Олег Артюхов
Дружина
На опушке лицом вверх с зажатым в руке боевым луком лежал Хальвдан, схлопотавший две стрелы в грудь и голову. Его залитое кровью лицо было измазано сажей, а одетое в чёрную кожу тело наполовину прикрывала чёрная козлиная шкура с рогатой головой. Сразу вспомнились чьи-то слова, что ради вожделенной цели Хальвдан был готов договариваться с любым из демонов тьмы. Моя рука машинально совершила знамение.
– Чёрный козёл – его герб, священное животное ихнего бога Тора, – проговорил подошедший ярл Богорук и плюнул на мёртвое тело. – Сволочь, подох, как последний поганец, убив кормящую мать. Даже для подлых нурманов то великий позор. Пусть здесь и валяется, пока его зверьё не сожрёт.
Ярость захлестнула меня, и в отчаянии я схватил тело врага и изо всех сил шмякнул о ствол столетнего дуба. Потом сел и впал в мрачное уныние.
– Он стрелял в ярла Олега, – осторожно сказал Ромео, – я заметил полёт стрелы. Но возле ярла она вдруг отклонилась, скользнула вбок и вонзилась в госпожу Ингегерд.
Я вздрогнул и зябко поёжился, вспомнив, что перед сражением передал Олегу защитную гривну, а потом, закрутившись, забыл вернуть. Вот ведь судьба как выворачивает! Всё одно к одному.
Вернувшись в святилище, мы увидели, что Ингегерд умирает, а все волхвы стоят, как и прежде, не шелохнувшись. Не имели права шелохнуться, ибо не завершился ритуал. И завершила его она. Из последних сил Ингегерд приподнялась, дотронулась окровавленным пальцем до лба сына, потом протянула руку к Белобою:
– Кровь… княжья…
Окровавленная рука опустилась на жёлтый камень в центре Коловрата. На наших глазах камень потемнел дочерна, потом стал абсолютно прозрачным, будто исчез, и через минуту опять стал золотисто-жёлтым.
– Свершилось, – пробасил Белобой, осторожно снимая артефакт с острия меча. Привязав Коловрат к плетёному кожаному шнуру, волхв надел его на шею Олегу. – Да будет на Руси будущий князь Игорь, да будет вечной кровь Рюрика. А ныне слава князю Олегу. Не печальтесь, утратив что-то дорогое, ибо тем самым вы расплатились с судьбой за её подарок, или за милость, за избавления от какой-то неведомой беды.
Я всё понимал, но отчаяние всё равно рвало душу и сжимало горло в комок.
По воле князя Олега на другой день Ингегерд положили на костёр вблизи святилища и погребли прах под изваянием Макоши. Во время погребения Олег держал маленького Игоря на руках, никому не доверяя великую ценность и будущее Руси.
До самых Купальских праздников по городам от Пскова на западе, до Сара на востоке, и от Новгорода на севере, до Смоленска на юге бродили слухи и вести о жутком разгроме нурманов на Ловати-реке, о великой воле богов и вокняжении Олега и Игоря. А купцы и вовсе растащили сплетни по всей Ганзе, донесли до Киева и дальше до Хазарии, Византии и Багдада.
Спросите, причём тут Киев? А при том, что вот уже шестнадцать лет как рюриков ярл Аскольд, вернее Скальд по прозвищу Лучник (Буескиттер) увёл из Альдейгьи в Киев две мятежные варяжские дружины, да с ними три нурманских хирда. Свергнув с киевского престола служащую хазарам династию Свентояровичей, он за два года собрал восьмитысячное разбойничье войско, в котором оказались разные изгнанники, наёмники, мятежники, преступники, авантюристы с Верхней и Нижней Руси, балтийского Поморья, Полесья, Полотчины. Погодя в Киев подтянулись беглые хирды нурманов из Скандинавии и островов. Все они жаждали золота и серебра. И Скальд Буескиттер дал алчущим разбойникам металл, сначала ощипав все города Среднего и Нижнего Днепра и хазарских данников, а потом сводил всю эту свору за добычей в Византию, где слегка разорил предместья Константинополя и стребовал с басилевса дань.
Очень скоро власть Скальда Буескиттера превратилась в разбойничью тиранию. Возомнив себя повелителем Поднепровья, он присвоил себе титул «Божественный», после чего его имя стало произноситься Ас Скальд, которое обыватели переиначили в Аскольд.
