели. Шарахались вдрызг пьяные, тут и там вспыхивали споры, ссоры и застольные стычки. Во дворе горланили песни, и оттуда же доносились звуки пьяной драки.
– Отец, а братья Грим совсем не просты, – подсел к конунгу Хальвдан, – давеча старший в мяч всех обыграл, а ведь купец, и воинские забавы ему не присталы. Да, и младший стрелял не хуже, чем я, а ввечор едва не сразил меня в шахи. Днём они шастали по торгу, хотя оба нищие, как амбарные мыши, и покупать им не на что.
– Ты на что намекаешь, сын, – покосился Эстейн, прикладываясь к кубку.
– Надо за ними приглядеть. С торга они в харчевню отправились и там с воинами толковали.
– Так что с того. Все мы пищу вкушаем, – он подвинул пустой кубок, и девушка налила ему крепкого пива, – а поговорить с викингом никому не зазорно.
– Так то, оно так, но не нравятся они мне. Нужно было выгнать их взашей.
– Оставь, Хальвдан. Иди, пей и гуляй, праздник сегодня и грех не напиться. Боги обидятся.
Хальвдан ухмыльнулся, отошёл, присел за стол, опрокинул в глотку кубок пива, велел наполнить две чаши и поманил младшего «Грима»:
– Выпьем за Браги и Фрейю, скиталец. Что-то ты мало пьёшь? Иль наши боги тебе не по нраву?
– Напротив, я чту и Браги, и Фрейю, только телом я слаб и быстро хмелею.
– Ничего, сегодня не грех и захмелеть. Пей, младший, и славь наших богов, – и Хальвдан протянул Ингегерд полный кубок.
– Слава владыкам Асгарда, – она подняла кубок и пошатнулась, будто оступилась. Пиво выплеснулось, а кубок отлетел и покатился по полу, остановившись вблизи кресла королевы Исгерд. Покачиваясь, Ингегерд прошла вдоль стола, потянулась за кубком и невольно подняла голову. Взгляды матери и дочери встретились. Королева резко побледнела, схватилась за горло и отшатнулась к Эстейну, сидящему рядом. А Ингегерд спокойно подняла кубок, поклонилась правителям и вернулась на своё место. Хальвдан уже спорил с кем-то из нурманов, и девушка тихонько отошла в дальний конец зала и подсела к Скули.
– Она меня узнала, – шепнула Ингегерд, – что делать?
– Ничего изменить нельзя, пусть всё идёт своим чередом, и пусть боги решают, кто из нас прав.
Пир продолжался до полуночи, и понемногу стал затихать. Как обычно, большинство перепившихся нурманов валялись на столах или под ними, кто-то ещё орал и допивал пиво. Кто-то ползал в поисках пристанища.
Конунга Эстейна двое слуг увели под руки на второй этаж в опочивальню, за ними, качаясь, поплёлся сильно поддатый Хальвдан и тихо пошла королева. Дубовая лестница жалобно заскрипела под немалым весом.
– Пшли все вон! – заорал Эстейн, падая в одежде и сапогах на покрытое холстиной и овчиной ложе. – Где мой меч?
– Здесь он, господин, – молодой слуга протянул конунгу ножны.
– Ты и ты, – он ткнул пальцем в слуг, – снимите мне сапоги и ложитесь на полу у входа, остальные вон, – пробормотал конунг, придвигая меч и глядя мутными глазами на королеву. – Ты тоже ступай. Сегодня буду спать.
– Будь осторожен, конунг Эстейн, ночь темна и полна опасностей, – проговорила королева дрожащим голосом и добавила тихонько, – может всё и обойдётся, на всё воля богов.
Последним, покачиваясь, из опочивальни вывалился в стельку бухой Хальвдан. Он покрутил головой, будто что-то вспоминая, потом, спотыкаясь, начал спускаться в зал. Там в неверном и мерцающем свете факелов открылась картина разгромленных, полных объедками и пустой посуды столов, и повсюду упившихся вусмерть валяющихся нурманов. Изо всех углов доносился многоголосый храп и невнятные возгласы. В конце длинного стола Хальвдан разглядел «братьев Грим». Он вскинул брови и кивнул, будто что-то вспомнил. Подцепив по пути кубок с брагой, он проглотил его одним духом и подсел к «братьям».
