Олег Артюхов
Дружина
– Завтра утром на пристани, – я, наконец, выдавил из себя все слова, и пустота в голове сравнялась пустотой в сердце.
– Я хочу это видеть, – вдруг сказала Ингегерд, – и рассказать потом сыну, как погиб его отец.
– Это очень опасно, – начал было Олег.
– Я знаю, но хочу это видеть. Такова моя воля.
После бредовой ночи, утром следующего дня мы с Ополем отцепили от снеки лодку и вчетвером с Олегом и Ингегерд тихо поплыли вдоль берега, мимо огромных прибрежных валунов. Высадившись под обрывом, мы прокрались через каменный завал и, скрываясь за глыбами гранита, залегли в полста метров от пристани.
А там уже вовсю шла подготовка к казни. Недалеко от причального настила сложили два костра. Между ними поставили большой чурбак и рядом с ним с двух сторон два здоровяка вколотили толстые колья и привязали к ним верёвки. Потом три лысых нурмана с раскрашенными чёрной и белой красками лицами, по виду жрецы-годи обвели чурбак тремя круговыми бороздами. Запалив костры, они замерли возле них.
Со стороны города появилась процессия. Впереди выступал лохмач с раскрашенной в синий цвет мордой и в длинном сером балахоне. Он нёс перед собой чашу. За ним шёл Хальвдан и потом двое нурманов вели обнажённого Скули. Он шёл на заплетающихся ногах, видать вчера его крепко отделали. За ними двигалась огромная нурманская толпа в пятьсот голов, а может и больше.
Добравшись до места, оба палача растянули руки Скули и привязали к кольям так, чтобы он лежал грудью на чурбаке и не мог распрямиться. Синий лохмач, заунывно выкрикивая заклинания, засыпал три круговые борозды пеплом, солью и полил кровью из чаши, которую принёс с собой. Потом он что-то громко прокричал, и из долетевших до нас слов я понял только одно: «Один!». Проведя по спине Скули зажжённым факелом, лохмач отошёл в сторону.
Мы с Ополем едва за обе руки удержали Олега, рванувшегося к месту казни. Между тем Хальвдан разделся по пояс и взял в руки нож и топорик. И дальше началась настоящая жуть. Он двумя медленными движениями ножом прорезал мышцы на спине жертвы вдоль позвоночника. Потом топориком начал отрубать рёбра от позвонков одно за другим снизу-вверх. Даже сюда доносился хруст костей и стоны Скули. После очередного удара он вскрикнул и обмяк. А злодей продолжил вырубать рёбра из позвонков. Затем, отбросив топорик, он взревел и одним движением двух рук вывернул рёбра наружу, и они встопорщились словно крылья птицы.
Я знал, что сейчас Скули ничего не чувствует, и, скорее всего, уже мёртв, но меня сковала мелкая дрожь, и челюсти свела судорога.
Между тем Хальвдан медленно погрузил руки внутрь мёртвого тела, вырвал трепещущие розовые лёгкие и нанизал сверху на торчащие рёбра. Вскинув вверх окровавленные руки, он дико утробно заорал, и его рёв вспугнул слетевшихся на поживу ворон.
Всё! Больше смотреть на это паскудство я не мог! С трудом сдерживая рвоту, я поднял глаза на Ингегерд. А она, сурово сдвинув брови, не отрываясь, смотрела на изуродованное тело мужа, будто хотела навсегда запечатлеть в памяти его кончину.
– Пошли отсюда, – тихо и спокойно сказала она и скользнула вниз к лодке. В ответ моё пересохшее горло издало жалобный сип. И мы втроём спустились за ней следом.
До нашего укрытия мы плыли в полном молчании. И, только сойдя на берег, пришёл в себя Олег:
– Отомщу, отомщу, отомщу, – цедил он сквозь сжатые зубы, до белых пальцев сжимая рукоять дарёного колдуньей меча.
За то время пока нас не было, в лагере на берегу умерли шесть горожан. У меня на глазах умер и тяжко раненый Куба. Из последних сил он слабо махнул мне рукой. Я склонился.
– Верю в вас, посланцы богов. Молю, испросите мне прощения. Авось свидимся в ирии. – Он улыбнулся, его глаза остановились и почернели, и я закрыл ему веки. Отмучился бедолага.