С попустительства узурпатора Аскольдовы вояки так распоясались, что дочиста опустошили огромные пространства от Чёрного моря до Любеча, разорили большую часть Волыни и всё днепровское левобережье. И потому для объединения Руси после снятия нурманской оккупации на севере нужно было уничтожить разбойничье гнездо на юге.
В лето 881 года мы вместе с варягами и русами помогали князю Олегу укреплять власть в коренной Руси, раскинувшейся от Верхнего Днепра до Ильмень-озера. Теперь под его знаменем стояло три тысячи варягов и две тысячи русов. По местным меркам – огромная силища. Вот только применения ей пока не находилось. Варяжско-русское войско бурлило и волновалось, словно перегретый котёл, требуя выходв силы. И время действия было не за горами, поскольку и сам князь Олег, не имеющий вотчины и стольного города, рвался в бой, чтобы добыть их своими руками.
По идее можно было хоть завтра выступать в поход на юг, вот только не давала покоя бродящая где-то в тылу вокруг Ильмень-озера большая банда нурманов, вобравшая остатки хирда убитого Хальвдана, остатки городских гарнизонов, сотню спасшихся в битве на Ловати и всякую приблудную шваль. То, что они могли натворить, и подумать страшно, а тут прибывшие из Бирки ганзейские купцы по секрету поведали, что в свейском стольном граде Сигтуне собрались мятежные нурманы, сговорившиеся вторгуться на Русь.
Сколько их? Когда нападут? Где вторгнутся? В такой ситуации отправляться в поход на Киев, было бы верхом легкомыслия. Не один день князь Олег вместе с боярами русов Богоруком и Воибором, варяжскими ярлами Рогволдом и Оногастом ломали головы в поисках наилучшего выхода. В конце концов, порешили всем русским дружинам утвердить власть и порядок на коренных землях, зачистить от бродячих банд скандинавов Приильменье, Новгородчину, Плесковщину и Поладожье, и не допустить набега пришлых нурманов на русские и варяжские города. Часть варягов постановили вернуть в Сар-город и Белоозеро, из-за тревожных слухов, приходящих с Волги, после чего около шатра князя Олега расположились лагерем две тысячи варягов. Но каких варягов! Лучших из лучших.
Однажды жарким летним днём, спасаясь от истекающего раскалённым зноем солнца, я сидел в тени дерева, наблюдал, как купаются в пыли непоседливые воробьи и пытался упорядочить разные мысли и соображения, сопоставляя их с нашими планами и обстановкой.
– Гляди, Бор, – подошёл, ухмыляясь Стерх, – какую дичь мои разведчики притащили. Помяли маленько, не без того, но зацени, каков экземпляр.
Он махнул рукой, и четверо воинов подтащили связанного заросшего рыжим волосом огромного нурмана в слегка потрёпанных одежде и доспехах.
– Где взяли?
– Моя сотня дежурит, – ответил Стерх, – я направил четыре десятка в разъезды, два на юг, два на запад. Нурмана взяли на ночёвке в истоках Днепра. Из ихнего десятка он один уцелел.
– Интересно, туда или оттуда? – я поскрёб отросшую щетину. – Если они шли на юг, то хреново, а, если с юга, то ещё хуже.
– Объясни?
– Если они шли с Ладоги или Полоцка, значит, нурманы ищут союзников. А, если – из Киева, то аскольдовы головорезы готовы к нападению и ищут пути.
– М-м-да, – протянул Стерх, поглядел, прищурившись, на нурмана, – а вот сейчас мы и узнаем, откуда, куда, зачем? А ну-ка, братцы, снимите с гостя лишнее, пусть чуток охладится, и сюда его к стеночке.
Нурмана быстро избавили от доспехов, оставив только в холщовой рубахе и кожаных штанах, перевязанных на голенях ремнями крест-накрест и заправленных в высокие грубые башмаки. Связанные сзади руки притянули к вбитому в стену железному кольцу, к которому обычно привязывали коров или волов.
Нурман глядел исподлобья и внимательно следил за нами. Я сел напротив на потемневшую от времени колоду:
– Скажи своё имя, нурман.