Рядом в скобе опорного столба торчал горящий факел, и в мерцающем свете пьяный ярл впервые увидел руку младшего «Грима», заснувшего за столом. Чёрные перчатки лежали рядом. А на нежной руке с длинными пальцами в свете факела сверкал большой синий сапфир в золотой оправе. Ухмыльнувшись, Хальвдан стянул перстень и, положив на ладонь, загляделся на игру света, уронил голову и заснул.
Проснулся Хальвдан оттого, что в глаза бил свет от поднесённого близко факела. Распахнув глаза, ничего не соображающий ярл увидел сердитое лицо младшего «Грима». Лицо девушки. Она выхватила с его ладони перстень и зло прошипела:
– Ярл Хальвдан, ты негодяй и вор, этот перстень тому порукой.
Отбросив факел, Ингегерд скользнула из зала вон. За её спиной дверь захлопнулась, сильные руки заложили прочный дубовый засов и подпёрли створку колом. Из темноты коридора вышел воин, в котором девушка узнала Ставра:
– Поторопись, госпожа, ярл Скули уже ждёт наверху. Я задержу нурманов, но времени очень мало, поторопитесь.
Взбежав по лестнице на второй этаж, в конце плохо освещённого коридора Ингегерд увидела распахнутую настежь дверь опочивальни конунга. В освещённом луной дверном проёме мелькнула её фигура. В комнате на полу скрючился в луже крови слуга, а другой, как кошка залетел на потолочную балку и трясся там, прижавшись к пыльному дереву с круглыми от ужаса глазами. У ложа конунга стоял с мечом Скули, глядя, как ошалевший от пьянки и сна Эстейн тискает пустые ножны и пытается что-то сказать.
– Посмотри, Ингегерд на этого повелителя Альдейгьи, на этого червя, который непонятно как смог убить твоего великого отца. Отомсти этой мерзкой твари, – и он протянул ей меч рукоятью вперёд.
Ингегерд откинула капюшон, и луна через окно осветила её лицо. Она взяла поблёскивающий отражением лунного света клинок и приставила его к горлу конунга:
– Узнаёшь ли ты меня, Эстейн?
– Ты младший Грим, – на его лице отразилось крайнее изумление.
– Нет, ложный конунг, подлый и обманный повелитель трусов и негодяев. Я дочь убитого тобой Хергейра. И сейчас ты узнаешь, больно ли и страшно ли умирать, как собака, без меча в руке от руки слабой девушки.
– Подлая тварь, – прохрипел Эстейн и скрежетнул оскаленными зубами. – Я вас приютил, а вы… – его узловатые пальцы сжались в кулаки.
Острое лезвие резко чиркнуло по шее конунга, и он, выпучив глаза, забулькал кровью и схватился за горло.
– Правда, ведь страшно тебе, Эстейн, умирать как последней падали.
– Меч, – пробулькал конунг, протянув трясущуюся окровавленную руку, – меч… дай…
– Держи, – и Ингегерд приставила меч в его груди и с усилием медленно погрузила его в тело до самой гарды, – вот твой меч, бери его.
– Пора уходить, – в дверях возникла фигура Стерха, за ним маячил Ромео, – бегите в горницу к окну и спускайтесь. Мы задержим нурманов. Самое время пока луна скрылась в облаках.
Все бросились вниз. Из зала доносились шум и крики, а по терему бегали ошалевшие слуги, и металось несколько ничего не соображающих пьяных нурманов. Вслед за злыми возгласами раздались отчаянные крики. Донеслись мощные удары в запертую дверь. После сильного напора засов лопнул, кол отскочил, и в коридоры хлынула толпа, растекаясь по терему и создавая ещё большую неразбериху, в которой гремел голос Хальвдана:
– Хватайте Гримов!!
Он вбежал в опочивальню отца и, увидев следы жуткой расправы, на секунду замер. Сверху раздался всхлип. Хальвдан вскинул меч, не достал, но оттуда всё равно свалился мальчишка-слуга.
– Не убивайте меня, господин! Я всё видел, не убивайте!