На другой день едва забрезжил свет, обе переполненные людьми снеки бесшумно скользнули из залива. Отныне власть ярла Олега распространялась не далее этих двух корабликов.
В лицо хлестануло холодным ветром. Ладога гнала волну, но гребцы всё равно старались не плескать вёслами и торопливо отгребали от берега на север в сторону Валаамского архипелага. На полуночном краю озера воды Ладоги пользовались дурной славой из-за множества островов и коварных подводных камней, но именно там имелся реальный шанс уйти от возможной погони.
– Не сумлевайся, ярл, – простуженно прохрипел кормщик, – хаживал я тута и пути ведаю.
«Хрен ты тут чего разглядишь в утренних сумерках, да на волне, да в тумане. Как раз все шансы с размаху напороться на скалу», – подумал я, поёживаясь и вглядываясь в серую муть.
С восходом солнца окрестности начали проясняться. И вовремя. Видимость в пару сотен метров позволила пару раз отвернуть от камней, которые скрывала волна. Я таращился на воду и молился, чтобы пронесло. Сами знаете, от любого здешнего оружия наша броня защищала абсолютно, но от глубокой студёной воды – увы. Булькнем и мяу сказать не успеем.
– Нурманы вслед!! – раздался крик с кормы второй снеки.
Все разом оглянулись. Из стелющегося над водой тумана сзади выплывал тёмный корпус драккара, увенчанный свирепой драконьей башкой. Его шевелящиеся вёсла делали его похожим на огромную многоножку. Откуда его черти принесли? Нас поджидал, или случайно углядел? Драккар быстро приближался к нашим переполненным снекам. Кажется, на этот раз мы основательно влипли. За свою команду я не опасался, в любой рубке мы выкрутимся, а вот подопечные, вряд ли.
– Навались на вёсла! – крикнул Олег.
– Я те навалюсь! – заорал в ответ хриплый голос с кормы, который услышали и на втором судне. – Эй, вы мокрая команда, слушать только меня! Грести ровно и тихонько. Идём след в след. Вот так держать. Хрена лысого они получат, а не нас.
Кормщик шевельнул рулевым веслом, снека чуть вильнула к берегу. Через некоторое время отвернула в другую сторону. Другое судно шло за нами, как привязанное.
Нурманский драккар шумно резал воду, быстро приближаясь со стороны озера. Уже стали видны злобно торжествующие заросшие морды. Сердце заколотилось в ожидание боя. И вдруг раздался громкий треск. Мы разом обернулись. Вражеский корабль резко вздыбился, накренился на левую скулу и начал медленно погружаться, заваливаясь на борт. Оттуда доносились громкие вопли и крики. Драккар быстро уходил под воду, утаскивая за собой нурманов вместе с их кольчугами, шлемами и мечами.
– Вот ведь что случается, егда не в меру поспешаешь, – ухмыльнулся кормщик и плавно повернул руль на восток. Под удаляющиеся и затихающие крики утопающих нурманов и под печальный стон чаек наши снеки уносили нас в сторону восходящего холодного солнца.
ЧАСТЬ 3.
ПО ВОЛЕ БОГОВ.
Зарываясь носами в холодные волны две снеки устало вошли в устье Свири. Избегая столкновения с нурманскими драккарами, рыскающими по южной половине озера, пришлось обходить Ладогу северной водой. Там на второй день и настиг нас циклон, пригнавший холодный ветер наполненный мелким дождём. Непонятно, каким чудом мы не потонули среди подводных камней в нешуточно раскачавшейся воде. По сути нас спас насквозь промокший кормщик, бессменно стоявший у руля почти трое суток. Он почти ничего не ел, умудрялся внимательно следить за водой, ворочать тяжёлым рулём, управлять парусом и командовать гребцами. Железный человек!
В устье Свири все облегчённо вздохнули. Смертельно надоевшая качка, моросящий дождь и бьющие в борт брызги остались позади. В обрывистых берегах и старых прибрежных лесах ветер запутался и потерял силу. Пройдя пару вёрст по реке, мы нашли удобное место и встали на отдых. Мокрая одежда едва держала последние крохи тепла. Измученные промозглой сыростью люди жались к огню, наслаждаясь покоем и живым теплом костра.