– Я не боюсь пыток, – от его равнодушного взгляда, казалось, могла замёрзнуть вода, – можете хоть тянуть из меня кишки, хоть спину рубить. Умру с радостью.
Я усмехнулся:
– Я ведь не оскорбил тебя и не спросил ничего недостойного. А, что касается смерти, то она бывает разная, а иногда и позорная. Представь, как погано умереть от собственного дерьма, когда связанного голого человека по шею зашивают в кожаный мешок и насильно и обильно кормят четыре раза в день.
– Я слышал о зверствах варягов, но представить не мог, что вы настолько жестоки.
– И это ещё не всё, – я продолжал его запугивать. – Ведь умирает такой нурман не просто по уши в говне, но и без меча в руках. И тогда зачем такой вонючка нужен Одину в Вальхалле?
– Вы звери, варяги, боги вас покарают, – мои фантазии нурмана явно потрясли.
– За что? Я ведь всего-навсего спросил твоё имя.
– Гуннар Хорёк из Вигфьорда.
– Вот видишь, как всё просто, – я голосом начал успокаивать перепуганного нурмана, – а то ты сразу про кишки говорить начал. Сам подумай, охота нам возиться с твоими пахучими кишками. И поверь, слухи о зверствах варягов изрядно раздуты всякими недругами и врагами. – Я довольно потянулся и, как бы между прочим, спросил, – А, скажи, Гуннар, нынче в Киеве также жарко, как и здесь?
– Не так уж. Жарко в Корсуни было прошлый год, – вздохнул он, вспоминая.
– Хоть не зря сходили, а то может лучше сразу к болгарам? – Я постепенно перешёл на интересующую его тему.
– И впрямь в Таврии делать нечего, – нурман немного оживился, – там, конечно, торгуют немало, но в кошелях полно меди. Серебра почти нет. Так, чуток наскребли. Как они живут, непонятно.
– Странно, ведь ярл Асскальд всегда был удачлив, – я потихоньку начал выворачивать на нужную мне тему.
– Ярлу нынче не до дружины и не до походов. Он метит в конунги, над серебром трясётся, аки жид, скуп стал. Тинг такого не одобряет.
– Так надо к ромеям идти, – посоветовал я. – Вот где богатство, да и биться они не горазды, лишь своим строем пугают.
– Твоя правда, – вздохнул нурман, – прошлый раз от них жуть сколь барахла привезли. Три года пировали и пили их вина. Но кислятина, всё пузо их пойлом испортил.
– А, ноне ты докуда идёшь, славный Гуннар Хорёк? – Я резко переменил тему.
– То тебе знать не надобно, – набычился пленный.
– Вот ведь опять грубишь, – я слегка ослабил вожжи, – а уж хотел тебя отпустить.
– Не скажу.
– А, спорим скажешь? – Пора было его дожимать. – Стерх, кто из твоих руны писать умеет? Тащи сюда.
Я подумал, отошёл в сторону сарая к куче брёвен и отодрал большой кусок бересты, обрезал ножом и разгладил. Вернувшись к пленному, я увидел, что там уже стоит Стерх, а рядом с ним пожилой вислоусый варяг. Поприветствовав ветерана, я вручил ему бересту и посадил на колоду. Пока он приспосабливался, я заточил веточку наподобие пера и чуть расщепил кончик. Держи, варяг, сейчас будешь писать. Чем? Я оглянулся, поднял выпуклый черепок, потом подошёл к нурману, чиркнул его ножом по плечу, подставил черепок, набрал в него кровь и поставил перед варягом:
– Пиши. Я, Гуннар Хорёк из Вигфьорда, верный слуга варяжского конунга Хелегова, доношу своему конунгу, что дружина ярла Асскальда слаба и его не любит. Написал? Молодец, благо тебе, варяг. Ступай с богами.
Казалось от ярости и бессилия нурман сейчас раскрошит все зубы и потеряет выпученные глаза. От жуткого напряжения сосуды лица и шеи могли запросто полопаться. Он протяжённо взревел, оглушив нас и напугав всех птиц, а потом вдруг ослаб и обессилел.
– Зря ты, Гуннар, морду таращишь, и запираешься напрасно, – проговорил я почти ласково, – видишь, я ведь тебя не мучаю, не пытаю, а просто хочу поговорить и поменять эту записку на твои правдивые слова.