– Говори, трель! – Прорычал Хальвдан.
– То сотворили братья Грим. Старший убил слугу, а младший зарезал конунга. Страшно было. Очень.
Сунув в зубы смерду кулак, Хальвдан метнулся вниз, в потёмках споткнулся о ловко подставленную ногу и покатился вниз по лестнице. Из тёмного угла вышел Ставр и спокойно спустился, поглядывая на растянувшегося на полу оглушённого Хальвдана.
Мечущиеся нурманы начали спьяну драться друг с другом, а иновременцы им в этом посильно помогали. Вся эта кутерьма вывалилась во двор, а за нурманами выскочили с факелами вооружённые чем попало слуги. Все обитатели терема и двора бегали по детинцу, создавая панику и бестолочь. Среди мечущихся фигур Ставр, Стерх и Ромео прошли через двор и спокойно вышли за приоткрытые ворота детинца, покосившись на неподвижные тела стражников. Слабеющие крики остались за спиной. Едва они свернули в ведущий к западной стене проулок, как из темноты к ним шагнули две фигуры в чёрных хламидах и капюшонах.
– Пока всё идёт, как замыслили, – прошептал Ромео, – ступайте за мной. Тёмный плащ со свистом рассёк воздух и лёг на его плечи.
Со стороны детинца распространялись шум и крики, город начал просыпаться, тут и там среди строений замелькали бегающие люди с факелами, огонь которых захлёбывался на ветру. Добравшись до внешней стены, Ромео взбежал по приставной лестнице, и в темноте наткнулся на караульного нурмана, который пялился на непонятную суету в городе.
– Это ты Годфрид? Что там стряслось, что все носятся, как угорелые?
– Перепились, наверное, – Ромео спокойно подошёл к часовому, – сам знаешь, какое пиво варят у конунга, враз с ног сшибает и мозги набекрень.
– Эх, сейчас хотя бы пару ковшей проглотить, – он мечтательно закатил глаза и уже не открыл, потому что проткнутый мечом упал вниз.
– Конунга убили!! – разносился по городу многоголосый вопль.
– Быстро наверх! – строго приказал Ромео, – Ставр, Стерх останьтесь у лестницы, прикрывайте.
Фигуры в чёрном метнулись к бойнице с привязанной верёвкой, а Ромео встал у них за спиной. Первым бесшумно скользнул вниз Скули, за ним Ингегерд.
Не прошло и пяти минут, как все лазутчики спустились со стены наружу. Спрыгнувший последним Стерх сдёрнул с узла верёвку, после чего поджидавший беглецов за стеной Хакас обмахнул ветками и чуть притрусил старым сеном место спуска, чтобы скрыть следы побега. И они поспешили свалить побыстрее и подальше.
Шесть человек не чуя ног бежали к дальнему причалу, где одиноко светил огонёк коптилки, указывая в темноте направление. А тем временем проснувшийся город сходил с ума от криков и воплей нурманов:
– Конунга убили!!
До утра все нурманы обшаривали город и окрестности в поисках братьев Грим. А на другой день с утра пораньше на площади волновалась бурлящая толпа из семи сотен нурманов. Собрались все, не считая тех, кто торчал на постах, дозорах и охранял драккары. Из непрерывных криков и воплей сначала выделялись два:
– Смерть варягам!! Смерть русам!!
Потом все стали орать:
– Хальвдана конунгом желаем!!
Хальвдан понимал, что в сборище похмельных головорезов до кровавых беспорядков рукой подать. Он вскочил на крыльцо и во все лёгкие заорал:
– Тинг!! На завтра объявляю тинг!!!
Толпа заворчала, постепенно умолкла и начала расходиться, чтобы на следующий день надеть лучшие одежды и украшения, нацепить начищенные доспехи и оружие, и явиться на площадь для принятия судьбоносного решения. Весь день нурманы пили, кто с похмелья, кто с горя, кто на халяву.