Вот тут наш кормщик Хабор и сломался. Три дня под дождём на студёном ветру, бессонница, голод не прошли даром для старого рулевого и сделали своё гнусное дело. Когда его сняли со снеки, он кашлял, хрипел, дрожал, клацал зубами, трясся в лихорадке, иногда впадая в забытьё. По всем признакам начиналось воспаление лёгких. Я подошёл к Ополю:
– Похоже у кормщика пневмония. То для тебя халтура по профилю. Да, знаю я, что ты спецкор, но кроме тебя некому. Ты здешних знахарей видел? Видел. Не жалко им на растерзание лучшего кормщика отдавать? Вот и мне жалко. Да, и где они, те задрипанные знахари? А Хабор вон, помирает. Так что давай, дружище, доставай свою волшебную сумку и докажи, что недаром тебя учили бороться с недугами и немочами.
– Ладно уж, пойду, гляну, что там с дядькой, – ворчливо проговорил Ополь.
Он забрался на снекку и отыскал в куче барахла свою большую медицинскую сумку, замаскированную под двойную меховую торбу. Как-то раз я заглянул в неё, и глаза разбежались, моей фантазии не хватило, чтобы даже представить, чем она у него была набита. Теперь нужно постараться не засветить перед местными все наши медицинские ништяки, иначе потом нипочём не отмоешься от сомнительной и несовместимой с жизнью репутации колдунов.
Через полчаса:
– Слава богу, пневмонии нет, но на грани. Бронхит острый, переохлаждение сильное, истощение физическое, плюс болячки старые. Будем лечить.
Пока Ополь пугал меня диагнозами, я задумчиво теребил ус, прикидывая, как лучше организовать процесс:
– Значит так, сооружаем что-то наподобие шатра из жердей и запасного паруса с подстилкой из лапника и шкур. Пока я буду уговаривать Олега тормознуться хотя бы на сутки, ты бери в помощь Хакаса и Хоттабыча и действуй. И смотри в оба, чтобы все твои шприцы и ампулы ни одна собака не увидела.
Ярла я нашёл у костра. Рядом с ним притулились закутавшиеся в тёплые плащи Ингегерд и Инга. Похожие на озябших воробьёв женщины тихо беседовали, прижавшись друг к другу. Чуть в стороне в двух больших котлах слуги варили кулеш на всю дружину. Я специально зашёл именно с той стороны, чтобы обратить на себя внимание. Олег вопросительно поднял глаза. А я чуть склонил голову, тем самым прося прощения за беспокойство и заодно приветствуя всех:
– Ярл Олег, кормщику Хабору худо, лихоманка злая его одолела, лечить его надобно, иначе до утра не дотянет.
– Кто лечить то будет? В дружине нет лекарей, – озабоченно проговорил Олег.
– Есть лекарь, ярл Олег, то мой друг Ополь. Он вылечит, – и я сразу перешёл к делу. – Вели слугам ставить шатёр из парусины, кормщика отделить надобно, чтоб ни единый человек туда носа не казал, а то исцеления не случится. Надобно задержаться на день. Без кормщика Хабора дальше идти рискованно.
– Я не против, делайте, что требуется. Хабор нам нужен.
Я утвердительно кивнул, теперь всё зависело от Ополя и немного от богов. Вернувшись к нашему костру, я увидел, как смерды начали сооружать корявую, но надёжную конструкцию из жердей и двойного слоя парусины с толстой подложкой из елового лапника, покрытого медвежьей шкурой и несколькими тёплыми плащами. Внутри этой лесной амбулатории командовал Ополь.
Когда всё было готово, туда проводили ослабевшего кормщика. Сперва там было тихо, а потом начался сущий дурдом. Хакас и Хоттабыч с трудом удерживали извивающегося и отчаянно матерящегося кормщика, а наш лекарь всаживал ему то в задницу, то в руки разные растворы. Судя по раскрасневшимся потным физиономиям участников, битва больного с целителями шла нешуточная.
– А, что так сразу иголками то тыкать? – я сочувственно сморщился, слушая вопли бедного кормщика. – Может, надо было с таблеток начать?