– Мы шли в Полоцк, да заплутали, – глухо проговорил нурман, уставившись в одну точку. – В Полоцк должны прибыть семь или восемь хирдов из Сигтуны. Они бежали от Харальда Лохматого и собирались к нам в Киев. А Асскальд предложил им пограбить в Полоцке, а потом вместе ударить на Луки, они от Двины, а мы от Днепра. Потом идти на Русу, Новаград и Альдейгью.
– Сколько в Полоцке нурманов?
– В дружине у ярла полусотня. Мы хотели уговорить их открыть ворота.
– Сколько сотен придёт из Киева?
– Двадцать четыре на сорока драккарах.
– Когда?
– Через две четверти в полнолуние.
– Вот видишь, как всё просто, Гуннар, – я мягко начал спускать ситуацию на тормозах, – а ты мучился. Вот смотри, я разорвал эту проклятую записку, будто её никогда и не было. Не было ничего, Гуннар. И как обещал, я тебя отпущу.
– Дай мне меч, ярл, я не хочу жить, – проговорил нурман бесцветным голосом.
– А, вот меча то я тебе и не дам. Нож вот держи. Развяжите его.
– Видать, не судьба мне пировать в Валхалле, – проговорил нурман и вспорол себе горло от уха до уха.
Когда сумерки принесли облегчение раскалённой земле, на княжий совет явились русскиеи варяжские ярлы и все сотники. У стоящего на столе светильника вилась мошкара, и потрескивали горящими крылышками бестолковые мотыльки. Последним в шатёр зашёл князь Олег, уселся на своё кркесло и сразу по моей просьбе предоставил мне слово. Чтобы изложить суть планов Асскальда мне потребовалось четверть часа, ещё час шумели советники, пока Олег не подвёл итог:
– Все мы знали, что война не закончилась на берегу Ловати-реки, и смерть госпожи Ингегерд стала тому доказательством. И вот оно продолжение. Этот нурман сказал главное: Асскальд никогда не смирится с тем, что у него под боком возникла Русская держава. Слушайте меня ярлы. Да, вы не ослышались. Все тут присутствующие отныне княжьи ярлы, боевые ярлы, бояры. Через седьмицу мы должны встать под стенами Полоцка. Готовьтесь к походу.
Как и было ранее условлено, дружины русов остались охранять и стеречь русские земли и северное направление, и очищать Северную Русь от бродячих и залётных банд нурманов. Славяно-кривичское ополчение направлялось перекрыть подходы со стороны Чудского озера, Наровы-реки и Нево-реки. Весины, корелы и биармы мобилизовались в Приладожье. Конечно, по сравнению с пятнадцатью отборными варяжскими сотнями ополченцы даже во главе с варягами выглядели слабовато, но их решительному настрою можно было только позавидовать, ибо они собирались драться на своей земле, за свою землю, за свои дома и могилы отцов.
Всю неделю уходили гонцы в разные русские города, городки, поселения и станы. Русь поднималась, а вместе с ней поднимались и псковские кривичи, и ильменские словены, и приладожские весы и корелы, онежские меряне, северодвинские биармы. Никто не остался в стороне, понимая опасность объединения разбойной дружины Асскальда с пришлыми из Скандинавии нурманами и бродячими остатками банд Хальвдана.
Не прошло и двух суток после решения совета, как на западных и южных путях появились непролазные засеки, волчьи ямы и засады. Даже, если бандиты Асскальда каким-то чудом прорвутся, то здесь их будет ждать немало сюрпризов. По всей Руси стучали молоты кузнецов, шорники тачали сбруи, сёдла и кожаные доспехи, плотники колотили прочные ясеневые щиты и строгали черены копий и стрел.
В первую неделю июля или по-здешнему неровня-месяца по рекам и волокам варяжские сотни вышли к реке Полоте. Время хорошее. Праздники закончились, а до жатвы и сенокоса ещё недели две-три. Обходя краями житные поля, наша дружина окружила Полоцк с двух сторон, сразу перекрыв главные дороги.
Видя наше доброе отношение, местные мужики охотно показали нам единственное место на реке вблизи города, где могли причалить нурманские драккары. Не долго думая, князь на всякий случай отправил две сотни в дозор к реке, чтобы задержать нурманов, пока не подоспеют основные силы. По воле судьбы в тот заслон повезло отправиться мне с моими мечниками и сотне лучников Ополя.