На другой день в полдень на площади не было где яблоку упасть. В огромном кругу первые ряды заняли десятники, сотники и уважаемые ветераны. После того, как жрец-годи объявил тинг открытым и именем богов призвал к порядку, в центр вышел Хальвдан и поднял руку:
– Вольные хирдманы, викинги, хёвдинги и славные ярлы, все знают, что произошло. Убит мой отец конунг Эстейн. Подло убит во время праздника на своём ложе. И враг не уважил его, дав меч перед смертью. Вчера вы призвали меня надеть венец конунга, но это невозможно. Я должен отомстить за смерть отца. И это моя клятва перед богами. Вернусь в Альдейгью лишь после того как найду и покараю убийц. А венец конунга по лествичному праву не мой, а дяди Сигмунда. Призовём же его на правление. Да, будет так!
– Йегер эниг!! – взревела толпа. Грохнули мечи по щитам – вапнатак! И события понеслись вскачь.
В то время, когда лихая четвёрка иновременцев вместе с «Гримами» пробирались в Альдейгью, а потом устраивала в городе большой тарарам, мы с Хоттабычем, Лунём и Ополем плыли в Олонец, вернее по-здешнему – Алаборг.
Сей тихий окраинный город был срублен на речном мысу между реками Олонка и Сельга примерно в десяти верстах от восточного берега Ладожского озера. По сути, он являлся пограничным форпостом с Биармией. На здешний небольшой торг купцы заходили реже, чем в Альдейгью, и только в конце зимы здесь разгорались купеческие страсти в борьбе за меховую рухлядь, а в конце лета – за моржовый клык и ворвань, а также речной жемчуг из Двины и её притоков. Нередко в город заходили варяги по пути с Балтики на Белое озеро, или наоборот.
Ныне в Алаборге правил, а по сути, сидел в ссылке племянник Рюрика, по имени Ульфхелль, то бишь «волк из преисподней», или «адский волк», если хотите. Варяги знали могучего ярла не в пример лучше, и потому называли Хелегов – «отправляющий в ад», а славяне, кривичи и биармы, не желая ломать язык скандинавщиной, переиначили на свой лад и прозвали Улебом или Олегом.
Однако потрясения прошлого года: поражение на стенах Альдейгьи, нурманский плен, унизительное помилование и насильственная женитьба на сводной двоюродной сестре Инге, теперь не очень-то монтировались с его прозвищами и прошлыми подвигами. Гнёт позорных событий последнего года в одночасье обрушил и славу, и заслуги ярла.
Сейчас этот сильный и гордый человек метался, как волк в клетке, не зная, как ему вырваться из той западни, в которую он с разбега угодил.
А наша лодья, оставив Альдейгью по левому борту, рассекала неспокойные воды Ладоги, или по-местному Нево-озера. Осенью эти воды особенно коварны, вот и сейчас северный ветер, казалось бы, невелик, а воду раскачал изрядно. В левый борт упрямо били холодные волны, забрасывая внутрь противные мелкие брызги, и каждый раз лодья вздрагивала и кренилась, хотя кормщик утверждал, что сегодня озеро почти спокойно. Представляю, каково оно неспокойное, уж не говоря про шторм. В добавок к всепроникающей промозглой сырости тёмно-серая поверхность воды, пасмурное небо и тёмная кромка берега вовсе не способствовали хорошему настроению, которое быстро приближалось к отвратительному.
– Интересно, как там наши внедрились, – проговорил Лунь, смахивая с лица капли воды и, кутаясь в кожаную накидку. И что толку от тех накидок, когда наполненный сыростью воздух всё равно промочил до мозга костей.
– Этим зубрам что станется, небось в тёплом кабаке пиво трескают, – проворчал Хоттабыч, – а нам, пока судь да дело, неплохо бы прикинуть, что дальше делать будем.
– Сколько можно воду в ступе толочь, – не выдержал я. – Эгей, кормщик, долго ещё до места?
– Поприщ шесть-семь будет до устья, господа варяги. Потерпите, скоро доберёмся, – крикнули с кормы.