– Пробовали. Он их выплёвывает, гад! Да, ещё и кусается. Температура под 40, а он дерётся, как берсерк. Вон двое еле удерживают, – кивнул Ополь на трясущуюся и ходящую ходуном палатку.
– Да, нескладно вышло. Ну, ну. Лечи, как знаешь. Лишь бы помогло. К завтрему то управишься?
– Ага, я ведь по совместительству господь бог. Сейчас дуну, плюну, трахну и тибидохну, и он здоровый побежит к себе на корму. Ты, право, как маленький, Бор, всё ещё в чудеса веришь. Сделаю всё, что в моих силах. Где-то читал, что в долекарственную эпоху у людей была отменная реакция на антибиотики, не то, что у нас с детства отравленных химией. Всё, Бор, не мешай. Утром приходи, – и он начал возиться с очередным препаратом.
Я поёжился от холода. Всё-таки русский север поздней осенью, это совсем не Киевщина, где нынче наверно ещё не все арбузы убрали. Окинув взглядом лагерь, я направился к костру, вокруг которого кучковались наши мужики.
Пока шёл мимо горящих тут и там костров, я вдруг остро почувствовал, что все роды и племена Руси вот также сидят особняком каждый у своего очага. Потому-то кто ни попадя их и били, и смердили, и обирали до нитки. Хватит! Пора сажать всех плечо к плечу вокруг общего большого костра. И пора начинать настраивать Олега на сосредоточение власти. В конце концов, он будущий князь или где? Однако перегибать палку раньше срока тоже не резон, ибо сказано, что всему своё время, когда швыряться камнями, а когда их собирать, чтобы было чем швыряться следующий раз. А посему в нынешней неразберихе начинать разговор о политике, по меньшей мере, неуместно, а по большей – бесполезно. Все последние кровавые события, изнурительное бегство по штормящей Ладоге, холод и неустроенность вытянули из нас немало сил. Все запредельно устали и отупели. Так что, наберёмся терпения и отложим дискуссию до лучших времён.
Ночь плотно укутала землю холодным покрывалом, лагерь затих и забылся сном. Кто-то заночевал на кораблях, кто-то пригрелся и клевал носом, сидя у костра, кто-то устроился на лапнике, сбившись в тесную кучу.
Утро встретило нас туманом, серым пеплом на остывающих углях костров, ясным небом и восходящим солнцем, что для начала ноября в этих местах слегка необычно. Ещё более необычным для этого тихого берега был загиб отборной ругани кормщика Хабора. Через четверть часа криков и воплей раздался треск палаточных конструкций, из покосившегося шалаша, как медведь из берлоги, вылез на карачках кормщик. Со стенаниями и угрозами он отчаянно отбрыкивался от удерживающего его Ополя:
– Вот же вражина клятый, всю задницу и руки истерзал, и теперь ни сесть, ни толком руками пошевелить. Ведь всего исколол, злодей, и всё побольнее ткнуть норовил. Наверно, ножом ковырял, а может и мечом, – громко причитал кормщик, опасливо ощупывая свой тощий зад. – Ой-ёй-ёй. Глянь-ка, он там ничего лишнего не отхватил? – Хабор подскочил к первому попавшемуся варягу, скинул до земли портки и исподнее и оттопырил филейную часть. Обе ягодицы пестрели синяками и пробоинами от инъекций.
– Ха-ха-ха! Га-га-га! – утреннюю тишину сотряс громкий взрыв хохота, со всех сторон посыпались ехидные советы и подначки. Ингегерд улыбнулась кончиками губ, а смех Инги зазвенел колокольчиком.
Оглядываясь на Ополя, кормщик, придерживая низко спущенные портки, посеменил шажками прочь, пытаясь улизнуть.
– Хабор, старый развратник, а ну-ка быстро оденься! – заорал Олег, едва сдерживаясь от смеха. – Ты что тут своими бубенцами трясёшь? Женщин бы постыдился.
– Слушаюсь, ярл, – кормщик, отдуваясь, подтянул спереди порты, – токмо милости прошу! Спаси ты меня от энтого демона. Он голодный, а понеже злой. Умучил ведь меня почти что до смерти. Всю ночь терзал, и ведь норовил в самые нежные места уколоть, злодей, – сварливо закончил дед, ощерив щербатый рот.