Мы почти с комфортом расположились наверху обрыва, под которым раскинулся широкий ровный песчаный пляж, заросший мелкой травкой.
– Глянь-ка, Косица, якие шлёмы да мечи, – проговорил мальчишечий голосок.
– Пошли отседова, Скрутка, боязно. А ну, как споймают, да задерут до смерти, – пропищала девчонка.
– Не боись, оттедова нас не видать. Зри сколь воев ховаются, знать биться будут. Страсть як узреть охота.
– Пошли, Скрутка, всё мамке изреку, что неслух ты, – ныла девчонка.
Я усмехнулся и, обойдя небольшие заросли, разглядел двух детишек лет десяти-одиннадцати, мальчишку и девчонку. Они увлечённо подглядывали за нашим расположением и держали в руках берестяные туески полные спелой земляники. Тихонько подойдя сзади, я поцокал языком. Детишки резко обернулись и замерли, прижавшись друг к другу.
– За кого зрите? Небось вражьи погляды? – я грозно сдвинул брови, изо всех сил стараясь не улыбаться.
– Ни, дядько, мы тутошние. Отпустите, дядько, мы боле не будем, – заныл мальчишка, одновременно цепко оглядывая меня и окрестности.
– Что не будете?
– Ничо не будем. До дому отпустите.
– А, где дом то?
– Недалече. Вон по тропке чрез овражек.
– А, много ль народу в вашей веске?
– Ни, дядько, только старые, да малые. Веска наша ветхая, а и живём скудно, – заныл мальчишка, бегая глазами.
Хитёр, бродяга. От вески пытается беду отвести. Однако их поселение у нас в тылу, надо поглядеть, кто там обитает, не ударят ли в спину. Я махнул рукой десятнику, велев продолжать наблюдение, а сам с двумя варягами отправился по тропинке, ведя детей за руки. Поначалу мальчишка попытался вырваться, но потом смирился и насупился. Оба варяга, улыбаясь, несли их туески с ягодами.
Небольшое сельцо стояло в лесной прогалине на пологой возвышенности. Десятка полтора низких бревенчатых домов, хлева, овины, навесы с сеном, за жердяными плетнями огороды. Вдали желтели несколько клиньев каких-то злаков. В общем обычная кривичская деревня.
У околицы навстречу нам выбежал облепленный репьями лохматый пёс. Увидел чужаков и, поджав хвост, с лаем бросился назад к домам. На истошный собачий брёх из-за крайнего дома вышел седой дедок в потрёпанной свитке, лаптях и засаленной войлочной шапке. Опираясь на палку, он встал на тропе, поджидая нас. Всё ясно, в разведку пошёл заведомо неприглядный экземпляр. Ну, кто позарится на такого ветхого деда.
– Во здраво, люди добрые, – поздоровался дед, явно не собираясь уступать тропу. Храбрый старик.
– Во здраво, дед, – мы остановились от него метрах в пяти, – вот мальцов привели, а то они чуток не туда забрели.
– Благо вам, – дед сурово сдвинул брови, глядя на детей, и мотнул им головой себе за спину. Я не стал упрямиться и отпустил малышей, которые шмыгнули за деда и тут же выглянули из-за него с обеих сторон.
– Вот добычу свою не забудьте, сказал я им, и варяги поставили туески на землю.
– Благо вам, вои. А почто тут бытуете? Аль искуете чего?
– Дела у нас тут, дед, войные. Ступай, скажи своему набольшему, что у реки тут вскоре сеча случится, або весь ваша индо близко бысть. Лучше остеречься, дабы невзначай в беду не попасть. Я сказал, а вы как ведаете, – кивнув варягам, я повернулся, и мы потопали назад. За оврагом я оглянулся. Дед с детишками всё также стояли и смотрели нам вслед.
Тринадцать нурманских драккаров появились, когда солнце уже склонилось к виднокраю, а мы приготовились спокойно заночевать. Видно такое же желание имели и нурманы.
Сверху на версту просматривались река и берег. На чёрно-багровом фоне заходящего солнца из слепящего заката один за другим выныривали зверские драконьи морды драккаров, направляющихся к берегу. Едва они наползали на песок, как с бортов начинали выпрыгивать нурманы, расползаясь в обе стороны, как чёрная плесень.