В натопленной горнице за столом в одиночестве сидел Ульфхелль, он же Улеб, он же Олег. Уютно потрескивали в очаге дрова, распространяя доброе тепло. Слегка шевелилось пламя факелов. Ярл мрачно потягивал малиновую брагу и мучился угрызениями совести. Всё нутро выгрызли, проклятые, ибо не сдержана данная дядьке Хрореку смертная клятва сохранить наследницу рода. Пропала безвестно его подопечная, за которую поклялся живот положить. Дай боги, чтоб жива была Ингегерд, а если нет? Хоть прямо сейчас на меч бросайся. И недолго ведь броситься, да что с того толку. Порушенная клятва прямиком в хелль утянет. Придётся жить и искать сестрёнку. Где? Как?
– Что закручинился, мой муж и господин? – Олег оглянулся, рядом стояла Инга, вынужденная жена.
Вдрызг расстроенный Олег равнодушно окинул взглядом Ингу, хотя в иной ситуации воспылал бы страстью к такой красавице. Если Ингегерд блистала величественным великолепием благородства, то Инга светилась удивительной красотой земной женщины.
– Садись, жена, выпей браги. А думки мои о том, кто мы такие ныне в этом богами забытом граде? Как жить, и, как честь вернуть роду Хрорека?
Инга чуть пригубила хмельной напиток, отставила кубок и положила руки на его плечи.
– Что тут думать, муж мой, коль наследница истинного конунга пропала. А коль Хрорек тебе стрыем доводился, ты, как его племянник, должен идти в Альдейгью и взять власть. Тем паче, что ты почесть семь зим в том граде правил, пока Хрорек в Доростоле сидел.
– В Альдейгье ноне сидит законная вдова Хрорека, а ныне жена Эстейна, что по Правде делает его власть законной и даёт право на владение землями. Эта продажная сука Исгерд не имеет ни стыда, ни чести. Муж на погребальный костёр, а она на ложе убийцы. Нурманы нынче наверху, а у нас и сил нет, чтобы Правду варяжскую утвердить. Как Хрорек ушёл в ирий, так остатние варяги по всей земле и разбрелись. Скажи, как теперь их собрать в единый кулак?
– Ты сильный, муж мой, ты сможешь, – Инга прижалась к его плечу и, поклонившись, удалилась.
Заглянув в опустевший кубок, Олег хотел уже послать смерда за добавкой, когда со двора донёсся крик:
– Лодья у причала встала! Варяги ярла Ульфхелля спрашивают!
Чуть погодя с поклоном в горницу зашёл слуга:
– Ярл, со стороны Нево-озера варяги пришли из Руси. Тебя спрашивают. Ждут на причале.
Олег поднял глаза вверх: «слава тебе Перун, это твой знак. Только подумал, что нужно варягов собрать, а они уже тут!»
Одетые в схожие одежды, с однообразным оружием, шлемами и щитами, мы смотрелись на алаборгской пристани весьма авторитетно и грозно. Сами понимаете, и шлемы, и щиты для нас бутафория голимая, но мы добросовестно таскали их для антуража и, чтобы исключить ненужные вопросы. Пять минут назад в город к ярлу убежал парень с сообщением. В ожидании хозяина города мы топтались на пристани, а я осматривал окрестности.
К северу в двух верстах за городом поднимались невысокие холмы с редкой чахлой растительностью. По всем признакам за ними начинался край болот. А на юге за рекой наоборот местность повышалась, и за полосой молодого березняка виднелась тёмная стена многовековых дебрей.
Над землёй угрюмо ползли серые облака. Северная природа осенью отличалась особой сдержанной красотой. Здесь не полыхали, как на Руси, яркими цветами увядающие рощи и леса. Здесь на фоне стального неба преобладали бурые оттенки с включениями тёмно-зелёного и жёлтого. Поистине, на здешней суровой земле могли жить и радоваться такие же суровые и сильные духом и телом люди. Удивительно, что на этой холодной бедной земле в полях и огородах вообще что-то росло. Жита жмень с аршина. Но люди жили, и жили по-своему неплохо и даже почти счастливо. Возможно, будь сегодня погожий денёк, всё вокруг выглядело бы иначе, но сейчас побуревшая трава, тёмный лес и серый небосклон навевали печальные мысли, а воздух почему-то горько пахнул полынью.