Теперь уже хохотали все поголовно. А я с благодарностью смотрел на совсем растерявшегося Ополя, стоящего со шприцом в руках. Я покачал головой, указывая ему на иновременное устройство. Ополь от неожиданности икнул и убрал руку за спину.
Я смеялся со всеми и не смог удержаться от комментария:
– Вот запомни, Ополь, что в это весёлое время лучшее лечение не игла в задницу, а крапива по тому же месту, авось не так бы орал.
Потешаясь над кормщиком и Ополем варяги заметно оживились. Как-то незаметно ушло угрюмое напряжение прошлых дней. Пока дружина грузилась на снеки, я, стоя на носу, смотрел на дикий берег Свири и поднимающийся за обрывом первозданный лес, по которому совсем недавно мы пробирались из разгромленного Алаборга. Беда! Вот теперь и Корела попала под нурманский топор, и у нас остался только один путь на восток в Белоозеро и Сар, ту часть «серебряного пути», в которой последнюю сотню лет существовала особая территория варяжского закона. Как нигде на Руси там господствовала варяжская Правда, и именно туда стекалось большинство варягов, ища славы, либо серебра, либо чести. Насколько я знал, там сложилось особое самоуправление, что-то вроде вольной республики. Оттуда варяжские ватаги уходили на все стороны света в походы или на охрану торговых караванов. Туда же приезжали правители, приглашая опытных воинов в городские дружины. Вот туда-то мы нынче и направлялись через Онегу, дальше на Вытегру, потом через Ковжу на Белое озеро и Белоозеро-град, а затем через Шексну и Волгу на Нерли и в Сар-град.
Вёсла уже устали грести, когда на восьмой день праздника Перуна холодным и пасмурным днём показались тёмно-серые брёвна причала Белоозеро-града.
– Эгей, варяги, – заорал закутанный в толстый шерстяной плащ воин, держащий копьё подмышкой, и прячущий руки от ветра в складках плаща, – в тот край снеки ставьте, – и он махнул рукой налево.
Хорошо, что подсказал, а то на первый взгляд приткнуться к забитому судами причалу было негде. Пока кормщики притирали носы снек к пристани дежурный варяг внимательно оценивал вновь прибывших.
– Во здраво, браты, откуда путь держите? – поинтересовался варяг, продолжая кутаться в плащ.
Стоящий на носу Олег спрыгнул на мокрый помост и, расправив плечи, глубоко с облегчением вздохнул, будто вернулся домой и сбросил непосильный груз забот.
– Во здраво, и тебе, варяг, – Олег подошёл к дежурному по причалу, – я ярл Хелегов, а то моя дружина. А пришли мы из Алаборга, да из Корелы, которые нурманы в край разорили и пожгли. Бились мы крепко, да мало нас было.
Варяг резко посуровел, распахнул плащ, снял руку с меча, повернулся и резко свистнул. Из-за амбарной постройки вышли ещё двое.
– Ярый, Скупе, ко мне, – скомандовал варяг. – Бегом к ярлу Рогволду. Скажите, что явился ярл Хелегов с дружиной. Бились с нурманами. Алаборг и Корела пали.
Варяг отошёл в сторону, дав нам возможность выбраться на настил пристани. Потом мы помогли сойти Ингегерд и Инге и их служанкам. Все последние события и долгое плаванье по осенним суровым озёрам и рекам сильно физически измучили женщин. Но неизмеримо больше они страдали от потерь и невзгод, изнурились духовно и держались из последних сил. А ведь по прихоти судьбы именно эти две женщины несли в себе будущее всей Руси.
За амбаром откуда вышли те двое варягов горел костёр, возле него у защищающей от ветра стены полукругом лежали несколько колод, на которые мы и усадили женщин, укрыв их тёплыми плащами и прикрыв собой от залетающих с озера порывов ветра.
До выяснения отношений разгружать снеки пока не стали, да и разгружать то особо было нечего. Продукты подъели, тёплые вещи одели на себя. Осталось кое-какое оружие да невеликая олегова казна. Немалой толпой в сотню с лишком человек мы окружили костёр в ожидании местного ярла.