Я отдал команды, которые быстро разлетелись по цепи. К князю Олегу побежал самый шустрый посыльный. Стрелки Ополя разделились натрое и, пригибаясь, разошлись по краям, оставив в центре два десятка. Две сотни мечников заняли свои позиции.
Глядя на высаживающихся нурманов, я вжался в траву обрыва и невольно поморщился, досадуя на неудобное время для боя. Если наверху ещё более-менее подсвечивал землю пылающий багрянцем закат, то внизу берег уже обесцветили серые сумерки. Очень не хотелось драться в потёмках, но нынче коварная судьба не оставила нам выбора. Немного подумав, я передал по цепочке команду всем, включая лучников найти и повязать на обе руки белые тряпки.
Ждать пришлось недолго. Меньше, чем через полчаса на берегу разгорелись костры, и нурманы разбрелись за сушняком. Не дожидаясь, когда нас вот-вот обнаружат, я дал команду к бою. Сумеречную дымку прочертили сотни стрел, с жужжаньем воткнувшиеся в свои жертвы, и крики боли разорвали вечер.
Вы скажите, безумие нападать тремя сотнями почти на восемь сотен, но ещё большей глупостью было бы сидеть и ждать, когда нас обнаружат, и вся эта шобла обрушится на наш хлипкий заслон, не имеющий ни укреплений, ни тыла, ни поддержки, ни защищённых флангов.
Под свист стрел и вопли раненых, я сиганул с невысокого обрыва. За мной на мечущихся нурманов обрушились и мои мечники. Ошеломление противника длилось минут пять, не больше. Но за это время наши лучники сумели поразить не меньше, чем сотню нурманов. Конечно, не все раненые пали, но стали нурманам помехой.
Между тем хаотичная бестолочь схватки быстро приобрела признаки боя. Опытные и матёрые вояки нурманы организовали подобие строя и начали теснить нас назад к обрыву. И они задавили бы нас массой, если бы не лучники, которые побросали свои луки и бросились вниз нам на помощь. Их удары по флангам и центре заметно выровняли схватку, и в сумерках началась страшная рубка.
Нурман наотмашь махнул мечом, я пригнулся, и клинок свистнул над головой. Чьи-то толстые пальцы сошлись на моём горле. Секущий удар боевого ножа и пальцы посыпались вниз, как стручки гороха. Рёв нурмана утонул во всеобщем гвалте.
В тумане над рекой далеко разносились крики ярости и боли. Казалось бы, в неразберихе жестокой сечи никто не мог гарантировать, что под горячую руку не попадут свои. Но выручили те самые белые повязки на руках хорошо видимые в серой душной темноте.
Проклиная свою самонадеянность, вскоре я горько пожалел, что о своём решении атаковать первыми. Надо было сразу отступить! Озверевшие от крови разъярённые нурманы опомнились от первого потрясения и рубились мощно и свирепо. Наши ряды быстро таяли, и сотни держались только опираясь на центр обороны, где мы с Ополем, полосуя мечами наотмашь, уже завалили с полсотни нурманов и сдерживали столько же. А они, как безумные, кидались на нас, не в силах понять, почему нас не берут ни мечи,ни топоры. Вокруг стеной громоздились вражьи тела, но и варягов осталась едва ли половина. Вот уже разорвалась сплошная линия боя, который распался на несколько очагов. А это означало, что до конца битвы оставались считанные минуты.
И вдруг мимо меня пролетела тяжёлая рогатина, сбивая с ног сразу двух нурманов, раздался громкий крик «Перун!!», и сверху с обрыва обрушились сотни варягов, сметая растерявшихся нурманов к кромке воды.
Уф-ф! Тело сотрясла мелкая дрожь. Рядом, ворча и ругаясь, пыхтел весь забрызганный кровью Ополь. Глядя на него и на едва видимое поле боя, я мысленно успокаивал бешено бьющееся сердце. Кажись, и на этот раз победили, ни один вражий драккар не отошёл от берега.
Вот и ещё один бой позади. Скорее бы всё закончилось что ли. Мочи больше нет терпеть эту мясорубку, право слово, уже буквально тошнит от пролитой кровищи. Я огляделся. Неподалёку безногий нурман, оставляя за собой кровавую дорожку, полз к реке, срывая ногти о речную гальку. Он боролся за жизнь, не понимая, что уже мёртв. Горло сдавила судорога, я несколько раз глубоко вздохнул, отвернулся и наткнулся взглядом на Олега:
– Княже, зачем ты здесь? Не след тебе рубиться, как простому ратнику.