Построенная на высоком берегу за рвом и валом крепость Алаборга мало чем отличалась от иных подобных северных городков. Более того, её бревенчатый частокол в два роста совсем не внушал доверия, не смотря на угловые башни, надворотные укрепления и возвышающийся в центре детинец. Со стороны реки к крепости прилепился посад, в котором причудливо чередовались прочные бревенчатые дома с приземистыми халупами и курными полуземлянками.
На причале помимо нашей лодьи приткнулась пара таких же, и особняком стояли четыре варяжские снеки. Как непонятный элемент пейзажа на берегу на подпорках стоял нурманский драккар с зияющей дырой в борту.
– А, если этот ярл Олег не явится? Апчхи, – Ополь сморщился и громко чихнул. – Полынью откуда-то несёт, – пробормотал он и продолжил, – придётся самим в город топать. Так может не надо тянуть кота за подробности?
– Мы чужаки, нам невместно по городу без дозволения шастать. Придёт ярл, никуда не денется, – ответил я. – По варяжской Правде все варяги равны и достойны уважения и внимания вождей. Так что, стоим и ждём его светлость. – И словно в продолжение моих слов сквозь серые облака вдруг пробился слабый солнечный луч.
Примерно через полчаса ожидания из ворот в сторону пристани вышли люди и начали спускаться по дороге к реке. Впереди шёл высокий и статный человек, одетый в добротную синюю свиту, под которой виднелась тёмно-синяя туника, поверх одежду покрывал длинный красный плащ-корзно. Круглую шапку синего сукна оторачивала чёрная меховая опушка. Ниже колен свободные чёрные порты перетягивали крест-накрест ремешки, привязанные к высоким кожаным башмакам. В целом его одежда сочетала приглушённые и сочные оттенки. Внешность ярла отражала врождённое благородство: узкое лицо, светлые вьющиеся волосы, большие серые глаза, прямой высокий нос и длинные густые усы, обрамляющие бритый волевой подбородок. Из украшений я разглядел витую серебряную гривну и серебряные браслеты-наручи. По всем приметам к нам приближался сам ярл Олег.
Мы прислонили щиты к ногам, склонили копья на плечи наконечниками назад и дождались ярла на месте, как поступили бы настоящие варяги. Олег подошёл и встал в пяти шагах, внимательно нас оглядывая.
– По добру вам, братья варяги, – наконец произнёс Олег, – мой дом – ваш дом.
– И тебе поздорову, ярл Хелегов. – обменялся я приветствиями. – Мы помним, что ты ближний родич конунга Хергейра Хрорека, и мы ведаем его судьбу и подлость нурман. А прибыли мы из Руси, чтобы помочь тебе отомстить за нашего конунга и надеть венец власти на чело его наследницы. Моё имя Бор Быстрый Меч, это Лунь Белый, это Хотта Крепкая Шкура, это Ополь Лекарь.
– Я рад вам. Ано невместно нам, варягам вести важные речи здесь на причале. Идёмте в мой терем, – он повернулся боком и протянул руку в сторону города.
Я подал знак кормщику, чтобы он и гребцы ставили лодью на причал. Они уже получили серебро сполна и теперь были в нашем распоряжении на семь ближайших дней.
У ворот пришлось пробираться через стадо овец и коз, которых сутулый молчаливый тип в мешковатых лохмотьях гнал с задних лугов. Рядом что-то невнятно бурчал Лунь, распихивая ногами бестолковых животных.
В горнице смерды приняли у нас плащи, шлемы, копья и щиты. Поправив свиты и пояса, мы расселись за длинным столом, который моментально заполнился немудрящими яствами: пирогами, жареными куриными полтями, горшками с тушёными овощами, квашеной капустой, солёными грибами, мочёными яблоками и брусникой, запечёнными рыбами, хлебными караваями и, конечно, кубками с пивом и мёдом. Плотно перекусив, мы принялись неспешно потягивать пенный напиток. Олег махнул слугам рукой и стол вскоре опустел. Ярл поманил мальчишку-слугу, что-то сказал ему на ухо и подтолкнул в плечо, тот стрелой вылетел вон.
Примерно через полчаса неторопливого разговора о погоде, урожае, достоинствах разных напитков в горницу вошла красивая статная женщина в пурпурной одежде с белой поддёвой. Её голову покрывал белый убрус с бордовым головным убором поверху. На плетёном пояске висели какие-то амулеты и маленькая калита.