Пока суд да дело, я поглядывал вокруг, примечая особенности и прикидывая возможности. Этот город походил на десятки иных северных городов, но имел и свой особый облик. Здесь вокруг пристани теснились многие десятки, если не сотня лабазов и амбаров, вдоль которых тянулись подъездные дороги, больше похожие на разбитые колеи, и змеились дорожки и тропинки. При этом в сторону города шла единственная прямая ровная дорога, больше похожая на улицу, застроенную прочными бревенчатыми домами. Неизвестно почему, но в Белом озере не имелось обычных посадских трущоб, а все строения за стеной отличались надёжностью и основательностью, что удивительно роднило этот город с градами русов.
Немалое количество разных пришвартованных судов и обилие складов и амбаров у причала говорили о том, что Белоозеро крупный торговый узел, через который идут товары из Халифата и Персии с одной стороны, и из Ганзы, Руси и Биармии с другой. Это был город варягов и купцов. Вот оттуда и вся его основательность.
Не прошло и получаса, как со стороны городища показалась процессия человек в двадцать, среди которых я заметил только вооружённых варягов. Во главе шёл человек среднего роста, но с виду крепкий и коренастый с волевым лицом, на котором выделялись длинные пышные усы и бритый подбородок. Тёмно-красные шапка и плащ-корзно завершали портрет. По всем приметам пожаловал сам ярл Рогволд.
– Поздорову, братья варяги, – приветствовал он, – истинно ли, что вся ладожская земля ныне под нурманами?
– Так, ярл Рогволд, – глухо ответил Олег, глядя исподлобья, – я ярл Хелегов от рода Хергейра Хрорека, а то наследница рода Ингегерд, а то моя жена Инга. А то моя дружина, вернее то, что от неё осталось. Нурманы Хальвдана разорили все наши города, и ныне я здесь у тебя. Примешь ли?
Рогволд, молча, подошёл и обнял Олега, потом повернулся к женщинам, слегка поклонился и подал им руки, помогая встать. Растянувшейся на сотню метров толпой мы отправились в город. Наши и местные варяги смешались, многие знали друг друга, или имели общих друзей, и всем было что рассказать.
Я топал среди своих мужиков с двумя невыносимыми желаниями: отогреться в парной бане, помыться и выспаться в тепле до упора. В тот день исполнилось только одно, удалось отоспаться в большом воинском доме на толстом набитом свежим сеном тюфяке под мерное потрескивание огня в трёх больших очагах. Зато на другой день отмылись до скрипа в финской баньке, которую мы отыскали в пригороде.
Следующие пять дней, мы отогревались и отъедались в Белоозере и устраивали мозговые штурмы, решая неразрешимые задачи. Олег с женщинами не покидали терема ярла, и о чём они там толковали всё это время, понятия не имею.
Сильно порадовало то, что в городе обитало сотни три служивых варягов, да шесть сотен находилось в резерве, да дважды по столько – в окрестных весях и воинских станах. В этих краях многие из варягов постарше женились на местных мерянках и завели хозяйство. Да и пришлые варяжские ватаги, не миновали Белоозеро, заскакивая сюда, то с купеческими караванами, то сами по себе. По моим прикидкам Рогволд мог поставить в строй сразу до десяти сотен бойцов, имея такой же резерв, что внушало определённый оптимизм. Именно здесь в Белоозере пришло ощущение, что наследница Рюрика и ярл Олег наконец то в безопасности, и, что, так или иначе, первая династия на Руси состоится.
С другой стороны, где мы, и, где Русь, а тем более Киев? Я вздохнул и поморщился, представив непочатый край предстоящей работы.
Однажды вечером мы сидели в казарме у очага, потягивали медовуху и болтали о разном. К нам подсел Олег. Он по-дружески втиснулся между Ставром и Стерхом и протянул руки к огню. Отблески огня бегали по его лицу, делая похожим на маску:
– Поздорову, варяги.
– И ты будь здрав ярл Олег, – я прищурился, догадываясь, что он сейчас предложит.
– Давеча баяли с ярлом Рогволдом, – проговорил Олег, уставившись на огонь, – пора силы сбирать.
«Слава богам, очнулись», – подумал я с некоторой иронией. А Олег продолжил:
– На вашу ватагу у меня великая надёга. О том, что вы и мы сделали там, – он махнул рукой на запад, – ещё гусловеры сказы сложат. Но кровь Скули взывает к отмщению. – И Олег громко скрипнул зубами.