– Эх, ярл Бор, сам-то ты больно лют смертным боем, вон сколь нурман покрошил. А и я тоже не промах, – он засмеялся, расправил усы и хлопнул меня по плечу.
Утром выяснилось, что в вечернем бою из трёх сотен мы потеряли восемь десятков варягов убитыми, и столько же слегло ранеными. С другой стороны, весь берег Полоти сплошь покрывали тела мёртвых нурманов. Сколько подранков и трусов расползлось и разбежалось по лесам неизвестно, но ими вплотную займутся местные ополченцы. Помимо всего прочего, наш флот опять пополнился трофейными драккарами.
Теперь нам предстояло серьёзно и по существу разобраться с Полоцком.
На Руси Полоцк всегда считали свободным и независимым, но дружественным градом, в жителях которого причудливо перемешалась кровь балтов, готов, кривичей, варягов и словен. Он испокон веков стоял особняком на реке Полоте и держал путь по Двине с Днепра на Балтику, а потому купцы не обходили его стороной. А, где купцы, там и товары, и серебро, а, где серебро, там либо варяги, либо нурманы. Вот и нынче в полоцкой дружине насчитывалось не меньше трети состава нурманов. Так-то хрен бы с ними, нам без разницы какой они крови и рода племени, ведь и среди варягов немало германцев, франков и даже скандинавов. Да, и вся Русь изначальная представляла собой невероятный сплав самых разных народов. Но, если вспомнить слова рыжего Гуннара Хорька, Асскальд хотел уговорить полоцких нурманов открыть ему городские ворота. Зачем? Захват или подчинение? Каковы настроения в городе? Местные обитатели, горожане и полоцкий гарнизон, пока оставались для нас величиной неизвестной. А князю Олегу перед походом на юг было категорически нежелательно иметь в тылу потенциально враждебную силу.
На княжьем совете мнения разошлись, и даже прозвучало предложение готовить штурм. Но проблема разрешилась наилучшим образом. В шатёр просунулся дежурный десятник:
– Княже, люди полоцкие тебе челом бьют.
Мы переглянулись и вышли из шатра. Олег накинул красное корзно и сел на принесённое кресло, иновременцы встали по бокам от него, а иные ярлы за спиной.
Подошли пятеро полочан, остановились, не доходя семь шагов, и сдержанно поклонились. Возглавил делегацию городской старшина, пожилой крепкий мужик с широкой фигурой, густейшей бородой и пронзительными карими глазами. Наверняка он одел лучшие свои наряды с богатой вышивкой серебром по синему сукну. За ним стояли мужики помоложе. Один явно кузнец, судя по чёрным от въевшейся окалины большим рабочим рукам, кожаным рубахе и фартуку. Другой явно кожевник, потому что от него несло неистребимым запахом прокисших шкур. Последние двое явно имели отношение к торговле, уж больно хитрые и лукавые имели физиономии и цепкие взгляды.
– Поздорову тебе, княже, – ещё раз поклонился старший, – почто дружину под град привёл? С варягами и русами мы николи не ратились.
– Не к вам я пришёл, – ответил Олег, – а в землю сию, ибо проведал, что сбирается ворог на вас напасть, побить да пограбить. Вот вчера ввечор и довелось поратиться, хоть и не желали того. Ноне град Полоцк может не опасаться злого набега. А к горажданам моё доброе слово. Желаю вечный мир с вольным Полоцком иметь и торговать. Лишь наёмных нурманов чужих из града вывести надобно, ибо яко дикие звери, неведомо, когда укусить могут. Либо роту от них получить о мире и верности Правде. То моё слово.
– Благо тебе, княже, ано яко же нам изгнать тех нурманов? Да и немного их в граде, и прижились семьями тут. Зато варягов две сотни и просили за них слово изречь.
– Коль не держите зла, истинно говорю, не будет Полоцку-граду беды от моей дружины, богами клянусь, – торжественно заявил князь Олег. – Ступай старшина, призови сюда варягов и нурманов.