– Братья варяги, то моя жена Инга, сводная сестра Ингегерд.
Мы все встали и чуть склонили головы. Женщина кивнула в ответ и встала за плечом мужа. Он осторожно потянул её за руку, усаживая за стол, мы тоже вернулись на свои места. Ярл продолжил:
– По всему пришло время поведать о наших замыслах, коль вы дадите роту встать за честь рода Хрорека.
– Для того мы и явились, – я взял на себя роль переговорщика, – но не лучше ли здесь в Биармии да на Руси звать вас именами, данными вам народом?
– И как же меня тут прозвали? – в его голосе звякнул металл.
– Олегом, так русам и славянам удобно. А нашего почившего конунга Хергейра Хрорека и поныне Рюриком почитают. И, коль так удобно народу этих земель, а мы собираемся вернуть их роду Хрорека, то след и тебе так и называться.
– То верно. Слышал уж я своё здешнее прозвище. Пусть будет. Но к делу, – он окинул нас взглядом, оценивая наши реакции. Мы кивнули и замолчали в ожидании. Олег кинул взгляд на Ингу, немного подумал и продолжил:
– Ныне беда приключилась. Под нурманским сапогом страна рассыпается в прах. Тати бесчинствуют. Торговля захирела, люди разбежались. Земля впусте стоит. Пора всё исправить. Для начала наш долг призвать королеву Исгерд к ответу, и её венец передать дочери Рюрика. И для того придётся сходить в Альдейгью, поговорить с королевой и попытаться решить дело полюбовно.
Сказать по правде, я реально обалдел от безумного в своей наивности плана Олега. Он собирался добровольно сунуться в гадючье гнездо, чтобы пощекотать шею самой большой гадюки, ради того, чтобы что-то там выяснить. Уж и не знаю, какая бестолочь внушила ему, что какой-нибудь правитель захочет добровольно отдать кому-то свои владения и власть. Но знаю точно, что такие идиотские выходки обычно заканчиваются избавлением наивного простака от дурной головы.
Кашлянув, привлекая внимание, я осторожно вмешался в монолог ярла:
– Я мыслю, ярл Олег, что для посещения Альдейгьи время ещё не пристало. И вот понеже. Сейчас туда явились четыре наших друга-варяга вместе с ярлом Скули и госпожой Ингегерд. Они возжелали отомстить Эстейну. А посему надобно воздержаться от похода в Альдейгью.
Я знал, что мои слова могут нарушить все наши планы, но олеговы бредни не оставили выхода. Его реакция последовала мгновенно. Он вскочил с места и уставился на меня, уперев кулаки в стол. Неожиданные эмоции видать перехватили ему глотку, и хриплый голос слегка задрожал от возбуждения:
– Ты сказал Скули и Ингегерд?! Они живы?! Уф-ф! Слава богам! Теперь я исполню клятву и спасу его наследницу, даже ценой собственной жизни.
Я облегчённо выдохнул и продолжил:
– Не спеши, ярл Олег, и наследница и ярл Скули ноне в безопасности, наши друзья их защитят даже от сотни нурманов. А посему надобно отправляться, как только слухи дойдут из Альдейгьи. А покамест надобно силы копить, варягов звать, русов и словенских витязей сбирать под знамено, ибо скоро грядёт большая война.
Олег сел, перевёл дыхание, и глаза его приняли осмысленное выражение.
– Ты прав, Бор, ты прав. Сегодня же отправлю бирючей в Корелу, на Русь, в Полоцк, Плесков и на Белое озеро. Соберу варягов с Онеги, Белоозера и из Сара. Верю, братья варяги не забыли долга чести.
Последующие три дня мы обживались в Алаборге, осматривали подступы к городу, искали пути подхода и отхода, и в том непростом деле нам изрядно помог пронырливый Куба, который и впрямь знал все входы и выходы. Это сколько же надо было человеку болтаться по белу свету, чтобы помнить столько разных мелочей. И впрямь Куба стал для нас бесценной находкой. Да, этот малый далеко пойдёт.