– Ярл Олег, – я едва сдержался, чтобы не сказать, что и город Карела и дружина с ополчением погибли именно из-за твердолобости и высокомерия Скули. Я старался подобрать убедительные слова, чтобы Олег также не влез в преждевременную авантюру и не погубил всё дело, – время мести ещё не пришло. В моей земле говорят: месть – питща холодная.
– То моя боль, – проговорил он и вздохнул, – но ноне я об ином. Намедни в детинец явились гости ганзейские и много чего поведали, что творится за морем на землях закатных. Там сызнова разгорелась война за нурманский престол, и верх взял Харальд Лохматый. Сей Харальд назвался конунгом всего севера и заставил всех нурманов решать: либо с ним, либо голову долой, либо с глаз вон. Немало бондов, хёрсиров и вольных викингов бежало к инглянам, франкам и саксам, а иные повернули носы драккаров и кнорров сюда на восход. Мало нам Хальвдана, так новые головорезы вот-вот пожалуют. Ходят слухи, что много беглых посадных бондов заявится, а они ведь пожелают здесь жить и землёй нашей владеть.
– Не печалься, ярл Олег, – я всё время пытался подвести его к нужному решению, – ведь есть выход и из той беды. Бросить клич. Собрать варягов, призвать русов верховых и низовых, словен новоградских, корел заладожских, бьярмов двинских и беломорских, мерян, весян, да кривичей плесковских. Вот тебе и дружина, и войско исполчённое. Но на то надобно терпение и волю явить. Нурманов разбойных побьём, а бондов не страшись, то землеробы, народ мирный, им и здесь доля найдётся.
– Сколь можно о том толковать? – раздражённо ответил Олег, и встал, – я давно уж готов силы сбирать!
– Тогда пора клич кинуть.
– Выходим через день, – отрубил ярл и, не оглядываясь, исчез в потёмках.
– Эгей, варяг Бор, – в сером от вечернего света проёме двери казармы обозначилась мальчишечья фигурка в длинной рубахе, длинноватой толстой свитке с подвёрнутыми рукавами и в великоватой войлочной шапке с оторочкой из облезлой белки. Я встал ему навстречу. – Ты что ли Бор?
– Выходит, что я.
– Тебя гость торговый Брезг на пристань кличет. Пойдёшь, аль нет? Что ему баять? А то он мне за весть белку посулил.
– Пошли глянем что там за гость такой объявился, – я поднялся и поплотнее закутался в тёплый плащ. Рядом встал и собрался идти со мной Ромео.
Несмотря на вечер, на пристани сновало немало людей. Люди спешили пристроить свои товары и отовариться чужими по открытой воде, дабы успеть до близкой осенней непогоды со штормами и первыми морозами. Потом после непроезжего межсезонья, как только реки встанут, и земля застынет, товары перекинут на сани и по зимникам развезут по всей Руси.
Парнишка уверенно повёл меня к одной из лодий. Оттуда раздался крик. Поёживаясь от холодного ветра, я обернулся и присмотрелся. Там амбалы грузили тюки и бочки. Среди них выделялась крепкая фигура купчины, в котором отмечалось что-то знакомое. Вблизи я сразу его узнал. Это он подбросил нас с Олегом и варягами до Корелы, после нашего лесного похода. Интересно, почему Брезг позвал именно меня?
– Поздорову, гость торговый, мне сказали, что слово имеешь ко мне.
Он быстро пробежал глазами по пристани, кивнул и приглашающе махнул рукой. Мы отошли в сторонку.
– Во здраво, варяг Бор, помнишь меня?
– Как не помнить, Брезг. Выручил ты нас давеча, да и сам в накладе не остался.
– То так, – купец поскрёб под шапкой лоб и быстро оглянулся, – А, ведь не послушался я вас и сходил из Корелы в Альдейгью и оттуда в Новоград. Возвернулся и от нурман уведал, что пала Корела. Но всё одно я туда сызнова сходил.
– Постой, Брезг, почто со мной говоришь, на то есть ярл.