Спустя час после ухода делегации из городских ворот вышла гурьба вооружённых людей. Наши сотни тотчас построились полукругом. От подошедшей ватаги воинов отделился высокий плечистый варяг в отличном кольчужном доспехе. Он подошёл к князю, встал напротив, чуть склонил голову, потом выпрямился:
– Во здраво, братья варяги, и тебе, княже Ольг. По слову твоему явились мы.
– И вам во здраво, братья варяги, – ответил Олег. – Мы тут у стен сего града, ибо проведали, что нурманы водой по Полоте-реке идут грабить и убивать здешний люд. То нам бысть нестерпимо, и побиты ныне приблудные нурманы на реке. А вы, варяги, знайте, что по воле богов отныне и вовек Русь воедино собралась родом и кровью князя Рюрика. С нами все невские, белозерские и сарские варяги, все русы, словены, кривичи, весяне, корела, бьярмы и меряне. А теперь вас вопрошаю: вы за Правду, мир и согласье, или за зло, горе и беды? Ежели вы стоите за Правду, то ступайте за мной. Ныне русские люди на Киев идут, чтобы там нурманское и хазарское зло извести мир и покой на всей Руси утвердить. Так с кем вы, варяги?
– Нужен сход, – угрюмо ответил варяг. Ано с нами пять десятков нурман, и они братья нам, и мы их не предадим.
– Ты верно не понял, варяг, – спокойно возразил князь, – я глаголю, что ныне на Руси верховодит русская Правда, то бишь – закон. А по закону все честные люди равны, будь то варяг, финн, мерянин, словен, нурман али рус. Понял ли ты меня, варяг?
– Понял, княже.
Полоцкие варяги и нурманы быстро свернулись в круг, полчаса галдели и… встали в наши ряды. И снова нас стало двадцать сотен.
Слухи летели впереди нас. Все встречные городки и словенские веси, станы русов и варягов, поселения полочан, кривичей и радимичей широко открывали ворота или околицы, приветствовали, видя в нас защитников от надоевшего беззакония и жестокости. В каждом поселении люди давали роту князю Олегу и провожали радостными криками дружину.
На волоке на Верхний Днепр нас догнал большой отряд русов во главе с Арамиром сыном великолукского ярла Воибора. Оказывается, за последние две недели русы умудрились так качественно вычистить северные земли, что решили половину войска отправить на Днепр нам в помощь. А это ещё десять сотен отменных бойцов. Благо судов ныне в достатке. Более того, четыре десятка лодий и снек решили зря не таскать туда-сюда и отправить назад в Русу, Альдейгью и Белоозеро.
Но и пять десятков снек и драккаров переволочь на Днепр оказалось делом весьма трудоёмким, долгим и затратным. Пришлось пенять самим на себя. К двум ватагам бурлаков, постоянно работающих на волоке и живущих в веси при нём, наняли дополнительно три ватаги вместе с их волами и снаряжением. Подсчитывая убытки, князь Олег морщился, но мошну свою растряс, благо трофейное серебришко позволяло это сделать.
Переволок судов занял пять дней, поэтому в верховьях Днепра пришлось разбить временный лагерь.
Я смотрел на воинский стан первой русской княжей дружины, и меня охватывала законная гордость за наших предков сумевших превозмочь невероятные трудности и испытания и сохранить землю, память и доблесть.
А пока тридцать сотен лучших воинов Руси сидели у костров, наворачивали кулеш, латали доспехи и обувь, выглаживали свои мечи или просто дрыхли под открытым небом, беззаботно храпели, глядя одним им ведомые сны. Все они жили обычными воинскими буднями и не догадывались, что именно сейчас творится история великой страны.
Небольшой торговый город Гнёздов, известный позже, как Смоленск, встретил князя Олега раскрытыми воротами, праздничными одеждами, улыбками горожан, открытыми бочками стоялого мёда, корчагами браги, запечёнными осетрами и поросятами, пирогами и кулебяками. Неизвестно как люди узнали, наверно вездесущие купцы разнесли вести, что Русь сотворилась и что грядёт сильный и справедливый князь. Народ ликовал. Не иначе крепко измучила всю страну смута, начавшаяся до Буривоя и тянущаяся вот уже полторы сотни лет. Скажите, какая страна, какой ещё народ смог бы выдержать такое безобразное насилие?