После дня Стрибога повелителя ветров и перелётных птиц сентябрь перевалил середину. И славяне, и варяги, и русы по обычаю махали руками вслед птичьим стаям, искренне веря, что зимой птицы улетают в страну богов – ирий.
На шестой день рано утром глазастый Куба углядел гостей. На дальней излучине реки из тумана вынырнула лодья, идущая на вёслах и под парусом. Глядя на быстро приближающееся судно, я замер, сдерживая застучавшее сердце, которое вещало о чём-то важном и бедовом.
Сердце не подвело. Из Альдейгьи прибыл бирюч с вестью о том, что прошлой ночью братья Грим убили конунга Эстейна. Олег сразу посуровел, повелев готовить отплытие в Альдейгью немедленно. Мы собрали манатки и уже через час нанятая нами лодья рассекала воду вслед за личной снеккой Олега. По неуклонной воле ярла мы всё-таки полезли в разворошённое гадючье гнездо, чего я так опасался.
Плотные серые облака по-прежнему затягивали небо от горизонта до горизонта. Сегодня ветер был чуть слабее и попутный. Парус надувался пузырём, и нос лодьи с шипеньем резал студёную воду. Кормщик ворчал, что скоро погода испортится, и, что через пару седмиц уже ни один придурок не рискнёт выйти в Ладогу. Отправившись в путь примерно часов в девять утра, уже в вечерних потёмках мы приткнулись в причалу Альдейгьи.
Тревожную и промозглую ночь мы перемучились на борту судов, а в следующий полдень я наблюдал орущее и галдящее сборище нурманов, называемое тингом. Повисший над площадью густой запах многодневного перегара и давно немытых тел буквально валил с ног. Похмельные нурманы отчаянно выкрикивали конунгом Хальвдана, но неожиданно для всех он публично отказался от короны в пользу своего дяди, избрав для себя путь кровной мести.
Погремев мечами и щитами, тинг разошёлся. Нурманы разбрелись, а личный хирд Хальвдана отправился на пристань и начал готовить драккары к походу. Чуть выждав и осмотревшись, вслед за Олегом и Ингой мы зашагали к детинцу к терему конунга. Скажу сразу, меня ужасно коробила эта рисковая выходка. Я буквально всем нутром предчувствовал большие неприятности, но шёл и матерился сквозь зубы, не зная, как остановить упрямца, который сейчас мог провалить всё дело. Лица моих спутников выражали те же чувства.
Вопреки моим опасениям, мы свободно прошли в терем. Сделать это оказалось нетрудно, поскольку и в городе, и во внутренней крепости было относительно малолюдно, а среди обитателей царила бестолковая неразбериха. Бессмысленно сновали смерды и бегали девки, по одному и группами бродили вооружённые до зубов вечно пьяные нурманы, во двор что-то ввозили и вывозили.
Княгиню мы отыскали в опочивальне. Она, молча, сидела у постели убитого конунга, и её взгляд был прикован к залитой засохшей кровью овчине, покрывавшей ложе.
– Во здраво тебе, княгиня Исгерд, – тихо в дверях проговорил Олег, и шагнул внутрь, позволяя нам зайти следом в помещение. Я прошёл последним и прикрыл дверь. – У тебя опять горе, – продолжил Олег, – не везёт тебе с мужьями.
– А, тебе с жёнами, ярл Ульфхелль, – подняла глаза княгиня.
– Отчего ж, нынче моё вдовство закончилось, и я доволен выбором судьбы. И хотя меня насильно женили нурманы, Инга оказалась доброй и умной женой, и ничего, что она прижита твоим первым мужем.
– Что тебе надо, ярл, ты видишь у нас траур, вечером будет тризна, – она говорила, с трудом проговаривая слова.
– Неужто ты так страдаешь по самозванцу, захватившему чужой город и чужие земли? – В голосе Олега начала проскакивать издёвка.
– Если ты явился, чтобы меня упрекать, уязвить или обвинять, то радуйся, тебе это удалось, – прошелестел глухой и бесцветный голос, – знай, что я уважала Эстейна. Он был благородным человеком. Ты и ногтя его не стоишь. Но горе моё вдвойне тяжело, понеже погубила его моя дочь.