– Не спеши, варяг, не спеши, – и он отвёл меня дальше от пристани. – Так вот. В Альдейгье дела вовсе худые. Ярл Хальвдан изменил слову и восхотел объявить себя конунгом, да принудил к сожительству королеву Исгерд, а та возьми, да бросься на меч. Теперь он объявил себя вдовым конунгом и заправляет один. Клянётся всю Русь захватить, русов, да варягов извести. Много лихих людишек собрал. Торговли уж нет, а мы едва ноги унесли. А в Корелу меня брательник зазвал, и не зазря. Как только нурманы покинули град разорённый, люди корельские вновь собрались. Однажды волю почуяли и боле терять её не желают. Корела уж отстраиваться стала. Но я не о том. Зрил я волхвов Доброгоста и Вийо. Они предсказали большую войну на другой год, и полем станет Верхняя Русь. Поведали они, что как встанут реки, уйдут они в Русу и лишь тебе велели поведать, что пятеро будут ждать смиренно до Купалова дня.
Тепло попрощавшись с Брезгом, я поспешил к своей команде. Всё, что рассказал купец, заставляло торопиться. Время поджимало, а мы ещё и ухом не вели. Я невольно сравнивал ситуацию с прошлой экспедицией в Антанию, и понимал, что сейчас она намного сложнее и непредсказуемее. Здесь у нас ни власти, ни авторитета, ни средств. Впрочем, авторитет, кажется, всё-таки появился.
Вся наша команда, сидя возле огня, помирала от скуки и плохой погоды. Ничего, сейчас я вас расшевелю:
– Всё, братцы, хватит дурака валять. Сами слышали послезавтра выходим по последней воде. Похоже, Олег собрался в Сар-град. Но это ещё не всё. Помните купца со Свири, что до Корелы нас подкинул? Ага. Так вот. Он сообщил, что Хальвдан полностью захватил власть в Альдейгье, принудив королеву к браку, а та наложила на себя руки. Сейчас там со всех краёв собирается нурманская шваль, чтобы в следующем году напасть на Русь. Но и это ещё не всё. Корельская народная республика имени Скули начала восстанавливаться на принципах самоуправления, и народ туда потянулся за свободой и волей. А известные вам волхвы Доброгост и Вийо передали привет и велели готовиться к большим событиям, ибо… – я поднял палец, – намекнули, что зимой отправятся на Русь, чтобы объединиться там с тремя коллегами. Они будут ждать нас с Олегом и Ингегерд до дня летнего солнцестояния, чтобы провести ритуал создания державы. И напоследок предсказали в начале следующего лета большую войну с нурманами. Именно там и тогда произойдёт исторический выбор: быть русской Руси, или нурманской.
– Ты, Бор, как тот пострел, который везде поспел, – усмехнулся Хакас, – и когда только успеваешь?
– Какой там успеваешь. Всё на одном месте крутимся. И что толку от моего лая, если остальные только облизываются. Никак я не привыкну к здешней тягомотине. Всё неспешно, всё с оттяжкой, со смыслом.
– Так я не понял, собираться что ли? – спросил Хоттабыч, внимательно глядя на меня.
– Хоттабыч, дружище, – засмеялся Стерх, – что нам собираться? Только подпоясаться. Что на нас, то и наше. Пусть ярл Олег собирается.
– Кстати, Бор, намекни ему, чтобы харчей захватил побольше, – проворчал Хоттабыч. – Надоело подножный корм жрать.
– И пусть одежду потеплее организует, – вставил свои пять копеек Ополь, – а то опять кормщика простудим, – и мужики дружно засмеялись.
На этот раз обижаться на Олега не пришлось. Ярл Рогволд щедро одарил нас припасом. По его приказу в снеки загрузили и харчи, и овчины, и войлочные шатры. Вся дружина обрядилась в тёплые вещи, среди которых помимо толстых подбитых мехом плащей, шерстяных свиток, овчинных безрукавок и меховых унтов имелись длинные тулупы и полсотни полушубков. Из чего я сделал вывод, что уходим мы из Белоозера на всю зиму.
По русскому обычаю, все важные дела начинаются с утра. Вот и мы вышли на рассвете в конце ноября, когда все правоверные язычники молились Даждьбогу и задабривали Карачуна, прося избавить людей от мора, а скот от падежа.
